Кукушонок

      Дерек Никсон разучился бояться, пожалуй, еще в начальной школе. Как-то он подрался с мальчишкой на три года старше, когда тот обозвал его маму грязной потаскухой. Как позже объяснял ему отец — Дерек до сих пор помнил тяжелое сосредоточенное выражение его лица — это была ненастоящая храбрость. Сила в том, чтобы сдерживать гнев, оставаясь верным себе. Он не мог понять этих слов. Помнил, как долгие годы обижался на отца — простил по-настоящему, наверное, лишь после его смерти. Их жизни разрушила одна и та же стихийная сила — чудовище, недостойное даже имени. Он поклялся расквитаться с Человеком в маске, и, если потребуется, даже спуститься в ад. Судьба распорядилась иначе — посмеялась, выставив идиотом. Последнее, в чем Дерек мог разглядеть хотя бы крупицы смысла существования, рассыпалось в прах едва ли не на глазах. Иронично — от руки того, кто и так отнял у него всё, что было. Не было и дня, чтобы он не видел Сару во сне. Все десять лет их разлуки она продолжала наведываться к нему, такая, какой он ее запомнил — невыносимо живая. Только в глазах её стыла немая мольба. Каждый раз, просыпаясь в холодном поту, шериф Никсон клялся, что разыщет ее в Балтиморе. Малодушие отца, однако, прочно в нём укрепилось. Стоило Дереку всерьез задуматься об отъезде из Сентфора, появлялись дела и проблемы. Что говорить об орде сомнений и — мерзко даже думать — страхов. Она наверняка прекрасно устроила свою жизнь. В ней тебе нет места. Раз уж она сбежала, бросив тебя, стоит ли с собачьей покорностью мчаться следом? Сны останутся снами, а ты будешь выглядеть дураком, до сих пор не выбравшимся из детства. Будь его воля — проклял бы себя тысячу раз за каждую подобную мысль. Его вина была в том, что глаза Сары навеки остались широко распахнутыми. Она тихо лежала на снегу, чуть припорошенная сверху — как будто заботливо кем-то укрытая. Ровно в тот момент он понял: слабость, разросшаяся внутри уродливым сорняком, обернулась чем-то сильнее самой ярости. Безумием. А может быть, оно всегда таилось где-то в глубине самого его существа, и теперь нашло путь наружу… Одно он знал наверняка: Сара будет отомщена. — Так ли уверен сейчас, Дерек? — хохотнул узнаваемо до отвращения голос где-то в подкорках сознания. Тот, кто звался раньше шерифом Никсоном, стряхнул наваждение одним порывистым движением плеч. Легкое дуновение ветра донесло до него отдалённый помойный привкус — последние пять лет мужчине казалось, он пропитал Сентфор до основания. Он привычно расположился в машине у обочины — обыденный ритуал. Закупился с утра пораньше парой бутылок. К вечеру можно и что-нибудь покрепче. Почти захлопнул дверь, погружаясь в ставшее данностью одиночество. Вместе с металлическим скрежетом до него донеслось далекое, отчаянное — почти неуловимое: «Помогите!» В один миг краска сошла с шерифа, точно он был истерзанной временем утварью. — Сара, — пробормотал под нос, уже понимая, что ошибается. Что-то куда глубже, стихийнее, заставило его броситься прочь из пропахшего куревом салона. До примостившегося между двумя неприличного вида коттеджами переулочка было не больше пары футов. Та, что звала на помощь столь беспомощно, говорила точно из-под воды. Он мог — должен был — повернуть назад, не поддаваясь наваждению. Если это снова игра демона… В этот раз ты ошибаешься, — мягко напомнил он о своем присутствии. Дерек не мог сказать точно, когда поганое отродье поселилось в его голове. Наверное, это случилось сразу после их почти состоявшейся — а может, и взаправду происшедшей встречи. То, что было после гибели Сары, оставалось для Никсона в сумрачном тумане. Он до сих пор не дал себе отчёта — того, что требовали душа и совесть, если таковые у него еще имелись. …Почти у угла покосившегося здания стояла щуплая фигурка — девочка в бессилии опиралась на стену и вглядывалась в его черты. Солнце как назло светило прямо в глаза: Дерек зажмурился. Ему не нужно было приглядываться, чтобы понять — почувствовать. Меньше всего он хотел столкнуться вот так — почти в абсолютной пустоте. — Прошу вас, — шепот из-за угла возобновился, — помогите. Чарли О’Нил рвано, задушенно вздохнула. Во что она, черт побери, вляпалась?! Она не произнесла и слова; Дерек бросил взгляд назад, в солнечное марево, уже зная, как поступит. — Что случилось? Двинувшись к ней, мужчина заметил — девочка выглядит измученной, бережёт правую ногу. В глазах её был виден страх, но, кажется, выбор отсутствовал не у него одного. Правильно боится. Он ведь, кажется, даже сейчас желал девчонке смерти. Что останавливало его от ловкого, выверенного движения — схватить за плечи, чуть приподнять, ударить головой о стену… Это был бы достойный финал. Единственная слабость Человека в маске была в его руках — чем не воля самой судьбы? Дерек остался на месте. Давно перестав ужасаться собственных мыслей, он внимал им с молчаливой сосредоточенностью. То, что не давало ему покончить с ребенком, с трудом можно было назвать совестью. Скорее, пагубной, глупой слабостью. Как сильно он хотел отринуть её и наконец дать ярости вырваться из тисков изможденного духа. — Я упала и подвернула ногу. Это не важно! Там…м. человеку плохо. Мальчишка, лежащий в пыли мостовой, казался не больше чем куклой, пустым остовом. Макс Хилл — о недуге и чудачестве этого ребенка и его матери судачили не переставая даже сейчас. Правда, ажиотаж спал немного, когда в городе появилась маленькая дочка безвременно погибшей Сары О’Нил… Что-то резануло по грудной клетке до тошноты. — Я… — Чарли, конечно, было не до его раздумий. По глазам, замутненным страхом, он видел — она собрала всю волю в кулак, чтобы заговорить с ним! — Я ничего не сделала, клянусь! Он упал…и почти не двигается. В мягком полудетском голоске — мольба. Невольно — на секунду — он почувствовал в ней Сару. Её вечно напряженные интонации, рваный, скачущий тембр. Кажется, почудилось. Этого хватило Дереку, чтобы прийти в себя. Разбитое, уничтоженное утратой существо сменил давно не выбиравшийся на поверхность собранный полицейский. Нагрудный карман больше не украшала отполированная до блеска звезда — ему не полагалось спасать попавших в передрягу детей. Чарли замерла, внимательно следя за каждым его шагом. Сара имела привычку глядеть похоже. Никогда не давала понять, что же задумала на этот раз. «— Хватит, — заливисто хохочет, шутливо отбиваясь, — прекрати! Дерек покорно опускает руку — снежная баталия действительно зашла слишком далеко. Сара неловко наклоняется, кажется, чтобы завязать шнурки. Не тут-то было — почти сразу в лицо парню прилетает горсть не очень чистого снега. — Получи! — Я тебе поддался. — Вот еще. Врёшь. Она смотрит слишком пронзительно, будто это не просто дурацкая игра в снежки, а что-то гораздо важнее. Кэнди и Бобби отстали, остались где-то за деревьями — Дерек боится даже допустить до себя эту отвратительно иррациональную мысль. Они вдвоем, и ему это нравится. — Почему ты так смотришь? — Сара шагает к нему играючи, разумеется, ничего не понимая. — С чего ты взяла? Много чести на тебя смотреть. Она только улыбается в ответ — подходит ближе, дразня. Убил бы её. Честное слово. А перед этим…» Воспоминания отступили, промелькнув где-то на границе сознания, оставив после себя лишь смутное ощущение снега, приставшего к щекам. Это заметно взбодрило. Дерек поднял мальчика на руки — он выглядел и дышал, точно спящий. — За мной, — на Чарли шериф Никсон даже не посмотрел. Была бы его воля — выколол бы себе глаза. *** Чарли до того не бывала даже в окрестностях сентфорской больнице. Сдавленные серым кирпичом стены пугали — сейчас это было меньшее из зол. Хуже всего было следить за неровным дыханием Макса, который так и не очнулся, а еще — втягивать ноздрями запах старой кожи, исходящий от машины шерифа Никсона. Точнее, бывшего шерифа. Сейчас о нем почти не говорили, а пять лет назад, когда она только приехала, это было своего рода сенсацией. Шептались, что он сошел с ума. Сначала жалели, потом решили — туда ему и дорога. Лорен сокрушенно качала головой, не отвечала ни на один из многочисленных вопросов внучки. Чарли узнала из подслушанных разговоров — человек со звездой переполошил весь участок, уверяя, что где-то глубоко в лесу таится зло. Было что-то ещё, о чем все молчали, но ясно давали понять. …Она видела его в окрестностях дома всего пару раз: мужчина шагал, пошатываясь, держа в трясущихся руках темную бутыль. Звезды при нём больше не было. Только опустошающая горечь. Он так смотрел на неё, будто это Чарли была виновата во всём, что с ним случилось. Но они никогда не говорили. И сейчас, глядя на его лохматый затылок с продавленного заднего сиденья, девочка старалась лишний раз не шевелиться. Она и так попадала в передряги слишком часто и не хотела, чтобы все стало ещё хуже. …А если припадок Макса — тоже из-за неё? Когда автомобиль остановился, стало чуть легче. — Побудь с ним. Я приведу врачей, — сурово распорядился мистер Никсон, снова избегая ее взгляда. Чарли подчинилась, и осмелилась чуть переменить позу, лишь когда он отошел. Нога все еще болела, но сейчас девочку гораздо больше волновало состояние Макса. — Всё будет хорошо, — в очередной раз обратилась она к нему, — тебе помогут. Главное, они больше не посреди пустынного тупика. Она сделала что могла. Действительно что-то сделала. Он дышал рвано и тихо, грудь вздымалась слишком медленно — или это ей так казалось? Чарли наблюдала, как завороженная, пока не подошли люди в белом. На их лицах совсем не было никакого выражения — только пустота. Они совершенно не обратили на нее внимания, на миг ей даже показалось, что перед ней не люди вовсе. Санитары погрузили мальчика на носилки и поспешили уйти. Её невольный спутник не торопился следом — остался с ней. — Теперь выкладывай, что произошло на самом деле. Она вздрогнула как от удара. Чарли с трудом вылезла из машины — зашипела, наступив на больную ногу. Свежий воздух придал ей немного сил и смелости: иначе она попросту не смогла бы даже поднять взгляд. — Я не знаю… — Если ты врёшь мне… — Не вру, клянусь!.. Скажите, он поправится? Ей правда было необходимо услышать его ответ. Даже в этом ей было отказано. Человек, потерявший свою звезду, криво усмехнулся и ничего не сказал. Чарли втянула голову в плечи. На миг ей даже показалось, что мистер Никсон собирается ударить её. Этого не случилось. — Я отвезу тебя домой, — девочка отшатнулась, снова опершись на неверно дрожащую ногу. Одно движение спасло ее от падения, она ухватилась за приоткрытую дверь. — Не надо. Я…я останусь здесь. Это не было похоже на протест, скорее, на писк умирающей мыши. Чарли не умела отстаивать свою точку зрения, что и говорить о пререкании со взрослыми! Уже то, что она осмелилась так явно перечить ему, говорило о крайней степени стресса. Бывший шериф смерил ее очередным уничтожающим взглядом. Но, отчего-то Чарли стало вдруг ясно, ничего не мог сделать. Испугавшись, что сейчас он всё-таки схватит её и потащит за собой, она поспешно захромала к покосившемуся зданию. Мистер Никсон смотрел вслед — она чувствовала спиной. Всего одно слово сорвалось с его тонких тёмных губ. Чарли различила его даже сквозь шум ветра, оно пробралось под сердце, в который раз сковало лютым холодом. Убийца. Самое страшное — она даже не спорила. Почему-то знала, ощущала, как гадкий груз за спиной — это была её вина. Может быть, небольшая — да даже если совсем крохотная, что с того? Всё равно тянула к земле, давила. Обвинитель остался на месте, а девочка наконец коснулась холодной дверной ручки. Приторно жгучий запах с первых шагов свёл с ума — она слишком ярко его помнила. Шрам на шее неприятно зачесался. Как найти Макса среди этих огромных белых дверей? Пустят ли к нему? Она много чего делала просто так, без умысла и раздумий, но сейчас не могла совладать с собой. Почему ей важно увидеть этого черноволосого мальчишку с тонкими бледными руками? Потому что он похож на придуманного ею героя? Потому что сказал несколько ужасно странных слов? Потому что ей просто не всё равно? Потому что не хочется быть хотя бы перед ним виноватой? Иногда этот ком, сотканный из множества маленьких грехов, тянул к земле так, что она не могла подняться. Об этом она не говорила даже с Лорен. Ведь и её постоянно подводила. Заметив ободранную кушетку у побелённой стены, девочка неловко приземлилась на нее. Нужно обратиться хотя бы к одной из белых теней, поговорить, расспросить… Только сил отчего-то не было. Чарли чувствовала себя странно: будто кто-то мягко, ласково смыкает её веки. Сейчас поцелует в лоб и пожелает добрых снов. Вместо успокаивающего тепла в неё как будто вкачали едкий дым. Чарли чувствовала себя чужой собственному телу — в ноздри забился полузнакомый запах, кажется, это была помесь спирта и свежести… Так часто пахло от Фелис, когда она проходила мимо. В их последнюю встречу Чарли ясно чувствовала исходящий от нее тяжелый привкус железа. Она не хотела! Не хотела, чтобы Фелис исключили из школы, чтобы к ней домой наведались полицейские… Это было ошибкой. Глаза второгодницы, темные, как смола, не прощали. Чарли стояла неподвижно, глядя на тонкую фигурку, притулившуюся за спинами стражей порядка. Один офицер говорил с ней: вид у него был гадкий — скучающий. Лорен была здесь — крепко держала за руку. Это совсем не помогало. — Говорю по-хорошему в последний раз. Отвечай сейчас же, у меня нет времени на возню. Что ты видела? Она плотно сомкнула губы. У Чарли никогда не было достаточно храбрости, чтобы говорить. Зато она могла не открывать рта. Фелис прожигала взглядом — волосы, обычно заплетенные в бесчисленные мелкие косички, висели, прилипнув к лицу. Под глазами ясно очерчивались тёмные круги. Одежда — неизменная порванная джинсовка, мини-юбка и берцы — разом утратила всю яркость. Девочке хотелось приблизиться — хотя бы случайно коснуться грубой ткани… А если повезет — чуть чиркнуть ладонью по худому запястью. «Прости меня». Она ведь всего лишь хотела совершить один достойный поступок! Почему всё, что она ни делала, обращалось мерзостью? — Она запугала тебя? Ты видела белый порошок, который она принимала? Немедленно отвечай! Чарли замотала головой. — Прекратите, — Лорен закрыла внучку собой, — вы пугаете её, неужели не понимаете?! — Я выполняю свою работу, мадам, и прошу не мешать мне. То, что вас допустили сюда — уже поблажка. Замолчите, иначе уведу вашу бунтарку в комнату для допроса! Что заставило Чарли взглянуть на его лицо? Неприятная ухмылка искорёжила черты этого худосочного черноволосого человека. Стало ясно — его угрозы не пустой звук. Страх охватил её. Он был отвратителен. — Если молчишь, значит, пособничала ей. Что же, неудивительно. Обеих ждёт тюрьма… — Прекратите! — взорвалась Лорен. — Я вас предупреждал, — полицейский сделал знак одному из своих молчаливых коллег. Тошнотворный ком скрутился в груди, судорожно глотнув воздуха, девочка выпалила. — Стойте, пожалуйста… Она не сможет остаться совсем одна в этой обители ужаса, не вынесет. Колючий, режущий по живому взгляд Фелис Кроуфорд не привёл Чарли в чувство. — Отлично. На чем мы закончили? Ах, да. Белый порошок. Видела? Кивок. — Она давала его тебе? Предлагала попробовать? Чарли вздрогнула и зажмурилась. Она пыталась разомкнуть губы; всё было безуспешно. На них будто повесили огромный замок, неодолимую преграду. С ужасом, перетекающим в отчаяние, Чарли поняла — она кивнула и в этот раз. — Прекрасно. Этого будет достаточно, — мужчина махнул рукой в сторону крупно вздрагивающей Фелис, — я знал, ты и твоя грязная семейка рано или поздно попадётесь мне… — Это ложь! Скажи ему, О’Нил! Это был не крик — истошный вой до сорванного горла. Лорен схватила её за руку, почти потащила за собой — и слёзы уже вовсю текли по щекам. Чарли ничего не сказала, ужас заткнул ей рот. Как оказалось позже, есть вещи хуже страха. Искажённое агонией лицо Фелис часто вставало перед глазами. Чарли отмахивалась от него, как от назойливого насекомого. И сейчас ей это удалось — краски воспоминаний сменялись чем-то другим, глубоким, горящим. В последний момент осенило: кажется, это всё-таки сон. Тот самый, на который она и надеяться не могла.