«о сердце.
и бросить бы в груду камней,
под поезд, с моста, унять этот гул!»
постой-ка, ты лучше отдай его мне.
отдай его мне!
я сберегу.
ᴡʀᴛ: parasitichunter
Дин словно был весь из противоречий соткан. Будто из кусочков состоял подобно пёстрому лоскутному одеялу. Острые углы уступали место покатым округлостям, безудержная ярость и гнев сменялись поражающим хладнокровием. На место титанического спокойствия и выдержки, которым позавидовал бы любой, приходил огонь, что будоражил кровь и гнал её всё сильнее и сильнее по венам и артериям. И порой казалось, что огонь этот способен сжечь не только самого Дина, но и всех, кто был рядом с ним. Кто имел неосторожность соприкоснуться с ним настолько близко, что попал под действие его магнетического очарования и красоты. Потому что Сэм уже горел, распадался на части, распылялся на атомы. Не понимал, как можно потушить этот пожар внутри и вернуть себе равновесие, как не проваливаться в захлестнувшее его чувство ещё больше. Это Дин был всегда оплотом спокойствия. Той самой незыблемой скалой, о которую разбивались сначала все детские капризы Сэма, а потом и подростковые бунты. И, видит Бог, Сэм никак понять не мог, как Дин всё это терпел, где черпал силы. Как не послал его ко всем чертям со всеми его закидонами и проблемами. Это Дин всегда спрашивал, в порядке ли Сэм. Даже если сам при этом проваливался в бездну, даже если это его мир при этом разлетался на куски. И это не раз помогало Сэму выстоять, удержаться на ногах самому и не дать упасть Дину. Дин лишь смотрел на все его выходки, пряча снисходительную улыбку. Он был подобен каменистому берегу, на который раз за разом накатывали волны Сэмового гнева и раздражения. Он молча пережидал очередную волну, что грозилась сбить с ног любого, но только не его. Впитывал в себя все захлёстывавшие Сэма эмоции и ждал, пока тот успокоится. И Сэм всегда успокаивался, пристыженный выбросом собственных эмоций. И бросал на Дина робкие несмелые взгляды из-под чёлки, не в силах произнести простое «прости». Дин прощал. Всегда. Что бы ни натворил Сэм, какой бы фокус ни выкинул в очередной раз. И пусть Дину казалось, что это он выходит из таких противостояний победителем, но он не замечал очевидного. Он с каждым разом всё глубже и глубже увязал в эмоциях Сэма, в его чувствах и проблемах. В какой-то момент Дин просто перестал понимать, где проходит грань между его жизнью и жизнью Сэма, настолько тесно они переплелись между собой, настолько срослись друг с другом. И если вырывать теперь, то только с сердцем. Дину казалось, что это он укротил нрав Сэма, подчинил его себе, но на деле вышло иначе. Он не заметил, как день за днём Сэм терпеливо стачивал его острые углы, как привязывал к себе всё сильнее и сильнее. Ведь только перед Сэмом Дин открывался. Только брату позволено было увидеть его настоящим. И Сэм ценил это, берёг это знание только для себя. Он видел Дина разбитым, сломанным на множество и множество осколков, склеенным бесчисленное количество раз. Видел его ничем не прикрытую боль в глазах, которую не скроешь за очередной остротой. Только рядом с Сэмом Дин забывал о своей браваде. О том, что нужно носить маску крутого парня, которому и море по колено, и горы по плечо. Он мог просто быть. Быть собой: с этим озорным взглядом зелёных глаз из-под ресниц, с россыпью веснушек, с улыбкой, что расцветала на его губах тогда, когда он был счастлив. Только рядом с Сэмом Дин мог позволить себе быть слабым и податливым. Откликаться на каждое его прикосновение, на каждую его ласку. Только Сэму Дин позволял подходить сзади и целовать в шею, оставляя на ней влажные дорожки. И Сэма накрывало в такие моменты с головой — Дин был беззащитен как никогда. Такого Дина Винчестера — мягкого, отзывчивого, податливого — видеть мог только Сэм. Но он этим никогда не пользовался, охраняя своё знание как самое драгоценное сокровище. Он будет смаковать его как изысканное лакомство. День за днём. Все время, что им отпущено.