Кукушонок

      Они давно отошли от горящего дома, но удушливый дымный привкус всё ещё мучает лёгкие. Чарли шагает молча: на миг ему кажется, она сама забыла, для чего они идут вперёд. Макс привычно разрывает тишину. — И что же дальше? Крик Ингрид до сих пор стынет в ушах. У Чарли наверняка тоже. — Нужно в лес. Человек в маске сказал, нужно найти картину… Картину. Макс судорожно сжимает ладони в острые кулаки. Холодный ветер пробирает насквозь. Так и не вырвавшийся крик забивает глотку. Эта мёртвая девчонка даже в последний миг притворялась — ей не было жаль, ни на секунду. К чему же ей сочувствовать? — Ты знаешь, что делаешь? — шёпот сливается с воем поднимающейся вьюги. Кажется, вот-вот начнётся настоящий ураган. Чарли подходит вплотную, вместе с ней — удушливая гарь. — Макс, — слабо просит, касаясь дрожащими пальцами его щеки. Они привычно холодные и мокрые от пота. Кажется, она вот-вот готова заплакать. Он ругается про себя самыми отвратительными словами. Правда, вывод из них один. Несусветный слабак. — Не бойся. Пойдём. Кажется, мне известно, что ты ищешь. Увидев её тогда, в самый первый раз, он должен был бежать что есть мочи. Знал ведь, чувствовал — в ней есть сила, которая однажды сметёт всё на своём пути. Глупый, наивный мальчишка. Всё время он воображал, что они безумно нужны друг другу. А что, если он, его невыразимый дар — всего лишь нужный ей инструмент? В любом случае, всё закончится. Если не сейчас, то очень скоро. *** Адель расхаживает туда-сюда по пустой тёмной комнате. Проклятье. Какого чёрта! Она никогда не относила себя к экзальтированным дамочкам, которые полагаются на предчувствие — но с самого утра ей было неспокойно. Хорошо, Макс дома. Правда, спать ушёл рано. Быть может, зайти к нему? Сама себе удивляется. Ну, право слово, как наседка. Что она скажет, когда появится у дверей? Мне неспокойно. Могу я побыть с тобой? Такие вроде бы простые слова. Только произнести язык не поворачивается. Ещё пара решительных шагов не помогает успокоиться. Чувствуя, что с каждой минутой становится всё хуже, Адель решает-таки подняться наверх. Признаться честно, когда она только вернулась в особняк, каждый тёмный угол заставлял Адель биться в безотчётном страхе. Она долго училась жить заново — сначала помог Аарон, потом появился Макс. Что сталось бы с ней, не будь его рядом? Извечный вопрос, слишком сентиментальный, но всё равно мучающий подсознание. Холодный пол неприятно царапает босые ноги. Наконец она добирается до двери — аккуратно приоткрывает, поражаясь тишине. Макс, конечно, умеет быть незаметным — но далеко не всегда этим пользуется. К горлу подкатил тошнотворный ком. В комнате, заваленной одеждой, сумками, скомканными листами бумаги и просто тетрадями, нет ни души. Господь Всемогущий! Тысяча чертей! Да как же он успел ускользнуть, и…куда? | Ответ на этот вопрос банален. Конечно, Адель знает — никуда больше её сын не пойдёт с такой охотой, как к Чарли О’Нил. С тех пор, как девчонка сидела больная дома, ей отчего-то стало чуть спокойнее. Макс, разумеется, торчал у неё с утра до вечера — но исправно возвращался и вёл себя покладистее обычного. Теперь-то она понимает — неспроста. Никто не знал её лучше, чем он. Этим мальчишка бесстыдно воспользовался. Адель останавливается — ждёт, когда в груди вспыхнет ярость, как всегда бывало. Вместо этого — с каждым мгновением ноющая сильнее безнадёжность. Будто беда уже у порога. Вихрем срывается с места, перепрыгивает через ступеньки — куда? Запоздало останавливается на кухне, у телефона: в ушах звенит, а голова разрывается нежданной болью. Зажмуривается, набирая номер — в жизни не думала, что знает его наизусть. Долгие гудки на той стороне доводят до исступления. — Алло? — пауза затягивается, а затем Адель скомкано выдыхает. — Дерек, пожалуйста, приезжай. Судорожно дёрнувшись, она бросает трубку. Он точно не перенесётся сюда по воздуху. Значит, придётся действовать самой. …Она бредёт по заледеневшей снежной корке: тут всегда холоднее, чем в остальном городе. Первое, что приходит в голову — прийти на то место, проверить картину. Такое нередко случалось с ней зимой, когда тоска по Люку и родителям одолевала до невозможности. Со временем становилось лучше, но сейчас казалось, что старый страх вернулся утроенной силой. Ель, ещё одна — частят перед глазами, обступая, запутывая. Ничего, ноги им не провести — придут на место, как миленькие. Стужа нагло пересчитывает кости. Адель не сдаётся. Правда, сама толком не знает, чего добивается. Сначала фигуры у дерева кажутся ей надуманными — наверное, дурацкие снежные вихри. Но совсем скоро она лучше различает очертания. Гадкий ветер царапает щёки — ей кажется, она осталась без лица: совсем ничего не чувствует. Зато глаза видят неожиданно ясно. …Она сидит прямо на снегу, прислонившись спиной к дереву, будто любая непогода ей нипочем. В руках — что-то, напоминающее старую книгу. Разыгравшаяся было метель совершенно её не касается: даже волосы не растрепала. Чарли О’Нил ничего вокруг не замечает. Адель приглядывается, проходит еще несколько шагов — останавливается. Пейзаж изменился, но безошибочное чутьё не подводит: она сидит ровно рядом с тем местом, где надёжно укрыто от чужих глаз чудовищное полотно. И в этот момент женщина понимает, что всё время была слепа. — Макс, — потрясённо шепчет, зная, что вьюга не даст ему услышать. Она хорошо различает его вихрастую шевелюру, выглядывающую из низины. Из ямы… Проклятье! Ей нужно добраться до него любой ценой — остановить, объяснить, увести… Боль нещадно колет где-то под сердцем. Он клялся ей. Обещал, что будет хранить тянущую к земле тайну. И сейчас — глупый, глупый мальчишка — расхищает могилу… Что, если картина покарает его за прикосновение, как было с Люком и родителями?.. Болезненная судорога сводит мышцы. Адель пытается сдвинуться с места, но застывает точно парализованная. Дети переговариваются — девчонка О’Нил (последняя, кого ей хотелось видеть) снова склоняется над своей книжонкой, что-то черкает внутри. От неё исходит невозможная, никогда прежде не виденная уверенность. И мерзостный запах гнили… Адель кажется, она сходит с ума. Бессильная, совсем как в тот раз — способная лишь наблюдать и дрожать от сплющившего внутренности ужаса. Она смотрит в холодное темнеющее небо — на миг мелькает шальная мысль: а что, если засранец в белых одеждах всё-таки соизволит услышать её мольбу? Конечно, к Богу она обращалась редко. Может, в этом и есть преимущество… Дай мне сил, кто бы ты ни был. Я должна защитить своего мальчика. Я была той ещё сукой, Боже — Тебе ли не знать? Всю старшую школу строила из себя стерву, по-скотски относилась к брату, порола как свинья, просрала единственного мужчину, кто был готов меня терпеть. Макс знатно со мной намучился. Разве он виноват? Это я хреновая мать, так покарай же меня, сбрось сверху долбаную молнию, что хочешь делай! Только дай ему уйти, спаси — я ничего никогда больше не попрошу. Слёзы скапливаются в уголках губ, застилают глаза. Она не слышит даже шума ветра, и на миг Адель кажется, что её лишили слуха. …Потом пустота разрывается неподъёмным, оглушающим всплеском грома. Не иначе Бог призвал-таки возмездие на её голову. Макс поднимает картину, прислоняя её к соседнему дереву — девчонка вскидывает глаза. Адель видит, как она усмехается, и эта улыбка заставляет внутренности замереть. Понимание бьёт под дых, не очень-то церемонясь. Бога нет. Зато монстров предостаточно. Собрав все силы, что только остались в ней, Адель рвётся вперёд — сходит с места с удивительной лёгкостью. *** Чарли не отрывает взгляда от пышущих холодом страниц. Выводит давно заученные строки почти наощупь. Они пришли ей на ум почти сразу после разговора с Человеком в маске. С отцом. «Он пробирался вперёд, утопая в снегу почти по колено — и каждый шаг выдавал власть, сосредоточившуюся в его руках». Последний отчаянный крик Ингрид после того, как они вышли, захлопнув дверь, намертво врезался в память. И сейчас — с каждым новым росчерком буквы на плотных страницах — он поднимается внутри неё всё сильнее, буйной удушающей волной. Нет. Сомневаться в себе нельзя. Её ведь не пожалели. Жестокость — не такой уж и дурной тон. Она невольно оглядывается на картину: глаза девушки в огне наблюдают за каждым движением Чарли… или это кто-то вдали, за деревом? Что она делает? Для чего? И…подействует ли? «Ничто больше не держало его там, во мраке сна и беспамятства. Он снова шел по земле, снова видел перед собой людей такими, какие они есть на самом деле. Его время пришло.» В голову будто напустили тумана — даже очертания деревьев поблизости угадываются с трудом. Приводит в себя неожиданная тишина. …А что, если не получится? Что, если она всё выдумала, и нет у нее никакой силы? Жалкое ничтожество, вечная подушка для битья, тряпка. Чарли кривится, вздрагивая точно от ударов. Она докажет, что многого стоит. Никто не посмеет обвинить в мягкотелости. Человек в маске был уверен — она справится. Нужно просто поверить в себя. По-настоящему, не только на словах. Чарли сжимает себя в холодный стальной кулак. Она не имеет права на слабость. -…Что вы наделали! Голос матери Макса раздаётся слишком близко, как из ниоткуда. Рядом судорожно дёргается Макс. Чарли знает: он не предаст её. Видит по незрячим глазам. Волосы Адель больше не пламя — прелая листва. — Я знала, — шипит она, указывая на Чарли обожжённым пальцем, — в тебе нет ни капли человеческого. Прочь от моего сына! За злобной тирадой прячется страх — он готов сотрясти землю. — Матушка, — стыло, одними губами произносит парень, — прошу…уходи. — Как ты мог, Макс? — шепчет женщина, заламывая руки, — пойми же, это не игра. В картине — зло, нас всех ждёт неминуемая… — А разве я — добро? Ей кажется, Макс вот-вот задохнётся от чувств, которые не может выразить. Чарли продолжает писать. Ей нужно время — ещё немного, совсем чуть-чуть! От усердия саднят пальцы. Холодная земля больно колет. Внезапно кто-то рывком хватает за плечи. Знакомый запах. Картина валится куда-то вбок… Шериф Никсон встряхивает Чарли, не сдерживая сил. — Я наконец…нашёл тебя, с-сучка. — Верно, Дерек. Поздравляю. Ты всё-таки достиг цели. …Человек в маске выплывает из темноты — он выглядит так, точно всё это время наблюдал за происходящим, не вмешиваясь. Он совсем как во сне — только настоящий. Нутро охватывает холод. А если всё же…ошибка? — Отпусти мою дочь. Не с ней ты хотел свести счёты. Хватка действительно чуть ослабляется. — Дочурка тебя стоит. Всегда знал, что не ошибаюсь… Она сожгла дотла дом и… — И обидчицу, которую такие, как ты, даже не думали наказывать. Чарли наконец вырывается, отступая. Как много их собралось здесь, на такой маленькой поляне. Макс так и застыл с бессильно сжатыми в кулаки руками. В лице Адель ни кровинки — она всеми силами скрывает ужас. — Какая знаменательная встреча, — Человек неожиданно оказывается за её спиной, цокает языком, — жаль, конечно, обстоятельства не располагают к беседе по душам. Ах, хотелось бы мне увидеть здесь твою мать, Чарли. И…пожалуй, Атлатонин. В конце концов, их это тоже касается. Мистер Никсон бросается вперёд — в диком, стихийном порыве гнева. Однако не достигает цели — падает в паре шагов от Чарли. — Спасибо, дорогая, — мягко обращается к ней отец. — Но ведь я ничего не сделала! — Ты это подразумевала, не так ли? О, Чарли, знала бы ты, сколь великая сила таится внутри тебя. Я сам был не до конца уверен, но это…поистине удивительно. Ты подстроила дар под себя. Больше всего на свете тебя привлекали слова, они и стали твоим инструментом. — Это он убил твою мать! — натужно выдаёт бывший шериф, с трудом поднимаясь на ноги. Чарли оборачивается, преисполнившись желанием ответить, но вкрадчивый мужской голос заговаривает первым. — Ой ли? Ты уверен, Дерек…что я один виноват в гибели Сары? …Она почти ощущает холод, пробежавшийся по рукам и ногам мистера Никсона. — Думаешь, она не ждала тебя там, в Балтиморе? Конечно, такие мысли — лучшее оправдание. Одна, с ребёнком на руках, она скиталась, надеясь найти помощь…а ты продолжал любить на расстоянии. Большой и грозный мужчина неожиданно съёживается, точно провинившийся мальчишка. Кажется, слова задели его за живое. Он судорожно открывает рот в попытке произнести хотя бы звук. Получается едва ли. Издалека доносятся шаги, и Чарли наконец оборачивается. Адель тянет Макса за собой, продвигаясь назад, к особняку. — Разбирайтесь сколько хотите, — неуверенно, но от того не менее злобно произносит угольная женщина, — мы с сыном к этому не имеем никакого отношения. — Отнюдь, — склабится Человек в маске. Чарли видит огонек в его глазах и наконец все понимает. — Дорогая, — он неспеша оборачивается к ней, — кого из этих замечательных людей ты хочешь видеть с нами в труппе? Капельки пота скапливаются на лбу и царапают шею. Он всё уже решил. Холодные слова наталкиваются друг на друга и разбиваются. «Только не Макс». Она даже не понимает, почему всё это так для неё важно. — Ну же, не нужно стесняться. — Подбадривает Человек. Каждое его слово — обман, всего лишь иллюзия успокоения. Это выбивает землю из-под ног. — Ты обещал мне, — почти с мольбой проговаривает Чарли, — обещал, что поможешь разделаться с Фелис, если я освобожу тебя! А сейчас мы теряем время. Он насмехается над ней. Теперь Чарли ясно видела… — Я не отказываюсь от своих слов, — раздражённо выплёвывает мужчина, — но сначала нам нужно покончить с делами. Взгляни на этих людей ещё раз. Сколько боли они причинили тебе… Сколько несправедливости! Чарли судорожно мотает головой. Она чувствует себя такой безвольной и маленькой. Ночь ухмыляется в спину: взглянув на небо, невозможно рассмотреть ни одной звезды. — Ты хочешь оставить всё как есть? Позволить им всем и дальше ни во что тебя не ставить? Слёзы, злые и непрошеные, готовы поглотить само её существо. — Нет. Он с усмешкой щёлкает пальцами. …Они появляются почти из ниоткуда. Милая и приветливая Жоззи злобно скалится, глядя в рот своему хозяину. Мордогрыз перекладывает дубину из ладони в ладонь. За ними — другие…вереницей уродливых паломников, они бредут к ногам Человека в маске, обступают его и Чарли плотным кольцом. Она больше не видит зеркально пустых глаз Макса Хилла. Он оказался на противоположной ей стороне. Сомнения и боль мешаются в терпкую микстуру, становятся огромным клубком, заполняют душу невыносимым смрадом. — Раз ты не можешь выбрать, — с презрением фыркает отец, — это сделаю я. В этот миг жадная свора искорёженных тел бросается….не на Макса, нет — на Адель. Сиамские близняшки — она не помнит их имён — хватают женщину за шею, сжимают до порывистого хрипа. Они тащат её как безвольную куклу, оставляя борозды в снегу. Человек в маске больше не смотрит на Чарли, он поглощён удивительным действом. — Мама! — пронзительно вскрикивает Макс и срывается с места. …На миг ей кажется, он прозрел. Невесомо перелетает через заснеженную низину, с точностью бывалого бойца рвётся ударить сиамцев черенком лопаты. Оглушительно гремит выстрел. В вязкой тишине Чарли видит тёмное пятно, расползающееся по груди Человека в маске. Он кашляет и, кажется, смеётся — вдруг его руки заново настигают ее плечи, резко тянут к себе. …От него пахнет чем-то приторно одурманивающим. Чарли чувствует прежде, чем понимает: она — всего лишь живая стена. — Хотите добраться до меня? — хрипит хозяин масок. — Ну же! Сколько…ещё смертей, Дерек? Она обмирает от лютого ужаса, вспыхнувшего разрядом тока в сознании. Ложь… Все его слова — один громадный сладкий обман. — Т-ты… — вздрагивает девушка, — т-ты… Ты никогда меня не любил. Он разворачивает её к себе лицом: Чарли зажмуривается, она слышит крики и выстрелы, снова выстрелы… Всё мешается и холодеет — некогда даже дышать. — Ты — моя кровь, Чарли, — холодные пальцы ложатся на ее подбородок, — и ты разделишь мою судьбу. Однажды ты поймешь меня. …Маска, прозрачная, как зеркало, так хорошо повторяет черты её лица. Выхода нет. Разве он был когда-то? Горечь и обида, холодная, тёмная ненависть. Детка, не хочешь перекусить?.. — это звенит в ушах, или она правда слышит голос Лорен? А может быть, маму? Чарли зажмуривается — и резко вырывается из губительных объятий. Человек ни за что не отпустил бы ее, если бы не рана. Чарли бросается прочь, натыкаясь на холодное дерево, кажется, падает, следом за ней валится гадкая картина. Она продолжает ползти по залитому кровью снегу. Она видит мистера Никсона, окруженного уродцами-чудиками. Макса, закрывающего собой дрожащую мать. Если можно что-то исправить, она сделает это. Сейчас… — Хилл! — во весь голос выкрикивает бывший шериф. Когда Макс оборачивается, он бросает ему пистолет. …Чарли шарит по земле замерзшими пальцами. Еловые ветви, колючие льдинки, кора… Ей нужна тетрадь. Ей нужны слова. А что, если и без них получится? Человек в маске неумолимо слабел. У него и его армии не осталось никакого преимущества. Разъярённые монстры, ведомые кровожадным предводителем, не желали отступать. Они не знали, что конец так близок. Стеклянный мальчик больше не казался прозрачным. Его стекло обратилось в сталь. Он поднял оружие и выстрелил — этого было достаточно, чтобы одержать победу.» Мысли, текущие размеренным потоком, прерывает хлопок и горячая боль. Чарли вскрикивает сначала от изумления. Медленно, боязливо дотрагивается кончиками пальцев до живота. Липко… Глаза отчего-то остаются распахнутыми — их так тяжело закрыть. Она видит, как трясутся ладони Макса…он понял, увидел — бежит вперёд, кажется, к ней. Не успевает. Сознание как будто на паузу поставили. Его пронзительный нечеловеческий вопль сливается с шумом падающего снега. Макс кричит: «Остановитесь!» *** 20 лет спустя Маленькая комната освещается только слабым мерцанием ночника. На узкой постели у окна две женщины сидят, сгорбившись: их губы едва шевелятся. — Я не верю… — морщинистые пальцы обхватывают кружку с чаем, беспомощно дрожат, едва не расплескивая. — Каждый день я жду, что она придёт. Но всякий раз… Волосы второй женщины когда-то были пронзительно рыжими: сейчас седины в них непозволительно много. Она осторожно забирает чай у старшей подруги, аккуратно ставит на прикроватную тумбочку. Покрытые коркой застарелых ожогов пальцы чуть сжимают чужое плечо. — Знаю, Лорен. Только они никогда не вернутся. Угольная женщина прикрывает глаза. — Подумать только, — шепчет в кромешной тишине, — за наши ошибки так жестоко расплатились дети. — Они никогда не были злом, Адель, — настойчиво, почти упрямо выговаривает Лорен. — Это мы…мы не смогли уберечь их. *** Ночь полнится тишиной. Даже звёзды на небе неожиданно неразговорчивы. Человек в маске внимателен к таким мелочам. Очнувшись ото сна, он любит подмечать любые изменения. Жаль, их не так много. Негромкий шум возле полога шатра выводит хозяина цирка из рассуждений, готовящихся стать философскими. — Проходи, Макс, — холодно откликается Человек. Он не ошибается: юноша уже стоит на пороге. — Приветствую, Хозяин, — ухмыляется привычно криво. С этой усмешкой его нелегко прочитать. — Вижу, твоё дело не терпит никаких отлагательств. Ты оставил Чарли одну… — Это ненадолго. — Сухо откликается молодой человек. — Хотел поинтересоваться относительно нашего первого выступления. Чарли ещё слишком… — Слаба, чтобы принимать участие, — бесцеремонно оборвал мужчина, — это мне известно. Значит, отработаешь за неё. Макс заметно сморщивается, но не произносит ни слова. Это доставляет невероятное удовольствие. Определённо, он толковее Чарли. А то, как Макс оказался в цирке — удивительное везение. Подумать только, на что может пойти юная душа из-за пылкого огня высоких чувств. Макс добровольно сдался в рабство: всё, что угодно, лишь бы вернуть к жизни дорогую возлюбленную. Человек давно не видел в этой девчонке дочь — слишком беспомощна, слабовольна… Феноменально — с такими-то генами. Если бы не внешние признаки, он никогда не признал бы её. — Чего же изволит Хозяин? — выплёвывает мальчишка. Ему позволено многое: пока выполняет приказы. — Предсказаний. Видений. Шоу. Дай этим людям то, чего они так жаждут — и приведи их ко мне. Макс лишь кивает, и, кажется, собирается уходить. — Не забудь, — предупреждает Человек, — о маске. Никто из тех, кто соберётся сегодня под нашими сводами, не должен тебя узнать. — Не волнуйтесь. — Пожимает плечами. — Обо всём помню. Хотел бы он знать, что оставило на этом юнце столь сильный отпечаток. Почему он видит то, что скрыто даже от глаз сильнейших? Макс, определённо, опасен. Но и огонь можно подчинить. …Он провожает мальчишку до выхода. Там замечает уже давно притаившуюся фигурку. Маска не изменила облика Чарли, однако коснулась воспоминаний. Спасение всегда обходится тяжело. Он знал, что девчонка жива лишь благодаря его снисхождению и не давал Максу забыть об этом. Нет ничего прекраснее такого козыря в рукаве — пока живы в людях любовь и сострадание, игра не перестанет стоить свеч. …Макс говорит Чарли что-то ласковое, берёт её за руку, уводя прочь от расписного шатра. Человек в маске задумчиво разглядывает отражающееся в зеркале свечное пламя. Пора готовиться к представлению.