Pray for me

Я жестом сигнализирую Эшу, что мне нужно что-то для письма, потому парень сворачивает свои вкладки на ноуте и открывает окно текстового редактора. — Все, я готова слушать, — бормочу я в трубку, зажав ее между ухом и плечом. — Отличница до мозга кости, да? Почему я не удивлен, — беззлобно поддевает меня Дин, однако тут же становится серьезным, — Мы в Сан-Франциско. Охотились на вервольфа, пока не оказалось, что в пёсика превращается милейшая красотка по имени Мэдисон, на которую положил глаз Сэмми. Сочувственно охаю. Не совсем понимаю степень трагизма ситуации, но достаточно знать то, что Винчестеры — охотники, а эта девушка — сверхъестественное существо. Хороший исход маловероятен в любом случае. — Обратилась примерно месяц назад, из точно известных нам жертв — двое. Ее босс и ее бывший. Своих обращений она не помнит и вообще свято уверена, что мы спятили. И… Нам бы пригодился совет Гейба насчет всей этой ситуации. Убивать девчонку-то как-то не хочется, Сэм впервые обратил внимание на кого-то после Джессики. — Я узнаю все, что смогу, — отзываюсь я, — Держитесь там, ребят. Я завершаю звонок, бегло пролистываю все то, что успела напечатать под диктовку Дина, и отправляюсь на поиски бывшего архангела. Обнаруживается он, что вполне логично, в отведенной ему комнате, и на меня, едва не вынесшую его дверь, глядит с тревогой. — У Дина с Сэмом проблемы, нужна информация, — выпаливаю я, не переступая порога. Слишком рискованно будет с моей стороны после того, что произошло едва ли час назад, вновь оказываться наедине с Габриэлем в замкнутом помещении. — А когда у них не бывает проблем? — ворчит парень, — Заходи. Не будем же мы на пороге книжки читать. Я заметно колеблюсь, потому что даже последняя фраза кажется мне эвфемизмом, на что Гейб лишь закатывает глаза и за запястье втаскивает меня внутрь комнаты. — Не произойдет ничего, из того, чего ты не хочешь, бусинка. Давай не будем тратить итак драгоценное время, раз уж твои братишки куда-то вляпались. Последний раз я была в этой комнате когда лечила Габриэля, и по сравнению с тем разом, помещение слегка преобразилось — книги на полу и на тумбочке, причудливая настольная лампа с абажуром из всяческих блестящих висюлек и увесистый блокнот в кожаной обложке. А, ну и звезды на потолке. Но не те детские, огромные, размером в человеческую ладонь каждая, а значительно меньше, почти похожие на настоящие. Замечая направление моего взгляда, архангел лишь мягко улыбается. — Когда в твое временное жилище приходит Джоанна Харвелл с кучей светящихся звезд, то ты просто сдаешься и позволяешь ей лепить эти звезды на потолок. Хотя с точки зрения астрономии расположила она их отвратительно. — Кхм, — я встряхиваю головой, чтобы не начать умиляться и вернуться к делу ради которого сюда пришла, — Они охотятся на вервольфа. Девушка, обращена примерно месяц назад, известных жертв двое, но она не помнит своих превращений. — Для новообращенных — вполне норма. И, в чем проблема? Они не знают, как пользоваться серебряными пулями? — Они не хотят ее убивать. Им нужна информация о лекарстве, если такое есть. После этих слов лицо Габриэля приобретает то самое выражение, которое возникает у отличника, знающего ответ, но опустившего руку, чтобы посмотреть, насколько тупы окружающие и ответит ли кто-то кроме него на вопрос учителя. — Что я получу за эту информацию? — Договаривайся с Ди… — Сейчас передо мной не Дин, а ты. — Ты издеваешься? — взрываюсь я (но к счастью метафорически), отчего свет в комнате начинает мигать, — Обязательно быть козлом прямо сейчас? Бывший архангел шкодно улыбается, а я рычу сквозь зубы. И даже врезать ему нельзя, либо удар перехватит, либо даст треснуть по лицу, что не понравится мне самой. — Что ты хочешь? — наконец, я сдаюсь, понимая, что решение проблемы нужно мне сейчас, а уж с просьбой Гейба я как-нибудь разберусь. — Свидание. Не сейчас, ну и не в ближайшее время. Когда мы оба свыкнемся с тем, что мы изменились. Ты и я, никого больше, — он не отрывает взгляда от меня. — Ты мне даже не нравишься, — но возмущаюсь я скорее по привычке, чем взаправду, — По рукам. Выражение лица парня мигом становится деловым. Он достает из кармана мобильник и прикладывает трубку к уху. — Дин? Да, Эмбер передала мне суть вашей проблемы. Значит так, слушай, вам нужно найти того волка, который укусил девчонку… Ага, да… Но не убивать его, так как для лекарства понадобится его живая кровь… То и значит, живая, на момент извлечения он должен быть жив, а уж что будет с ним дальше — зависит от вас. Справитесь с тем, чтобы его изловить? Ага. Мы пока с Эмбер поищем состав остальной части лекарства. Я позвоню, как мы что-то найдем. Весь этот диалог я наблюдаю с максимально возможным удивлением. То есть, у Гейба был номер Дина, да и общались они между собой относительно неформально. (Да и какие уж тут формальности, когда в первый вечер, обожравшегося домашней еды Габриэля стошнило прямо на проходившего мимо Дина…). — Вы не могли это как-то между собой порешать? Я вам не почтовый голубь! Габриэль игнорирует мой возмущенный вопль и выбирает из книг с пола несколько толстенных талмудов, швыряя их на койку. — Сделаешь нам кофе? Вечерок будет… Долгий и нудный. — Мы реально будем читать? — Могли бы заняться сексом, но ты ж не хочешь, — словно само собой разумеющееся парирует Гейб, а я от неожиданности давлюсь воздухом. — Поэтому да, мы будем читать. И вообще, я ожидал больше энтузиазма от будущего писателя! А теперь иди, Эмбер, тебе предстоит важнейшая миссия по приготовлению кофе. Каков наглец, а! Однако, когда десять минут спустя я возвращаюсь с двумя кружками в руках и ставлю их на тумбочку, Габриэль полностью погружен в чтение. Его лоб нахмурен, а взгляд бегло проходится по строчкам. Сажусь рядом и беру одну из книг в руки. Увесистая и старая, отпечатанная даже до моего рождения. «Углубленное изучение ликантропии» пахнет пылью, а буквы там настолько мелкие, что мне приходится прищуриться. — Что мы ищем? — Точный рецепт. Человеческий мозг устроен иначе, чем ангельский, потому часть того, что я знал, как бы так выразиться поточнее, не поместилась на флэшку. Я помню ингредиенты, но не уверен, все ли я помню. Ищи все, что связано с 1765 годом или организацией «Хранители знаний», это их разработка. Я лишь киваю, включаясь в работу. Не так уж и просто это оказывается, ведь весь текст сплошь состоит из научных терминов вперемешку с устаревшими словечками и я подолгу перечитываю про себя предложения, пытаясь вникнуть в их смысл. Мы сидим бок о бок, изредка соприкасаясь то плечами, то бедрами или коленями, когда кто-то из нас перелистывает страницу или слегка меняет положение тела, чтобы расслабить затекшие конечности. И неоднократно я ловлю на себе взгляд «напарника», то слегка поддразнивающий, то задумчиво-мягкий. Но не только Габриэль грешит подглядыванием, потому что и я иногда задерживаюсь взглядом на том, как он в задумчивости закусывает губу, вчитываясь в очередной фрагмент, или же с легким недоумением щурится. — Как успехи? — я нахожусь уже в процессе чтения второго тома «Углубленного изучения ликантропии», когда Гейб подает голос. — Ну я теперь знаю о том, как отогнать вервольфа и знаю об их отличиях от перевертышей, но ничего о лекарстве. — У меня тоже пока ничего. Значит, ищем дальше. И вновь эти крошечные буковки, из-за которых меня скоро ждет потрясающая в своей ослепительности (буквально, потому как своими глазами я вряд ли смогу скоро смотреть на что-то) мигрень. Я скольжу взглядом по строчкам, морщусь от подробного описания способов убийств вервольфов, пока не… «В 1765 году, член «Хранителей знаний», Натан Максвелл выдвинул предположение, что исцелить ликантропию можно при помощи крови оборотня-инициатора и трав, закрепляющих эффект очищения». — Гейб! — восклицаю было я, но, повернув голову, обнаруживаю, что бывший архангел… Спит? Так и вырубился полусидя, прислонившись затылком к стене. Еще и надо мной смеялся, ага. Я поднимаюсь на ноги и, убрав все книги, накрываю заснувшего парня пледом. Проснется — переляжет так, как ему удобно, а моя задача на данный момент лишь не разбудить его. С чем я, вроде как, справляюсь вполне успешно, прихватив нужную книгу из комнаты и направляясь в ту, где обитаю сама. Тут, конечно, не так уютно, как в «логове» Габриэля, но хотя бы чисто. — Алло, Дин? — я набираю номер старшего Винчестера со своего телефона, — Как успехи с поимкой волка-инициатора? — Как раз прочесываем район, где происходили все нападения. Нашли что-то? — Окей, буду краткой. Нужна живая кровь и несколько растений, — перечисляю небольшой список из пяти пунктов. — Смешать, и эту бурду вколоть. Только вот… Дин… — я дохожу до самой сомнительной части сего мероприятия, — Только один из пятидесяти подопытных вервольфов выжил и исцелился. Остальные умерли в жутких муках. В трубке воцаряется молчание, прервавшееся тихим хмыканьем Винчестера. — Хоть какой-то шанс. Спасибо, Эм. И Гейбу передай спасибо, хоть он и придурок. Но несмотря на нелестную характеристику, голос кузена звучит почти по-доброму. — Обязательно. Напиши или отзвонись мне, как разберетесь с этим. — Ладно, Эм. Одновременно с раздавшимися в трубке гудками, я захлопываю книгу и несколько мгновений тупо пялюсь на название на обложке. «Углубленное изучение ликантропии». М-да, и меня даже это не удивляет, хотя, казалось бы, прошло меньше двух недель с тех пор, как я узнала о том, что сверхъестественное существует. И о том, что сама являюсь сверхъестественным. Только вот толку-то? Какой-то четко выстроенной системы управления способностями у меня нет. Габриэля просить об этом не получается, так как наше общение постоянно на грани чего-то, к чему я пока не готова. Не идти же мне к Чаку?! О, да, так и представляю… «Пап, а помоги мне с домашкой, которую ты же мне и задал?» Только вот отзывается что-то во мне на эту идею, та самая авантюрная часть, когда-то толкнувшая меня согласиться помочь Габриэлю в поисках Бога. «Эй, Чак, с дочерью не хочешь повидаться?». Почему-то именно к нему переноситься у меня выходит легко. Словно часть меня настолько сильно жаждет его присутствия, что готова протаскивать мою бренную тушку сквозь пространство. Неважно, как бы далеко он не находился. Когда я открываю глаза и оглядываюсь — я на каком-то безлюдном пляже. Светает, что сигнализирует о том, что я явно не в своем часовом поясе сейчас нахожусь, так как в Америке дело идет к ночи. Еле-еле шелестят волны, накатывая на берег и облизывая песок. Вокруг — ни души. Если, конечно, не считать Чака, устроившегося на шезлонге с книгой. — Присаживайся, — щелчок пальцами и рядом возникает второй шезлонг, на который я и сажусь, не до конца уверенная, что он не рассыплется от одного моего прикосновения. Мужчина рядом скептически щурится, реагируя на мое недоверие. — Эмми, я создал эту Вселенную. Неужели ты думаешь, что надежный шезлонг я создать не в состоянии? — У тебя тупое чувство юмора, — парирую, пожимая плечами и наконец-то позволяя себе растянуться во весь рост, — Я бы не удивилась, если бы он сломался подо мной, а ты бы начал сокрушаться, что я отъела себе филейную часть. — А от кого, по-твоему свое чувство юмора перенял Габриэль? Я издаю нелепый хрюкающий смешок и, пораженная услышанным, пялюсь на Чака. Гейб и он? — Слишком много я в них вложил, но они все равно оказались не тем, чего я хотел, — Чак же качает головой и выглядит настолько расстроенным, насколько расстроенным может быть мегаломаньяк — Дети не обязаны быть точной копией тебя. Неважно, архангелы они или люди. Несколько мгновений мне кажется, что я перегнула палку, потому что «отец» пристально смотрит на меня, словно бы… Выискивая что-то во мне? Или в моей внешности? — Ты — буквально от моей плоти и крови. Но и внешне, и по духу, ты — Кэмпбелл, как твоя мать и как мать Винчестеров. — Кста-а-ати, о Кэмпбеллах и прочих. Почему у моей матери все еще девичья фамилия, а я — Вашингтон? Если бы такая возможность вообще существовала, то я бы с уверенностью могла утверждать, что Бога я только что смутила. — Ну-у-у, в Вашингтоне мы неплохо провели время с Терезой… — Не хочу дальше слушать! Хватит и того, что вы, блин, дали мне в качестве фамилии название города, где меня заделали! — я зажимаю уши руками и на каждую попытку Чака открыть рот выкрикиваю «бла-бла-бла». Наконец, он сдается. Прекращаю и я, но смотреть на Ширли без неловкости не могу. — Поверь, у меня очень хорошая фантазия и представлять, как мои предки занимаются сексом — не то, что мне нужно сейчас. — А что нужно? Представлять себя и Габриэля? Я давлюсь воздухом, едва не умираю от накатившего кашля и бросаю недовольный взгляд на откровенно издевающегося надо мной Чака. — Это, если что, по большей части бравада с его стороны. Горизонтальная плоскость отношений ему знакома и привычна, так что ему гораздо легче свести все попытки сближения к шуткам про секс, чем подпустить кого-то достаточно близко в плане эмоций. — То есть, ты говоришь, что Габриэль, — выделяю имя голосом, — тот самый Габриэль, которого знаем мы оба, в душе — ранимая булочка, а злоебучей ехидиной он только притворяется? — Он — единственный из ангелов, кто смог полюбить человечество. Думаю, этот факт скажет тебе больше, чем все то, что могу рассказать о нем я. Я киваю. Мы молчим. Долго молчим. Уже наступил рассвет и я позволяю себе какое-то время залипнуть на красоте неба. Однако, сказанное Чаком не покидает мою голову, оставшись словно бы высеченным на подкорке мозга. «Единственный из ангелов, кто смог полюбить человечество». — Спасибо, Чак. Ты все еще мудак, но сегодняшнее взаимодействие было… Неплохим, — я поднимаюсь на ноги, — Отправишь меня назад? Бог салютует книжкой, щелкает пальцами и я вновь оказываюсь в своей комнате. Этим вечером мне есть о чем подумать.