Дела семейные

Колосящееся поле под ярким голубым небом не изменилось. Те же тщательно вырисованные колоски, плод долгих стараний неизвестного художника, и всё так же — ни облачка. Цела и деревяная рама, хоть стена рядом и хранит следы пламени. Узкий выжженный след, точно оставленный огненной плетью, не навредил каменной кладке, лишь опалив дочерна, но безмолвные тела, разбросанные в беспорядке по лестнице, говорили лучше любых слов. Битва закончилась. Форт Дальнего Предела пал, и тысячи крестоносцев погибли при обороне вместе с прибывшим подкреплением. Зосиэль старался не смотреть на мертвецов, только на картину — отпечаток былого, который не должен был остаться в проклятом месте. Она была окном в другой мир, где небеса не ржавели у горизонта, а растения не чернели, иссушенные давящей аурой Бездны; она дарила воинам покой и надежду. И всё же — никого из них не спасла от страшной гибели. — Помолись за них ещё, — Дейран скептично фыркнул; он собирался было опереться на стену, но, посмотрев на следы сажи, передумал и на всякий случай отряхнул сравнительно чистый рукав. — Напоминаю, они поумирали двадцать лет назад. Ты тогда хоть родился? Зосиэль промолчал. Он старался молчать всегда, понимая, что бесцеремонный граф того и добивается — вывести из себя, уколоть в больное и безжалостно расхохотаться над самым святым. Невыросший мальчишка из тех, что отрывают крылья жукам и смеются так звонко и счастливо, словно только что выдумали лучшую в мире шутку. Для Дейрана все кругом — такие же жуки: никчёмные создания, копошащиеся в грязи, созданные только для его удовольствия. Отвратительный. Жалкий. Как он смеет… — Среди них может быть твой отец. — Да он и есть, наверное. Может, этот? Или этот? — сделав вид, что разглядывает тела, Дейран скривился в карикатурной гримасе скорби. Игра ему быстро наскучила, и, оставив в покое мертвецов, он добавил: — Какое нам до них дело? Нужно найти остальных, а не тратить время на плач по дряхлым костям. Вслед за молитвой Зосиэль повторил имена, но ни один призрак не нарушил гнетущую тишину. Только ветер, будто явившийся из-за стен, холодной волной пронёсся мимо, погасив оставшиеся свечи. Сомкнулась темнота, словно, минуя закат, после полудня разом настала полночь. Дейран ушёл чуть вперёд, к обрушенному фрагменту стены, и заглянул в пролом. — Не ходи один! Если мы потеряем друг друга… Он раздражённо обернулся: — Честно? Тебя я бы с радостью потерял. Может, погрустил бы немного, что такое милое личико пропало зазря, но потом бы вспомнил унылые проповеди, и как рукой бы сняло. А я с радостью потерял бы тебя. Бросил на растерзание той многорукой твари, захлопнув дверь перед носом, оставил бы в рушащемся мире, чтобы оказать услугу всему крестовому походу — даже командору… Зосиэль встряхнулся, отгоняя уже привычную волну гнева. Она схлынула, но не целиком, оставила за собой, как комья тухлых водорослей и дохлую рыбу, дурно пахнущий шлейф тяжёлых размышлений. Они приходили и раньше, но сегодня впивались в память особенно остро: воспоминания о том дне, когда Джест сперва рассмеялся на его признание, а затем, вдруг осознав, что говорят всерьёз, разом перестал улыбаться и обрубил все надежды одной фразой. «Прости. Я люблю другого». Видит Шелин, он принял бы удар, полюби Джест кого угодно. Но граф Арендей? Бессердечный мерзавец, едва ли способный на глубокие чувства? Тот, кто всякий раз закатывает глаза, стоит Джесту проявить беспокойство о чьей-то судьбе, кто насмехается над каждым благим порывом? Он даже не замечает, как сильно меняется его взгляд, как становится напряжённой вечная полуулыбка. Не хочет замечать ни одной перемены. Ему удобно не видеть. Он — демон. Нет, хуже демона. Демоны рождены из зла, он же выбрал путь добровольно. Его нужно остановить, как любую другую заразу Язвы, выдрать с корнем — из сердца Джеста, из самой жизни… Резко обернувшись, Зосиэль не увидел никого, кто мог бы шепнуть злые слова: они звучали внутри, поднимаясь ядовитыми испарениями из глубин души. Перешагнув через лежащее на ступеньках тело, он вслед за Дейраном вышел в коридор. Только что за ними висела картина, но сейчас она исчезла: осталась треснувшая рама. Исчезли и мертвецы. Старая библиотека, открывшаяся за покосившейся дверью с латунными ручками, встретила их пыльной тишиной. Огонёк свечи, едва тлеющий среди множества огарков, то съёживался, то разгорался: время не могло определиться, идти вперёд или назад. Кто-то прошёл совсем рядом, почти задев, но, обернувшись, Зосиэль никого не увидел. Ни призрака, ни их товарищей — равнодушная пустота. Тишину переполняли шорохи, словно крысы копошились за шкафами: пустой лист соскользнул с полки и мягко спланировал под ноги. Призрак сидел у стены, столь неподвижный, что сливался с обстановкой. День съёжился, обернувшись глухой ночью. Комендант смотрел прямо перед собой, устало потирая изуродованную глазницу: повязка, скрывавшая следы былой раны, была сдвинута набок. Сейчас, в одиночестве, в нём не чувствовалось прежней угрозы и яростной непреклонности. Не праведный крестоносец — усталый, печальный старик. — Уходи, говорят, — Эктон Дорсетт горестно усмехнулся. Он едва бормотал под нос, и, чтобы расслышать его слова, пришлось встать ближе. — Уходи… Да как же я тебя брошу? Это что я — зря столько лет… Откинувшись на спинку стула, он запрокинул голову. — Им-то что — эта крепость, другая… А вот явились бы демоны к ним домой, разом б по-другому запели. До победного бы стояли, до последнего. А крепость — что она… Куча камней! — в сердцах комендант хлопнул по колену. Он вглядывался во что-то за спиной Зосиэля, словно именно там стоял невидимый собеседник, которому Эктон что-то силился доказать. Медленно старик поднялся: Зосиэль посторонился, хоть и знал, что призрак легко пройдёт насквозь, не заметит сопротивления. — Если так судить, ничему не придавая смысла, чем мы вообще отличаемся от демонов, а? — он обвинительно ткнул пальцем в невидимку. С запозданием Зосиэль сообразил: пустая рама, возле которой стоит комендант, когда-то была зеркалом. — Такие же… Ни привязанности, ни памяти. Дома — кучки камней, глины и дерева, люди — мешки костей и мяса. И нет в них, ни в ком и ни в чём, важного, все бы их в огонь, лишь бы не пришлось помирать! Вот командир этот… Как красиво заливает о верности королеве, а, бьюсь об заклад, сына своего прирезал бы во славу Нивирры, пообещай она ему местечко под юбкой потеплее. — Ну да, ну да, — Дейран, наблюдавший за тающим призраком, скептично фыркнул. — Ведь дряхлый форт, который по-хорошему следовало бы сравнять с землёй примерно в день основания, и близкие — это совершенно одно и то же! У крестоносцев что, у всех так? Хотеть не только героически превозмочь, но и победу отпраздновать — преступление? Зосиэль не надеялся переубедить, но всё же прервал поток насмешек: — Для него это было так. Дело не в камнях… Дело в том, что они означали. Для коменданта крепость была его домом, котороый он хотел защитить. Говорить с высокомерным графом — всё равно что швырять камни в бездонный колодец. Не услышишь в глубине ни ответного шороха, ни всплеска: останется только передразнивающее эхо. Дейран проводил взглядом тень Эктона, вновь возникшую на стуле, и взгляд этот был полон равнодушия: — Да-да, очень грустно, трогательно и так далее. Пошли уже. Дейран шёл впереди, целеустремлённо, словно знал направление — хоть и бродили они по веренице тех же комнат и переходов. Как ни приглядывайся — ни одного оставленного Вильметом знака. Зосиэль шёл за ним, пока в голове настойчиво сменялись картины. Толкнуть через пролёт, в клубящуюся темноту, или в спину, чтобы ударился виском о ступеньку. Нанести удар прямо сейчас, когда он беспечно подставляется, разглагольствуя о чём-то и не видя в спутнике угрозы. Молодой жрец отмахивался от них, как от назойливых призраков, и всё пытался разглядеть что-то в сгустившемся мраке, что-то, незримо сопровождающее их. Здесь никого нет. Это твои мысли. Только твои.

***

Молчание, в котором они шли, становилось гнетущим. Джест едва помнил, что нужно произносить имена, что они ищут дорогу: теперь ему было плевать на тайны форта, на возможную смерть Амея. Он бы пожал плечами, даже если бы вдруг узнал, что Мировая Язва разрослась на полмира. Может, кто-то более ответственный — кто-нибудь из дубовых инквизиторов Иомедай или Рыцарей Преисподней — держался бы лучше. Может, королеве Голфри стоило бы подумать об этом ранее, до того, как назначать не успевшего толком протрезветь незнакомца в командоры. Но сейчас у него была одна цель: отыскать в веренице коридоров Зосиэля и Дейрана. На миг ему почудился знакомый силуэт в дверном проёме, но тень растаяла, стоило приблизиться. Снова навалилось ощущение, что за ним наблюдают. «Взбодрись, — приказал себе командор. — Ничто тебя не тронет. Не нападёт. Что бы ни произошло, нужно идти — ничто не решится само по себе, если мы вздумаем врасти здесь в пол». Вместо того, чтобы шагнуть в новую неизвестность, Джест приостановился и оглянулся на подозрительно притихшую Киримэ, сцепившую руки в замок. — Ничего сказать не хочешь? Она вся передёрнулась, словно последние полчаса только и ждала вопроса, но всё равно не успела придумать подходящий ответ. Вольжиф быстро сообразил, о чём речь, и подхватил: — Да, только заливать не надо! Уж я-то разберу, где враньё. Если знаешь, как выйти, сразу говори! — Не знаю я! — степенность окончательно оставила женщину: она съёжилась, как побитый зверёк, и хотела было потянуться за защитой к Угольку, но при виде Сажи раздумала и осталась на месте. — Значит, расскажешь, как всё было. Да, ещё раз. Подробно. Вы с отрядом и твоим мужем явились в форт. Почему не в Дрезен, почему не присоединились к армии? Откуда вообще узнали про это место? Киримэ вытерла слёзы и быстро закивала: — Минори, милый, пойми, я боялась, что ты нас осудишь, ты всё-таки командор, а мы… — «Дорогая мама», у меня вор в отряде, ты это сейчас серьёзно про осуждение?! — в тон рявкнул Джест, пресекая заискивающие оправдания. Вольжиф пробормотал что-то, мол, зачем сразу вор, он, может, за рациональное использование брошенного имущества. Киримэ заулыбалась слишком сладко для той, кто улыбается искренне: — Да-да, я слышала… Видишь ли, Минори, нам недоставало ни средств, ни приличной организации — какие из нас крестоносцы! А вот, э, если бы мы принесли что-то ценное… Не деньги, нет, какой-нибудь артефакт, скажем. И вот у одного торговца мы купили старую карту, где было отмечено примерное расположение мендевских военных застав и не только. Не осуждай, ладно? Мы побоялись идти вглубь Язвы, мало ли что, а тут и граница недалеко, и, если что, потом можно быстро добраться до Дрезена… — Ближе к делу. — Да, конечно… Минори, мой милый, славный сыночек, пожалуйста, не подумай, что мы какие-нибудь мародёры или бандиты. Когда мы пришли в форт, я задержалась во дворе, а остальные вошли через центральный вход. То, как рухнул потолок, я видела через открытые двери, видела, что Амей увернулся, он посмотрел на меня, а потом — раз! — исчез! И дверь захлопнулась, сама по себе! Я ж боялась, что не поверите! Скажете, с ума сошла, выгоните, а как я одна снова сюда приду? Знала бы — совсем бы не пошла! Она всё же разрыдалась, визгливо и неестественно. Джест поморщился: обычно он испытывал сострадание к плачущим, но сейчас его только раздражали её громкие, натужно-трагичные всхлипы. — Уже плевать, врала ты или нет. Можешь не оправдываться. Ничего не изменится. — Но, Минори… — И хватит звать меня этим дурацким именем! Мне своё по буквам повторить?! Почуяв, что понимания не встретит, Киримэ благоразумно отползла подальше. Слёзы её высохли довольно быстро, и она даже с каким-то облегчением произнесла: — Хорошо, так что тогда дальше… Командор? — Знал бы я, — пробормотал Джест и толкнул дверь плечом. Заходили они сразу толпой, касаясь плеч друг друга: никому не хотелось отстать и затеряться. Путь через разрушенную библиотеку преграждали поваленные шкафы: делать нечего, пришлось перебираться, то и дело наступая на хрусткие обгоревшие тома. Чувство знакомого присутствия заставляло сердце радостно замирать и тут же сжиматься от тоски: нет, его здесь нет. Не в той точке, куда можно прямо сейчас дотянуться. За окнами солнце восходило и заходило с одной и той же стороны горизонта; обрывки занавесок покачивались слишком одинаково и ритмично, чтобы это смотрелось естественно. Под ногой Сиилы провалилась гнилая доска, но в проломе виднелся не нижний этаж — та же чёрно-лиловая пустота, что клубилась снаружи, уже почти на уровне подоконника. Некстати вспомнилось: когда-то в детстве мелкая речушка, у которой стоял его дом, вышла из берегов во время долгого дождя. Проснувшись, он увидел бурлящую воду, уже поглотившую крыльцо, и это не казалось слишком уж опасным — до того, как сложился внутрь и рухнул неподалёку старый лодочный сарай. Они посреди бури, и этот туман опаснее любой воды. Утонешь в нём — не выплывешь, как ни сопротивляйся. Подтверждали это и тени. Не слыша имён и не отзываясь на призывы, они проносились мимо, они сражались, кричали, умирали, и всё — в одно мгновение. Только пронесётся волной холод, и тут же снова вспыхнет минуту назад зашедшее солнце. Снова коридор с рыцарскими доспехами, но больше нет пометок Вильмета; окружение уже не притворялось материальной реальностью. Здесь и там — магические потоки и чёрно-лиловый туман, вдыхая который, Джест ощущал почти привычный запах серы, карамели и жжённой плоти. Примерно так же пахло на улицах Алушинирры. — И как я не почуяла? — Сиила устало помассировала лоб. — Зло… Оно тут повсюду. Должна была заметить! — Его не было. По крайней мере, когда мы только вошли. Это не то же самое место, хоть и выглядит похоже, — заметил Джест, наблюдая, как дверной проём впереди плывёт, как нагретый пластилин, на ходу меняя цвет и форму двери. Нет, здесь уже невозможно проложить дорогу — по крайней мере, так, как это делал Вильмет. Слишком неустойчиво, без единого фиксированного пятна. Изменялись даже стены: сквозь каменную кладку проступали и исчезали барельефы, новые трещины и сколы расходились и зарастали, как порезы на живой плоти. Если прислушаться, казалось, что стены сжимались и разжимались в такт дыханию гиганта, в чреве которого они невольно оказались заключены. — Уголёк… Почему ты пыталась пойти к тому монстру? — Джест постарался, чтобы вопрос звучал непринуждённо: не хватало ещё до полуобморока напугать Киримэ или Вольжифа. Девушка торопливо закивала: — А разве мы идём не за ней? Разве не к ней тут ведут все дороги? Он бы очень хотел уточнить, но не мог придумать правильный вопрос. Зал, куда они вошли, был некогда основным арсеналом. Но время оставило лишь стойки из-под оружия да разбитые доспехи, поверженными воинами валяющиеся на грязном полу. Трещины покрывали всё, и в них клубилась незнакомая, но выглядящая враждебной энергия. Из каждого разлома, казалось, вот-вот потянется бледная рука, но чудовищное существо не приходило. Оно не видело их — или не видело нужды в преследовании. Или прямо сейчас охотится на кого-то другого… Один из разломов вспыхнул ярче: прямо на нём показалась на миг тень Агны, растрёпанной и нахмурившейся. Активно жестикулируя, она кричала: — Скорее! Если мы не успеем закончить с ритуалом… Она исчезла и не возникала снова, сколько бы раз Джест ни повторил имя. Нет, здесь не работают старые правила. Он опустился на колени, и, чуть посомневавшись, коснулся тумана в разломе. Странно, когда ожидаешь ожога или зверского холода, ожидаешь боли, но не происходит ничего: субстанция на ощупь похожа на густой, но совершенно безобидный кисель, протекает между пальцев и выскальзывает, не оставляя на них следа. Это — не источник проклятия. Это лишь часть. Часть общей картины, которая слишком велика, чтобы объять взором. Джест погрузил ладонь в разлом и зажмурился. Он надеялся, что, отдавшись магическому потоку, сумеет увидеть, если не источник, то, по крайней мере, недостающий кусочек головоломки. Реальность нестабильна, но в этом есть и безусловный плюс: колдуну легче на неё повлиять. Нити и голоса окружали — тысячи разрозненных воспоминаний, разбитых на части: раньше их скрывал туман, теперь же, напрягая внутреннее зрение, он мог видеть фрагменты, но не мог дотянуться. Что, если шагнуть ещё глубже? Один шаг, и… Когда Джест открыл глаза, готовый доложить о неудаче, он был один. Он тревожно огляделся, позвал товарищей, но отозвалось лишь эхо. Зал арсенала затопила липкая темнота; когда возникла в ней искорка света, выступили очертания другой комнаты, тесной и дымной. Люди столпились вокруг бочки, служившей столом, но не для игры в карты или другого запрещённого развлечения. Они не выглядели, как тени: в полумраке Джест мог разглядеть их, пугающе реальных. Как если бы сейчас он сам был воспоминанием — или, верней сказать, посланцем из будущего, вдруг очутившимся в их сейчас. Так и подмывало шумно прокашляться, вмешаться, проверив, могут ли они видеть — а если да, то сумеет ли он изменить прошлое — но Джест вспомнил записи в дневнике Вильмета и предпочёл остаться в тени. — Все сроки для отступления прошли, — бормотала одна из них — дварфийка, бледная, как смерть: её белое лицо ярко выделялось, хоть и стояла она в стороне от бочки. — Неспокойно мне! Может, катись оно всё, а? Выбора нам немного — драться, что со стариком, что без… Их же, когда пыль не летает, с башен видать. — Они не приближаются, — отметил другой: его голос показался Джесту знакомым. Не тот ли это крестоносец, с которым целую вечность назад Агна спорила на кухне? — Не подходят ближе. Ждут как будто чего… — Ждут, может, пока мы стены оставим. А там как нагонят, и… — Не нагонят. Они не приближаются. — Подкрепления ждут, может? — робкий, сбивчивый третий голос вызвал волну ропота, прокатившуюся по всей толпе. Крестоносцы тревожно переглядывались, похожие не на воинов, а на детей, собравшихся в чулане тайком от родителей и рассказывающих друг другу страшные истории. — Чего они ждут, не знаю. Зато знаю, чего мы дождёмся, если будем подчиняться коменданту Дорсетту, — лицо Килрифа Варда, до того молчавшего, возникло на границе светового круга. — Мы должны исполнить приказ королевы. Отступить. Собрать всех, кто может идти, и выдвигаться — немедленно. — Но командир Арендей… — неуверенно пробормотала дварфийка. Не договорив, она замолкла. — У нас нет времени на поиски. Куда бы он ни запропастился — это его дело. А наше — исполнить волю Её Величества и отправиться в Кенабрес. Ступайте. Разбудите своих товарищей. Не стоит ждать рассвета. Он понизил голос так стремительно, что Джест шагнул ближе, и вдруг все собравшиеся, разом замерев, повернули головы. Они смотрели — и они видели его, как если бы много лет назад кто-то так же вошёл в дверь, так же встал на пороге. В считанные мгновения Килриф бросился навстречу, занося выхваченный кинжал; Джест отшатнулся и усилием воли заставил себя отпустить нащупанную нить воспоминаний, представил, как та выскальзывает из пальцев, исчезая среди хаотических спиралей. Удара не последовало: открыв глаза, он увидел растрескавшийся потолок и обеспокоенные знакомые лица. — Предупреждая вопросы — я в порядке, — простонал он, садясь. — И, кажется, нашёл новый способ заглядывать в воспоминания, только… Ох. Голова трещит. Видимо, это и есть на уровень глубже. Неудивительно, что Вильмет не смог найти дорогу. Всё потому, что она не физическая. Глубже можно погрузиться только сознанием, не телом… — А попроще можно? Ты не подумай, я не для себя, просто вон она не поймёт, — Вольжиф, оправдываясь, покосился на Уголька. Та заулыбалась, довольная, что о ней заботятся, и он тут же смущённо примолк. Товарищи выслушали рассказ, завершившийся словами: — Итак, крестоносцы решили отступать вопреки воле коменданта. А ещё командир, пришедший с подкреплением, пропал… Отец Дейрана. За неимением посоха похрустывая костяшками, Киримэ нервно зачастила: — Да что же здесь творится! Не кажется вам, что мы как будто идём по их дороге, не в смысле буквально, а в смысле… Я о том, что тогда первым пропал командир, а вот сейчас его сын! Вдруг там, ну, в глубине, они будут видеть нас, как себя — кого-то из них — и мы умрём, так же… Джест стиснул дрожащие кулаки. Что с ней сделать, чтобы это прекратилось? Что сделать, чтобы эта женщина, совершенно чужая ему, замолчала и перестала давить на самое больное? Что… — Эй, полегче, полегче, — Сиила от души хлопнула его плечу. Ярость схлынула, но пульсирующая алая пелена перед глазами осталась. Джест ненавидел это место, ненавидел Киримэ, затащившую их сюда, ненавидел кошмары, иглами вонзающиеся в мозг, чтобы снова заставить думать о самом страшном. Плевать на призраков. Им нужно уйти отсюда. Уйти, пока рассудок не оставил их, пока страх и отчаяние не взяли верх. Раньше, когда кошмары наваливались удушающей волной, сдавливали сердце, он брал Дейрана за руку, чтобы убедиться: они рядом, и если им суждено погибнуть, то можно будет по крайней мере умереть первым. Но сейчас… Сейчас неизвестность сводила с ума. Он может умереть. Если бы ты любил его — действительно любил — разве заставил бы оставаться с тобой на линии фронта, разве не отослал бы под благовидным предлогом как можно дальше? Теперь он в смертельной опасности. Быть может, уже мёртв. Из-за тебя. Джест помотал головой и потёр глаза, точно пытался снять с них налипшую сеточку паутины. Голос, шептавший что-то, вдруг изменился. Громкий, визгливый, полный злобы, он ворвался в спутанное сознание. Женщина, рыдая, кричала: Назови моё имя. Ну же! Позови меня! Не их! Позови меня! — Кто ты? Агна?.. — переспросил он, но связь уже прервалась. Вольжиф поёжился: — Вы ж тоже это слышали, да? Не только я? Джест кивнул и прислушался, надеясь, что среди спутанных энергий может дотянуться до той, что только что касалась их, снова. Но, как он ни сосредотачивался, ответом была лишь гнетущая тишина.