КОНЕЦ ИГРЫ

       Прошло два месяца с момента моего последнего визита в Капитолий. Тогда нас с Питом вынудили солгать на всю страну о том, что произошло в Двенадцатом. Но в родном Дистрикте не узнали о моей лжи… по крайней мере, из официальных источников. Конечно, стараниями повстанцев и сюда дошли известия о выдуманном теракте. Но судя по тому, что я слышала в городе, мои земляки уже просто не знают, во что верить. Хотя после взрыва и увеличения контингента миротворцев люди вообще стараются держать свое мнение о происходящем подальше от чужих ушей.         После возвращения из столицы я с головой ушла в работу. Первые полтора месяца мы готовили трибутов в Доме правосудия, пока пережившее взрыв и пожар крыло школы спешно восстанавливали. Неделю назад мы перебрались назад.         Для меня зима пролетела слишком быстро. И вот поезд снова несет меня в столицу. Меня и Хеймитча. Сегодня вечером нам предстоит принять участие в трехдневном ежегодном съезде менторов, который ежегодно организуется в последних числах февраля за пару месяцев до Жатвы. Мы получили официальные приглашения, в которых с невероятным пафосом была описана оказываемая нам честь стать частью очередной кровавой бойни. Честь… Кроме отвращения эта «честь» ничего не способна вызывать… Я мечтала, чтобы весна не наступала. Впервые в жизни. Ведь она принесет 8 мая... Понемногу я смирилась с мыслью о том, что повезу на Игры двоих ребят, но я до сих пор даже думать не хочу о том, что им возможно суждено погибнуть. Без сомнения, у них больше шансов выжить, чем у их соперников, ведь после жатвы я покажу им схему арены. Только вот при мысли о самой жатве меня охватывает нервная дрожь.         По нашей договоренности со Сноу я должна выбрать только одного «добровольца», который должен будет представлять Дистрикт. Я даже не рассматриваю ребят моложе 16, у них мало шансов. Выбирать придется из оставшихся 20. Среди парней есть достойные кандидаты, особенно Дин. А вот с девчонками дела обстоят хуже. Даже самая способная – Амалия – не готова к Играм. Она невероятно быстро бегает, неплохо разбирается в растениях и ловко лазит по деревьям. Но если дело дойдет до ближней схватки, она абсолютно не способна защитить себя. Стреляя из лука, она почти всегда попадает «в молоко», плохо управляется с холодным оружием. Она неплохо дерется, но по силе, все равно, значительно уступает мальчишкам. Беда в том, что я боюсь отдавать жребию вопрос об определении трибута-девочки. Во-первых, в списках возможно до сих пор есть Прим, а во-вторых, потому что я знаю, что выбор делает не жребий. Никто кроме меня в академии не знает, что на игры должен поехать только один доброволец. Но как только я сообщу об этом, мои земляки не поймут, если таким добровольцем я выберу девочку. Есть альтернатива – не говорить о «льготе» Сноу и выбрать двоих, которые вызовутся на Жатве, и этим спасти Прим от любой возможности попасть на игры… И самостоятельно стать палачом… Палачом, который по собственной инициативе отправит ребенка на смертельную битву, после которой все, что от него может остаться, это имя в списках и оберег в пыльной коробке архива. Угрызения совести не покидают меня не на минуту и только сильнее терзают меня, когда я вижу, что мои ученики выражают ко мне неподдельное уважение, как к человеку, который изменил правила Голодных игр.         Есть правда еще одно… Это выяснил Пит. В законе о Голодных играх есть положение о том, что победитель никогда больше не участвует в Жатве. Исключением является лишь Квартальная бойня, когда может быть изменено любое правило Игр. Еще в законе написано, что имя выбранного путем жребия трибута (такого как Прим) исключается из списка. Только вот не совсем ясно, включается ли оно туда в случае, если вместо него вызывается доброволец. Мне жизненно необходимо это выяснить.         Все это время я ничего не слышала о сопротивлении. После взрыва я меньше всего хочу знать что-либо о Койн. Как это ни странно, Капитолий до сих пор не предъявил стране преступников, ответственных за теракт. После Нового года с Гейлом я так ни разу и не разговаривала. Хотя признаюсь, мне жаль, что возникли обстоятельства, которые возможно разрушили нашу дружбу навсегда. Несколько раз он приходил к Дому правосудия, но рядом со мной всегда оказывался Хеймитч. У меня появилось ощущение, что он даже завязал с выпивкой, чтобы не отходить от меня ни на шаг. Хоть он и не говорит этого, но Хеймитч переживает за меня. Мне отчаянно хочется помириться с Гейлом, но я понимаю, что все никогда не будет как раньше. Его окружение очень опасно, а он слишком сильно увлекся революционными идеями, чтобы увидеть это. А их драка с Питом, только обострила наше отчуждение.         С Питом мы почти не общаемся.  Лишь редкие емкие и предельно деловые сообщения через коммуникатор. Для всех вокруг мы по-прежнему влюбленная пара. Хотя на самом деле мы просто товарищи по несчастью, которые пытаются выжить. И сейчас есть вещь, которая объединяет нас даже больше, чем наш фиктивный брак. Это наш план. Пит уже смонтировал сюжеты, улучшил изображение, насколько это было возможно, и даже написал текст. Только вот ни у кого из нас нет мыслей, как обнародовать все это на весь Панем, вынудить Парламент сместить Сноу с должности, и при этом сохранить жизнь себе и своим близким. Мы рассматривали вариант пустить сюжет по национальному телевидению. Но увы… показать его до конца у нас нет ни единого шанса. Здесь нужна поддержка телевизионщиков. Но даже если нам это удастся, мы подпишем себе и своим близким смертный приговор.         Роскошный поезд «Голодных игр» проезжает через длинный тоннель, и передо мной открывается вид на Капитолий. В лучах февральского солнца заснеженный город величественно сияет. Он кажется настолько монументальным и прочным, что трудно не поверить в его несокрушимость. Роскошные колоннады, мраморные бульвары, геометричные парки, зеленеющие даже под снегом, пафосные скульптуры и многоярусные фонтаны. И повсюду реклама. В этом великолепии можно найти 1000 и 1 способ потратить деньги на абсолютно нелепые цели. Девушки в откровенных нарядах с огромных экранов, размещенных по всему городу, призывают инкрустировать зубы бриллиантами, делать педикюр собакам и отбеливать ан… Мне даже стыдно читать это.         - Смотри-ка, солнышко, это не ты ли на том плакате? – я слышу голос Хеймитча и оборачиваюсь. Его я не видела после того, как мы сели в поезд. Вполне ожидаемо он провел всю ночь в баре и теперь еле держится на ногах.         - О чем ты, Хеймитч? – я не вижу за окном ни одного плаката. Он явно перепил и несет  чущь.       - Мы проехали. Кстати, вот и вокзал…         На вокзале нас встречает Эффи с расписанием для меня и Хеймитча. При виде него, она похлопывает меня по плечу:       - Я рада, что в этом году поработаю хоть с одним трезвым человеком, - негромко произносит она. Видимо нетрезвая физиономия моего ментора за годы работы ей порядком надоела. Но зная себя и свою способность все портить, я думаю, что Эффи скоро пожалеет о своих словах и будет с грустью вспоминать времена, когда ее единственной проблемой был нетрезвый Хеймитч.         От вокзала мы едем на машине в студию Цинны, где нам предстоит подготовиться к приему в честь открытия ежегодного 76-го съезда менторов. Но пока мы едем, я замечаю из окна то, чего совсем не ожидала, и на меня накатывает недоумение…          По прибытии в студию меня встречает моя команда подготовки. Я рада видеть своих пришибленных стилем приятелей. Всех, кроме Флавия, который при виде меня отводит взгляд. После моего новогоднего обещания сняться для журнала в разработанной им одежде, он основательно достал меня звонками. В конце концов, пару недель назад он приехал ко мне в Двенадцатый дистрикт, чтобы провести фотосессию своей, как он выразился, «гениальной коллекции». Первый раз я пожалела о своем решении, когда надела на себя эти малофункциональные и абсолютно нескромные кусочки ткани. Нужно было послушать свой внутренний голос и отказаться сниматься. Но в тот момент я вспомнила наставления Эффи и Цинны о том, что популярность только сделает меня более влиятельной как ментора, и прошла через это. Второй раз это случилось сегодня, когда я увидела плакаты с изображением своего полуобнаженного тела по всему Капитолию: на баннерах, зданиях стен и интерактивных проекциях… На оригинальных фото платья были длиннее и без странных разрезов по бокам, мне явно прибавили размер груди и, ко всему прочему, украсили фото моими «цитатами». Например, «Наряды Флавия возбуждают меня», «Одежда Флавия – секрет моей сексуальности»… Теперь при виде этого «гениального» дизайнера, я готова его задушить.         - Ты сам придумал фразу «Когда я в одежде от Флавия, мужчины падают к моим ногам»?         Стоящий рядом Хеймитч усмехается и шепчет:       — Вот почему Мелларк и Хотторн начистили друг другу лица. Во всем Флавий виноват!         Но мне не до смеха. Флавий мне клятвенно обещал, что фото появятся только в одном журнале. И когда их видела я, в них не было и намека на вожделение.         - Как ты мог так поступить? – гнев овладевает мной, - мало того, что ты отредактировал фото, так теперь накануне съезда я выгляжу глупой и озабоченной идиоткой, думающей о тряпках.         Я кричу на Флавия не своим голосом, когда чья-то рука на моем плече заставляет меня замолчать и обернуться. Цинна! Он стоит передо мной и улыбается.         - Флавий может и переборщил с фото, но может быть все не так плохо. Сила женщины в ее сексуальности и привлекательности.         Ко мне подбегает Флавий и заискивающим тоном начинает оправдываться:         - Китнисс, я не хотел тебя обидеть или обмануть. Я просто думал немного улучшить фото, чтобы ты выглядела менее зажатой и более страстной… отчаянной и смелой, так сказать… И после их появления ты невероятно популярна, как никогда.         - Ну, спасибо, что не упустил возможность воспользоваться этим, - я еще долго ворчу, пока Цинна не уводит меня с собой. Мы уединяемся за чашкой чая.         - После изменения правил и ваших новогодних интервью ваша с Питом популярность выросла. В столице просто сходят с ума по вашей паре. Стилисты, работающие с другими Дистриктами, рассказывают, что там тоже верят в вас. Люди, знающие обо всем происходящем, шутят, о том, что противостояние Капитолия и повстанцев породило новую силу. Решение заставить вас выступить с речами, осуждающими выдуманный теракт, было принято спонтанно, и никто не предполагал, что это так сильно отразится на вашем авторитете.         - Цинна, мы ведь солгали. О каком авторитете может идти речь, когда он строится на лжи?         - Солгали вы или нет, не так важно. Всем и так понятно, что вы говорите то, что для вас напишут. На фоне изменения правил, допуск в эфир выглядел как признание, прежде всего, твоего авторитета. Сноу было важно показать, что победители - люди из народа - против сопротивления. Но он не учел, что этим он только подчеркнет важность вашего мнения. Пока у тебя есть власть, используй это. И какая разница, на чем она основана. Тебе сейчас нужно убедить всех в том, что твои добровольцы, которых все ждут, способны выиграть и на них следует ставить. И твоя задача – найти как можно способов спасти их. И у меня есть для тебя новый образ.         Он знакомит меня со своими идеями по поводу моего нового имиджа. Его план по завоеванию спонсоров пока не совсем мне понятен. Но то, что Цинна сказал мне о моем авторитете, ободряет меня. Это значит, что, если мы с Питом пустим в эфир отснятое нами «шоу», люди поверят нам. Как бы я хотела рассказать ему о нашем плане, только вот мы с Питом решили не делиться этим ни с кем из друзей, чтобы не подвергать их бессмысленному риску. Я спрашиваю своего стилиста о его отношениях с матерью, но он уходит от темы.  Уверена, они не общались, и здесь ничего не изменилось. Он спрашивает меня, почему мой супруг не заехал сюда после вокзала. На это мне тоже нечего ответить. Пит не встретил меня …         --         Шикарный прием в честь ежегодного съезда менторов проходит в банкетном зале, который пристроен к Тренировочному центру. Будучи трибутом, я никогда здесь не бывала. Перед зданием расстелена ковровая дорожка, по которой гости заходят внутрь. На прием помимо менторов приезжают распорядители, сопровождающие, различные чиновники, съемочная команда, включая ведущих, и богатые капитолийцы. По сути, это очередная вечеринка, где столичные шишки могут потратить деньги жителей дистриктов. Мы с Хеймитчем пребываем одними из последних. Как говорит Цинна, на таких мероприятиях нужно заставлять себя ждать. И действительно, когда мы выходим из автомобиля, на нас буквально набрасываются фотографы и журналисты. Они выкрикивают вопросы:       - Китнисс, как ты чувствуешь себя в роли ментора?       - Что ты ожидаешь от 76-х Голодных игр?       - Ты когда-нибудь мечтала о своем нынешнем положении?         Здесь в свете назойливых вспышек, не место улыбаться и махать. Я спокойно и с достоинством говорю заученный ответ:       - Я уверена, что мои советы помогут и в этом году победить трибутам Дистрикта 12, - и, оставив Хеймитча журналистам, прохожу внутрь.         У гардероба я долго не решаюсь снять полушубок, выданный мне Цинной. На мой взгляд, в своем желании сделать меня устрашающе-значимой мой стилист перестарался и, следуя принципу «сила женщины в ее привлекательности», он зашел слишком далеко. На мне платье, в котором мне неуютно как никогда. Оно черное, из легкого и тонкого струящегося материала, похожего на шелк, юбка скрывает ноги и сзади переходит в небольшой шлейф. Меня смущает в этом наряде небольшое «но»… вернее большое… Это абсолютно обнаженная спина. Я чувствую себя в нем практически голой. Волосы, поднятые в сложную плетеную прическу, только усиливают эффект моей наготы. Я долго стою перед безгласой девушкой, которая принимает у гостей верхнюю одежду, и собираюсь с духом. Капитолийки одеваются значительно более откровенно, и я никого не удивлю своими голыми лопатками, пытаюсь я себя приободрить.         Наконец решив все-таки расстаться с верхней одеждой, я прохожу в зал, стараясь ровно держать спину и делать как можно более уверенное выражение лица. Бьюсь об заклад, что у меня это плохо получается. Помимо платья, расслабиться мне не дают туфли. В зале несколько сотен разодетых людей, которые общаются друг с другом и периодически осушают бокалы с напитками и угощаются вкусностями, расставленными на длинных столах вдоль стен. Для любого ментора, цель пребывания на балу – знакомство со спонсорами. Но я не представляю, как с ними знакомится. Более того, как я вообще узнаю, кто есть кто. То и дело со мной кто-то здоровается, но я не нахожу ничего лучше, чем, делать вид, что я кого-то ищу, и ускользать от незнакомых капитолийцев. У меня совсем нет желания с ними общаться, да я и не представляю - о чем. Так бывает, когда напрочь отсутствует обаяние и навыки светской болтовни. Зато есть чувство голода, которое приводит меня к столу с канапе. Я ничего не ела со вчерашнего дня. Кофе и бутерброд с сыром на завтрак не в счет.         - Китнисс, - я оборачиваюсь на свое имя.       Передо мной стоят главный распорядитель Голодных игр Плутарх Хевенсби и незнакомый мне невысокий и невероятно толстый капитолиец в абсолютно дурацком бордовом парике и с замысловатыми подкрученными усами того же оттенка, вымазанными белым соусом. На нем огромный розовый блестящий костюм, «украшенный» пышным блестящим розовым бантом, завязанным вместо галстука. По мне он похож на огромного поросенка.         - Добрый вечер, - начинает Хевенсби, - рад вас видеть в роли ментора. Он протягивает мне руку, я пожимаю ее и киваю, стараясь побыстрее прожевать и проглотить канапе:       - Добрый вечер.       - А где Ваш очаровательный супруг? – спрашивает он, - вся телевизионная студия сегодня здесь.       Хороший вопрос, хотя не думаю, что о моем неведении стоит распространяться.       - Здесь, пошел за шампанским, - неуверенно отвечаю я.       Но Хевенсби, похоже, все равно. Он берет меня под руку и отводит в сторону.         - Китнисс, у меня есть кое-что для вас, как для ментора. Но здесь слишком много людей, а разговор довольно конфиденциальный, - он вертит в руках часы с изображением сойки-пересмешницы и мне вспоминается, как больше года назад после тура победителей мы с ним виделись на приеме в Капитолии. Тогда Пит сделал мне предложение. Плутарх только стал главным распорядителем.         - Когда вы предлагаете поговорить?       - Завтра, после всех официальных мероприятий съезда. Я найду вас, - он открывает часы и смотрит на цифеблат, - самое время для приветственной речи.         Плутарх забирает своего огромного спутника, жующего что-то, и уводит прочь. Через пару минут, я вижу главного распорядителя на невысокой сцене, откуда он произносит речь о великой традиции и важности мероприятия. Мне абсолютно неинтересно. За время, проведенное в Капитолии, я побывала на нескольких приемах и ни разу не услышала ничего по-настоящему стоящего, поэтому я концентрируюсь на поиске хотя бы одного знакомого. В дальнем углу я вижу Эффи и Цинну, но двинуться с места до окончания речи – дурной тон. У стола со спиртным слушает речь Хеймитч. Вполне предсказуемо, надо сказать. Недалеко от него я замечаю Цезаря и Клавдия. Странно, что я не вижу Пита. Может быть, с ним что-то случилось. Мною начинает овладевать беспокойство. Нужно написать ему сообщение. Только не здесь. Нужно найти место, где из сумочки получится достать коммуникатор. Но уйти до окончания приветственной речи никак нельзя. Плутарх начинает в красках вспоминать, кажется все голодные игры по порядку, а я нервно кручу в руках мягкий клатч, в котором лежит запрещенный предмет, и оглядываюсь, подыскивая наименее людный выход из зала. Излучать уверенность не получается совсем. У меня только одно желание – узнать, где Пит, и я нервно стучу каблуком по полу, ожидая когда же  Плутарх окончит свою речь. Только вот эстафету Плутарха стремительно занимает Цезаь и поочередно начинает приглашать на сцену менторов, чтобы представить их Публике.         - Скоро ваша очередь, - говорит Эффи, чудесным образом переместившаяся с другого конца зала, - стой здесь, пока я приведу Хеймитча.         Да уж… Как тут сбежишь. Пока Эффи ищет моего коллегу, я пытаюсь собрать мысли в кучу и вслушаться, в то, что происходит на сцене. Туда выходят двое или один бывший победитель (в зависимости от Дистрикта), чтобы после представления Цезаря, произнести несколько приветственных слов. Дистрикты почему-то вызывают не по порядку. Усилием воли я пытаюсь сосредоточиться на своем долге и придумать несколько фраз, которые сделают меня в глазах спонсоров ментором, который способен привести трибута к победе. Я ведь здесь для этого. Менторы пытаются произнести что-то ободряющее, чтобы показать, что они способны дать трибутам необходимые знания. Самыми авторитетными кажутся пары из первого, второго и четвертого округов. Там-то нет проблем ни с победителями, ни с добровольцами. Менторы из профи говорят о долголетнем сотрудничестве со спонсорами и о том, что они надеются на его продолжение в этом году. Остальные выглядят куда менее убедительными. Так, хромой дедушка из Пятого или бабушка из Девятого, которая едва ли моложе Мегз, вряд ли кого-то могут впечатлить. Они одержали свои победы так давно, что функции менторов до недавнего времени выполняли более молодые победители. Но Квартальная бойня унесла жизни большинства менторов и теперь этих пожилых людей призвали в Капитолий. Настает время нас с Хеймитчем, нас приглашают после мужчины из Шестого.         - Хеймитч Эбернетти, победитель 50-х и Китнисс Мелларк, победитель 74-х и 75-х Голодных игр!!! - громко кричит Цезарь в своей любимой манере, - давайте поприветствуем Дистрикт 12. Стараясь не наступить на подол платья, я поднимаюсь на сцену вслед за своим весьма нетрезвым напарником. Без сомнения, я не испытываю страха, который не покидал меня на моем первом телешоу или смятения, как это было перед Квартальной бойней. Важно лишь, почему я не вижу Пита среди гостей.         - Хеймитч, что ты ожидаешь от следующего сезона Голодных игр?       - Ну, мои ребята всегда выигрывают, - произносит он и демонстративно передает мне микрофон, мол, не приставайте с вопросами, я приехал сюда напиться. Хеймитч явно никогда не считает своим долгом выглядеть авторитетно.         Цезарь, умеющий преподнести любого в лучшем свете и из самого унылого повода сделать шоу, молниеносно переключает все внимание гостей на меня:       - Китнисс… настоящая капитолийская леди! И, как всегда, в прекрасном платье! - зал почему-то начинает хлопать. - Они тебя любят!!! Китнисс, - продолжает Цезарь. - Ты – опытный боец. Но менторство – иная стезя. Ты готова стать наставником будущих трибутов этого года?         Я смотрю на толпу кровожадных капитолийцев, для которых я – это часть шоу, которые считают, что я буду и сейчас развлекать их, и которые ждут от меня очередного повода для обсуждения. Внезапно, я замечаю хорошо знакомые уложенные блондинистые локоны. Среди капитолийцев в строгом черном костюме и белой рубашке с бабочкой, стоит Пит. Видимо он пришел позже меня. Мое волнение уходит. Но обрадоваться мне не дает то, что находится рядом с ним. Вернее – кто. Это наша старая знакомая Серена, и она что-то заговорчески шепчет ему на ухо. Да уж. Зря я переживала за него. У него, похоже, все неплохо. И его семейное положение совсем не мешает ему стоять с ней. В крови закипает злость! И откуда-то появляется уверенность в себе! У меня есть, что сказать всем этим людям. Я не буду просить у них денег и заискивать, говорить о том, что надеюсь на победу своего Дистрикта! Раз у меня есть авторитет, раз люди прислушиваются ко мне, я дам повод говорить обо мне только в тех тонах, в которых выгодно мне. Я подхожу к микрофону:       - Я не мастер в произношении речей, но я умею побеждать. И я уверена в том, что мои трибуты победят!         Короткая речь без просьб и надежд. Никаких чаяний, никакой слабости, никакого апеллирования к давно заключенным контрактам! Только безусловная уверенность в победе! Пусть другие менторы боятся меня, а капитолийцы думают, что у меня в рукаве есть козырь.         Зал взрывается аплодисментами! Кто-то кричит «Огненная Китнисс!».       - А девочка-то подросла! И она знает, чего хочет! – смеется Цезарь.       - Да, Цезарь! – я по капитолийскому обычаю целую его в щеку. Все знают, что Пит работает с Цезарем, и пусть это будет истолковано, как фамильярность, которую другие менторы не могут себе позволить.       - Она звезда! – кричит Цезарь, и зал снова взрывается аплодисментами. И пока мы спускаемся со сцены, они не замолкают.       - Знаешь, солнышко. А ты делаешь успехи, - произносит Хеймитч. - Не верится, что я когда-то считал тебя дохлой рыбой.         После нас на сцену приглашаются еще несколько менторов. Я замечаю, что из Десятого и Одиннадцатого никого нет вообще.  Теперь ясно, почему был выбран произвольный порядок. Чтобы не акцентировать внимание на том, что Квартальная бойня не оставила в некоторых дистриктах ни одного ментора. Съезд менторов без менторов…  Капитолий превзошел себя в уровне абсурдности мероприятий.         Цезаря на сцене сменяют музыканты, и кто-то из них просит освободить место посреди зала для танцев. После окончания официальной части на меня буквально набрасываются Капитолийцы. Они представляются, приглашают выпить с ними шампанского, но я лишь киваю, говорю о том, как мне приятно с ними познакомиться, беру визитки, обещая перезвонить, затем извиняюсь, и, делая вид жуткой занятости, постепенно двигаюсь к выходу.         Как говорит Цинна, они «должны поверить в мою недоступность и эксклюзивность, считать, что ставить на твоих трибутов и оказывать им спонсорскую помощь – это честь». Ведь подписание спонсорского договора – двусторонняя сделка.          Внезапно кто-то хватает меня за руку, и я оборачиваюсь.         - Привет, Китнисс, - произносит Пит, держащий мое запястье.       - Привет, - отвечаю я, стараясь не выдать своего состояния.       - Могу я пригласить тебя на танец?         Мне отчаянно хочется съязвить по поводу танца с Серенной, но Пит не должен заподозрить, что меня как-то волнует то, что он не пытался встретиться со мной до официального мероприятия и пришел сюда не со мной. Я расплываюсь в улыбке и протягиваю ему ладонь.       - Я задержался в студии…       - Тссс.. – шепчу я, - на нас смотрит камера. Улыбайся.       Мы становимся к другим парам. Пит кладет свою руки на мою обнаженную спину, так что мне становится не по себе.       - Красивое платье, - улыбается он.       - Красивое и неудобное… Я бы не надела его в реальной жизни. Но в Капитолии не дают делать то, что нравится. Здесь все красивое и неудобное...         Оставшийся танец мы молчим. Я не решаюсь спросить о Серене. Да и зачем поднимать этот вопрос и выказывать свой интерес. Нет уж. Меня не должно это волновать. Больше никаких слабостей. Как сказал Пит, у нас общий план, и это все, о чем мне следует думать. А пока он на стадии подготовки, нужно просто играть по правилам.         Когда заканчивается танец, мы некоторое время болтаем с Эффи и Цинной, пока не замечаем, что Хеймитч пьян настолько, что пора уводить его с вечеринки.       - Нельзя отправлять его в Тренировочный центр в таком состоянии. Там он напьется уже с утра. Нужно отвезти его к нам, пусть проспится, - предлагает Пит.         Я соглашаюсь. Завтра целый день нам будут рассказывать об организации Голодных игр.  Он знает их наизусть, а мне, как новичку было бы неплохо узнать обо всех регламентах из первых уст и получить трезвые комментарии Хеймитча, если это понадобится.         От гардероба до машины наш бывший ментор идет сам, зато за время дороги до нашего дома, он умудряется уснуть, поэтому до квартиры нам с Питом приходится его тащить.       - Как в ночь после нашей первой Жатвы, - улыбается Пит, нажимая кнопку лифта.       - Надеюсь, что его не вырвет, - отвечаю я. После всего, через что мы с Питом прошли вместе, этот случай кажется даже забавным.         Мы укладываем Хеймитча одну из комнат. Раньше здесь не было мебели и мы ее не использовали. Теперь стоит диван, мольберт, стул и стол. В тусклом свете я успеваю разглядеть на столе папку с картинами. Неужели Пит снова рисует. Я хочу посмотреть его работы, но Пит спешно выводит меня из комнаты,  выключает свет и зовет меня на балкон, обговорить последние события. Я вкратце рассказываю о некоторых подробностях переезда в Дом правосудия, а он о том, что ситуация в Панеме стала подозрительно спокойной.         - Завтра, когда вернешься из тренировочного центра, я покажу ролики, которые я смонтировал из отснятого материала, и комментарии к ним. Только возьму с работы планшетник.         - Кстати, завтра после окончания мероприятий Плутарх хочет встретиться со мной. Говорит, что ему есть, что показать мне, как ментору. Помнишь его часы с сойкой? В тот день он пытался подсказать мне устройство арены.         Пит скептически поднимает брови:       - Странно…       - Что?       -  Китнисс, он все равно не покажет тебе чего-то, что ты еще не знаешь о 76-х Голодных играх.       - Есть кое-что, что мне необходимо с ним обсудить…       - Что?       - Прим… Мне жизненно необходимо знать, что ее не выберут. Что она исключена из списков законом. Ты ведь знаешь.       - На твоем месте. Я бы не стал привлекать к этому внимание. Даже если такие трибуты действительно исключаются из списков, если ты укажешь на такое разночтение в законе, они используют его против тебя. Он не тот человек, которому можно доверять. Вспомни хотя бы Эффи…! – негромкий голос Пита становится очень эмоциональным.       - Пит, он пытался подсказать мне устройство арены. Я думаю, что нужно выслушать то, что он собирается мне сказать. И я пойду.         Но Пит начинает нервничать:       - То, что твое полуобнаженное тело во всех глянцевых журналах, и тебе рукоплещет толпа, еще не значит, что ты можешь противостоять Капитолию. Это не делает тебя такой же сильной как они. Не забывай об осторожности. Одна ошибка, и те, кто без ума от тебя, с удовольствием закапают тебя живьем.         Слова Пита задевают за живое, и я буквально вскипаю. Мое полуобнаженное тело… Я до сих пор помню его почти голую подружку. Она даже в Двенадцатом не стеснялась ходить почти без одежды в жутких юбках, напоминающих пояса, я не говорю про ее наряд в клубе.       - Осторожничай дальше! Я всего лишь выслушаю, что мне скажет Хевенсби, - пусть я не буду говорить о Прим, но я должна узнать о следующих играх все, что только можно. Просто обязана, - и лучше следи за одеждой своей подружки! Вот уж кому следовало бы хотя бы иногда надевать одежду!         Черт… само вырвалось… Самое время гордо удалиться. Я разворачиваюсь и открываю дверь, как Пит окрикивает меня:         - Китнисс, под любым предлогом откажись от встречи. В прошлом году он не постеснялся толпы, чтобы дать свою, надо сказать, весьма ничтожную подсказку. Я думаю, что здесь что-то нечисто.         Но я, молча, разворачиваюсь и направляюсь вон с балкона.         --         Я открываю глаза, когда на улице совсем светло. Мне предстоит долгий день. К 10 утра мы с Хеймитчем должны быть в Тренировочном центре для участия в менее официальных мероприятиях. На пуфике перед кроватью лежит приготовленный для меня наряд «авторитетного ментора». На этот раз это облегающее фигуру строгое платье до колен темно синего цвета и туфли на невысоком каблуке. Ну неужели нельзя было обойтись без каблука? Но я обещала слушаться своего стилиста… Пока он был прав.         На кухне Хеймитч уже поглощает завтрак - сырные булочки… мои любимые. А Пит уже одетый собирается уходить на работу.         Я плюхаюсь на стул напротив своего бывшего ментора и тянусь за булочкой. Спасибо Питу, несмотря на нашу ссору, он все равно приготовил мое любимое блюдо. Невольно мне становится стыдно за свое высказывание. Моя безосновательная ревность, на которую я не имею права, не помешала ему сделать мне приятное.         Пит прощается с нами и, предварительно узнав у нашего гостя, во сколько заканчиваются сегодняшние мероприятия, захлопывает за собой входную дверь.         - Не думал, что после новогодних событий вы так и не помирились, - произносит Хеймитч, - детка, может стоит уступить парню часть кровати?         Видимо, Хеймитч встал раньше Пита и застал его спящим на диване… В любом случае, это не его дело. Я поднимаю бровь и одариваю собеседника строгим взглядом. Не хочу даже комментировать его слова.         - Ладно-ладно… просто обычно невинность к лицу девушкам только до брака… и все эти твои фото…       - Хеймитч, - говорю я возмущенным голосом.       - Все-все! Молчу!         __         Занятия для менторов проходят в хорошо знакомом мне спортивном зале Тренировочного центра, посреди которого стоят столы и стулья в несколько рядов.  Мы приезжаем вовремя, однако все уже внизу. Остальные менторы ночевали на этажах, предназначенных для своих Дистриктов. В ожидании представителя главного офиса Голодных игр я успеваю осмотреть своих конкурентов. Никого из них я не видела раньше, а вот Хеймитч знает некоторых. Он спешит пожать руки давним товарищам, в то время как я стою поодаль. В отличии от вчерашнего вечера, здесь никто не спешит знакомиться со мной. Это даже странно.         - Иди сюда, - зовет мой напарник, - я представлю тебе кое-кого.         Рядом с ним стоят двое мужчина и женщина. Женщина высокая и очень худая. На вид ей не больше сорока, но абсолютно седые волосы сбивают с толку. Когда-то я слышала, что одна девочка, выигравшая Голодные игры, в свои 15 лет вернулась домой абсолютно седой. Видимо это и есть она. Хеймитч представляет ее как Молния. Сомневаюсь, что так ее назвали при рождении, но в Капитолии трибутам часто придумывают яркие устрашающие прозвища, которые со временем приживаются. Как поясняет Хеймитч, она из Седьмого. С ней в Капитолий приехал еще один ментор, но он видимо общается с кем-то другим. Второй - мужчина лет пятидесяти по имени Рид. Он среднего роста, плотного телосложения, лысоват и носит очки. Этот человек напоминает мне школьного учителя, преподающего математику. И интуиция меня не подводит: он – единственный представитель Третьего дистрикта. Квартальная бойня унесла жизни его земляков Вайресс и Битти, который стал победителем и скончался почти сразу после Игр. Я жму им руки, и перекидываюсь парой фраз, когда один из распорядителей – капитолиец в белоснежном парике (я видела его на тренировках перед своими первыми Голодными играми), приглашает нас присесть за столы и открыть печатные материалы, лежащие на каждом столе. Я сажусь вперед, чтобы не пропустить ничего важного.         Но важного оказывается не так много. Все начинается с практических советов по общению с трибутом.       - Вы должны стать для подопечных примером, внушить ему, какой чести он удостоин! – распинается распорядитель. Похоже, что он искренне верит в эту чушь. С воодушевленным выражением лица он рассказывает, как приятно видеть одухотворенные лица трибутов на Параде, и как важно донести до детей мысль о том, что их имена навсегда будут вписаны в славную историю Панема. Бред… После длительной и абсолютно неинформативной речи о «великой традиции» он переходит к немного более полезным вещам. В течение трех часов нам по полочкам разъясняют регламент 76-х Голодных игр, рассказывая о роли сопровождающих, менторов, стилистов, групп подготовки, ведущих шоу. Сначала уделяют внимание проведению Жатвы, начиная от мест на сцене и заканчивая машинами, которые доставят нас и наших подопечных к поезду. Предварительно разрешено прощание с близкими, но этот вопрос окончательно не решен. Затем переходят к Параду трибутов и наших местах, которые расположены в конце пути колесниц. Я кропотливо записываю все, чего нет в раздаточном материале, и старательно делаю пометки в брошюрах. Когда я решаю повернуться к Хеймитчу, чтобы спросить об обеде, я обнаруживаю, что он спит. И как выясняется парой мгновений позже, не он один. Все, кто слушает капитолийца, я, старичок из Пятого и бабуля из Девятого. Видимо, они так давно участвовали в играх, что к своему счастью забыли обо всех процедурах. При виде этих пожилых победителей мне становится тоскливо. Чем они заслужили на закате своих дней испытать боль от потери вверенных им детей? Неужели их в этом возрасте было необходимо вызывать сюда? Но они не хотят подвести своих трибутов и их старания заслуживают уважения.         - Мы слушаем это каждый год… Да и зачем все это помнить, если есть Эффи, -  говорит мне спросонья Хеймитч, видя осуждение в моих глазах, когда мы после первой половины «занятий» встаем из-за своих столов, чтобы пообедать.         Вместо трапезы с менторами я бегу в школу, увидеть Прим. Вот-вот ей стукнет 14 лет. Как же она вытянулась, стала взрослее. Но мне, кажется, всегда будет трудно считать ее взрослой. Для меня она всегда останется утенком. Мы долго гуляем и договариваемся, что вечером я или Пит заберем ее к нам.         Вторая половина дня посвящена рассказу о тренировках трибутов в Капитолии. Их проводят Джоанна и Финник, которых я до безумия рада видеть. Это один из редких поводов улыбаться. Тем, кто остался в Тренировочном центре после обеда, мои друзья рассказывают о снарядах и возможном оружии, которое будет разложено у Рога изобилия. Что есть каждый год – это мечи, копья и ножи. Такая экзотика как лук со стрелами, топор или, например, трезубец, появляются тогда, когда кто-то из трибутов показывает на тренировках особенные навыки. Это я и так знаю. Наша задача как менторов выяснить каких навыков не хватает у наших подопечных и вовремя сориентировать их на нужные тренировки. Все, кто здесь присутствует, бывшие победители, и прекрасно понимают, что за несколько дней тренировок мало чему можно научиться, но программу этих обучающих мероприятий писали капитолийцы, а Джоанна и Финник просто озвучивают ее. Все заканчивается тем, что, желая тряхнуть стариной, менторы расходятся по секциям, кто покидать ножи в манекенов, а кто развести костер, с помощью пары камней. Хеймитч вместе с Молнией и Ридом уходит выпить по бокальчику, а я остаюсь пообщаться с Фиником и Джоанной. Мы стреляем из лука, кидаем трезубец и топор. В этом и правда что-то есть. Любые даже самые тягостные времена пережить легче, когда рядом друзья. На какое-то время я даже забываю о том, зачем я здесь и что мне предстоит пережить в роли ментора. Время пролетает незаметно и занятия для менторов подходят к концу.         В 19-00 должен начаться небольшой банкет, на который приглашены менторы и распорядители. Он проходит в малом банкетном зале, который расположен рядом с большим, где мы были вчера. Мы с Фиником и Джоанной выдвигаемся туда последними и уже выходим за пределы Тренировочного зала, когда меня окрикивает незнакомый мне миротворец.         - Я догоню вас, - говорю я друзьям и подхожу к миротворцу.       - Мистер Хевенсби ждет Вас на этаже 11 этаже. Поднимитесь на лифте.       Я думала, что мы встретимся после ужина, но видимо время пришло. Миротворец проводит меня к лифту, но в кабину я захожу одна.         Несколько мгновений и я на месте. Обычно здесь живут менторы и трибуты из Одиннадцатого. Ясно, почему Плутарх выбрал это место. От этого Дистрикта на съезде никого нет. Лифт распахивается прямо в холле. Он не сильно отличается от холла Двенадцатого Дистрикта. Из холла я прохожу в гостиную, где за накрытым столом сидит Плутарх Хевенсби. Он пьет что-то из бокала, но, заметив меня, ставит его на стол.         - Вы пришли, Китнисс, я рад. Значит воля к победе у вас сильна. Накрытый стол заставляет меня насторожиться.       - Садитесь, я вас не укушу. Я медленно подхожу к столу, сажусь напротив него и кладу свою сумочку рядом.       - Что Вы хотели мне сказать? – спрашиваю я.       - Китнисс, я хочу предложить Вам сотрудничество на взаимовыгодных условиях. Вы делаете одолжение мне, а я – Вам.       Почему-то мне не нравится его тон…       - Какое одолжение?       - Вы понравились одному человеку. И он хотел бы с Вами поужинать. За это я даю Вам план арены Голодных игр, а Вы не отказываете в моей маленькой просьбе.       Я в ужасе. Я хватаю сумку и вскакиваю из-за стола.       - Знаете что, мистер Хевенсби. Я слышала о том, что Вы продаете победителей богатым толстосумам. Мне не нужен план Вашей арены.         Я направляюсь к выходу, но Плутарх окрикивает меня:       - Мисс Эвердин… или Миссис Мелларк. Как вам больше нравится? Вы наверно забыли, сколько Капитолий сделал для Вас, Вашей сестры, Вашего супруга. Вашей академии… Помнится после Нового года Вы просили помочь Вам восстановить Вашу маленькую прихоть из руин и позволить Вашему голодающему дистрикту иметь возможность хоть иногда побеждать благодаря академии. И я пошел Вам на встречу. Теперь я ожидаю от Вас немного лояльности, - он подходит ко мне очень близко, так что мне становится не по себе.         - Ваше предложение омерзительно, я замужем! – решительно отвечаю я.         - Ну и будьте с ним счастливы, на здоровье. Только вот мне вы не запудрите мозги. Вы его любите также, как я - броколли – как неизбежную необходимость. Вас женили, чтобы оправдать выходку с ягодами. Не говорите мне о вечной любви. И цена не так высока, как Вам кажется. Если Вы поужинаете с ним, от Вас не убудет. Я не прошу Вас с ним спать. Неужели час Вашего времени – дорогая цена для этого? Вы ведь не хотите заиметь врага в моем лице? Вы же дорожите жизнями Вашей семьи и семьи Вашего мужа?         Я молча смотрю на него.         - Всего лишь ужин, который Вас ни к чему не обязывает. Да или нет?       Я киваю. Всего лишь ужин. Это не смертельно.       - Вот и отлично. Я позову его и познакомлю вас. Затем уйду.         Он уходит из гостиной в ту часть этажа, где располагаются спальни. Как же Пит был прав. Плутарх захотел продать меня так же, как когда-то продавал Финника, как хотел поступить с Энобарией. Несмотря на то, что это предполагается только ужин, единственная мысль, которая мне приходит в голову - сбежать сейчас же! Я подбегаю к лифту и нажимаю на кнопку, но она не загорается. Это не спроста. Зачем я не послушала Пита? Я ведь могла не пойти. Сослаться на все, что угодно… Я слышу шаги, и мне приходится вернуться к столу, чтобы не вызывать подозрений.         К моему ужасу, Плутарх возвращается с отвратительным боровом, который был вчера рядом с ним на приеме. Он в ярко синем костюме и в том же дурацком бордовом парике, но его сходство с кабаном это не умаляет. Он довольно улыбается и неприятно разглядывает меня с ног до головы.         - Китнисс, это министр по распределению продовольствия и ресурсов Панема, господин Нубиус Рекс.         Значит о нем рассказывала Энобария. И это его костлявую дочь-наркоманку я встретила в клубе перед своей свадьбой вместе с Сереной. Приятное семейство, нечего сказать. Министр протягивает мне свою огромную сальную руку, и я жму ее, стараясь скрыть отвращение и пытаясь придумать, как сбежать отсюда как можно скорее.         - Я вас оставлю. Приятного общения, - произносит Плутарх и убегает к лифту. Я слышу, как двери лифта распахиваются, и он уезжает вниз. Видимо лифт отключали по его просьбе.         - Присядьте, Китнисс, - предлагает министр, - давайте полакомимся. Смотрите-ка, какая замечательная индейка.         Похожими на огромные сардельки пальцами от отрывает крылышко от туши этой весьма большой птицы. Он ест крайне не аккуратно, что не похоже на капитолийцев. Отрывая от крылышка куски мяса, он пальцами сует их себе в рот, затем, когда на косточках почти не остается мяса, он кидает объедки на пустую тарелку и сальными губами облизывает каждый палец.         - Не понимаю этой моды на анорексичных девиц…       - Каких девиц? – уточняю я, это слово мне не знакомо.       - Голодающих, сидящих на диетах, употребляющих рвотную жидкость. Дурацкая мода, перенятая у дальних Дистриктов.         Мода, перенятая у Дистриктов? Там люди умирают от голода. Они истощены, потому что им просто нечего есть. Неужели это чудовище, распределяющее наше продовольствие, не понимает этого?! Я с ужасом смотрю на него, не веря, что такое вообще можно произносить в слух, обладая властью. Капитолийцы обычно просто делают вид, что проблем в Дистриктах нет, а этот еще и глумится над нами.         -  Это не мода. Там просто нет еды, - я не могу молчать, глядя на то, как министр предается чревоугодию.       - Не переживайте, Китнисс. Несмотря на то, что вы весьма худая, вы мне нравитесь и такой. Все эти фото из коллекции какого-то нового дизайнера. Они привлекли мое внимание. Вы очень соблазнительны. А я вам нравлюсь?         Судя по его словам, он, кажется, не планирует ограничиваться ужином.       - Прошу прощения, мне нужно в дамскую комнату, - я вскакиваю со стула и бегу в ванную. Там, закрыв дверь на щеколду, я достаю коммуникатор. Заряда батареи почти нет. Вчера я забыла поставить его на зарядку. Трясущимися пальцами я набираю сообщение: «Пит, я в Тренировочном центре, на этаже 11 Дистрикта. Я в беде». Экран начинает предупреждающе мигать. Я нажимаю кнопку посыла сообщения и экран потухает. Черт. Кажется, оно не отправилось.          Я в отчаянии облокачиваюсь на стену. У меня нет связи с внешним миром. Мне некому помочь. Сбежать. Но как, если лифт под контролем? К своему ужасу, я даже не знаю, где расположена лестница. Куда бежать? Как выбраться? Я слышу, как сильно бьется мое сердце и пытаюсь дышать глубже, чтобы хоть немного замедлить сердечный ритм и охладить голову. Минуты бегут, а ничего путного о том, как выбраться отсюда, не приходит мне на ум. Я умываю лицо холодной водой. Ну же, Китнисс, соображай!         - Китнисс, с вами все хорошо? Прошло уже 20 минут! – слышу я голос министра.       - Да-да, - отвечаю я, - сейчас я вернусь, и мы покушаем.         Чтож, выходить придется. Может я просто зря себя накручиваю? Медленным шагом я приближаюсь к столу, где меня дожидается уже снявший пиджак боров. В белой безразмерной рубахе он выглядит еще безобразнее. Я присаживаюсь напротив него.         - Все хорошо?       Я киваю, стараясь не вызывать ненужного недовольства.       - Китнисс, вы не ответили на мой вопрос, - продолжает он, - я вам нравлюсь.       Что отвечают в таких ситуациях. Не нравится. Но говорить «нет» - явно не выход.         - Я замужем, - отвечаю я кратко.       - Я вижу, что нет, - сальная улыбка слетает с его лица, - тогда мой вам совет, не вырывайтесь. И все быстро кончится.         Не успеваю я опомниться, как он в неожиданной для его комплекции манере. Хватает меня за руку и тащит к ближайшему дивану. Я всеми силами пытаюсь вырваться, но он держит меня мертвой хваткой.         - Отпустите меня, - кричу я, - Плутарх говорил только об ужине. Не смейте ко мне прикасаться!       - Я не подчиняюсь Плутарху. Я делаю то, что хочу, - он берет платье за шиворот и одним движением рвет тонкую ткань, обнажая плечо, затем наваливается на меня всем своим весом, впиваясь сальными губами в мою шею. Я пытаюсь вырваться, убрать его с себя, но под тяжестью его туши, у меня не получается даже пошевелиться. Одной рукой он удерживает над моей головой обе мои руки.  И я чувствую, как его другая рука сдирает с меня чулки и лезет под юбку, разрывая ее. Я испытываю смесь отвращения и унижения, когда он касается моего голого бедра, а затем расстегивает ремень на своих брюках. Это конец… Я зажмуриваю глаза и молюсь о том, чтобы я умерла до того, как это чудовище изнасилует меня.         Внезапно, боров падает с меня на пол. Передо мной стоит Пит.       - Убери от нее свои грязные лапы, - кричит он.       Я не верю своим глазам, он пришел.       - Пит, - шепчу я.         Министр встает с пола  и, немного пошатываясь, идет на него с кулаками. Несмотря на свой вес, он весьма прыткий:       - Ты вообще понимаешь, что ты лезешь не в свое дело, - медленно говорит министр и затем наносит Питу удар. Но мой супруг умудряется увернуться и, что есть силы, бьет толстяка в челюсть. Министр, не такой подвижный как его соперник, не успевает среагировать и, споткнувшись о стоящий рядом пуфик, падает на пол, ломая установленный перед диваном стеклянный столик.         Увидев, что соперник обезврежен, Пит кидается ко мне и заключает в объятия. Какое-то время я смотрю на лежащую без сознания тушу и пытаюсь вернуться к реальности. Все произошло так быстро. Пит гладит меня по волосам и спине, целует в макушку, пока мое дыхание не приходит в норму.         - Я успел вовремя? – спрашивает Пит. Он не хочет задавать вопрос на прямую.       - Да, он не успел ничего сделать со мной.       После этих слов на меня накатывает осознание того, что могло произойти, и мои глаза наполняются слезами. Я начинаю плакать. Не просто плакать, а рыдать.  А Пит только еще сильнее прижимает меня к себе. Пит… его теплые сильные руки, которые только что спасли меня, которых мне так сильно не хватало. И которых я могла лишиться... Если бы это животное сделало бы то, что собиралось, я бы никогда не позволила бы Питу, чистому и благородному Питу прикоснуться ко мне… потому что осталась бы грязной, испорченной… Но он рядом, он со мной, он спас меня.         Пит накидывает на меня пиджак, затем проверяет пульс лежащего без сознания министра и уводит меня по черной лестнице. Домой нас доставляет водитель Эффи, который привез Пита из телестудии к Тренировочному центру. Пока мы едем, он шепотом рассказывает, как получил сообщение, бросил все и помчался ко мне. Лифты были отключены, и он бежал вверх по лестнице и боялся опоздать.         Дома он снимает с меня пиджак и осматривает раны. Разорванное платье больше напоминает несколько бесформенных лоскутов ткани. На обнаженном плече наливается синяк. Меня смущает его пристальный взгляд. И я, придерживая остатки платья, стыдливо удаляюсь в ванную. Там, при виде разодранной одежды, синяков и ссадин я прихожу в ужас. Я не хочу, чтобы моя кожа прикасалась к этой ткани, пропитанной потом этого животного. Я пытаюсь снять клочья платья самостоятельно, но поврежденной рукой не могу достать до молнии, расположенной сзади. Затем я решаю дорвать ткань по боковому шву, чтобы освободиться от наряда, но силы меня подводят. От бессилия я снова ударяюсь в слезы. Но затем чувствую прикосновение тпелых рук, которые снова успокаивают меня.         - Я помогу, хорошо? – спрашивает мой спаситель.       Я киваю. Пит аккуратно расстегивает молнию на спине, и, стараясь не причинить мне даже легкой боли, нежно снимает с меня уничтоженное платье. Он опускается передо мной на колени и не спеша освобождает мои ноги от порванных чулок, в то время как я стыдливо прикрываю руками, оставшуюся обнаженной, грудь. Я остаюсь в одних трусах. Пит, стараясь не смотреть на меня, включает душ и, удостоверившись в том, что вода достаточно теплая, помогает мне стать под него.         - Дальше справишься? – спрашивает он тихо.       - Нет. Можешь смыть с меня все это… - я опять кидаюсь в слезы.       Пит, снимает с себя все, кроме нижнего белья, становится под душ рядом со мной. Не произнося не слова, он наносит на губку гель для душа, затем пенной мочалкой он осторожно массирует все мое тело, покрывая душистой пеной сначала мою спину, затем плечи…  Через какое-то время я совершенно расслабляюсь и опускаю руки вдоль туловища.         - Дальше сама, - внезапно произносит Пит и выходит из душа. Я не хочу, чтобы он покидал меня, но понимаю, что просить остаться нескромно. Полностью обнажившись, я еще некоторое время стою под теплыми струями воды. У выхода из душа меня встречает одетый по-домашнему Пит с халатом в руках. Он демонстративно смотрит на кафель в ванной и нервно сглатывает, и я понимаю, насколько эгоистично была моя просьба о помощи с душем. Закутавшись в халат, я зову его повернуться.         - Тебе лучше?  -  он убирает прядь моих волос с лица.       - Да, - и я снова утыкаюсь в его плечо, провоцируя объятия, в которых так отчаянно нуждаюсь.       - Тебе нужно отдохнуть, - шепчет он и отводит меня в спальню.       Я залезаю под одеяло, заботливо расстеленной для меня постели и Пит укрывает меня:       - Засыпай.       - Не уходи, - я тяну его за руку к себе, и уже через пару мгновений он согревает меня своим теплом.       - Спасибо, - шепчу я, - спасибо, что не позволил ему сделать это.       - Я никому не позволю причинить тебе боль, - шепчет он в ответ.         Наш разговор прерывает звонок в дверь.       - Это Хеймитч, - вспоминаю я, пытаясь подняться с постели, - ему понравилось ночевать здесь.       - Я сам открою дверь, не вставай, - Пит опережает меня и идет к двери.       - Я забыла про Прим, - кричу я ему вслед.       - Ее Эффи заберет. Я позвонил ей, пока ты была в душе. Завтра утром после ланча погуляете, - кричит он мне, отмыкая замок.         Щелчок затвора. Затем какие-то голоса. Я срываюсь с постели и выбегаю в гостиную. У порога стоят несколько миротворцев, один из которых одевает наручники на Пита.         - Что здесь происходит? – кричу я.       Главный миротворец оглядывается на меня, затем поворачивается к моему супругу:       - Пит Мелларк, Вы арестованы за нападение на министра по распределению продовольствия и ресурсов Нубеуса Рекса, и заключаетесь под стражу до окончания расследования.       Затем миротворец поворачивается ко мне:       - Одевайтесь. Вы тоже поедете с нами.