Каждое утро страдания новые… Вот, я раскрыл пред тобою одежды, Видишь, как кровь убегает багровая, Это не кровь, это наши надежды.
(Н.С. Гумилев)
Опаловый серп луны двумя рогами вонзался в небо, в черное небо, без берега и без дна усыпанное огнями далеких звезд. Одна сорвалась, и в темноте над высокими, ажурными башнями расцвел ее огненный хвост; к ней присоединилась и вторая, и третья, и за считанные минуты звездопад превратился в настоящий поток, отражающийся в зеркальных водах изогнутого подковой озера. Она снова бросила взгляд в сторону верфи. Несколько кораблей были готовы к спуску на воду; со дня на день они присоединятся к тем, что стояли на якоре, вздымая гордые мачты. В прошлый ее визит эти еще стояли скелетом шпангоута – признаться, неготовые корабли всегда немного ее пугали. В нише за ее спиной, невидимые глазу, размещались музыканты; сейчас они наигрывали мелодию, полную тихой, звенящей грусти, будто б уловили ее настроение. Стеклянный кубок с высокой, увитой растительными мотивами серебряной ножкой, полный подогретого вина со знакомыми и незнакомыми ей пряностями, стоял, неприкаянный, на маленьком золоченом столике. Она к нему еще не прикасалась. Ей не было холодно. Выпустив изо рта легкое облачко пара, она неторопливо, почти царственно повернула голову к собеседнику. Каждый раз, всякую их встречу она отчаянно старалась казаться взрослой и мудрой. Чтоб соответствовать. Он нравился ей. Нравился тем, что ему не было нужды притворяться – он таким был. Нравилась его спокойная, немного ироничная, улыбка, нравился его смех, когда он с нею спорил. Ее нечасто баловали этим; подруги-наперсницы, претенденты на ее руку, да что там – даже ученые мужи предпочитали соглашаться, одобрительно кивая на всякий тезис, над которыми она, бывало, размышляла ночами. Одного кавалера она даже поймала на том, что он ее вовсе не слушал, только кивал, будто расписной болванчик… Боялись ее обиды, ее жалоб боялись, и понять не могли простого – что такое отношение огорчает ее куда больше. Словом, он нравился ей. Но не так, как нравятся мужчины молодым девушкам – для этого у нее хватало кандидатур. Она полюбила его, как доброго друга. – Много, – вздохнула она, заглядывая во врата во вселенную, – их было много, а стало еще больше. Зачем же тебе столько кораблей? Терпеливая улыбка появилась на лице ее собеседника, он сплел пальцы под узким подбородком, и богатая золотая вышивка на рукавах блеснула в свете многочисленных ламп. – Здесь вы правы, моя королева. Каждый из этих кораблей недешево обходится для Тилата, – негромко ответил он, но она представила его голос, звучащий в полную силу: должно быть, он мог в пыль стирать камни, – все ткацкие мастерские заняты на месяц вперед; заняты все корабелы, все резчики по дереву. Но для моего народа… для моего народа нет шелка слишком прекрасного, нет и не будет цены слишком высокой, когда разговор идет о судьбе наших сестер и братьев. – Это необходимо? – повторила она вопрос, в нетерпении дернув себя за локон. – Ты думаешь, им не дадут уйти? Ты полагаешь, что будет бой? – Чтобы этого не случилось, мы строим корабли. Сердца твоих соплеменников легко устрашить численным превосходством, – ответом ей стала еще одна улыбка, – я предполагаю, генерального сражения удастся избежать. Она скрипнула зубами. Такая правда была неприятной. Ее отец – самый храбрый человек в целом свете! Его было не устрашить. – А я надеюсь, что до этого вообще не дойдет, – блеснув упрямыми изумрудами глаз, заявила она решительно и непреклонно, – не так уж мои соплеменники и жестоки. И, знаешь, мы любим жить, ведь живем коротко. На крайний случай, знать, за что мы сражаемся. Они поймут, что так будет лучше для всех. – Так же, как и мы, – кивнул ее собеседник, встряхнув золотистой копной волос, сдерживаемой двумя тугими косами у висков, – так же, как и мы. Времени оставалось немного. Не так много, как ей бы хотелось. – Что говорят твои глаза? – теперь в ее голосе звучала тоска; так мало она пока могла, а хотела – больше стократ. В нем всколыхнулся гнев, который мужчина сумел подавить лишь долгим молчанием. – Наши братья и сестры гибнут каждый день. Замерзают холодными ночами, – ответил он ей, – умирают от голода и ваших клинков. Одна мысль об этом непереносима. Опять он за свое, подумала девушка. Снова обобщает. Это – и только это! – ей в нем не нравилось. Ее родина славилась равноправием не только полов, но и рас, но она должна быть терпелива, он имеет право на ярость. Ему не нужно хитрить, задумываться над каждым словом – пусть говорит, как есть. – Я патронирую благотворительный фонд. Отец горд, что я этим занимаюсь, – невозмутимо рассказала она, – если им нужны одеяла, я найду способ их передать. Если они изнемогают от голода, я накормлю их. Они должны продержаться, должны дождаться… пока я обрету силу. Видно было, как скривились его узкие губы. Слышно было, как гордость скручивает его душу в бараний рог. Он хотел – она знала, он хотел справиться сам, но сам не мог. Он встал, устремив взгляд вдаль, к другому берегу озера, и его гордый профиль рельефно проступил на фоне этой странной луны. Такой профиль, подумала она, нужно на монетах чеканить… – Хорошо, – ответил он, наконец, – да будет так. Мои связные дадут тебе знать. Я лично этим займусь. Она хотела возразить, что ни на кого бы не хотела перекладывать эту ответственность и эту радость, но не стала. Ему и так эти слова непросто дались... – Я рада, что ты сумел отбросить ложную гордость, – сказала девушка, – и рада, что могу быть полезна даже сейчас. – Приближается время, которого мы ждали, – ответил звучным голосом ее собеседник, – скоро все свершится. Она поежилась. Не холод был это, но страх. – Я боюсь… – призналась она, – боюсь, что за мною придут; что она придет… я боюсь, понимаешь? – Пусть приходит. Так будет даже лучше, – горько усмехнулся мужчина, – скоро даже она не сможет тебя остановить. Никто не сможет. – Этого я еще больше боюсь! – запротестовала девушка. – Это же такая ответственность! Я понимаю, что это мой долг, что это – Предназначение, но… мне страшно! Он рывком шагнул к ней, помог подняться – и обнял. Молча, ни слова не говоря, понимая, как ей необходимо дружеское участие. Она уткнулась лбом в широкую грудь. – Мы не зря нарекли тебя Путеводной звездой, – услышала она тихий шепот, – звезды не могут ошибаться. Она мягко отстранилась, и над темной гладью озера пронеслась еще одна падающая звезда. Девушка проводила ее задумчивым взглядом. – Не ошибаются, – повторила она, – не ошибаются… – Вам пора, моя королева, – напомнил ей собеседник, – уповаю на скорую встречу. Она кивнула, и в следующий момент очутилась в своей кровати, накрытой легким кружевным балдахином, исчез золотоволосый мужчина, исчезло ее белоснежное платье в россыпи алмазов и жемчугов, исчезли озеро, башни и корабли. Все было так, как бывало всегда.