***
Через неделю Хань приехал в здание, где находилось несколько съёмочных павильонов и студий, в которых снимали рекламу, музыкальные клипы и даже развлекательные шоу. Один из администраторов отправил Ханя в студию 12С, которую во второй половине дня арендовало рекламное агентство. Войдя внутрь, Хань заметил уже выставленный серый фон на одной из стенок. Там же стоял массивный чёрный деревянный стол, на котором лежали выглядевшие дорого золотые офисные аксессуары и стоял флакон Nobel, чёрный с золотом. Рядом — чёрное кожаное кресло. Выглядело это всё совсем мрачно и грузно. Но, видимо, именно таким рекламное агентство по договорённости с Noble видело образ современного «аристократа». И, по большому счёту, Ханю было всё равно. Пока в соседней комнате гримировали моделей, чересчур активная представительница рекламного агентства, Селена, давала Ханю указания насчёт того, что и как они хотят видеть. — Чтобы от фотографий веяло роскошью, породистостью, брутальностью и в то же время надёжностью. Чтобы мужчины, видя эту рекламу, непременно хотели бы оказаться в таком закрытом мужском клубе, а женщины мечтали бы отдаться такому мужчине. Прямо на этом столе. Хань слушал рекламщицу одним ухом, не находя в её словах ничего интересного. Хотят такие снимки — получат, но восторга эта концепция у него не вызывала. Когда Хань выставил свет и настроил свою камеру, в студию зашли модели — две девушки и парень. И Хань выпал из реальности на несколько секунд. К нему шёл Чонин, смотря ему прямо в глаза, облачённый в элегантный тёмный классический костюм. Под ним виднелась белоснежная рубашка и чёрный галстук с золотой булавкой. Волосы Чонина были уложены идеально упорядоченными волнами и зачёсаны назад, открывая высокий лоб. И почему никто не сказал Ханю, что ему предстояло фотографировать его личный рай и ад? Того, кто не давал ему нормально спать всю последнюю неделю. И сейчас Чонин смотрел прямо на Ханя, не отводя пронизывающего взгляда. Хань смог отвернуться только тогда, когда услышал громкий голос Селены, которая явно обращалась к нему: — Хань, наш дорогой Кай будет твоим главным героем. Найоми и Кейла будут помогать создавать его образ, — женщина кивнула на двух брюнеток, которые были в длинных вечерних платьях с обилием золотых украшений. На них Хань взглянул лишь мельком, всё ещё пребывая в лёгком шоке. Тот, от кого он так старательно пытался убежать в своих мыслях, пришёл к нему сам наяву и не собирался никуда уходить в следующие несколько часов. — Это — Хань, — рекламщица указала на всё ещё застывшего фотографа. — Хань. Чонин повторил его имя низким тихим голосом, который отдался внутри громким эхом. Он смотрел на фотографа, не отрываясь, потом еле заметно улыбнулся и кивнул. Девушки тоже заулыбались, приветствуя Ханя ничего не значащими фразами. Хань мысленно приказал себе собраться. Он считал себя профессионалом, поэтому раз уже подписал контракт на эту съёмку, отказаться уже не мог. Тихо откашлявшись, чтобы голос не выдавал волнения, Хань начал руководить постановкой фото. Чонина посадили в объёмное кресло, Наоми присела на стол возле него, а Кейла стала позади. Хань руководил съёмкой, давая быстрые указания моделям, куда смотреть, как повернуться, наклониться, подвинуть волосы или поправить одежду. Он старался не останавливаться слишком долго взглядом на Чонине, особенно на его губах и глазах. Боялся снова зависнуть надолго. Через минут сорок Хань предложил сделать перерыв, чтобы показать Селене фотографии и откорректировать параметры съёмки, если будет нужно. Женщина просматривала на большом экране снимки в тёмных тонах, постоянно кивая и улыбаясь: — Хорошо. Да. Вот эта мне очень нравится. Очень хорошо. Мне кажется, это именно то, что мы хотели. Хань смотрел на эти же самые снимки, и они ему совсем не нравились. Нет, с точки зрения композиции и техники все они были сделаны отлично, но в них Хань снова не видел души Чонина. На нём была плотно надета его маска — изысканное безразличие — его стандартный образ для глянцевых журналов. — Что скажешь? — Селена вдруг повернулась к Ханю и внимательно посмотрела на него. — Ты не выглядишь сильно довольным. Хань помолчал несколько секунд, пытаясь выбрать слова помягче, чтобы не пришлось долго оправдываться после. — Мне не нра... Мне кажется, что в этих снимках не хватает жизни, что ли, — краем глаза Хань заметил, как Чонин нахмурился. — От фотографий определённо веет роскошью, породистостью и брутальностью, и модели бесспорно выглядят сексуальными, — Хань сделал над собой усилие и посмотрел не на Чонина, а на одну из девушек, мило улыбнувшись ей, — но я бы сказал, что в этих снимках мало страсти. — Мало страсти? — Чонин спросил это уже громко и впился в Ханя тёмными глазами. Хань выдержал его тяжёлый вызывающий взгляд и решил ответить на вызов. — Вы отлично выглядите все вместе, но не хватает страсти. Чтобы кто-то захотел отдаться прям здесь на столе. Хань увидел, как лица девушек вокруг напряглись. Многие из них смотрели на Чонина с обожанием, а Хань говорил сейчас, что объект их восхищения был вроде как недостаточно сексуальным. Хань понимал, что он бы и сам с удовольствием отдался Чонину на этом столе. Прямо здесь и сейчас. Но своими словами хотел заставить Чонина ответить на вызов и показать то, что тот прятал под своей маской. Чонин хотел ответить, определённо что-то неприятное, но Хань опередил его: — Ты можешь включить музыку? — Что включить? — Чонин совсем не ожидал такого вопроса и растерялся. — Можешь включить на телефоне свою любимую музыку? — Хань, кажется, понял, как он мог бы вытащить наружу нужные ему эмоции, теперь оставалось только убедить остальных. — Зачем? — Я хочу, чтобы ты станцевал. — Хань, зачем это всё? — Селена смотрела на него в недоумении. — И так ведь отличные снимки получаются. — Вы можете дать мне полчаса и немного свободы? Мне кажется, я смогу вам показать более страстную картинку. Женщина помолчала некоторое время, обдумывая слова Ханя, а потом кивнула. — Кай, ты можешь включить любую музыку, какую хочешь, и станцевать? Можешь сам, а можешь пригласить Найоми или Кейлу. Хань продолжал настаивать на своём, и Чонин сдался. Пошёл в соседнюю комнату и вернулся со своим телефоном. Полистал плейлист, и из динамиков зазвучала медленная мелодия. По всей видимости, Чонин пытался выбрать какую-то песню, которая бы соответствовала декорациям и их образам. Он положил телефон на стол так, чтобы его не было видно на снимках, и неспешно подошёл к Найоми, заходя за спину. Взяв девушку за руку, Чонин прислонился к ней сзади, приближая своё лицо совсем близко к её щеке, но в самый последний момент не целуя. Потом обхватил её за пояс второй рукой, прижимая к себе, и сделал несколько плавных движений бёдрами, заставляя девушку двигаться в своём ритме. Наоми быстро поймала ритм Чонина, наверное, тоже занималась какими-то танцами. Чонин знал об этом и выбрал её неспроста. Какое-то время Хань просто стоял и смотрел, как Чонин ещё неспешно танцевал с девушкой, а потом, быстро настроившись на динамическую съёмку, начал фотографировать. Чонин уже кружил более уверенно по свободному пространству перед столом, поддерживая Найоми за талию и держа её руку в своей. Они следовали за музыкой, двигаясь плавно, останавливаясь, когда музыка замирала, и начиная кружиться вновь, когда она возобновлялась. Прижимались друг к другу уже более плотно, практически не отрываясь взглядами. Как бы неприятно Ханю не было наблюдать за той химией, которая сейчас возникала на импровизированном паркете между Чонином и Найоми, он видел, какие с ними происходили изменения. В их мимике и образах. В них обоих появилась жизнь и страсть. Музыка неизбежно заставляла Чонина сбрасывать маску и жить обнажёнными эмоциями. А глядя на него, Найоми не могла оставаться равнодушной. Хань глянул на Селену, и она вся светилась. Ей определённо нравилась его идея. Медленная мелодия на телефоне Чонина закончилась, и следующей заиграла какая-то заводная музыка — что-то латиноамериканское. Чонин с Найоми замерли на несколько мгновений, а потом улыбнувшись и кивнув друг другу, начали танцевать уже совсем по-другому. Более чувственно и совсем откровенно. Попросив Чонина ослабить или вообще снять галстук, Хань продолжал снимать. Прямо во время танца Найоми ловко вытащила из галстука булавку, а потом, ослабив его, стащила с головы Чонина, делая его причёску не такой аккуратной, но однозначно более привлекательной. Чонин в целом выглядел сейчас намного более сексуальным и раскрепощённым, чем в начале съёмки. Слегка растёгнутая рубашка, спадающая на лоб чёрная чёлка, чуть приоткрытые немного влажные губы. Они продолжали танцевать, тесно прижимаясь друг к другу, откровенно двигая бёдрами и скользя руками по телам. Чонин обхватывал Найоми за талию, кружил её вокруг себя, потом, поддерживая под спину, опускал вниз, чтоб потом резко притянуть к себе и коснуться рукой щеки, обжечь горячим дыханием и не менее горячим взглядом. Девушка не отставала от него, прогибаясь в пояснице, обхватывая его за шею, закидывая иногда свою ногу на Чонина, и постоянно прижимаясь к нему своими бёдрами. Хань продолжал снимать, стараясь оставаться беспристрастным, но давалось это тяжело. То, что сейчас происходило перед его объективом, он не мог назвать никак иначе, как секс, живущий в танце. Чонин и Найоми танцевали неприлично чувственно и страстно, тонко чувствуя музыку. И Хань искренне завидовал Найоми. Когда звучащая песня подходила к концу, Чонин раскрутил Найоми в сторону, а потом притянул её обратно к себе и наклонил резко назад, укладывая девушку на стол. Он склонился следом за ней и поднял её ногу вверх, сгибая в колене и впиваясь пальцами в округлое соблазнительное бедро. Хань судорожно нажимал на кнопку фотоаппарата, запечатлевая лица, на которых страсть дошла до своей кульминации. Приоткрытые чувственные губы, которые практически встретились. Глаза в глаза с яркими искрами. Руки, которые в накале страстей сжимали чёрную ткань вечерних нарядов. Все остальные в студии казались сейчас абсолютно лишними на фоне этих двоих. Заиграла какая-то новая мелодия, Чонин чуть отстранился от Найоми, потянулся за телефоном и выключил музыку. Поднялся со стола и помог подняться девушке. Пламенная страсть на его лице сменилась сильным смущением. Найоми начала звонко смеяться, тоже смутившись, увидев, что все остальные в студии стояли совсем тихо и заворожённо смотрели на них. — Ууух, это что такое было? — Селена смотрела с нескрываемой широкой улыбкой то на Чонина с Найоми, то на Ханя. — Откуда ты знал, что Кай так танцует? — Я не знал, — Хань быстро соврал, почувствовав на себе взгляд Чонина. — Мне показалось, что из этой идеи может что-то получиться. — Покажи мне скорее снимки, — рекламщица не стала дальше допытывать Ханя и с жадностью начала рассматривать изображения, которые уже появлялись на большом экране. И посмотреть действительно было на что. Яркие неприкрытые эмоции, соблазнительные движения и бесконечная жизнь. Бесконечный танец. — Ханни, ты — молодец. Вот это то, что нам нужно. Вот ему бы я отдалась прямо здесь на этом столе, — Селена начала задорно смеяться, вызывая на лице Чонина сильный румянец и новую волну смущения. И Хань был с ней полностью согласен. Они сделали ещё несколько снимков, но поняли, что переплюнуть результат импровизации не получится. После этого Хань пофотографировал только флакон с парфюмом в разных декорациях, и его с огромной благодарностью и обещанием заплатить на этой неделе отпустили домой.***
Хань приземлился на сидение в своей машине и поставил сумку с аппаратурой на пассажирское. Перед глазами всё ещё стояло лицо Чонина во время танца, каждая его эмоция. Столько страсти и жизни. Хань улыбнулся, глядя в темноту мимо лобового стекла. Вставил ключ и повернул его в замке зажигания, мыслями уже находясь по пути домой. Стартер щёлкнул, но крутить вал двигателя не начал. Хань попробовал завести машину снова — опять безрезультатно. Как бы ему ни было хорошо в мире, где был только он, его камера и Чонин перед ней, Ханю пришлось вернуться в реальность. — Ну почему именно сейчас и здесь? Старушка моя, что опять я тебе сделал? Машина продолжала обиженно молчать. — Ты обиделась из-за старушки? Я же любя, малышка. Несмотря на всю нежность, вложенную Ханем в эти слова, Hyundai не передумала. Потянув за рычаг открытия капота, Хань вышел на улицу и поднял его. — Давай, показывай, что тут у тебя не так. Ты же просто хочешь, чтобы я обратил на тебя внимание? Да, малышка? Ты же не поломалась на самом деле? Продолжая уговаривать свою машину, фотограф проверил силовой провод, который соединял обмотки стартера и тяговое реле. — Ты всегда так с ней нежничаешь? — за спиной раздался уже знакомый низкий голос, от которого внутри всё замерло на несколько секунд. — Только когда она ломается, — Хань повернулся и смущённо посмотрел на Чонина. — Она любит, когда с ней понежнее. — Ещё бы. А кто не любит? — Чонин широко улыбнулся и чуть наклонил голову, продолжая наблюдать за Ханем. — Помочь? — Только не говори, что можешь починить машину, — теперь уже Хань шёл в наступление, зная, что находился в своей стихии. — Не скажу. Но могу подвезти домой. — Спасибо, конечно, но я вызову техпомощь. Несмотря на то, что Хань внутренне напрягся, подумав о стоимости эвакуатора, он не хотел, чтобы Чонин думал, что он не справится без чужой помощи. — Я не пропаду, Кай. — Чонин. — Что? — Хань не ожидал того, с какой доверительной интонацией Чонин скажет это. — Можешь звать меня Чонин. Кай — это моё, если так можно сказать, сценическое имя. — Спасибо, Чонин. — Так что, подвезти тебя? В такое время техпомощь будет долго ехать сюда. Пробки. И Чонин однозначно был прав. Хань постоял в нерешительности, а потом, обругав себя в мыслях за то, что не может сопротивляться обаянию Чонина, пошёл в машину за своей сумкой. — Куртку возьми, а то замёрзнешь. Хань глянул на улыбающегося Чонина, вспомнив, что кроме BMW, тот ездил ещё и на байке. И Хань не ошибся в своём предположении. Они подошли к чёрному спортивному мотоциклу, и Чонин достал из сидения ещё один шлем, а вместо него внутрь засунул сумку Ханя. Снял с руля свою защиту и, быстро надев на голову, сел на байк. — Держись крепко. Куда тебе? Хань задержался взглядом на чёрной кожаной куртке на широких плечах и соблазнительных изгибах длинных ног в кожаных штанах и сел позади Чонина, рассказывая, в какой район нужно было ехать. Положил неуверенно руки Чонину на пояс, а когда тот рванул с места, крепко обхватил его спереди, прижимаясь всем телом. Они ещё даже не доехали до моста, как попали в длинную пробку. По данным дорожной службы впереди них через пять кварталов была серьёзная авария. Даже на байке сейчас они бы не смогли проехать. Повернувшись назад, Чонин предложил Ханю заехать перекусить и подождать полчаса, пока поток машин не уменьшиться. И Хань согласился. Чонин свернул на боковую улицу и поехал на восток. Купив в ресторанчике быстрого питания какие-то бутерброды, Чонин выехал снова по направлению к мосту, пытаясь объехать остановившееся по многим улицам движение. Когда мост был уже в прямой видимости, они снова стали, и Чонин свернул с основной дороги в парковую зону и через несколько минут выехал на набережную. Остановился недалеко от нескольких лавочек и заглушил двигатель. Хань слез с байка и снял шлем. Чонин сделал то же самое, и они направились к одной из скамеек, чтобы перекусить. — Я раньше не очень любил фотографов, — Чонин взял у Ханя свой бутерброд и начал жадно есть. — Почему? — Мне казалось, что они подглядывают за мной, пытаются влезть ко мне в голову. Как будто сами ничего не умеют, а только показывают то, что могут другие. Ханю стало обидно от этих слов. — То есть, я, по-твоему, ничего не умею? — Я не говорил этого. — Говорил. Чтобы сделать стоящий снимок, мало просто навести объектив и нажать кнопку. — А что ещё? Сфокусироваться? — И это тоже. Я могу снять... — Хань быстро осмотрелся по сторонам, — например, вон тот мусорный бак так, что на одном снимке это будет просто грязная помойка, вызывающая только отвращение, а на другом — произведение искусства. — Не сильно ли ты высокого мнения об этом мусорном баке? — Чонин начал тихо смеяться, вызывая в Хане одновременно и умиление, и негодование. Хань не знал, сколько Чонину лет, но был уверен, что он выглядел старше своего возраста. Особенно на фотографиях в журналах. Сейчас же, когда Чонин смеялся, он выглядел как непослушный шумный ребёнок. — Нет. — Я помню тебя на показе, — Чонин вдруг посмотрел на Ханя совсем по-другому и прищурился. Хань вспомнил ситуацию в лифте и поджал губы. Он не раз прокручивал в голове тот неловкий момент. — Почему именно костюм клоуна? — Да уж, такое трудно забыть. Не успел переодеться, — Хань с досадой отвернулся. — Ты был в нём... очень милым, — Чонин улыбнулся безо всякой насмешки в голосе. — Честно. Что ты любишь фотографировать больше всего? — он с интересом посмотрел на Ханя. Видя, что Чонин не шутит и не издевается, Хань перестал хмуриться. — Спортивные соревнования. Когда я могу заснять лица соперников и их эмоции. А ещё автогонки и мотогонки. И свет. — Свет? — Ага. Я люблю рисовать светом. — Странно звучит. Рисовать светом. Это как? — Чонин смотрел на него, открыв глаза чуть шире. — Поехали в самый конец набережной, туда, где не такое яркое освещение. Я покажу. Они снова сели на байк Чонина, и он неспешно покатил к груде валунов, которыми заканчивалась полоса суши вдоль залива. Там действительно было намного темнее, чем вблизи моста. Солнце зашло больше часа назад, и на небе уже местами светились звёзды и молодая луна, совсем тонкий полумесяц. Хань попросил Чонина дать ему сумку из сидения и отправился к одному из больших плоских камней. Он был Ханю почти по пояс. Чонин молча пошёл за ним следом. Хань достал свой фотоаппарат и прикрутил его к маленькому штативу, устанавливая всю конструкцию на камне так, чтобы камера могла делать снимки нужного ему участка напротив. Подключил пульт дистанционного управления, выставил длинную выдержку и другие необходимые параметры, и посмотрел на Чонина, который наблюдал за ним с сильным любопытством. — Какой твой любимый цвет? — Красный, — Чонин подумал ещё, — и голубой. — Светло-голубой? — Как небо. А иногда я люблю чёрный. Хань слушал и кивал. — Интересно. Ты знал, что у каждой души есть цвет и его видно, даже если снимаешь в черно-белом, — Хань и не заметил, как, попав в свою любимую стихию, уже рассказывал всё это Чонину с сильным воодушевлением. — И какого цвета моя душа? — Чонин смотрел на него с сильным интересом. — Я пока ещё не определился, — Хань пожал плечами. Чонин вызывал в нём противоречивые чувства. Хань хотел видеть в Чонине только хорошее, не хотел верить в то, что снова влюбился в плохого парня. А то, что он влюбился в него по уши, Хань понял, ещё когда фотографировал его танец в студии. Ничего не мог с собой поделать. — А ты однозначно оранжевый, — Чонин улыбнулся. Хань расплылся в улыбке. Он был с этим полностью согласен. Цвет солнца, пряностей и фруктов. Всего того, что он очень любил. А ещё цвет творчества, внутренней свободы, решительности, немного мечтательности, инфантильности и ярких эмоций. Может, именно поэтому Хань всегда западал на парней, которые могли подарить ему такие эмоции. — Хорошо. Красный и голубой, давай попробуем. Хань вытащил из своей сумки два светодиодных фонарика и отошёл к другому камню, становясь напротив установленной камеры. Нажал на пульт, и фотоаппарат тихо щёлкнул, начиная кадр на длинной выдержке. Хань быстро включил красный фонарик и нарисовал в воздухе какие-то круги и линии. Когда затвор тихо щёлкнул во второй раз, заканчивая кадр, на экране появился снимок красивого красного цветка на небольшом стебле. Чонин удивлённо выдохнул. — Ничего себе. Никогда такого не видел. И вправду рисунок светом, — он улыбнулся. — Можешь нарисовать что-то ещё? Хань снова нажал на пульт, запуская камеру, включил голубой фонарик и написал слово. Чонин посмотрел на экран и на фоне камня красовалось голубым его имя. «Кай». Хань сделал над собой усилие, чтобы не дорисовать в конце него сердечко. Может Ханю показалось, но на лице Чонина он заметил лёгкое смущение. — Это фризлайт, по-простому — рисование светом. Обычно я езжу куда-нибудь в парк в тёмное время суток или дома рисую. Хань сделал ещё несколько снимков, орудуя красным и голубым фонариками, и на экране появлялись красочные фейерверки, языки пламени, самолёт, ещё какие-то цветы и надписи. — А можно мне попробовать? — Чонин наблюдал за действиями Ханя, как будто тот был настоящим волшебником. — Конечно, — Хань вручил ему фонарики и показал ещё раз как их включать-выключать. Чонин нарисовал несколько абстрактных фигур, а потом попробовал написать имя Ханя, но у него плохо получилось. — Слова нужно писать в зеркальном отражении, — за долгое время рисования светом Хань уже научился писать быстро и без ошибок. Раза с пятого у Чонина получилось написать имя Ханя довольно ровно, и он был горд своим достижением. — Если хочешь, я сделаю рисунок с твоим участием, — Хань посмотрел на загоревшегося желанием Чонина и взял у него фонарики. — Только тебе нужно встать или сесть совсем неподвижно, иначе будет смазано. Чонин стал прямо, упёршись неподвижным взглядом в объектив. Хань нажал на пульт и начал рисовать. Через секунд десять, как только щёлкнул затвор, Чонин кинулся к экрану. На нём красовался он сам с огромными разноцветными крыльями, как будто диковинная бабочка или птица. Хань внутренне ликовал, видя почти детскую радость на лице Чонина. — Становись ещё. Чонина не нужно было долго уговаривать. Хань рисовал много, приводя Чонина в неописуемый восторг каждый раз, когда он бежал обратно к экрану. Так появились снимки Чонина, гуляющего по облакам, летящего на воздушном шаре, сражающегося с кем-то на световых мечах, греющегося возле костра и ещё почти десяток других. После последнего снимка, Чонин засмеялся, пристально глядя на фотографа. — Ханни, ты не оранжевый, ты лучистый. Хань замер под его взглядом, растерявшись и от того, как Чонин его назвал, и от нового определения. — Откуда ты узнал, что я смогу станцевать в студии? — Чонин вдруг стал серьёзным. — Я видел, — Хань не смог соврать в этот раз. — Где? — Неважно. — Следишь за мной? — Чонин спросил это в шутку. Хань покачал головой. Было стыдно признаться, что он и вправду следил за ним несколько дней. — Я люблю танцевать. Иногда мне кажется, что я живу, только для того, чтобы танцевать, — лицо Чонина показывало его истинное отношение к танцам. — Я не поступил в академию искусств. Не прошёл конкурс. Ханя это заявление искренне удивило. Он никогда не видел, чтобы кто-то танцевал так же красиво и эмоционально, как Чонин. — Пришлось пойти в модели. Буду снова пробовать в следующем учебном году. — Тебе нравится жизнь модели? — Не жалуюсь. Я бы, конечно, хотел танцевать всё время, но мне нужны деньги. — На что? — Хань спросил это чересчур прямо и резко, очнувшись от накатившей на него в последний час эйфории и вспомнив о наркотиках, но Чонин не заметил его обеспокоенности. — Обучение в академии совсем не дешёвое. Сейчас за многие мои расходы платит агентство, но если... когда я уйду от них, мне придётся платить за всё самому. После школы я долго подрабатывал в ней разнорабочим. Сейчас я там иногда танцую. Мне разрешают пользоваться залом, когда нет уроков. Хань помнил и тот зал, и танцы Чонина в нём. — Чонин... — Хань помедлил некоторое время, чтобы собраться с силами и сказать то, что давно хотел сказать. — Если хочешь... если хочешь, я могу тебе помочь. — В чём? — Чонин искренне удивился. Хань не знал, как бы ответить так, чтобы не упоминать вслух наркотики. — В твоей зависимости. Лицо Чонина резко изменилось, приняв недовольный и даже злобный вид. — В какой зависимости? — Я видел тебя возле ночного клуба неделю назад. Был там с друзьями, — Хань снова соврал, и внутри стало паршиво. Он оправдывал себя только тем, что искренне хотел помочь. — Видел? Говоришь, не следишь за мной? Всё понятно, — сейчас это уже явно не походило на шутку. — Я не люблю, когда лезут в мою жизнь. — Я не лезу. Просто хочу помочь, — внутренний спасатель Ханя всё ещё цеплялся за совсем слабый шанс, понимая, что он выбрал совсем неправильный подход и тем самым оттолкнул Чонина. — Я сам разберусь. Ладно? Не надо лезть, — Чонин пошёл к своему байку, отрезая любые новые попытки Ханя поговорить. — Мост уже едет. Если всё ещё хочешь попасть домой, то садись. Но не надо читать мне нравоучения. Они ехали молча до самого дома Ханя. — Прости, я не хотел... — Хань забрал свою сумку, отдавая шлем, и в ожидании посмотрел на всё ещё суровое выражение лица Чонина. Тот только кивнул и умчался обратно, оставляя задумчивого Ханя в полной неопределённости. Всё закончилось, так и не начавшись. Единственное, что у Ханя осталось — рисунки светом, на которых был Чонин. Хань зашёл домой, заархивировал снимки с набережной и отправил Селене с просьбой переслать Чонину.