***
Альфа без особых эмоций смотрит перед собой. Подвешенное тело, чья кожа была разодрана настолько, что едва удавалось опознать внешность, а сгустки крови, крупными каплями падали на каменный пол, образовав собой небольшую лужу, вызывало ничего кроме злости. Мужчина цокает. — Машихо-кун, ты потерял моего омегу с поля зрения и теперь его местоположение неизвестно... Слабый стон боли еле живого, но находящегося в сознании подчинённого, пробуждает в Юте гнев, что он резким рывком приближается ко что едва ли можно назвать лицом, хищно проговаривая: — Моего омегу украли какие-то крысы, а ты даже не смог узнать кто эти самоубийцы. Клянусь своей любовью, ты не умрёшь, пока не пройдёшь все семь кругов ада. — Н-Накамото-д-доно... — На корм собакам, — звучит беспристрастный голос. — Только проследите, чтобы он сдох не сразу. — Есть, Накамото-доно. Юта покидает помещение, пытаясь держать свои эмоции в узде, но информация о том, что Доён пропал два дня назад, напрочь отбила всё спокойствие, вливая в него гнев и отчаяние одновременно, расплавленным железом текущих по его венам. Доён. Его любовь, его смысл жизни сейчас находится в каком-то заброшенном месте, а он даже понятия не имеет, когда Кавасаки сможет пробить местоположение омеги. Юта глубоко дышит. Он не может просто так убить своего подчинённого, который практически является тем, кто может достать даже мелкого крота из под земли. Тёмный кабинет встречает его так, будто его хозяин оставил свою холодность здесь, в личном помещении, и свободно гуляющий ветер легонько бьёт по лицу альфы, развевая его ржаво-коричневые волосы по разные стороны. Он не заходил сюда ещё с ухода Доёна, не желая втягивать и снова прогибаться под сладковатый запах омеги, пропитавшим всё помещение. В целом, кабинет Доёна выглядел как обычная комната в японском стиле, и лишь высокий шкаф с документами да офисный стол придавали ему более современный вид. Светлые тона фусумы и татэгу, ведущий к пруду — всё, как любил омега. Юта медленно подходит к центру помещения, словно впервые увидев это место. Будто не он брал Доёна на этом столе бесчисленное количество раз, зажимая в любой момент, когда его омега отвлекался на свою работу. Может поэтому он и не желал заходить сюда после их ссоры, ибо всё окружающее впитало в себя их моменты, их страсть, их любовь, напоминая альфе о том, кому же они принадлежат. На столе идеальный порядок — иначе Доён и не любил. Странный перфекционизм, агрессия при малейшей перестановке в его обители порой забавляли Юту, а сейчас он лишь сентиментально улыбался, будто прошла целая вечность с их расставания, а не какая-то жалкая неделя. Альфа ещё никогда не всматривался в содержимое на столе, да и его муж часто ворчал, что личное пространство на то и личное, что не во всём Накамото должен быть в курсе. И сейчас, держа в руках небольшую и аккуратную рамку с фотографией — с их фотографией — которую он находит внутри боковой тумбочки, сердце альфы сжимается, будто огромная груда камней одновременно сдавливает всё его тело, не позволяя воздуху свободно поступать в лёгкие. Он помнит тот день, когда привёл своего омегу в их дом, являя всему клану нового хозяина — полноправного, как и он сам. Доён, росший в такой же среде, что и он, быстро освоился, что даже слуги дома слушались его беспрекословно уже на следующий же день. ~ — Прошу мне представить вам вашего нового господина. Он такой же Накамото-доно для вас, как и я. Вы меня поняли? — Да, Накамото-доно. И наблюдая за тем, как Доён, ничуть не смутившись, негрубо обхватывает ладонью лицо одного из омег-слуг, поворачивая его из стороны в сторону со словами: «Надеюсь, вы меня не разочаруете, не хотелось бы избавляться от таких красивых омег», — весёлая улыбка на лице Юты становится шире. ~ Температура в кабинете достигает практически низкого градуса, но Юта не хочет закрывать окно, помня, как Доён любил холод. Длинные изящные пальцы, словно приобретя собственный разум, слегка оттягивают ворот красной рубашки, прикасаясь к шершавой коже на плечах, где почти обезображенной раной стояла метка, но для Юты это клеймо — знак принадлежности — было сравнимо лишь с его — с той, что он когда-то поставил на Доёне. В их мире только альфы оставляют свой знак на омегах, помечая, воздвигая права, но Накамото ничуть не жалеет, что позволил когда-то своему омеге оставить след от своих зубов на правом плече, как доказательство, что они всегда будут равны, проходя совместный путь в жизни рука об руку. От размышлений его отвлекает противный рингтон, который поставил на телефон Шотаро пока игрался, но альфа не захотел ничего менять, не желая обидеть своего младшего сына. Юта флегматично смотрит на входящий номер, а когда поднимает трубку, слышит низкое и уверенное: — Накамото-доно, мы нашли его.***
— Так-так, и почему ты никак не хочешь отдаться мне, Ким? — Я Накамото, придурок. Что ж, похоже, Доён ошибся в своих выводах. Его похитили ни конкуренты Джэхёна, ни даже враги его мужа. Надо же... — Ты знатно мешал моему бизнесу эти несколько лет, что моё терпение подошло к концу. Стоящий перед ним высокий альфа, с весьма симпатичной мордашкой, но чересчур противным голосом вызывал в Доёне лишь жалость и чувство брезгливости, чего он и не скрывает, искривляя губы в презрительной улыбке. — Ты серьёзно? Я думал, что неудачникам в биоразработках не место. И сильный удар, пришедший прямо на правую щеку ничуть не унижает, хотя, признаться, дизориентирует омегу, который, сплевав кровь, заполнившую его рот, лишь ядовито усмехается. — Не смей ставить себя выше меня, жалкий омега, — разъярённый голос явно ущемлённого альфы звучит как бальзам для его слуха, что Доён, не сдерживая себя, глухо смеётся настолько, насколько позволяют проступившие на лице ссадины. — Кто это тут ещё жалкий? Гоняясь за деньгами и репутацией, ты даже представить себе не можешь, кого именно похитил, придурок несчастный, — вздувшиеся вены на лице неуравновешенного альфы заставляют улыбнуться ещё шире. — Ты хоть понимаешь, что с тобой сделает мой муж, когда узнает? — Мне нет дела до твоего ёбыря альфы, Ким, мне нужно, чтобы ты подписал кое какой документ. И в подтверждение своих слов, мужчина подзывает к себе пару омег, в чьих руках находилась небольшая стопка бумаг. Доён приподнимает бровь. — Ты серьёзно думаешь, что я подпишу? — у омеги тон, будто он разговаривает с умственно отсталым, но оно в принципе так и есть, раз этот самоубийца пошёл на отчаянный шаг, похитив мужа главы якудза. — Если на кону твоя жизнь — да, подпишешь. — Тебе стоило украсть моего мужа если хотел, чтобы я подписал бумагу, а так — давай, удиви меня. Со смертью омега дружил ещё с рождения, когда отец, не церемонясь, объяснял ему и маленькому Джэхёну о жестокости их мира, и о том, что они, являясь его детьми, должны уметь выживать. Тогда маленький Доён лишь злился на отца за то, что тот не мог дать ему простого детства, но временами, вспоминая свои жгучие до боли тренировки, мужчина думает, что, вероятно, он был рождён для такой жизни. — Ну так чего молчишь? Ладно, не хочешь по-хорошему, значит будет по-плохому. Принесите инструменты, — кивает альфа, поворачиваясь к стоящим по углам подчинённым. — А до этого, наверное, мне стоит поразвлечься с тобой. Жалко будет избавиться от тебя просто так. — Неужели ты настолько жаден до денег? — Я жаден до власти и не потерплю конкурентов. Надеюсь, ты меня понял, Ким? — и от хищной улыбки, озарившей лицо альфы после его "признания", Доёна тошнит. — Я Накамото. И стоило ему произнести эти слова, как в комнату врывается один из подчинённых этого сумасшедшего альфы, еле еле переводя своё дыхание. И как только он поднимает голову, его глаза широко раскрываются, а язык начинает заплетаться. — Г-господин Пак, т-там... — Да что такое?! Где остальные?! — У-убиты, г-господин, их... — Что?! Вид разгневанного альфы, в чьих глазах неприкрытый страх, вызывает у сидящего в синяках Доёна широкую улыбку, что даже его деснины становятся явными, отчего ярость мужчины растёт в прогрессии, шквалом готовый обрушиться на омегу. — Ах ты тварь! Но не успевает альфа поднять руку, как его сзади хватают, не давая сдвинуться с места ни на миллиметр, прочно фиксируя. Доён ждёт. Он сразу узнал в двух крепких мужчинах личных телохранителей своего альфы, а потому, расслабляясь, с ехидной улыбкой смотрит на то, как его неудачник-конкурент пытается вырваться из хватки. Стоит ли говорить, насколько жалко это выглядело? — Я тебя убью... — и не успевает он договорить, как его рот заклеивают, лишая возможности издать и малейший писк. — Не раньше, чем сдохнешь ты, — вдруг раздаётся глубокий низкий голос, заставляя всех присутствующих замереть, не смея произнести и звука. Доён усмехается. Юта всегда умел производить впечатление на окружающих, заманивая их в свои сети, словно умелый рыбак. Боже, он и не думал, что настолько скучал по этому голосу. Расслабленная улыбка на лице Накамото моментально исчезает, стоило его взгляду упасть на связанного Доёна, чьё лицо окрасил некрасивый, почти коричневый синяк, уже расцветший за последний час. — Накамото-доно, что прикажете? — Отнесите его в наш особняк в Мёндоне. Я сам с ним займусь позже, — и, снова окидывая лицо мужа нечитаемым взглядом, стальной голос альфы добавляет: — И ещё, Кавасаки, найди всю его семью. Ты знаешь, что делать. — Вас понял, Накамото-доно. И округлившиеся в ужасе глаза мужчины остаются проигнорированными, пока крепкие альфы грубо подталкивают его сопротивляющееся тело к выходу. Когда часть людей уходит и в помещении остаётся лишь пара телохранителей да и они сами, Юта неспешными шагами, не нарушая зрительного контакта, подходит к сидящему омеге. Доён не произносит ни слова, лишь с интересом наблюдая за тем, как его альфа, несмотря на грязный пол, молча падает на колени перед ним, обоими руками обнимая за талию. Похоже, с потолка капает, иначе Доён не может объяснить влагу, стекающую по его щекам.***
В доме на окраине Каннама, которую он приобрёл ещё несколько лет назад, всегда пустовало, и главными жителями были, разве что, парочка домработников, следящих за его состоянием. Доён не помнит, когда они в последний раз останавливались здесь, но и сентиментальностью никак не пахло, ибо он не имел к этому дому таких же чувств, как к тому, что находился в Йокогаме. Смирно сидя на кровати, пока молчавший до сих пор Юта обрабатывал синяк на его лице, омега так же без слов разглядывал красивое лицо перед собой, даже не пытаясь скрыть сей факт. Когда Юта ставит бутыль спирта на тумбочку, Доён не выдерживает этой удушающей тишины. — Юта, я... — Тшш, не надо ничего говорить, любовь моя. И слышать подобное обращение вновь, будто альфа когда-либо называл его иначе — швы на сердце не выдерживают, разрываясь на части. Доён поднимается с кровати, смотря прямо на Юту, не сводившего с него своих чёрных глаз. Никогда. Он забывает отметить момент, когда его прижимают к мягкой постели — бережно, не так, как обычно, когда они, ведомые диким желанием, почти агрессивно помечали свою территорию на телах друг друга, не позволяя себе и на секунду отвлекаться. Сейчас всё иначе. Подобное не назовёшь редкостью, но и не часто Доён, полностью отдавшись в любимые руки, не сопротивляясь и не показывая своего строптивого характера, глубоко дышал, не скрывая своих чувств. И тихое, произнесённое севшим голосом «Юта-сан», действовало на альфу словно наркотики, от которых он не хочет излечиться. — Юта-сан... Я люблю вас... — шепчет омега, когда доходит до пика наслаждения, пытаясь не утонуть в своих чувствах. — Вы мой смысл жизни... Никогда не смогу отказаться. И в ответ его целуют — глубоко и настолько нежно, что глаза закатываются от удовольствия, а руки цепляются за шею, притягивая своего альфу ещё ближе к себе, чтобы между телами не осталось и миллиметра свободного пространства. — Не покидай меня больше. Я не смогу прожить без тебя. Юта садится, затягивая мужа на свои колени. Омега, не отпуская шею альфы, приближается к его лицу настолько близко, что кончики их носов соприкасаются, однако дальше он не заходит. И, чувствуя горячие пальцы блуждающие по его спине, на лице Доёна проскальзывает улыбка. — У тебя будут наши дети, — полушутя отвечает омега, когда его крепче обнимают за талию, прижимая к горячему крепкому телу. — Знаешь, почему я так сильно дорожу ими? — Они твои сыновья. Попробуй только не дорожить ими, придурок. И привычное ворчание мужа вызывают улыбку на лице Юты, но он, не задумываясь, приближается ближе к уху Доёна и тихим голосом произносит: — Я так сильно люблю и так сильно дорожу ими, потому что мне их подарил ты. И, казалось бы, Доёну следовало возмутиться подобной бессмыслице, но руки, обвившие его талию и серьёзное выражение лица мужа заставляют промолчать, в ответ лишь крепко сжимая чужую ладонь. И когда Доён, утомлённый настолько чувственным воссоединением, уже проваливался в сон, до его слуха доносятся тихие, но чёткие слова, осевшие в голове... Омега, прикусив губу, не двигается, ощущая как Юта спускается чуть ниже, утыкаясь носом между его лопаток — то, как он всегда любил делать, когда настроение мужа было самым лучшим. Доён улыбается. Около зеркала лежит аккуратное кольцо, ожидая утра, когда хозяин, встав с постели, в первую очередь вернёт его на законное место.