Бок о бок с дьяволами

      В гавани с самого утра было шумно. Порт был полон людьми и кораблями. Кристально чистая вода омывала бока последних, пока команды спешно заполняли трюмы всевозможным товаром или же выставляли трапы для выгрузки на твердую землю пассажиров.       Леви с особой тщательностью осматривал каждого: вот невысокая женщина, уже в возрасте, но имеющая силы вести под руку спотыкающегося на каждом шагу мужа. Вот совсем юный парень, который прямо с парохода махал руками своим родителям.       Люди сходили с корабля, разбредаясь по территории порта. Словно песок, уносимый ветром.       Но нет её. В который раз Леви оказывается здесь в надежде, что встретит её, но, увы, смотрит лишь на незнакомые ему лица. — Дядя Леви, снова нет, — разочарованно, совсем тихо сказал Фалько, косясь на инвалидную коляску. — Но вы не расстраивайтесь. Обмен пленными ведь только в третий раз произошёл. Наверняка, она прибудет на следующем корабле.       "Дядя Леви" - так его впервые назвала Алиса, её сестра, которая с детским неподдельным интересом вглядывалась в его лицо. Тогда он чувствовал настоящее смятение и непонимание: отчего мог привлечь внимание ребёнка? И то, что её семья, как и она сама, приняли его, несмотря на его холодность, и показали, что такое дом, где тебя ждут.       Даже будучи прикованным к инвалидной коляске, которую Леви ненавидел всем сердцем, он всё чаще мечтал о создании своей собственной семьи вместе с ней. Только с Вандой и никем больше. Жить вместе. Только вдвоём, без снующих туда-сюда солдат. Весь дом - только их.       Но о Ванде не было вестей все эти два месяца. Именно столько прошло с момента последней битвы с Эреном. Отсутствие какой-либо информации с каждым днём угнетало его всё больше. Даже врачи разводили руками, говоря, что это пагубно сказывается на его результатах. Но Леви было плевать на их слова. Он посещал занятия только потому, что коляска в последнее время действительно стала центром его ненависти.       Что и говорить, без возможности уверенно ходить Леви потерял самого себя. Вся его жизнь держалась на постоянном движении: на вылазку, на миссии - хоть куда, но только идти. А теперь он, как истинный старикашка, нуждался в опеке двух мелких сорванцов. — Пойдёмте, мы проводим Вас до дома, — заключила Габи, стараясь не смотреть на бывшего капитана. — Заедем ещё к Армину. Он и остальные, должно быть, с марлийцами в главном корпусе.       Проезжая мимо красочной витрины магазина, Леви мельком взглянул на себя и тут же скривился. Уродливые шрамы "украшали" его лицо, проходили сквозь залитый бельмом глаз и тонкую губу, спускаясь ниже, к шее и плечам.       Он чуть не погиб в той битве. На секунду отвлёкся и если бы не Конни, то пропал так же, как и сотни его сослуживцев в пасти титана. Но Леви выжил, сам не зная, каким чудом. Но он сейчас дышит.       А значит, и она должна. Ванда не может, просто не может умереть раньше него, вот так, будучи вдали.       Все те четыре мирных года, что у них были, Леви вел себя просто как идиот. И сейчас он всё чаще склонялся к мысли, что это действительно так. Сколько шансов у него было просто держать её за руку, не отпускать ни на секунду, касаться её мягких, заправленных за ухо волос и шептать ей обо всём подряд, просто потому, что ей это нравилось. От этого она вечно улыбалась, тем самым вызывая в глубине души странные чувства.       Леви вжался в инвалидную коляску и недовольно одёрнул пиджак, отгоняя от себя то, о чём сейчас подумал.       Это не странные чувства. Это просто он слабак, неспособный признавать очевидного. Пытаясь скрыть свои желания, Леви закапывал не только себя, но и её тоже. И он никогда себе этого не простит. — О, капитан, Вы вновь пожаловали к нам! — бодро сказал Жан, вскакивая с места, чему последовали и остальные. — Я больше не капитан, или вы забыли? Не утруждайтесь официальным приветствием, — небрежно бросил Леви, осматривая всех присутствующих.       Действительно, как инвалид может быть капитаном? Теперь, как бы ужасно это не звучало, он бессилен и вынужден уступить место более молодым. Он каждый раз говорит об этом, и каждый раз его отряд (бывший отряд) забывает или попросту не знает, как иначе обращаться к нему.       Леви и сам не имеет понятия. — О ней ничего не известно? — коротко, будто это самый обычный вопрос, который можно задать при случае любому знакомому, осведомился Леви. — Нет. Её не было на сегодняшнем корабле? — так же коротко ответил ему Армин и отвёл глаза. — Не было, — стиснув челюсть, процедил Аккерман. — Парадиз может дать внятный ответ: жива ли она? — Мы запрашиваем подтверждение уже в который раз, но его будто пропускают мимо, — включился в разговор Конни, но поспешил добавить: — Мы думали об этом, капи…да, мы думали об этом, в общем. Ванда - стратегически важное лицо, и если бы она была мертва, то Парадиз бы сообщил об этом. У них нет внятных причин скрывать её…смерть. Но они молчат, а это повод верить в её скорейшее возвращение. — Н-да. Вера далеко не уведёт, — сдавленно сказал Леви и коснулся рукой шрама на щеке. Теперь он не принимал участия в международных делах, а только осведомлялся о них у своих бывших подчинённых. — Учитывая то, что когда-то рассказал Джонс, и то, что Ванда, рискуя жизнью, оповестила всех о надвигающейся опасности, Марлия готова дать ей убежище. Всё-таки она многое сделала для страны. А сейчас вообще сложно судить о чужих грехах. — Мы делаем всё возможное, чтобы побыстрее решить этот вопрос. Для нас Ванда тоже не чужая, и мы стараемся изо всех сил, чтобы узнать о ней как можно больше. — Но просто к слову, — вдруг начал Жан, но его резко оборвал Армин. — Не надо. Я ведь просто предположил. Жан, перестань. — О чём речь? Выкладывайте, — тон его голоса лишь в редкие моменты становился, как в старые времена, командным. И его до сих пор с опаской слушались. Леви хотелось усмехнуться от этого, но он не мог. — Просто…Армин выдвинул теорию, что она могла специально не давать о себе знать. Вдруг она связалась с островом и живёт со своей семьёй там. Знаю, это глупо, но она всегда очень дорожила ими. И Армин предположил, что… — Достаточно, — грубо прервал его Леви и, готовый уже уходить, спросил: — Когда следующий корабль? — Через пять дней, в субботу. Капитан, — Армин потупил взгляд, сжимая покрепче кулаки. Набирался смелости, что ли? — Мы все верим в то, что она жива. А мои слова...не берите их в голову, это просто размышления.       Леви никогда не задумывался, что Ванда могла бы захотеть остаться на острове. Хотя, учитывая, что отец и сестра находились там, это делало версию Армина слишком правдоподобной.       Настолько, что Аккерман почувствовал в груди полное опустошение. Он мог ждать днями, неделями, но она попросту не хотела являться к нему.       Он ведь не её семья. Не успел ею стать. — Отвратительно.       А потом скользнула мысль, тяжело принятая сердцем: оно ведь и к лучшему. Кто захочет тащить на себе такого изувеченного инвалида, каким стал он? Просто ненужный балласт, который будет то и дело тянуть её вниз. Леви даже встать без чужой помощи не может, а врачи прогнозируют ему всю жизнь таскаться с тростью. И это в наилучшем варианте, если он вообще встанет. Но какой смысл, если её не будет рядом?       А Ванда заслуживала только счастья, даже если это счастье даст ей кто-то другой.       Леви попрощался с Габи и Фалько, которые не смели беспокоить Аккермана в такие моменты, и захлопнул дверь небольшого дома, выделенного ему в качестве награды за заслуги в бою.       Тошно вспоминать, но ему и медаль какую-то вручили. Леви толком на неё не взглянул. Валяется теперь незнамо где. Смысла в ней он не видел. "Словно насмешка", думалось ему.       Но, несмотря на все мысли, возникшие у него сегодня, Леви, скрипя до дрожи отвратительной коляской, всё же подъехал к столу, на котором стоял небольшой календарик, и отметил цветным карандашом субботу.       Он не перестанет верить в данное ими обещание.

***

      Одна и та же осточертевшая ему гавань. Что в понедельник, что во вторник, что в субботу — картина ни разу не поменялось. Даже немного.       Тошнотворная, непривычная глазу обычного разведчика, она стала всё больше давить на него своей серостью. Каменные улицы, гудящие автомобили. Где знакомые ему леса и маленькие, напичканные рядом друг с другом ветхие домики?       Корабль снова издал приветственный гудок и выпустил ввысь огромное количество пара.       Леви поморщился. Такой же пар он видел когда-то от титанов. Вообще, он часто стал замечать, что привычные здешним жителям вещи пробуждали в нём не самые лучшие воспоминания, от которых становилось только хуже. Вернулась бессонница: он только закрывал глаза и, услышав звук проезжающего мимо автомобиля, вскакивал с мыслью, что это очередное вторжение.       Но нет. Теперь вторжения ждать не приходилось, как и жить от вылазки к вылазке. И в одиночку Леви не мог с этим справиться, так как просто не знал иной жизни. Хоть Габи и Фалько старались, как могли, помочь ему адаптироваться. Даже водили в книжный клуб — совсем ополоумели. Было удивительно, что они вообще больше остальных озаботились его состоянием.       Самым страшным для Аккермана было время, когда ему приходилось оставаться одному в пустом доме. Тогда все его мысли так и норовили лишить его сна, заставить зациклиться на них и без устали пялиться в потолок.       Ему не хватало Ванды. Не хватало того тепла, которое собиралось вокруг неё и которым она всегда спешила поделиться с ним.       И вот сейчас люди опять неспешно начали покидать корабль по только что выпущенному трапу. Один за другим, как вереница одинаково серых незнакомых лиц.       И тут что-то белое промелькнуло в толпе и исчезло в ней же.       Леви напрягся. Это уже иллюзии? Ему показалось?       Но вот снова. Белая макушка почти расталкивала людей, нарушая их ровный строй. Лёгкими прыжками фигура оказалась на земле и принялась крутиться вокруг себя, оглядываясь.       Сердце пропустило один тяжёлый удар, когда Леви понял, что это действительно была она. Со своей прыткостью, которую она не потеряла за всё прошедшее время, Ванда то и дело осматривала всё вокруг.       К ней с трапа засеменила ещё одна девушка в длинной красной юбке и стала вырисовывать в воздухе причудливые символы. На удивление, Ванда ответила тем же и посмотрела в сторону Леви.       Наконец-то. Нет ни единого сомнения, что это она.       Ванда, прищурившись, замерла на месте, прикладывая руку ко рту, и сорвалась с места. — Не стойте, мелюзга! Помогите подняться. Давайте быстрее! — заторопился Леви, ощущая дрожь по всему телу. Леви понял и с трудом признал, что боится этой встречи, следующих желанных мгновений.       Стоять стало уже чем-то непривычным. Он немного покачивался из стороны в стороны и не мог до конца выпрямиться. Ей богу, походил на престарелого.       Но сейчас это было не важно.       Лишь девушка, которая сломя голову бежала к нему, имела значение, заполняя все его мысли. Ничего, кроме её приближающейся фигуры.       Ванда чуть не сбила его с ног, тормозя, уткнулась ему в грудь, крепко прижимаясь всем телом. Леви шикнул от боли в ноге, но удержался. Она здесь! Ванда рядом с ним. Сейчас она обнимала его. Он слышал её голос. — Живой, живой, живой!       Вторила она себе, словно это единственное слово, которое она знала.       Леви не выдержал и немного отстранился, дабы видеть её лицо. Оно не изменилось: только один глубокий шрам шёл с щеки до края подбородка.       Вдруг Аккерман забеспокоился. Ему хватило бы всего секунды, чтобы распознать отвращение или разочарование в её глазах при взгляде на его шрамы. А коляска и того хуже. Испугает ли это её?       Но Ванда стояла, не шелохнувшись. Вместо того, чтобы смотреть на него боязливо, с опаской оглядывать каждый рубец на лице, она очень быстро ухватила его за руку, как раз ту, что была травмирована.       Большой палец мягкими движениями оглаживал самые постыдные для капитана места, которые напоминали ему о собственной беспомощности. Но ей будто было всё равно. Она смотрела на него ровно так же, как и на той ярмарке год назад.       В отчаянном порыве Леви пропустил сквозь израненные пальцы короткие волосы и прижался губами к её, по-хозяйски накрывая их. Самый сладкий поцелуй, который Аккерман только чувствовал. Долгожданный, желанный. Отпускающий все ненужные мысли и служащий чудодейственной мазью, успокаивающей самые тяжёлые раны. — Я скучал, — задыхаясь от нахлынувших чувств, прохрипел Леви прямо в пухлые розовые губы.       Он принялся целовать всё: лоб, нос, щёки, лишь бы осознать в полной мере, что она жива, что она всё-таки рядом с ним. Ванда едва сдерживалась, чтобы не повиснуть на шее когда-то капитана, дрожа всем телом.       Внезапно, сделав шаг вперёд, Леви чуть ли не упал прямо на землю, но Ванда сумела подхватить его за локоть и с помощью Фалько усадить в инвалидное кресло.       Леви непроизвольно опустил взгляд, поджал обветрившиеся бледные губы. Аккерман почувствовал себя ещё более униженным, чем раньше. Стыд за собственную беспомощность гложил его сильнее, нежели боль в ногах. — Я очень по тебе скучала.       Её дрожащий от волнения голос, сбивчивое неровное дыхание заставило Аккермана приблизиться к ней на коляске и поднять голову. Глядя на неё, Леви не хотелось отводить взгляд. Всё будто так и должно быть. Он коснулся её руки и вновь вернулся к мысли о том, что ни за что её больше не отпустит. — Почему тебя так долго не было?       Ванда как-то замешкалась и быстро обернулась. Теперь и Леви заметил, что поодаль от них стояла та самая девушка. Она снова что-то показала руками, и Ванда, печально опустив глаза, закусила губу. — Ты только не пугайся, хорошо? — начала она, а Леви весь побледнел, боясь услышать что-то что вмиг разрушит его снова. — Тогда я сделала всё, что могла, правда. Я чудом выжила. Меня нашли уцелевшие йегеристы. Взрыв поезда прогремел слишком близко. Я не успела должным образом среагировать и…не знаю. Мне сказали, что это вроде перелом молоточка и смещение слуховых косточек… — О чём ты? — Леви едва шевелил губами, сжимая до хруста тонкую тёплую ладонь. Ванда сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями. — Я тебя не слышу, Леви. Я вообще ничего не слышу. Уже как два месяца.       Воцарилось убивающее обоих молчание.       С какой же болью она смогла выдавить из себя эти слова, отзвуком повторившиеся в гудящей от наплыва воспоминаний голове Аккермана. Ванда стояла молча, не переставала дрожать и, чтобы скрыть это, переминалась с ноги на ногу, изредка косясь на девушку, которая находилась неподалеку. — Ты можешь ничего не отвечать пока, Леви. Прости, что я так долго не появлялась. Я всё надеялась, что слух вернётся, а показаться такой…мне было очень страшно. Но я не смогла сдержаться, — Ванда стыдливо опустила взгляд и, шмыгнув носом, продолжила: — Я была с семьёй, уговаривала их вернуться сюда вместе. Но они наотрез отказались. И я их понимаю. Нужно уметь отпускать. Взяла слово с Хистории, что они будут в порядке и…приехала. Я каждый день думала только о тебе, Леви. Каждую минуту о том, что я так далеко от тебя. — Я тоже… — на выдохе сказал Леви.       Ванда снова засуетилась, повернулась к незнакомой девушке, которая коротко показала ей что-то в воздухе. Палмер облегчённо улыбнулась. — Это Кларисса. Она помогла мне выучить язык жестов. Я сейчас только так и могу общаться. Я попросила её приехать сюда вместе со мной, но она уже скоро отправится обратно.       Леви не мог спокойно смотреть на то, чего война их лишила, кем сделала. Ладно, он солдат, привыкший получать ранения, но Ванда точно этого не заслужила. Война не должна была оставить настолько неизгладимый след на ней. Только не сейчас. — Правда, поначалу было так страшно в тишине. Потому что я всегда привыкла отвлекаться на посторонний шум. Слышать вокруг хоть что-то для нас так...обыденно. А когда я лишилась этого, я поняла, насколько это было важно. — Погоди, что ты... — Прости меня за всё. Просто прости. Я всё равно очень хочу быть рядом с тобой. Хочу, чтобы мы попробовали жить как все, — она почти упала на колени, и Леви обеспокоенно посмотрел на её покрасневшее лицо. — Ты всё ещё самый лучший из всех, кого я только встречала. Но теперь у нас нет того долга, который не давал спокойно жить. А значит, что когда я разберусь со всеми бумажками и бюрократией здесь, то мы сможем забыть обо всём и просто быть вместе. Правда?       Леви до сих пор не мог поверить, что слышит это. До него медленно доходило осознание того, что Ванда, его Ванда, так сильно пострадала. Это было сродни потери зрения или рук — базовых потребностей, в которых человек остро нуждается ежедневно. И по её глазам, блестящим в свете жаркого солнца, было видно всё отчаяние, через которое она прошла за эти месяцы. А Леви теперь не знал, как ей помочь. — Чайная или ещё что-то — всё равно. Я просто хочу быть рядом с тобой. Врачи говорят, что в некоторых странах проводят операции при моих случаях. И есть шанс, что слух вернётся. Маленький, но есть. А если нет, то никто ведь не отменял слуховые аппараты, да?       Ванда говорила о будущем, которое для Леви ранее представлялось невозможным. Никогда раньше Аккерман не допускал мысли о том, что сможет начать жить счастливо. Любить всем сердцем, испытывать самые чистые, не искажённые жестокостью и цинизмом чувства. — А может, когда-нибудь у нас будут дети, здорово? Мальчик или девочка. Или сразу оба. Маленькие Аккерманы, которым мы подарим лучшую жизнь. А если почувствуем, что не готовы к детям, будем жить только вдвоём. Мы найдём, чем заняться. Нам с тобой никогда не бывает скучно, а в мире столько всего интересного.       Плевать как! Но Ванда твердила, что даже им, прошедшим через невозможную грязь, которая, наверное, будет напоминать о себе всю оставшуюся жизнь и до конца никогда не смоется, найдётся свой маленький уютный уголок в огромном мире.       По щеке Леви скатилась одна крупная слеза, которую он даже не пытался скрыть. Это всё казалось ему неправдой, сном, наваждением. — Не плачь, пожалуйста, иначе я сама… — Ванда принялась утирать рукавом выступившие слёзы. —Вот видишь, я уже плачу. Я просто хочу, чтобы мы были вместе. Я верю, абсолютно уверена, что я начну слышать, а ты ещё будешь бегать. Клянусь! Мы будем жить так, как захотим, без всяких препятствий.       Леви притянул хрупкое тело девушки к себе, желая забрать всю её боль, весь ужас, который она испытала. Но он не мог.       Они оба сейчас лишь чудом выжившие люди. Не солдаты, не исследователи. Люди. Которые должны найти в себе силы жить дальше, не смотря на всё, через что они прошли.       Леви вздрогнул, когда вспомнил последнее её желание, озвученное перед тем, как они закончили разговор на Парадизе. Хочу услышать от тебя признание в любви. Чёртово услышать. А как теперь быть, если он не может, даже если захочет.       Вернее сказать то сможет, но вот только эти слова, которые значат для обоих слишком много, чтобы упускать их, Ванда не услышит. А ещё она не услышит недовольное ворчание Леви по всяким бытовым мелочам, которое частенько забавляло её. Не услышит, как он читает ей вслух, пока она лежит у него на коленях. Не услышит, как Аккерман восхищается её стойкостью и мужеством.       Ванда, беззвучно прикусив губу, глотала наступающие слёзы и не переставала поглаживать Аккермана по щеке, игнорируя все уродливые шрамы. И всё с понимающей улыбкой, такой тоскливой, но вместе с тем той, которая преображала её лицо. Любая её улыбка бесценна. — Тебе всего лишь нужно будет выучить язык жестов. Это несложно. Мне раньше казалось, что я всегда буду путаться в этих взмахах рук и прочем, но я ошибалась. Всё достаточно легко, просто немного терпения. Ты ведь выучишь ради меня, правда? — она неотрывно продолжала буравить взглядом сидящего в кресле Аккермана.       Его такой вопрос даже слегка возмутил. Как-будто он мог ответить иначе. Как-будто для него всё это было чем-то неважным. Если у неё закрадывались подобные мысли, значит, он давал поводы в этом усомниться. В это верил Леви и вновь укорил себя за прошлые неудачи. — Обязательно научусь. Быстрее, чем ты думаешь. — И даже катать будешь на коляске? Вместе мы будем самыми весёлыми ветеранами! — Ванда утирала слёзы, пытаясь успокоиться. Она всё время смотрела на Клариссу, дабы понять, что ей говорит Леви. — Не думай ничего плохого про себя. Для меня ты совсем не изменился, только синяки под глазами стали больше. Ты плохо спишь?       Леви не сразу понял, что за вопрос сейчас слетел с её губ. Безумие, не иначе. Ведь она волновалась за такие мелочи, когда они оба похожи на двух случайно выживших пешек. Он просто не мог представить себе, что "долго и счастливо" теперь так близко, всего в паре сантиметров от него, стоит только протянуть руку. Любой бы сказал, что им не повезло, посетовал бы на их нелёгкую судьбу. Но пусть даже такое другое, не похожее ни на что — это надежда.       Взглянув на девушку в красной юбке, Леви подрагивающими губами произнёс: — Как…мне сказать ей, что я её люблю?       Кларисса оживилась, будто только и ждала, когда её о чём-нибудь попросят. Похлопав Ванду по плечу и показав ей что-то, встала у той за спиной. Палмер растерянно улыбнулась: — Мне сказали смотреть на тебя и не оборачиваться. Зачем…не пойму.       Кларисса тем временем ткнула пальцем в себя, и Леви догадался, что она показывала ему нужные знаки. Собравшись с мыслями, он вновь посмотрел на Ванду, повторив это движение.       Указал на себя.       Самая родная, кто остался у него на этом свете. Та, с кем он теперь не расстанется никогда.       Леви указал на неё.       Плевать, насколько жалкими они выглядят в глазах общества: инвалид и глухая. Они вместе! Это всё, что было важным. Ничего больше. Никто не смог бы разорвать их чувства, их связь, которые теперь прочнее самой крепкой стали, что только можно отыскать.       Леви скрестил руки на груди в виде буквы Х.       Ванда замерла, не двигаясь. Только и делала, что смотрела на улыбнувшегося ей Леви. И, не сдержавшись, подлетела к нему. — Я тоже, Леви! Я очень-очень тебя люблю.       Аккерман потянул её вниз, усаживая к себе на колени. Больше ничего, что могло бы им помешать.       Поцелуй кажется ещё слаще предыдущего, несмотря на привкус солоноватых слёз. У них так много времени теперь, чтобы насладиться друг другом, наверстать всё то, что раньше упускали. Шрамы, ноги, слух...все проблемы меркнут, когда они могут держать друг друга за руки. — Я люблю тебя, Ванда! И однажды ты это услышишь.