***
Мысли были приведены в порядок, как только на пороге появился более желанный гость. Бежевое пальто с запылёнными серыми рукавами упало с вешалки дважды, и Ванда чуть дольше копошилась в коридоре с тканевой авоськой на плече, из которой выглядывала бутылка молока. Если смотреть со стороны, то мало кто смог бы предположить, сколько вынесла эта девушка. И сколько ей приходиться тянуть на себе сейчас. Облокотившись плечом о холодную стену, Леви невольно стал сравнивать её настоящую и её из прошлого. Определённо, два разных человека. Должно быть, так на него повлиял бесцеремонный визит журналистов. Белые волосы стали длиннее, ещё немного и они коснутся лопаток, но Ванда перестала обращать на них внимание, завязывая парой ловких движений тугой пучок. Глубокий шрам на лице побледнел, но всё ещё хорошо различим. И лишь он может служить напоминанием о том, какой ад она пережила. Глубокий шрам и… — Привет, — Ванда широко улыбнулась, заправляя выбившуюся прядь за ухо, подошла ближе и коротко коснулась своими губами его. Взбалмошный день немного прояснился, и Леви больше не мог хмуриться. — Надеюсь, ты не сильно скучал без меня? Завтра точно освобожусь пораньше. Леви невольно закатил глаза в ответ на обещание, которое из раза в раз оставалось несдержанным. От него не укрылся и тот факт, что Ванда очень быстро прошмыгнула мимо, на кухню, не потрудившись даже зайти в ванную, чтобы вымыть руки. — Как всё прошло? — нетерпеливо спросил Леви. Тишина. Шрам и поганая глухота: этим одарила её кровопролитная война. Ванда крутилась с авоськой, перекладывая купленные пачки с гречкой на верхние полки, встав на носочки. Неприятная догадка засела на подкорке, но Леви поспешил отогнать её подальше. Возможно, она просто хотела поделиться хорошими новостями не в прихожей. Кого он обманывал? За это время он без труда определял, когда Ванда хотела увильнуть от ответов, когда она грустила, несмотря на смех, и когда чувствовала себя подавленной. Леви осторожно положил руку на её плечо, отчего Ванда вздрогнула, крепче сжимая в руке полупустую сумку. За её спиной может хоть бомба разорваться, а она всё равно не услышит. — Как всё прошло? Пальцы медленно задвигались перед её носом. Для кого-то это лишь непонятные знаки, но для Ванды единственный способ общаться. За исключением блокнотов, которыми Леви редко пользовался. Писать левой ему было настолько непривычно, что и без того неровный почерк стал совсем нечитаемым. И он перестал что-либо писать. — Да ничего интересного, — неожиданно бойко проговорила она, махнув рукой. — До сих пор занимаемся восстановлением подачи электроэнергии в северную часть Марлии. Рутина, что уж тут сказать. Тебе будет неинтересно. — Ты знаешь, о чём я. Что сказал врач? Диагнозы, которые он читал в её медицинской карте, заставляли её отчаиваться всё больше. Ванда старалась этого не показывать и только единожды заплакала при нём. Когда один из врачей, непонятно как такого допустили до работы с людьми, оповестил, что не стоит строить больших надежд, чтобы последующее разочарование не так болезненно сказалось на её здоровье и не усугубило состояние. Они сидели в гостиной, прижавшись друг к другу, и очень долго разговаривали. Леви изо всех сил старался поддержать её. Заверить, что они со всем справятся. Потому что он больше всего на свете хотел, чтобы для неё этот кошмар наконец закончился. — Я в очереди. Всё хорошо. — Скажи, как есть. — Как есть, говоришь? — усмехнулась, откладывая продукты в сторону. Тяжело вздохнула. Сердце пропустило удар от волнения. — Операция очень сложная. В Марлии такую не проводят. Это у них уже заготовленная фраза. Могли бы уж промолчать, но они десять минут рассказывали в подробностях, где и что может дать осложнения. В Октэвее в одной клинике, они делают что-то подобное. — Значит, они направили твою карту в Октэвей? Леви прекрасно понимал, какой ответ получит. Под зелёными глазами залегли глубокие тени. Они перестали игриво поблёскивать уже очень давно. Ванда прикусила губу, разочарованно помотав головой, сдавленно прошептала "нет". Снова. — Идиоты. Почему они тебе отказали? Было видно, с какой настойчивостью Ванда старалась держать себя в руках и не показывать того, что ей невыносимо больно. Очевидное хотелось запрятать подальше и сделать вид, что её никак не это не волнует. Леви уже подумал отложить этот дерьмовый разговор, но она внезапно ответила: — Леви, ты же помнишь, кто я, — тонкие брови сдвинулись к переносице. Нет, он не понимал, что она имеет ввиду. Человек. Она обычный человек, как тысячи других. Она особенный и дорогой для него человек. Какими были их погибшие друзья. — В международной прессе творится полный хаос. Обвиняют всех подряд. Я у них демон во плоти. Предатель, который помог организовать геноцид и...о, лучше бы я не читала ту газетёнку! — Ванда презрительно поджала губы, скрестив руки на груди. — Марлии я нужна как инженер, и они готовы простить мне мои прошлые грехи. Но остальная часть мира не желает ничего слышать об учёной, работавшей над сыворотками титанов и переметнувшейся на сторону агрессоров. — Ты сражалась на их стороне. Защитила бóльшую часть населения, предупредила всех об опасности. Они не могут просто закрыть на это глаза. Ванда сильнее натянула рукав рубашки, беспокойно теребя белую пуговицу на нём. Дёрнулась, когда Леви взял её за руку и оголил тонкое запястье. В груди чёрным пламенем загорелась злость. — Откуда синяк? Фиолетовое пятно расплылось по коже, как чернильные разводы по листу бумаги. — Леви, всё хорошо. Честно. Это последнее, о чём стоит думать, — заверила Ванда и слабо улыбнулась. Леви не желал и слушать, что она там говорит. Непозволительно. — Несмотря на все старания Армина и остальных делегатов в мире ненависть к эльдийцам так просто не пройдёт. Марлийцам нужно время, чтобы ужиться с ними. От одной мысли, что она пытается оправдать то, что произошло, Леви напрягся всем телом и стиснул челюсть. — Кто посмел тебя тронуть? — Поцапалась с одним ярым марлийцем, — она отмахнулась. — Мы просто поспорили. — Что за мерзость может поднять руку на девушку? — Всё хо-ро-шо. Повторяю, ничего серьёзного не произошло. Ванда качнула головой, подаваясь вперёд. Руки обвились вокруг шеи, приятно заскользили по выбритому колючему затылку. Леви не переставала съедать досада. Что его не было рядом, чтобы защитить её. Что он допустил подобное отношение в сторону любимого человека. Она приблизилась к его лицу, нежно провела по неровной от шрамов щеке и замерла, вглядываясь в затянутый бельмом глаз. Её улыбка была сплетена из грусти и сожалений, казалась покрытой хрупкой ледяной коркой. Ванда осторожно коснулась своими губами его, непроизвольно заставляя Леви расслабиться и глубоко вздохнуть, наклонив голову чуть набок. Он притянул её хрупкое тело к себе, заключая в крепкие объятия. Нос уткнулся в шею, вызывая по телу лёгкую дрожь. Леви готов поклясться, что больше не допустит, чтобы её хоть кто-то тронул пальцем или оклеветал. Не позволит ей чувствовать себя одиноко, потому что она того не заслуживала. — Давай отвлечёмся хоть на пару минут от всего этого ужаса. Забудем что мы имеем к этому отношение, — с мольбой попросила она, выдыхая слова в приоткрытые губы. Как же ужасно больно слышать это от неё. Они бессильны перед обстоятельствами и способны надеяться лишь друг на друга. Тихий голос надломился. Его перекрыло хриплое дыхание, смешавшееся с монотонным дребезжанием холодильника. Разорвав поцелуй, никто не спешил отстраняться. Прижавшись друг к другу лбами глаза в глаза, они стояли неподвижно и старались отпустить ещё один день. Чтобы завтра надеяться на лучшее. Подобная тишина приносила умиротворение и не была похожа на ту, что тяжёлым грузом опускалась, когда Ванда уходила. С её присутствием всё приобретало смысл. — Тебе никто не причинит зла. Ясно? — уверенно сказал Леви. — Я серьёзно, Ванда. Больше такого не повторится. — Знаю. В её руках снова зашуршали оставшиеся неразложенные продукты. Ванда крутилась на кухне, будто нарочно медленно перекладывала зелёные яблоки в стеклянную плошку. Она что-то не договаривала, но донимать её ему не хотелось. Леви обязательно будет рядом, когда она сама захочет поделиться своими тревогами. Мысль, посетившая голову Аккермана, казалась ему здравой. Ванда предлагала это пару дней назад, но он всё отказывался. По крайней мере, это поможет им отвлечься сегодня от дурных мыслей. Как она и хотела. — Давай сегодня прогуляемся.***
Пронизывающий холодный ветер мёл по покрытому лужами асфальту жёлтую листву. Нагие деревья сиротливо тянулись к заволочённому плотными тёмными тучами небу, словно выпрашивая у него тепла и защиты. Осень в этом году выдалась холодной и дождливой. На удивление, людей в парке было мало. А те, что были, предпочитали укутаться сильнее в тёплые куртки и со стаканчиками ароматного чая или кофе прохаживаться у фонтанов. Они же шли в противоположном направлении, где на лавочках сидели от силы два-три старичка со сборником кроссвордов. Коляску, которая катилась перед ними на всякий случай, Леви предпочитал не замечать. Опираясь на трость, Леви вёл за собой под руку девушку, которая постоянно крутила головой по сторонам в попытках подметить как можно больше мелочей, которые бы помогли ей представить в голове, как звучит парк. Щебетание воробьёв, охотящихся за хлебными крошками и зернышками, которые от скуки бросают им прохожие, хруст маленьких веточек под ногами и детский смех. — Тебе лучше сесть. Ты ведь уже устал, — Ванда наклонила голову немного в бок, теребя рукав его чёрного пальто. Должно быть, заметила, что они замедлились. — И не стоит перенапрягаться, чтобы после у тебя опять не болела поясница. Леви нехотя кивнул, принимая её правоту. Ванда всегда подмечала изменения в его состоянии и по возможности находила решения нескончаемых проблем. Это было для него непривычно, ведь он сам, по сути, не может ответить тем же, потому что изо дня в день бóльшую часть времени он проводит в сидячем положении. Они уселись под некогда тенистым клёном на жёлтой деревянной лавочке. Неподалёку стоял железный стол с репродуктором. Из сетчатого круглого отверстия тихо звучала неизвестная Леви песня. Откинувшись на холодную, чуть влажную спинку, он устало прикрыл глаза, поглаживая большим пальцем её запястье. — Красивая мелодия, да? Сердце застучало в разы быстрее, и Леви замер с приоткрытым ртом, в нерешительности глядя на неё. Ему ведь не показалось? Ванда тихонько усмехнулась. Отведя взгляд, покачала головой. — Нет, я не слышу, — словно прочитав мысли, сказала она и принялась поправлять серый шарфик на шее. — Просто ты пальцами отстукиваешь ритм и головой слегка покачиваешь. Вот я и предположила, что здесь играет музыка. Так вот в чём дело. Леви разочарованно выдохнул, хоть и не надеялся на чудо. Может, всего на мгновенье подумал, что оно случилось. Вот так, посреди парка, в их совершенно не чудесном мире произошло что-то правильное. — Какая музыка играет? Весёлая? Ванда нетерпеливо елозила на скамейке, прикусив нижнюю губу. Она буквально светилась неподдельным интересом ко всему, чего не могла понять сама. Но как объяснить совершенно простые звуки. Как объяснить, что за мелодию он слышит? Музыку нужно слышать, чувствовать. Это нечто духовное, что не каждому получиться выразить собственные ощущения словами. — Это песня. Поёт высокий женский голос. Ритм незамысловатый, но отчётливо слышны барабаны. Не знаю, как объяснить...но она довольно приятная. Похожа на ту, под которую мы танцевали на ярмарке. Её глаза засветились зелёными огоньками, когда Леви, хоть и неумело и абстрактно, пытался объяснить, что слышит прямо сейчас. Будь он на её месте, точно бы ничего не представил себе. Но она, похоже, вообразила нечто невероятно прекрасное. В горле комом встало острое чувство вины, которое всегда появлялось в подобные моменты, но тщательно скрывалось Аккерманом. Он был рядом. Когда это произошло, он должен был остаться и...что-то изменить. Определённо, был какой-то выход, хоть что-то что смогло бы помочь ей. А его там не было. — Действительно интересная музыка. Раз даже ты обратил на неё внимание! — смеясь, сказала она. Леви улыбнулся в ответ. Улыбка неизменно появлялась, когда он видел её такой. Когда на её розовых щечках играют ямочки, когда линия шрама искривляется и становится едва заметной, когда непослушные белые волосы треплет ветер. Когда у него проскальзывает мысль, что в паре сантиметров находится его любимая. Женские ладони скользнули в карманы пальто. Что не укрылось от Леви. — Замёрзла? — приблизился, касаясь горячими губами вздёрнутого кончика носа, скривился. — У тебя и нос холодный. Сляжешь с температурой завтра, после такой прогулки. — Мне не холодно. Это всё ветер, — отмахнулась Ванда, попытавшись извернуться, но Леви всё равно притянул её к себе в попытке согреть. Тихий смешок заставил его вздрогнуть. — Но так и правда лучше. Леви неторопливо гладил белёсую макушку. Им о стольком нужно думать, чтобы всё когда-нибудь пришло в норму. Эти полгода остались в их воспоминаниях тёмным смутным пятном. Единственное, что придавало им сил — это вечера, подобные сегодняшнему, когда время словно останавливалось только для них, и они могли спокойно наслаждаться теплом друг друга. Поэтому, если бы ему предложили забыть эти месяцы, Аккерман без раздумий бы отказался. — Кстати, — вспомнила Ванда, нарушая их тишину, — Ко мне сегодня утром приходили журналисты, представляешь? Говорили, что хотят выпустить большой репортаж о жизни на острове. Так они и до неё добрались? Только Леви забыл об этом инциденте, как выясняется, что донимали не только его. — К тебе тоже? — В смысле, тоже? — Ванда удивлённо хлопала глазами. — Вот уж шустрые ребята, а так и не скажешь по ним. И что ты ответил? Я думаю, что это неплохая идея. Стоит попробовать. — Ванда... — Леви устало потёр виски, но девушка его не поняла. Тогда он вновь принялся очерчивать в воздухе выученные знаки. — Они просят рассказать о подвигах. Им нужна интересная история, которой у меня нет. Девушка прищурилась, отстранившись. Во взгляде прослеживалось возмущение, в нём прибавилось решительности. — Почему это нет? Неужели ты думаешь, что тебе не о чем рассказать? — А что мне им говорить? О каких подвигах рассказывать? Улыбаться и показывать им выданные в Марлии медали? Для чего этот напускной фарс и звучащее как насмешка "герой"? — Но ты и правда герой. — Я солдат. И героического я ничего не делал, в отличии от других. Я выполнял приказы, только и всего. То, кем они меня считают, не больше, чем выдуманный образ из фантастических романов. Ванда ненадолго замолчала, потирая кончик носа, как делала всегда, когда крепко задумывалась. Песня закончилась, и на смену ей пришло воробьиное трещание. Одна птичка, не стесняясь, села на краешек лавочки и с интересом рассматривала пару, будто что-то понимала. — Ты герой самой масштабной войны этого века , хочешь ты того или нет, — она крутила в руках жухлый побледневший кленовый лист, и сама Ванда, кажется, побледнела, заговорив тише. — Но ты такой не один. Вас был целый корпус героев. Героев, которые отдали свои сердца на благо человечества. Каждый разведчик рисковал своей жизнью, чтобы люди, наконец, перестали бояться. — Армин и остальные сейчас занимаются политикой. — Недостаточно хорошо. Они налаживают связи с островом. Но то, что происходит здесь... Ванда резко замолчала, запуская пальцы в спутанные волосы. Леви не понимал, что она имела ввиду, но её явно терзала досада. Журналисты тоже упоминали что-то подобное, но тогда Леви не придал этому значения, считая, что это лишь повод надавить на него. — В чём дело? Ванда колебалась, прежде чем ответить. — Знаешь, почему мы с тем типом повздорили? Он ссорился с кем-то, я попросила сидящую рядом девушку объяснить на пальцах, что происходит, — её взгляд смотрел куда-то в пустоту, устремляясь куда-то вглубь парка. Где находился крупнейший уцелевший порт. — Он сказал, что то, что эльдийцы называют Разведкорпусом — террористическая группировка. Мол, её создали для защиты острова и уничтожения марлийцев. Как тебе такое? И поэтому вмешалась. А потом и завязался спор. Наверное, не стоило, потому что было понятно, что его не переубедить, но...я так разозлилась. Так вот в чём дело. Это многое объясняет в её поведении. И Леви, наверное, поступил бы точно также. Идеология, которую пропагандировали десятилетиями, не может исчезнуть из памяти по щелчку пальцев. И многие не принимали того факта, что эльдийцы больше не представляли угрозы, приписывая им самые разные зверства. — Я вспомнила о Ханджи. Об Эрвине. Они не заслуживают того, чтобы их цели и желания обрести свободу забылись, — дрожащим от бессилия голосом в ней говорила обида. Холодная рука крепко сжала его запястье, впиваясь ногтями в голую кожу. — Нужно сделать это ради них. Не ради себя. Ради тех, о ком мир не знает. Леви поражённо молчал. Не мог не согласиться, но где-то в глубине душа клокотала непостижимой грустью. Почему он обязан делать это? Заслужил ли он такого? Разве не должен говорить более достойный? Все, кто погиб, имели право быть здесь и не бояться смерти от рук титанов. — Им бы тут понравилось, — Леви отвёл взгляд, проводя указательным пальцем по лицу с затянувшимися ранами. — Четырёхглазая бы засела в лабораториях, а Эрвин... — запнулся, едва произнёс имя вслух. Остановился, восстанавливая образ главнокомандующего. Погибшего друга. Он, как никто другой заслуживал увидеть, насколько огромен мир, в котором они жили. Ванда тихонько приобняла его в знак поддержки. И ему действительно стало легче. Теплее и спокойнее, когда она его слушает. — ...он бы не сидел на месте. Точно бы нашёл способ, как убедить всех в том, что эльдийцам можно верить. Это же Эрвин. — Это же Эрвин... — шёпотом повторила Ванда. Новый порыв ветра закрутил вихрем опавшую листву. А перед серыми глазами всё появлялись и появлялись знакомые лица, надёжно запечатлённые в памяти. Смеющаяся Петра, хвастливый, но надёжный Оруо, Гюнтер и Эрд, которые умели подбодрить словом и помочь в трудную минуту. И ещё много-много других, укутанных в изумрудные плащи с нашивкой Разведкорпуса. Со своими надеждами, целями, мечтами и страхами. Разные, но объединенные одним желанием. Корпус. Они молчали долго. Напротив сидящий на такой же жёлтой лавочке дедушка успел разгадать кроссворд и уже собирался уходить, бросив мельком взгляд на них. Среди глубоких морщин, кажется, мелькнуло нечто схожее с сочувствием. Но Леви вполне могло и показаться. Хотя, что о них думали другие, когда видели искалеченного мужчину и замечали, что его спутница глухая? А Леви и всё равно. Что бы не думали. Главное, что он её любит. Тысячу раз любит. Любит, но никак не может ей этого сказать. Точнее, она не может услышать. — Помнишь, ты хотел открыть чайную? — вдруг спросила Ванда, выводя Аккермана из размышлений. — Как давно это было. А мы совсем и забыли в этой суматохе. Нужно будет всерьёз задуматься об этом, не считаешь? Леви быстро кивнул. Подумать не успел, а уже согласился с ней. Чайная. Звучит хорошо, хоть он и мало представлял, что это может стать когда-нибудь реальностью. В окружении ароматных трав и различных сортов, купленных по тому сборнику, что когда-то ему подарила Ванда, должно быть, наступит долгожданный покой. И они перепробуют десятки, сотни чаёв. И никуда им не нужно торопиться. "Какая сентиментальная мысль", — он усмехнулся. — Сперва нам нужно задуматься о твоём здоровье. — Сперва-сперва, — разочарованно передразнила Ванда. — Мы всё откладываем. Но кто знает, может эти бесконечные хождения по врачам не принесут своих плодов, — потупила взгляд. — Я хочу сказать, что...наверное, почти смирилась с тем, что... Леви несильно щёлкнул ей по лбу. На что Ванда возмущённо вскинула брови. — Не продолжай. Не хочу слышать об этом. — Леви, я ведь просто рассматриваю все варианты. Ситуация сейчас... — У тебя один вариант. И когда ты вновь сможешь слышать, то... — Что? Что будет тогда? Мир не перевернётся от этого. — Но твоя жизнь изменится. И моя тоже. Поэтому не смей допускать таких мыслей. До первой операции ты твердила это при каждой встрече. Моя очередь. —Ну и ладно, — фыркнула она, закатив глаза. — Снова поговорю с министерством завтра. Или послезавтра. Может, они дадут разрешение на выезд из страны. Тогда всё станет чуть проще. — Я пойду с тобой. — Не глупи, Леви. В прошлый раз я ждала приёма несколько часов. А тебе нельзя так перенапрягаться. — Я не хочу, чтобы к тебе снова кто-нибудь приставал. — Справедливости ради, я сама пристала к нему сегодня. Но каяться не стану. Его слова отвратительны, — Ванда глубоко вздохнула и посмотрела на наручные часы с серебристым ремешком. — Пойдём домой? Поздно уже. На небе ярко блестели высыпавшие звёзды. Над головой повисла полная луна. Её желтоватый отблеск слабо освещал территорию опустевшего парка, заставляя голые деревья отбрасывать густые тени на липовую аллею, приятный аромат, от которой ветром разносился по самым укромным уголкам. Леви внезапно осознал, что когда он задумывается о доме, о будущем, неизменно и там и там фигурирует Ванда. Вот она в лёгком летнем платье небесно-голубого цвета стоит на пороге их чайной. А вот он приходит в их дом. Светлый, уютный, такой, о каком они оба мечтали. Леви встал вслед за Вандой, привлекая её внимание. Она растерянно, но с интересом ожидала дальнейших действий. У Леви ведь есть право быть счастливым? Тогда почему бы не забыть о том, что их сдерживало, и, наконец, сделать шаг вперёд? — Выходи за меня. Кленовый лист выпал из её рук, но, подхваченный ветром, взмылся ввысь, не достигая земли. Её глаза округлились и стали похожими на блюдца. А Леви впервые за долгое время ощутил трепетное ожидание и стал похож на обычного мальчишку, впервые признающегося в любви соседской девчонке. У него так ещё ни разу не было. — Что? — проронила она осипшим голосом. —Ты точно правильно показал? Просто я не думаю, что... — Я не ошибся, — поспешил заверить её Леви. Воздуха вдруг перестало хватать. — Ты выйдешь за меня, Ванда? По ней было видно, что она до сих пор не принимала его слова всерьёз. Конечно, после того, как он когда-то обмолвился, что не видит смысла в пышных торжествах, наверное, не сразу поймёшь, с чего такая перемена. А Леви лишь внезапно понял, что сейчас хочет только этого. — Мы ведь думали отложить это до момента, как всё наладится. Ты сам так говорил, — её взгляд был прикован к бывшему капитану Разведкорпуса. Испуганный, нерешительный, будто искал подвох. — Почему сейчас? Ты говорил, что не видишь смысла в свадьбе и... — Пока мы не начнём двигаться дальше, ничего не поменяется. И первое, что я хочу сделать, это показать, что я действительно хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Я не хочу тебя терять. Не хочу расставаться. Я хочу, чтобы ты была счастлива, — на одном дыхании, поспешно он проговаривал всё, что пытался показать ей жестами. Он ощущал стойкое желание всё равно сказать об этом вслух. Чтобы хоть этот маленький воробей услышал их. Но Леви вдруг опомнился: — Если это было слишком резко, ты можешь не отвечать сейчас. Я всё понимаю и не давлю. Мы взрослые люди. — Нет... — помотала головой она, медленно опускаясь на скамейку, не переставая держать тыльную сторону ладони у лба. — Хотела бы я услышать, как ты бы сказал мне об этом. — Когда ты поправишься, я готов делать тебе предложение каждый день. На него посмотрели самыми невинными и чистыми глазами, что он когда-либо видел. Леви никогда от своих слов не откажется, каков бы её ответ не был. Ванда заставила его поверить в то, что он может быть счастлив. В то, что после борьбы есть целая жизнь, которую можно прожить так, как им захочется. Им обоим. Ванда засмеялась, вытирая рукавом своей куртки влажные зелёные глаза. — И признаваться в любви? Леви ответил быстро, без намёка на сарказм или шутку. Он действительно был готов, если это потребуется. — И признаваться в любви. — Правда? — В её глазах застыли новые слёзы, и она громко шмыгнула носом, снова усмехаясь. И это было совсем по-детски наивно. — Тогда им придётся сделать ту операцию, иначе я от них не отстану. По его телу проходят волны приятной дрожи. На улице, именно на этой лавочке, царило жаркое солнечное лето. Для них двоих и больше никого. — Так ты согласна? — Да, Леви. Да, да, да! Ванда засияла и бросилась ему на шею, не переставая смеяться. Леви вовлёк её в долгий чувственный поцелуй, который должен был стать началом новой главы в их жизни. — Это было не слишком романтично? Извини,— Леви тоже хрипло засмеялся. Было очень сложно сейчас показывать то, что он говорит. Мысли не переставали путаться в голове. — У меня нет кольца, но мы купим его завтра. Пойдём и выберешь, какое понравится. — Это неважно! Всё неважно! — Ванда поджала губы и быстро смахнула узенькую мокрую дорожку с розовой от холода щеки. — Думаю, я всё-таки счастлива. На самом деле я счастливее многих. Я о таком и мечтать не могла. Спасибо, Леви. За всё.***
В гостиной было душновато, поэтому Леви, вздохнув, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, давившую на горло. Сухость во рту, возникшую пару минут назад, он старался отогнать горячим зелёным чаем. Сегодня был особенный день, к которому Аккерман морально готовился с неделю. Белый туалетный столик перед ним заставлен тремя чашками, а в его центре — фарфоровая вазочка с песочным печеньем, испечённым Вандой утром. — Итак, спасибо, что всё-таки согласились, мистер Аккерман, — начал Булворд, раскладывая на столе несколько папок, скреплённые красными скрепками. Неосознанно в нём зародилась тревога, но когда Ванда уселась рядом с ним, она быстро улетучилась. — И вам, мисс Палмер. — Миссис Аккерман, — поправил Леви. Ванда чуть сдвинула брови в лёгком недоумении. Не понимала ни слова, а показать на пальцах никто не удосужился. Вот уж интересно, чего это у Леви румянец на щеках проступил? Хотя она догадывалась. — Конечно, — сдержанно кивнул Булворд, косясь на коллегу с понимающей улыбкой. Ванда тихонько хихикнула, когда Бернстайн одобряюще качнул головой и показал "поздравляю". Булворд и Бернстайн изначально не вызывали у неё доверия, хоть последнего она и знала лично. Он был не безызвестным репортером. Оказалось, что Булворд - это выходец из гетто, эльдиец, мечтавший о карьере журналиста. Простой мужичок пришёл на порог к его дому и твёрдо заявил о намерении учиться. Несмотря на то, что Бернстайн был чистокровным марлийцем, он не разделял всеобщую ненависть к целому народу. Но найти общий язык с Булвордом удалось не сразу. Немного поработав сообща, они пришли к выводу, что их долгом является открыть людям глаза и рассказать историю, в корне отличавшуюся от тех легенд, что ходили о демонах Парадиза. Если эти люди всё-таки смогли поладить, может, и остальные смогут? Нужно запастись терпением и не переставать верить в то, что однажды, возможно, через сотню лет, но эльдийцы и марлийцы назовут себя единым народом и прекратят вражду. — Мы бы хотели начать издалека. Позволите? Пока Ванда задумалась, Бернстайн уже копошился в коричневом небольшом саквояже с потёртой ручкой и поржавевшим замком, выискивая что-то определённое. Перед ними легла запятнанная тёмными каплями нашивка с обуглившимися чёрными краями. — Этот символ, насколько нам известно, имел особое значение в жизни Парадиза. Что он означает? Леви понял, что с трудом подбирает в голове ответ. Столько всего пронеслось в изумрудных плащах с крыльями за спиной. Тысячи жизней отдавали честь, гордо прижимая кулак к этой нашивке. — Этот знак говорит о людях, которые стремились изменить мир к лучшему. Ванда опустила голову на широкую грудь, скрытую тёмной рубашкой. Она не слышала, о чём рассказывал её муж. Пыталась угадать, напрячься и ловить каждый его вздох, вибрацию от связок. И думала. О том самом времени, изменившем её полностью и подарившем ей как любовь всей жизни, так и осознание, кем она является. Она обязательно купит эту книгу. Прочтёт её залпом в первый же день, не отрываясь. Поставит на самое видное место и не допустит на ней ни пылинки. И вспомнит о сердцах, бившихся в унисон во имя свободы.