***
Матвей Платонович Долгов знал и о том, как мечты способны унести человека в далёкие неизведанные края в течение одной сладкой минуты, преисполненной глупыми грёзами. Поэтому в тот момент, когда любимая сестра прикоснулась к его спине своей, нежной и гладкой, он забылся на миг и представил себе во всех подробностях, как осуществляется его яркая запретная мечта. Елизавета и допустить для себя не могла, что её брат влюблён настолько. Насколько? Да он попросту переливается, заполненный до краёв. Она и не могла знать, ей не под силу было понять ту любовь, которая возникла будто бы неестественно, неправильно. Она считала Матвея неадекватным и глупым мальчишкой в теле взрослого человека. Она забавилась от сложившихся обстоятельств и часто подкалывала его, однако не давая понять, что знает о чувствах Долгова. Он не догадывался, как легко было выяснить это. — Эй, что ты делаешь? — спросил Долгов, когда сестра пристроилась к нему сзади спиной к спине. Приятная неожиданность. — Отдыхаю. На матрасе слишком мало места, извини. И кстати, — более серьёзно произнесла Елизавета, — я вижу, как ты на меня смотришь. Думаешь, я не знаю? — Ты о чём? — напрягся Матвей. Сердце участило свой ритм. Оно уже понимало, о чём. Только язык выдавал нелепые звуки, ведь разум оказался взволнован. — Как бы это сказать… — Лиза сделала паузу, чтобы подобрать нелепые звуки со своей стороны. — Я давно замечала твои вожделенные взгляды ко мне. А также странное поведение. С другими Людьми ты так себя не ведёшь. Ты же влюблён в меня, верно? Эти слова были столь внезапными и прямолинейными, что сбили Матвея с толку. Как давно сестра поняла? Его любовь была родом из детства. Неужели она знала об этом и тогда? Навряд ли. Конечно, навряд ли. Проще спросить. Но спрашивать как-то неловко. Что же теперь говорить? Стоит ли что-нибудь говорить? Как ему поступить? Тяжёлая ситуация. Только бы не спугнуть, только бы не потерять, только бы только. И всё-таки он решил хоть что-то да произнести. — Верно… — ответил он тихо. Единственное, что спасало, так это то, что они не сидели друг к другу лицом к лицу. Так было немного спокойнее. — Так и знала, — ухмыльнулась сестра. — Ты всегда такой честный. Я всегда брала с тебя в этом пример. По крайней мере, старалась. У меня есть такая привычка, — лгать без причины. Но можешь не сомневаться, я никогда тебе не лгала. — Ложь, — осознал Матвей. — Выходит, никогда не поймёшь, правду ли ты говоришь. — Такая вот я, — произнесла Елизавета. — Всё-таки и правду я говорю с равной частотой, поэтому хочу предложить тебе кое-что попробовать. Сможешь ли угадать, ложь или правду ты сейчас услышишь? — Это бессмысленно, — Долгов не хотел в это ввязываться. Он не разлюбил сестру, хоть и узнал о таком её недостатке. Он попросту не хотел, чтобы она с ним играла. — А почему бы и нет? — спина Елизаветы отлипла от Матвея, а затем к нему прижалось что-то невообразимо мягкое. Женские руки обхватили голый торс мужчины, а на плечо легла голова девушки. Волнение Матвея усилилось. На ухо прозвучал милый голос любимой сестры: — Я тоже тебя люблю. Давай будем вместе всю жизнь. Матвей знал, что всё это ложь. Никакой любви, только издёвка над любящим и дорогим человеком. Вместе всю жизнь. Конечно, об этом он и мечтал, к этому он стремился. И всё-таки услышать желанное, которое было неправдой, оказалось противным. Больно от осознания, что ложь могла бы быть правдой, но неизменно остаётся ложью. Остаётся в никакой бы то ни было иной реальности, а именно в этой, где ты живёшь, где чувствуешь, видишь, дышишь, думаешь, осязаешь, ходишь. И тут к нему подкралась мысль: а реальность ли это? Или просто мечты? Те самые, что уводят далеко и надолго. Даже в этой стране грёз и мечтаний встречаются боль и лишения. Так реальность ли это? Разум лениво обратился к этой непопулярной скучной мысли. Взвесил все «за» и «против», чуток подумал да даже, если честно признаться, не думал, а сразу себя успокоил: всё это бред. Лучше уж бред спасительный, который он видит здесь и сейчас. Да, это тоже бред. — Я тоже хочу, — произнёс Долгов, внушая себе, будто бы всё хорошо, будто бы сестра сказала правду, призналась ему в любви. — Хочу быть с тобой вопреки всему. Не покидай меня. Пожалуйста, не покидай… — Не покину, любимый, — как же хотел услышать разум эти слова. Поэтому позволял фантазии делать всё, что она пожелает. — Покуда меня любишь ты, буду любить и я. Может ли быть иначе? — Как же меня тошнит от твоей неправильной логики, — Матвей повернул голову к Елизавете. Они встретились взглядами, и Долгов утонул в её бездонных глазах. — Я не верю тебе. — Ну и не надо, ничего от этого не изменится, — ответила сестра и приблизила к нему своё лицо ещё ближе. Кончики их носов соприкоснулись. — Просто продолжай мечтать, как ты это умеешь. — Лиза… Их губы сомкнулись воедино. Достижение пика. Мечтать о таком было для него наивысшим наслаждением, а ведь были и грёзы, где творились более раскрепощённые вещи. Приятно, как же приятно. Да вот только он до сих пор и не знает, как это чувствуется на самом деле. Невозможность почувствовать вкус обожаемых губ возвращал к реальности. Разум уже не боролся, называл это всё прямо фантазией. Реальность только одна, и она вовсе другая, не имеет ничего общего с грёзами. В момент, наверное, сладкого, а может, горького поцелуя, а в действительности же никакого, Матвей открыл глаза. Боковым зрением было видно, как на поверхность воды на всей территории городского пруда всплыло множество резиновых жёлтых утят с человеческий рост. Все они не давали проходу, все они окружили этих двоих на матрасе. Как вдруг Елизавета оторвалась от Матвея и быстрым движением, не сказав ни слова, спрыгнула в воду. Долгов испуганно нырнул за ней. Плыть среди стольких утят было тяжело. Сестра пропала из виду, словно её и не было никогда. Матвей же гнался за ней, но не звал. Прокричал пару раз её имя и затих сам, как и она. Так длилось несколько часов, пока не наступил вечер. Матвей вышел на пляж. Уставший и продрогший от долгого нахождения в воде. Утята по-прежнему заполоняли собой весь пруд. А Елизаветы было не видно. Видимо, она покинула берег, пошла бродить по улицам города. Куда-то туда, не решила дожидаться его. Он оделся и направился вслед за ней. В никуда, в ставший чужим родной город. А Людей вокруг ни на берегу, ни на улицах не оказалось. И кто бы мог сказать, почему. Матвей шёл по улицам ночного города и размышлял. Когда куда-то идёшь, что же ещё делать, пока устают ноги, пока глядят глаза? Мозг нуждается в размышлениях, мозг их всегда получает. Да всё об одном. Так и здесь. Долгов размышлял об одном. О том. И искал, не ища. Стремился, но с переизбытком этих мышлений, а потому был далеко, да оставался на месте. Утята мерещились абсолютно повсюду, даже смотрели из окон, и все на него. Он знал об их происхождении, это происхождение ему не нравилось. И всё-таки его не изменишь: оно таково, каково есть. Елизавета появилась из-за угла. Она приближалась, а на лице было… что же это такое было?.. Или не было вовсе? Или был образ, наделённый собственными догадками, что он ей совсем безразличен. А рядом с образом соседствовали слабая полуулыбка и добрый взгляд, который продолжал любить по-родственному, как и должно, как сестра брата. — Неловко сегодня получилось, да? — спросила Лиза, когда они подошли друг к другу. — Разминулись чуть ли не на полдня. — Мы бы и не расходились, если бы ты так резко не убежала, — ответил Матвей. — Я, знаешь ли, переживал за тебя. — Прости, я забыла выключить дома утюг, — виновато улыбнулась сестра. — Из-за моей оплошности наш дом сгорел. Нам некуда возвращаться, Матвей. Но ты же меня простишь? Я знаю, по-другому и быть не может. Матвей улыбнулся. Когда он общался с сестрой, становилось невообразимо спокойно и радостно. И до крайности больно. — Конечно же, я тебя прощу, — сказал он. — Я ведь люблю тебя. Ну и пускай сгорел, как-нибудь выживем. Вместе трудно не будет. Да и вообще, бездомные как-то живут на улице, чем мы хуже их? — Ну ты и фантазёр! — рассмеялась Елизавета. — Ничего у нас не получится. Все наши документы сгорели тоже. И вещи, все до единой. Легче покончить с собой, да и дело с концом. А для бомжей мы слишком бедно выглядим, нам до них ещё расти и расти. — Не говори так, Лиза! — воскликнул Матвей. — Покончить с собой? Как тебе такое вообще пришло в голову? Это кошмар, не смей сотворять с собой глупости! — Уже, Мотя, уже сотворила, — произнесла напоследок Лиза, открыла рот и сбросила в него все лекарства, собранные в горсть в правой руке, которые купила на оставшиеся в кошельке деньги. Белый свет ослепил Матвея, загудела от страха голова. И вот он уже в кабине своего родного самолёта, а Лизы никогда не было и нет. Воспоминания держат то, что вроде бы было, а потому текут по щекам горькие слёзы. Наглоталась таблеток и пала замертво, и произошло это у него на глазах. Самолёт летел в неведомые дали. Резиновые утята и тут не давали покоя. Летели навстречу, долбили крепчайшее стекло. Долбили так, что стекло не выдержало, хрустнуло, а затем и разбилось. Утята быстро заполонили салон. Лететь с ними было уютнее, только ветер был очень сильным, препятствовал управлению самолётом. Ветер дул в лицо, заставлял закрывать глаза от потока холодного непрерывного воздуха. Вести аппарат в нужном направлении было невозможно. Матвей бросил руль, и самолёт понёсся вниз. С пассажирами, с ним самим. Но ему на это было уже всё равно. Так утята его и погубили. — И кстати, — прозвучал серьёзный голос Елизаветы, вернувший Матвея к реальности, — найди себе девушку. Я вижу, как ты на меня смотришь. Снова пруд, снова жара. Снова спина, прислонённая к спине. Снова любимая Лиза. Снова бесконечная боль. И снова грёзы, которые впереди.***
— Скажи мне, Андрей, — решил задать проникновенный вопрос Алексей, когда спустя несколько дней борьбы с властью численность их приятелей поредела, в то время как силы противника неуклонно возрастали прямо у них на глазах, — на что мы надеялись? Я вообще не понимаю, как можно верить в весь этот бред. С каким торжеством заявляем! Благая анархия! Да будет, да восторжествует, да станет провозглашённой! Что за нелепица? До чего же смешно. Эта планета обречена, и мы вместе с ней. Хватит, достаточно абсурда. Вот она, реальность. — Не неси ерунду, друг мой, — ответил Философ. Они остались без какого-либо оружия. Завидев очередной приближающийся танк, с которыми они до этого ещё могли как-то тягаться, революционеры стремительно спустились с поезда, чтобы затем ринуться наутёк от него. На бегу продолжали свой разговор. — Да, возможно мы верим в несбыточный бред и утопию, но лучше верить в счастье, чем поддаваться злу. Совесть не позволит нам выбрать сторону тех, кто поддерживает насилие. Мы знаем рай, и мы движемся к нему, несмотря ни на что. — Это полный идиотизм! Посмотри на нашу текущую ситуацию! Мы приехали к городской крепости на самодвижущемся поезде, каким-то образом продержались и выжили несколько дней, а теперь убегаем прочь из-за того, что терпим поражение! — Мы не проигрываем! Мы уничтожили резиденцию президента, не говоря о нём самом, а сейчас проводим стратегическое отступление! Главную задачу мы выполнили, даже повесили чёрный флаг, ну а насколько затянется эта война, никто из нас сказать точно не сможет. Фактически революция свершилась, Алексей! — Да чтоб её! Я чуть не сдох, пока с этими выродками перестреливался! Приду домой, завернусь в тёплое одеяльце и не буду никуда выходить, пока это всё не закончится! Вот так! Прозвучал выстрел, произведённый приехавшим танком. Удар пришёлся точно по непассажирскому поезду. Лебедев и Тепляков успели отбежать достаточно далеко, чтобы взрыв не навредил им. Другим анархистам повезло кому как. Об опасности были оповещены все, однако кто-то раньше, кто-то чуть позже. Некоторые из тех, кто побежали спасаться чуть позже, погибли, а некоторые получили ранения или как-то обошлись без царапин. Ленчиков и Куликов были из числа выживших и чуть позже, но Михаил получил удар в спину от осколка железа, отлетевшего под воздействием взрывной волны. Оставшееся от поезда загорелось ярким огнём. Александр испуганно остановился и сел возле своего друга, осторожно приподнял его и перевернул лицом вверх. — Миша, ты как?! — обеспокоенно спросил Ленчиков. — Ничего не сломал? — Боль неимоверная, — процедил сквозь зубы Куликов. — По-моему, всё-таки цел. Жить буду, если выберемся отсюда. — Если этот грёбаный танк выстрелит ещё раз, то маловероятно, что мы с тобой выживем, — его слова были пропитаны печальной безнадёжностью. Он оглянулся на государственные силы, которые неумолимо приближались к ним. Не верилось, что это конец. — Походу, до нашей любимой утопии мы не дотянем. — Зато мы всё-таки дотянули до революции, — улыбнулся Михаил с сияющим торжеством на лице. — Долгожданное свершилось. Мы и организовали всё это. Будем надеяться, что наши друзья не сдадут позиции. Не хочется думать, будто бы наши труды напрасны. — Это нам знать не дано, — с досадой ответил Александр, но затем улыбнулся, как и его друг. — Ты прав, думать о таком вовсе не хочется. Будем считать, что нет ничего напрасного. Тем более, масштабы происходящего впечатляют, они точно бессмысленными не окажутся и хуже не сделают. — Да ради такого и умереть не жалко!.. Хотя, кого я обманываю? Ещё как жалко, Саша! Друзья рассмеялись, несмотря на то, что их окружили военные. Лишь единицы из анархистов смогли чудом убежать от этого места. Среди них были Философ, Тепляков, Мамлеев, Покровский и братья Яковлевы. Остальных поймали и стали уничтожать. Было решено не оставлять никого в живых, и это решение было одобрено всеми, кто боролся с революционерами. — С каким пафосом мы умираем! — воскликнул Михаил Куликов, по-прежнему держась на руках Александра. — Я это просто обожаю! — Мог придумать последние слова и получше, — усмехнулся Ленчиков, и их расстреляли из автоматов. На этом всё не закончилось. Чёрный флаг продолжал реять над крепостью. Гражданская война только начиналась. Спасённые революционеры разошлись кто куда. Тепляков, как он и утверждал, как можно скорее вернулся домой, выпил чай и лёг на кровать. С головой под одеяло не так страшно, даже прекрасно и очень здорово. От долгого стресса Алексей заснул быстро, сам того не заметив. Лебедев тоже вернулся домой. Спать он не торопился, но в сон клонило. Вместо этого он задумчиво смотрел в окно и переваривал произошедшее ранее. Грустил от того, что его друг потерял надежду, однако верил, что это временно. Думал о том, выжили ли Ленчиков и Куликов. Не удержался от того, чтобы пофилософствовать. Радовался грядущим переменам. Боялся нависшей неизвестности и тревожности. Виктор Мамлеев, честно сражавшийся бок о бок с революционерами, в эту ночь немного поехал кукухой. В принципе, ничего удивительного. Прибежал к дому Анастасии, чтобы безотрывно смотреть на её окно, за которым был выключен свет. Самое забавное, что дома её в этот момент не было: ночевала у Анны Рудиной. Арсений Покровский, получивший лёгкое ранение, убегал от преследователей в полицейской форме проходными путями. Ему не повезло больше всех. Впрочем, как и всегда. Он понимал, что если остановится, то его обязательно прикончат на месте. Трижды пули из пистолета проносились над его головой. Братья Яковлевы и в этот раз нарвались на преследование, но смогли скрыться и убежать в ближайший подвал одного из многоквартирных домов. Там находились Люди, желающие найти спасение от творящегося снаружи безумия. Братья присоединились к ним до наступления следующего дня. Им всем нужен был отдых. Они боролись и за него в том числе. Они его заслужили. С надеждой на завтрашний день.***
Ночной клуб «Сходка долбаного быдла» не видел ранее таких кровавых ночей, как ночь сегодняшняя. Ночи не должны быть такими, — верно заметит любой. Они должны быть спокойны, ведь все желают друг другу спокойной и сладкой ночи. Отчего же именно эта стала такой? Ужасной и кровопролитной понапрасну. Когда в просторный зал, почти что полностью заполненный Людом, ворвались коллекторы и принялись убивать каждого без разбора. Тоталитарный режим пал, и малая доля порядка, сдерживаемая им ранее, пала вместе с ним. Начался хаос, началось ещё более неприкрытое безобразие зла. И это не есть анархия, чем иногда невежественный человек привык называть неконтролируемые ужасные события, приводящие к несправедливости. Это всего лишь хаос. Это — гражданская война. Коллекторы убили всех, кого только можно. Кто находился в клубе, желая приятно провести ночь. В итоге приятно было другим. Тем, кто с радостью вытаскивал ЖВО, второпях раскидывая их по контейнерам. Как можно быстрее, пока ещё есть возможность, необходимо заработать как можно больше денег. Пока работают банки, пока суета, пока не определено, чья сторона одержит победу. Если тоталитаризм уничтожит очередное проявление свободолюбия, коллекторы обретут невиданные богатства и определённую власть. Они это знали, поэтому действовали уверенно и цинично. Думать о том, что анархия их покарает, им не хотелось. София Емельянова была там. Пришла по предложению подруги, хотя никогда не посещала такие места, да пожалела об этом. Единственная, кто сумела спастись в том кошмаре. Каким образом это случилось? Всего-то успела скоординировать и спрятаться в помещении для персонала. Залезла под стол и оказалась необнаруженной. Хотя коллекторы искали выживших по всему клубу. Чудеса абсурдности жизни. София покинула своё укрытие ранним утром. Тело дрожало от страха, оно и понятно. Емельянова боялась выйти в главное помещение. Где когда-то танцевали и выпивали Люди, поддаваясь простому и легкодостижимому удовольствию. Ей было неизвестно, есть ли там кто-нибудь из коллекторов. Есть ли там кто-нибудь живой. Однако сидеть на месте долго не выйдет. Придётся рискнуть и выглянуть наружу, чтобы увидеть. И она выглянула, чтобы увидеть. Весь пол, усеянный трупами с извлечёнными жизненно важными органами. Ни больше, ни меньше. Засохшая кровь повсюду. Ничего необычного, но Софии от этого стало плохо и ещё более страшно. Она увидела и свою подругу среди мёртвых тел. Поспешила покинуть «Сходку долбаного быдла», выбралась на улицу. На улице тоже не лучше. Пусто и мрачно, ещё и прохладно. Моросило. Моросило на искалеченные коллекторами трупы. Моросило на неё саму. Мимо на большой скорости пронеслась машина и скрылась за поворотом. Бежать. Емельянова поняла, что надо бежать. Только не знала, куда. Безопасно ли дома? Дом когда-нибудь взорвётся. Вполне вероятно, учитывая последние события. Она, как и её подруга, да как и все в клубе прекрасно знали, что происходит. Но им казалось, будто бы беда их не настигнет. Юношеская неосведомлённость. Кого-то она доводит до смерти, а остальные учатся на том, о чём осведомились. София бросилась бежать. Со всех ног ринулась по пешеходным переходам вдоль домов и дорог. Если и бежать, то только домой. Безопасного места не стало, а потому без разницы. Затем собрать вещи и бежать из города. Из страны. И нет здесь никакой родины. Лишь страдающая планета Земля.***
Однажды наступит день, и тебя настигнет несправедливость. Очевидная и нечестная, она уничтожит все твои амбиции, все запланированные идеальные планы. Как ни пытайся быть добропорядочным и добрым человеком, несправедливость не учитывает твои личные качества и заслуги. Ей всё равно. Всё равно было, есть и будет. Хочется возопить, прогнать прочь злую весть, однако несправедливость. Ты делал всё, что было в твоих неизмеримых правильных силах. Каждый достигнутый, не имеющий ценности пьедестал так и остаётся пьедесталом, которого ты добивался, ради которого стоило так усердно трудиться. Без цены, но с ценой, нельзя позволять обесценивать его кому-то другому, даже самому себе. В особенности самому себе, когда ты находишься не в ладах с этим странным и несуразным гением-дураком. С ним сложно общаться, его сложно понять. Над ним трудно не посмеяться, когда он глупит. Трудно достичь разумом мысли, изложенные им же. Неопределённое положение умственных способностей. Гений или дурак? Однозначно гений. Дурак лишь отчасти, лишь потому, что имеет своё видение, своё отношение ко всему. Отношение к жизни и к её элементам. Настолько сильно оно отличается от общепринятых норм и правил, что считается опасным, глупым. Социум не понимает его, он же видит социум насквозь, потому не желает иметь с ним дела во всём и безоговорочно. Мог бы сказать многое, да молчит, потому как незачем говорить. Произносит речи по делу. Не курит, не пьет, слегка матерится, с бабами не спит, на мужчин не заглядывается, не грабит, не бьёт, не убивает, при этом живёт и наслаждается жизнью, но вот и она — несправедливость. Следовало её ждать, да неприятно встретиться лицом к лицу. Всё уничтожила, как и хотела. Дальше жить и не хочется, однако этого она добивается, как никто другой. Пойти наперекор обстоятельствам проще простого. Пошёл наперекор и остался в живых, стал ещё более счастливым, чем был до этого. Несправедливость скрипит зубами, так ей и надо. Беситься можно сколько угодно. Беситься, покуда счастлив тот, кто подвергся её удару, но остался счастливым. Несовершённые планы заменяются новыми.***
Необычайная аномалия настигла острова Индонезии. Пошёл забавненький снег. Жители этой страны такого не ожидали и чуть не умерли от температуры, опустившейся до нуля градусов по Цельсию. Всякое в жизни случается, снег везде и всегда выпасть может. Жители Урала с такими приколами передали привет жителям Индонезии телеграммой, ровно как и жители Сибири, да и вообще: все начали посылать друг другу телеграммы с приветствиями, по всей планете Земля. Поговорить о погоде каждый горазд. А вот снег в экваториальных широтах — тревожный звоночек. Звонок. Кто же там звонит? Снова предлагают услуги? Долбаные мошенники и спамеры, нескончаемая порода. Стоп, погодите-ка, кто-то сказал природа? О да, природа у нас самое то. Мудра и загадочна: как это у неё так получается? А вот так. Учитесь, пока живая. Скоро сами её убьёте. Да не важно, пускай подыхает! Людям не стыдно, что свиньи их чище, им всё по кайфу. Кайф, как мы его обожаем. Испытывать бы его вечно. К этому мы и стремимся. И правильно делаем. Дело делать надо! Тогда и премию непременно получишь, проверено. Надо только знать, где дело делать, чтобы действовало «непременно». Иначе обманут. Ну да это и ребёнку известно. Ребёнку… Дети, кстати говоря, вовсе не выжили. И я сейчас не про оккупированную соседнюю страну. Речь про всю ту же Индонезию. Они ж там совсем к морозам не приготовлены, что с них взять? А нечего с них брать, они уже мёртвые. Значит, надо использовать?.. А может, хватит перегибать палку? Сломается! Давно уже треснула, сколько можно?! Вот-вот и кранты. Уж поверьте мне, всё написанное ещё цветочки. Скоро начнутся цветочки, погребённые под снегом вместе с мёртвыми использованными детьми и их мёртвыми матерями. Главное в последних не кончать, нечего портить молодых и не очень женщин новыми родами. Моя зацикленность на этой теме, более вероятно, присутствует просто потому что. Жутко и необычайно, где вы ещё такое увидите? Конечно, могу придумать что-то другое. Но не здесь и не сейчас, а попозже, я всё откладываю на потом. Что похуже на потом. Так и живём. Под снегом ещё и не то лежит. Индонезийский снег скрывает под собой самые жуткие вещи, которые только можно увидеть. Казалось бы, самая жуть происходит в России, но и здесь эта жуть от своей сути не отстаёт. Порылся в снеге как-то индеец, да вытащил повестку. Опа, теперь придётся косить! Без проблем, он же индеец, да здесь даже индейцем не надо быть. Откуда вообще взялся этот индеец? Расскажем о нём по порядку. Порядок таков: сначала идёт одно, затем второе, после третье, потом четвёртое, потом уже пятое, ну так далее. Ну вы поняли. Интересная всё-таки личность, этот индеец! А через какие тяжёлые испытания он прошёл! Сколько потерял, сколько получил! Трагичная и невероятная биография. Хлопаем стоя. Я вижу, вы не хлопаете? Или захлопали, но уже поздно, я это заметил, хотя на самом деле ничего не заметил. Вы поняли этот авторский приём. Лишь бы не использовать его постоянно, это ж халтура! Нормальное повествование начнётся скоро. Нормальное повествование через три, две, скажите триста. Дед Афанасий жил в Индонезии уже больше месяца. С тех самых пор, как перепутал направления и приплыл к берегу этой страны, тогда как ожидал прибыть в Бангладеш. О том, что он прибыл не туда, ему стало ясно далеко не сразу: через два дня. Всё, что у него было из ценных вещей, это верёвка и спасательный круг. Эти вещи он решил продать случайному прохожему и получил достаточно денег, чтобы выжить на целую неделю. Далее не будем вдаваться в подробности, как он получал всё остальное. Его основной целью, как Афанасий и говорил Философу, было найти умного человека, с которым можно начать новые дружеские отношения и продолжить кругосветное путешествие. Вот только затянулось это на очень долгое время: не так уж легко найти единомышленника среди обывательского населения. Однако сегодня, когда начался сильный снегопад, он обнаружил интересного человека. Это произошло во время очередной прогулки по небольшому городу, куда он переехал вчера. Руководствуясь разумом путешественника, он не задерживался долго на одном месте, и это был уже пятый город, куда ему довелось переехать. К снегу он не готовился, а потому носил тонкую одежду, как и любой другой адекватный житель страны, но низкую температуру мог протерпеть вполне. И не такую видал на своём веку. Интересным человеком являлся мужчина. Понятное дело, не женщина. Этот мужчина, в отличие от остальных, был одет по погоде. На плече у него была удочка, а в правой руке — железное пустое ведро. Шёл на рыбалку. А с ним на рыбалку шёл и орангутан, тоже одетый в точности по погоде: тёплые штаны, зимняя куртка и шапка-ушанка. Держал в своей лапе полную бутылку водки и попивал из неё. Понемногу. Видно, что русские, да? А вот и нет, стопроцентные украинцы. — Наконец-то стало прохладнее, терпеть не могу жару, — произнёс мужчина, и орангутан с ним согласился, кивнув головой. — Можно и рыбу спокойно половить. Держу пари, у речки никого нет, индонезийцы сейчас один за другим помирают. Мужчина заметил Афанасия, когда тот проходил мимо. Его удивило, что какой-то старик, одетый так легко, не боится холода. — Москаль? — спросил мужик, когда они остановились друг против друга. — По лицу вижу: москаль! — Москаль, — согласился дед. — Украинец? По орангутану вижу, что вы украинцы! — Украинцы, — подтвердил мужчина и протянул руку для рукопожатия. — Григорий и Захар, приятно познакомиться. — Афанасий, взаимно, — пожал руку дед. Дружба народов в том виде, какой она и должна быть. — Путешествуете или обитаете в этой чудной стране? — Путешествуем, но в основном останавливаемся на время в том или ином месте. Потому и одеты сегодня по погоде, а не как эти лохи. В школе их что ли не учили, как важно правильно одеваться? — Такая у нас система образования, — посетовал Афанасий. — На рыбалку идёте? Разрешите отправиться с вами? — Разрешаю, — ответил Григорий, и они двинулись в путь. Прошло около часа, а эти трое уже стали друзьями. Сидели на берегу городской реки, бухали, ржали, ловили рыбу и разговаривали на житейские темы. На философское общение эти двое способны не были, это им было не надо. Но было приятно общаться с родственным народом, и Афанасий стал забывать о своём желании вечно задавать странные и нелепые вопросы. На предложение путешествовать вместе украинцы с радостью согласились. Вместе веселей, это известно каждому. — Захару тоже надоело здесь сидеть, — говорил Григорий, снимая с крючка очередную рыбу и опуская в ведро с водой. — Хочет мир повидать. Спросом у самок не пользуется: щёки не отрастил, кому он здесь такой нужен? Орангутан всем видом дал понять другу, что не стоило это говорить. Обидно вообще-то. Внезапно к ним подошёл индеец. Выкопал из снега чемодан денег и попросился в путешествие с ними. Вчетвером ещё веселее. Тем более, с таким спонсором. Афанасий наблюдал, как разворачиваются события, в которые он оказался непосредственно вовлечён. В груди возникло сомнение. Это не то, чего он хотел. Не те Люди, с кем желал разделить своё время. Но почему-то жизнь текла, расставляла всё по своим местам. Зачем стремиться к тому, чего у тебя сейчас нет, если есть шанс обрести другое? Зачем бежать туда, где нет нас, если и здесь не так плохо, как кажется? Вспомнился Философ, с которым он раньше общался. Пришло понимание. Андрей — человек умный, и теперь должен был измениться, принять собственные ошибки. Вот бы и он присоединился к ним, но уже поздно. Не найти того, о ком не знаешь совсем ничего. Или о ком знаешь мало. Или не знаешь, где он сейчас пребывает. Что ж, вместо него будет индонезиец, который тоже решил присоединиться к ним. Чересчур много присоединившихся. Так Людей связывает экваториальный забавный снег. — Идём, — произнёс Григорий и встал на ноги, сворачивая удочку. — Погреемся у нас с Захаром дома и начнём путь сегодня же вечером! Путешественники дружно согласились с новоявленным другом. Все пятеро и не подозревали, что их ждёт завтра. Такие уж эти грёбаные смелые авантюристы. Скучно быть смелым.