Здесь на холмах среди пустых небес, Среди дорог, ведущих только в лес, Жизнь отступает от самой себя И смотрит с изумлением на формы, Шумящие вокруг… И корни Вцепляются в сапог, хрипя, И гаснут все огни в селе. И вот иду я по ничьей земле. (И.А. Бродский)
1291 год, Вызима Дневной свет, проникая сквозь витражи, длинными цветными полосами ложился на каменный пол, исчерченный коврами — алыми, как кровь, и узкими, как клинки. И снаружи, и внутри замка еще велись ремонтные работы — но памятные, старые витражи были вставлены в окна в первую очередь. Никому не давала покоя старая темерская слава, ни графу Дийкстре, ни черным — еще до него. Они были мертвы — и Первый Канцлер, и Белое Пламя. Но не Темерия, она была изранена — но жива, а раны следует прижигать огнем. Он стоял напротив трона — крепкого трона, выточенного из цельного дуба, крытого красным лаком — трона, на котором сидел его дед и многие поколения королей до него, и один этот вид вселял в него уверенность. Впрочем, ему еще следует обрести былую крепость, столько всего еще не сделано… — Вы полагаете, я ошибаюсь, Даниэль? — спросил он, сверкнув очами, — или мне иначе толковать ваши нахмуренные брови? Даниэль Эчеверриа, граф Гаррамон, был человеком старой закалки, служившим еще его деду. Он поднял руку, будто желая пригладить начинавшую седеть бороду, как, бывало, делал в задумчивости, но спохватился и руку свою убрал. Даниэль был из числа тех людей, из уст которых можно выслушать любую правду. Время от времени… — Да, ваше величество. Я полагаю, вы ошибаетесь, — он ответил, не задумываясь, негромко, не опуская глаз, — Ордену Пылающей Розы нельзя доверять. Яков из Альдерсберга предал короля. Вся Вызима пылала! — Что было, то быльем поросло, — усмехнулся Фольтест II, темноволосый, темноглазый и стройный, — Вызима наша, Даниэль. Но сколько в округе замков, чьи владельцы считают, что им известно лучше, чем мне, чем должна стать Темерия? Как лучше все обустроить? Как загнать нож в мою спину? Нет, дорогой друг, он нужен мне, он мне нужен… — Позвольте заметить, что вы согласились почти на все его предложения… — вздохнул Эчеверриа, все же пригладив бороду, — Ваше Величество, это встревожило не только меня. — Жак из Спалли просил не так уж много. По крайней мере, он смог объединить многих вокруг себя, многих из тех, кто не пожелал торговать фисштехом и промышлять грабежом, — безмятежно возразил Фольтест и замолчал; лицо его постепенно сделалось жестким, — не беспокойся, дорогой друг. Придет время, и каждому я воздам по справедливости, вот тебе слово государя. Граф Гаррамон, не ответив ни слова, поклонился с гордой учтивостью и вышел из тронного зала.***
7 мая 1303 года, Боклер Каэл чашка за чашкой пил терпкий напиток, разбавляя его молоком из маленького кувшина. И окно распахнул настежь, но в воздухе запахло близкой грозой, не тем свежим, радостным запахом пролившихся туч — духотой и жаром, будто бы в середине лета… решил покуда не спать, третью ночь чувствовать вкус крови во рту — чужой крови! — было слишком даже для него. — Ты погубишь их всех… — забыть, отсечь, вышвырнуть видение из головы все никак не удавалось: раздувшийся труп, изо рта которого выплывала уклейка, все маячил, настырный, перед глазами, — они умрут у тебя на глазах! Потому и ушел к себе. Именно потому… если была во всем, что он видел, что он чувствовал, хоть одна малая капля правды — его отсутствие только поможет. А если ни капли нет — то и не повредит… В дверь стукнули трижды, а он не стал спрашивать, кто — открыл сразу. За дверью дожидалась Малгожата — бледная, как покойница, с синими кругами у глаз, она стояла так прямо, словно проглотила клинок. — Тренхольд, — Малгожата шагнула внутрь, выдавив из себя улыбку, — сыграй со мною в гвинт! Как ни пытался он убедить, что лучше ей лечь в постель, что время для гвинта и вовсе непристойное, она осталась непреклонна. Вопрос жизни и смерти, сказала она, достав из коробка колоду чудовищ, явно позаимствованную у Кеаллаха. Никакие черти с с рогами, никакие бруксы — ничего-то они не могли против славной темерской пехтуры, против могучих осадных машин. Каэл выиграл раз, потом — подряд! — еще пару партеек. Втянулся, вспомнил, как это делается… Сосуд с бодрящим напитком опустел, и он откупорил вино. Малгожата разобралась с правилами игры и начала побеждать. — Тайлер Верден был преступником раньше, — голос ее мучительно дрогнул, — разбойник он был и главарь разбойничьей ганзы. — Ну да, было дело, — с улыбкой согласился Каэл, выкладывая на поле бойца Синих Полосок, — он такой. Хрен моржовый, зато патриот. Малгожата замерла, взглянув на него внимательным взглядом — и собрала всех своих чудовищ обратно в стопку. — У вас, темерцев, крыса в Вызиме сидит, — заявила она негромко, с большой осторожностью откидываясь на спинку мягкого кресла, — они знают, куда ты идешь. Нильфгаардцы знают, что ты направляешься в горы Амелл. Каэл пролил вино. Досталось свежей рубахе, да и на ковре расплылось пятно размерами с блюдце — но плевать ему было на ковер! По пальцам пересчитать можно было людей, которые знали… по пальцам пересчитать! — Они что, тебе докладывают? — прохрипел рыцарь, уставившись на нее тяжелым, полным подозрения взглядом, — докладывают тебе? — Так уж вышло, что доложили… — ответила она, не поменявшись в лице. Каэл вскочил и заметался, как зверь, по комнате. — Тебе придется объясниться, — он ткнул в нее обвиняющим перстом, тяжело опадая на кровать, — тебе придется! — Да, капитан, полагаю, мне придется… — спокойно ответила Малгожата, — мой отец, понимаешь, нильфгаардский шпион, и я не знала этого до вчерашнего дня. Меня пытались завербовать. Каэл едва не взвыл. — И ты поверила? Повесила черную лапшу себе на уши? И рада, да? Я же предупреждал! — Я и не верила до последнего, не верила — но мне доказали… — Полночь прошла, праздник окончен, маски долой! — воскликнул он, сцепив руки в замок, чтоб только не схватиться ни за что лишнее, — я-то раньше думал, что ты на реданскую разведку работаешь, а оно вон, как получается интересно… Малгожата возмущенно охнула. — Да-да, и нечего удивляться! — проворчал рыцарь, — что ты сделала, когда мы только повстречались, а? Содрала с себя волосы и смыла лицо! Вынюхивала, высматривала! Вопросы задавала! — Именно поэтому ты… — Поэтому! Да не поэтому! — Каэл шумно втянул воздух, и, пытаясь успокоиться, помолчал немного, — держи врага близко, слыхала? Ты толковый алхимик, грамотный, что уж тут скажешь — и покуда мне не мешала… В действительности, правду молвить, он давно передумал, да и Тайлер с доверием подсобил — намекнул среди прочего, что взвесил, измерил и нашел легкой. Но по временам Малгожата вела, вела себя подозрительно — и вот, лучшее подтверждение! — сама даже спорить не стала! Он не стал бы ее убивать… конечно, не стал бы, окажись она, в конечном итоге, реданской шпионкой — обезоружил бы, связал и оставил, а то и в Вызиму бы отволок — для обмена на кого-нибудь из темерских. Да, так бы и поступил… — Мои родные были мне чужими людьми, ты понимаешь это? Ширмою они были, прикрытием, и нихера ничем большим! — с горечью поведала Малгожата, — империя платила им жалование до самой их смерти, а я их любила без денег, за теплые руки, за добрые песни… мне нужно рассказать тебе все? Каэл вздрогнул. Такое откровение кого угодно могло свалить с ног, не стоило на нее кричать. Или он не кричал? — Что мне делать с тобою? Как мне быть, Малгожата? — Поздно, Каэл. Ничего уже не сделаешь со мной. Кеаллах запретил мне умирать. — О чем ты… — Я могу раздеться. Могу снять перевязку, если требуется. Вложишь в рану персты. — Проклятье! Вот не надо этого делать! Только сейчас он заметил, что она терпит боль — с того самого момента, как вошла в его комнату. Этот плотно сжатый рот, когда молчала, глаза, почерневшие от зрачков, напряженная эта поза… в глубине души он корил себя за то, что теперь поверит во все. — Я рад, что ты выбрала правильную сторону. — Проклятие, Тренхольд! Мне обещали родовой замок и казну, мне обещали теплое место в академии… Мне обещали, что отец сможет состариться не на чужбине. Я выбрала не сторону, Каэл, я дала тебе слово и сдержала его. Ты можешь на меня рассчитывать! — Тогда я не просто рад. Тогда я горд, что ты на моей стороне, Малгожата. — Зови меня Марэт. Уж это я у них заберу… это — и, покуда, ничего кроме. Марэт аеп Деран, Каэл, уж возьми труд запомнить, и гордость твоя мне незачем, ответь лучше на мой вопрос, ответь так честно, как можешь. Каэл глубоко вздохнул — вздор… При рождении ее нарекли другим именем, и с ним должна она прожить свою жизнь. Блажь, которой он потакать не станет. Чепуха! — Ну, давай. Спрашивай. — Зачем нам лезть в ведьмачью крепость? Зачем нужны их секреты? Зачем рисковать? — Тише! Черным и об этом известно? — Только мне, догадаться было легко. Так зачем же? — По непроверенной информации, — рыцарь намеренно подчеркнул это слово, — грядет новое Сопряжение Сфер. Это крайне маловероятно, я думаю, но солдат, знаешь ли, приказов не обсуждает. Малгожата вцепилась в подлокотники. — И вы так спокойны, капитан Тренхольд? А эта королева? А пророчество это, про крепости, что рухнут, про горы, что падут? Тебе не кажется это, как минимум, странным? Странным совпадением… — Эльфам только дай пророчество сочинить, этого у них не отнять. Неужто о пророчестве Итлины не слыхивала? Час Меча и Топора, Час Волчьей Пурги и тому подобные страсти… И где это все? Доныне живем и дальше жить будем, потому как сказки это все. Она поджала губы, огрела сердитым взглядом, буркнула, что сама-то она не солдат — и успокоилась, взамен рассказала о де ла Брии. Каэл пожалел лишь о том, что не может затолкать лживый черный язык в лживую черную глотку — любое происшествие с де ла Брии бросило бы тень на нее. Когда Малгожата упомянула о возможности начинить профессора дезинформацией, Каэл с радостью за нее ухватился. Да. Пустить по ложному следу — и ищи ветра в поле! Обещал переговорить с Квентином, поверенным его Величества, придумать что-нибудь, довериться его опыту… Малгожата, схватив его за руку, побелела как полотно. — Не говори про меня поверенному! — взмолилась она, втискивая слабые пальцы в его запястье, — не погуби меня, Каэл! Черт побери, подумал рыцарь, она права. Он знал ее, с нею он прошел от Вызимы — трудно было не верить. Но они, и Квентин, и Делайла, они-то не знали, а выглядело это… да паскудно выглядело, чего уж тут… — Я обойдусь без имен, — пообещал он, прижав руку к своей груди, — клянусь тебе в этом. — Только вместе мы победим, — устало ответила Малгожата, — проводи меня назад, я прошу. Кажется, мне снова нужно лекарство… — Это не Тайлер, — отчаянно заявил Каэл, подавая ей руку, — кто угодно, только не он! Тайлер не отвечал ему — но только оттого, что с ним что-то стряслось. Иначе быть не могло. За окном разгорался хрупкий рассвет.***
Будь его, Ульфгара, воля — он бы обоих с собой потащил. Но сонный Кеаллах опять стал волком глядеть — того и гляди, укусит еще! Нож под нос сунул, бороду укоротить пригрозил, если он, Ульфгар, шуметь тут же не перестанет. Нельзя, вот нельзя с бабами связываться, отдал бабе друга — считай, потерял. Пришлось к жандарму топать вдвоем. Ульф не понимал, зачем огород городить, зачем это все надо — показания давать повторно, да еще и самому туда шлепать через всю географию? Они что, думают, что делегат от Махакама что-то новое скажет им? Делегат от Махакама сказал уже все, что мог! На третий этаж пришлось карабкаться медленно, кряхтя и держась за спину. Так ясное дело, его же по почкам били — с кровью и посейчас ссыт! Что за город такой паршивый, где ни безопасности, ни спокойствия нет? Начальник сидел за столом, укрытом стопками бумаг, нервно дергал ус — а за его спиною стоял какой-то хрен в темно-сером, почти черном мундире, светловолосый, прилизанный, как жаба, и ухмылялся своим мерзким длинным ртом. — Господин Дальберг! — жандармский старшина торопливо подхватился навстречу, — ваше дело показалось мне слишком тревожащим, чтоб им мог заниматься ваш покорный слуга. Подумать только, на кону торговые отношения с Махакамом! Нет уж, увольте, я маленький человек! Позвольте представить — виконт Они Херзет, личный следователь Его Светлости регента. Он лучший из лучших, — добавил он и почтительно поклонился. Ульф шагнул вперед и сощурился. Эта гадкая улыбка сразу ему не понравилась. — Один Хер, значит? — переспросил он, весело глумясь, — да-а… ох, и не любила вас ваша мамаша! — Идиот…– прошипел Кеаллах, склонившись в скупом поклоне. — Я наслышан о вашем красноречии, господин делегат, — вкрадчивым голосом ответил Они Херзет, — штраф будет направлен в посольство Темерии. За неуважение к следствию, для начала. — А за что мне вас уважать? — проворчал краснолюд, тяжело падая на стул, — вы же дела не делаете! Меня похитили, могли убить меня, значит! Честному делегату шагу ступить нельзя! Погрязший в преступности город! — Абсолютно согласен, это недопустимо. Два громких дела произошли в одну ночь, мне пора посыпать голову пеплом, — согласился следователь, — Его Светлость встревожен и плохо спал. Горе господина Фосетта проняло его до глубин души. — Чье еще горе? Я таких не знаю! — возмутился Ульфгар Дальберг, — а мое горе светлость не проняло? — У меня есть всего два дня… — задумчиво сказал Херзет, — я думаю, хватит и одного. Где вы были прошлой ночью, господин делегат? Перед тем, как вас… похитили? — С женщиной был! — отрезал краснолюд, — мы предавались! Этой самой предавались, как ее там… любви! Какая жопа у ней была, о-ох! Да что вы в жопах, люди, понимаете! Голос был, как у светского хлыща, у этого Херзета, наверняка же смутится. Все они тут нежные, локоны вьют! — Дама сможет это подтвердить? — невозмутимо спросил следователь. — Что-о?! Да как вы смеете?! — взвился Ульф, — я не позволю порочить даму! У нея муж на виноградниках есть! — Значит, не может, — вздохнул Херзет, — очень жаль. Полагаю, мне стоит посетить логово Драккара, возможно, удастся что-нибудь прояснить. Осталось навести некоторые справки, и полагаю, ваше дело будет раскрыто, и виновные понесут наказание. — Их казнят? — живо поинтересовался Кеаллах, — тех, кто имел глупость напасть на делегата? Хотелось бы верить в легендарное имперское правосудие. — О, разумеется, нет, — улыбнулся следователь, — это было бы расточительно. Кому-то нужно работать на рудниках. И стремительно вышел. Старшина рассыпался в заверениях, что не все так плохо в Боклере, что улицы безопасны даже ночью, а патрули не отклоняются от графика. «Мозги с горошком, — подумал Ульфгар Дальберг, — уверен, что вся окрестная шобла знает ваше сраное расписание!» И сплюнул на пол. — Надо навестить одно, значит, местечко, — сказал он, дробняком спускаясь по лестнице, — проверить, не оставил Фрегат какого подарочка. — Опасный человек, этот Они Херзет, — заметил, поморщившись, Кеаллах, — зря ты с ним так. Зря ты вообще в весь этот вляпался. — Да что он мне сделает? Век я руды не копал, и впредь не намерен! — отмахнулся краснолюд, — не докажет он ничего. Ты лучше ногами перебирай! — Веди, — вздохнул Кеаллах.***
Марэт читала. Сил дойти до библиотеки она в себе не нашла — и пришлось попросить Фетта. Он, не в меру услужлив, вместо одной книги притащил связку, опустил на стол, распутал на лентах хитрые узлы и с поклоном вышел. Избранные труды по имперской этнографии… Марэт читала. Страница сорок вторая. Провинция Виковаро шла после Нильфгаарда и Этолии, но перед Геммерой, хронологический порядок имперских завоеваний был соблюден непреложно. В первый раз виковарцы изгнали Нильфгаард со своей земли, отшвырнули обратно за Альбу — и на тридцать лет будущая империя умерила свои амбиции, не смея поднять головы. Но, когда соседняя Этолия, как спелое яблоко, пала в руки Фергуса вар Эмрейса, Виковаро добровольно присоединилась к Нильфгаарду, добровольно и с сохранением многих привилегий. Хитры, как лисы. Отважны, как львы... Марэт читала. Читала, чувствуя себя охапкой хвороста, ломаемой об колено. Честь провинции, честь рода, личная честь — вот что имело значение в Виковаро. Честь и месть — это глаголы, а ей хватало совести — простой, понятной, человеческой совести… Всякий раз! За дверью послышался робкий голос горничной и негромкий, терпеливый стук. — Я не хотела вас тревожить, право слово, госпожа, — покраснев до самых корней волос, пролепетала миловидная, чуть полноватая девица, — но все ушли! Никого нет! Выходит, внизу дожидаются вас. — Вели подождать, даже если это сам герцог, — кивнула Марэт, подпирая дверной косяк, — и попроси Фетта помочь мне со спуском. — И все же поторопитесь… — смущенно пробормотала служанка. Она торопливо оделась — (боклерское платье теперь зияло дырою, покрылось засохшей кровью, что успела натечь из раны, но была у нее и другая одежда), — кистью смахнула с лица вид бледный и нездоровый — на нем даже появился намек на румянец… Рука Фетта была крепкой, как кусок мореного дуба. Еще спускаясь по лестнице, она заметила двух мужчин в вороненых кольчугах. На высоких горжетах сияло знамение Великого Солнца, на лицах — терпение. А потом ее сковал взгляд. Внимательный взгляд умных глаз, которые, казалось, проницали все ее маски разом. Марэт вздрогнула и поняла, что испугалась со всей серьезностью. Если он так и продолжит смотреть, то она, чего доброго, признается во всех своих грехах, и истинных, и облыжных. Мужчина, должно быть, был красив — мягкие черты лица, великосветская улыбка, светлые волосы, гладко зачесанные в хвост — и эти страшные глаза… Он был страшен. Он коснулся ее руки — кончиками пальцев поднес к губам, с одним намеком на поцелуй. Она склонилась в неглубоком книксене и, чтобы не опуститься на пол, опустилась на стул. Они Херзет, личный следователь трижды проклятого вар Ллойда… Каков же сам вар Ллойд, подумала она с содроганием. — Покуда не могу сказать, что рада знакомству, — сообщила она с холодной, как лед, улыбкой, — видите ли, мне нездоровится, господин Херзет. Я предпочла бы остаться в постели. — О, понимаю… — ответил он вкрадчивым тоном, — такое несчастье. Уповаю на ваше скорейшее выздоровление, госпожа Бестреску, и надолго вас не займу. Она благодарно кивнула. — Что вы можете сказать об Ульфгаре Дальберге, Малгожата? — спросил он, скрестив перед собою руки, — как бы вы охарактеризовали делегата из Махакама? Она скрестила с ним взгляды. Серые, яркие, страшные глаза… — Он бывает несдержан на язык, его манеры оставляют желать лучшего, — пожала плечами женщина, — но в целом, такое можно сказать о половине знакомых мне краснолюдов. — Боюсь, вы обобщаете. Тогда я спрошу иначе, — Херзет улыбнулся терпеливой, неприятной улыбкой, — как вы считаете, мог ли Ульфгар Дальберг обокрасть аукцион? Мысль о том, хорошо ли наново уложен паркет в ее комнате, была резкой и непрошеной. — Может, и мог, — сказала она равнодушно, — ровно то же самое я могу сказать о половине знакомых мне краснолюдов. — Я думаю, мы закончили, госпожа Бестреску, — следователь поднялся с непроницаемым выражением на лице, — полагаю, я узнал, что хотел. Желаю вам поправиться. Провожая взглядом его прямую спину, женщина с неумолимой ясностью поняла, что текущую партию проиграла, а Ульфгар Дальберг вляпался куда серьезней, чем казалось поначалу. И Кеаллах вместе с ним.***
Марк не стал насмехаться, увидев его лицо, не вспомнил даже о том, что в прошлый раз просил принести еды — взялся за работу усердно и деловито. Прежде чем выкладывать Квентину всю подноготную, Каэл хотел посоветоваться с бывшим, чтоб его, главарем разбойничьей ганзы. — Есть контакт! — чародей радостно вскрикнул, когда между зеркалами послушно застрекотало, и поплыли первые краски. Рыцарь одернул камзол, вытянувшись во весь рост, расставил пошире ноги, а руки скрестил за спиною. — Змеиный Камень! Змеиный Камень, ответьте, — донесся нетерпеливый голос с той стороны, — Гнездо Грифона слушает вас! Появилось лицо, стало сползать ниже, являя за спиной человека знакомый кабинет Тайлера. Но человек был незнакомым. Короткие темные волосы, жесткое лицо, узкая полоска усов над верхней губою… Каэл готов был поклясться, что никогда прежде он не видел этого человека. — Змеиный Камень на связи! — сообщил Марк, поправив кристалл, и резво убрался в сторону. Рыцарь шагнул вперед. — Капитан Каэл Тренхольд, — представился он решительным голосом, — дело не терпит отлагательств, мне нужно увидеть Тайлера Вердена, и поскорее. Незнакомец кашлянул в кулак. — Зовите меня Ульрик. Ульрик Ротт, если угодно знать, — он медленно растянул в улыбке узкие губы, — сожалею, Тайлер Верден спешно отбыл, но все, что вы хотели бы рассказать ему, вы должны рассказать мне. — Отбыл? В каком направлении отбыл? Когда вернется? — Дела государственной важности, капитан, — объяснился незнакомец, — вы должны понимать. Быть может, завтра, или через месяц — но покуда его обязанности исполняю я. — Тогда я адресую свой вопрос вам, Ульрик. Торжество во дворце уже послезавтра, а я до сих пор не получил своих инструкций, — заявил он хмуро, — если исполняете, то исполняйте, а не прохлаждайтесь! — Ну разумеется, — и.о. Тайлера Вердена снова разулыбался, — просто доверьтесь Тьме. Все, что удастся найти, вы обязаны передать Филиппу де Маравелю — лично передать, из рук в руки. Мы понимаем друг друга? Каэл похолодел внутри. — За Темерию! — воскликнул он и звонко щелкнул каблуком. С ним согласились, и связь прервалась. Вызимская крыса сидела высоко, аж в кресле камергера Его Величества. — Что, плохи дела? — сочувственно спросил чародей, протягивая ему кружку, — ты глотни, хороший бульон, наваристый. В «Змее и Рубине» варят! Квентин принял удар стойко, не растеряв твердости духа, но признался Каэлу, что почти не спал эти два дня. Мог бы и не признаваться — настойчивым, бодрящим запахом «бунна» пропах весь его кабинет, а круги под глазами обозначились куда четче… — Хотел я от дел отойти, дом в Мариборе отремонтировать, пожить спокойно на старости лет, — хмыкнул поверенный Его Величества, — да кто ж вместо меня все конюшни разгребать будет? Молодежь нынче горячая пошла, свершений хочет, а не каждодневной работы, тихие времена именно таких и порождают… — Неужто никого на примете нет? — Ох, Тренхольд, забудьте. К слову пришлось, — отмахнулся Квентин, — важнее, что де ла Брии тоже так думает. Он старый игрок, пусть и дослужился только до оберштера. В лучшие времена я выигрывал у него три партии из пяти, — он кивнул на шахматную доску, стоявшую на небольшом столике в углу кабинета, — остерегите девочку, Тренхольд, пусть не геройствует понапрасну. А над сведеньями для старого друга я, разумеется, поразмыслю. Каэл побледнел, вставая. — Квентин, даже не вздумайте… — прошептал он, качая неверящей головой, — я никого не предавал! — Сядьте, не горячитесь. Разумеется, не предавали, — насмешливо сказал поверенный, расплескав, в знак мира, по рюмкам коньяк, — вы просто поразительно невнимательны, Тренхольд. У вас, не считая краснолюда, два человека. Два! И только один из них посещал академию в аккурат вчера днем. — Она под моей защитой! — Помилуйте, Тренхольд, я вас ни к чему не призываю, просто будьте внимательны. Исправный инструмент не выбрасывают на свалку, но стоит ему сломаться… да и Фабиан на своем веку уже ошибался, вполне могу допустить, что он ошибся вновь. Кроме того, у него есть дочь, об этом тоже стоит ей объяснить… — Спасибо, Квентин. Я рад. — А Тьме расскажете сами, и не так, как мне. Ей много пилюль досталось от жизни, с чувством юмора туговато. — Я понял. Но что с Вызимой? — С Филиппом де Маравелем, — нахмурился Квентин Краурт, — он никогда мне не нравился. Сам я, положим, не удивлен, но доказать что-либо будет непросто. — Быть может, совет дадите? — Извольте. Выясните, что с Его Величеством. Если считанные лица видели его в последние месяцы, то это тревожит. Пуще всего прочего, надо заметить, тревожит. Выясните, куда пропал Тайлер Верден. А покуда не выясните, не торопитесь. В вашем распоряжении, помнится, девяносто дней? — Половина уже прошла. — Половина осталась. Не торопитесь — вот мой совет. — Мне жаль, Квентин. То, что казалось незыблемым, стало зыбиться. Вам это не странно? — Я старше вас, Тренхольд. Я уже привык. Но баловство кончилось, это правда. Права на ошибку больше нет. За это они и выпили. Время, остававшееся до полудня, рыцарь провел за картами. Судя по всему, горы Амелл куда меньше склонны были прощать ошибки, чем Махакам — дикая, неприступная, смертельно опасная, такой казалась пилозубая гряда. Просто доверься Тьме. Да, хорошо бы поинтересоваться у Делайлы, что со снаряжением, где доставать ледорубы, где взять веревки, теплую одежду и пищу. Времени почти не осталось.***
Озеро замутилось от облаков, рассыпавшихся по небу, утратило свою лазурную глубину, и ветер, налетавший порывами, поднимал невысокие зеленоватые волны, а они бились о берег, вспененные, и роптали. Звон якорных цепей, спелая ругань грузчиков и матросов, скрип груженых телег и пронзительные крики торговок — все сливалось в сюите портового утра. Ульф всунул пальцы за пояс и принялся насвистывать — вот такие звуки по нутру ему были! — показал Кеаллаху на двухэтажный беленый дом. Они прокрались, таясь, но двор оказался совсем пустым. — А крюк-то я потерял… — проворчал краснолюд, голову задирая к балкону, — подсадил бы ты меня, что ли? Кеаллах хмуро подставил сплетенные ладони, но их не хватило, и Ульф, кряхтя, пытался вытянуть себя вверх, пока Кеаллах, оставшийся внизу, с глухим ворчанием растирал истоптанные плечи. Внутри не было никого, пыль редким водоворотом клубилась в воздухе, в углах и под одиноким шкафом лежала комковатая грязь, лежали выпитые бутылки. Ульф распахнул шкаф — ничего. На столе, одинокая, ждала записка. Ульфгар Дальберг нас сдал. Кот на охоте. P.S: Найду паскуду — шкуру спущу! Подписи не было, подпись была не нужна… проклятый Драккар сделал за него половину работы, подумал Ульф, и, достав кусочек шлифовальной бумаги, нежно потер свое имя, сдул бумажную пыль и пальцем загладил волокна, вставшие колом. Ни у кого бы лучше не вышло! Чернильница была у него своя, для договоров… Фиггис Мерлуццо сдал проклятого Фрегата, а никакой не он. Кроме этой комнаты, большой, пустой и просторной, на этаже была лестница, была еще одна дверь. Ульф прикоснулся к латунной ручке, задумался и почесал задницу. Жопа его никогда не обманывала, не стоило туда лезть. Вместо этого спустился на первый этаж — везде стоило посмотреть. Везде, кроме верхней боковой комнаты… Кеаллаху, дежурившему снаружи, вдруг показалось, что на все портовые звуки набросили одеяло. Он позвал Ульфа, позвал его еще раз — Ульф не отзывался. Бросил внутрь камень — никакого ответа! — и нырнул в кусты. Парадные двери содрогнулись от сильного удара, и Ульфгар, охнув, припустил к лестнице. Содрогнулись еще — и слетели с петель, и внутрь влетело несколько черных. Ульфгар рванул наверх, ими не замечен, но растянулся перед дверьми, колено расшиб, едва не завыв в голос. Подволакивая ногу, он прошмыгнул внутрь комнаты с балконом, тихо прикрыл за собою дверь и припал к замочной скважине. — Обыскать каждый угол! — велел герцогский прихлебала. Ульфгар узнал его по голосу, по голосу узнал сволочь… Один из его молодцов взбежал по лестнице и потянул за дверную ручку — а Ульф, не раздумывая, рванул в противоположную сторону. Громыхнуло, дверь ударила его по спине, выбивая дух, с потолка щедрым пыльным дождем осыпалась вся известка. Чихая, кашляя и бранясь, Ульфгар спрыгнул вниз, и Кеаллах выступил из кустов с широко распахнутыми глазами. Кивнув друг другу, они бросились прочь, вдоль складов, как мышам, пришлось им красться. Они Херзет, сжимая в кулаке записку, вышел на балкон и оглядел округу.***
Кеаллах шипел по-змеиному, отрясая с него известку там, где самому Ульфу никак было не дотянуться, бранил на чем свет стоит, перемежая ломаный всеобщий с самыми чернейшими ругательствами. Спина болела, будто нож вонзался в нее при вдохе. Как бы, чего доброго, не ребро... мог бы и сочувствие проявить! Черт бы побрал Верхний Город — поди туда, вскарабкайся… Фиггис Мерлуццо, значит. Не Ульфгар Дальберг. Вот его-то пускай и ищут! Кеаллах едва успел бросить его на мягкую скамейку у одной из пекарен, спиною к улице, как мимо, разгоняя праздных гуляк резкими возгласами, пронесся черный отряд. Одна лошадь шла в поводу, и что-то черное переброшено было через ее седло… Он особо не оборачивался. Доковыляли, наконец, до кабака — Фазанерия за эти дни совсем опустела. Махнув, по привычке, рукою трактирщику, Ульфгар застыл на месте. Настырный ублюдок преследовал его неотвязно, стоял, заложив руки за спину, и буравил его своим отвратительным жабьим взглядом. — Дорогу, — буркнул краснолюд, краем глаза заметив, что Кеаллах предательски отступает к стойке. — Не торопитесь, Дальберг, — ответил Они Херзет, положив небрежную руку на витую рукоять длинной парадной шпаги, — вы арестованы. — Ну какой же ты все-таки хер… — Ульфгар сплюнул ему под ноги, — что, больше заняться нечем? Тебе, может, война нужна? Херзет порылся в поясной сумке и вынул оттуда два узких листка бумаги. Развернул каждый, сунул ему под нос. Ульфгар Дальберг нас сдал. Кот на охоте. P.S: найду паскуду — шкуру спущу! — Эти злостные кляузы были найдены в двух разных местах, — ответил следователь, отодвинув сапог от плевка, — что вы на это скажете, господин делегат? — Скажу, что это вранье, поклеп и неправдивая неправда! — краснолюд скрестил на груди широкие руки, — кому-то, значит, подставить меня надо! Опорочить доброе имя! Херзет наклонился к нему так, чтоб их лица сделались вровень. Протянул руку — и из-под воротника Ульфовой куртки просыпались хлопья известки. Совсем немного известки, незамеченной ни им самим, ни Кеаллахом… — Мой человек погиб, — сообщил Херзет стеклянным голосом, — не доживешь ты до каторги, делегат. На вервии простом повесят. Ульфгар разразился отборной бранью. Про неприкосновенность вспомнил. — О. Ну разумеется, Дальберг, — расплылся в улыбке виконт Они Херзет, соглашаясь с законностью его требований, — верительная грамота от посольства Темерии вполне подойдет. Я подожду до вечера. Я подожду. Он вышел, кивнув своим людям, и Кеаллах покачал головой. — Хочешь, деньги верну?! — ощерился краснолюд. — Жар с равнин, парень… — вздохнул Кеаллах, — ты в самый большой беда на мой память! Не иди до конца. Хватит. — Не учи бабушку вязать! — возмутился Ульф, — к темерцу пойду, пусть грамоту свою выписывает! А то у него грамота есть, а я чем хуже? Я, спрашиваю, чем хуже? — Да ты болен, друг… — прошептал медик с заботливой гримасою на лице. — Сам дурак! — отрезал краснолюд, стряхивая с плеча его руку. В зал спустилась девица Бестреску и встала рядом, не обращая внимания ни на взволнованного Фетта, ни на испуганного, сдавшего за эти дни трактирщика, ни на любопытные редкие рожи постояльцев. — Нам с тобою нужно поговорить, — сказала она краснолюду, — незамедлительно. Сейчас же, Ульф. — Легла б ты и лежала, значит! Поговорить она хочет! — пробурчал Ульф, — некогда мне говорить, к темерцу бежать надо! — Вот по дороге и поговорим, — отрезала вздорная баба. — Вам нужен арбитр? — тревожно поинтересовался Кеаллах, — или это частная драка? — Никакой драки, meleann. Он отступился. Тучи пропали, гонимые ветром — над Боклером вновь сияло звонкое солнце, и дамы придерживали свои кружевные шляпки, похожие, иной раз, на целые сады, в воздухе повисли ароматы и выпечки, и цветов. Цветы росли и на бережно возделываемых клумбах, и в подвесных горшках, и на деревьях, привезенных с далекого Юга. Вздорная баба исчерпалась нескоро, но некоторые идиомы Ульфгар выслушал с нескрываемым восхищением, будто музыку, любезную для ушей. Если в Новиграде все девки так загибают, то он, пожалуй, в этот самый миг понял, где можно осесть. — Ты что же, в самом деле решил, что за тобою Махакам и Темерия? — она, набрав в грудь воздуха, продолжала, — нет, ты, проклятого черта брат и товарищ, совсем с глузду съехал? Да чтоб тебе сгореть! — Ну чего вы все полошитесь, — недоуменно протянул краснолюд, — ну, выдаст мне темерец писульку, так с кого от того убудет? — Прав был Тренхольд насчет тебя! — Это в чем же он прав? — В том, что ты шерстобородый болван! Ты нас всех под удар ставишь, ты Кеаллаха подводишь, скотина! Он погибнет из-за тебя! Или, хуже того, провалит дело! — Интересные у тебя приоритеты, как я погляжу. Ну, не добудет свои сраные бумажки, ну, поплачет у тебя на груди, значится, да и дело с концом. Была охота суету разводить! Вот ведь стерва — идет, шипит, как змея, а сама улыбается. Не мог, что ли, нормальную бабу себе отыскать? — Это его сломит, болван. Что бы ты, собака страшная, понимал… — Да уж побольше тебя на свете пожил! Он купил у лоточницы жареный пончик и целиком сунул в рот, всем своим видом демонстрируя полное небрежение к ее аргументам. — Я не шучу, Ульфгар Дальберг. Не шучу! Если он пострадает из-за тебя, ты тоже не будешь жить. — Да-а? И как же ты это, значит, осуществишь? Слабительного мне в эль подольешь, и я до смерти обосрусь? Она помолчала, внимательно изучая здание темерского посольства. — Идея мне нравится, — призналась Марэт, оставляя его одного.***
Веки непокорно отяжелели, и карты, исполосованные вьющимися линиями высот, стали расплываться перед глазами. Двадцать тысяч футов, без малого — Горгона, самый высокий пик. Солоно им придется… рыцарь, будто в поисках поддержки, задрал голову вверх — и из простой деревянной рамы на стене взглянул на него Фольтест II. Уверенный взгляд, исполненный достоинства… Взгляд великого правителя… — Я помогу тебе, мой король, — сонно пообещал Каэл, — я справлюсь со всем…***
Высокие травы качались над ним, седыми колосьями царапали низкое, темное, предгрозовое небо. Оно клубилось, раскачивалось, разрывалось туманными далекими отблесками. Быть грозе… Не смыло бы, чего доброго, — подумал он и приподнялся на локте, сел. Вокруг него неровным полукругом росли деревья. Как могли они расти в одном месте? Ива вымачивала длинные ветви в стремительно текущем ручье. Высокий куст бузины, зацветая, прятался за стройным, краснолистым, осенним кленом. Широченный, замшелый тис раззявил ветви во все стороны, но могучий вяз, способный в солнечный день затенить большую часть поляны, смеялся и над ним, и над темным небом. Оттуда сорвалась молния, распласталась неровным трезубцем, ослепила его — и когда он снова открыл глаза, не было ни вяза, ни тиса, ни ивы, а в воздухе кружились крупные сероватые хлопья. И нисколько не было туч.***
Каэл обнаружил, что задремал — его мягко, но уверенно потрясли за плечо. Перед ним, скрестив на груди полноватые руки, стояла женщина с шелковистым взглядом, с копною каштановых волос. — Успеете еще выспаться. Нам как раз предоставили помещение, — голос у нее тоже был приятным, мягким, как тонкая шерсть, — Тиуна Тилли, к вашим услугам. Каэл слегка растерялся. — Предпочитаю браться за частные случаи. Но господин поверенный, признаться, был щедр сверх меры, — нетерпеливо объяснилась Тиуна, — я онейромант, господин Тренхольд. Вылечим и вас. Каэл зябко повел плечом. — Как это будет происходить? — спросил он, покорно встав и направившись вслед за ней, — мои тайны останутся моими? Или мне придется разделить их с вами? В его голосе зазвучало неприкрытое беспокойство. Невысокий гвардеец проводил их на второй этаж, распахнул дверь просторного кабинета, провел мимо целой цепи усердно пишущих клерков, оставив в крохотной, озаренной трепещущим светом свечей комнатушке. Несколько широких, мягких скамей и небольшой столик составляли всю ее обстановку. — Разумеется, нет, я же не какой-нибудь дилетант. Вы увидите сон, который прольет свет на мучающий вас вопрос. Я истолкую его значение, если потребуется, — поведала онейромантка, когда он стянул сапоги и послушливо растянулся на широкой скамье, — главное, постарайтесь расслабиться, изгнать лишние мысли, а затем –сконцентрируйтесь на проблеме, что тревожит ваш разум. Ее мягкие, прохладные пальцы коснулись его висков. Голос убаюкивал, как материнская колыбельная…***
Яркие витражи — разве повторялся на них сюжет, разве можно было сыскать во всем дворце хотя бы два одинаковых окна? — бросали на пол цветные лужи света. Пять пар сапог шагали по длинному коридору — звук гулко разносился окрест, позвякивали ножны, позвякивали шпоры на сапогах… Тайлер, молодой, стройный, как лезвие хорошего меча. Иохим — тоже старый знакомец, упокой, Мелителе, его душу. Отравлен на собственной свадьбе, кому такой судьбы пожелать можно? И врагу бы не следовало… судьбы Грегуара он не желал себе сам — быть надсмотрщиком, суть, при герцоге Аэдирнском, спать вполуха, жить годами, не доверяя никому — мало что могло быть этого тяжелее… Верные сподвижники Короны. Сон — не сон, вязкий, как смола, странный, неправильный, мучительный — он не мог даже заговорить. Мог только слушать других, только смотреть. Вспоминать. Пара служанок прижалась к стене, склонившись над своими подносами. Мало кто из встречных мог спрятать настороженность, мгновенно рождающуюся во взгляде. Его Величество Фольтест II улыбался. Решительной, жесткой была эта улыбка… — Вы могли бы изложить вашу волю в письме, — заметил Тайлер, коротко склонив голову. — Нет, пусть увидит мое лицо, — возразил король, — не стоит плодить обид. — Боюсь, обид не избежать, — вздохнул Грегуар. — Я призвал вас не для того, чтоб вы мне давали советов. Я призвал вас, чтобы выказать уважение Жаку из Спалли, друзья мои, — прервал его Фольтест, — и надеюсь покончить с этим, да поскорее. Беатрис ждать не любит, расстраивается, бедняжка, полночи. Белолицая, темноглазая, ласковая, как кошка, графиня де Морон купалась в королевском расположении вот уже целых полгода, и — Каэл готов был съесть свой сапог вместе со шпорою! — могла бы продлить его приязнь еще на пару лет. Коридор раскололся надвое, и пятеро мужчин свернули направо. Герб на могучей дубовой двери, и два рыцаря подле нее… Пылающая Роза горела и не сгорала. У Жака из Спалли было узкое, вытянутое лицо, могучие плечи и — не отнять! — глаза, в которых светился ум. Даже склонившись перед королем в поклоне, он не смог в полной мере скрыть свое удивление, но, пожалуй, и не собирался… Они окружили короля со всех четырех сторон. — Я пришел поблагодарить тебя за верную службу, Магистр Жак, — заговорил Фольтест, едва склонив голову в ответном приветствии, — ты и Орден оказали Темерии неоценимую помощь. Магистр прижал руку к груди и тепло улыбнулся. — Вечный Огонь распространяет свет во все уголки Темерии, — степенно ответил он, — я рад служить и впредь, Ваше Величество. Король подал Тайлеру свиток, и Тайлер зачитал указ, его голос ударился об арочное окно, о сводчатый потолок — и замер. Магистр протянул руку, прочитал сам… — Защита культа Вечного Огня, охрана храмов и святилищ, а так же паломников на пути к оным… — повторил он мертвым голосом, — все кончено, Ваше Величество? Мы послужили цели и отброшены, словно пустой бурдюк? Могучие плечи сгорбились, казалось, он разом постарел на десяток лет. — Не драматизируйте, Жак, — покачал головой Фольтест, — не этим ли вам следует заниматься? Не в этом ли ваше служение? Оставьте дела мирские для живущих в миру! — Вы нашли нам замену! — Нашел. Не стану отрицать, нашел. Кто-то другой будет проливать кровь среди болот, кто-то другой будет усмирять толпу, реши она взбунтоваться. Тревожные времена кончились, Жак. Пришло время вернуться к молитвам. — Кровь от крови… — прохрипел магистр, тяжело опираясь на стол, — яблоко от яблони… Фольтест, быстро оглядев своих спутников, кивнул самому себе. — Говорите, Магистр. Не держите в себе, — сухо улыбнулся король, — что бы вы не сказали, я это приму, но только здесь и сейчас, в эту самую минуту. Я понимаю, как вам непросто. Жак из Спалли медленно поднял голову. Дыхание хрипло вырывалось из его груди. Он оглядел каждого — и уставился на короля тяжелым, опасным взглядом, в котором заполыхал огонь. — Я покорюсь воле короля, приведшего ко мне своих псов. Воле короля, вскормившего своих псов на крови моих братьев! — в полной тишине зазвенел Магистр, — но страшной, как могила, будет его жизнь, и, когда он отчается, когда взмолится о смерти, его псы перегрызут ему глотку! Он тяжело рухнул на кресло, но Фольтест не изменился в лице. — Три дня, Магистр Жак, — предупредил он напоследок, — не желаю терпеть вас в столице.***
Только свечи вокруг, свечи — и прохладные пальцы Тиуны. Она тихонько сопела, откинувшись на скамье, и пышные, мягкие волосы рассыпались по пышному, мягкому бархату… вскоре она перестала, пробудившись, убрала руки. Тревожный излом бровей соткался на ее лице при одном взгляде на Каэла. — Не надо ничего толковать, — бросил рыцарь, натягивая сапоги, — лучше расскажите про проклятия. Почему не все ходят прокляты? Что для этого нужно? И как… — Как снимать проклятия, я, увы, не знаю, — ответила женщина, поразмыслив, но не оскорбившись, — но человек, что изрек его, должен обладать сильной волей. Сильной волей — и магическим потенциалом. Испытывать… — Да понятно, что он испытывать должен, — глухо буркнул, запустив пальцы в волосы, Каэл, — а магический потенциал, как вы сказали… это обязательное условие? Тиуна пожала плечами. Неуверенно ответила: нет. — Благодарю. Благодарю вас, Тиуна. Теперь ступайте. Она покорно ушла, а он еще долго сидел, несчастен, скомкан и полон ужаса, как лист, на который пролили чернила. Он, быть может, и пес, но в эту глотку он не вцепится… Никогда! А чем воздать Жаку из Спалли, он найдет, он придумает, он отыщет! — но позже…***
Когда Ульфгар, наконец, дождался, пришлось ему попотеть, чтоб донести до темерца смысл своих слов. — Повесят меня за шею! Он, значится, так и сказал! А ты глядеть станешь, и совесть не зашевелится? — Не могу обещать ничего. — Давай, что ли, я сам с начальником поговорю? — Исключено. Они умрут у тебя на глазах… первой могла стать Малгожата — но, хвала Мелителе, все обошлось. Ульф, может, и заслужил за шею висеть, заслужил, чего и говорить. Но если он станет первым, не потянет ли за собою всех остальных? В руки черных попасть он не должен… не должен… — Да вы с ума сошли, Тренхольд! — ответил Квентин, услыхав просьбу, — вы обезумели, точно! Исключено. Каэл смолчал. — Много он знает? — Больше, чем следует, генерал… Квентин замолчал, будто подводя в уме некоторые вычисления, открутил крышку чернильницы, как туча, зловещ и мрачен. — Будьте вы прокляты, Тренхольд, — бросил поверенный и схватился за перо. За оградою посольства, протянув Ульфу свиток с верительной грамотой, Каэл дождался, пока краснолюд протянет жадные пальцы за своим спасением, и в последний момент руку отдернул, укрыл свиток за широкой спиной. — Сучий сын! Я ручался за тебя головою, — голос был полон гнева, — не забывай об этом. Это было мягко сказано… там, наверху, задумчиво вращая в пальцах печать, Квентин почти — почти! — обвинил его в превышении полномочий.***
В Тринадцатом книгохранилище обосновался мужчина примечательной наружности, выписывал неторопливо выдержки из неясного труда. Примечателен он был своею непримечательностью — пройди на улице мимо, и не вспомнишь, какого цвета были его глаза… не привлекая ненужного внимания к своей скромной персоне, она сумела выяснить местонахождение едва ли половины вероятных кабинетов — дворец не был тесен, не был тесен дворец… Каждая новая мысль об Ульфгаре Дальберге, как о неотъемлемой части плана, рождала в ней гнев и самые темные мысли. Но темные мысли тянули за собою светлые воспоминания — без него добраться в Боклер было бы гораздо труднее… Что же с ним стало, что? Раньше-то он говорил, но не делал… теперь и делал, и говорил. Что бы с ним не сталось, он был один, один краснолюд — а это было меньше, чем три человека. Куда меньше, чем человечество. Переменная, которую следовало исключить из уравнения, покуда не стало поздно. Сидеть у фонтана было куда приятней, чем в Фазанерии, утратившей за последние дни всю свою неторопливую безмятежность, и было преступно. Краденые вещи нашли приют в ее комнате, и западня еще не захлопнулась… а покуда она не захлопнулась, дружеская помощь не помешает — прав был профессор.***
Заметив Кеаллаха, спешившего к постоялому двору с букетом цветов и полной корзинкой пирожных, она радостно улыбнулась, торопливо перебираясь на другую сторону улицы… Не стоит портить сюрприз хотя бы ему — пусть успеет бутылочку вина взять у Маттео. Выждав пару лишних минут, она направилась следом, поговорила с трактирщиком, кивнула привычному уже Фетту и неторопливо, вцепившись в поручень, стала подниматься по лестнице. Со второго этажа послышался страшный грохот, сдавленная брань и битого стекла звон, а потом обрушилась тишина.***
Густой запах вина обволакивал коридор, на полу в беспорядке лежали цветы — не назаирские розы, простые цветы, из тех, что во множестве в эту пору рождали окрестные луга, сквозило из разверстой нараспашку комнаты Ульфа. Лишившись слов и дыхания, Марэт уставилась на Кеаллаха, тяжело привалившегося к стене. Кровь… — она пятнала его руки, прижатые к боку чуть ниже ребер, стены вокруг него, кровь капала на пол… рядом встал Фетт, позеленел — и кинулся на подмогу. — Я постучал, думал, Ульфгар шумит, — с трудом выговорил Кеаллах; повиснув на плече у нильфгаардца, он будто оправдывался, — не ждал убийцы, не смог… Фетт заволок его в комнату напротив, уложил на кровать, уставился на нее — а она с отчаянием смотрела на свои руки, на докторскую сумку Кеаллаха, лежавшую на столе, на него самого… — Никто, Фетт, вы слышите, никто не должен пройти мимо вас, — заявила она мертвым голосом, закатывая рукава рубашки, — и немедленно пошлите в темерское посольство, мне нужен капитан Тренхольд! Фетт вытянулся, будто проглотил швабру, и кивнул, дотронувшись до меча. — Шевелитесь, Фетт! Пусть принесут горячей воды! — Никто не пройдет, госпожа. Я даю слово. Когда он вышел, Марэт вытряхнула на стол все медицинские инструменты, все флаконы — и нашла нужный, с порошком из человек-корня, в числе последних, и вытрясла в рот хорошую щепоть… внесли нагретую воду, и она заперла двери. — Я же обещал… никогда больший, так я обещал тебе… — бормотал Кеаллах, пока она пыталась унять его кровь, спасти его жизнь, — и вот, солгал… поделом мне за этот… — Я догадывалась, — ответила Марэт, радуясь тому, что руки перестали дрожать, — знала, что больше будешь! То, что она с ним делала, не было полноценной операцией; настоящий врач еще понадобится ему. Врач — и долгий, очень долгий отдых. Но отдать Кеаллаха в руки неизвестных, не дождавшись Тренхольда, она не могла. Не могла отослать Фетта за лекарем — туда, куда пришел один убийца, мог прийти второй. Или вернуться первый… Нет, нет, ей нужен был его меч.***
Они пришли вдвоем — капитан Тренхольд и Ульфгар Дальберг. На этот раз краснолюд ее руку перехватить не сумел — голова его дернулась, он пошатнулся и схватился бы за секач, не удержи его Каэл. Кеаллах — тот безмятежно улыбался, глядя на них, медленно водил взглядом. Так действовало лекарство… — За мной приходили! — рявкнул краснолюд, тщетно пытаясь освободиться, — за мной! И я, значится, виноват? — Безусловно! — припечатал Каэл, заламывая его кисть. Марэт истерически расхохоталась, обеспокоив обоих, но не успел этот смех смолкнуть, как комната уподобилась проходному двору. — Что за дилетант это делал? — недовольно надвинув на нос круглые стекла очков, проворчал хирург, осматривая Кеаллаха, — ладно, правильно делал, жить будет. Я его забираю! Не Каэлу он докладывал — Они Херзету сообщал, терпеливо дожидавшемуся в коридоре. Его люди уже наводнили трактир, уже хлопали незанятыми дверьми, рылись в истерзанной комнате Ульфа. Внесли носилки, и лекарь, внимательно наблюдая за тем, чтоб Кеаллаха не уронили и несли бережно, напоследок махнул и Каэлу. — Частная лечебница № 1, — сказал он, сунув рыцарю узорчатую визитку с адресом, — я работаю в паре с чародеем. Не изволите волноваться! Внизу их ждала карета, толково приспособленная для медицинских нужд. — Я вынужден закрыть «Фазанерию», — сообщил Они Херзет стенам, потолку и окровавленной постели; только после этого он взглянул в глаза Каэла, — Его Светлость почтет за честь принять вас во дворце и обеспечить вашу безопасность. — Благодарю покорно, — сухо возразил Каэл, — но и «Фазанерия» должна была быть безопасным местом! Мы решим этот вопрос через посольство Темерии, господин следователь. Не стоит ваших волнений. Херзет помедлил мгновение, моргнул (должно быть, это должно было обличать крайнюю степень изумления) — и медленно, задумчиво кивнул. — Что до вас, господин Дальберг? — повернулся он к Ульфу, — полагаю, вы не забыли наш уговор? Он улыбался, как кот, почуявший сметану, но улыбка эта разом увяла, когда краснолюд сунул руку за пазуху, достал оттуда бумагу и развернул. — Интересно, очень интересно… документ подлинный, — пробормотал он, нацелив быстрый взгляд в сторону Каэла, — что ж, господин Дальберг, я больше не имею права иметь к вам вопросы. Очень, очень жаль, придется заняться расследованием без вашей весомой помощи. — Вот и займись! Сил нет, как ты мне надоел! Как клещ, ко мне прицепился! — Мы все еще должны покинуть Фазанерию? — Ну разумеется, господа. Покушение на убийство способно поставить наши державы на грань войны — покинуть, и как можно скорее. Он вышел, прикрыв за собой дверь. Марэт молчала. — Да когда же это закончится, — простонал Каэл, оседая на свободный стул, — это моя жизнь страшная, как могила. Моя! Потеря ноги больше его не тяготила. Свыкся. Ульфгар оглянулся на дверь. — Давайте убьем его, и дело с концом? — спросил он тихо. — Трижды проклятый идиот! — ответил рыцарь. Взгляд Марэт сделался страшным, и она отвернулась к окну. — Убирайтесь вы оба, — сказала она, — у меня руки в крови, мне нужно собраться. Ульф хотел что-то буркнуть, но Каэл приложил к губам указательный палец, а после, этим же пальцем, указал на дверь. — И в самом деле, дел, что ли, нет… — проворчал краснолюд, прислушиваясь к шуму в коридоре, — выгляни в окно потом, значится. Не позабудь. Скинув в ранец все свое барахло, и ценное, и не очень, Ульфгар спустился вниз и сел за столик аккурат под окном алхимика — и все бы хорошо, да только морда мрачного вида, сидевшая за соседним столом, портила ему всю малину. А так бы в окно лишнее скинула, он бы и подобрал!***
Марэт молча трудилась. Та доза человек-корня, что она проглотила, мертвого бы на ноги подняла — и рана свежая не тревожила, и руки не наливались вязкой, тягучей слабостью. Отмыла их, не оставив ни одного кровавого пятна, тумбочку сдвинула — тумбочка не издала ни скрипа, ни звука. Принялась за паркет — едва не переломала все ногти, но разобрала. Статуэтку она спрятала посреди запасной одежды, надежно скрыла. Как хотелось оставить ее себе — с нею она бы могла… да многое могла бы, если б имела право, нет, если бы… если б только это было правильно! Но оно не было, и статуэтка была бесполезна, была вредна. Была искушением для нее. Картина отправилась следом — варвар шерстобородый, ничего святого! Согнул холст, повредил и краску… Меч сунула в чехол, к своей булаве. Наново сложила паркет, подвинула тумбочку… А за дверью выжидал Херзет, небрежно прислонившись спиною к стене. Он с улыбкой поинтересовался, не нужна ли помощь с поклажей, сообщил, что карета их уже дожидается… Марэт сухо улыбнулась в ответ, сунув ему чехол с ведьмачьим мечом. — Вы так тщательно ощупываете мое оружие, господин виконт, — заметила она ледяным тоном минуту спустя, — что это может быть небезопасно. — Небезопасно, как жизнь на Севере, раз женщины, подобные вам, вынуждены сами себя защищать? — ответный лед просыпался ей за шиворот. — Не стоит злословить Север, — спокойно ответила Марэт, — специализация характерна для муравьев. И Каэл, и разочаровавшийся Ульф закончили загружать коляску.***
Коляска тронулась плавно — благодаря мягким рессорам мостовая казалась мягкой, как пух. Крытая ореховым лаком, с легким летним навесом, надежно хранившим от злого жаркого солнца, она миновала площадь Спящих Рыцарей, оставила позади очередь у банка Чианфанелли, прошла под мостом, ведущим в княжеский дворец, и вновь покатила по набережной. Куда медленнее, чем могла бы — кучер поминутно окликал зазевавшихся гулен, а иной раз и вовсе останавливался, чтобы ненароком ни на кого не наехать. — Говорил же тебе, в окно выгляни! — посетовал краснолюд, — чего ж не послушала? А если б упырь этот тебя обыскал? Малгожата промолчала, уставившись в сторону озера. — Слышали? В паре с чародеем хирург работает, — в голос Каэла вмешалась неловкая забота, — Кеаллах справится, зуб даю, на прием придет своими ногами! — А могли и меня пырнуть… — проворчал Ульфгар, потирая бок.***
Гулкая синева стен, мраморные узорчатые колонны — и черные с серебром гербовые полотнища, такие же черные, как кованые решетки на окнах. — Ладный домик, что ни говори, — признал Ульфгар Дальберг, оглядывая посольство Темерии, — как будто краснолюды строили! Подвинул к себе чехол с ведьмачьим мечом, он резво спрыгнул на мостовую. — Положи, где взял! — оскалилась женщина. — Вот еще, — возразил краснолюд, — будто я не вижу, значит, что ты туда запрятала! Каэл расправил плечи. Ему не хотелось, чтобы спутники догадались, как сильно ему не хочется видеть разочарованное лицо Квентина, как трудно будет выслушивать его гневные речи… Он ссыпал горсть монет в жадную руку возницы и велел дожидаться, освободив дорогу, а возница с готовностью кивнул, рассчитывая заработать еще, и немало. Малгожата решила не идти с ними — кому-то ведь надо, сказала, проследить за поклажей.***
В посольстве Каэл уже примелькался — гвардейцы без вопросов пропустили обоих, не обратив внимания даже на то, что плащ Ульфгара встопорщился за спиною. Только оказавшись в коридоре, он глубоко потянул носом, дернув рыцаря за рукав. — Слышь, темерец! Идея светлая у меня! Ну-ка, дай перетру с начальником! — Что ты ему скажешь-то? — Ну, этого… того… Темерии что, сокровища не нужны? А я это… ну, предложу часть своих вещей в пользу казны! За символическое вознаграждение… — Предложишь ворованные вещи в пользу темерской казны. Сделаешь Его Величество своим соучастником. Блестящий план, Ульфгар, надежный, как нильфгаардские часы! — Так что, ты скажешь ему? — Ты с дуба рухнул. Конечно, нет. Ульф осыпал темерца отборными ругательствами, сворачивая в приемный покой. Там не было ничего интересного — мягкие стулья, обитые алым бархатом, широкий лакированный стол, окна в деревянных рамах, забранные кованой решеткой, и большой портрет Фольтеста на стене. На столе графин, в графине вода. И это — в Боклере! Ничего ценного, словом. Ульф закинул ноги на стол и принялся ждать.***
В кабинете густо пахло жженной карамелью и жареным миндалем. Казалось, Квентин совсем не пил воды, один только горький, бодрящий «бунна». Широкий стол весь был завален бумагами, как, впрочем, и всякий раз, когда Каэл появлялся в его кабинете. — Тренхольд! Это снова вы! — Квентин сперва поднял седую голову, потом, крякнув, поднялся сам, — и что плохого на этот раз? Рыцарь прокашлялся. — Фазанерия закрыта, — сообщил осторожно он, — я и мои люди могли бы найти приют в другой гостинице, но, быть может, у вас найдется предложение получше? — Не уверен… Вы можете воспользоваться домом госпожи вар Лоин, восторга она не исполнится, но не откажет. Могу предложить расположиться в загородной резиденции, но это вариант неблагоприятный. Чтобы было понятнее: лучше не выходить за ворота без вооруженной охраны, всякое может быть, — заметил поверенный бесцветным голосом, за чем-то наблюдая в окно. — Быть может, здесь, в посольстве, есть гостевые комнаты? Мы готовы удовольствоваться малым, скажем, всего двумя. — Исключено, Тренхольд. На дверях посольства нет, и никогда не было надписи «гостиный двор», здесь даже нет лишних комнат. Кроме того, как это будет выглядеть в глазах герцога вар Ллойда, предложившего вам приют? — Там бы слежка велась за нами. — Велась бы, само собою. Но не более, чем везде. Каэл тяжело вздохнул. Может, и не стоило отказываться, но быть окруженным черными и днем, и ночью — нет, он бы не смог. — Есть вещи, Квентин, опасные вещи, вы знаете, о чем я говорю. Быть может, хотя бы это вы согласитесь укрыть в посольстве? За семью замками, в самой кромешной тьме? — А теперь послушайте меня. Компаньона вашего следовало устранить сразу. Да, само собою, это повлекло бы подозрения, это доставило бы определенные неудобства... Тайлер Верден, разумеется, просил меня вам помочь, но то, что вы просите, Тренхольд, не помощь, а соучастие! Я сделаю вид, что ничего не слышал. — Никто не станет искать их здесь! — Что вам неясно? Я не позволю вредить Темерии. Я готов протянуть руку помощи, но вы просите прыгнуть в ямину вслед за вами! Каэл повесил голову. — Вы правы, Квентин. Я, бывает, совершаю ошибки. Но те, что уже совершены, можно только исправить. Как мне исправить эту? — Реданский орел. Подумайте о реданском орле и побеседуйте с леди вар Лоин. Ее опыт заслуживает доверия. — Граф де Руйтер, расхититель аукционов! Граф де Руйтер, убийца собак! Да от этого безумием несет за версту! — Ничего не поделать, воздух в Боклере такой, — насмешливо обронил Квентин, отворачиваясь от окна, — вы вот, например, завели себе краснолюда.***
Над Боклером горело солнце. Пот щекотал ей спину — даром, что ли, здесь предпочитали легкие ткани и обильное декольте? Свободный Туссент, имбирный пряник, так походил на луг с множеством ярких цветов, так прекрасен он был… Для тех, кто не ведал, что в цветах этих прячутся змеи. Ульфгар Дальберг сам, сам, своими ногами, вошел в посольство Темерии, в то самое место, где его грамота не стоила и ломаного гроша. Вошел — и забрал с собою ведьмачий меч. Не сделай он этого, и коляска вместе с нею была бы уже на полпути к академии, а все краденые вещи лежали б в ячейке Чианфанелли. Выбор делает тот, кто может! Она ссыпала горсть флоренов в руки возницы, приказав ждать, сколько потребуется, одарила улыбкой гвардейцев — а вместо шлемов они носили локоны, завитые на щипцах. Локоны красиво спускались на наплечники, украшенные темерскими лилиями, но — она о заклад готова была побиться! — крови и сражений эти юнцы повидали в жизни еще меньше, чем она. Ничего в них не было от Синих Полосок, от этих суровых бойцов. Красивые дети, и наверняка их отцы в Темерии не последние люди… Одним словом, здесь был Туссент.***
Каэл сжал рот, отдал честь и вышел из посольского кабинета, выпорот и облит помоями. Впрочем, Квентин был прав, он не обязан был помогать… но он мог! Черт бы побрал обоих, и упрямого Квентина, и проклятого Ульфа. Малгожата, против обещанного, ждала внизу, меряя коридор шагами. Услышав его характерный шаг, из приемного покоя сунулся краснолюд, и рыцарь мысленно вознес краткую мольбу Мелитэле, сосчитал до пяти — говорили, что помогает. Помогало или нет, он покуда не понял. — Мы должны расположиться где-нибудь в другом месте. Здесь оставаться нам не дозволено, — терпеливо сообщил рыцарь. — Говорил же, едрить-колотить, скажи начальнику, сами бы перетерли! — взгляд Ульфа исполнился густого, насмешливого презрения, — обошлись бы как-нибудь без тебя! — Послы с немытыми преступниками не говорят, — невозмутимо откликнулся Каэл, разглядывая, будто впервые, лицо компаньона, покрытое полосами коричнево-красной, стесанной, сбитой кожи, — и думать о том забудь. — Только не во дворец…– взмолилась, побледнев, Малгожата. — Нас может принять госпожа вар Лоин, с ней вы уже знакомы. Кроме того, мы можем отправиться в загородную резиденцию, но там нюансы свои. Принять любезнейшее предложение герцога, должно быть, все еще можно, но я бы тоже предпочел этого не делать, — сказал рыцарь, как сплюнул. — К этой-то шлюхе?! — возразил краснолюд, — я не пойду! — Кто-то же должен, — бросила невпопад Малгожата, не глядя ни на кого, — есть разговор, Ульфгар Дальберг. Будь так любезен, удели мне пару минут! Каэл почувствовал, как глаз его начинает уже подергиваться. — Ну, валяй, что ли, — позволил краснолюд, — вываливай глубокую мысль! Малгожата заложила руки за спину и молча направилась в приемный покой. — Здесь говори! — бросил Ульф вдогонку, но, помедлив для приличия, выругался и поплелся следом. Каэл проводил их настороженным взглядом — глубоко внутри тугими холодными кольцами сворачивалось дурное предчувствие. Кто чего должен?***
Мягкие кресла в темно-красной обивке были слишком уютными, слишком удобными — для предстоящего разговора куда уместней была бы жесткая лавка. С портрета на стене подсматривал за ними Фольтест Темерский, и Ульф уселся напротив, поглядел на нее, хмыкнул — и принялся набивать трубку. А Марэт медлила. Перед глазами вставал образ Кеаллаха, повисшего на плече у Фетта, и капающая кровь, и занавеси на окнах, трепетавшие от сквозняка… — Ну шо, так и будем сидеть? Хотела говорить, так говори уже, — краснолюд, выпустив к потолку колечки, нарушил молчание, что впору было резать ножом. — Это случилось. — Да брось, мне их черный магик жопу лечил. Вылечил? Вылечил! Вот и Кеаллах завтра огурцом будет, — фыркнул Ульф, — сама изводишься, других изводишь, аж слушать противно! А все почему? Да потому, что баба! Ей показалось, что на юбке образовалась лишняя складка, и она принялась разглаживать ее руками — но складка не исчезала. — Ты в самом деле не понимаешь, что здесь каждый готов нас прихлопнуть, как тараканов? Краснолюд закашлялся. — Да ничего этот хер не сделает! Ну, может, еще один штраф впаяет, так Темерия с того не обеднеет! — возразил он. Они Херзет, герцогский следователь, гончий пес вар Ллойда. Один из трех самых опасных людей во всей округе. Какой-то хер. — Ты всерьез предлагал убить его, я права? Что тебе все эти посольства, что звания, должности, — изменившимся голосом вымолвила Марэт, — ничего не имеет значения, кроме денег. Право имеешь, значит. Пробуешь мир на прочность. — А ты смекаешь! Деньги, да. Если уж я вляпался в ваше дерьмо, то уж не забесплатно. Марэт налила себе воды из хрустального графина. Дышать было трудно — похоже, окна здесь не открывались никогда. — Предложение у меня такое. Ты передаешь все эти вещички мне, и сразу же о них забываешь. Передаешь добровольно, не имея претензий ни к капитану Тренхольду, ни ко мне, — предложила она, глядя ему в глаза, — а я все устрою. Они попадут к Херзету из третьих рук, он вдохнет лучи герцогской благодарности, а нас оставит в покое. Ульфгар выругался. — Погоди, а вот тут уже интересно… Что-то не нравишься ты мне последнее время, так что или выкладывай давай, что там за руки там у тебя, или хер тебе на воротник! Каэл мерил коридор шагами. Подслушивать он не стал, искушение было, но не стал. Шагов было всегда восемь, иногда семь — от двери и до лестницы. От лестницы до двери. Караульные были достаточно вышколены, чтоб не обращать на это внимания. — Холера ясная, Ульфгар! Мы же в Туссенте. Какие еще тут могут быть руки? Ульф откинулся в кресле и растянул рот в ухмылке. — Я так и знал! Бедная овечка упала в обморок! Бедная, бедная овечка! — Не сдерживайся. — Половина из того, что тебе дали черные, и я согласен. Марэт горько рассмеялась. Половина боли, страха и бессильного гнева? О, она могла поделиться! — Такое богатство тебя раздавит. — Сдается мне, ты и тут брешешь. Или что, я должен верить любому, кто подойдет ко мне и предложит: о, за пару десятков тыщ я решу все твои проблемы, приятель! Так? Так, я спрашиваю? — краснолюд покраснел, — если решила меня обокрасть, это не так-то просто! — Я не торгуюсь, дружище, — спокойно возразила Марэт, — прошли времена торговли. Я предлагаю тебе выбор, простой и понятный, я руку тебе протягиваю, но вижу в ней только плевок. — Прочь пошла, шлюха нильфгаардская! Она не ответила ничего, встала и вышла, сожалея лишь об истерзанной совести Каэла. С куда большей радостью она сделала бы это сама, с чистой совестью — если б могла.***
— Вяжи его и грамоту забирай, — хлопнув дверью, велела Малгожата, — он отсюда выйти не должен, иначе погубит всех. Сговорились все они, что ли, подумал Каэл. Квентин — дело другое, ему по должности положено, но про грамоту напомнил не он. Неважно. Уже неважно. Не согласится теперь — будет куковать за решеткой, покамест все не уляжется. — Столько времени зря потерял, — проворчал Ульф, выходя следом, — так куда двинем? — Довольно, Ульф, выворачивай карманы и сдавай все лишнее, — приказал Каэл, — пора с этим кончать. Ульфгар Дальберг вдруг понял все. Неделями он проверял, что было позволено, и с рук ему сходило если не все, так многое. Эти терпилы улыбались, иногда журили, как нашкодившее дитя, но и только. Когда везло, еще и виноватыми оставались, мучались… А теперь обманули. Лицемеры. Ублюдки. Люди! — Мои вещички, значит, никому покоя не дают, — зарычал он, потянув из-под плаща арбалет, — а ну, прочь с дороги! Арбалет у него не забрали. Каэл понял, что у него будет, что сказать караульным. Арбалет был заряжен — Ульфгар, вопреки всему, делал так часто, и Каэл вспомнил, что два дня уже не носил брони. — Не делай этого, — предупредил рыцарь, — спрячь быстро. Не дури, Ульф. — Стража! — выкрикнула Малгожата, медленно отступая вдоль стены. За дверью, ведущей на улицу, послышалось копошение. Те гвардейцы, что стояли у лестницы, кинулись вперед, но в нерешительности застыли, не ведая, как же им поступить. — Ты меня больше не увидишь, темерец, — пообещал краснолюд, продвигаясь к двери, — я просто уйду. — Не могу, — вздохнул Каэл Герион Тренхольд, — уже все, Ульф. Ты сам решил. Дверь распахнулась, и на пороге показались еще гвардейцы, привлеченные шумом. Ошарашенные, они застыли. Ульфгар поспешил, промахнулся, едва задев чьи-то локоны. Арбалет полетел следом, разбив лоб гвардейцу. Он обернулся, рванул из-за пояса нож, подарок угольштокского коменданта. — Кое-что не продумала, хитрая мразь? Он кинулся на нее, нацелив острие в горло — она отшатнулась прочь, и темерец не дал ему второй попытки, налетел плечом, сбивая с ног, но краснолюд тут же откатился к окну. Сплюнул в досаде, вспомнив, что все окна зарешечены. — Стоять, сукины дети, — зарычал он на гвардейцев, — всех нахрен попишу! — Немедленно прекратить! — рявкнул в ответ гвардеец, — во имя Темерии! Плевал Ульфгар на Темерию. Они загнали его в угол, и пути для отступления не осталось. — Ты не представляешь, с кем связался, темерец. Пожалеешь, да поздно будет! Она вынюхивает для черных, — обратился он к Каэлу, ткнув секачом в сторону Малгожаты, — и не стесняйся, спроси Кеаллаха, на какую организацию он работает, посмотрим, как тебе это понравится, сукин ты сын! А теперь давай, иди сюда, и я вспорю тебе кишки! Гвардейцы переглянулись — и накинулись на него, без предупреждения, беззвучно. Руки, ноги, кулаки и ругань заклубились на полу, а потом все закончилось. Ульф сплюнул еще парой зубов. — Щукины дети, — сказал он, — щукины дети, втроем на одного! Его заковали, затолкав в приемный покой, и окно выходило во внутренний двор, единственное окно… подождать! Подождать, а потом вскрыть кандалы — так решил краснолюд. Каэл был так раздосадован — додуматься! — достать оружие в посольстве Темерии… Ни мозгов, ни понимания, одна борода! Сложно, сложно будет спасти его, дурака, тюрьма его дом… — Прости меня, Тренхольд, — прошептала Малгожата, хватая его за руку, — я научусь, обещаю.***
— Я вас предупреждал, Тренхольд, — как только рыцарь переступил порог кабинета, обронил Квентин, — предупреждал! — Простите, Квентин, — ответил он, — виноват. — Виноваты, капитан, виноваты. Я вас предупреждал. Каэл помолчал. — Мы можем его запереть, — глухо предложил он, — вор должен сидеть в тюрьме. — Исключено. Или вы считаете, что посольство — это тюрьма? Куда прикажете его перевезти? Как охранять? У Темерии нет на это ресурсов, — сухо припечатал поверенный Его Величества, — он должен умереть. Единственный вопрос заключается в том, кто это сделает. — Это слишком жестокая мера. Он никого не убил, — возразил рыцарь, — вы же сами говорили про загородную резиденцию! Почему бы не заточить его там? — Как я уже сказал, важно лишь то, кто это сделает. Мне все равно, капитан Тренхольд, это могут быть и мои люди. Но тогда я буду вынужден — подчеркну, вынужден! — отстранить вас от командования операцией, — равнодушно пояснил Квентин, вдыхая терпкий аромат, поднимавшийся от большой парящей кружки, — так что сделайте это сами. Вот ваш выбор, капитан. — Но… — Никаких «но» быть не может. Выбор простой у вас — Темерия или преступник? Для вас это выбор? Каэл подтвердил — нет, это не выбор. — Я должен сделать это немедленно? — Если хотите поговорить напоследок, то ваше право, я не стану препятствовать. Каэл кивнул, соглашаясь — и нетвердой, убитой походкой вышел из кабинета.***
С кандалами не задалось, хорошие были кандалы. Хорошие были надсмотрщики — двое снаружи осталось, двое было внутри, и даже заговорить не хотели с ним, разом сбросили со счетов, будто б и не было никого, кроме них, в покое, будто б и не обращался к ним Ульфгар Дальберг… темерец вошел и окинул всех хмурым взглядом. — Подите вон, — скрипнул он, — дожидайтесь снаружи. Ульфгар молчал. — Мне жаль, — заговорил темерец, потея, — мне жаль, Ульф. Ульфгар разразился жутким, скрежещущим, зловещим смехом. — Оставь свое людское лицемерие хотя бы сейчас, сукин ты сын. Ты пес! Тебе, как псу, велели вцепиться мне в глотку, вот ты и вцепишься… — отозвался краснолюд, — любители потрепаться о чести, о долге. А выходит, что честь тут есть только у меня! — Я не договорил, Ульф. — Ну? — Знаешь, моя совесть будет молчать. Я сделал все, что мог. — Еще стоит, значится, еще оправдывается, ублюдок… — Не пытайся меня оскорбить, — возразил рыцарь, почти бесшумно вынимая меч, — говори, Ульфгар Дальберг, говори, что тебе есть сказать, сейчас уже можно. Глаза краснолюда налились кровью. Он поднялся, тяжело опираясь на стол. — Вспомнишь меня, темерец. Вспомнишь, когда тебя самого ужалят! — злые слова обрушились, как пудовые вериги, — век ей ни любви не видать, ни покоя не знать, змее подколодной! — Что ты делаешь? — содрогнувшись, спросил Каэл, делая шаг к нему, — умри достойно. Выбор у тебя был, до последней минуты был! — А Кеаллах, разве он лучше? Думаешь, мне бы помог, меня бы выбрал? Так пусть его одни предатели окружают, пусть живьем в могилу сведут!***
Каэл вышел из комнаты, вытирая меч обрывком плаща, и ничего не выражающим, пустым взглядом окинул гвардейцев, столпившихся у двери. — Приберите там, — велел он и покинул посольство, желая только одного: напиться до зеленых собак в первом попавшемся трактире.