×××
В Облачные Глубины давно прокралась лютая и промозглая зима, обеляя своей тяжёлой поступью склоны гор и припорошивая острые, словно иглы, ветки деревьев. Земля остыла, а холодный алый румянец, щипающий белые щёки, стал обязательной чертой людей пребывающих вне дома. Из всей компании сожительниц в наивысшей степени мерзлячкой оказалась Шэнь Шаньцзы. Хоть она и родилась в тот месяц, когда казалось, что кипяток мог обратиться паром на студёном воздухе, сама дева зимнюю пору ненавидела всем своим теплолюбивым телом. Даже искренне считая это время года воистину завораживающим и вдохновляющим на новую живопись, необходимость кутаться в шерстяные накидки, безуспешно согревать руки горячим дыханием, и вполне успешно отогреваться с помощью пиалы с свежезаваренным чаем, пересиливала возвышенные и прекрасные чувства живописца к зиме. К слову, Цансэ мороз был нипочём, она так же свободно разгуливала по территории праведного клана, возможно случайно проникая туда, куда не надо, тогда, когда нельзя. Она ещё по приезде из деревни Юйчи рвалась поведать печальную историю духа Лань Цижэню. Он же словно нарочно избегал её, отмазывался от разговоров неотложными делами и обещался поболтать позже, в более расслабленной обстановке. Честно, над Цансэ в данный момент времени властвовала экзотическая тяга, уже изнывающая от престранного желания встретиться с отдаляющимся от неё Лань Цижэнем, чтобы снова увлечься их разногласными рассуждениями, громко смеяться с его высокопарных речей, с забавных вспышек гнева и бубнящих ворчаний по пустяковым поводам; ну и конечно, раскованно изучать каждый цунь постного, но несомненно красивейшего лица в ордене Гусу Лань. Несмотря на чудную жажду общения именно с младшим братом Цинхэн-цзюня, Цансэ осознавала, что все желаемое произойдёт в нужный момент, и не насильствовала навязчивым вниманием над утомлённым Лань Цижэнем, которого по слухам, с недели две назад старейшины нагрузили бумажной волокитой, от чего тот вылезал из архива лишь по потребностям организма. Цансэ скучающе отодвинула от себя философский трактат, и подперев щеку кулаком, перевела задумчивый взгляд на пламя свечи. Юй Цзыюань, отвлекаясь от написания сочинения, по привычке грызла деревянный кончик кисточки, и когда резко приходила в себя, с непринужденным видом освобождала зубы, после обтирая кисть платочком, и далее продолжала писать. Через несколько минут такое действо повторилось в пятый раз, от чего госпожа Юй обрела и раздражённое настроение, и оное выражение лица. — Интересно, чем там Лань Ян занимается? Вряд ли чем-то весёлым, — вздохнув, мыслила вслух Цансэ. — Лучше бы об учёбе думала, дурочка, — буркнула в ответ Юй Цзыюань. — Перестань, Юй Юнь, — надулась Цансэ, поворачиваясь к госпоже. — Лань Ян ведь тоже мой друг, и он просто обязан знать как я здорово провела время на задании. Юй Цзыюань скептично изогнула бровь, не поднимая взгляда от листа с неготовым сочинением. — Пойди к дереву да изложи всё. Думаю реакция на твои слова, что у дерева, что у Лань Цижэня абсолютно одинакова. — Т-с, как грубо, Юй Юнь, — скрывая ухмылку, осадила ядовитость госпожи Цансэ. — Знаю, — поджала она губы. — Но я бы и слова о нём не замолвила, если бы твоя бедовая голова не была забита одним незабвенным Лань Яном. Сидим на уроке — ты кидаешь мне бумажки с чепухой о нём, сражаемся — на ходу жалуешься какой он упрямый праведник, раз противодействует другим техникам боя, отдыхаем — предлагаешь ночью перелезть через стену на мужскую половину, чтобы подглядеть за твоим безупречно-вспыльчивым Лань Яном, будь он неладен! Ежели тебя настолько начали интересовать молодые заклинатели, хотя бы пару раз упомянула кого-нибудь другого! Тот же Вэй Чанцзэ, например. Уродец и заведомый чурбан, но зато как ухлёстывает за тобой филигранно! — Не лги! — возразила Цансэ, отбрасывая все доводы подруги. — Я много о ком болтаю, просто ты зацикливаешься сугубо на тех упоминаниях! Не до конца состоявшуюся ссору искусно прекратила ворвавшаяся, будто убегавшая от стаи волков Шэнь Шаньцзы. Её волосы, покрытые россыпью снежинок, потеряли гладкость, из пучков практически вываливались ленты, но сама она светилась от неизвестной радости. — Цансэ-мэй! Госпожа Юй! Представьте себе… — Тише! — шикнула Юй Цзыюань, подлетев к ней. — Совсем забылась, наказания хочешь? Кто-то слышал тебя? — спросила она, и опасливо выглянув наружу, затворила двери. — Простите, — боязливо замялась Шаньцзы, продолжив говорить вполголоса, но с тем же энтузиазмом. — Меня никто не слышал. Наверное, — неуверенно добавила она, пошаркав ногой по полу. — С каких пор ты стала нарушительницей, Шэнь-цзе? — шумно прошептала Цансэ, источая улыбку. Её действительно заинтриговала столь молниеносная перемена в характере незменно правильной и смирной в отношении к своду правил Шэнь Шаньцзы. Она откашлялась и возобновив восторженный настрой, вернулась к недоговоренности. — Представляете, в самом конце двенадцатого месяца нам даровали день отдыха! И знаете почему? — словно окрылённая, вопрошала Шаньцзы. — Нет, — резонно ответила Юй Цзыюань, пожав плечами. — Последнее число двенадцатого месяца значит… — ушла в размышления Цансэ, пробуя вычленить из памяти верный вывод. — Неужели день основания клана Лань? Цансэ впору вспомнился день, когда Лань Цижэнь аж покраснел, разозлившись особенно сильно, и особенно смешно на проступок какого-то нерадивого ученика, и с тем же поделился с Цансэ историей о создании ордена Гусу Лань. Она слыхала только об основателе, не вникая в подробности, и потому послушать о запутанном прошлом монахов из уст её друга было вдвойне удовлетворительней. — У Цансэ-мэй очень широкий кругозор, — приятно удивилась Шэнь Шаньцзы, отряхивая накидку от капель полурастаявшего снега. — Да-а, — довольно протянула она. — Мне об этом Лань Ян рассказывал, а как увлекательно! Юй Цзыюань вздохнула. — Меня скоро будет тошнить от этого имени, — обречённо закрыла лицо ладонями госпожа Юй, обратно принимаясь за своё сочинение. Шаньцзы украдкой посмеялась в кулак. С того дня Цансэ ясно поняла почему Лань Цижэню сейчас не до их сумбурных встреч. Крохотная обида предательски царапала стенки души, но не потащит же она его, самолично организирующего предстоящий важный праздник, силком на территорию гунъюн «переговорить на пару незначительных тем».×××
Как и твердила Шэнь Шаньцзы, старейшины взаправду в скором времени объявили о дне отдыха. Это известие у многих вызвало непритворное смятение, точнее у тех многих, кто из страха перед наказанием не слушал и не распускал запрещённые на территории клана слухи. Да и возможно ли такое, что орден, поклоняющийся строгим заветам, не терпящим тунеядства, допустил поощрение всеобщей лени? Не беря в расчёт первые дни бездельничества, когда оплошность одного небезызвестного младшего брата главы Лань привела к гневу и разочарованию большинства приглашённых учеников. Но юные заклинатели не долго предавались настороженному отношению к ситуации, и как только улеглись подозрения к внезапно подобревшим старикам, молодые люди тихо возрадовались снизошедшому до них благословению. Отдыха от муторных занятий хотелось всем, в особенности ученикам, которым основательно надоела местная система образования. За день до праздника, Цансэ, Юй Цзыюань и Шэнь Шаньцзы сообразили небольшую прогулку на рынок Цайи, чтобы прикупить симпатичных ханьфу к приближающемуся знаменательному событию. Госпоже Юй — дабы не опростоволоситься пред честны́м народом, Цансэ — для красоты и доселе неведомых ощущений, ну а Шаньцзы и утруждаться не было нужды — она являлась девушкой снаряженной на любые случаи в жизни, и потому красивое и единственное у неё имеющееся приличное, привезенное из дому, аккуратно сложенное платье, сейчас находилось в их комнате. Цансэ также, любуясь разного рода цветастыми украшениями, выставленными на прилавки, отметила для себя, что намеревается приобрести что-нибудь подходящее в подарок на день рождения Лань Цижэню, тот был был не за горами. В категорию «подходящее Лань Яну» входило совсем мало вещей, так как в творчестве она являлась откровенным дилетантом, а собственных денежных сбережений не хватило бы на что-то дорогостоящее. Баошань-лаоши женщина щедрая, и конечно, снабдила Цансэ необходимыми средствами, но это обстоятельство вовсе не значило, что она теперь может кидаться деньгами направо и налево. Если вернуться к Лань Цижэню, который всего пару месяцев назад с умным лицом говорил о бесполезности праздника в его и чью-либо ещё честь — то Цансэ ещё тогда уверяла его в обратном, и несмотря на возражения, поздравить решила с достоинством и старанием. Поздравление — дело сложное, особенно если желаешь поздравить так, чтобы человек испытал искренние, желательно положительные эмоции. Раньше она думала, что обойдётся импровизированной торжественной речью да баночкой Улыбки Императора, как это произошло с Юй Цзыюань, но алкоголь для гусуланьцев, к сожалению, питьё непереносимое. Ужасная загадка! Вот что подарить человеку, у которого есть всё? Дружба с обеспеченными наследниками великих кланов изначально не казалась настолько трудновыполнимой задачей! Сборник стихов подошёл бы ему будь Лань Цижэнь отжившим своё старикашкой. Потому поиск чего-то более практичного звался нужным позарез. Пока Цансэ обнаруживала в своих размышлениях всё более и более замысловатые перипетии, она с госпожой Юй и Шаньцзы уже спустились в город. Подготовка шла полным ходом, небезразличные граждане украшали дома фонариками и цветами, подметали улицы, тогда как повара кашеварили на кухнях, от чего аппетитные ароматы еды текли невидимыми реками по всем переулкам. Суета жителей наполняла воздух приятным волнением. Опосля часа шатаний по рынку, они наконец-то подобрали вполне славные наряды. Цансэ устала. Юй Цзыюань сказала, что они ещё легко отделались, ведь походы за одеждой процесс далеко не быстрый. Госпожа Юй не раскошеливалась понапрасну, и выбрала в меру роскошное, идеально сидящее на её фигуре платье. Оно было лёгким, воздушным, и с тем же изящным и выгодно подчеркивающим природную грацию Юй Цзыюань. Лиловый цвет, как у клановых одежд ордена Мэйшань Юй, не бросался в глаза, чем делал упор на внешнюю безмятежность и спокойствие госпожи. Цансэ тоже не посмела вовсю тратить великодушно подаренные ей деньги Юй Цзыюань, и приобрела по-простому прелестный, не вульгарный наряд. Нижнее платье цвета цин удачно выделяло её серые глаза, а верхнее белое придавало образу бесхитростную чистоту и невинность. Белоснежные ленты на поясе, развевающиеся по ветру, смело затягивали тонкую талию в тиски, и полностью наряд выглядел так, будто для Цансэ его шил на заказ опытный и проверенный временем портной. Вечером, уже в комнате, Шэнь Шаньцзы ни с того ни с сего достала из закромов книгу со смысловым значением цветов, и начала детально осматривать платья подруг, выискивая бутоны прямиком из книжки. На юбке Юй Цзыюань красовались хризантемы, что значили воплощение женского начала инь, а также являли собой символ осени и скромности. Чуть ниже, в стеблях вышитых хризантем запрятались ирисы, которые олицетворяли нежность и красоту в одиночестве. Госпожа Юй на это заявление понятливо хмыкнула, и завалилась спать. Верить в тот бред себе дороже. У Цансэ на подоле виднелись округлые бутоны камелии, но к её короткой печали, сонная Шаньцзы не обнаружила в потёртой, дышащей на ладан книжонке страничку с упомянутым цветком. Лишь глубокой ночью, на границе реальности и сна, Шэнь Шаньцзы вспомнила её значение, неожиданно выплывшее на гладь памяти: тоска по любимому человеку. И сразу забыла, заснув. На следующее утро погода осчастливила учеников Облачных Глубин своим ярко-голубым небом, сиянием отливающего серебром снега и относительным теплом. Девушки, заряженные на успех мероприятия, усадили щурившуюся от лучей солнца Цансэ на табурет, и в лучших традициях подружек невесты принялись хлопотать над её красотой. Она не сопротивлялась, поэтому у госпожи Юй и Шэнь Шаньцзы руки были не то что не развязаны, а даже ни разу не притрагивались к мысленной верёвке. Своенравными волосами, до того имеющими лишь форму лихого хвоста, занялась искушённая в этом мастерстве Шаньцзы. Она и раньше считала Цансэ до упомрачения красивой даже с распущенными космами, но сегодня Шэнь Шаньцзы поставила себе определённую цель, — преобразить подругу так, чтобы её очарование сразило всех празднующих наповал. Юй Цзыюань взялась за макияж. К поставленной задаче она относилась больше с азартом, чем с серьёзностью, но и работать спустя рукава не собиралась. Только госпожа притронулась к её веку кисточкой, с нанесенной на неё сурьмой, как непривыкшая к «женским штучкам» Цансэ сильно зажмурила глаза, чуть было не размазав все окончательно. Юй Цзыюань сделала ещё пару попыток и отстала. Губы обрели красный цвет, шальной румянец освежил лицо, а ведомая порывом вдохновения госпожа даже нарисовала над тонкими бровями хуадянь, похожий на цветок лотоса. Шаньцзы, тем временем, с чаянием перебирала пряди волос Цансэ, закручивая их в два пучка, и закрепляя алыми лентами под цвет помады. Возможно перемудрив, она добавила подвески со свисающими жемчужинами, одолженными из коллекции Юй Цзыюань. Остальные локоны остались ниспадать шёлковой волной, утончённо обтекающей спину Цансэ. Конечным результатом девушки остались абсолютно удовлетворены. Оживившаяся Цансэ с широкой улыбкой крутилась на месте, активно лапая себя со всех сторон. Госпожа занялась своей внешностью, тогда как Шэнь Шаньцзы восхитилась обворожительностью подруги настолько, что с открытым ртом вертелась вокруг неё, забыв про себя. — Цансэ-мэй, я теперь уверена, что и в обносках ты будешь выглядеть как благовоспитанная госпожа! А в этом тебя и за принцессу принять не грех! — Спасибо, Шэнь-цзе, всё благодаря тебе и Юй-цзе, — просияла Цансэ, остановив мельтешащую перед носом Шаньцзы за плечи. — Надо и над тобой поколдовать! Платье Шэнь Шаньцзы представляло собой симпатичную серо-голубую юбку с с подобным ей нижним одеянием. Главный акцент состоял в верхней накидке цвета немного недоспевшей тыквы. На её полупрозрачных рукавах расположились веера с оплетающими их нежно-розовыми цветами. Цансэ пошутила, что одно из значений имени Шаньцзы слишком влияет на её личность, будь то расписывание вееров, или одежда с ними же. Волосы она собрала на затылке, обрядив их одной невзрачной шпилькой. Ещё вчерашним днем Цансэ пришлось уговаривать стража ворот выпустить их в город без веской на то причины. Адепт тогда помялся, и воровато оглянувшись по сторонам, всё же выпустил сожительниц в Цайи. Пала ли его приверженность слепо следовать правилам под спорными аргументами Цансэ, или из-за её же внешности уже не имело важности. Сегодня не одни они направлялись на праздник, потому всех законно отдыхающих пропустили без проблем. Рынок кипел, бурлил, вздымался и сверкал. Под ногами звонко хрустел снег, молочный пар взвивался к небу дымчатыми облаками, растворяясь на высоте. От наплыва ряженых в пёстрые одежды молодых людей городок по-волшебному искрился смехом, ликованием и криками. Повсеместно было громко, быстро, ярко. — Не верится, что такое шумное место существует под властью монахов, — высказалась Юй Цзыюань, виртуозно обойдя несущихся напролом детей. Шагая вдоль рядов прилавков с сувенирами, в середине колонны Цансэ заметила стол, который толпа почему-то небрежно обходила стороной. На тёмно-зелёной скатерти безукоризненно позировали шпильки, браслеты и заколки, лучезарно блестевшие в золотом водопаде подмигивающего из-за стаи сероватых облаков солнца. Цансэ словно обухом по голове ударили, — великолепная идея для подарка Лань Цижэню возникла сама собою. — Я отлучусь на пару минут, подождёте меня? — нетерпеливо спросила она. — Не беспокойся, Цансэ-мэй, мне тоже надобно купить книги. Остальные давненько перечитаны дважды, — ответила Шаньцзы, глазея на увесистую стопку книжек в лотке напротив. — Вы меня бросаете, значит? — зароптала Юй Цзыюань. — Пойдёмте со мной, госпожа, — прозорливо улыбнулась Шэнь Шаньцзы. — Юань-Юань, не волнуйся, одна нога здесь, другая там! Одно краше другого — слова, безошибочно описывающие украшения, возлежащие на том столе. Костяные, деревянные, металлические, нефритовые, с драгоценными камнями и жемчужинами, или вовсе в форме голов диких животных и перьев птиц. Глаза Цансэ разбегались, их хотелось протереть, чтобы всмотреться в витиеватые произведения искусства тщательней. Она чуть было не ткнула пальцем в медную заколку с утками-мандаринками, но стушевалась, упав сосредоточенным взглядом на край стола. Единственная бледно-голубая шпилька красовалась в гордом одиночестве, словно отрекшаяся от собратьев. Миниатюрный тюльпан, фигурировший на конце украшения, захватывал зрение своей скромной красотой, а две бусины, болтающиеся под ним напоминали Цансэ заледеневшие вишни. Ещё в начале учёбы Лань Цижэнь будто бы выделял своё положение в Облачных Глубинах какой-то невзыскательной шпилькой в волосах. Но та однажды пропала в небытие, и более Цансэ не видала в его причёске достойных восхищения украшений. Определенно попадает в категорию «подходящее Лань Яну». — Вам чем-то помочь, юная дева? — хитро оскалившись, прогремел мужчина-торговец. — Посмотрите, эта подвеска ручной работы самого господина… — Спасибо, я уже выбрала, — перебила его Цансэ, указывая на шпильку с тюльпаном и бусинами. — Запакуйте вот эту, пожалуйста. Мужчина поднял на неё недоумеващий взгляд, словно тому украшению было суждено уйти лишь на выброс. — Юная дева, это ваш окончательный выбор? Это же… — Да! — снова оборвала торговца Цансэ, постоянно оборачиваясь назад. — Я тороплюсь, будьте добры ускориться, моя подруга не любит ждать. Мужчина покорно замолчал, и приняв деньги, наспех обернул шпильку бумагой. Цансэ благодарно кивнула, и устремилась к идущим ей навстречу подругам. — Старина Му, зачем же ты красавице продал ту шпильку? Засмеют бедную, — захохотала дебелая женщина, торговавшая тканями за соседним прилавком. — Да гуль с ней, — махнул торговец, рассматривая прибыль. — Мне главное, чтобы товар окупился, а эта невоспитанная дева пусть хоть на шерсть плешивой собаке её прицепит. Приблизившись к сожительницам, Цансэ лицезрела донельзя довольную Шэнь Шаньцзы, которая прижимала к груди пару стареньких однотонных книжек. Цансэ не устаёт удивляться её обожанию к чтению посредственных историй про излишне пылкую и строптивую любовь. — Цансэ-мэй! Мы с госпожой Юй тут обсуждали, стоит ли сходить в ту таверну с хунаньской кухней? Я не против пообедать. — Я за! — сразу провозгласила Цансэ, уже шествуя кривоватой походкой по направлению к упомянутому трактиру. Ею воистину можно было бы восхититься, если бы Цансэ не запиналась об юбку каждые десять шагов. — Я и не сомневалась, — усмехнулась госпожа Юй, подгоняя медленно засеменившую за Цансэ Шаньцзы. По прошествии четверти часа, поплутав по изукрашенным улочкам Цайи, девушки обнаружили таверну с хунаньской кухней недалеко от главной площади. Оттуда доносилась музыка, но и она заглохла, как только заклинательницы зашли в помещение, освободишись от тёплых накидок. Здесь, в уютной и домашней таверне они обедали один раз ещё в начале учёбы, но к изумлению, хозяйка, заправляющая заведением, поприветствовала их будто старых приятелей. В ответ на девчачье непонимание она добродушно посмеялась, сказав, что ни прелесть, ни манеры, ни забавные шутки юных заклинательниц забыть просто невозможно, чем изрядно вогнала Шэнь Шаньцзы в большую краску, Юй Цзыюань недоверчиво нахмурилась, а настроение Цансэ стремительно возвысилось к исключительно чудесному. Цансэ за один присест умяла две плошки супа с острыми свиными рёбрышками и овощами, также невольно съев часть помады с губ. Она чувствовала себя воспарившей на Небеса. Юй Цзыюань, следуя правилам приличия, доедала своё тофу, зыркая на пресыщенно развалившуюся на стуле Цансэ. Она вдруг подсобралась, и решительно посмотрела на госпожу Юй. — Юй-цзе, я слышала музыку, давай сходим на площадь? Пожалуйста-пожалуйста! — Цансэ уложила локти на стол, собирая ладони в молитвенном жесте. — Мы видели достаточно, — отрезала Юй Цзыюань, совершенно не влюблённая в крикливые столпотворения. — Перестань сгущать скуку, Юань-Юань! День выдаётся ужасно хорошим, зачем же нам сидеть в четырёх стенах? Я ещё расшевелю тебя, — госпожа увернулась от кулака Цансэ, летящего к её плечу. Цансэ не поникла, наоборот, раззадорилась сильнее. — Шэнь-цзе, поможешь мне развеселить нашу госпожу? Шэнь Шаньцзы не обратила на провокацию Цансэ никакого внимания. Она с страстью воззрилась в книгу, быстро бегая горящими глазами по строчкам. Окликнув её ещё два раза и не добившись результата, Цансэ наклонилась пошептаться с Юй Цзыюань, в итоге договорившись о невинной проделке. Они подошли к растворённой в истории Шаньцзы со спины, глядя из-за её плечей на желтоватую страницу. Взгляды их сразу пригвоздились к абзацам, выделенными кем-то неравнодушным тушечной звёздочкой. У Сяньвэй нежно притянул Ван Цзиланя к себе, прижимаясь к твёрдому телу своим. Смущённо пылая кончиками ушей, они медленно приблизились друг к другу, сначала дотрагиваясь носами, и далее, почти прикоснувшись к полным губам, У Сяньвэй проникновенно прошептал: — Я люблю тебя, гэгэ… — Шаньцзы, неужели второсортная похабщина сумела затмить для тебя реальность? — словно снег на голову, на бедную Шэнь Шаньцзы обрушились слова госпожи Юй. Она тут же захлопнула книжонку, раскрасневшись не хуже наливного яблока. Шаньцзы не могла вымолвить ни звука из-за стыда и неловкости объявших разум и тело. — Не издевайся над Шэнь-цзе, Юань-Юань, — хихикнула Цансэ, плюхнувшись на место. — Ничего зазорного в таких миленьких историях нет! Момент стеснения умело приостановили вошедшие в таверну громкоголосые юноши. Юй Цзыюань обернулась, и как ни странно, лицезрела топтавшихся на пороге Цзян Фэнмяня и Вэй Чанцзэ. Они что-то бойко обсуждали: Цзян Фэнмянь бормотал себе под нос, рассеяно жестикулируя, Вэй Чанцзэ же в ответ рьяно просил друга не нудить. — Какие люди! — решила обратить их внимание на себя Юй Цзыюань. Если не позовёт она, то крикнет Цансэ, а Цансэ из радости к старым приятелям заверещит похуже любой гусыни. — Госпожа Юй? — удивился Цзян Фэнмянь, тревожно повертевшись, и не замечая Юй Цзыюань, похлопал по ушам, наверное, проверяя себя на наличие слуховых повреждений. Вэй Чанцзэ хохотнул, указав ему на грозно косящуюся на него госпожу. Он нервно сглотнул, но увидев рядом со своей благоверной Цансэ и Шэнь Шаньцзы, подуспокоился. Вэй Чанцзэ водрузил на себя пару стульев, и с молчаливого разрешения, вместе с другом примостился к столу девушек. По причине праздника свободных мест и так не наблюдалось. — Приветствую! Как ваше самочувствие, госпожа Саньжэнь, госпожа Юй, дева Шэнь? — мило поинтересоваться Цзян Фэнмянь, точно с достоинством оценив их наряды. — Всё хорошо, господин Цзян, — улыбнулась Цансэ. С Фэнмянем она чувствовала себя умиротворенно, в каком-то смысле очаровываясь его вежливостью. Лицо Цзян Фэнмяня просветлело. — Тоже пришли сюда пообедать? — Не-а, — протянул Вэй Чанцзэ, расправляя ворот ханьфу. Цансэ оказалась чуточку в замешательстве, ведь помнила как часто сочетались еда и Вэй Чанцзэ в деревне Юйчи. — Мы пришли выпить. Птичка нашептала, что в данном заведении отменная Улыбка Императора. Позже, когда принесли заказы юношей, и приглашённые ученики и ученицы разговорились, делясь разрозненными впечатлениями от обучения, Цзян Фэнмянь вдруг незримо засуетился. — Вэй Юн, возможно нам правда стоило подождать Цзинь Гуаншаня? — попивая чай, беспокойно вопрошал он. — Он не маленький, найдётся, — увильнул от честного ответа Вэй Чанцзэ, ухватившись за банку вкусного вина. Иногда треволнения его господина доставляли только лишнюю суматоху. — Зачем вам он? — наклонила голову Цансэ, почувствовав в той фразе скрытую интригу. — Цзинь Гуаншань проиграл мне в споре. Вот и надо убедиться выполняет ли он своё наказание, — пояснив, ухмыльнулся Вэй Чанцзэ, будто предвкушая что-то грандиозное. Взглянув на Улыбку Императора, он сразу переменился в лице, насмешливо изобразив печаль. — Милейшие госпожи, умоляю вас выпить с этим одиноким Вэй Чанцзэ. Участь опустошить эту ёмкость в одиночку приносит мне чувство глубокой скорби. В просьбе девы ему отказали, Юй Цзыюань побрюзжала вдобавок. Вэй Чанцзэ огрызнулся, и присосавшись к банке, начала сетовать на своё мнимое отшельничество. Через полчаса, запальчиво доказывающую свою точку зрения в вопросе обучения Цансэ словно пошатнул лёгкий ветерок всеобщего тихого смеха. Люди вперили потешные взгляды на некого человека у входа. На пороге, возмущенно задрав нос, стоял никто иной как Цзинь Гуаншань. С малыми изменениями во внешности. Вместо привычного хвоста, его причёска обратилась в два пучка из косичек, украшенных откровенно девчачьими заколками с драгоценными камнями и трепыхающимися красными лентами. Остальная часть волос волнилась взлохмаченными прядями по спине. Уголки его лисьих глаз почернели от сурьмы, а щеки блистали неестественно розовым цветом. Цзинь Гуаншань гневился, исказившись в лице, и от того до жути был схож с театральными куклами. Похоже, сущность наказания выяснена. Он отыскал Вэй Чанцзэ взглядом, и фыркнув, бесстрастно прошёл к их столу, осев на ещё один удачливо найденный стул. — Мне надоело искать вас по всему рынку, — пожаловался Цзинь Гуаншань, когда особое внимание к его персоне поутихло. Он устало прижался виском к столу, закрывая никудышно накрашенные глаза. Цансэ со смешком обнаружила, что Цзинь Гуаншань смотрелся неплохо, и исключив безобразный макияж и мужскую грубоватость линии челюсти, вполне мог сойти за элегантную дочь именитой фамилии (но сейчас его принимали лишь за умалишенного обрезанного рукава). — Мы и ушли недалеко, тем более тот мужичок обещался сообщить тебе куда идти. Разве нет? — с дрожащей улыбкой посочувствовал ему Вэй Чанцзэ. — Ушли то вы недалеко, — «просыпаясь», проворчал он. — А меня какой-то отвратительный пьяньчуга принял за прекрасную госпожу, и как затянул в водоворот танцующих, — тяжело вздохнул Цзинь Гуаншань. — Знал бы ты насколько оттуда трудно выбраться. — Танцы?! — воодушевлённо вскочила Цансэ. — А где? — Через переулок, на главной площади, — тихо ответил он, укладываясь обратно на стол. — Давай же, Юань-Юань, пойдём сходим! Потанцуем! — воскликнула Цансэ, сопровождая призывы к действию странными махами рук. — Нет. Тебе же ясно сказали, что через дремучий лес проще пробраться чем через ту толпу. Небось утащат куда-нибудь, что до отбоя не воротимся. — Ну чего ты раскисла? Господин Цзинь выбрался, и мы последуем его примеру… Цансэ с надеждой вылупилась на Шэнь Шаньцзы, но та испуганно и как-то виновато отвернулась, начав с интересом разглядывать стену. Цзян Фэнмянь смутился её напора, и тоже отвёл взгляд. На Цзинь Гуаншаня сейчас даже смотреть было опасно. — Вот теперь вы, госпожа Саньжэнь, понимаете каково мне было, когда все вдруг заделались праведниками пред вкуснейшим вином в Поднебесной, — словно учительница Лань, подытожил Вэй Чанцзэ, качая головой. — Но… Цансэ прислушалась, затаившись, словно змея. — Но если госпожа Саньжэнь потом изволит выпить со мной, то я, так и быть, схожу с ней потанцевать. Цансэ зримо воспряла духом, широко улыбнувшись. Она молча подбежала к Вэй Чанцзэ, и крепко сжав его ладонь, с силой потянула вперёд к выходу из таверны. Тот, не ожидая сметающей всё на своём пути силы, чуть не свалился оземь. — Эй, куда так тянуть! — Обещания надо выполнять! И я не останусь в стороне! — требуя поторопиться, твердила Цансэ. Вэй Чанцзэ вскинул бровь, будто нарочито замедляясь. Он был в секунде от того, чтобы Цансэ самостоятельно поволокла этого червяка по полу прямо на главную площадь. Цансэ бежала, не чувствуя тяжести ног. Она тянула за собой Вэй Чанцзэ, с тем же мастерски уворачиваясь от попадавшихся на пути людей. Музыка звучала всё громче, звонче, подстёгивая Цансэ ускоряться. На запруженной площади царствовало крайне весёлое безрассудство, полное людского единения. Стук обуви, хлопки, летающие пышные юбки и рукава, голосистый смех, подтрунивания флейты, хруст снега, слабый гул ветра — всё смешалось в одну испещренную радужными огоньками картину. Цансэ сначала ахнула от сего простейшего великолепия, и переварив первичный восторг, ускользнула в разношёрстную танцующую толпу. Вэй Чанцзэ последовал за ней, сам он предаваться танцам не планировал, но понаблюдать за безбашеной Цансэ звалось занятием интригующим. Рядом с ними воздух сотрясали рябые платки юниц в будничных накидках, недалеко от них же к небу взмывали стройные ноги молодых людей; по правую сторону в такт звучной пипе кружились сластолюбивые парочки, по левую — в ритм песни притаптывали слой снега женщины и мужчины в возрасте, одновременно катая на плечах своих забавных, корчащих гримаски детей. Цансэ крутилась перед Вэй Чанцзэ. И нельзя сказать, что она танцевала отвратительно, но в её движениях определённо читалась нелепость и, мягко говоря, нескладность. Цансэ вертелась то вправо, то влево, махая локтями, словно хотела взлететь: от того до хохота была схожа на кудахтащую курицу. Когда велели играть следующую мелодию, Цансэ начала дико трясти головой, как будто пытаясь избавиться от насекомых в волосах. После приступа трясучести, она вскинула голень под визгливый и пронзительный звук соны, чуть не наступив на чужую красную юбку, и при том же факте почти упала сама. Все эти бешеные взмахи и выпады сопровождались ярко сияющими глазами; казалось, её покрасневшее лицо сейчас треснет от лучезарной улыбки. Она глупо сгибала колени, словно демонстрировала гибкость лягушки, и враз призывно виляла ладонями, будто подначивая Вэй Чанцзэ присоединиться. Он же в свою очередь находился в замешательстве, глядя на настолько раскованную в своем неуклюжем подобии танца Цансэ. Вэй Чанцзэ был вправе пристыдить её за такие раскрепощенные, откровенно полоумные движения, но, конечно, не стал. Он глухо засмеялся, найдя в этом развязном беспорядке из рук и ног собственное неповторимое очарование. Непосредственность Цансэ, её свобода, выражающаяся в каждом резком хлопке и повороте, вкупе со счастливейшим выражением лица, заставляла подчиниться, влиться в ураган вздорных эмоций и порывистого несдержанного танца. Цансэ не выделялась в толпе, — она затмевала солнце своим сиянием, своими изгибами, сравнимыми лишь с непредсказуемым жарким пламенем костра. Из внимательного наблюдения за Цансэ Вэй Чанцзэ вытянул вдруг затесавшийся в живой поток местных жителей подозрительный мужчина. Он потирал морщинистые смуглые ладони, постепенно приближаясь к отдающей всю себя танцу Цансэ. Подозрения Вэй Чанцзэ, к сожалению, оказались не беспочвенны. Поэтому, как только омерзительная рука мужчины явно вознамерилась коснуться Цансэ ниже пояса, в надежде остаться незамеченной, Вэй Чанцзэ вмиг подлетел к нему, и пока Цансэ отвернулась, заткнул разевающийся в крике рот ладонью, грубо отводя мужчину подальше от надругательства над невинной девушкой. Он возмущённо заорал, но Вэй Чанцзэ только быстрее вывел его из водоворота танцующих, и не церемонясь, оттолкнул того в близстоящую бочку. Он с грохотом упал на землю. Лицо мужчины тотчас страшно искривилось в гневе, вены на лбу вздулись, а кулаки несомненно подготовились к бою. — Ты что творишь, наглец?! — А что ты себе позволяешь, старик? — Как ты меня назвал?! — скрежетая зубами, верещал мужчина. — Как хочу так и называю. Или мне прозвать тебя старым мерзким развратником? — ядовито ухмыльнулся Вэй Чанцзэ. — Кем ты себя возомнил, желторотик?! Молоко на губах не обсохло, чтобы вытворять беспредел! Имей уважение! — К таким как ты уважения нет, — сплюнул Вэй Чанцзэ, и кинув на мужчину презрительный взгляд, вернулся обратно к Цансэ. Подойдя к ней, он заметил уже выдохшуюся и запыханную Цансэ, поправляющюю помявшиеся складки на юбке. — Что случилось? Он так кричал, — спросила она, заметив Вэй Чанцзэ. — Ничего, стоящего твоего внимания. Ты уже натанцевалась? — улыбнулся он, возвращая прежний настрой. — На самом деле хочется ещё подвигаться, но с тем же мне нужно успеть выполнить данное тебе обещание, а потом до Облачных Глубин ещё добираться, — ответила она, направляясь назад в таверну. Вэй Чанцзэ пошагал за ней следом. — Вот как. И что же тебя тянет в Облачные Глубины? — Ничего, кроме учёбы, — поразмыслила она. — Единственное — я очень хочу встретиться с одним человеком. Мы давно не виделись, он никак не освободиться, а меня уже чуть ли не распирает от желания рассказать ему, что произошло за всё это время. — Ты про Лань Цижэня что ли? — догадливо предположил Вэй Чанцзэ. — Что? — остановилась Цансэ, изумлённо глазея на него. — Ты то откуда знаешь? — Да слухи ходят разные… Например, что брат Цинхэн-цзюня обзавёлся то ли приятельницей, то ли подругой, то ли любимой женщиной… Я слухам не верю, но как и в шутке, в каждом есть доля правды, — захохотал Вэй Чанцзэ, косясь на предельно растерянную Цансэ. Она задумалась. И с чего их обыкновенная дружба с Лань Яном внезапно стала столь обсуждаема? Многие юноши и девушки в Облачных Глубинах общаются, да и тем более… Стоп, Вэй Чанцзэ сказал «обзавёлся любимой женщиной»?!×××
Цансэ изначально попыталась вести себя культурно (с требования Юй Цзыюань), но столь взбудоражившись после выкрутасов на улице, плюнула на приличия, и глотнула пряное вино прямо из горла. Оно приятно разливалось внутри, согревая, точно беспорядочные танцы на площади. Как выяснилось, из всей их своеобразной компаний самыми устойчивыми к алкоголю оказались Цансэ и Вэй Чанцзэ. Юй Цзыюань тот не переносила, Шэнь Шаньцзы выпивать запретила госпожа Юй, ну а Цзинь Гуаншань не придавал ему огромного значения. Цзян Фэнмянь, в свой черед, к вину притрагиваться не осмеливался. Вэй Чанцзэ, с нотками коварства в голосе, поведал всем сидящим за столом занимательную историю о лотосовом вине и Цзян Фэнмяне. Лет в тринадцать он с подачи Вэй Чанцзэ и соклановцев решился испробовать столь запретный и манящий алкоголь: в итоге, будущий хозяин Пристани Лотоса залез на дерево, и около часа просидел на нём, при этом мяукая, дабы его спасли. Не дождавшись спасителей, юный Цзян Фэнмянь с пластичностью карпа спрыгнул с дерева прямо в озеро. Позже, когда насквозь мокрый и пьяный вусмерть наследник Юньмэн Цзян полез учиться целоваться к корзине с недавно выловленной рыбой, Вэй Чанцзэ понял, что хватит с того сумасшествий, и силой уложил юного пьяницу спать. Следующее утро было самым ужасным в жизни Цзян Фэнмяня. Все от души посмеялись, — даже госпожа Юй похихикала в кулак. Цзян Фэнмянь смущённо поджал губы, раздражённо пообещав, что когда-нибудь тоже расскажет всему миру истории из бурных периодов жизни друга. Вэй Чанцзэ вновь улыбнулся, но как-то неловко. Наверное, ему было, что скрывать. Посёрбывая чай, Шэнь Шаньцзы кидала внимательный взгляд то на Цансэ, то на Цзинь Гуаншаня. И в один момент неуверенно сказала, обращаясь к ним: — Цансэ-мэй, господин Цзинь, если честно, вы так похожи внешне. Я и раньше подмечала ваши общие черты, но с этими причёсками вы словно близнецы. — Ты точно не пробовала Улыбку Императора, Шэнь-цзе? У тебя в глазах двоится, — посмеялась Цансэ. — Вы ошибаетесь, дева Шэнь, — тоже воспротивился Цзинь Гуаншань. — Ну а чего вы сразу отнекиваетесь? — насмешничал захмелевший Вэй Чанцзэ. — Вы родом из одного и того же города, это не удивительно. В Юньмэне, например, если собрать в кучу всех адептов, то в глазах зарябит. Я молчу про Гусу Лань и Мэйшань Юй, где внешность точно играет далеко не последнюю роль. — К чему приплетать сюда мой орден? — насупилась Юй Цзыюань. Вэй Чанцзэ усмехнулся. — Женщины в вашем клане все одинаковые, красивые до тошнотворной идеальности. Когда в Пристань Лотоса с визитом приезжали молодые ученицы из Мэйшаня их невозможно было различить, все до жути выскоблены, суровы и строги! Юй Цзыюань огрызнулась: — Завидуешь, что такой чурбан как ты никогда не заполучит себе в жёны благородную деву из прославленного клана? Нашим умным и благорассудным девушкам с ранних лет приходят предложения на помолвку от разных уважаемых семей, ну а если они по каким-то причинам ещё не обзавелись достоверными женихами, за ними толпами бегают юноши-адепты, всем сердцем надеющиеся на их согласие вступить в брак. Вэй Чанцзэ только снисходительно ухмыльнулся, окатив госпожу Юй нетрезвым взглядом. Её волосы сегодня преобразились в сложную конструкцию из колечек и пучков, платье переливалось сиреневым в свете свечей, а виноградные глаза потемнели от негодования. — А где же ваши толпы поклонников, третья госпожа Юй? Вы из распрекрасного Мэйшаня, девушка небезызвестная, из хорошей почётной семьи, а за всё с вами проведённое время я не замечал ни одного заинтересованного в вас мужчины, — он поставил локти на стол, наклонившись ближе к рассвирепевшей Юй Цзыюань, и вкрадчиво спросил. — Почему же вы так одинока, имея внешность, сравнимую лишь цветущей по весне мэйхуа? Вэй Чанцзэ откинулся на спинку стула с благоговейным выражением лица абсолютного победителя. Он расслабленно закрыл глаза, вовсе не замечая реакцию других на свои двоякие слова. Цансэ и Шэнь Шаньцзы оторопело замолкли, брови Цзян Фэнмяня изогнулись в обескураженные дуги, а с Юй Цзыюань вмиг сошёл весь накопившийся гнев. С одной стороны Вэй Чанцзэ с явным наглым намерением принизил её достоинство, а с другой, невольно выразил ей замысловатый, поэтичный, словно заранее придуманный комплимент. Цансэ, Шаньцзы и Цзян Фэнмянь уже привыкли к их постоянным перепалкам и раздраю, потому отнеслись к той двусмысленной фразе с настороженностью и немалым удивлением. Вэй Чанцзэ не выказал попытки объясниться, задремав на стуле. Юй Цзыюань озадаченно уставилась на него. Её правда редко кто-либо удостаивал ласковым словом. Вэй Чанцзэ стал первым юношей, который впервые за пару лет открыто и смело оценил красоту госпожи Юй, пусть даже есть большая вероятность, что тот неосознанный пьяный комплимент не содержал в себе ни капли честности. Цансэ сильнее выпучила глаза, когда увидела на белых щеках Юй Цзыюань зарождающийся румянец смущения. Проследив за взглядом Цансэ, Цзян Фэнмянь так же недоуменно лицезрел на лице своей благоверной очень нехарактерную для неё эмоцию. Безумно нехарактерную. Юй Цзыюань зарделась. Из-за Вэй Чанцзэ. В голове не укладывается. Увидив состояние соучеников, Юй Цзыюань опомнилась, и наконец-то прикоснулась к щекам. Ощутив на них жар, она с нескрываемым испугом отринула руки, и даже не попрощавшись, выскочила из-за стола, помчавшись к выходу из таверны. Цансэ и Шаньцзы засуетились, и успели только помахать юношам на прощание, прежде чем метнуться за убежавшей наружу Юй Цзыюань. Цансэ догнала взволнованную госпожу Юй первая, пока Шэнь Шаньцзы торопливо плелась где-то сзади. Юй Цзыюань замерла на месте, и остужаясь на прохладном воздухе, обдумывала случившееся. Цансэ не понимала столь насыщенных эмоций от дурацкого полукомплимента. Когда Шаньцзы наконец-то приковыляла к сожительницам, они степенно побрели обратно в Облачные Глубины. Спустя десять молчаливых минут, Юй Цзыюань вновь приняла обычное враждебное выражение лица, укротив внезапно вспыхнувшие эмоции. Завидев перемену, Цансэ тоже успокоилась, возобновив любимую бессмысленную болтовню с подругами. В течение разговора, она всё прокручивала в памяти ссору госпожи Юй и Вэй Чанцзэ, приведшую к совершенно неожиданным последствиям. Тщательно проанализировав все произнесённые тогда слова, и хорошенько поработав головой, Цансэ осенило. Ну конечно. Элементарно. — Юань-Юань, — заманчиво начала она. — Ты же примерно представляешь того человека, который пишет тебе письма? — Что за вопросы пошли? — с сомнением спросила Юй Цзыюань, прищурившись. — Просто я подумала, что строчки по подобию: «Без вас я чувствую себя опустошенным, словно река после засухи». Или то же «Ваши глаза как два огонька. Боюсь сгореть окончательно», — с выражением вещала Цансэ, на ходу вспоминая мельком увиденные тирады из писем. — Столь стихотворные и проникновенные слова мог написать лишь благородный и начитанный человек. — Я знаю. К чему ты клонишь, Цансэ-саньжэнь? — Да так… Может послания отправляет кто-нибудь приближенный к тебе, добрый и весёлый, кто был с тобой рядом в прошлые дни или месяцы, — загадочно протянула она, вертя головой. — Ну ты, Шаньцзы и ученицы, — буркнула госпожа Юй. Они дошли до ворот в Облачные Глубины. — Хочешь сказать, что мне кто-то из девушек в беззаветной любви признается? — Нет-нет, — посмеялась Цансэ. — Вдруг это… Ну например… — она затягивала со своей догадкой, малость побаиваясь неизвестного ответа от до сих пор встревоженной Юй Цзыюань. — Например, Вэй Чанцзэ! — с запалом воскликнула Цансэ. — То ты о нём невзначай что-то промямлишь, то он с чувством выскажет целый монолог про твою красоту! А ваши препирания это отдельная тема для разговора, очень походят на истории из книжек Шэнь-цзе. Немудрено, что вы правда в прошлой жизни могли быть спутниками на тропе самосовершенствования! Шэнь Шаньцзы от шока раскрыла рот, предсказывая, что Цансэ сегодня точно не останется в живых. Юй Цзыюань тотчас побледнела, и возмущенно похлопав ресницами, разгневалась пуще прежнего. Послышался треск Цзыдяня. Её ноздри раздулись, сердито дрожащие губы поджались, из ушей чуть ли не пошёл пар. Цансэ широко улыбнулась, довольная своей гениальностью. — Цансэ-саньжэнь, что за бред ты несёшь?! — шёпотом заорала госпожа Юй, помня о правилах. Её дыхание участилось, глаза грозились испепелить, злость рвалась из тела, желая усмирить пустоголовые доводы Цансэ. Юй Цзыюань замахнулась ладонью на её бок, дабы слегка потушить и свое остервенение, и её идиотство. Цансэ лишь прыснула со смеху, и ловко увернувшись, побежала по какой-то узкой дорожке, подальше от исступленной подруги. Продираясь сквозь голые заснеженные кусты и перескакивая препятствия в виде торчащих корней деревьев, Цансэ в конце концов оторвалась от разъярённой госпожи Юй на приличное расстояние. Волосы разметались, ленты ослабились, накидка, кажется, тоже пострадала от острых веток. В поисках надёжного укрытия она судорожно тёрла кисти рук друг о друга, — всё в окаянных Облачных Глубинах сливалось в одну белую массу. Как вдруг, Цансэ окликнул знакомый голос. Приятный. — Я просил тебя больше не нарушать правила. В нескольких чжанах от неё стоял Лань Цижэнь. Опрятный, чистый, белокожий, и до заворожённости красивый в своих белых гладких одеяниях, в окружении седых пухлых сугробов. — Лань Ян! — ликующе вскрикнула Цансэ, подлетев к нему. — Ну почему ты появился именно сейчас? Ладно, не суть. Пожалуйста, помоги мне спрятаться! Срочно! — О чём ты? Успела что-то натворить? — оглянулся он, напрягшись. — Я потом всё-всё расскажу, лучше помоги мне! Лань Цижэнь вздохнул, и обречённо кивнув, быстро увёл её в сторону засеянную древесными породами, усадив за толстый ствол дерева. Приказав сидеть смирно и не высовываться, он вернулся на место, сосредоточенно ожидая неизвестной угрозы. Послышался чёткий хруст снега, злое шипение Юй Цзыюань и успокаивающие лепетания Шэнь Шаньцзы. Лань Цижэнь с облегчением выдохнул клубы пара, подосанившись. — Госпожа Юй, — бормотала Шаньцзы. — Цансэ-мэй неудачно пошутила, не сердитесь так на неё. Юй Цзыюань не реагировала, метая разящие насмерть взгляды в деревья и кусты. Заметив притаившегося Лань Цижэня, она воззрилась яростней, и приблизилась к нему устрашающей поступью. — Вы видели Цансэ-саньжэнь? — Нет, — бесстрастно ответил он. — А должен? — Возможно вы слышали какие-нибудь шорохи? — спросила Шаньцзы, уверенная, что без труда помирит повздоривших подруг. — Нет. Юй Цзыюань аж взвилась от забурлившего внутри гнева. — Видимо, стихами только с Цансэ умеете говорить? Мы с Шаньцзы и пяти слов не достойны? — С чего такие выводы? — будто бы насмешливо вскинул бровь Лань Цижэнь. — Вопросом на вопрос отвечать бестактно. — Знаю, — согласился он без особого желания. — Но вы, госпожа Юй, твердите здесь возмутительные вещи. Вдобавок устроили допрос, правда без пыток. Хотя… — покосился он на её безымянный палец. — Ваше оружие искрится, значит, в скором времени произойдёт насилие или драка, которые, ко всему прочему, случатся без разрешения. А это кошмарное нарушение правил. Юй Цзыюань словно кто-то удушил, эти замороченные правила работали только и только против неё. Монотонный голос Лань Цижэня превносил в них лишь сквозящее уныние и издёвку. — Да ну вас. Сама отыщу, — развернулась она, раздражённо удаляясь с тропинки. Шэнь Шаньцзы извинилась за произошедшее недоразумение, и копотко побежала за взбесившейся госпожой Юй. — Выходи, — позвал он Цансэ, убедившись, что Юй Цзыюань достаточно от них отдалилась. Она чуть не поскользнулась, запутавшись и замочив в снегу пёстрые юбки. Цансэ отряхнулась, и с хитрой улыбкой вылезла из-под сугробов, подойдя к малость недовольному, но оставшемуся в выигрышной позиции Лань Цижэню. Она великодушно поблагодарила: — Спасибо! Уверяю, ты спас мне жизнь! Он неохотно отвёл взгляд. — Чего ты ей наговорила? — Пошутила, ничего против правил, — хихикнула она, замирая. Следующие пару секунд Цансэ, словно по мановению сказочного момента, с огоньком в серых глазах всматривалась в Лань Цижэня. Она давненько так не делала: не изучала его сотканное из лунного света лицо, игриво улыбаясь и наблюдая за незримо меняющимся настроением. Лань Цижэнь вновь напрягся, по неволе тоже принявшись играть в гляделки. Чем дольше продолжалась неловкая, но одновременно тягучая и сладкая, будто мёд, тишина, тем сильнее он чувствовал себя непривычно хорошо. Хорошо настолько, что хотелось остановить стремительно бегущее время, и замереть в странно-замечательном мгновении, когда Цансэ была такой. Такой неправильной, такой яркой, такой живой, такой настоящей, такой… — Ты скучал по мне, Лань-эр-гэгэ? — без стеснения оборвала безмолвие Цансэ, наклонив голову и бысстыже оголив зубы. Лань Цижэнь обмер, притупив взгляд. Он не ответил. Кустистые брови свелись к переносице, губы вновь поджались, и он развернулся, лениво пошагав дальше по тропинке. Их ждал долгий, полный важных и неважных подробностей разговор. Цансэ шла вприпрыжку, с толком глаголя о своём небольшом, но совершенно животрепещущем странствии. Она рассказала и о смешных ссорах Вэй Чанцзэ и Юй Цзыюань, и о щекотке, случайно подаренной ей Цзян Фэнмянем, и о травме госпожи Юй, и о заботе Вэй-сюна, и о несправедливой судьбе покойного воина, и о скверной семейке Лу, и о скучных уроках, и о покупке новых платьев, и о пикантном содержании книжек Шэнь Шаньцзы, а что самое главное — о всех своих мыслях, о эмоциях и о чувствах, призванных благодаря захватывающей ночной охоте. Лань Цижэнь то возмущался, то ворчал, то читал нотации, то желал её пристыдить, то сочувствовал, но при том же существенно внимательно и щепетильно слушал каждый абсурдный довод, вылетающий из говорливого рта собеседницы. Позже Лань Цижэнь по большей части оправдывал своё отсутствие — он впервые самолично организовывал подготовку к значительному празднику. Лань Цижэнь отзывался о сегодняшнем дне как о чём-то обыденном. В отличие от детства, когда день основания клана Лань приносил лишь ощущение радости и торжества, когда старший брат не погрязал в делах, а родители были живы, — тогда всё ощущалось по-другому. Проследив за должным исполнением традиций, Лань Цижэнь побеседовал со старейшинами, получил заслуженную сухую похвалу, и по окончанию официальной части ушёл подышать свежим воздухом. С дальнейшими мероприятиями разберётся Цинхэн-цзюнь. Поболтав с Лань Цижэнем обо всём на свете, Цансэ наконец-то ощутила как с плеч сошла тяжесть ожидания. Вскоре ей пришлось уходить, до отбоя три часа, а ещё нужно успеть посетить купальню и выслушать ругань подостывшей Юй Цзыюань. Цансэ брела обратно, представляя, как её затопит гневным паводком госпожи Юй за безобидную шутку. Видимо, Юй Цзыюань правда задевала даже вероятность того, что тайным поклонником может оказаться чурбан-Вэй Чанцзэ. Ожидания оправдались. Наследница Мэйшань Юй отчитала Цансэ и за глупое предположение, и за продолжительную пропажу. Но вполсилы, не больно строжась и не выпуская клыки. Она только с угрозой промолвила, что если что-то связанное с ней и Вэй Чанцзэ в любовном плане снова слетит с уст Цансэ, то на территории Гусу Лань она больше не сумеет успешно спрятаться, Юй Цзыюань её хоть из-под земли достанет. И сам Вэй Чанцзэ с рвением поможет госпоже Юй в поимке безрассудной Цансэ, — их нелюбовь к слухам взаимна. Особенно Вэй Чанцзэ и Юй Цзыюань объединяет тошнота по отношению к тем недалёким домыслам, которые гласят, что между ними гуляют отнюдь не вражеские чувства. Не то, что они ненавидели друг друга, но определённая зловредная неприязнь исходила комьями от обоих. Неизмеримую роль в их колючих отношениях, конечно, играет и общее нелепое прошлое, но об этом позже. После насыщенного дня, единственным желанием Цансэ было хорошенько обмыться. Но минутой позднее, услыхав от Шаньцзы одну любопытную тайну Облачных Глубин, её путь изменился — она решила отправиться не в общую купальню, а на загадочный горячий источник. Гусу Лань славится своими холодными лечебными источниками на всю Поднебесную, и с тем же, оказывается, умело скрывает от пытливых глаз адептов и приглашённых учеников другой редкий целительный водоём. Горячие источники исцеляли от тяжёлых ранений, укрепляли тела заклинателей и, по легенде, даже помогали восстановиться истощённому золотому ядру. Почему же к этим драгоценным источникам пришла всеобщая известность? Всё просто: один разгильдяй из мелкого клана по случайности наткнулся на чудесатый водоём, и не сдержав вертлявого языка, нашептал о источниках сначала друзьям, те друзья пошушукались со своими друзьями, и в какой-то неопределённый момент сокровенная тайна распространилась на всех находящихся на территории праведной земли. Отъявленные негодяи даже начали донимать старейшин, дабы водоём разрешилось посещать всем. Они не забывали напоминать об ошибке Лань Цижэня, чем раздраконили стариков до белого каления. Поругавшись, старейшины всё же поняли, что деваться некуда, и согласились дать дозволение при одном строжайшем условии: грядущие поколения ни в коем случае не должны будут узнать о сокрытых от мира горячих источниках. Оставалось лишь надеяться на честные клятвы дотошных учеников. Было даже составлено расписание! Сначала приходили девушки, после мужчины, и ни в коем случае им не разрешалось как-либо пересекаться! — Цансэ-мэй, ты уверена, что сейчас женское время? — беспокоилась Шаньцзы. — Не волнуйся, Шэнь-цзе, я видела как из комнаты выходили наши соседки, так что там я точно не буду одна. Юй Цзыюань закатила глаза. — Ну смотри, я сплю крепко, и твой клич о помощи проигнорирую. Цансэ только смешливо отмахнулась.×××
Лань Цижэнь до сегодняшнего дня скептично относился к использованию секретных горячих источников, но опосля огромного количества работы относящейся к подготовке ко дню основания клана, которую на него нещадно скинули уважаемые старейшины, хотелось одного — искупаться, согреться, смыть с тела волнение, усталость и тревогу, и наконец-то наполниться целительной энергией. Он не сразу почувствовал, как внутри зародилось неприятное предчувствие: оно изнывало и противилось, словно хождение на водоём сегодня обернётся неисправимой бедой. Но и это ощущение не остановило упрямого Лань Цижэня. Нагих мужчин он как-то лицезрел, да и сам мужчиной является, стесняться по-просту нечего (даже если Лань Цижэнь считает, что видеть чьё-то, в независимости от пола, оголённое тело в крайней степени непристойно). Он с удовольствием вдыхал морозный воздух, и вслушиваясь в томные завывания ветра, глядел на тёмное бездонное небо, осыпанное мерцающими звёздами. Он кутался в один дасюшен, не надев дома шерстяную накидку: Лани закаляются сызмальства, и недолговременный холод натренированному телу был нипочём. Скрип серебряного снега внимал тонкой тишине, вокруг ни души, и тропинка, погруженная в потёмки, завораживала. Лань Цижэнь с головы до ног окунулся в собственные размышления. Все мысли охотно возвращались к ней, к Цансэ. Она, несмотря на его разглагольствования, продолжает неутомимо нарушать правила: бегает, кричит, смеётся, не прикрывая рот ладонью, отрицает этику и мораль, фамильярничает и говорит всякую чепуху. Вопрос в другом, почему же он, несносный коренной праведник, придирчивый Лань Цижэнь, первый сообщающий о чужих попираниях учителям и старейшинам, молчит в тряпочку о сумасбродной и плюющей на свод правил Цансэ? Почему он, воспитанный требовательными наказаниями и поучениями, посмел так неумело и глупо соврать госпоже Юй о местонахождении её подруги? Видимо, так нужно. Нужно бы и самолично назначить себе наказание. Если же отринуть рассуждения о вседозволенности, попустительстве, и задуматься получше — не суй Цансэ нос не в своё дело, Лань Цижэнь бы и никогда не поинтересовался, что за кошмар во плоти сокрушает женскую половину Облачных Глубин. Казалось, они разные настолько, что не поладят ни в одной из своих ипостасей. Но первое впечатление, как выяснилось, бывает обманчивым. Он всё чаще ловил себя на мысли, что нарочно серчает нелепее, молвит высокопарнее и надменнее, лишь бы снова услышать её непозволительно громкий, чрезвычайно неправильный, запретный в Облачных Глубинах смех. Подходя к источнику, от которого к небу вздымались пласты белёсого пара, Лань Цижэнь приметил у пологого берега жёлтый свет фонаря. Похоже, кто-то из мужчин всё-таки доковылял до сюда через промозглую чащу. И не удивительно, тренировки в Гусу Лань тяжёлые и изнурительные, травмы здесь далеко не редкость. К тому же, ничто иное зимой не согревает тело и душу лучше, чем кипяточный лечебный источник. Фонарь примостился у берега, там же вразвалку лежали чьи-то белые одежды. И не описать эмоций Лань Цижэня, когда из горячего тумана выскользнула шипящая Цансэ, потирающая покрасневшие обнажённые лодыжки. Сама она находилась в нижних простых одеяниях, в принципе не старающихся скрыть откровенные части тела хозяйки. Для него, собственноручно сжигающего обнаруженные похабные книжонки соучеников, откровенным в женском теле считалось всё, кроме кистей рук, шеи и головы. Лань Цижэнь нервно сглотнул, остолбенев. — Лань Ян! — поприветствовала его Цансэ, улыбнувшись как ни в чем не бывало. — Ты чего тут забыл? Пришёл на юных дев поглазеть? Лань Цижэнь с свистящим выдохом ожил, и проморгавшись, резко отвернулся. Кончики ушей стыдливо горели. — Это ты что здесь забыла, сумасшедшая женщина?! — возопил Лань Цижэнь, старательно вглядываясь в темноту заледеневших деревьев. Он силился стереть из памяти увиденное непотребство. — Сейчас мужское время! — Эй, почему? Я уверена, что женское, — позвала его недоумевающая Цансэ, подворачивая края намокших штанин выше. — Кто тебе такое сказал? Женщины были тут два часа назад! — он всё по привычке пытался обернуться, ведь никогда не дозволял себе настолько не уважать человека, чтобы вести диалог не лицом к лицу. И удерживался, ощущая режущую внутренности вину и злость. Уловив устремившиеся к нему шаги, Лань Цижэнь чуть не задрожал от переполняющих его гнева и смущённости. Он боязливо закрыл глаза, будто трусливый ребёнок. Цансэ, по ощущениям, оказалась прямо перед ним. — Эй, ладно отвернулся, но глазки то открой, — хохотнула она. Лань Цижэнь тяжко вздохнул, но всё же послушался. Немного приподняв веки, он ухватил взглядом только босые ступни собеседницы. Ожидая, что угроза миновала, и Цансэ прикрылась, дабы не светить понапрасну мягкими ключицами, Лань Цижэнь смело распахнул глаза. И вмиг окаменел. Цансэ заманчиво улыбалась, сверкая искусительным взором, переливающимся железом в перламутровом свете луны. Она предстала пред ним настолько близко, что Лань Цижэнь отчётливо видел её обветренные губы, слышал её шумное дыхание, обонял бледный запах её цветочного масла. — Прости, Лань Ян, я ошиблась, — устало-нежно сказала она, стягивая с волос алую ленту, распуская беспорядочные пряди. Из-за сего действа, нижняя рубаха вконец расслабилась, и треугольный разрез ворота беззастенчиво открыл расширившимся зрачкам Лань Цижэня ложбинку аккуратной груди Цансэ. Лань Цижэнь задохнулся, тотчас густо рдея, словно вся имееющаяся кровь прилила к исказившемуся лицу. И не помня себя от избыточного позорного стыда, он быстрым движением снял с себя дасюшен, кинув его прямо в лицо звонко засмеявшейся Цансэ. Всё желание искупаться пропало втуне, Лань Цижэнь уносил ноги от треклятого источника, словно бежал от неведомой смертельно опасной хтони. Он не вникал в хихикающие уговоры Цансэ вернуться, единственное на что Лань Цижэнь был сейчас способен — яростно бормотать под нос: «Бесстыжая!», «Беспечная!» «Позор!», «Вздор!», «Убожество!», «Ни стыда ни совести!»… Цансэ от души посмеялась над безумно смешным и забавным в своем стеснении Лань Цижэнем. Утихомирившись, она повторно попыталась исследовать горячий источник, но потерпев неудачу из-за больно обжигающей мутной воды, вдобавок замёрзнув, вернулась на берег, и завернувшись и в свои тёплые одежды, и в дасюшен Лань Цижэня, удалилась обратно в комнату к подругам. Мало ли кто-то из мужчин сюда ещё нагрянет.×××
Брови Юй Цзыюань редко поднимались настолько высоко. Шаньцзы невольно встала от изумления. Они молча таращились на то, как Цансэ, сняв слой толстого шерстяного одеяния, продемонстрировала им дасюшен, имеющийся лишь у адептов ордена Гусу Лань. — Откуда? — лаконично задала вопрос ошарашенная госпожа Юй. — Неужели ты умудрилась проникнуть к кому-то и выкрасть это? — Нет-нет, — всплеснула руками Цансэ. — Вы были правы, на источниках сейчас мужское время. Шэнь Шаньцзы и Юй Цзыюань зримо запаниковали, не имея понятия, что за испытание могла перенести Цансэ. — Лани посмели на тебя напасть? — стрельнула суровым взглядом в дверь госпожа. — Конечно, нет, — отрицательно замахала ладонями она. — Я сама на кого хочешь нападу. На источниках я встретила только Лань Яна, и вот он… бросил эту накидку в меня, ха-ха-ха, — повеселела Цансэ. Шаньцзы ахнула, в её тревожной голове уже пронеслись сотни плохих сценариев произошедшего. Она шёпотом спросила: — Цансэ-мэй, вы подрались? Поругались? — Шаньцзы снова охнула, и сконфузившись, сказала тише. — Или Лань Цижэнь узрел тебя обнажённой? — Шэнь-цзе-е! — смешливо протянула Цансэ в ответ, капельку смущаясь. Такие предположения вводили в краску даже её. — Нет, нет и нет. Если и выделять в той ситуации жертву, то ей точно была не я. Объяснившись и мастерски опустив подробности, Цансэ ушла набрать кадку воды, дабы хоть немного умыться, раз по времени она уже не успеет ни в какую купальню. Вернувшись более-менее довольной, Цансэ грохнулась в кровать, намереваясь тут же уснуть. Но долгожданный сон, по иронии судьбы, никак не отвечал взаимностью. Шуршащие шевеления в постели Шэнь Шаньцзы прямо говорили о том, что не одна Цансэ не способна прийти в состояние покоя. — Шэнь-цзе, — шепнула Цансэ, подползая ближе к изголовью кровати Шаньцзы. Их спальные места стояли по соседству. — Поговорим? — О чём, Цансэ-мэй? — приподнялась на локтях она. Цансэ замолкла, про себя перебирая различные предложения. — Например… О семье? Нет-нет, о любви! — Хм, — замычала Шаньцзы, — Хочешь узнать, что я о ней думаю? — Да, можно, — слегка улыбнулась она в ответ, и подпирая щёки ладонями, принялась слушать. Подобные их ночные беседы не являлись новинкой, и спокойные философствования Шэнь Шаньцзы всегда открывали другую её сторону — безмятежную, вдумчивую, мечтательную. — Я сама в любви смыслю лишь теоретически, и сужу исключительно по книгам и моим родителям, — вздохнула она. — Любовь — чувство, против которого мы бессильны, оно неизбежно. Любовь — это когда ты хочешь провести с человеком все жизни: эту, следующую, загробную. Если вы вместе, вместе и в горе и в радости, то бренный мир вам больше не указ. Когда ты влюблён, то отдаёшь человеку душу, думаешь о нём просыпаясь и засыпая, ждёшь даже малозначительных весточек и внимания. Он становится для тебя самим дорогим в мире. Но нельзя забываться, растворяться в человеке полностью. Влюблённость имеет свойство обоготворять желанный объект, она слепа к настороженным действиям. Глаза застилает розовой пеленой, и для тебя ныне не существует ничего, кроме идеальной оболочки. Один из худших исходов, конечно, безответная любовь. Мне кажется не каждый может выдержать отказ любимого человека, — завершила Шэнь Шаньцзы, поджав губы. Цансэ хмыкнула, и согласившись, улеглась обратно. Настрой поболтать с Шэнь Шаньцзы пропал, затмеваясь дремотой. Сонно рассматривая потолок, она ещё долго размышляла над её рассуждениями. На миг ей словно выбили воздух из груди — Цансэ испугалась осознания, что возможно прямо сейчас стоит на границе между крепкой дружбой и зарождающейся неизведанной влюблённостью. И что за высшие силы решат на чью сторону она перейдёт? Юй Цзыюань, всё предыдущее время не смыкающая глаз и молчком вслушивающаяся в диалог сожительниц, соответствовала Цансэ, так же лёжа на спине и ломая голову над темой любви. Почувствует ли она когда-нибудь это чувство? Добьётся ли ответного внимания? Но отряхнувшись от наивных дребеденей, Юй Цзыюань мысленно вернулась к главной цели — разорвать помолвку с Цзян Фэнмянем в пух и прах. Потом уже можно будет и о любви помечтать. Однако, как назло, разум вновь атаковали помыслы о вероятной грядущей неудаче. Что делать им, юным, неопытным, не имеющим особой власти в огромном чужом мире, если вдруг их так и необговорённый план провалиться с треском? На территории Облачных Глубин Юй Цзыюань и Цзян Фэнмянь не встречались. А ещё тогда, в таверне в деревне Юйчи, когда госпожа Юй уже подготовилась к серьёзной проработке их самоуверенного замысла, то Цзян Фэнмяню откуда-то взбрело в голову буркнуть то злополучное «грымза». Наверное, странно, что до этого они сидели в абсолютной тишине полчаса, не находя подходящих друг для друга слов. Но кто бы говорил, насколько трудно начать складный диалог с малознакомым человеком, когда вы находитесь один на один. Заранее придумать начало разговора и одновременно предугадать реакцию собеседника для замкнутой Юй Цзыюань сталось задачей непосильной, особенно перед таким юношей как Цзян Фэнмянь. Он неясная для неё личность, да и настроение в тот день выдалось дурным и мрачным. Она правда не хотела показаться Цзян Фэнмяню уж слишком стервозной и вспыльчивой, но что случилось, то случилось. Прошлое не изменишь. В некоторой степени она винила его в безмолвии, мягкотелости и нерешительности. Словно Цзян Фэнмяня вовсе не интересовала их общая цель. Вместо того, чтобы планировать и делать, он выбрал сравнивать её с госпожой Цзян, его матерью! Какова наглость! Неужели для него это обстоятельство значительнее собственного будущего? Девы засыпали и все перед сном думали о разном. Цансэ о Лань Цижэне. Юй Цзыюань о помолвке. А Шэнь Шаньцзы молилась, чтобы учительница Лань завтра приняла её за невидимую сущность, и не спрашивала ничего про успокоение разума и энергии ци с помощью накапливания светлых формаций в освящённых местах. Шаньцзы выучила только это, ведь в остальное свободное время занимала себя лишь чтивом о возвышенной и столь прекрасной любви.×××
Лань Цижэнь чувствовал себя в крайней степени взъерошенным, растерянным и застигнутым врасплох. Лишь в кровати, на плоской поверхности, уняв гнев и смятение, он сумел получить искомое успокоение и умиротворение. Он закрыл глаза, расслабляясь и впуская в потревоженную душу тишину окружающего мира. Покой. Безмолвие. Хорошо. Было хорошо прямо до того момента, когда Лань Цижэнь с потрясением ощутил как на его бёдра медленно опустилась тяжесть чужого тела. Он почему-то боялся разлепить глаза. Мыслей о неизвестном враге не возникало, наоборот — Лань Цижэнь точно знал, кто сейчас так смело и нагло восседал на нём. Окончательно напрягшись, когда ночная гостья нежно провела рукой по его щеке, он всё-таки приоткрыл веки. Аскетичная комната не изменилась, только темнота покорно расступилась, пропуская на постель лунный свет — не холодный и не голубоватый, а тёплый, цвета топлёного молока, словно солнце и месяц произвели на вороное небо совместное дитя. Лучи солнечной луны обтекали мягкую и плавную фигуру возвышающейся над Лань Цижэнем Цансэ. Она выглядела не так как обычно. Её пушистые ресницы трепетали, тонкие губы растягивались в одновременно скромной и соблазнительной улыбке, щёки покрылись пятнами румянца, а серые глаза сияли светлячками в охватывающем стены и мебель сумраке. Лань Цижэнь сглотнул, потеряв дар речи. — Лань-эр-гэгэ… — сладко прошептала Цансэ, олицетворяя собой самое что ни на есть совершенство. Она неслышно распласталась на нём, и прижимаясь к твёрдому телу своим, поставила локти по бокам от его головы, нависнув над Лань Цижэнем непоколебимой скалой. Она была настолько близко, что он мог безошибочно пересчитать её ресницы, разглядеть синеватые разводы в зеницах, ощутить горячие потоки, исходящие от её учащённого дыхания. Вихрастые волосы Цансэ укрыли их от внешнего мира, её колени крепко удерживали его пояс, не давая ни единого шанса на освобождение. Лань Цижэнь готов поклясться, что никоим образом не был в силах двинуться с места, привстать или присесть; да даже слова протеста теперь упрямо противились выходить изо рта. И с каждой последующей секундой мысли о побеге и ругани всё отдалялись, уходили на второй план, уступая своё полноправное господство чему-то кардинально противолежащему. Цансэ хитро оскалилась, и чуть отринув от его лица, продвинулась ниже, обжигая белую кожу шеи тёплыми веяними воздуха. Лань Цижэнь вздрогнул, по спине пробежали приятные мурашки. Она снова села, и приосанившись, скользнула по его телу масляным взглядом. Принявшись устранять лишние преграды в виде нижней рубахи, Цансэ представлялась Лань Цижэню всё более и более пленительной, недостижимой, казалось, вот он дотронется, и она исчезнет, рассеиваясь дымкой сна. Цансэ дотянулась губами до его острых ключиц, осыпанных мелкими родинками. Она игриво хихикала, находя их устами, и целовала чутко, почти не касаясь. Лань Цижэнь удивлялся вместе с ней, будто до сегодняшней ночи никаких родинок не существовало и в помине. Цансэ смелела с каждым мгновением, целуя напористей и запуская руки в гораздо более непристойные места. Лань Цижэнь словно окаменел, и недоумевая куда деться, замер, с истомой и еле слышными выдохами принимая дразнящие ласки. К вящему стыду, внизу осел горячий и тяжёлый камень вожделения, затуманивая неистовым пламенем мыслящий разум (в котором остатки здравого мышления давно канули в омут беспредельного наслаждения). Потеряв всякое самообладание, Лань Цижэнь оживился, решительно поменяв их местами, подобно смене созвездий на небе. Мало будет сказать, что он пришёл в состояние абсолютного смущения, когда властно нависнул над Цансэ, которая до сих пор держала его в силках своими бёдрами. Было скованно, но до одури приятно. Её волосы разметались по простыне, лунный свет подчёркивал потемневшие от похоти глаза, в них ясно читалось желание — страстное, необузданное, повелевающее. Чары Цансэ пьянили до завороженного мления, до сокровенных признаний и разгорячённого тела. Они слишком близко друг к другу — это смотрелось правильно. Лань Цижэнь неуверенно приник губами к её покатым обнажённым плечам, окольцовывая розоватую кожу нежнейшими поцелуями. Цансэ тихо вздыхала, ёрзала, иногда издавая мелодичные, полные жажды стоны. Он никогда не слышал звуков прекрасней. — Лань-эр-гэгэ, ну же, поцелуй эту непослушную шимэй… — прошептала она. Лань Цижэнь вновь замер. Сердце заколотилось как бешеное. Цансэ понимающе улыбнулась, и самостоятельно приникла к его губам. Стало мягко, влажно и до безумия сладостно. Чудесно. Развязный углублённый поцелуй заставлял его лицо гореть от смущения. Внезапно впавшая в пылкое исступление Цансэ выгнулась, посылая по его спине волну покалывающих мурашек. Напряжение витало в душном воздухе, нутро жгло беспощадным огнём. Хотелось уже избавиться от мешающего покрывала, сдёрнуть с Цансэ рубаху, покрыть робкими поцелуями далеко не только нагие плечи, хотелось дорваться до более откровенных частей тела, хотелось быть ещё ближе, хотелось объять, хотелось ласкать, хотелось завладеть, хотелось любить, хотелось… — Лань-эр-гэгэ, — снова позвала Цансэ. — Перестань. Лань Цижэнь крупно вздрогнул, чуть ли не вскакивая с места. Мрак окутал всю комнату: никакого лунного света, и никаких следов Цансэ. Он проморгался. Дыхание сбилось, нестерпимая жара щупала его своими липкими лапищами, удушливая духота в комнатке мешала связно мыслить. Кожу зудило от желания стремглав выбежать на морозный воздух, дабы охладить образовавшуюся горячность. Понадобилась минута, прежде чем Лань Цижэнь обмер и осознал всё произошедшее. Сырость. Пекло. Мерзость. В голове до сих пор свежо играли красочные сцены ужасающего сна. Его затопило неловкостью. Стыдно, стыдно, как же возмутительно стыдно! На утро Лань Цижэнь ощущал себя наигрязнейшим человеком в Поднебесной. Откуда взялась в нём эта отвратительная порочность? Откуда взбрело ему в голову брать грех на душу? Недостаточно медитаций, тренировок? Почему его воображение посмело нарисовать Цансэ не как единственного доброго друга, а как коварную хули-цзин или даже работницу ивового дома? Немыслимо, что она могла бы когда-либо так покуситься на его честь. Недопустимо, что Лань Цижэнь мог бы когда-либо так позариться на её невинность! Поэтому Лань Цижэнь, словно последний трус, всю следующую неделю избегал Цансэ, что воистину оказалось сложной задачей. Его фантазия, вопреки всему, представляла не её, а ту сущую развратную демоницу, ныне спокойно разгуливающую в даосских одеяниях. Будто сама Цансэ своей явной навязчивостью не давала забыть её неоспоримое участие в недавнем кошмаре. А Цансэ всего лишь хотела вернуть ему дасюшен, глупо брошенный ей в лицо ещё на источнике. Почему Лань Цижэнь гневался докрасна только завидев даже намёк на её присутствие? И почему сразу же скрывался из виду, будто бы испытывал перед ней подлинный страх? Ответов на эти вопросы у Цансэ не находилось, потому она прекратила безрезультатные попытки, и решила отдать накидку в день его рождения, тогда то он точно не исчезнет. Сам Лань Цижэнь и вовсе не вспоминал о «своём» дне, потонув в учёбе и угрызениях совести. Помнили о дне рождения младшего брата главы Лань четыре человека: его старший брат Лань Вэймин, его троюродная сестра Лань Чуйяо, его маленький почитатель Лань По, и одна его очень хорошая подруга.×××
Лань Цижэнь родился одной зимней ночью, когда на улице стоял дикий мороз, а метель неустанно выла под окнами, пугая жуткой мощью маленьких детей. Сегодняшний же день был обычным, в меру холодным и в меру ветреным. События того сна, к счастью, уже частично стёрлись из памяти. Но возможная встреча с Цансэ один на один покамест вызывала лишь стыд и неловкость. Праздновать дни рождения молодым людям было не принято, но, похоже, для Цансэ этот повсеместное правило не имело никакого значения. Иначе зачем она выловила его у границы между женской и мужской половины, вдобавок прихватив с собой сорванца Лань По? Ладно, что она женщина сумасшедшая и неблагоразумная, но к чему приплетать к своим странным идеалам бедного ребёнка? — Зачем вы здесь? — Как зачем, Лань Ян? Ты сам всё прекрасно знаешь. Ай-я, неужто ты не любишь получать подарки? — пожурила его Цансэ. — Вы вместе создаёте много шума, — потёр переносицу Лань Цижэнь. — Я тороплюсь, мне нужно успеть выполнить поручения старейшин. — Какие ваши старейшины бездушные! Делами загружают, мама не горюй, — цокнула она. Цансэ ещё тогда, в ожидании нефритовых жетонов поняла, что дело тут не чисто и старейшины в Гусу Лань доверия отнюдь не вызывают. Спихивать важные поручения на ученика, какая благородность! Цансэ встряхнулась от лишних мыслей, и похлопала затихшего Лань По по плечу. Мальчик встрепенулся, и чуть ли не с благоговением вручил Лань Цижэню рисунок. На листе был изображён, как не удивительно, сам Лань Цижэнь. Портрет выглядел криво и неряшливо, по-детски (что логично), и он лишь усилием воли удержался от замечаний. Но представив потуги Лань По, то, как мальчик старался вырисовывать ровные черты лица и деревья на заднем фоне, Лань Цижэнь понял, что оказался тронут в глубине души. Он сдержанно похвалил работу мальчика. Лань По от радости сверкнул частично беззубой улыбкой и отвесил тому неуклюжий поклон. Лань Цижэнь подумал о том, насколько же скоротечно время. Вроде только вчера Лань По остался без родителей. Скромный мальчик не мог связать и пары слов, бегал, всегда падая, а людей (кроме непосредственно Лань Цижэня) сторонился, прячась в любимых кустах. А сейчас уже и налобную ленту вяжет аккуратно, и учится прилежно, и даже научился неплохо рисовать. Похвально. Подошла очередь Цансэ. Лань Цижэнь старался не смотреть ей в глаза; если ситуация была ещё терпима в присутствии Лань По, то сейчас мальчишка уже умчался куда-то вперёд по дорожке. Цансэ протянула ему в руки красивую шпильку. Изумительно, что она помнила о том, о чём позабыл сам Лань Цижэнь. Если честно, то это всё походило скорее на ухаживания, предназначенные для какой-нибудь очаровательной девицы. Ведь какая женщина в трезвом уме подарит мужчине-заклинателю изящное украшение? Но несмотря на мелкое отторжение, сердце Лань Цижэня от такого жеста смягчилось, в груди ощутимо потеплело. Всё же, мужчины с шпильками в волосах в их обществе порицания не получали. При передаче подарка его пальцы на секунду встретились с её ладонью. Даже от такой неосязаемой близости Лань Цижэнь вспыхнул, словно свеча; в голове тут же пронеслись сцены того кошмарного сна. Он быстро убрал шпильку в рукав-карман, и торопливо поблагодарив, уже хотел было унестись по дорожке обратно, прямо следом за Лань По. Его остановило новое прикосновение, теперь к плечу. Незримо вздрогнув, он резко отпрянул, вопросительно покосившись на растерянную Цансэ. Она хмыкнула и наконец-то вернула ему тот брошенный дасюшен. Лань Цижэнь облегчённо выдохнул, и повторно поблагодарив, поспешно зашагал в сторону библиотеки. Прикосновения Цансэ ощущались назойливыми ожогами.×××
Лань Цижэнь носил подаренную шпильку с лёгкой гордостью. Та, безусловно, ему подходила. Но по непонятному стечению обстоятельств, жители Облачных Глубин стали подозрительно часто на него пялиться и отворачиваясь, шептаться. Некоторые постные лица застывали с такими неподдельными гримасами, что Лань Цижэнь сам начал беспокоиться по поводу собственного внешнего вида. Те адепты, что были старше его на десятки лет, даже подходили и обвиняли в неприличном поведении, причитая: «Младший брат главы ордена Гусу Лань должен иметь стыд и совесть!». Теми качествами Лань Цижэнь обладал с избытком, ну а причина обвинений выяснена так и не была. Да и спрашивать не особо хотелось. Через два дня Лань Цижэню поручили принести древние свитки из архива. Там привычно сидела Лань Чуйяо, работая. Заметив присутствие второго человека, она сухо поприветствовала его, вновь опуская взгляд в бумаги, но через мгновение будто опомнившись, с несвойственным выражением лица уставилась на Лань Цижэня. Лань Цижэнь был готов взвыть от непонимания ситуации. — Лань Чуйяо, не подскажите от чего на мою скромную персону обратилось столько внимания? Она прокашлялась, подспудно повеселев. — Я удивлена вашему вопросу, — непринуждённо ответила Лань Чуйяо, снова начав заполнять бумаги. — Видите ли, господин Лань, в нашем краю такая шпилька считается помолвочным подарком от мужчины к девушке. Голубой цвет означает доверие, спокойствие и исцеление, две бусины — символ взаимодополняемости между противоположностями. Ну а красный цвет внутри этих бусин олицетворяет, естественно, приближающуюся свадебную церемонию, — закончив подробное объяснение, она продолжила молча работать. Уши Лань Цижэня горели алым пламенем. Ярость забурлила внутри. Стали ясны все косые взгляды, перешёптывания и обидные нотации. Хотелось вырвать эту убожескую шпильку из пучка, и кинуть куда подальше, повторяя участь предыдущей. Но правила ни в коем случае не одобряли неподобающий внешний вид, и распущенные волосы ему бы не поспособствовали. И как бы безрассудная Цансэ теперь не расстраивалась, отныне он не намерен надевать этот подарок ближайшую вечность. Лань Цижэнь, уходя, съязвил от злости: — А что же вы, Лань Чуйяо, не пояснили что значит бутон тюльпана на кончике шпильки? Лань Чуйяо, не отрываясь от письмена, бросила, будто бы издеваясь. — Для красоты, полагаю. Спустя некоторое время, Цинхэн-цзюнь пригласил младшего брата в ханьши. Лань Цижэнь безуспешно пытался чем-нибудь прикрыть шпильку, так как не успевал полностью переплестись, но удручённо осознав собственную безысходность, вздохнул, и с надеждой на приятную беседу прихватил свой любимый горьковатый чай. Чаепития с особыми, привезёнными издалека травами, он устраивал лишь с близкими людьми. — Цижэнь, я наслышан о твоей небрежности от одного старейшины, в чём дело? — поинтересовался Лань Вэймин, меряя брата оценивающим взглядом. Заметив в пучке помолвочную шпильку, он широко раскрыл глаза, недоумевающе вскидывая бровь. — Цижэнь… Младшего брата можно поздравить? Ты женишься? Или нечто другое? Замуж? — Сюнчжан! — прервал поток бессмыслицы Лань Цижэнь. — Перестаньте глумиться. Я недавно узнал о значении украшения, и прошу прощения за мою неосведомлённость об обычаях родного края, — он сел к столу, раздражённо принимаясь заваривать чай. — И кто же даритель? Дай угадаю, — с лукавой улыбкой задумался Лань Вэймин. — Цансэ-саньжэнь? — Да. Она наверняка даже не удосужилась выслушать торговца, у которого купила шпильку, и выставила меня настоящим остолопом. — Не думаю, что она специально. — Я понимаю, — сквозь зубы проворчал Лань Цижэнь, разливая ароматный чай по пиалам. Лань Вэймин с сомнением прищурился. — Цижэнь, не будет ли грубым узнать про ваши отношения с Цансэ-саньжэнь? Кто она для тебя? — решил уточнить для самого себя глава Лань, вспоминая доклады о их нередких встречах от младших адептов. Лань Цижэнь горемычно наклонил голову. — Сюнчжан, не задавайте глупых вопросов. Конечно, Цансэ мой друг. С ней я могу свободно делиться разными мыслями, доказывать свою точку зрения, обсуждать искусство, историю, литературу, заклинательство и техники ведения боя. С Цансэ я чувствуя себя хорошо. С ней время летит незаметно. Цансэ мой друг, — словно для уверенности добавил последнее предложение Лань Цижэнь. Он подуспокоился, хмурая морщинка между бровей разгладилась, а глаза больше не источали колючий гнев. Лань Вэймин остался малость изумлён. Он правда думал, что младший брат осознает истинную природу чувств к Цансэ-саньжэнь. Цинхэн-цзюнь поджал губы, обессиленно спросив: — Ты уверен? — Да. Кем же она ещё может быть для меня? — Например, любовью? — в лоб сказал Лань Вэймин, напрасно думая, что возможно младший брат шутит. Лань Цижэнь вновь вскипел, сдерживаясь лишь из уважения. — Перестань же глумиться, сюнчжан! — с чувством отхлёбывая чай, пробурчал Лань Цижэнь. Тогда Цинхэн-цзюнь понял, что его дорогой младший брат немного глуп и несведущ в понимании собственных очевидных чувств. Но переубеждать Лань Цижэня всё равно что в камень стрелять — только стрелы зря потеряешь.