Будем свободны

«Эй, а твоя мать случайно не дружит с моей? Просто ты идеален как сын маминой подруги…» Анжольрасу хотелось впечататься в стол да так и остаться со столешницей вместо черепа. Позорные варианты комплиментов для Реми, которые возникали в его непутевой голове, жутко угнетали, оставляя после себя только осадок безнадежности. Он почти стер грифель карандаша, зарисовывая поля тетради ломанными каракулями, но и это не помогало сосредоточиться. Ни над заданием, ни над чем-нибудь, что могло бы впечатлить дурацкого Реми. Но сдаваться он даже не думал: не сейчас, так потом что-нибудь обязательно придет в голову. Вариант просто поговорить без фееричных эффектов Анжольрас даже не рассматривал и, уж конечно, абсолютно точно не потому, что стеснялся крутого студента, который, при всем своем дружелюбии, был уже взрослым, что делало его совсем недосягаемым. – Так, что тут у тебя? – Реми подошел и, поправляя очки, заглянул в его тетрадь. – Ну… почти правильно. – По его выражению лица становилось слишком ясно, что до «почти правильно» было так же далеко, как их стране до демократии. — Ты пишешь кучу лишних местоимений. То, что необходимо во французском языке, можно… нет, даже нужно отбросить в греческом. Иногда избавление дает больше, чем приобретение. — Очень интересно… — Недовольно протянул Анжольрас. — Ты, наверное, хотел на философию пойти? Может, лучше объяснишь правила? — Ну и поколение! — Наигранно осудил он. — Ладно, не хочешь слушать мудрости, слушай про грамматику, это, в сущности, одно и то же. Вот, к примеру в предложении «σε περιμένω»… С концентрацией внимания Анжольрас никогда не дружил, и как бы ему ни нравился Реми, заставить себя вникнуть во все, что тот говорил, было ему не по силам. Да и все занятия сегодня шли так себе, потому что… — Эй, как слышно? — Реми вдруг потряс его за плечо, обращая на себя внимание. — Ты заснул там? Видимо, ночь веселая выдалась? — Не очень. — Анжольрас косо посмотрел на него. Возможно, это игривое подтрунивание не показалось бы ему неуместным, если бы такой вопрос задал кто-нибудь другой. Анжольрас и правда не спал всю ночь. Отвернувшись от Морфея, он предпочел куда более благородное дело: спорить с незнакомцами в интернете по поводу политики. Он сбился, считая сколько раз агрессивные собеседники пожелали ему смерти, но азарт разогревало чувство собственной правоты, а жажда справедливости, наконец, нашла себе применение хотя бы в таком виде. Под утро он был зол на весь мир за негатив, что на него свалился, на своих заклятых онлайн-врагов и, конечно, на себя за то, что так бездарно потратил время. — Я читал. — Соврал Анжольрас. — Молодец. — Реми уважительно кивнул, стараясь сделать вид, что ему вовсе не обидно, что его попытки поделиться знаниями игнорируются. — О! Есть одна фраза, которая тебе точно пригодится, и ты ее запомнишь. — Он наскоро нацарапал ему в тетради короткое предложение. — Переведи-ка. — Сэ… агапо? М-м, это значит… Ты отвечаешь... — Анжольрас понятия не имел, что ему написали, но не терял надежды угадать. — Или, нет… Тебя… — И на что я только трачу время? — Рассмеялся Реми, его уже не удивляла способность Анжольраса внезапно забыть самые азы и превратиться из перспективного ученика в камешек. — Σε αγαπώ. Это переводится как «Я люблю тебя». — И почему я вдруг должен это запомнить? — Мрачно откликнулся Анжольрас. — Ну, во-первых, это элементарная фраза, не зная которую тебе тройку не поставят, даже не мечтай. А, во-вторых, девочкам нравятся романтики, а ничего романтичнее признания на греческом невозможно придумать. Ой, не делай, пожалуйста такое лицо! Ты ведь красивый юноша, наверняка тебе кто-нибудь нравится? Будет, чем впечатлить. — Реми. — Да? — Ты кринж. — Безапелляционно заявил Анжольрас и, сложив руки на парте, вновь уткнулся в них лицом. Слова Реми напоминали навязчивые расспросы от родственников, о том, «бегают ли невесты» за ним, но более того Анжольрасу стало отчего-то нестерпимо обидно. Почему этот студентик позволяет себе говорить о вещах, о которых не имеет ни малейшего понятия? Теперь, когда он надавал Анжольрасу идиотских советов, утвердив этим их неравные роли, все казалось совсем безнадежным. «Да уж, и вот это мне нравится!» — Мысленно негодовал Анжольрас, невольно подмечая, как очаровательно рассмеялся Реми в ответ на его вердикт. * — И чем я только думал, когда брал тебя себе в помощники! Ясное солнечное утро плавно перетекало в день, который, как ни странно, нихрена ясного не обещал. Будущее как таковое рисовалось уже не просто пасмурным, а беспросветным, но дороги назад не существовало, так что Анжольрас готовился драться насмерть. После ночной стычки (называть дракой откровенное нападение он не решался) он даже не старался замазывать синяки и пятна на лице. На это не хватало сил, и он без колебаний отсек косметические процедуры. Этот принцип он избрал для себя основным: убирать все ненужное ради большой цели. Так Анжольрас постепенно сокращал время отдыха и сна, убиваясь об стенку государственных систем, годами выстраивавшуюся явно не для того, чтобы он мог помочь своим друзьям или что-то изменить. Но он раз за разом повторял себе, что если он перестанет пытаться, то невозможное так и останется невозможным. Вот только тремор рук стал появляться теперь не только к вечеру, а был его верным спутником весь день, да и раздражительность стала совсем бесконтрольной. Анжольрас знал, что он обязан сохранять твердый разум, но все выходило из-под контроля. — Их бы все равно развезли по разным изоляторам. — Сокрушенно развел руками Грантер. — Да?! — Анжольрас сорвался на крик. — Эта твоя Эпонина, которая просила непременно передать записку для Понмерси написала там, что смогла передать ее через тебя! Почти раскрыла имя, чуть не сдала прямо в руки жандармам! На чьей она стороне? Кто она? — Ты в чем-то подозреваешь Эпонину? Это же любовная записка, она просто беспокоится. Я не хочу перекладывать вину, но это именно Мариус не смог спрятать письмо от обыска. — Любовная записка? То есть, ты даже не знаешь, что она там написала? — Искренне удивился Анжольрас, на секунду даже забыв свою злость. — Я не так воспитан, чтобы читать чужие письма. — Зато жандармы читают. А мадмуазель Эпонина, сообщив, что записку передать ей помог некий «Р», пригрозила Понмерси, что «достанет его не только в тюрьме, но и из-под земли, если он не вернет ей сотку». Каково?! — Ужасающе. — Грантер прикрыл рот рукой, чтобы не рассмеяться. Это было очень похоже на его дражайшую барвумен. Даже странно: когда Эпонина стала очень интересоваться арестом Мариуса, Грантер вдруг решил, что она к нему неравнодушна, из-за чего и просит передать письмо, он никак не ожидал, что за всем этим кроется адское рвение получить обратно свой долг. — Засунь себе свое «ужасающе» знаешь куда? — От оглашения маршрута Анжольраса уберег зазвонивший телефон. С третьего раза попав по зеленой кнопке, он раздраженно бросил. — Извините, я не могу сейчас говори… — Он с тревогой прервался на полуслове. — Да, это я. Грантер по-пятничному расслабленно попивал коктейль, наблюдая за Анжольрасом, который примчался к нему в случайный бар несколько минут назад только ради того, чтобы отчитать его за провальную записку, которую он и попросил отправить. Разговор, который вел сейчас Анжольрас был явно не из простых: взгляд его стал блуждающим, за считанные мгновения он побледнел, и, хотя, пытался что-то слабо возражать, но ни о каком двустороннем диалоге речи не шло: некто на другом конце провода ставил Анжольраса перед далеко не самым неприятным фактом. — Все в порядке? — Осторожно спросил Грантер, когда Анжольрас, судорожно вздохнув, повесил трубку. — Меня исключили из университета. Сказали к вечеру забрать вещи из общежития. — Ты уверен? Все настолько плохо? — Он даже отодвинул коктейль, который уже, видимо, не выйдет преспокойно допить. — Уверен, но… они не могут этого сделать! Я один из лучших учеников на курсе. Они хоть представляют, чем я жертвовал ради учебы?! — С ненавистью выпалил он. Анжольрас сжал в ладони телефон до того сильно, что, казалось, экран вот-вот пойдет трещинами. — Я должен поехать разобраться с этим… Прямо сейчас. — Тем не менее он оставался сидеть и напряженно смотрел в пустоту. — Какую причину-то хоть придумали, чтобы тебя исключать? — Сочувственно спросил Грантер. — Антиправительственная деятельность. Но чтобы издать приказ об отчислении нужно две недели минимум. — Потерянно бормотал он. — Я все исправлю. — О, тебе ли не знать на какие чудеса бюрократии там, наверху, способны, если очень захотят? — Горько усмехнулся он. — Анжольрас. — Когда тот не откликнулся, пришлось повторить. — Анжольрас, ты же не собираешься прямо сейчас туда бежать? — В том-то и дело, что нет. Сейчас я должен поехать договориться по поводу оружия, но теперь и не знаю, как разорваться. — Вся неумолимая энергия, которую он в последние дни выдавливал из себя, как мог, словно стерлась после новости об отчислении. Анжольрас находился в тяжелом раздумье, но что-то внутри, как оторванный от двигателя цилиндр, продолжало бесплодно и отчаянно вращаться, не давая собраться с мыслями как следует. — Разорваться? Солнце, посмотри на себя: ты и в цельном виде далеко не в состоянии вершить судьбы мира. — Беспокойно заметил Грантер. Обращение «солнце» Анжольрас позволял ему не то потому, что Грантер мог брякнуть что угодно, не то, потому что он прибегал к этому прозвищу только в особо напряженные моменты, когда было уже не до разборок с обращениями. — А что ты предлагаешь? — Резко спросил Анжольрас. — Тебе нужно отдохнуть, ты в шаге от выгорания. — Это не выгорание, это пламя революции. — Не смешно. — Грантер умолюяще посмотрел на него. Он мог сколько угодно глумиться над проблемами широких масс людей, зная, что его мелкое мнение все равно ничего не изменит, но безразличие и цинизм отступали сразу же, стоило этим проблемам затронуть персонально Анжольраса. — Если ты хочешь услышать от меня конкретное предложение, то у меня есть одно место на примете… — С ума сошел? Какие сейчас прогулки? — Анжольрас поднялся, собираясь уходить. — Только время потеряю. — Если не дашь себе хотя бы выдохнуть потеряешь кое-что гораздо важнее: самого себя. — Грантер убеждал с толикой своего мрачного философского флера, но небезразличие в голосе придавало его словам больший вес. — Я знаю, о чем говорю. Если у тебя поедет крыша, а это происходит гораздо проще и незаметнее, чем ты думаешь, кто тогда поведет всех за собой? Тем более, раз тебя отчислили, а пожог отменяется, можно выделить немного времени, чтобы развеяться, разве нет? — Если бы я лучше все продумал, ничего этого не произошло бы. — Бесцветным голосом проронил Анжольрас, колеблясь: сесть ли ему обратно или идти все же навстречу новым проблемам. — Произошло бы, даже не сомневайся. А позволишь ли ты себе на этом зацикливаться — решать уже тебе. Я не знаю, чем еще тебя убедить, — прямо смотря ему в глаза признался Грантер, — просто прошу тебя, не будь так жесток к себе, а там глядишь – может, даже руки трястись перестанут. Анжольрас смущенно спрятал дрожащие ладони в карманы. Логика в словах Грантера определенно была, но бросить все, пусть даже на какие-то пару часов, было страшно. — Ну и что там за место, о котором ты говорил? — Нехотя спросил он. — Парк развлечений. — То есть моих друзей развезли чуть ли не по всем тюрьмам города, меня лишили образования, а ты предлагаешь прокатиться на британских горках? — Вздохнул Анжольрас, все-таки возвращаясь на свое место за столиком. Беспросветная усталость нависала над ним, угрожая обрушиться разом. — В общем, как-то так. — Это безумие. — Хочешь сказать, ты не сумасшедший? — Блекло улыбнулся Грантер. — Без понятия. Я уже допустил кучу ошибок и, по всей видимости, не собираюсь останавливаться. А знаешь, что? Я и правда начинаю терять рассудок, в здравом уме точно не согласился бы. — Сдался он. — Далеко отсюда ехать?