КОНЕЦ ИГРЫ

      Я стою перед зданием школы, точнее - перед тем крылом, которое занимает моя академия. Из окон спортивного зала вырываются языки пламени, которые скользят по кирпичным стенам, оставляя на белой кирпичной стене черные следы. Пожарные пытаются справиться огнем, которым охвачена почти вся академия, а вокруг снуют миротворцы, которых с каждой минутой становится все больше. Я смотрю на пламя и понимаю, что все мои усилия сделать Дистрикт сильным были зря. В горле стоит ком, но я не даю слезам показать мое отчаяние. Никто не должен видеть мою слабость. Я догадываюсь, что это месть. Месть Альмы Койн за отказ от переправки взрывчатки в Капитолий. Я нарушила ее планы, а она уничтожила мои. Эта дама никогда не видела смысла в том, чтобы усилить положение Двенадцатого. А моя академия могла помешать революционному настрою в Дистрикте. Койн устранила помеху.       Насколько я поняла из рассказа миротворцев, которые везли меня и Пита сюда, охранники, дежурившие в эту ночь у академии, услышали, как одно из окон спортзала разбилось (в спортзале окна огромные и грохот от падающих стекол был тот еще). Они поспешили осмотреть место происшествия, когда раздался оглушительный взрыв. На заснеженный двор полетело разбитое стекло из еще целых окон. В здании начался пожар, который охватил соседние со спортзалом помещения – выделенные нам кабинеты. Миротворцы, которые дежурили у академии, серьезно пострадали от многочисленных порезов, состояние одного из них критическое.         Пока мы стоим, гладя, как пожарники борются с пламенем, ко мне то и дело подходят миротворцы и спрашивают о чем-то. Но я не реагирую. Пит, который заботливо меня обнимает, просит их подойти чуть позже. Через какое-то время к нам присоединяются Хеймитч и Энобария, которые приехали следом. Спасибо им за то, что они не пытаются со мной общаться. Я меньше всего хочу сейчас слышать слова сочувствия. Ненавижу жалость.  Все, о чем я мечтаю, чтобы пламя поскорее потухло. Но оно не желает быть укрощенным, не собирается прекращать свое сокрушительный танец, время от времени выплевывая клубы дыма, наполняющие воздух ядовитым удушающим запахом. Оно захватывает все новые и новые помещения, вселяя ужас. Пожар кажется непобедимым. Пит предлагает мне не смотреть на эту разрушительную картину, но я не могу оторваться, не могу уйти. Вокруг, несмотря на комендантский час, стоит немало людей – это эвакуированные жители соседних домов и дети из соседнего со школой приюта. Миротворцы выгнали их на улицу на случай, если пламя перекинется на соседние здания.         Оторваться от зрелища меня вынуждает Глава миротворцев, который просит всех нас проехать в Дом правосудия. Вид у него нервный, а просьба звучит как приказ, но это не удивительно. Это происшествие – не случайность, а преднамеренное преступление против государства. И наверняка его расследование станет для него занозой на долгое время.         В Доме Правосудия мы встречаем мэра, который сочувствующе кивает мне, и еще директора школы. Взрыв академии добровольцев, которой официально не существует, - деликатная проблема. Мы заходим в кабинет Главы миротворцев, где садимся в ряд напротив стола его хозяина. В углу кабинета за небольшой партой сидит девушка, которой, по всей видимости, предстоит записать все сказанное нами.         - Итак, я смотрю, здесь сплошь местные звезды Голодных игр, - начинает миротворец, - а я-то думал, что вас народ любит. Но видимо не так уж и сильно… Итак, предупреждаю заранее, никто за пределами Дистрикта не должен узнать о взрыве в иной интерпретации, кроме официальной, которая в скором времени будет доведена до каждого из вас. Обсуждать взрыв вам само собой придется с вашими учредителями - Центральным офисом Голодных игр. В конце концов, им решать, что дальше делать в вашей академией. И наконец, официальная версия произошедшего – теракт в школе Дистрикта № 12. Вам понятно?         Мы дружно киваем. Затем Глава миротворцев переходит к вопросам по существу:       - Миссис Мелларк, у вас есть предположения, кто мог взорвать вашу академию? Кто мог вообще желать вам зла?         Отлично поставленный вопрос. Кто мог желать мне зла – да, кто угодно! На моей совести ни одно убийство. В числе моих недоброжелателей немало людей, от Кариолана Сноу до Серены Лю Фон Тюр. Кто мог взорвать академию?  Мог – кто угодно, взорвала Альма Койн, вернее кто-то по ее указке… И это не предположение, это уверенность. Только вот озвучиваю я более безопасную версию:       - Не представляю, кто это мог сделать.         - У меня есть предположение, - вызывается Энобария и мое сердце падает в пятки, - я думаю, что это мятежники. Возможно, те же, кто взорвал Дома правосудия… О них еще недавно говорили в информационном выпуске, - и она кивает на Пита, который был корреспондентом, - после нововведения в правилах Голодных игр в академии появилось немало желающих. Не вам мне рассказывать, как население относится к играм. Взрыв четырех Домов правосудия во время свадьбы двух победителей Голодных игр является отражением отношения повстанцев к нашей национальной традиции. А тут в Двенадцатом появляется почти полсотни добровольцев… Ищите мятежников.         Я вздыхаю с облегчением. Энобария не сказала ничего такого, чего бы не знали миротворцы. После этой речи, мне вдруг становится понятно, что как бы она не относилась к своему статусу Победителя Голодных игр, она никогда не вступит в ряды повстанцев. Она впитала уважение к этой бесчеловечной бойне еще с молоком матери.         - Еще есть идеи?  - спрашивает миротворец, который и не ожидал услышать что-то полезное.         - Парень, - начинает Хеймитч, который уже успел встретить новый год и теперь изрядно пьян, - если бы мы знали, кто это, мы бы непременно сообщили. Этой девчонке и этому парню (ментор указывает на нас с Питом) стоило немалых усилий, чтобы в Двенадцатом вообще появились шансы на создание такой академии. Если мы что-то узнаем, мы обязательно вам сообщим. Можно нам уже идти?         - Все, кроме директора академии Китнисс Мелларк, могут идти, - уведомляет Глава миротворцев.         - Я хочу остаться с ней, - говорит Пит. Глава миротворец пожимает плечами, мол, как хочешь.         До утра мы с Питом составляем тучу актов. Ближе к полудню я созваниваюсь с Плутархом Хевенсби, и мы обсуждаем вопрос существования академии. Он не может ответить ничего внятного и крайне недоволен, что его вообще разбудили после празднования Нового года. В конце концов, он  сообщает, что ему необходимо решить этот вопрос с «вышестоящими инстанциями».         Когда нас, наконец, отпускают из дома Правосудия, мы уже еле держимся на ногах. Но я прошу Пита прогуляться к зданию школы. Мне нужно посмотреть на то, что же осталось от моей академии. Уже за пару кварталов до школы начинает чувствоваться запах гари, который заставляет меня еще крепче стиснуть ладонь Пита, которую я не отпускаю с того момента, как мы покидаем Дом Правосудия. Но картина, которая открывается моим глазам, шокирует меня больше, чем я того ожидала. На фоне заснеженного Дистрикта обгоревшее крыло школы выглядит жутким черным пятном. Под обгоревшими стенами из когда-то белого кирпича,  покрытого теперь слоем сажи, валяются обгоревшие доски от оконных рам, обломки парт, манекены. На пепелище снуют спасатели, которые выносят и складывают в грузовики, обломки инвентаря, который может рассказать, что же случилось в этом крыле школы. Само место происшествия теперь оцеплено миротворцами по периметру, но за оцеплением собралось немало народа, которому любопытно поглазеть на произошедшее. Ко мне подбегает Дин и спрашивает, продолжатся ли наши занятия, но я честно признаюсь, что не знаю, пытаясь не показывать ему всю ту боль от обиды и безысходности, которую я испытываю.         - Пойдем, - шепчет Пит, - людям ни к чему видеть тебя такой. По дороге с пепелища мы молчим. Пит понимает, что я не в силах сейчас обсуждать все произошедшее. Все, о чем я мечтаю, уснуть в его объятиях. Мы открываем дверь, и устало вваливаемся домой.         Но моим мечтам о постели не суждено сбыться, потому что в гостиной, развалившись на диване нас ждет Хеймитч. Перед ним на журнальном столике стоит почти распитая бутылка виски, свидетельствующая о том, что он ждет нас довольно давно.         - Солнышко, может поделишься соображениями, кому ты так сильно перешла дорогу? - начинает он без вежливого приветствия.         Да уж, моему ментору интуиции не занимать. Он чувствует, что где-то подвох. Только вот сейчас в присутствии Пита мне совсем не нужно, чтобы он пытался разобраться в произошедшем. Я делаю как можно более невозмутимый вид:         - Хеймитч, о чем ты? Я не представляю, кому потребовалось взрывать мою академию.       - Китнисс, ты так и не научилась лгать по-настоящему. Ты весьма убедительно признаешься в любви на теле-шоу, но на что-то более серьезное тебя не хватает. Поставлю вопрос по-другому. Зачем повстанцам взрывать академию? Это и ежику понятно, что Капитолий тут не при чем…         - Я не знаю, Хеймитч. Я устала, а ты пьян. Давай ты продолжишь нести бред завтра? – во мне начинает подогреваться злость. Какое право он имеет нападать на меня?!         - Хеймитч, ты и правда перебрал, - вступается за меня мой супруг, - сегодня были трудные ночь и день. И обвинять Китнисс в чем-либо безосновательно. Ей действительно тяжело видеть, что все, что она делала, превратилось в пепел.         Хеймитч опускает ноги с журнального столика, но и не думает уходить:       - Парень, на твоем месте я бы не стал так доверять своей жене. Китнисс, я не поверю, что пожар стал следствием изменений правил Голодных игр. И я уверен, что Хотторн как-то связан со всем этим…         - Причем тут Гейл? Хеймитч, проспись, - я пытаюсь выставить слова ментора бредовыми в глазах Пита. Откуда Хеймитч столько знает? Неужели ему известно о причастности Гейла к повстанцам.         - Я как раз собирался проспаться после ночного допроса в Доме Правосудия. Когда увидел Гейла, забегавшего в 4 утра в дом твоей матери. Видимо искал тебя, - с вызовом в голосе продолжает Хеймитч, - смотри-ка, а ты не очень-то удивлена. Озлоблена, но не удивлена…         Ума моему ментору не занимать, это точно. Но я обязана выкрутиться. Я стараюсь выглядеть как можно более обескураженной от «неправдоподобных» идей Хеймитча, но скрыть злость у меня плохо получается:         - Гейл наверняка просто обеспокоен взрывом и прибежал к маме узнать, как я.         Хеймитч переходит на крик:       - Прибежал из Шлака! В Деревню победителей! Ночью! Во время комендантского часа! И так быстро узнал о взрыве, который случился в противоположном конце города!!! Хороший кузен. Такой заботливый… Он так сильно о тебе беспокоился, что торчал в академии целых две недели после поступления его младшего брата, - Хеймитч переводит глаза на Пита, - я смотрю, он не в курсе событий…         - Я зачислила Рорри только для того, чтобы он хорошо питался… - я пытаюсь возразить на обвинения в свой адрес.         - И наверно каждый день вы с Гейлом обсуждали его рацион, шушукаясь в коридоре! - прерывает меня ментор, - Китнисс, если ты сделала что-то, что повлекло такие последствия, ты обязана рассказать нам. Завтра твои недоброжелатели могут взорвать школу с детьми или убить твоих близких.         - Мы не… - я хочу сказать что-то в свое оправдание о «шушуканьи» с Гейлом, но по взгляду Пита, на которого я только сейчас решаюсь посмотреть, я понимаю, что пора рассказать правду. Больше нельзя скрывать. Как ни обидно признавать, но Хеймитч прав: они с Питом имеют право знать правду.         - Пит, лучше тебе присесть, - начинаю я и затем начинаю повествование обо всем по порядку. Начинаю с того, как еще осенью я узнала, что Гейл возглавляет сопротивление в нашем Дистрикте. Затем о том, что он предлагал сбежать с ним, но я отказалась. Затем о нашей встрече с Койн, деятельности Тринадцатого дистрикта и моем согласии отправлять в Капитолий грузы под видом сломанного инвентаря. И наконец, о том, как в день приезда Пита и Прим я узнала, что в столицу вместо радиопередающего оборудования на самом деле отправляли тротил, и разорвала все связи с мятежниками.         Не могу сказать, что моему рассказу кто-то сильно удивлен. После всего, через что мы прошли, удивить нас крайне сложно. Во время моего рассказа Хеймитч то и дело задает вопросы и уточняет детали, периодически делая очередной глоток виски. Пит же просто молчит, а на его лице читается сильное внутреннее напряжение, а его ладони сжаты в кулаки.         - Чтож, солнышко. Натворила ты дел… Все что остается, не высовываться и молиться, чтобы этим все и ограничилось, и информация о твоей помощи мятежникам не дошла до Капитолия. Если такое случится, Голодными играми ты больше не отделаешься. Обещай, что больше ты не сделаешь ничего подобного, не поставив в известность нас.         - Обещаю, - киваю я.       Раздается стук и Пит встает с кресла чтобы узнать, кто пришел. Я вижу, как он отмыкает замок и распахивает дверь. В дверном проеме я вижу Гейла, который спрашивает:         - Китнисс, здесь? Я должен срочно с ней поговорить.         - Ей сейчас не до тебя, - отвечает Пит, - и больше не приходи сюда.         - А ты, капитолийский прихвостень, попробуй мне запретить!   Я       не успеваю моргнуть, как Пит со всей силы наносит удар в челюсть Гейла, и тот, по инерции делает несколько шагов назад, исчезая из поля моего зрения, и, судя по звуку, падает с крыльца. Пит вслед за ним исчезает из поля моего зрения. Мы с Хеймитчем вскакиваем с дивана и бежим к выходу, где нашему взору открывается картина, как Гейл встает с заснеженной дорожки. Через несколько мгновений Пит, не успев увернуться, получает ответный удар. Он делает несколько шагов назад, но остается на ногах, чтобы тут же наброситься на Гейла и повалить его на снег. Драка набирает обороты.         - Перестаньте, - кричу я, не решаясь приближаться к дерущимся, - Хеймитч, сделай что-нибудь.         - Хочешь, чтобы и я получил? – еле держась на ногах от опьянения говорит он, -  вот, смотри, солнышко, что бывает, когда флиртуешь с двумя парнями одновременно.         От шума на порог своего дома выбегает Прим, и тоже начинает кричать на парней. Но Гейл и Пит, игнорируют наши громкие просьбы остановиться, и продолжают отчаянно бить друг друга. Нетрудно догадаться, что каждый из них копил негатив очень долго, а взрыв академии стал поводом.         Неизвестно откуда появляется патруль миротворцев из четырех человек. Они замечают потасовку и, наконец, разнимают дерущихся. Когда Пит и Гейл оставляют попытки вырваться из рук миротворцев, я могу разглядеть какой у них потрепанный вид. Одежда разодрана, костяшки пальцев разбиты, у Гейла носом идет кровь, а у Пита разбита губа. На лицах у обоих кровоподтеки и красные пятна от ударов, которые уже начинают распухать и синеть. Представляю, что скажет Фликерман на это, когда увидит своего соведущего. Прим вручает Питу и Гейлу по полотенцу для того, чтобы они могли остановить кровь, пока патрульные пытаются разобраться, что к чему. Обычно за драку назначается несколько суток в изоляторе, но Пит Мелларк не совсем обычный житель. Наш статус после последних игр не вполне ясен, в том числе и миротворцам. Они долго шушукаются между собой. Из обрывков фраз я понимаю, что они не представляют, как быть с Питом в подобной ситуации. Прецедентов подобных этому еще не было.         - Он живет в Капитолии, значит, к нему нельзя применять правила, установленные для местных, - говорит один.        - Но он же родился здесь, значит нужно все делать по регламенту, в изолятор и того и другого, – перебивает его другой.       - На вашем месте я бы отпустил обоих, - вмешивается в разговор Хеймитч, остальное, что он говорит им я не слышу, но через некоторое время после заполнения каких-то бумаг, миротворцы уходят восвояси.         - Что ты им сказал? – спрашиваю я ментора.       - Нарисовал перспективы гнева администрации Голодных игр и Капитолия, после того, как им станет известно, что звезда национального телевиденья просидел несколько дней в подвале дома правосудия в холодной камере, и посоветовал не портить этими драчунами и без того испорченные праздники.         Хеймитч уводит уже немного успокоившегося Пита, Гейл не спешит уходить. Он стоит, опершись на ограду моего дома, и прикладывает полотенце к разбитому носу. Разговор с Гейлом назрел, и откладывать его не имеет смыла. Я подхожу к своему старому другу и вопросительно смотрю ему в глаза.         - Извини, Китнисс, - начинает он. - Но ты не представляешь, насколько он меня взбесил.       - Зачем ты пришел? – спрашиваю я.       - Чтобы сказать, что я не причастен ко взрыву в твоей академии. Я не знал, что кто-то из наших решит так отомстить тебе.         Я вздыхаю:       - Ты все сказал?       - Да. Ты мне веришь?       - Я не знаю, - я разворачиваюсь и по примятому снегу бреду к крыльцу маминого дома, где меня ждет Прим. Я беру с нее клятвенное обещание не говорить ничего матери, которая, как выясняется, пошла к Сальной Сей отнести гостинцев с новогоднего стола.         Затем я нехотя направляюсь в дом через дорогу. Мне предстоит нелегкий разговор с Питом. Дома я застаю только его. Мой супруг сидит на диване в гостиной, протирая перекисью раны на руках. Я скидываю обувь и куртку и сажусь рядом с ним:       - Дай, я посмотрю, - я тянусь к его разбитому лицу, но Пит останавливает мою руку.       - Не нужно.         Мне очень стыдно, и я не знаю, что сказать в свое оправдание. Но сказать что-то нужно.       - Пит, я хотела тебе сказать… - начинаю я, но он прерывает меня.       - Китнисс, не надо. Я доверял тебе, а ты даже не посчитала нужным поставить меня в известность о том, что помогаешь повстанцам… Гейлу… - последнее слова Пит произносит с болью.         - А что мне оставалось делать? Я посчитала это правильным. Мне казалось, что рассказать правду о Сноу – это самое малое, что может сделать Сойка-пересмешница для жителей Дистриктов. И как я могла отказать Гейлу?         Пит вздыхает:       - Ты никогда не могла ему отказать. Я знаю, что ты всегда будешь его любить. Я больше не хочу быть запасным вариантом на случай, когда Хотторна нет рядом.         Он хватает перекись со стола и уходит наверх, оставляя меня одну. И почему я не удосужилась сказать Питу правду тогда, когда приняла решение помогать повстанцам? Голова раскалывается от количества тягостных событий, которые случились за последние часы. Моя академия сгорела, я потеряла доверие к Гейлу, Пит и Гейл подрались, а еще я снова причинила Питу боль. И это именно тогда, когда он простил меня за все то, что я натворила. Что будет дальше?.. Я откидываюсь на диван и закрываю глаза…   ---         Я просыпаюсь от голоса Пита.       - Китнисс, просыпайся, - он треплет меня за плечо, - у нас 15 минут, чтобы собрать вещи. Нас срочно вызывают в Капитолий.         Я оглядываю комнату, на улице уже темно, судя по окнам. Чуть позже я замечаю в коридоре миротворцев. Куча отрицательных мыслей начинают лезть в голову. В Капитолии узнали, что я сделала… и теперь нам конец. Стоп… Если бы это было так, с какой радости давать нам собирать чемоданы? И зачем нам в Капитолий? Да и поезд только через неделю. Я поднимаюсь в комнату, без разбора скидываю в чемодан кое-какие вещи. Остальное найду в гардеробной нашей квартиры. Мы с Питом выходим из дома и вместе с миротворцами направляемся к патрульной машине, на которой они за нами приехали. На крыльце дома напротив стоят мама и Прим, взгляд у обеих испуганный, но я одобрительно кричу, что все нормально, и я скоро позвоню. Когда из Деревни победителей мы попадаем в город, я понимаю, насколько напряженная обстановка в нашем Дистрикте. Над городом кружат плантолеты, освещая улицы прожекторами, по дорогам ездят патрульные машины и повсюду снуют вооруженные до зубов миротворцы. То и дело раздается гул серен. Правительство устроило полномасштабную облаву на виновников взрыва, увеличив военный контингент в десятки раз. Мы выезжаем за пределы города на поле, где мне становится понятно, как мы доберемся до Капитолия: за нами прислали плантолет.         Несмотря на то, что кроме нас в пассажирском отсеке никого нет, за время полета Пит не произносит ни слова. Он смотрит в иллюминатор или дремлет. Мне тоже нечего сказать. Да и темы, на которые нам стоит поговорить, здесь обсуждать небезопасно. Через три часа мы приземляемся в Капитолии на посадочной площадке, которая располагается на крыше одного из зданий. Тут я никогда не была. Судя по его высоте – оно одно из самых высоких в столице, потому что отсюда видны крыши других зданий: они где-то внизу.         - Где мы? – шепчу я Питу.       - На главном здании телецентра и администрации Голодных игр. Отсюда транслируется абсолютно все передачи для Капитолия и всего Панема.         Мы заходим в лифт, который довольно долго несет нас вниз. На одной из стен лифта расположена панель с пронумерованными кнопками. В этом здании только 50 надземних этажей. Даже наш 15-этажный дом рядом с этим зданием просто кроха. На 5-м этаже нас встречает Эффи. Она обнимает меня и выражает слова сочувствия по поводу пожара в академии, затем отводит нас в свой кабинет, где, наконец, объясняет нам, для чего нас так срочно забрали из дома. Нам с Питом необходимо срочно записать ролик о произошедшем в Дистрикте. Эффи раздает нам текст, который приводит меня в некоторый ужас.         - Эффи, - начинаю я, - там не было…       - Тс…, - шикает Эффи, - учи текст и не задавай вопросов.         По ее выражению лица читается, что здесь говорить небезопасно. Исходя из наших текстов, мы должны солгать на всю страну о том, что в результате взрыва погибли дети из соседнего здания – детского приюта, стены которого не выдержали под натиском взрывной волны. Я уверена, что в Дистрикте от взрыва никто не пострадал. Разрушено только здание школы, я видела это своими глазами. Зацепило осколками стекла двух миротворцев, но не более того. Зачем власти лгать на весь Панем о количестве жертв? В нашем Дистрикте знают, что ничего такого не происходило… Это ложь и любой мой земляк уличит меня в ней. Не знаю, как это читать…         Нас забирают наши команды подготовки. Вения и Октавия, сетуют на круги под глазами и издеваются надо мной от души. А вот Флавий, напротив, заискивает. Несмотря на то, что он не может быть не в курсе случившегося, его не смущает попросить меня сняться в одежде из его новой коллекции, и он не отстает от меня, пока я не соглашаюсь. Флавий настолько далек от действительности, что проще согласиться, чем объяснить ему, почему я не хочу. После того, как я «снова похожа на красивую девушку», троица исчезает. К счастью для меня в дверях появляется Цинна. Я рада его видеть, мой стилист всегда находил слова, которые помогали мне справиться с самыми трудными ситуациями. Он долго обнимает меня:       - Китнисс, слышал про академию. Ты как?       - Пойдет, где мы можем поговорить?         Мы поднимаемся на пару этажей выше, где идут ремонтные работы. Мой стилист поясняет, что это новая телестудия для трансляций 76-х Голодных игр и пока здесь разруха, мы можем говорить, не опасаясь быть подслушанными. Я показываю ему текст и рассказываю о том, что произошло в Дистрикте на самом деле.         - Нас вынуждают лгать! Но зачем? И как после этого я появлюсь дома? – заканчиваю я свой рассказ.         - Власть Сноу пошатнулась. В Парламенте осталось мало его сторонников. Власть имущие возмущены, почему такие деньги тратятся на военные нужды, а деятельность мятежников становится все более масштабной. То и дело предприятия в Дистриктах останавливаются, и капитолийцы теряют деньги. В его интересах утихомирить Дистрикты как можно скорее, иначе он потеряет власть. В любом случае, не стоит напоминать, что пока у него достаточно сил, чтобы стереть в порошок тебя и Пита, если вы не сделаете так, как вам велено. Насколько я знаю, для 12-го будет записано отдельное обращение.         Мы спускаемся, чтобы переодеть меня для съемки. Так тускло в Капитолии меня еще не одевали. Сегодня на мне черная блузка, юбка-карандаш ниже колен и строгие лодочки на высокой шпильке, волосы уложены в скромную прическу (моя коса заколота шпильками на затылке), наряд завершает брошка сойки-пересмешницы. По замыслу Капитолия, которым делится со мной мой стилист, сойка-пересмешница должна публично осудить бесчеловечные методы мятежников. На фоне новой волны моей популярности, которую вызвала изменение правил Голодных игр, это должно сработать.         Вместе с Эффи я и Пит спускаемся в студию, где будет записываться передача. Пита, забирает с собой режиссер информационных выпусков, а я прохожу в студию, где меня ждет крайне неприятная встреча. В одном из кресел сидит Президент Сноу, которого гримируют перед эфиром. Мне предстоит лгать вместе с ним, в одном кадре. Он замечает меня и делает еле заметный жест рукой, после которого его гримеры исчезают.         - Китнисс, не ожидал так скоро Вас увидеть. Не сказал бы, что повод нашей встречи мне по душе, - на его лице нет ни тени беспокойства. Он, как, впрочем, и всегда, спокоен и собран. - Знайте, мне жаль Ваши труды.         - Мне тоже, - отвечаю я, стараясь не выдать свою настороженность. Хоть это и невозможно, но мне кажется, будто своим взглядом он буквально сканирует мой мозг, читая мои мысли. Поэтому я опасаюсь даже думать в его присутствии о том, что натворила.         - Знаете, после того, что произошло, я окончательно утвердился в мысли, что принял правильное решение, позволив Вам организовать академию добровольцев.       - Почему?       - Вы больше не ассоциируетесь у Вашего дистрикта с мятежниками. Вам доверяют больше, чем им, раз повстанцы почувствовали в Вас угрозу.         Верно подмечено. А после этого эфира я окончательно перестану ассоциироваться с повстанцами у всего Панема. Хорошо хоть Сноу поверил, что взрыв моей академии – это месть за количество желающих поступить в академию после изменения в правилах Голодных игр. Если бы правила не изменили, причину взрыва Капитолий наверняка искал бы в моих собственных действиях.         - Мою академию восстановят?       - Если будете играть по нашим правилам, мы пойдем Вам на встречу, Китнисс. Я Вам никогда не лгал, - он слегка прищуривает глаза и едва приподнимает уголки губ, изображая подобие доброжелательной улыбки. Но так он еще больше становится похожим на змею.         В студию входит режиссер, который просит меня сесть на соседнее кресло со Сноу, и затем мы с расположенных напротив экранов читаем наши речи. Как это ни странно, я справляюсь почти сразу – с 3-го дубля. Что касается Сноу, он безупречный лжец, которому хватает одного дубля, чтобы прочесть жалостливую патриотическую речь человека, полного скорби от смерти своих сограждан.         Уже в кабинете Эффи я в одиночестве смотрю смонтированный выпуск новостей. Вместо ведущего в студии появляется Пит, который сообщает о том, что в нашем Дистрикте произошел теракт. В результате взрыва местной школы погибли 23 воспитанника детского приюта, который был разрушен взрывной волной.         Этот выпуск новостей не покажут в 12-м Дистрикте, вернее покажут весьма «урезанный вариант» о взрыве школы, но в остальном Панеме все будут думать, что мятежники покусились на самое святое…         На экране мелькают кадры разрушенных зданий, только вот снимались они явно не в Двенадцатом. Однако Пит с сожалением в голосе вспоминает, как сам ходил в школы по «этим» разрушенным ступенькам.         Затем показывают студию, где на соседних креслах сидим я и Президент Сноу. Сначала он выражает соболезнования примерно в тех же тонах, что и несколько дней назад после объявления приговора осужденным за организацию взрыва Домов правосудия. Затем камера крупным планом берет меня. Я в траурном костюме с серьезным выражением лица обращаюсь к согражданам:          «Дорогие сограждане! В Новогоднюю ночь в 12-м Дистрикте произошла чудовищная трагедия. Она унесла 23 детские жизни, застав свои жертвы спящими. Я призываю все население Панема сплотиться против террористов и защитить наших детей. Если вы знаете тех, кто причастен к взрыву, не оставайтесь равнодушными. Расскажите об этом властям!».         Чтож… Звучу я вполне убедительно. Не сомневаюсь, что мятежники еще отомстят мне за это выступление…         - Больше от нас сегодня ничего не требуется, - я слышу усталый голос Пита за спиной и разворачиваюсь от экрана к нему,  - вопрос по академии сейчас все равно не будет решен, нам разрешили поехать домой и отдохнуть.         - Только нужно найти Эффи, сказать ей, что нас отпустили и согласовать расписание на завтра.         - Я, кажется, знаю, где она может быть, - говорит Пит и выходит из кабинета. Я выхожу следом за ним, но двигаться также быстро на высоких каблуках у меня не получается. Пит подходит к лифту, и пока он ждет вызванный лифт, мне удается сократить расстояние. Мы едем на несколько этажей вверх. Когда двери распахиваются, нашему взору открывается полупустой коридор.         - Это этаж распорядителей. Здесь кабинеты руководителей, тренеров и сопровождающих. Все планы арен Голодных игр, бюджеты, подготовительные мероприятия утверждаются на этом этаже. И только перед самими играми, главный распорядитель выезжает в центр управления ареной.         Если в центре подготовки трибутов работа кипела, люди бегали из кабинета в кабинет, то тут царит полное спокойствие. Неудивительно. Команда Голодных игр сейчас в отпуске. Интересно, почему кабинет Эффи внизу, а не здесь? Я спешу за Питом, который стремительно направляется вперед по коридору, в конце которого расположена огромная дверь. На двери написано: «Плутарх Хевенсиби. Главный распорядитель Голодных игр». Пит поясняет мне, что Эффи можно часто найти в приемной, поскольку она находится в непосредственном подчинении у Плутарха. Он приоткрывает дверь, и мы оказываемся в просторной приемной, в центре которой стоит стол секретаря, а справа от входа расположена дверь, ведущая в кабинет Хевенсби.         Видя, что в приемной никого нет, мы уже собираемся уйти восвояси, но громкие крики, раздающиеся из кабинета главного распорядителя, останавливают нас. Мы узнаем голос нашей сопровождающей:       - Какой раз Вам повторять, мне никто ничего подобного не оставлял.         - Мисс Тринкет, - кричит на нее Хевенсби, - вы ведь можете лишиться своего места, которое, наконец, начало приносить вам неплохой доход.         - А вы попробуйте меня уволить! Найдите причину. Я уже 2 года – сопровождающая самого успешного Дистрикта. При таких обстоятельствах никто не одобрит мое увольнение!         - Эффи, вы забываетесь… Смею напомнить, что я - не ваш любовник, и не потерплю чтобы Вы на меня поднимали голос. И я смогу найти причину, чтобы освободить Ваше место. В этом году 12-й может и не выиграть, и тогда все быстро забудут о Ваших достижениях, а я буду помнить то, что Вы отказались мне помочь. Поэтому я прошу Вас в последний раз. Я в курсе, что мой предшественник завещал Вам все свое имущество, включая ключ от сейфа, который достался мне пустым… Меня интересует небольшую желтая пластиковая карточка… и все. Принесите мне ее и станете моим лучшим другом.         Из коридора доносится звук приближающихся шагов, и мы выскакиваем из кабинета. В коридоре мы тут же натыкаемся на женщину (по словам Пита - секретаря Хевенсби), с кучей папок в руках, из-за которых она не в силах даже увидеть нас.  Пит заботливо приоткрывает ей дверь, и мы спешим к лифту, пока она не решила рассмотреть нас или привлечь к нам ненужное внимание.         Мы возвращаемся в кабинет Эффи, в который через несколько минут после нас входит его хозяйка. Заметив нас, она натягивает неунывающую улыбку. Эффи - мастер самообладания. За годы обитания в этом змеином гнезде она мастерски овладела искусством игры на публику. Если бы мы не услышали ее разговор с Хевенсби, мы бы никогда не догадались, что ей только что пригрозили увольнением.       - Вы уже освободились? – спрашивает она, - поезжайте домой отдохните. Пит подходит к Эффи и шепотом говорит ей:       - Мы слышали, как вы с Плутархом ругались, - он заботливо кладет руку ей на предплечье в знак поддержки, - мы можем чем-либо помочь?         Эффи позволяет своей вездесущей улыбке исчезнуть и отрицательно водит головой из стороны в сторону:       - Спасибо, Пит, но здесь мне никто не поможет, особенно вы. Спускайтесь в гараж, я распоряжусь о машине.         Не успев войти в квартиру, мы слышим телефонный звонок. Мой супруг спешит к телефону и почти сразу кладет трубку. Он кивает в сторону балкона, и я, не снимая куртки, спешу в единственное место в квартире, где можно поговорить. Здесь, на заснеженном балконе, Пит сообщает мне: Эффи хочет встретиться с нами утром в студии Цинны. Никто из нас не представляет – почему. А гадать просто нет сил.         После такого непродолжительного разговора, Пит идет в спальню за подушкой и одеялом, а затем удаляется в гостиную. Он снова отгораживается от меня стеной, но я пытаюсь ее сломать:       - Пит, я думала, мы сможем справиться со всем этим вместе.       Он поворачивается ко мне и усталым голосом произносит:       - Я помогу тебе выпутаться, Китнисс. Только не нужно пускать мне пыль в глаза. «Мы» есть только на бумаге… Я тебя прошу, больше никогда не прикидывайся влюбленной, не целуй меня, не обнимай... не напрягай себя. То, что мы женаты, не обязывает тебя наедине со мной делать вид, что ты влюблена… это вообще ни к чему тебя не обязывает. Если у нас все получится, ты обязательно станешь свободной и сможешь быть с человеком, которого по-настоящему любишь. Но пока ты не с ним, я не собираюсь заполнять твою пустоту…