***
Честно и прямо. Прямее железнодорожных рельс, разобранных подпольными анархистами во благо остановки военных действий. Мысли человека, живущего в обезумевшей тоталитарной России. Рано или поздно я оказался врагом государства. Изгоем обманутого народа, который с равнодушием смотрит на происходящее вокруг него, принимает за должное то, что на самом деле быть не должно. Правду похоронили насилием, ложью и несокрушительной пропагандой. Правде тягаться с нею приходится тяжко. Ведь непонятно, зачем и для чего это всё. Зачем государю власть, деньги, убийства. Никто и никогда не узнает об этом. В чужом глазу патриоты видят сучок. Столь малый по сравнению с тем бревном, которое пробило им мозг. Фашистские речи, мысли, символика. Всё неосознанно, но всё же осознанно. Загнивающий Запад хочет убить меня, уничтожить нашу культуру, убить всех нас, искоренить Россию. Загнивающий неразвитый Запад. Но это всё сказки. Я один против всех. Я оказался слишком умён, слишком добр, слишком слишком, слишком неравнодушен. Без лести, какая тут лесть. Мне не до лести. Я преисполнился правдой, на меня накатила суть. Простая и страшная, но это суть. Никому не нравится суть. Я не один во всём мире, нас много, но я один среди всех знакомых. Никто меня никогда не поддержит. Рано или поздно меня посадили. Я умер. Во всех отношениях. Мечтал о любви, о счастье, о мире, о справедливости. Да не там я мечтал, не среди тех Людей. За что же мне это? За что же нам всем? И так внезапно. Кто против, кто добр, кто не может молчать в силу своих убеждений, в силу собственного характера. Так несправедливо. И как назло денег нет, нет опыта, не уверен в себе. Страшно. Когда накаляются страсти не до страха. Однако же страшно. Как бы уехать в другую страну, найти новых друзей, новую вечную и долгожданную любовь. Ведь та моя единственная и неповторимая навсегда покинула меня. Как назло — обязанность убивать, быть участником этих убийств, подчиняться. Стоило возразить, стать сознательным отказчиком, — возникла агрессия. Мне захотели испортить жизнь. За что? Почему всё так сложно, неидеально, неправильно, страшно, несправедливо. Захотел быть свободным, проявил это право, но остался непонятым. Инакомыслящий человек, слабый ментально, но понимающий, что должен проявить свой протест, совершить невероятное чудо, обречён на страдания. Ведь я дошёл до сути. Никогда я не был уверен в своих убеждениях как сейчас, как однажды. Боюсь сломаться, прогнуться, не проснуться. Твержу неустанно: не бойся. Боюсь. Не хочу такой жизни, где все Люди несправедливы. Должен хоть что-нибудь изменить. Начал с себя, могу с уверенностью заявить, — никто не умрёт от моей руки. Сколько жизней я спас? Сколько ещё спасу? Вот в чём заключается дело. Да, работать бы трактористом, иметь любящую жену да двухкомнатную квартиру. Жить припеваючи. Однако мешает деспотичное государство. Думаю не только о себе. Думаю обо всех. Не важно, что они хотят твёрдой руки, хотят фюрера. Это не важно. Надо бороться. Ни в коем случае не ломаться. Ведь день, когда сдамся, подниму белый флаг, может оказаться победоносным. Ни в коем случае не ломаться. Как бы не хотелось убежать от реальности. И всё-таки мне пришлось сгореть дотла вместо того, чтобы покрыться навсегда пылью. В этом моё торжество. Торжество всех, кто был вынужден сгореть будто Славина. Сгореть как Икар. Сгореть как глупенький смелый мотылёк на несущественной свечке.***
В вагоне поезда городского метро на двух противоположных сиденьях располагались пассажиры. Они сидели в тишине, ожидая момента, когда смогут покинуть вагон. Они сидели в тишине, потому что не знали друг друга. Тишину нарушали парень и девушка, которые всех раздражали своими действиями. Они обнимали друг друга, о чём-то шептались, сосались и вообще не имели чувства стыда. Они не замечали остальных, однако остальные замечали их. Остальным было тошно. Но пассажиры не знали друг друга и соблюдали молчание. Тем не менее, видеть и слышать их было настолько неприятно, что один парень встал и подошёл к ним. — Я люблю тебя, дорогая, — прошептал больной шизофазией юноша, поцеловав любимую. — Я тоже люблю тебя, дорогой, — ответила его психически здоровая девушка сладким голосом. Ей ничего не стоило в случае чего взять свои слова обратно и навсегда забыть об этом поехавшем, только поехавший об этом не знал. Эти двое не замечали того, как парень около них приспустил штаны и начал дрочить на них. Ему не нравилось их игнорирование, и он привлёк к себе внимание, помахав свободной рукой перед их лицами. Тогда-то они и посмотрели на него, а затем на его большой и толстый. Любвеобильная девушка сразу поняла, кем можно заменить сумасшедшего. И пускай это, возможно, другой сумасшедший, ей нравятся те, кто не в своём уме. С ними легче общаться, ими легче манипулировать. Но пока она делала вид, что любит, чтобы бросить потом, чтобы сделать больнее. А парень всё дрочил и дрочил, но это нравилось другим пассажирам намного больше, чем лобызания всяких там парочек. Возмутился только любимый этой девушки: — Что вы себе позволяете? Это общественное место, — сказал он недовольным тоном. Онанист кончил на них двоих, запачкав тем всю одежду и лица. — В чужом глазу сучок видим, а в своём — бревна не замечаем, — по-философски произнёс он в качестве ответа юноше. В эту минуту поезд остановился, двери открылись, и в вагон вошла одна женщина. — О, моя станция! Парень натянул штаны и пошёл наружу, оставив для всех пассажиров важный моральный урок. Вошедшая женщина была в шоке от того, что увидела на мгновение обнажённый пенис мужчины. Ей было под пятьдесят, и она всё ещё была девственницей. Стоит у неё поучиться подрастающему поколению. Поэтому можно было понять и разделить её восторг, её безграничное удивление. Парень забыл о произошедшем сразу, как только ступил на платформу метро. Даже чувство облегчения его не сопровождало. Облегчения он добьётся потом: когда выполнит задуманное, когда другие признают его заслуги, когда он донесёт до Людей правду. Ради этого облегчения он сделает то, что не сделал никто до него. Его звали Денис Максимович Пономарёв. Он считал себя непревзойдённым гением, потому был уверен, что Люди его не поймут и отвергнут, как только решится заявить о себе. Однако надежда всё ещё оставалась. Он хотел показать новые возможности современного искусства, ведь совсем недавно им был обнаружен истинный смысл жизни. Он был прост, но всё гениальное просто, оно и понятно. Быть может, весь мир признает его, возведёт в герои, последует за ним. В чём же заключался обнаруженный смысл? Это Люди узнали в тот момент, когда он вышел на городскую площадь и привлёк к себе внимание аморальным поведением. Какой эпатаж, какие чувства, какой же накал страстей! Таковым и было его выступление, однако чуть ли не все проигнорировали честный жест, обращённый в их сторону. Некоторые всё-таки остановились посмотреть на храброго чудака. Некоторые из некоторых всё-таки осознали, породили в себе порождённое. Они смотрели, как парень сидел на корточках, испражнялся на площадь, брал в руки собственные экскременты и принимал в пищу. Это и есть обнаруженный смысл. Это и есть понимание. Всю жизнь, на протяжении всех веков. Каждый ест своё же говно. Извечная копрофагия. Столь очевидно, что не передать словами и громкими изречениями. Проще всего показать. Вот он и показал, наглядно и строго. Предлагал откушать другим, но остальные отказывались. Никто не хочет есть чужое говно. А жаль… Очень жаль. Или же к радости? Каждый решает сам. Но вот какой-то безумец медленно подошёл к Пономарёву. Сел напротив него. Любопытство лилось из его глаз ручьём. Денис сразу же понял, что ему предложить. Протянул экскременты в правой руке, с ожиданием и широко открытыми глазами застыл на месте. Если этот человек и правда пожелает отведать его каждодневную норму, они обязательно станут друзьями. В конце-то концов, обнаруженный смысл стоит того. И правда, этот безумец поел говна прямо из руки другого безумца. Ел с наслаждением, с кайфом. Облизывал каждый палец. А под конец радостно улыбнулся. Да, обнаруженный смысл стоил того. Затем они поднялись на ноги, пожали друг другу руки и направились вместе в неизвестном направлении. Однако куча кала осталась. Смотревшие на происходящее Люди втихомолку разобрали всю кучу, чтобы съесть потом. Только тот факт, что они будут не очень приятно пахнуть весь путь, по какой-то причине никто не учёл. Ну да и ладно, с кем не бывает? Однако один свидетель, воспользовавшись свободной минутой и поглядев на этих идиотов, задался вполне логичным вопросом: — Что это только что было? Кто-нибудь может мне объяснить? Это же вообще не поддаётся никакой логике, понимаете? — Ничего более, всего лишь обнаруженный смысл, — ответили ему те, кто забрали остатки говна с собой. Кто в карманах, кто в сумках, кто между собственных ягодиц. Так и живём. Изумлению мужчины не было разумного предела. Так ничего и не осознав, пошёл далее. Куда же он шёл? В назначенное время, в назначенное место. Оказывается, для него тоже существовал так называемый обнаруженный смысл, однако заключался он в совсем ином, никак несвязанным с тем, который он видел сейчас. Быть может, этот смысл и есть тот самый, самый что ни на есть настоящий?.. Да конечно же нет! Весь его обнаруженный смысл был в том, чтобы встретиться со старшей сестрой и вступить с ней в половую связь, оплодотворить яйцеклетку и ожидать плод, взращённый из его семени. Через девять месяцев у них родится урод, и они будут счастливы об этом узнать. Но сравнимо ли это с копрофагией, с поеданием своего и чужого говна? Это даже и близко не стояло! Однако верно и то, что у каждого имеется собственный смысл. Главное, чтобы он был безобиден для остальных. Вернёмся же к Денису Максимовичу Пономарёву. Или же не вернёмся? Да кому он вообще нужен со своим говном? Только и умеет, что испражняться. Лучше вообще таких не трогать, иначе потом проблем не оберёшься. А ещё лучше вообще называть его по-другому. Иван Говнов, например. А ведь подходит! Все мы Иван Говнов, а уж он-то тем более. Поэтому, в независимости от наших желаний, он объявится вновь. И снова насрёт огромную кучу говна. Вот увидите.***
В непротивлении злу насилием по мнению до чрезвычайности добрых Людей кроется истинное спасение от тех, кто несёт смертельную опасность, кто намерен испортить жизнь остальным. Пассивность ли это? Ни в коем случае. Это непоколебимая гражданская позиция, желание не убивать и даже не наносить ранения. В стремлении к лучшему из миров, где не будет несправедливости и насилия, эти Люди уже самим своим существованием доказывают возможность светлого счастливого будущего. Несмотря на кажущуюся несуразность их мирной борьбы с неоправданной и бессмысленной агрессией, эта борьба имеет смысл. Вероятно, он даже больше, чем смысл тех, кто борется с насилием тем же насилием. Степан Олегович был простым дедом, всю жизнь прожившим в России. Уже с отроческих лет ему было ясно, что нельзя уподобляться злу, поэтому он не позволял себе даже дотронуться до другого человека с плохими намерениями. Он знал и знал точно: ему повезло быть одним из тех, кто изменит весь мир к лучшему. Казалось бы, так малы были все эти изменения, но они были. К тому же что-либо малое непременно влечёт за собой гораздо большее. Исходя из своих глубоких убеждений и принципов, которых он неотступно держался, Степан жил счастливо, убив в себе и раба, и государство. Однажды наступил тот самый день, когда другой бы на его месте стал применять все техники и уловки ради самозащиты, чтобы не умереть и не пасть по чьей-то глупой и странной выходке. Он никому не сделал зла, но зло всё равно пришло за ним, напоминая о жестокости и несправедливости мира. Степан, прогуливающийся после похода в администрацию по важному делу, спустился в подземный переход, чтобы перейти широкое шоссе. Он не замечал, что за ним ведётся наблюдение со стороны российских спецслужб. Все мы на мушке у спецслужб, а такие честные Люди — тем более. Переход был пуст, ни одного человека. Это насторожило мужчину. Оглянувшись назад на середине пути, он увидел, как к нему приближается группа Людей из пяти человек в гражданской одежде. В руках одного было оружие. Понятное дело, гражданскими они не были. Маскарад для прикрытия. На их лицах застыли холодные выражения: они шли убивать. Даже на безобидного деда шли такой небольшой группой, потому что на самом деле боялись. Как ни странно, им было страшно проявлять агрессию в одиночку. — Степан Олегович, вы уж простите, — произнёс тип с пистолетом в руке, поднял его и нацелил на старика. — Сегодня последний день. — Да что ж я такого сделал-то, а? — спросил Степан, ничуть не боясь. С чего бы ему бояться тупых дегенератов? — Работал себе спокойно всю жизнь, вышел на пенсию, а вы на меня с оружием. Нехорошо поступаете. — Слишком много узнали, а потом об этом всем говорили, — ответил тот. — Возомнили себя пацифистом, склонили несколько Людей на свою позицию. Раньше такие нас не особо-то волновали, но сами знаете, в какое время живём теперь. Наша задача — избавиться от малейшего проявления инакомыслия. Укрепляем тотальный рефлекс, понимаете? — Понимаю, а как же? Стреляйте, раз такие дела. Двух зайцев сразу убьёте: и от пенсионера избавитесь, и от доброго человека. Согласно политике нашего государства. — Спасибо за понимание. Прозвучал выстрел. Степан Олегович упал замертво с пулей во лбу. Цинизма этим парням было не занимать. Никто не всплакнул, не ужаснулся, не раскаялся. Всем пятерым было попросту наплевать. Вот оно было, добро, и вот его вдруг не стало. И всем это нравится. Все довольны, насыщенны, холодны. И мертвы. Мертвее любого мёртвого. Мертвее всех мёртвых. Неизбежное злое зло, которое не понимало, что уничтожает само себя. Тем не менее, принципы, ради которых живёт и умирает добро, горят ярче и победоноснее принципов зла. — Вот так, отлично, — сказал один из причастных к убийству. — Одним дебилом меньше. Пошли, нас ждёт ещё один идиот. В тот день убийцы были не наказаны. Но были наказаны вскоре. Несомненно и верно. Как и всегда.***
Серым осенним днём Антон прогуливался с Гермафродитом по городу. Люди уже начинали носить лёгкие ветровки с тонкими кофтами, чтобы не замёрзнуть от постепенно понижавшейся температуры и не промокнуть от начинающихся дождей. Так одевался и Князев. Всё покрылось влагой от утреннего дождя, на дорогах и тротуарах возникли лужи. Осадки могли застать врасплох в любую минуту, продолжив начатое с утра, но что-то нашло на Князева, и он позвал своего питомца на улицу в эту прекрасную пору. Авдерлинер, который тогда сидел дома с ними, предпочёл не выходить на улицу из-за навалившейся на него осенней хандры. Он целых два дня пролежал на диване в гостиной, смотря телевизор. Лежал и сейчас, мучился от тоски. Антон с Гермафродитом решили, что это произошло с ним отнюдь не из-за наступления осени, так как на демона это не похоже. Скорее всего, он вёл себя так из-за изнасилования живой девушки, которая походила на мёртвую, но на самом деле находилась в коме. Врачи, наверное, решили, что ухаживать за ней как-то в падлу, и выбросили на свалку вместо того, чтобы положить в морг. Во время акта с демоном она внезапно проснулась по неизвестным на то причинам. После этого настроение у Авдерлинера сильно испортилось, ведь он хотел и любил только мёртвых. Гермафродит, которая была рядом, впоследствии лишь стебалась над ним. Ну и Антон вместе с нею. С девушкой потом всё было нормально, вернулась к обычной жизни. Гермафродит не знала, почему вдруг хозяин решил погулять вместе с нею. Поначалу она удивилась, но затем вспомнила, что это последствия изменений Антона. Князев поражал своим жизнелюбием при каждом его проявлении. Казалось, ничто его более не тревожит. Дни текли безупречно, без всякого намёка на тяжёлые испытания в ближайшее время. Даже если они появятся, ему ничего не стоит решить их без проблем. На улице стояла пасмурная погода, а его лицо светилось от счастья. Когда он позвал её на улицу, она ответила согласием чуть ли не сразу, потому что счастье кого-то другого делало её счастливой тоже. Так они шли, равняясь шагу друг друга. Им изрядно везло: прошло полчаса, а дождь всё не начинался. Что-то подсказывало, будто он обязательно объявит себя. Рано или же поздно. Князев продолжал радоваться, но чем дольше он улыбался, тем больше это походило на безумие. Это заметил и он сам, и собака-гермафродит. Тем не менее, продолжал. И что-то приближалось изнутри на медленной скорости. Что-то неизбежное и тревожное. Он понимал это что-то. Понимал, поэтому только сильнее радовался жизни, чтобы не поддаться неизбежному и тревожному. Миновав десятки улиц, они добрались до моста. Он располагался над главной городской рекой. Это место было знакомо Антону, с ним его связывали тёплые воспоминания о Светлане. Его и без того широкая улыбка стала шире. Какая же ностальгия. Несовершённые планы, нелепые грёзы. Всё это он нёс с собой. Всё это лёгким и до невыносимого тяжёлым грузом затаилось внутри него. А впереди в конечном итоге ждёт одиночество, с которого всё началось. Дождь начался. Хозяин и его питомец остановились. Гермафродит развернула свой зонт, который у Князева тоже был, однако он не торопился укрыться от неприятных осадков. Он поднял голову и посмотрел на серые тучи, изучил их во всех деталях. Тёмные и светлые. Однако же тучи. Значит, всё-таки тучи. Все они из одной породы. И плачут от того, что чувствуют нужный момент. Антон почувствовал его вместе с ними, а потому засмеялся. Засмеялся громко, не щадя голос. На мосту он и Гермафродит были вдвоём, если не считать транспорт, проезжающий мимо. Собака-гермафродит с волнением глядела на чересчур счастливого человека. Она заметила одну интересную деталь: по щекам Князева текли слёзы. Выделялись на фоне дождя. Непонятно как, но всё-таки выделялись. Она не стала вмешиваться и что-либо говорить счастливому человеку. Гермафродит всё понимала. Вот оно какое, искреннее счастье. Так продолжалось минуту, но этого хватит на всю оставшуюся жизнь. Антону было достаточно, и он замолчал. Промокнув до нитки, наконец-то развернул зонт и посмотрел на Гермафродита. Собака встретилась с добрым и грустным взглядом. Его губы теперь сохраняли адекватную полуулыбку. — Ты уж прости за это, — произнёс Князев. — Что-то странное на меня нашло. Идём, погреемся в каком-нибудь здании, а потом вернёмся домой. Гермафродит кивнула в знак согласия, и они продолжили путь. Вскоре мост был преодолён, а с ним получен и какой-то новый опыт. Возникла какая-то важная мысля, которую тогда никто бы не смог выразить простыми словами. Долгожданное свершилось.