Солнце не знает правых. Солнце не знает неправых.
Солнце светит без цели кого-то согреть.
Нашедший себя подобен солнцу.
© японская пословица
— Десять, — прошептал Сейшин, глядя на аптечку, как на святыню. Ёшино блаженно улыбалась, Тацуми казался пьяным, а Нао молчала, широкими глазами осматривая мир, полный ранее убийственного света. Остальные шики спали, как всегда днем. — Кто-то из нас знает химию? — спросил Тацуми. — Если бы было можно как-то исследовать эту штуку, ну, как в фильмах делается… в лаборатории. Понять, из чего она состоит, и делать самим… — Я не училась в школе вообще, — пожала плечами Ёшино. — Не те времена были, а потом как уже учиться. — Да и я тоже, — Тацуми почесал в макушке. — Читать меня Сунако научила. До того пару слов знал, да и все. — Не надо, — Нао будто очнулась ото сна. — Не надо ничего исследовать. И забирать аптечку не нужно было! Тошио же почти готов к тому, чтобы самому все нам отдать! Чтобы передумать! Он уже начинает склоняться к этому, а вы все испортили! Я жизнью рисковала, чтобы заставить его задуматься, а он решил, что ради этого! Чтобы украсть вакцину! — Может, не заметит? — смущенно спросила Ёшино. Она не подумала, что выглядеть все будет именно так. Они все перестали думать, увидев заветную аптечку. — Молись, чтобы не заметил, — проворчала Нао. — Дура. Отчасти ей стало легче, когда она обругала Ёшино — до того всегда Ёшино ругала Нао, и это было приятной переменой, да и не могла Нао всерьез злиться или расстраиваться, когда на нее светило солнце.***
Сунако проснулась, как всегда, посреди ночи, и Сейшин лежал рядом. Он не спал — смотрел на ее лицо, повернувшись на бок, и что-то в его взгляде заставило Сунако напрячься. Но не испугаться, просто напрячься, и скорее по-хорошему, чем нет. Так чувствуешь себя в преддверии праздника, ожидая подарков — может, Сейшин решил подарить ей что-то? — Доброе утро, — у него словно пересохло во рту. Сунако приподнялась на локте, коснувшись ладонью лба Сейшина — у шики не могло быть температуры, но она действовала машинально. — Ты в порядке? — спросила Сунако. — Ты как не в себе. — Я более чем в порядке, дорогая моя, любимая, хорошая, — Сейшин осыпал поцелуями ее лицо, заставив девушку смеяться и уворачиваться от щекотки. — Что с тобой, Сейшин? — Я принес тебе то, что ты хотела, — ответил он. — Я принес тебе солнце. — О! — Сунако уставилась на Сейшина огромными глазами. — Ты… ты правда… о Боже!***
Уколы делать умела только Нао; оказалось, что она когда-то проходила сестринские курсы, еще до того, как выйти замуж и родить сына. Осторожность была необходима для сбережения вакцины, чтобы бесценная жидкость не попала вне вены, и Нао справилась на удивление хорошо — ее руки не дрожали, хотя она волновалась. Первой дозу вакцины ввели Сунако, потом — Тору и Мегуми. Джинро не нуждались в этом, так что, учитывая Нао, они использовали четыре ампулы и осталось шесть. Они делали это в номере отеля, а после Сунако осталась одна, выгнав всех, кроме Сейшина. До рассвета оставалось несколько минут. — Я жила без солнца так долго, — сказала Сунако. — Если ты узнаешь, то больше не будешь меня любить, потому что я старая. Сейшин тихо засмеялся. Как он мог перестать любить ее? — Ты не старая. Ты как эльф. Помнишь, во Властелине Колец? Арвен было две тысячи лет, Галадриэли — восемь тысяч, но они были юными и прекрасными, и лишь мудрость в глазах выдавала их возраст, — ответил он. Сунако улыбнулась, развязывая пояс на халате и открывая балконную дверь. Сейшин не сразу понял, что она задумала, но порадовался, что балкон их номера устроен так, что никто с улицы не увидит девушку. Халат Сунако упал к ее ногам, и она, обнаженная, шагнула в лучи солнца. Сейшин застыл, любуясь зрелищем ее тела в рассветном сиянии, и слушая ее смех, такой радостный, такой счастливый, как никогда. Сунако походила на нимфу, купающуюся в свете, или, скорее, сильфиду, но точно на кого-то неземного. В этот миг Киришики Сунако ощущала себя не проклятой Богом, но благословленной Им. ї***
Тошио с каждым днем все сильнее и сильнее погружался в паутину, как бы ни старался выбраться. Так всегда и бывает: чем больше сопротивляется застрявшее в паутине насекомое, тем больше влипает, и в результате становится добычей раскинувшего сети паука, который выпивал из жертвы кровь и жизнь. Он не заметил пропажу аптечки. Вакцины у Одзаки было так много, что всего одна аптечка не могла стать критичной. Хуже было другое — он не мог отделаться от мыслей о Нао. Казалось бы, что может быть проще — не звонить ей, но рука Тошио все равно тянулась к телефону. Он хотел звонить Нао, хотел говорить с ней, хотел видеться с ней, целовать ее, обнимать, прикасаться. Он хотел ее, и ему было страшно подумать, что он мог ее любить. Слово, до того запретное даже в мыслях, стало обретать формы. Любовь. Смешно. Кого он любит? Жену покойного друга? Убийцу друга? Вампира? Мертвую девушку? Как будто он сам живой. Как будто он сам не убийца. Кёко действительно жила счастливо с новым мужем, похоронив Тошио и забыв о нем, но он не ушел с ее пути, как говорил Нао (точнее, даже Нао Тошио рассказал обтекаемо). Он любил жену — это мало кто замечал, сама Кёко не догадывалась, но Тошио любил ее, а даже если и нет, то ему не было все равно. Настолько не все равно, что, сгорая от ревности, как от огня, он нашел Кёко и ее мужа и убил обоих, но не стал пить их кровь, чтобы они не восстали, а если бы восстали, Тошио убил бы их второй раз. Как он мог после этого обвинять Нао? Она хотя бы убивала в надежде, что ее близкие восстанут, а не из ненависти. Она в своем извращенном понимании вампира хотела, как лучше — пусть это ее не оправдывало. Обвинять других Тошио было проще, чем признать собственную вину. Он упивался своей обидой, злостью, ненавистью, жаждой мести, он двадцать лет жил только этим, и не мог взять и передумать. Не мог. Он повторял себе это по сто раз на дню. А потом слышал голос Нао и вся ненависть мгновенно лопалась, как мыльный пузырь.***
— Тору, а как мы проведем наш с тобой солнечный день? — спросила Мегуми, когда они вышли из отеля. Тору осоловело моргал, пытаясь осознать, где находится и что происходит. Солнце. Город. Улицы. Люди. Машины. Мегуми. Солнце… — Пойдем на свидание? — предложил парень. — Как будто мы обычная пара. Учимся в университете, и я пригласил тебя погулять на выходных, а ты согласилась. Если бы он на самом деле учился с Мегуми в одном университете, то обязательно пригласил бы ее на свидание. Он влюбился в Шимизу постепенно, не с первого взгляда, она нравилась ему внешне, но была всего лишь девочкой, любящей наряжаться. Он даже не общался толком ни с ней, ни с ее подругой Каори, сначала, как все мальчишки, игнорируя девочек (даже собственную сестру), а потом стесняясь проявлять к ним внимание. Когда укус Мегуми обратил Тору, он сначала находился в шоке, потом начал отходить, осваиваться и в итоге стал пусть редко подающим голос в компании, но близким другом для всех. С Мегуми же Тору сблизился после сожжения Сотобы — единственные ровесники, они понимали друг друга и легко подружились, а после дружба стала чем-то большим. Намного большим. — А если бы я отказалась? — засмеялась Мегуми. Тору обнял ее за талию и притянул к себе. — Ты бы не отказалась. Мегуми нравилось, когда он вел себя так — обычно вежливый и милый, Тору мог быть очень уверенным в себе и даже властным. Это не меняло его добродушного плюшевого характера, но определенно добавляло изюминки. — Я бы не отказалась, если бы ты пригласил меня в парк. Весь день под открытым небом, — мечтательно протянула девушка. — Не хочу заходить в помещение, не хочу терять ни одного лучика! Всегда думала, что солнца лучше избегать, для кожи полезнее, а теперь даже обрадуюсь, если веснушки появятся… только не появятся же. — Ты красивая и с веснушками, и без, а что насчет открытого неба — как ты захочешь, — сказал Тору. — Все для моей принцессы. Эту готовность на все или хотя бы на многое ради нее Мегуми любила в парне еще больше. Как она могла бегать за Юки Нацуно, когда рядом был Тору? Воистину, какими глупыми бывают юные девушки! И чем ее привлекал Нацуно? Только тем, что приехал из города, в отличие от Тору, который был своим и потому менее загадочным. Больше ничего. Как же хорошо, что она вовремя поняла, насколько пустой была ее влюбленность в «Юки-куна»! Еще и называла его так глупо — Юки-кун, письма ему писала, заговорить пыталась, радовалась, если он на нее смотрел — вспомнить противно. — Значит, мы устроим пикник? Или купим мороженое? — Мегуми взяла Тору за руку так, чтобы прижаться к нему грудью. Тору подхватил ее на руки и закружил прямо посреди улицы, не обращая внимания на прохожих — впрочем, те тоже шли мимо по своим делам, не то, что в Сотобе, где сбежалась бы любоваться и сплетничать вся деревня. — Конечно! Мы устроим пикник, и купим мороженое, и покатаемся на всех аттракционах в парке, и поженимся! — решительно пообещал Тору. — Поженимся? — расхохоталась Мегуми, глядя на парня сверху вниз, пока он держал ее на руках. — Вот прямо сегодня? — Не сегодня, а когда я сделаю тебе предложение по правилам, — сказал Тору. — Но ты согласна? — Я подумаю, — надула щеки Мегуми, но только на две секунды. — Да, конечно, я согласна! Увлеченные только друг другом и забывшие об осторожности, они не замечали, что за ними наблюдает Одзаки Тошио, сжимая кулаки и не веря, что видит именно их, подростков-шики на улице, днем, под лучами солнца. Они не оказались бы тут без вакцины, а получить вакцину могли только одним путем. Вот, что значило повышенное внимание Нао к нему, ее флирт и попытки заигрывать. Вот почему она врала, будучи его информатором. Тошио думал, что не питает иллюзий, но на самом деле поглощал их на завтрак, обед и ужин. Он не знал, чего в нем больше — злости или обиды, но это было одинаково больно.