All for one, and one for all! We'll fight together And when we fight we'll fight together, not alone! We'll fall together And when we fall we'll fall together, not alone! (Blackmore`s Night)
10 мая 1303 года, горы Амелл Плащи были действительно теплые — плотная некрашеная шерсть снаружи, почти незаметная и на серости каменных рек, и в звонкой белизне снежников, а нижним слоем — мех снежной кошки, ирбиса, воздушный, пушистый, жаркий. Тяжелые плащи — но в них можно было спать и на снегу. Такие же шапки, что закрывали уши. Шарфы. Грубые меховые сапоги с подошвой, подбитой гвоздями. Снегоступы. Крючья. Мешки с едой, которая большей частью испортилась. — Конфуз, однако… — пробормотала Делайла. — В озере полно дохлой форели. Вся рыба мертва, — мрачно заметил Каэл, — что, пыталась сварить уху? — Мало ли, что я пыталась, — проворчала чародейка, — а есть придется кашу из топора. Впрочем, оставалось и сушеное мясо, и орехи, и сухари. — Огней палить нам все одно нельзя, — с сожалением вздохнул рыцарь, — так что и потеря невелика. Показалось ему, или взгляд ее потеплел? — Мне долго ждать? — раздался снаружи хриплый, недовольный голос. Малгожата торопливо возилась с непросохшим до конца платьем — прямо на себе подшивала подол по самые сапоги. — Обожди, ведьмак, — бросил Каэл сквозь дверь, с жалостью и сомнением поглядев на женщину. Густой туман плотной пеленой лежал на предгорьях. Солнца не было видно, но с каждой минутой к немолчному гулу водопадов добавлялись другие детали: правильное кольцо обожженной земли, мелкие волны озерной воды, играющей с рыбешками, всплывшими брюхом кверху, звонкий ручей, полого бегущий между камней. Все принесенные с собою вещи забрали они с собой, ничего не оставили для погони. — Зря обувались, — ощерился ведьмак, — вверх пойдем по ручью. Молочно-белая вода, пенившаяся по камням, была так холодна, что сперва обожгла. Потом пальцы быстро стали неметь, потеряли чувствительность, и беглецы, пошатываясь, брели вверх по течению, заостренными палками для ходьбы помогая себе не рухнуть совсем. Горы приняли их и сомкнулись над ними.***
В полдень, когда солнце давно растащило груды тумана, когда даже ручей звенел не так звонко, как на рассвете, перед горным приютом разверзлось жерло портала и через него, по четверо в ряд, вышли горные следопыты в меховых шапках, вооруженные арбалетами, кривыми короткими саблями и горным снаряжением. Великое Солнце на желто-коричневом фоне, подведенное ломаной серой линией, служило им знаком отличия. Вслед за ними, последним, шагнул чародей с черными глазами и коротко подрезанной бородой, шагнул — и портал истаял. Сорок их было, сорок и один.***
Камни сыпались из-под ног. Лица выражали терпеливую непокорность, но спины горбились, а голоса звучали вяло и неохотно, а потом и вовсе перестали звучать. Порой приходилось идти в связке, и приходилось все чаще — острым языкам ледников, казалось, не будет конца. Каэл шел с Малгожатой, Юнод с Делайлой, и общая веревка связывала их вчетвером. — Не могу больше… — прохрипела Марэт, налегая грудью на свои палки; с отчаяньем в глазах она приподняла голову и посмотрела на Каэла, — полчаса… пять минут… — Вот еще! — фыркнул, не оборачиваясь, ведьмак, — а еще тело хотела мне одолжить! Шагай, Два Вершка, не время для привала. Сам он, несмотря на латы, шел легко, как по равнине. — Ты не очень-то разговаривай, — возмутился Каэл, дернув за веревку, — мы часов восемь уже идем, не останавливаясь! Рукой в латной перчатке Юнод ткнул в небо. — Скоро начнется пурга! — крикнул он, скорчив гримасу на лице Кеаллаха, — неподалеку распадок есть! Там нас не снесет! Каэл недоверчиво хмыкнул. Отдельные снежинки срывались из низких густых облаков, но ветер дул вовсе не ураганный. Он раскрыл рот, но Марэт схватила его за руку и помотала головою. Они успели дойти до распадка, успели поднять небольшой походный шатер, успели собрать хворост — Юнод клятвенно заверил, что соберет такой костерок, по которому их не выследят ни чудовища, ни враги. — Вопрос есть, ведьмак… — заявил Каэл, поглядывая на небо, которое с каждой минутою делалось и гуще, и темнее, — знаешь ты что про проклятья? Вы же и этим, кажись, промышляете? — Кое-что, может, и знаю, — пробурчал Юнод, ломая об колено толстую ветку, — а тебе зачем? Каэл рассказал. Все рассказал, как есть. Все-таки, у него было лицо Кеаллаха. И опыт был. — Ну-ка, повтори еще раз, — потребовал ведьмак, — и чтоб слово в слово. Тут формулировка важна. — Страшной, как могила, будет его жизнь, — покорно повторил Каэл, — и когда он отчается и взмолится о смерти, его псы перегрызут ему глотку! — Да-а, а я-то и думал, вот в кого вы такие приблажные? А тут вона чо, Король-Лопух служит примером подданным, — фыркнул Юнод, сделав небрежный шаг в сторону от летевшего в лицо кулака, — а картина, впрочем, довольно ясная. — Ну? — Скуки с тобой глотну, — ощерился ведьмак, — картина ясная, говорю. Есть три стула… — Да каких стула?! — В зависимости от того, какой ты хочешь получить результат. — Я не хочу повредить Фольтесту… Да я лучше умру! — Можешь умереть, да. Но останутся другие, сколько их там, говорил? Трое? Четверо было вас? Во-о-от. Можешь убить их, умереть сам. А можешь убить того, кто вас проклял. Каэл всерьез задумался. — А третий вариант? — Ну, третий. Третий это ритуал, значит. Собираетесь всем кагалом, берете козленка там, или еще кого… — Юнод почесал проступившую колючую щетину, — окуриваете, значит, весь зал вербеной, чтоб аж топор в воздухе стоял, а потом… — Что потом? — А потом нарекаете козла Фольтестом и разрываете ему горло. Теплой крови напьетесь, глядишь, и попустит. — Сомнительно звучит. Очень сомнительно. А если не попустит? — А если не попустит, я уже говорил. В лицо швырнуло липкой пригоршней снега, ветер взвыл в скалах тысячей труб. — Что пурга будет, я тоже говорил. — Ладно, — нехотя вздохнул Каэл, — крови, так крови. Выпить, так выпить. В конце концов, кровяную колбасу я же ем! — Дождешься от вас благодарности… — пробурчал ведьмак, рывком втаскивая в шатер кучу хвороста. — Их бы еще найти, кровопийц, — ответил рыцарь, волоча вязанку не меньше, — особенно Тайлера. — Сволочь, куда на ногу?! — Спасибо, Юнод. Спасибо. Ты дал мне шанс.***
Женщин они оставили в шатре, и, оказавшись с Делайлой наедине, Марэт скинула мешок в самом углу, развалилась на нем спиной и проверила Шепот, сунув ей кусочек мяса и тряпку, пропитанную водой из фляги. Покосившись на чародейку, она достала тонкую книжицу в кожаном переплете, ту, что сунул ей Кеаллах перед тем, как… Интересное, сказал, чтиво. — Он не знает, — уверенно заявила Делайла, — я ему не сказала. Марэт перевернула страницу. — Благодарю, — она все же решила ответить, — не стоит и впредь. Предмета обсуждения не представлено. — Ты научишь меня этой зерриканской хитрости. Таким преимуществом не пренебрегают. — Нет. — Ты научишь меня. Но позже. Сейчас не делай ничего. Вообще ничего не делай, они уже идут по нашему следу. Не стоит оставлять маяк для их сенсора. Марэт подняла голову и подергала шарф, намотанный на горло в три оборота. — Не буду. Делайла покачала головой. — Отследить портал дело небыстрое. Часов двенадцать займет, а то и дольше… — заметила она ровным голосом, — но они уже там, у озера, если не ближе. Предполагаю, за нами послали лучших. Скорее всего, это «Магна». Марэт не ответила ничего. — Возможно, придется снять, — добавила Делайла будничным тоном. Марэт хрипло и тяжело рассмеялась. — Ты так и не поняла ничего, Делайла вар Лоин. В бою от меня пользы будет немного, если я сниму двимерит, — ответила она тихо, — убивать меня Кассия не учила. Или ты хочешь экспромта? — спросила она и резко подалась вперед. Делайла промолчала, не пошевелив и бровью. — Я не такая как ты, чародейка. Я алхимик. Я возьму меч. — Где прошел ученый, магу делать нечего? — Именно. — Твой отец, он не запрещал тебе ничего. Ты запретила сама. — Так и есть. Обе они замолчали; вернее, перестали говорить, но взгляды, которыми они обменивались, были красноречивее всяких слов. — Ты отправишься в Аретузу, когда мы закончим здесь. Это не обсуждается. Восполнишь пробелы в знаниях, — припечатала Делайла и улыбнулась, — и вытравишь из себя Новиград. — Я не притрагивалась к Силе ради собственной выгоды, — восстала Марэт, попытавшись гордо развернуть плечи; махнула рукой на гиблое дело и откинулась на мешок, — отчего я должна делать это ради Темерии? — Потому что таково твое желание. Суметь отомстить ублюдкам, что убили твоих родных, стать частью чего-то целого, — хмыкнула Делайла. — Не забывай, я знаю, сколько раз ты хотела, чтобы сержант по имени Рикард оказался в Боклере. А еще лучше, чтоб Тайлер Верден. Кто-то компетентный. Тот, кто знает, куда идти. — Дважды о Рикарде. Ни разу о Тайлере Вердене, — не моргнув глазом, возразила Марэт, — эта идея не лишена своей прелести, но что, если я откажусь? Делайла вскинулась, но алхимик подняла руку. — Прошу. Не надо начинать с угроз отволочь меня в Аретузу за волосы, — заметила она, — я не обещаю, Эвелин. Не могу обещать. Делайла ошеломленно моргнула. — Крепости людские, что будут стерты в песок? Марэт кивнула. — Мне тоже не понравилось то, что я видела, — нехотя призналась чародейка, — слишком много совпадений. Надо бы этим заняться, если выживем здесь. — Когда вернемся в Темерию, — возразила алхимик. — Похвальный оптимизм, — пробурчала Делайла, прислушиваясь ко звукам вовне, — я даже завидую. Самую малость… Ветер завывал в скалах. –… в конце концов, кровяную колбасу я же ем! — сообщил Каэл, и плотно закрытый полог рывком распахнулся. — Какая гадость, — брезгливо заявила Делайла и спешно переместилась в другой угол шатра, чтобы не быть заваленной здоровенной вязанкой хвороста, — эта ваша кровяная колбаса… По поводу костерка Юнод, почитай, не соврал — он почти не дымил, а в такой нещадной пурге, спрятан внутри шатра, и не был заметен вовсе. — Час, другой, да и кончится, — пообещал ведьмак. — Повезло, — обронила Делайла, — все следы заметет. Хоть до распадка, укрытого среди скал, долетали одни отголоски, нещадно бил ветер в туго натянутые стены, порой острая, ледяная крупа залетала в продух, но таяла, не успев долететь до лиц. Порою невыразимый плач прокатывался вдоль скал, и ведьмак поднимал руку — тише! — но ветер разрывал и этот звук, и снова спорил с горами.***
Редкую мысль герцог вар Ллойд поверял своему дневнику, но, когда это делал, стиль письма был далек от сухости войсковых приказов.12 день месяца Феаинн, 1274
Во вторник прибыл из Рокаина в Мехт. Из-за сильного жара дорога заняла больше времени, чем я предполагал, однако еще до рассвета добрались мы до крепостных врат. Сукины дети. В Этолии я хотя бы меч обнажал! А эти… стоило прижать Ллиира к ногтю, предложить ему выбор между «пряником» и «кнутом»… Сколько же их, готовых болтать о чести и свободе, покуда клинок не коснется их горла, а звонкая монета не ляжет в карман! Это было слишком, до обидного просто. Уже в полдень тридцать четыре зачинщика ждали казни в застенках, а их семьи — высылки в Пустыню. Император будет доволен. Обошлось почти без потерь с нашей стороны. Gloir aen Caer`zaer! Марэт гневно раздула ноздри и уставилась на стенку шатра, уже начинавшую провисать под грузом снега. Она стукнула по ней, сбивая снег, и не выдержала, оглянулась на ведьмака, подбрасывавшего в костерок ветки. Вся эта история производила на нее тяжелое впечатление. Гнетущее, как горы вокруг. И понятно стало, отчего Кеаллах так взвился, что не выслушал ничего… В мешке с мукой может завестись долгоносик. Может. Это еще не приговор. Выжить бы. Встретиться с теми, кто решает. Выслушать. И понять, как они видят будущее без Нильфгаарда и что готовы для этого сделать. «Умереть» не годилось. Смерть — это слишком мало. Помочь Кеаллаху просеять муку, если понадобится. Дважды! Такие, как вар Ллойд, похоже, желали достойных противников. Искали борьбы, а не легкой победы. Так пусть им будет.7 день месяца Блатхе, 1287
Операция в Эббинге затянулась, и только сейчас мне удалось добраться до родного дома. Ох, Анна… слишком поздно… она писала о своей беременности, а я… я должен был я понять, что в ее возрасте рожать поздно! Но нет, я радовался, и меч в моей руке вздымался легко. Радовался, как дурак! Жаль, что я не смог быть с ней рядом, когда это случилось… Я назову дочь ее именем и буду любить так же, как любил Анну… Никакая любовь не могла искупить его «легко вздымающийся меч». Никакая любовь. Отягчающее обстоятельство, как говаривали судьи.21 день месяца Ламмас, 1297
Долг службы вновь заставляет меня покинуть дом. Возможно, на несколько лет. Мария просится со мной, но как объяснить ей, что ребенку не место в войсках? Как же все не вовремя… ходит молва, будто она не моя дочь, мол, не похожа она ни на отца, ни на мать. Говорят, будто нагуляла ее Анна в мое отсутствие. Еще одна подобная кляуза, и проклятые сплетники больше никогда ничего не скажут! Марэт замерла, заложив пальцем страницу. Стенка снова начинала провисать. Анна-Генриетта, если верить портретам, имела дивные голубые глаза и то ли золотистые, то ли каштановые волосы. Себастиан вар Ллойд был нильфгаардец до мозга костей. Так откуда взялись пепельные кудри Анны-Марии? Ее зеленые глаза? Молва могла и не врать.3 день Бирке, 1302
Я просыпаюсь среди ночи и даже через стену я слышу, как она говорит во сне. Не могу разобрать, о чем именно. Никто не может. Мария ведет себя странно, но ни один осмотр ничего не дал, ни врачебный, ни чародейский. Они говорят, что моя девочка здорова… Сегодня ночью где-то в горах произошло землетрясение. Странное дело для этих земель. Нужно не забыть включить это в рапорт… «Уж конечно… — вяло подумала Марэт и уронила дневник на колени, — такой сильный Исток…» Кто-то тряс ее за плечо. — Просыпайся, мазель Два Вершка! — перед глазами расплывалось лицо Кеаллаха, –пурга давно кончилась! Марэт вздрогнула и потрясла головой. — Он есть где-то здесь? — спросила она, положив ладонь на горящее золотыми лучами солнце. Ведьмак гнусно осклабился. — Да куда бы он делся! Но мы, знаешь ли, с ним заодно, — ответил он, уперся руками в колени и распрямился во весь рост, — теперь-то он может говорить все, что думает. — Хамишь, как падла последняя! — снаружи раздался насмешливый голос Делайлы, — если рассчитываешь на что-то, так смени тон. — Да ни на что я не рассчитываю, — отозвался через плечо ведьмак, — вот ты мне по вкусу, пущай и стерва, а она сразу поперек нутра встала! — Вечный огонь… — пробормотала Марэт, накручивая на себя походный мешок, — спасибо уж и на этом.***
Пусть не пришлось им откапываться, но снега навалило немало. Юнод шел впереди, пробивая дорогу, Каэл следил за грядой, с которой они спускались. За перевалом снегопада не было. Никого не было. Эта тишина даже давила на уши. Ни птиц, ни зверей… Тишина. — По короткой дороге, значит? — уточнил ведьмак, остановившись, — ты уверена, чаровница? Делайла спросила, в чем дело. — Эльфийский некрополь, дорогуша. Мы можем пройти под горой, — ответил Юнод, — но всякая парша, помнится, там водилась. Может, перемёрла, а может, и живехонька по сей день. — Навроде чего? — спросил Каэл. — Навроде ящериц размером с быка, — обернулся к нему ведьмак, — и, помимо этого, ядовитых. — А что они едят? — неуверенно спросила Марэт. — Здесь же никого нет. Кроме нас… — Едят, — ответил Юнод, — друг друга. Он заложил руки за спину и глубоко потянул морозный воздух. — Ты чувствуешь что-нибудь? — спросил он у Делайлы. — Пусто! Аж изнутри свербит. А когда-то эти места были переполнены Силой — бери, да пользуйся… Делайла повела рукой, будто к чему-то прислушиваясь. — Пусто, — подтвердила она. — Вот я и говорю, — проворчал ведьмак, — пусто. Ну, зашагали! До темноты будем на той стороне… И они шагали. Карабкались. Заползали. Не единожды ведьмак, вооружившись изогнутыми кинжалами, поднимался на покрытую льдом скалу и сбрасывал вниз моток веревки, втягивая остальных. — В другой раз я поднимусь, — сказал Каэл, положив руку ему на плечо, — побереги Кеаллаха. Юнод насмешливо фыркнул. — Не перетрудится. На таких пахать надо, — ответил он, — а ты, чего гляди, сверзишься со своею ногой. Хромай уж спокойно. Каэл скрипнул зубами. — Что, так заметно? — Слепой, и тот заметит, — отвернувшись, бросил ведьмак. Они поднялись еще выше, и на широком и ровном уступе горы им предстало два темных провала, две стрельчатые арки немалой высоты, выложенные белоснежным амеллским мрамором. Обглоданные временем и ветром барельефы воздымались над ними на недосягаемую высоту. Каэл подошел к краю каменистого обрыва, из которого они только что выбрались, и невольно присвистнул. — Некрополь, говоришь. Не берегли эльфы своих мертвецов. — В те-то времена они и помирали нечасто, — заметил Юнод, — уж один раз можно и попотеть. Проложив в слежавшемся за годы снегу тропинку направо, потоптавшись, будто в нерешительности, у правого входа, они надели снегоступы и, ничем стараясь не потревожить плотную корку льда, ведомые ведьмаком, скрылись в густой темноте за левой мраморной аркой.***
Тьма кромешная стиснула их, надавила на бессильные глазницы, а любой звук, напротив, сделала громче стократ. Капля воды, разбившаяся о поверхность лужи под ногой Юнода, их собственные неуверенные шаги… — Поддай огоньку, чаровница, — посоветовал ведьмак громким шепотом. — Нельзя огоньку, — ответила Делайла, — нас засекут. — Ладно. Держитесь друг друга, идем вперед, — снова раздался шепот, — жаровни были, но масло могло превратиться в камень. Он шел вдоль стены, сплошь усеянной барельефами. часто останавливался и проверял на ощупь, куда сделать следующий шаг, а за ним, одной рукой стиснув веревку, привязанную к его поясу, тянулись остальные. Порой в лица срывался ветер — то были боковые коридоры, и ведьмак считал их и упрямо шел дальше. Масло не превратилось в камень, но застыло вязким прогорклым студнем, закоптило едва-едва, разгоняя мрак. Часть нижних рубашек пустили на свежую обмотку для факелов. Прекрасные лица, полные тихой скорби, изучали их из-под струящихся капюшонов, едва накинутых на сложнейшие мраморные прически. Как безмолвные сторожа, статуи охраняли саркофаги, укрытые в глубоких нишах. Ввысь, на другие уровни, взлетали резные лестницы — и терялись во тьме. — Песня памяти, — восхищенно выдохнул Каэл, — я запомню… Марэт перестала стучать зубами. — Все они на одно лицо, — пробормотала она недовольно, подробно рассмотрев ближайшие статуи, — но всяко лучше, чем темнота. — Шагайте уже, — напомнил ведьмак, — чай, не в музей пришли. Было здесь Место Силы, может, хоть знаки крутить смогу… Ряд долгих залов уводил их все глубже в чрево горы. Время от времени из боковых коридоров доносились шорохи, но получив свет, Юнод заторопился так, будто уголья жгли ему пятки. Прогорклый чад, распространявшийся от факелов, выжигал и без того скудный воздух. Делайла зевнула. — Если повезет, то заблудятся, — задумчиво сказала чародейка, — долго еще? — Недолго, — отозвался ведьмак, — почти пришли. Ох, холера… Фраза эта вырвалась из его рта против воли. Тяжелый мраморный менгир, глубоко изрезанный рукотворными знаками, лежал на усыпанном каменном крошевом полу, расколот на две части. Окружавшие его колонны здорово покосились, по многим бежали трещины, двух не хватало вовсе. Но не только и не столько это привлекло внимание ведьмака — в стене за упавшим менгиром пролегла глубокая борозда, такая тонкая, что внутрь бы поместился разве что лист бумаги — но не монета. Там же лежал остов неведомой твари с редкими сухими лохмотьями сгнивших мышц и кусками плотной, короткой шерсти. Разъятый напополам, как и менгир. — Так уж и бык, — проворчал Каэл, мельком глянув на ведьмака. — Так, скорее. Теленок. Раскинув руки, Юнод рывком пересек зал. — Ни капли не осталось! — прорычал он, в ярости ударив по колонне. — Ничего нет! — Тише… — прошипела Делайла. Марэт настороженно приблизилась к костям. — Давно это тут лежит? — спросила она, обернувшись через плечо. Ведьмак нехотя подошел, пошевелил костяк носком сапога, понюхал. Предположил, что не меньше года. Марэт отвернулась, повела взглядом по покосившимся колоннам — и кивнула. — Чуть больше, — пробормотала она, — с начала месяца Бирке. В ночь со второго на третье… — Откуда? — вскинулась Делайла. — Что тебе известно? — Мало, — вздохнула Марэт, — княжна говорила во сне. Ее показывали докторам. Показывали магикам. — Похоже, этого не знал даже Квентин, — удивленно заметила Делайла, — в ту ночь действительно было землетрясение. И что? — И ничего. Признали здоровой. Каэл с опаской провел пальцами по гладкой поверхности рассеченного менгира. — Делайла, скажи мне… — нехотя спросил он, — магией возможно такое сделать? — Нет, Каэл. Нельзя, — ответила ему чародейка, — я могла бы прорезать камень, но на это ушло бы время. Ламия бы сбежала. Не стала ждать. Каэл отдернул руку. — Будет лясы точить, — раздраженно потребовал Юнод и, никого не дожидаясь, направился дальше, — теперь я чувствую, будто гол. Хуже, чем гол!***
Менгир остался позади, как и статуи, охранявшие саркофаги. Многоуровневые залы закончились, превратившись в довольно широкий, бесконечно петляющий коридор. — Мне к-кажется, мы здесь уже были, — обронила Малгожата, с тревогой следившая за факелом, который, казалось, готов был погаснуть. — Тебе кажется! — отрезал Юнод, когда липкая, тягучая нить слюны легла ему на наплечник. — Вот паскудство, приползло все-таки… — прошептал ведьмак и, выдергивая меч, закричал во все горло. — Рубите ей хвост! Прыгучая тварь! Каэл успел выдернуть меч, но это было последнее, что он успел. Пять сотен фунтов шерсти, зубов и когтей ринулись на него сверху. Он прянул в сторону, и паскудство брякнулось перед ним, раззявив голодную пасть. Покрытое шерстью, обликом и с медведем, и с ящером сходное, оно колотило по стенам шипастым хвостом. Он бы устоял на ногах, если б не камень, попавший под пятку… Растянулся. Воздух закончился в нем. А ведьмак — Кеаллах! — остался на той стороне, за спиною у страховидла. В руке у вытаращившей глаза Малгожаты откуда-то появился несуразный, длиною с ладонь, тонкий ножик. Делайла, страшно побледнев, простерла руки и выкрикнула магическую формулу. Блеснул светом алмаз на ее груди — блеснул и раскололся с призрачным звоном на тысячу мелких, острых осколков. Вокруг чародейки стал расползаться лед. Лед сковал ее руки. Она раскрыла рот в беззвучном крике, распахнула глаза, задергалась, пытаясь выбраться из оков собственного заклинания, обратившегося вдруг против нее. По бледной щеке Малгожаты поползли алые капли, а паскудство, страшно ворча, подобралось для прыжка… Стальной северный клинок пропорол ему гортань и с хрустом вышел из затылка, но инерцией Каэла отбросило к стене — вместе с дергающейся тушей. Рукояткой кинжала Малгожата принялась откалывать лед с вытянутых рук Делайлы. — Хороший удар, темерец, — похвалил Юнод, резким движением сбрасывая с меча вязкие капли; поперек кирасы у него шла борозда, пропоровшая краску, — в следующий раз тычь факелом сволочь. Прямо факелом ее тычь! На Делайлу он смотрел с некоторым разочарованием. — Не работает твой медальон, чаровница, — пробормотал он и отвернулся. Толстый хвост твари, искромсан, все еще дергался, и нескольких шипов на нем не хватало. Ведьмак принялся пилить ей толстую шею, и на недоуменный вопрос Каэла ответил: увидишь. — Я сожалею, — упавшим голосом обронила освободившаяся Делайла; она стянула с пальца кольцо и надела его на цепь, — дважды. Не знаю, как такое возможно. — Возможно, — пробурчал ведьмак, — оторви и выбрось, вот что это теперь за место. Для ламий в самый раз будет. Не для нас. — Я облажалась, — скрипнула чародейка, — подала им сигнал. Поспешим. В следующий коридор, из которого донеслось глухое ворчание, Юнод швырнул голову ламии. Глухой звук сменился хрустом и чавканьем. В лица пахнуло свежим морозным духом. У выхода их встретили деревья, до половины стволов укрытые слежавшимся, вековым снегом, деревья, торчавшие оголенными, высохшими остовами, и сумерки, светлые от снега. — Никакого привала, — возвестила Делайла, только услышав, что до крепости осталось недалеко, — никакого сна. Снегоступы от всего не спасали. В провал, вдруг разверзшийся под его ногами, рухнул Юнод, и только совместными усилиями удалось вытащить его обратно. Малгожата сломала свой бестолковый кинжал и запросила что-то взамен. Юнод не дал ей меча, сунул джамбию. Зерриканскую джамбию Каэла. Ее нога угодила в расщелину между камнями, невидимыми под снегом. Ногу спасти удалось, но не сапог. Не изменившись в лице, Каэл стянул свой и зашагал по снегу стальным протезом. Три уровня серых стен выросли перед ними из высокой горы — прямоугольные грубые башни, в которых не было ничего от легкости эльфийских построек, острые зубцы и сугробы, что местами достигали до нижних бойниц. — Вот паскудство, — пробормотал Юнод, разглядев двойную цепочку следов на снегу. — Еще одна? — спросил Каэл. — А может, и не одна… — ответил ведьмак, — но эти свежие. У врат, ведущих в крепость, Юнод остановился. Вырванная из петель, покосившаяся решетка поскрипывала на ветру. — Пришли, — сказал он. — Нам нужно в лабораторию, — заметил Каэл. Ведьмак обернулся к нему. — Я не войду внутрь. Не было такого уговора, — ощерился он, — вот он, Хаэрн Кадух! — Тебе было мало? — глаза Делайлы опасно сверкнули, — или мне повторить? Юнод обернулся к ней, скрестив на груди руки. — Хочешь опять оскоромиться, чаровница? — спросил он, щурясь. — Ну, давай! Делайла отступила на шаг, сбросила с плеч мешок, вынула оттуда глиняный сосуд. — Черт с тобой, — бросила она зло, — я тебя отпускаю. Юнод покачал пальцем перед ее лицом. — Сперва могила, — сказал он, — здесь подойдет. И они отчаянно и торопливо рыли снег, отбрасывали в сторону камни. — Не могу сказать, что вас полюбил, — заявил Юнод, когда яма стала не меньше фута, — но не такие уж вы паршивцы, вот что хочу сказать. Может, и не солгали. — Обойдемся, — ответил Каэл. — Где лаборатория? — Пока вверх, — хохотнул ведьмак, — потом вниз. Он отошел от могилы и упер руки в бока кирасы, пока меховой плащ развевался на ледяном ветру. Лицом к крепости встал. — Хаэрн Кадух, — сказал Юнод из Бельхавена, — ты никогда не был мне домом, но вот я здесь. Пошел ты к черту, Хаэрн Кадух. Глаза Кеаллаха остекленели и, зашатавшись, он рухнул на колени, проваливаясь все глубже, пока лицом не коснулся снега. Малгожата вскрикнула и рванулась к нему, потеряв в снегу слишком просторный сапог. Каэл застыл, опустив насквозь обледенелые перчатки, и не хотел верить своим глазам. Первым был Ульфгар Дальберг… Она перевернула Кеаллаха на спину, завозилась с ремнями, срывая с него кирасу, прислонилась ухом к его лицу. Со всхлипом выругалась. Стала давить на грудь быстро и жестко, стала вдыхать в него воздух. Перестала сыпать проклятиями. Давила. Вдыхала. Каэл шагнул вперед. Малгожата убрала руки. Опустилась в снег. Принялась резкими движениями разматывать грубый шерстяной шарф, диким взглядом уставившись перед собой. — Дай ей время! — в руку вцепилась Делайла. — Я хочу помочь, — отмахнулся Каэл, — может, есть надежда! — ДАЙ ЕЙ ВРЕМЯ! — прорычала Делайла и с размаху ударила его по лицу. Не зная, что нашло на нее, Каэл поддался; чародейка увлекла его за привратную башню. — Сумасшедшая! — зло бросил рыцарь, сползая по стене. — Это все из-за тебя, Делайла. Там должен был лежать я! Делайла не ответила ничего. Отвернулась. Почудилось ему, или в морозном воздухе поплыл едва уловимый запах дождя? Несколько минут прошло прежде, чем к ним пришла Малгожата, тихая, как сама смерть. — Кеаллах мертв, — сказала она, — его нужно забрать с собою.***
Каэл кивнул. Все слова, что приходили в голову, казались ему кривыми и ненужными. — Я знаю, как тебе горько, — сказал рыцарь ровным и теплым голосом, придерживая ее за плечи, — ты не одна. Помни, пожалуйста. Ты не одна. Малгожата подняла на него удивленный взгляд. — Мы должны ему… — сказала она, — должны вернуться в Темерию. Пойдем. Делайла захлопнула рот; не обронила ни слова. Кеаллах сидел на снегу и трясущимися от холода пальцами пытался застегнуть акетон, растерянно оглядываясь по сторонам; багровая, ветвящаяся сеть мелких сосудов проступила у него на груди. Малгожата сдавленно охнула, вытянула в его сторону руку, будто желая удостовериться, не поверив глазам, шагнула вперед, робко, неуверенно улыбнулась — и без чувств рухнула в снег. — Отставить страдания! Дайте человеку передохнуть, — строго предупредила Делайла, вытянув указательный палец в сторону Кеаллаха, торопливо, но неуверенно подхватившегося на ноги, — закапываем ведьмака и идем. — Черт побери… — пробормотал Каэл, шагнув к Кеаллаху, — я думал, что потерял и тебя! — Юнод проводил меня… — Кеаллах схватился за горло и раскашлялся, — помог мне вернуться. — Там есть что-то? — хрипло спросил рыцарь. — Там, впереди? Кеаллах покачал головой. — Пожалуйста… — попросил повстанец, — давай не будем об этом.***
Узкие коридоры под крепостной стеной связывали башни друг с другом. — Мы так и не сказали ничего над его могилой… — вздохнул Кеаллах; помимо лат, он нес Малгожату, — Это неправильный. Просто пошли вперед! — Я сказал, — возразил Каэл, — минуту говорил, не затыкаясь. — Ты не знаешь, как оно там… — бросил Кеаллах. — Не знаешь, Каэл Тренхольд! — Ну хватит, — нахмурился рыцарь, — не делай меня виноватым во всем. Ты решил сам! — Имел причину. — Вы мне мешаете, — Делайла шла впереди и водила руками по сторонам, — ругайтесь потише. Или заткнитесь совсем. Шар света, мерцая, плыл над ее головой. Таиться было бессмысленно. Они пришли. В очередной башне гора черепов попалась им на глаза. Желтоватых, небольших черепов, сваленных в кучу. Детских черепов. Кеаллах скрипнул зубами, но промолчал. — Сукины дети! — стиснув кулаки, прошептал Каэл. Делайла вошла в очередную комнату. Послышалось шипение. Шлепок. Вскрик. Каэл бросился к ней. Чародейка медленно отступала, окровавленными пальцами зажимая живот. Высовывая из пасти раздвоенный язык, на нее надвигалась ламия. Делайла торопливо зашептала, отняла от живота руку. — Давай! — крикнула чародейка, и за спиной чудовища раскрылся портал. Каэл налетел на него, напер плечом, сунул клинок прямо в пасть — и ламия подалась назад: сперва хвост, а потом и задние лапы утонули в пламенной зыби портала. Делайла отсекла их резким движением руки. Чудовище грызло меч, извивалось, а за ним тянулись сизые ленты в зеленоватой слизи. Затихло. — За Темерию… — прошептала чародейка и осела в каменную пыль.***
В Боклере, в самом штабе НВР, каковой ничем особенным не отличался от прочих зданий, за столом работал мужчина с ноздреватым, невыразительным лицом, и время от времени поглядывал на часы. Время близилось к полуночи — тогда, он решил, сложит все бумаги в одну стопку, запрет в сейф и отправится домой. Спать. Нескольких часов до рассвета ему вполне хватит. Минутная стрелка почти вплотную придвинулась к вожделенной отметке, когда над ним разверзся портал и, заливая жижей ковер, бумаги и его лицо, на стол рухнул ком агонизирующей плоти, покрытой шипами и шерстью. Он ничего не успел сделать. Шипастый хвост раздробил ему череп.***
Кеаллах осторожно опустил Малгожату на пол и зарылся в своем мешке. Выругался. С отчаянием в глазах посмотрел на Каэла. — Я пуст, — сказал он, — ни инструментов нет, ни лекарств… Каэл сбросил с плеч собственную ношу. — Мы взяли все, что было в доме. Лекарства есть… Он опустился перед Делайлой на колени. — Зачем полезла вперед? — спросил тихо, — очень больно? Побелевшие губы ее дрожали. — Я еще не умираю, — простонала чародейка, — хуже другое, Тренхольд… Шар света над ними едва мерцал. Кровь текла между ее пальцев. Паршиво выглядело. Кеаллах вылил спирт на ладони, растер меж пальцев. — Не шевелись, — велел он Делайле, — я помогу… — Вы что, правда не понимаете? — сухо всхлипнула чародейка, оглядывая обоих почерневшими глазами, — не понимаете, да? — Говори, — попросил Каэл, взяв ее за руку. — Я… бесполезна! Мне не сосредоточиться, — горько выдыхала Делайла, — я не смогу… до Темерии три… три пересадки… — Выберемся сами, — Каэл решительно стиснул рот, — ногами! — Нет! — прорычала Делайла, дернулась и задышала часто и неглубоко, — нет, капитан, я… должна суметь… привести помощь… Во флягах вода была пополам со льдом. — Пей, — Кеаллах сунул Делайле флягу с горьким лекарством, — придержит кровь. Не умрешь от боли. Чародейка слабо кивнула и стала глотать. — Сумеешь, — послышался тихий, но уверенный голос, — я помогу. Каэл обернулся. Приподнявшись на локте, Малгожата вытирала ладонью плачущие глаза и смотрела на Кеаллаха, сгорбившегося над Делайлой — но обращалась к ней. — Ты это о чем? — спросил он, растерявшись, — как ты можешь помочь? Малгожата нервно сглотнула. — Ступайте… — Делайла властно махнула рукой, — следите там … за периметром! — Поврежденный сосуд… — возразил Кеаллах, — я не закончил! — Заканчивай, — вяло произнесла чародейка. — Ненавижу секреты, — напомнил Каэл; порывшись в вещах, он достал подорожную и кольцо, отмеченное лилией, оставил их Делайле, — удачи, Агент Тьма. Не осложняй обстановку. Прошелся по коридору до следующей башни, прислушиваясь к каждому шороху, во всем готовый разить, и вернулся назад. Как в этой крепости кто-то жил? Она угнетала. Она давила все лучшее в человеке.***
В иной раз Эвелин, сама будучи творцом, неподдельно восхитилась бы тонкой работой, извлеченной из плотного шелкового свертка. Но не теперь. Теперь это был инструмент — ценный и незнакомый. — На ощупь… не мыльная, — пробормотала она, успокаивая себя, — это точно не компрессия. Нет. — Не компрессия, — подтвердила Марэт, расположившись на обрубке чудовища, — потяни сквозь нее, как сквозь активный камень, но не торопись, бери понемногу. Хотя кого я учу… — она покачала головою, — сможешь? Эвелин с сомнением взглянула на статуэтку, выпачканную ее собственной кровью. Едва трепещущий огонек над их головами залил коридор дневным светом. Ослепил. — Где… — плотно смежив веки, выдохнула чародейка, — взяла? — Ульфгар Дальберг взял, а я украла у него. Эвелин неловко завозилась, принимая более удобное положение. — Я смогу… — сказала она уверенно, — смогу прыгнуть в самый Горс-Велен. Приведу помощь. — Не в Вызиму? — Нет. Марэт замолчала; из глубины коридора послышался неровный шаг — возвращался разведотряд. — Я ее не верну, — заметила Эвелин, — эта вещь должна быть изучена. Должна быть в спецхране. — Изучите, — согласилась Марэт, — мне тоже интересно. Чародейка тихонько хмыкнула. — Случая может и не представиться, так что… скажу сейчас, — заявила она, — спасибо, что не огрызнулась про Аретузу. А ведь могла. — Это что-то про черную магию, которую ты практикуешь? Могла, — Марэт ответила сразу, — но друзей я принимаю такими, какие есть. Если они друзья. — Ну уж, друзья… — фыркнула Делайла вар Лоин. Портал раскрылся прямо под нею. Каэл вывернул в коридор, сжимая в левой руке тусклый факел. Кеаллах спешил следом за ним. — Мы видели вспышку… — на лице рыцаря лежала печать тревоги. — Она приведет подмогу, — сообщила Марэт, не вставая.***
За все прошедшие годы Сара Содергрен даже не потрудилась передвинуть мебель у себя в доме. Она никогда не пресекала попыток заявиться к ней среди ночи — любила гостей, и редкий ублюдок в Темерии желал целителю зла. Оно и к лучшему, что не передвигала — Эвелин, стискивая статуэтку побелевшими пальцами, оказалась в мягком широком кресле, обтянутом травянисто-зеленым бархатом. Рыжеволосая чародейка, лениво плескавшаяся в бадье, даже не вздрогнула. Стряхнув с длинных пальцев мыльную пену, она широко улыбнулась. — Эвелин… вижу, ты ко мне явно не соли одолжить, — безмятежно заметила Сара, — паршиво выглядишь, дорогая. Я, знаешь ли, рассчитываю на шкуру того медведя, который тебя подрал. Или это был василиск? — Это была ламия, Сара, — с трудом отозвалась Эвелин, — у меня совершенно нет времени на рассказы. — Ламия, значит, — с любопытством протянула целительница, — куда ж тебя на этот раз нелегкая занесла? Эвелин заворчала сквозь зубы. — Поставь меня на ноги, — сказала она, — и я навсегда забуду к тебе дорогу. Будешь считать, что твой долг исчерпан. Чародейка, ничуть не стесняясь своей наготы, задумчиво приложила палец к губам. — Идет, — согласилась она, — я на вас истратила втрое больше, чем задолжала. — Но не выплатила и трети, — раздраженно заметила Эвелин. На пол плеснула вода. Не прошло и четверти часа, как Эвелин сумела подняться на ноги. Боль затаилась, заползла в самый дальний угол сознания и шипела оттуда, уже не мешая. В пыточном кресле чародейка могла бы ее приветствовать, тогда, когда от нее зависело только ее молчание, а то и смеялась бы в лицо палачам. Но теперь, когда от нее зависело так многое, и разговор был другой. Наскоро попрощавшись с Сарой, Эвелин покинула ее дом и жадно, полной грудью вдохнула густой морской воздух. Далеко внизу целая россыпь огней озаряла море — десятки кораблей дожидались своей очереди войти в порт. Танедд… остров был совсем близко. Сотни разрозненных огоньков обрисовывали его узкий величественный силуэт, и городские огни отражались в золотых куполах Гарштанга. Горс-Велен не спешил засыпать — вернись она сюда днем, и торговый люд перекрикивал бы чаек, наперебой предлагая свежайших морских гадов или товары со всех пределов, от Офира и до Ковира. Но даже теперь многие заведения выбрасывали в ночь песни и пьяный смех. Она знала, куда идти. В иной случай ей бы сгодился любой темерец, имевший звание, да десяток его человек. Но не теперь… если они не выстоят, если останутся там, или от них уйдет хотя бы один преследователь… то присутствие темерских солдат на территории Нильфгаарда станет еще одним поводом для войны. «Еще одним… — подумала Эвелин и стиснула кулаки, — еще одним поводом…» Лестница покрылась слоем густой, темной, зернистой пыли. Окна дома, стиснутого между двумя другими, были заколочены досками, успевшими почернеть. В одном птица свила гнездо, и гнездо опустело. Ставка отряда специального назначения «Вихрь» пустовала не первый год. Эвелин развернулась и зашагала прочь, быстрым шагом миновала расписной фасад «Расшнурованного корсета», свернула в третий по счету переулок и вышла на небольшую площадь, забитую прилавками, в этот час пустыми и сиротливыми. Башня городской охраны громоздилась над площадью, а посередине журчал фонтан — крупная, пузатая рыба выплескивала изо рта воду. Приподняв полы плаща, чтоб не измазаться в гнилых фруктах, щедро рассыпанных по мостовой, Эвелин пересекла площадь и постучала в знакомую дверь. Вывеска с молотом и наковальней покачивалась над нею — ветер со стороны моря дул крепко. В доме забрехала собака. Не теряя надежды, она постучала еще, мало внимания обратив на городового, выскочившего на шум из башни, тем паче, что бросил он на нее слегка огорченный взгляд и снова скрылся внутри. Из кузницы донеслись торопливые шаги, шум отодвигаемого засова. Где уж было в такой час сомневаться, что она подняла его из постели, но сна у Эстебана не осталось ни в одном глазу, стоило ему только ее увидеть. Годы, что прошли мимо них, добавили ему седины в бороду и в пряди длинных волос за ушами, слегка округлили лицо, но теперь она могла сказать уверенно — Эстебан был из того сорта мужчин, которым годы шли только на пользу. Черный пес вился у него под ногами и, не переставая, крутил хвостом. Обнюхав Эвелин, он прижал уши и, склонив голову набок, попятился за ногу хозяина. — Эвелин… — Эстебан шагнул за порог и медленно развел руки, — Эвелин… какими судьбами? — Время не терпит, — прошептала она, прижимаясь к его груди. Они зашли в кладовую, сплошь утыканную бочками, и Эстебан прикрыл дверь. Сунул ей свечу, посоветовав не ронять, и принялся двигать бочки, обнажая люк, утопленный в полу. Они торопливо спустились вниз. — Чаю? — участливо спросил кузнец, — яблочного сока? — Сока, — кивнула Эвелин, опускаясь на лавку за широким столом, — И поговорить, Эстебан. Поговорить важнее. Она рассказала ему все. Она доверяла ему, как себе, больше, чем себе — последнему, кто помнил, как она пришла в отряд юной, неопытной выпускницей. Щиты без опознавательных знаков, что висели рядами на стенах, отблески пламени, таящиеся в отполированных до блеска доспехах, клинки, гизармы, копья и арбалеты слушали ее вместе с Эстебаном. — Темерия нуждается в нас сегодня, — выдохнула она, жадно глотая кисловатый сок, один запах которого вызывал в памяти образы летнего сада, пронизанного солнцем, — сейчас. Эстебан вздохнул. Вынул из креплений копье, плавно, но стремительно раскрутил вокруг себя, оперся на древко. — «Вихрь» расформировали. У каждого из нас своя жизнь, — произнес он тихо, уставившись в потолок, — мне от заказов отбоя нет, Хельга в Мариборе учит детей. — Эстебан, послушай! — в отчаянии воскликнула Эвелин, — я бы не просила, но…. — Нас разбросало, — закончил Эстебан, — но за тобой мы пойдем. За тобой пойдет каждый из нас. Эвелин ошеломленно моргнула, застыв на лавке со стаканом в руке. — Правда? — хрипло спросила чародейка, — за мною? — Правда, — лицо Эстебана озарилось знакомой теплой улыбкой, — ну давай, Эвелин, не стесняйся. — он сел рядом, скрестив на груди крепкие руки, — я слишком долго буду объяснять тебе, где искать. Чего доброго, опоздаем. — Не хочу, — выдавила чародейка, поражаясь сама себе. — Да полно тебе, — насмешливо фыркнул кузнец, закрывая глаза, — в первый раз, что ли? Она не умела с ним спорить, никогда не умела. Одно его слово, одно движение — и Эвелин ловила себя на мысли, что погрызть торфа во славу Темерии ей хочется больше всего прочего, неважно, устала она, замерзла или голодна. И не она одна; но командовали ими всегда другие. Холодными пальцами она коснулась его висков.***
Втроем они прочесывали башню за башней, не пропуская ни одной комнаты; заглядывали под каждую лестницу, в каждый закуток, без магии, с одними тусклыми, чадящими факелами. Бреши в стенах, сквозь которые врывался ветер и снег, хохотали над ними. Сломанные лавки, ржавое оружие и одежда, истлевшая в сундуках — на всей крепости лежала печать запустения и разрухи. К последней башне, самой высокой, вели дубовые двери, укрепленные широкими полосами металла, стиснутые узостью арки. Они заперли их — Делайле они не помеха, а черных, авось, ненадолго задержат. Еще одна ламия встретилась на их пути — сбила зубы о кеаллаховы латы, а Марэт, вспомнив наущение ведьмака, сунула факел прямо в хищную морду. Чудовище засвистело, как чайник, закипающий на огне, прыгнуло на стену и скрылось в тенях. Они нашли ее — последнюю дверь; двустворчатую, тяжелую даже на вид и запертую на ключ размером, должно быть, с локоть. Полустертые надписи на Старшей Речи не оставляли никаких сомнений — они нашли. Кеаллах разразился отборной пустынной бранью. — Жар с равнин! Позаботились, сволочь, — процедил он с едва сдерживаемой яростью, — об свой уши заботились! Охолонув, он вытащил отмычки, примерил к замку и со вздохом сунул обратно — для этой работы они не годились. Но ключ был. Был, и лежал на видном месте — в соседней комнате, в сундуке, под истлевшим тряпьем. Каэл, вдруг изменившись в лице, прижал ладонь к полу, покрытому снежной грязью от их сапог, прислушался. — Они уже здесь, — тихо сказал темерец, — мы не успели. Он обнажил меч, и на лице отпечаталась мрачная решимость. Кеаллах выглянул в брешь. — Магна… — зашипел он, как дикий кот. — Магна! Мы уже бить вас в пустыне… можем повторить в горах! Вся башня содрогнулась и застонала. — Три десятка следопытов, — доложил Кеаллах, — и чародей с ними. Этот ломает ворота… Марэт сунула ключ за пояс и принялась торопливо разматывать шарф. Ожерелье упало в грязь. — Делать нечего, — прошептала она, покосившись на Каэла; прошептала тихо и неуверенно, — мертвые сраму не имут. — Потом обсудим, в Темерии, — рот у рыцаря нехорошо дернулся, — так что не порти вещей. Ожерелье он затолкал в карман. — Сейчас войдут, — сообщил Кеаллах. — Жаль, лук мой остался в Боклер… Они успели занять хорошее место — не у самых ворот, но сбоку, за следующей аркой, ведущей к лаборатории. Черным пришлось бы тесниться, мешать друг другу… башня содрогнулась еще раз. Дубовые ворота смяло, искорежило со страшным скрипом, во все стороны разлетелись острые щепки, удушливой тучей взметнулась пыль… …в которой разгорелось знакомое, пламенное свечение портала. Первой из него вышла Делайла, а за нею, по двое в ряд — люди, чьи лица были незнакомы ни Каэлу, ни Марэт. Крепкий, статный мужчина с посеребренной опытом бородой, в бригантине, заклепки на которой блестели так, что в них отражалось зарево портала. Кудрявая женщина со строгим лицом. На ней было просторное, многоярусное домашнее платье из алого шелка. Залихватская улыбка, в которой недоставало пары зубов… нос в веснушках, а глаза — в дробной сеточке мелких морщин… Девять их вышло — шесть мужчин и три женщины. Девять. — Вот, значит, как… — пыль осела; на пороге стоял чародей с черными глазами, — вот, значит, как. С тихим хлопком он исчез, и в пролом ринулась «Магна». Делайла протянула к ним руку, и волна смертного холода сковала первые ряды, обратила людей в ледяные скульптуры, рвущиеся вперед, скульптуры, побежавшие тут же мелкими трещинами. Эстебан опустил руку ей на плечо. — Иди к своим, Эвелин, — поторопил он чародейку, дружелюбно кивнув им, на мгновение застывшим от изумления, — мы справимся сами. — Коль станет солоно, — напомнила Делайла, — так отступайте. Спускайтесь вниз. Эстебан молча кивнул и вернулся к остальным. — Если бы ты не вернулся назад… — встряхивая щит, чтоб удобнее лег по руке, негромко вымолвил он — и улыбнулся. — То кто бы пошел вперед? — восемь голосов взметнулись ко сводам башни. Щиты запечатали вход. Копья жалили, болты вгрызались в плоть, с пальцев женщины в алом платье срывался и падал огонь. Никому было не попасть туда, где клубился «Вихрь».***
Дверь и с ключом поддаваться не пожелала. Замок повернулся, но, видно, долгие годы между створками попадала вода, попадала — и металл ржавел. И Каэл, и Кеаллах — трудно им было. — Мы должны им помочь! — прохрипел Каэл. — Не должны, — отрубила чародейка, оглянувшись через плечо, — они справятся. Всегда справлялись. — Их всего девять! — Ты помнишь, зачем пришел? Каэла мало не затрясло. — Я помню, — выдавил он, и его створка начала поддаваться. Как только в двери образовалась весомая щель, Малгожата, теряя пуговицы, стала протискиваться внутрь, высоко подняв факел. — Раньше начну… — пробормотала она, — раньше закончу. Дверь жалобно заскрипела, и вслед за нею устремились остальные. Лестница казалась бесконечной. Следом за нею обнаружился узкий коридор, врезавшийся в огромную залу, судя по длинным сталактитам, свисающим с потолка, и по неровным стенам — нерукотворную. Длинные столы, покрытые застарелыми темными пятнами. Грядки с землей и растениями, временем превращенными в серую пыль. Ряд криво сбитых шкафов. Чудовищных размеров перегонный куб, из которого вились стеклянные трубки. У Каэла перехватило дыхание — сбоку от входа, в гигантской колбе, в мутной, слабо опалесцирующей жидкости, скрючившись, плавало тщедушное тельце с пожелтевшей, сухой кожей, трепетавшей длинными лоскутами. А мог бы жить и жить еще… «Настал, наконец, день седьмый. Отрок очнулся как бы ото сна и отверз очи, а очи его были како у змеи…» Малгожата оторвалась от книги, лежавшей на одном из столов, и сунула, укутав шарфом, в мешок. — Будет трудно, — призналась она, — и будет долго. Все они терзали шкафы, но в большинстве их были только пустые склянки. А над теми, в которых что-то оставалось, потрудилось немилосердное время. Жидкости испарились, оставив цветной налет на дне, вещества превратились в камень. Но каждая из них, немногих, была торопливо, но бережно перенесена на стол. Малгожата грохнула на соседний стол узкую, продолговатую коробку красного дерева и принялась вышвыривать пустые сосуды, заполнявшие ее бархатное нутро, прямо через плечо. — Грузите живо, — посмотрела она на мужчин, — там еще были. Делайла нетерпеливо переминалась с ноги на ногу; сдвигая брови, чародейка вглядывалась в коридор. Деревянные коробки со склянками легли в мешок Каэла. Малгожата перебежала к перегонному кубу. Несколько бесконечных мгновений просто смотрела — изучала расположение трубок. Достала джамбию, принялась рукоятью ломать стекло. Со звоном оно опало и, обрезая руки, алхимик принялась соскребать зеленоватый налет, оставшийся на стенках, в пустую склянку. — Забирай его, Тренхольд! — не дрогнув лицом, она ткнула кинжалом в сторону чудовищной колбы у входа. — Эвелин! Пусть отходят! Каэл нервно сглотнул. — Ты же не хочешь… — Кеаллах поперхнулся, — взять этот с собой? Терзать скальпель несчастный дитя? Сама гора содрогнулась. Потолок пронизала дрожь, густым дождем застучало каменное крошево. Сталактит сорвался и надвое проломил стол. Делайла стиснула статуэтку, не меняясь в лице. — Каэл, прошу! — взмолилась Малгожата, глухо отбивая зубами, — черным нельзя оставлять образец! Делайла двинула губами, простерла руку — и колба раскололась, выплеснув жидкость…***
Эстебан знал, что магик вернется. Во многом можно было обвинить черных, но редко, редко они праздновали труса. Но надеялся, что не так скоро вернется он, и с ним будет не целая компания в полном боевом порядке, свежая, только что из казармы, а самую малость поменьше. Солоно им пришлось, но покуда стояли. «Вихрь» стоял, запирая башню. И падал там, где стоит. Ни о каком отступлении не могло быть и речи — слишком уж черные напирали, сдвинешься — и шансов не останется никаких. — Мне жаль, Лучик, — улучив момент, он быстро взглянул на Хельгу, растрепанную, гневную и прекрасную, — но давай еще поднажмем, давай? С детьми, небось, душу не развернешь? Хельга едва дернула углом рта; длинный порез на лице мешал ей улыбнуться. — Мне не жаль, — ответила чародейка, — воспитанники будут гордиться мной. На его слегка удивленный взгляд она добавила тихо: — Мы не на войне. В этом весь смысл. Нильфгаардцы снова пошли в атаку, и огненный шквал принял их в объятья.***
Трудно было себя заставить. Вблизи мумия, что была когда-то мальчиком лет восьми, выглядела еще хуже. Он должен был там быть, наверху, в жарком бою, там, не здесь, с этим… впрочем, его стоило хотя бы похоронить. Делайла рванулась назад, в коридор, но замерла вдруг, приоткрыла рот, попятилась, будто одеревенев. Навстречу из темноты вышел один из ее спутников: он шел, подволакивая ногу, и кровь пузырями лопалась на его губах. — Эстебан… — прошептала чародейка. Эстебан не сказал ничего. Он смотрел на нее, и мгновения падали в вечность; падали — и пурпурными каплями застывали на дне. Он рухнул, как подкошенный, так ничего и не сказав, и вся его спина, как иголками, была пробита болтами. — Отходим, — взревела Делайла, отступая в центр зала, — ко мне! На мой голос! Из коридора вышли нильфгаардцы — дюжина арбалетчиков и чародей с черными глазами. Залу заволокло густым, непроглядным туманом. Каэл отступил, потрясенный. Кто угодно, но те трое, что остались, должны выжить. Должна выжить Делайла. Он не позволит умереть и ей… туман стал расступаться, будто его втягивало в большую трубу. Целились арбалетчики. Он встал на линии огня — должно быть, верно, должно быть, между ними и чародейкой. В центре зала туман еще держался. — На мой голос! — повторила Делайла. Да. Он верно стоял. Стена огня взвилась между черными и беглецами, взревела, обдала жаром. Из-за той стороны послышалась отрывистая нильфгаардская речь, прозвучали сухие щелчки — не дюжина, меньше, но Каэл почувствовал, как мимо пронесся болт, обдал щеку горячим ветром. Пламя расступилось, растеклось в стороны, и вперед выступил чародей. За спиной у Каэла вскрикнула Малгожата, согнулась пополам, будто получив удар в живот — Кеаллах подхватил ее, оттащил в сторону. — В портал! — голос у Делайлы был странно хриплый, — уходите! Каэл встал перед нею, заслонив ее спиной, подтянул перчатки, перехватил удобнее меч. — Я сразу за тобой, — пообещал он, не оборачиваясь, — прошу. Не будь героем. Делайла разразилась сорокапятисложным заклинанием, и он почувствовал, как под ногами дрожит земля, как содрогается потолок, как с него рушатся сталактиты. Услышал крики. Ощутил, как его бесцеремонно тащат назад, схватив за пояс — назад, к сияющему жерлу портала. Увидел гудящий шар пламени, рвущийся ему вслед. Делайла вар Лоин, Агент Тьма, повернулась на каблуках и втолкнула его в портал. За ее спиной рушился Хаэрн Кадух.***
Они попадали на бочки, а следом за ними в тесное помещение ворвался огонь — раньше, чем жерло портала истаяло в спертом воздухе. Закричал Кеаллах; доспехи его нагрелись, глаза наполнились ужасом. Заметив знаки на бочках, Каэл похолодел. — На выход, — заорал он, подхватывая на руки бесчувственную Делайлу, — живо, на выход! Эта падла сейчас рванет! Дверь взорвалась градом щепок, повисла, покачиваясь, на нижней петле и, на бегу пытаясь сбить с себя пламя, они вырвались на незнакомую площадь. — Фонтан! — крикнул Кеаллах, показывая на мраморную большую рыбу, изо та которой струилась вода. Стискивая зубы, Каэл бережно опустил в воду Делайлу, и только потом прыгнул сам. Лавка кузнеца взорвалась за его спиной — табличка с молотом и наковальней долетела почти до башни городской охраны, стекла рассыпались шквалом осколков, пламя выплеснулось из окон. Дом запылал. Застучал городской набат. Заспанные горожане, в одном белье, принялись выскакивать из домов. — Горс-Велен… — прошептал Каэл, — знакомый звук. Стража приняла их, не желая ничего слушать. Пылал дом лучшего во всем городе кузнеца, и ветер дул крепко — промедли, и пепелищем станет весь город. Каэл кричал, звал лекаря, беспомощно глядя на взъерошенное оперение, торчавшее из груди Делайлы, но тщетно — их затолкали в каземат, опустили решетку, и чужие голоса в коридоре немедленно смолкли. Малгожата рухнула на колени, оперлась руками о пол, крытый соломой — и взахлеб зарыдала. Кеаллах грохнул кулаком в стену. Каэл уложил Делайлу на койку. — Кеаллах! — позвал рыцарь. — Осмотри ее, Кеаллах. Может, еще не все… — Нечего смотреть! — выкрикнул медик дрожащим ртом, — просто…. Посмотри на ее спина… И ткань, и плоть были сожжены до костей; легкие лопнули и почернели. На глаза ему попался медальон — маленькая золотая вещица, выпавшая у нее из кармана. Маленькая девчонка с носом, щедро усыпанным веснушками, смотрела на него — и улыбалась. — Делайла… — пробормотал он, — как же так, Делайла… — Эвелин, — подняла голову Малгожата, — ее звали Эвелин. — Эвелин… — повторил Каэл, сползая спиною по хлипкому каркасу кровати. Они стояли перед ним — и Овен, и все другие. Стояла Эвелин. И Квентин стоял. — Квентин! — охнул Каэл, протягивая к нему руку. — И тебя… тоже? — Ты не уберег меня, — мягко укорила Эвелин, и жемчужные ручьи слез пролегли по ее щекам, — обещал, Каэл! Ты обещал… — Ты ошибаешься, Тренхольд, — выплюнул в него Квентин Краурт, — ты убиваешь нас. Убиваешь всех. Кеаллах хлопал Каэла по щекам. Марэт вздрагивала и до крови кусала губы. — Он не здесь, — тихо сказал Кеаллах, — он сегодня не с нами. — И ты отдохни, meleann, — бесстрастно ответила женщина, — какая уже разница, где?