Аффинаж душ

10 ноября 2001.       Кто достаточно близко знал Гермиону Грейнджер, тот точно имел представление о её большой нелюбви к светским приёмам, вечеринкам, да и вообще к любым, по её мнению, шумным мероприятиям. Одна из причин — скорее всего, именно она и будет занимать почётное первое место — это беспечная трата времени. Ведь если театр начинается с вешалки, то все выходы в свет — с похода в ателье. Желательно модное и дорогое — ни шага без пафоса.       Но — видимо, в качестве исключения в двадцать первый день рождение Пэнси — Гермиона была в приподнятом настроении, потому что этот пункт удалось удачно избежать. И ещё… кое из-за чего.       Воздушно-зефирное платье нежного кремового цвета было чуть ниже колен, и оно прекрасно ей подходило. Паркинсон прислала вчера это чудо вместе с туфлями и не прогадала. Было забавно, что подруга, пригласившая её на свой день рождения, подбирала для него же Гермионе платье. Видимо, она понимала безнадёжность гриффиндорки в этом непонятном для неё виде деятельности.       Гермиона поправляла ленточку-чокер, с помощью которой сетчатая воздушная ткань обволакивала её грудь практически бесцветным корсетом, оставляя спину при этом открытой, когда пальцы человека, которого ведьма заметила в зеркале позади себя пару секунд назад, стали выводить причудливые узоры на её оголённом плече.       Она смотрела на их отражение, впитывая карими глазами картинку, в которой к ней расслабленно прижимался он — Драко Малфой. Рядом, придерживая за спину, блондин разглядывал девушку в этом новом, непривычно праздничном образе.       Это было не зеркало Еиналеж, а всего лишь маггловское напольное зеркало, показывающее то, чего никто никогда бы не представил: Слизерин и Гриффиндор.       Невозможно. Невозможно спокойно.       С этим ощущением они прожили уже несколько дней — именно с того самого утра, когда, переступив порог своей квартиры после встречи с Роном, Гермиона застала его сидящим на диване в гостиной. Опешив тогда, она обеспокоенно переводила взгляд с его ссутулившейся фигуры на часы и обратно: было тридцать шесть минут седьмого.       Пока Грейнджер подходила к нему, Сенса предательски не давала о себе знать. В ожидании девушка застыла в трёх шагах от парня.       Он молчал и ждал. От осознания, что Малфой мог себе напридумывать, когда не застал её при пробуждении и потом не нашёл в квартире, ей стало тошно. Не имея терпения, Гермиона, прикусив кончик языка, через пару секунд осторожно начала:       — Драко, я…       — Грейнджер, — это точно было не лучшим началом разговора, если являлось им вообще.       Ей столько всего нужно было рассказать ему, пока он тут такой хмурый и расстроенный сидит перед ней, даже не удостоив её и взглядом. Стоп. Расстроенный?       Сенса рисовала рядом с ним цвет — маленькие крапинки, похожие на пыльцу, что витала вокруг слизеринца, окружая его.       Фиолетовый — взволнованный. Чуть рассерженный.       Она видела их. Еле-еле. Его эмоции — это все оттенки фиолетового: от нежно-лавандового до тёмно-пурпурного. Чуть приглушенные цвета, но она могла их различать. Даже, скорее, полутона.       Сенса подсказывала ей, что Малфой не злился и не был разочарован в ней.       Едкое беспокойство пожирало его, пока она не переступила порог; и отголоски эти доходили до ведьмы.       И на секунду Гермиона сглотнула, чувствуя себя виновато: то ли за то, что она причина этого, то ли за своеобразное подслушивание чувств. Мысли испарились, и фиолетовая дымка рассеилась, стоило ей расстегнуть первую, а после вторую пряжку своего комбинезона, и он безвольной тканью упал ей в ноги.       Вешая вещь на спинку дивана, Гермиона, оставшись в безразмерной футболке насыщенного изумрудного цвета, подошла к нему.       — Драко, — она в неожиданном приливе смелости вперемешку с обезумевшим желанием привлечь внимание, тонкими пальцами коснулась его щеки, пытаясь поднять взгляд мужчины на себя. — Малфой, я здесь.       Его ответом был тихий болезненный смех, когда Драко поймал шоколадные глаза и, схватив Грейнджер за талию, притянул девушку к себе на колени. Потеряв равновесие, она послушно упала в руки парня и лишь сильнее сжала пальцы на плечах Малфоя, когда он резко смял её рот в горячем, чересчур требовательном поцелуе.       — Я…       Слова таяли как сахар на губах, вызывая ту невыносимую приторность, которую хочется немедленно запить. Несмотря на то, какой нервной слизеринец делал гриффиндорку, какой беспомощно забывчивой, вожделение полностью заполнило её. Было столько мыслей и вопросов, которые ей следовало бы озвучить. Минуты назад они казались бесценно важными, когда сейчас, под его касаниями, ощущались чушью. Чем-то само собой разумеющимся, что не позволяло сказать ей Рону то самое «мне жаль».       Она ответила, отчаянно смывая приторность с губ. Её разум тревожно опустел, когда он потерся об неё. Драко слегла оттолкнул её от себя, оставив Грейнджер тяжело дышащей и рвано хватавшей воздух.       — Это опасно, — шёпотом ей в щёку проговорил он, вырисовывая круги указательным пальцем на талии под задравшейся майкой. — В следующий раз не делай так. Не уходи… одна…       Маленькие вдохи и выдохи обрушивались друг на друга, сбиваясь в кучу в её горле. И она, точно осознавая, что не хочет сдвигаться с колен Драко, вернулась к его тёплым от её же дыхания губам, молниеносно перебивая. Снова.       Эта опасность, это колючее ощущение, которое Гермиона чувствовала много раз до этого, скручивающее всё в её животе, взлетело на предельную высоту, из-за чего почти дрожали колени. От его маленькой насмешки — улыбочки, касающейся уголков губ.       Вспышка, появившаяся в его глазах, отразилась эхом в её стоне, когда Драко, скользнув по бедру, провёл по полоске её белья — это сказало о желании Гермионы больше, чем требовалось.       Было бы это раньше — Гермиона Грейнджер, уступив своими инстинктам, убежала бы. Сбежала. Словно она могла избежать того, от чего скрывалась со школьных времён — с того самого момента, как они встретились тогда на перроне: слишком необузданной силы влечения, некоего интереса к нему. Словно она даже хотела сделать это больше, чем могла подумать.       И всё же она сдалась в заключительном символическом сопротивлении.       Часть Гермионы понимала, что она убегала от секса потому, что это было той границей, нарушение которой она никогда не принимала. Гриффиндорка никогда не чувствовала чего-то подобного даже с собственным женихом — такое желание нарушить границы с самым близким для неё, как казалось тогда, человеком.       Она обречённо захныкала, когда губы Малфоя заскользили по её шее, а указательный палец парня стал выводить лёгкие круги между её ног.       Руки Гермионы незаметно проникли под футболку Драко, ногтями царапая его живот. Он напрягся и, отстранившись от её кожи и жадно втянув воздух, мгновенно избавился от своей одежды с помощью заклинания. Это было чем-то таким привычным для волшебника, но от чего Гермиона отвыкла.       Завороженно, скрывая долю смущения, она провела языком по его шее. Воспользовавшись выдавшейся ей возможностью, ведьма крепко прижалась губами к его шее, с силой засосав пульсирующую жилку. Драко выругался и избавил девушку от мешающей ткани, касаясь мокрых складок.       Их дыхание участилось настолько, что был слышен каждый вдох.       — Грейнджер, — его голос сорвался.       Проигнорировав обращение парня, она лишь яростнее потянула его за шею. Гермиона, языком очертив некий только ей понятный символ, с безрассудной силой втянула в рот этот участок кожи. Драко, вздрогнув, подавил стон, подталкивая одной рукой ведьму к себе ещё ближе. Раскрывшись, Гермиона, ещё сильнее обвив его ногами, почувствовала пульсацию.       Их общую. Ближе.       Настолько близко, что, не отрываясь от бешено бьющегося пульса Малфоя, Грейнджер, проведя ещё раз языком, прихватила зубами влажную бархатную кожу на его шее и укусила.       Драко дернулся под ней. И утонуть в этих ощущениях ему помешали другие. Он отчётливо чувствовал её отзывчивую горячую плоть, пытающуюся стать ближе к его пальцам. Каждый нерв в теле жёстко пробудился от острой, необъятной пустоты. Пустоты, пожирающей изнутри, требующий касаний. Плавно скользя и поглаживая её складочки, распределяя влагу, он ввёл в неё один палец. Ощутив головокружительную потребность в нём, Гермиона со стоном приблизилась ближе. Слабые и прерывистые звуки слетали с губ девушки, когда он, умело скользнув в неё вторым пальцем, с виртуозностью, присущей ему, стал двигаться в гриффиндорке.       Парень, что был когда-то далёкой-далёкой фантазией, превратился в реальность.       И сейчас Гермиона, поправляя корсет своего платья и вспоминая те касания, казавшиеся ей воспалённой фантазией или слишком приторным сном, перехватила его тонкие пальцы, отрывая их от своего плеча и крепко-крепко сжимая, чтобы показать, как ей на самом деле они важны — его касания.       — Собирайся пока, — пробормотал он ей в макушку, перебирая женские пахнущие лаком для волос ладони. — Я покормлю Живоглота.       Гермиона поправляла прядь волос, специально выпущенную из незатейливой причёски, как со временем её потускневшая метка напомнила о себе в полумраке комнаты. В полумраке, который они с Драко последние несколько дней с помощью штор удерживали в спальне. А буквы — всего лишь буквы — складывались на её предплечье в слово, что преследовало её с одиннадцати лет. Избавившись от желания потереть в нервном жесте глаза, чтобы не испортить макияж, Гермиона, вздохнув, призвала из прикроватной тумбочки мазь, подаренную ей несколько лет назад Полумной.       Пару штрихов ею по чёртовой надписи — той как не бывало.       Она провела ладонью по уже чистой коже. Хотя всё же. Если что-то исчезло с глаз, это не значит, что оно исчезло насовсем.       Грейнджер мысленно поблагодарила Пэнси за выбор такого невысокого каблука и просунула ступни в босоножки. Наклонившись, чтобы застегнуть ремешок, она увидела свет из гостиной и поняла, что Драко оставил дверь открытой. Вступая в неравную борьбу со второй застёжкой, Гермиона чертыхнулась, а потом нахмурилась, услышав доносящуюся из комнаты музыку. И, наконец победив кожаный ремешок босоножек и выглянув из комнаты, она схватила с тумбочки длинный красный клатч — в него точно поместится волшебная палочка.

Johnny Mathis — Misty

      Выйдя из комнаты, Гермиона сразу заметила хвост Живоглота, торчащий из проёма, ведущего на кухню, — он, видимо, уткнувшись в свою миску, обедал. У дивана же стоял Малфой, разглядывая что-то перед собой на журнальном столике.       А мелодия разносилась по квартире, отталкиваясь от стен и делая всё в разы мягче. Объёмнее. Уютнее.       — Это… что?       Малфой же кивнул на радио —которое, как она думала, сгорело в пожаре, но стояло сейчас на журнальном столике — и улыбнулся ей.       — Я починил его, — пожал плечами волшебник.       Гермиона хотела заплакать, сама не понимая от чего именно: от такого милого жеста, замаскированного под что-то пустяковое, от скромной улыбки блондина или от голоса Джонни Матиса.       Прикусывая нижнюю губу, девушка сделала пару шагов и обняла Драко.       — Пока мы только вдвоём, — кладя руки ей на талию, проговорил Малфой, — давай потанцуем.       В этой маленькой квартире, в гостиной, пахнущей полевыми цветами и кофе, с довольно мурчащим Живоглотом на кухне и звуками из маленького допотопного, но улучшенного магией радио.       — Эта музыка, — чуть раскачиваясь вместе с ним в подобие танца, подпевала Гермиона песню с очередной пластинки, услышанной ею в детстве, — которую я слышу, туманит меня в тот момент, когда ты рядом.       Он стоял перед ней в строгом костюме и явно через несколько минут планировал надеть парадную мантию, чтобы не отличаться ни от кого в этом параде тщеславия. Однако это был день рождения его подруги. И Гермиона надеялась, что прием, устроенный ею больше для прессы и репутации журнала, чем для себя, не будет насквозь пропитан лицемерными улыбочками. Но это входит в категорию напрасных надежд.       Не нужно парадной мантии и дежурной светской улыбки.       — Смотри на меня…       Не нужно. Когда Грейнджер стоит в комнате с ним, утыкаясь носом в кашемир его пиджака, пахнущего можжевельником.       — Нам пора, — и, оставляя невесомый поцелуй на макушке, он отстранился.

***

      Если помещение, куда они аппарировали, не было Букингемским дворцом, то Гермиона не была студенткой Хогвартса, — цокнув, она прижалась к Малфою. Как ей удалось забыть за всеми этими скромными их посиделками в кафе с Пэнси, что та входит в небезызвестное число двадцати восьми священных семей — это же Паркинсон. И их особняк был откровенно если ни копией дворца, то хотя бы претендовал на это звание точно.              Опомнившись, ведьма мгновенно отстранилась от спутника, сохраняя дистанцию, и, сделав несколько робких шагов, осознала, что может увидеть своё отражение в мраморной плитке, услышать звонкий стук каблуков — и не только своих. Заприметить цветные пятна, превращающиеся в вечерние платья, и блеск фамильных драгоценностей собравшихся здесь персон.       Малфой уже успел пройти пару метров вперёд по коридору, и, посмотрев на его выпрямленную спину, Грейнджер мерным шагом направилась за ним в бальный зал с золотыми стенами, обставленный непомерно дорогущей мебелью и предметами интерьера для услады глаз мнимых эстетиков, в чьей жизни на постоянной основе поселилось обсуждение, сколько стоит та или иная безделушка. И её спутник, вероятно, относился к ним.       Обернувшись, Драко одарил ведьму кивком и направился к, видимо, знакомой ему компании, чтобы поприветствовать их. Обозначиться или напомнить о своей явно всё ещё весомой персоне в этих кругах.       Гермиона, отойдя чуть в глубь зала, взяла с подноса у официанта бокал с шампанским и, принявшись осматривать лица в зале, подметила пару знакомых из редакции Пэнси, несколько сторонних журналистов — одной из которых, конечно же, была Рита Скитер, — остальные же были ей не особо знакомы. Скорее всего, это те самые сливки магического общества. Видимо, успех журнала AFG зависит от них и этого приёма, и если это было действительно так, то Гермионе было жаль связанную по рукам и ногам подругу: всё не так радостно, как казалось.       Задержав свой взгляд на Скитер, гриффиндорка невольно прокрутила в голове те статьи, что вышли из-под её пера в прошлом году. Если бы Рита не считалась журналистом, чьим хлебом являлись скандалы и разгромы, то Грейнджер решила бы, что ей заплатили за ту пафосную ересь о ней. Именно тогда волшебный мир разделился на два лагеря по отношению к героине войны: одни откровенно жалели девушку, собственноручно лишившую родителей памяти, а другие кричали о том, что золотая девочка была эгоисткой, пытающейся всеми способами вернуть то, что было вернуть невозможно. Кто-то называл её сумасшедшей. Кто-то упрекал за те множество писем в Мунго и другим колдомедикам. Где-то писали, что мисс Грейнджер даже не пренебрегала применением чёрной магии.       Это всё было год назад, но пелена из презрительно любопытных взглядов до сих пор висела над ней как очередное клеймо. Ведьма поджала губу, снова вспоминая эту самую причину, почему за это время так редко появлялась в этом чуждом для неё мире.       Гермиона не отводила взгляд с этой женщины, будто Скитер олицетворяла все пороки магического мира, которые ей приходилось презирать, и в мыслях подсчитывала, сколько судеб та успела разрушить. Ведь «Ежедневный пророк», как никак, был всё ещё самой издаваемой газетой.       — Я не приглашала её, — голос рядом заставил вздрогнуть и вспомнить о бокале, который резко дёрнулся из-за трясущейся руки. — Она, видимо, пришла с кем-то как плюс один, — высокомерно цокнула Пэнси.— Вот упрямая барышня.       — И тебе привет, — выдохнув, Грейнджер повертела бокал в руке и аккуратно отсалютовала им рядом стоящей Паркинсон. — С твоим днём, Пэнс.       — Спасибо, — подмигнула девушка, когда их взгляды встретились. — Я как знала, что это платье прям твоё.       Гермиона кивнула, молча соглашаясь.       — Поделишься секретом, как вы с Малфоем за эти дни не убили друг друга?       Улыбнувшись лишь уголками губ, ведьма вспомнила сегодняшнее утро, проведённое в её постели. За короткими, глубокими и слишком голыми касаниями друг к другу. Нет, таким секретом, как не убить Малфоя, она делиться однозначно не будет.       — Секрет в том, Паркинсон, — ловя мельком приближающуюся фигуру в кашемировом пиджаке с ароматом, как она знала, можжевельника, проговорила гриффиндорка, — что его нет.       — Вот ты зануда, Грейнджер.       Да. И ещё какая. Если бы кто знал.       — Не думал, что даже спустя столько лет Грейнджер относится к категории зануд, — слишком яркий голос ворвался в их мерный разговор откуда-то сбоку. — Сеньориты, вы великолепны.       Блейз Забини, казалось, даже спустя столько лет не растерял своего ребячества. И это было не что-то наигранное, как думалось Гермионе, он и вправду со своими искрящимися забавой глазами и озорной ухмылочкой сиял, как рождественская звезда, украшающая ёлку, если сравнивать его с рядом стоящим с ним серьёзным и отрешённым Малфоем.       Драко тоже для неё сиял. Не так игриво и притягивающе взгляд как Блейз. А, скорее, как сокрытая в небе Вифлеемская звезда.       Парни, по очереди обнимая Паркинсон, поздравляли её с днём рождения, тихо причитая что-то про наступающую на пятки старость, и Гермиона, делая маленький, но слишком долгий глоток шампанского, вспомнила, что они, как никак, слизеринцы и такие подколки определённо в их стиле. А затем краем глаза ведьма заметила подходящих к ним чету Поттер.       И от чьих-то сильных эмоций её голова закружилась.       Сенса, покоящаяся в клатче, прорывала защиту её окклюменции, что за эти дни им успешно удалось построить с Драко. Она стала той самой волшебной таблеткой от затяжной боли, позволяя контролировать эту проклятую палочку с её безудержной магией.       Цветные вспышки исчезали так же быстро, как и появлялись, отпечатываясь на сетчатке причудливым узором.       Броня прорвана.       Эмоции, бушующие рядом, перекатывались в её голове и отдавали в виски похлеще самого крепкого вина.       Наигранная безмятежность Джинни, которая, дежурно улыбаясь, вышагивала с мужем под руку, была противна ей, как и строгость Гарри с его кратким кивком Пэнси, соответствующим его нынешней серьёзной должности — всё для окружающих.       Гермиона улыбалась, лишь вырывая из контекста сказанные ими фразы.       — Слышал, миссис Поттер пребывала недавно в Италии, — усмехнулся Блейз, кивнув на свой полупустой бокал в руке. — Думаю, Вы согласитесь, что здешнее подобие вина и не сравнится с вином с итальянских виноградников?       Италия. Командировка. Отпуск.       Джинни, почти незаметно нахмурившись, покачала головой.        Пазл в голове медленно начал складываться.       — Блейз, все вино на моём дне рождения вообще-то как раз с твоего виноградника, — поддела друга Пэнси, отпивая из своего бокала, — и оно как всегда изумительно.       — Лучшее для лучших, красотка, — фраза Блейза напомнила прекрасно подготовленную заготовку для намечающегося маскарада, на что Малфой лишь закатил глаза.       Гарри мельком поздоровался с ней, и Грейнджер не могла отчётливо вспомнить, помирились ли они с того разговора в больнице, или друг искусно делал вид, что ничего не произошло.       Приобнимая её за плечи, Джинни тихонько спросила, а в её голосе так и звучали победные нотки:       — Я слышала, после нашего разговора ты написала Рону?       Оставалось только гадать, заметили ли это другие или делали вид, что не услышали, увлёкшись обсуждением возвращения Малфоя из Франции. И как бы Грейнджер ни хотелось съязвить, что совсем не тот разговор стал отправной точкой её храбрости в разговоре с бывшим, она лишь пожала плечами:       — Угу.       Краски, появляющиеся перед глазами, ведали ей о том, о чём Гермиона не хотела бы знать. Она абсолютно не хотела быть причастной.       Рыжий, изумрудный, чёрный, серебристый.       Все эти цвета выражали разные эмоции и чувства: вину, отчаяние, запретное влечение, ревность.       И лишь блеклый фиолетовый цвет был якорем в этом безумном смешении всеобщего вранья и тщеславия.       — Грейнджер, слышал, ты сейчас владелица — что удивительно — антикварной лавки? — повернулся к ней Блейз и без укора, как это делали многие, добавил: — Золотой девочке стали претить ценности Министерства?       Она сглотнула, став центром всеобщих взглядов причудливой компании.       — Об этом немногим известно, Блейз, но так и есть.       Из-за осознания, от кого он мог это услышать, её сердце пронзило болью догадки. Это мог быть и Малфой, и Пэнси, однако только прикушенная губа рядом стоящей Джинни ответила на все вопросы. Даже заглядывать в её глаза не пришлось.       Грейнджер усмехнулась. Захотелось присесть на корточки и приложить ладони ко лбу, ругая себя за такую невнимательность. Ведь она замечала подавленный вид Гарри. Замечала изменения в Джинни. И проблемы в их браке тоже замечала. Какая она подруга, если, чтобы узнать и понять это, ей приходится не слушать их, а читать с помощью артефакта. Это как подсматривать. Рыться в нижнем белье.       До ужаса потрёпанная картинка из бисера рассыпалась и собралась вновь в неприятном осознании, что её друзья изменяли друг другу. И находиться с ними в одном помещении сейчас — как стоять посреди закрытой комнаты, наполняющейся водой. И когда вода заполнит её полностью, останется только одно — задохнуться.       Резко, одним глотком, даже не слушая разговор, Гермиона, осушила проклятый бокал шампанского, который хотелось разбить, и развернулась, направившись прочь. Прочь из комнаты, доверху затопленной ложью.       Туда, где, может быть, есть свежий воздух.       Выйдя из зала, столкнувшись плечами с несколькими людьми, Грейнджер оказалась в незнакомых тёмных коридорах. Пройдя пару из них и так и не найдя выход на улицу, где она планировала перевести дух, ведьма облокотилась о рядом стоящую стену.       Одной ладонью закрыв пальцами рот, она сдерживала слёзы от остаточных чувств. Её мутило. От инородных демонов, пляшущих в ней, хотелось избавится.       Гарри Поттер и Пэнси Паркинсон. Джинни Поттер и Блейз Забини. Гарри и Джинни Поттер.       От этого вранья — почти самообмана — хотелось спрятаться. Нужен был другой самообман: ей показалось. Всего лишь показалось. И ничего больше.       Прижавшись лопатками к стене и закрыв глаза, Гермиона вымывала краски из головы. Несколько минут, растянувшиеся в вечность, за которые, сглотнув, она почувствовала привкус горького шампанского, пролетели мимо неё, пока где-то в начале коридора ни послышалось:       — Грейнджер!       С приближающимся стуком каблуков она уловила аромат роз — Пэнси подлетела к ней, взволнованно положив на её лоб горячую ладонь.       — Я… — открыв глаза в полутемноте, моргнула Гермиона. — У меня закружилась голова, и я захотела на свежий воздух, а потом... потерялась.       — Понятно, — Паркинсон повела её дальше под руку. — Пойдём.       Если изначально это казалось дворцом, то сейчас походило на лабиринт с застывшими на стенах картинами. Они шли по коридору несколько минут, а потом, наконец попав на веранду, обе глубоко вдохнули в лёгкие свежий, почти зимний воздух.       — Тебя не потеряют? — облокачиваясь на перила, спросила Гермиона, не понимая, почему Пэнси молчит, за всё время дороги не проронив ни слова.       Кто-то из них явно задохнулся в той комнате.       И язык смелой гриффиндорки просто не повернулся спросить то, что нужно было точно ей знать: что у тебя с Гарри?       Вопрос, который повис в тишине, который она не осмелилась бы задать в день рождения подруги. Гермиона просто не выдержит, если в изумрудном цвете Паркинсон появится стыд.       — Нет, — рвано сказала Пэнси, и в её руке оказалась призванный хьюмидор с сигариллами. Гермиона знает. Она видела такие раньше у Кингсли. Эта марка была достаточно популярной в волшебном мире. — Я сказала ребятам, что пойду покурить, и… — запнулась слизеринка, — потом я наткнулась на тебя.       Щелчок — Паркинсон, прикурив, выпустила изо рта облачко едкого дыма.       — Ты редко куришь, — всматриваясь в заросший сад, размышляла гриффиндорка. И, чувствуя дым с примесью кофейного аромата, добавила: — А такие фразы, как «я пойду покурить», плохо влияют на твой образ. Всё это предубеждения, конечно, но люди склонны думать намного хуже о тебе, чем ты есть на самом деле.       — Мне наплевать на это, — в этом была вся Паркинсон.       И даже в своём платье в пол и на огромных шпильках женщина перед ней не теряла своей гордости. И тогда, наблюдая за невозмутимым лицом Пэнси и тем, как она в очередной раз поднесла к губам сигарету, Гермиона решилась на робкий вопрос, что потонул в классической музыке, вырывающейся из дома:       — Из-за чего именно ты сейчас так часто выбираешь сигареты? — наверное, это то, о чём нужно было спросить раньше, и тогда Гермиона не чувствовала бы себя сейчас зайцем, за которым гонится волк.       «Что тебя беспокоит?» — может быть, эту фразу нужно было говорить чаще своим близким, чтобы понимать их.       — Я уже говорила, что не люблю зависимости, — начала Пэнси после очередной затяжки. — Влюбленность, к сожалению, тоже входит в эту категорию, Гермиона. А если ты влюблена в того, кто связан узами брака с кем-то, но отвечает тебе взаимностью, то вся… боль, пожалуй — да, именно она — умножается на два.       Звуки приглушённой скрипки доносились из бального зала, пока они стояли здесь, обнажая раны, но знать о чужих сейчас почему-то казалось Грейнджер пыткой. И она не нашла другого выхода, кроме как попросить — тихонько, словно ей предстояло нарушить закон, тянущий по статье на заключение в Азкабан:       — Могу я сделать затяжку, Пэнс?       Приняв из рук Паркинсон тлеющую сигарету, Гермиона поднесла её к губам.       Едкий дым во рту ни черта её не успокоил, а, наоборот, смешавшись с горечью шампанского, вызвал неконтролируемый кашель.       — Видимо, не моё, — пробурчала ведьма, услышав тихий смех подруги в сжатый кулачок. — Это же противно.       Гермиона надеялась, что ей удалось хоть немного поднять подруге настроение своей безумной выходкой, потому что её всё так же было заперто в той затопленной враньём комнате.        — Вот вы где! — раздавшийся за спиной голос был несопоставим с голосом из воспоминаний во время их танца в её гостинной. До мурашек холодный: — Пэнси, тебя потерял отец — время для поздравительных речей.       Её личный надзиратель, убедительно просивший не отходить от него в целях безопасности, стоял в паре метров от них. И смотрел так, словно он был тем самый судьёй, что вынесет приговор за совершенное ею преступление.       — Салазар, — спешно затушив сигарету, Паркинсон заставила её вмиг исчезнуть. Проскочив мимо Малфоя, она, только поспешно проворчав, оставила их наедине. — Надеюсь, вам тут будет веселее, чем мне.       Да уж, веселее некуда.       Гермиона выдохнула про себя, отмечая абсурдность ситуации, и поморщилась от окутывающего её кофейного аромата. Пэнси убежала, а дым её сигарет всё так же шлейфом оставался здесь. Рядом с ней.       — Как там поживает песочный замок, построенный тобой? — ведьма не ожидала этого вопроса, ровно так же, как и наложенных на неё в эту же секунду согревающих чар. Он использовал невербальные заклинания, как что-то само собой разумеющееся — как погрызть семечки, если бы аристократы это делали.       Стало теплее, но мурашки не хотели уходить.       Драко подошел ближе и положил ладони на её плечи — девушка почувствовала, как слетела его пелена равнодушия. Ей хотелось в это верить. Как и в то, что он не знал причин ее смятения.       — Замок рассыпался быстрее, чем я думала.       Именно так она пару дней назад назвала свои хрупкие навыки владения окклюменцией. Песочные замки, так и не ставшие стальной крепостью её разума, исчезали и под его пристальным взглядом.       — Я предупреждал, что это может не сработать, — поглаживая её висок второй рукой, начал причитать он, — однако ты как всегда…       — Упрямая-упрямая гриффиндорка, — перебила Гермиона.       Малфой и правда сотню раз ей сказал, что эксперименты с Сенсой в столь большом скоплении людей — плохая затея. Только откуда ему было знать, что её состояние — вина совсем не магичесткого артефакта, а…       — Ты догадывался? — отступила Гермиона назад и, прижавшись поясницей к ледяным перилам, мысленно поблагодарила за чары, наложенные на неё. — О Гарри и Пэнси?       — Это их дело, Грейнджер.       Значит, да. Она бы ответила, что это плохая отговорка, но этой фразой Драко даже не пытался оправдаться перед ней. Перед её шоком. Это совсем не в его стиле.       — Но это вранье всё равно сбивает меня с толку, Драко, — сглотнула Гермиона, признаваясь в своей самой главной слабости. Она боялась разрушения доверия. Хотя сама была не лучше. Чтобы сосчитать сколько раз гриффиндорка умалчивала что-то от дорогих ей людей, не хватит и пальцев на руках. Сжимая кулачок, шепчет — Это больно.       Он прижал её к себе, рассеивая кофейный дым вокруг. Замещая его чем-то своим. Донельзя привычным ей.       — Упрямица, — выдохнул Драко ей в волосы, и там, где его ладонь гладила её шею, Грейнджер почувствовала расслабление — самый простой его жест оказался анальгетиком получше, чем всякие зелья. — Не всегда всё в жизни происходит так, как мы хотим, моя упрямица, — коснувшись губами её виска, прошептал он такие раздирающие её внутренности слова. — Мы все просто в какой-то степени заложники обстоятельств.       Им следовало вернуться на тщательно подготовленный маскарад, где Гермиона ещё не раз услышит ложь, начинающуюся со слов жеманного отца Паркинсон: «Я искренне горжусь своей дочерью» и заканчивая яркими, для потехи читателей, утверждениями о том, что мисс Джи — одна из ярких загадок AFG — обязательно скоро покажет своё лицо.       Следовало. И они обязательно вернутся. После пары сладких мгновений друг с другом, выпрошенных у судьбы.