Имена имеют смысл,
они имеют силу.
(с) Незримая жизнь Адди Ларю
Хотелось только одного — откинуть голову на спинку сиденья и забыться сном. Беспокойным, тревожным. Не приносящим с собой никакого облегчения, кроме бесконечных кошмаров. Они повторялись день за днём, стоило только хоть немного расслабиться и закрыть глаза. Не помню уже, когда спал нормально. Всегда просыпался в поту, судорожно хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. И неизменно натыкался на его взгляд. В этих зелёных глазах плескалось беспокойство и тревога. Казалось, они проникали в душу, видели самое сокровенное и скрытое от всего мира. Рано или поздно мы должны будем поговорить об этом — каждый раз читалось в его глазах. Лучше поздно. Я не готов пока. Мы оба не готовы к такому. Смаргиваю подбирающуюся дремоту, слегка тряхнув головой, и выхожу из машины. Прислоняюсь к капоту, оперевшись ладонями в еще хранящий тепло металл. Сгущающиеся сумерки окутывают постепенно стоянку перед мотелем. От этой вереницы мотелей, сменяющих друг друга, порядком тошнит. Но таков путь. И пусть не мы его для себя выбрали, но другого у нас всё равно нет. Закат давно отгорел, забрав с собой жар этого летнего дня. И теперь меня с головы до ног окутывает душистой свежестью и ночной прохладой. Все звуки словно приглушаются, становятся тягучими, и лишь фоном звучат проезжающие по автостраде машины. Чувство реальности притупляется, и всё вокруг преображается. И поверить бы в то, что всё оно действительно так и есть, но нет… Слишком многое довелось повидать, слишком многое пережить, чтобы верить в эту идеальную картинку перед глазами. Когда я успел стать таким циником? Звук едва поскрипывающего под чьими-то шагами гравия долетает до моего слуха. И нет даже нужды оборачиваться, чтобы понять, кто это. Его поступь я узнаю из множества и множества других. — Придется пить эту бурду, — в извиняющемся жесте разводит руками, а потом протягивает мне бумажный стаканчик с кофе. В ответ лишь пожимаю плечами и благодарно киваю. Он всегда приносит мне этот кофе из автоматов, хотя прекрасно знает, что я его терпеть не могу. Чаще всего просто грею руки о стаканчик, вдыхаю этот резкий аромат и делаю глоток. Только один, чувствуя горечь, что моментально оседает на языке. Пристраивается рядом со мной на капоте. Он так близко, что я вижу, как бьётся жилка на его виске. И кончики пальцев моментально покалывает от желания протянуть руку и дотронуться до этой жилки. Ощутить её биение. Увидеть, как он при этом вздрогнет и поднимет на меня глаза. В этих зелёных глазах, что с неизменной усмешкой смотрели на мир, я видел только боль. Бесконечную боль и усталость от вечной борьбы, от постоянных скитаний. За всей этой его бравадой, за всеми этими насмешками, которыми он ежесекундно сыпал, всегда скрывалась хрупкость и ранимость. Тронь только пальцем и рассыпется на бесчисленное множество осколков, которые и не соберешь уже воедино. И что-то сломалось в нём, надломилось в тот день, когда я объявил ему и отцу, что уезжаю в колледж. Гнев отца не был для меня сюрпризом — мы плохо с ним ладили, никак не могли найти общий язык, и мой отъезд мог стать для нас спасением. Останься я, мы бы поубивали друг друга, это был лишь вопрос времени. Но его реакция поразила меня. Он молча стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и просто смотрел на меня. Никаких обвинений в отъезде, в желании идти собственным путём. За него тогда говорили глаза. В них плескалось беспросветное отчаяние, и стояли слёзы, которые он безуспешно пытался смаргивать. Никогда прежде не доводилось мне видеть его слёз. Он не позволял себе проявлять эмоции, считая их признаком слабости. Прекрасно помню своё желание подойти к нему и лёгкими прикосновениями горячих губ высушить все эти слёзы. Только провидению одному известно, сколько сил мне тогда стоило сдержаться. Я причинил ему столько боли в тот день, что никогда не вымолить мне прощения за своё бегство. Горькое чувство сожаления не отпускает меня до сих пор. Я сбежал. Бросил его. Растоптал, уничтожил своим отъездом. Передо мной была новая жизнь, в которой для него не нашлось места. А ведь он всегда был тем единственным, кто был рядом. Делил со мной все мои победы и поражения. Дневал и ночевал возле моей постели, когда я болел. Это он, а не отец, следил за тем, чтобы я вовремя выпил таблетки, прикладывал холодную тряпку к моему горячему лбу и подносил стакан к растрескавшимся губам. Было легче, когда он был рядом. Всё становилось проще и понятнее. Никто теперь не скажет, каким было моё первое слово. Отец пропадает невесть где, а он сам был слишком мал, чтобы такое запомнить. Но внутри меня живет уверенность в том, что этим словом было «Дин». В этих буквах заключен для меня весь смысл, вся моя жизнь. Весь мой мир вертится вокруг этого имени. Да что там, он уже давно стал моим миром, тем самым солнцем, вокруг которого всё вращается. Я всегда терял больше, чем имел. Не мог ещё и его потерять. Он самоотверженно спасал меня, бросаясь в самую гущу событий, никогда ничего не требуя взамен. Готов был жизнь за меня отдать, словно и не догадывался, что без него мне эта жизнь и не нужна совсем. Что я буду делать в этом мире один, без него? Достаточно было и одной попытки, из которой всё равно ничего путного не вышло. Только шрам на сердце, который вряд ли когда-то перестанет причинять боль. Да не оставляющее ни на миг осознание того, что в моих силах было всё случившееся предотвратить. Останься я тогда, ничего бы не произошло. И Джессика была бы жива. Мы могли бы прожить с ней жизнь, о которой мечталось. Но не случилось. Не срослось. Вся моя спокойная и размеренная жизнь разлетелась на осколки, когда в мой дом пришёл Дин. Пришёл спустя годы тишины. Потому что ему нужна была моя помощь. Впервые в жизни ему понадобилась моя помощь, а не наоборот. «Я не могу это сделать один. Не хочу», — и сердце моё на этих словах пустилось в галоп. Он никогда не умел просить. Всегда нужно было читать между строк, выискивать скрытый смысл в его словах и догадываться о том, что действительно он имел в виду. Он мой брат — сказал я тогда Джессике. Словно это что-то должно было ей объяснить. Но для меня этим всё было сказано. Я не мог ему отказать. Да я пойду за ним куда угодно, даже в Ад спущусь, если это будет необходимо. Потому как без него мир мой перестанет существовать. Я готов был противостоять целому миру, бороться со вселенским злом, но я ни за что не вынес бы этого в одиночку. Без Дина я никто и ничто. В его поддержке я всегда черпал силы, чтобы жить дальше. Он был единственным стимулом вставать по утрам. Был тем самым якорем, что удерживал меня на месте, не позволяя нестись по течению жизни опрометчиво, бросаясь при этом во все тяжкие. Дин. Дин. Дин. Я боялся лишний раз имя его произнести, чтобы не выдать ненароком дрожь в своём голосе. Дин. Это имя стало моим проклятием и спасением одновременно. С его именем на губах я просыпался от мучивших меня ночных кошмаров. Его имя слетало с моих губ полузадушенным шёпотом в ванной, когда я упирался лбом в спасительную прохладу кафеля. Я не хотел, чтобы он знал, насколько сильно он проник мне под кожу, насколько въелся в кости. И пусть это было в корне неправильно, мне было плевать. Абсолютно. Пока Дин рядом со мной, я вынесу что угодно. Всё, кроме его осуждения и презрения. И я молчал, кусая губы и бросая на него взгляды из-под чёлки, когда он не видел. Я так и останусь для него всегда его маленьким Сэмми… Плевать. Я на всё согласен, пусть он только рядом будет. Всегда.