«Когда ты свободен, недостаточно просто радоваться. Свободу нужно ценить, беречь и использовать».
Гермиона думала, что ей снился очередной кошмар. Девушка давно подметила, что это было явлением довольно повторяющимся из-за постоянных переживаний по поводу Гарри. К сожалению, оказалось, что кошмар был наяву. Ее разбудили крики с улицы и яркие всполохи заклинаний, искрящиеся в окне вместе с Темной меткой. Череп и змея подобно любовникам создавали пару. Словно их застали в интимный момент, отчего тотчас хотелось отвернуться. Метка, зеленью прорезающая звездное небо, сияла, как кожа инферни, вызывая тошноту и страх. Гермиона вздрогнула. Она ощущала похожее отвращение во время Чемпионата мира по квиддичу, когда впервые рассматривала в небе эту гадость и думала о том, насколько сильно раньше это пугало людей. Быстро накинув халат, Гермиона не медля повела таких же испуганных Лаванду и Парвати в гостиную. Все ждали, когда декан придет и объяснит им всем в чем же дело и откуда Пожиратели смерти в Хогвартсе. Немыслимо. Но вот оно — есть, и ничего с этим не сделать. Спотыкаясь, девушка быстро спустилась по лестнице в ярко освещенную комнату, где к ней сразу кинулся жутко бледный и потрёпанный Гарри, покрытый потом и грязью. От него пахло ужасом. — Гермиона! Он… — Поттер еле слышно всхлипнул, пряча лицо в волосах Гермионы. — Снейп убил Дамблдора, — прошептал на ухо. Кожа губ его была мертвенно хладной, но обожгла мочку. Тихий шепот, казалось, услышали все. — Выстрелил в него авадой и скрылся. Я все видел и не смог… Понимаешь? Я ничего не смог сделать. Гермиона задрожала: то ли от холодного тела друга, то ли от осознания, что теперь они остались без поддержки. Совсем. Дамблдор мертв, и теперь на их хрупкие плечи легла полная ответственность за то, чтобы Тот-Кого-Нельзя-Называть проиграл эту войну. — Этот сальный ублюдок, — прорычал Рон, отвлекая Гермиону от шока своим голосом и кладя руку Поттеру на спину, — я всегда знал, что он предатель. Это было так очевидно! "Нет. Не очевидно," - хотелось сказать Гермионе. Все ученики Гриффиндора собрались в гостиной и в смятении тихо переговаривались, дрожа и прижимаясь друг к другу. В воздухе пахло унынием и вопросами. Страхом. — Это еще не все, — Гарри поднял пустые зелёные глаза на Гермиону, — Макгонагалл тоже. — Что? — Гриффиндорка будто застыла во времени, в горле появился спазм. — Что ты сказал? — голос задрожал. — Макгонагалл мертва, Гермиона, она тоже мертва! — Гарри встрепенулся в ее руках и стиснул девичьи ребра в тиски до боли, но даже та не привела замершую девушку в чувство. — Он убил ее! Убил… — Кто? Тоже Снейп? — на фоне снова прозвучал резкий голос Уизли. Гермиона погладила ледяные щеки друга, пытаясь успокоить и себя и его, но боль от потери любимого профессора уже застилала глаза слезами. Она упрямо вытерла их — плакать будет позже, сейчас нужна свежая и ясная голова. Хотя бы у нее. — Нет, — Гарри смотрел ей прямо в глаза, — нет. Снейп сам был удивлен, когда она упала. Ее убил… Гермиона, сядь, я прошу тебя, — он положил руки ей на плечи, чтобы девушка опустилась на край дивана. — Тогда кто? — Рон посмотрел на Гермиону в немом вопросе. — Теодор Нотт, — сказал Гарри и отвернулся; это было худшее предательство, чем Снейп, потому что Тео был… Слеза все же упала, очертив бледную, как воск кожу. Только вчера она смотрела в его искрящиеся глаза, когда он украл ее первый поцелуй на патрулировании и признался ей в своих чувствах, обещая сделать счастливой, а сегодня убил ее любимого профессора. Видимо, понятие «счастье» для них абсолютно разное. Это было началом конца. Гермиона впервые за год плакала.***
Они прятались в палатке уже третий месяц — Гермиона считала каждый прожитый в бегах день — и по очереди надевали на себя сверкающий медальон Салазара Слизерина. Гермиона задрожала, принимая холодный — всегда холодный — металл из рук Гарри, и ободряюще ему улыбнулась. Попыталась. Маска, сотканная из внутренней боли и въевшейся в тело усталости искажала ее улыбку, делая похожей на волчий оскал. Рон ушел две недели назад, и на сердце стало на один шрам больше. Как истинный гриффиндорец — три раза ха-ха — бросил их, заботясь лишь о собственном благополучии и комфорте. Поддался негативным эмоциям и сбежал, как только Гарри накричал на него. Будто выжидал, когда это случится, чтобы найти причину для ухода. Теперь они были только вдвоем с Гарри: одинокие и надломленные. Но не до конца. Как поврежденные тарелочки на самой верхней полке кухонного шкафа. Вчера Гермиона решила, что они должны отвлечься, по глупости распив бутылку огневиски ночью. Они заснули лишь под утро. Пьяные и довольные, по-детски клянясь на крови из порезанных ладоней друг другу, что будут вместе до конца — что бы ни произошло. Вот только и без того гнетущая атмосфера палатки превратилась в полный крах, — Гермиона знала, что на них влиял крестраж: диктовал свои условия, даже не озвучивая их. Одним своим присутствием тот поражал их разум день за днем, заставлял чувствовать агрессию и тревогу, будто паразит поселился в их головах и внушал самые негативные мысли. Это утро было особенно ужасным. Все как не кстати напоминало о Роне, весенний холод забирался под кожу иглами, похмелье головной болью разрывало виски, а ее ноющие плечи от ежедневной неудобной позы на пружинной раскладушке не прибавляли этому только начавшемуся дню ни капли радости. Гермиона поежилась от лёгкого дискомфорта в теле и в сотый раз осмотрела медальон на предмет каких-либо изменений или повреждений — ан нет, все та же сияющая красота золота и драгоценных камней в эффектной букве «S». Грейнджер поморщилась от яркости изумрудов — «Какая безвкусица», — подумалось ей — отвела взгляд от крестража и провела пальцем по свежему розовому шраму на ладони вдоль линии жизни. Медальон будто обводил своей формой ночной порез — почему-то захотелось закинуть его куда подальше и больше никогда не брать в руки. Воспоминания о Реддле заставили прикусить губу до вкуса крови. Щеки до сих пор иногда вспыхивали румянцем после тех снов, что показывал ей крестраж. Он создавал их, как паук-шелкопряд, с каждым разом накидывая больше и больше петель на ее горло, сжимая в своих руках, как паучьих лапах. Умный, прекрасный в своей молодости и уверенности, Реддл был настоящим садистом, раскрывающим ее тайные фантазии. Или Гермиона была такой же ненормальной, раз именно ей он подсовывал картинки столь… страстного содержания с ее и его непосредственным участием. То, что он шептал ей по ночам, как невесомо трогал курчавые волосы и острые плечи без мантии в классе Хогвартса в заботливом жесте учителя, показывая интереснейшие фолианты по темной магии, и хвалил ее знания, будто она самая лучшая его ученица из всех, а затем опрокидывал ее безвольное тело на стол, заваленный пергаментами и перьями, и срывал с нее юбку, пальцами двигаясь внутри ее горячей… Ей не давало все это покоя настолько, что даже днем она с содроганием вспоминала эти сны. Было лучше, когда он превращался в Тео и снова целовал ее на Астрономической башне — целомудренно и нежно, как она всегда хотела. От стыда Гермиона после не могла смотреть Гарри в глаза, ведь теперь Нотт тоже враг. Знал бы Поттер, чем она занималась ночью с Реддлом, то не снимал бы с себя медальон сутками, лишь бы она не страдала. Гермиона бы никогда такой не была с кем-либо, какой показывал ее Темный Лорд во сне: нет, и еще раз нет. Это лишь образы, чтобы смутить ее, и все. Его рычаг давления на разум гриффиндорки, дабы ослабить морально. Надломить окончательно, чтобы тарелочка все же разбилась. Она не могла сопротивляться, половину времени из сна, даже не понимая, кто он, пока его глаза не вспыхивали алым, и она будто просыпалась в собственном сне, жалобно пытаясь позвать на помощь. Вот только помощи не было. Был лишь Реддл и его пальцы, — всегда только пальцы, будто он брезговал ею даже во сне — движущиеся по телу и заставляющие ее кричать от страха и… постыдного удовольствия. Он будто бы специально «оживлял» ее сознание именно в такие моменты, что не могло не натолкнуть Гермиону на мысль, что он издевался над ней, заставляя понимать, кому она отдается, от чьих пальцев стонет и после кончает с тихим скулежом. Это было страшно, но с ужасом на подкорке сознания, которое объективно смотрело на вещи, Гермиона понимала: из него действительно получился бы отличный учитель. Знания, что она получала во сне, будто отпечатывались в ее памяти, хотя Гермиона даже не понимала изначально, чем они занимались, откуда эти знания, сидящие в ее голове, как столпы. Пока до нее не дошло — он показывал ей то, что было спрятано как раз в тех книгах, что лежали на дне ее сумочки, собранные из библиотеки семьи Блэк. Конечно же, этот… их читал, если Регулус Блэк был Пожирателем смерти, а, возможно, и раньше, в свои студенческие годы. Это напрягало Гермиону, потому что знания были драгоценны, но зачем он ее обучал? И если он пытался таким образом ей как-то помочь, то это была очень странная помощь. Нацепив на себя длинную цепочку и спрятав медальон под свитер, девушка вздрогнула от могильного холодка металла на теплой коже и уткнулась в пергамент, где описывала ярое опровержение политике Министерства — считай Темного Лорда — о «Комиссии по учету магловских выродков». Одно только название звучало, как неудачная шутка. Магловские выродки были иной раз сильнее чистокровных снобов, которые палочку-то кое-как в руках держали. Своей же работе Грейнджер дала говорящее название: «Грязнокровки или новая кровь волшебного мира». Гермиона уже который месяц корпела над огромным, разбивающим всю деятельность оккупированого Пожирателями Министерства магии, доводом, причем подкреплённым многочисленными и точными источниками, такими как: ритуалы, зелья и магловские исследования генов. Все ее примеры уничтожали в пух и прах все чистокровные устои, которыми дышали нынешние Лорды и Леди. Магловская медицина вкупе с ритуалами давала интереснейший результат, который девушка кропотливо записывала, чтобы когда-нибудь — если они победят — выставить в свет и заткнуть рот всем тем, кто пренебрегал ею из-за ее происхождения. Гермиона победно ухмыльнулась, — Драко Малфой бы точно плевался ядом, читая ее труд, и все равно обозвал бы грязнокровкой по итогу. Темный Лорд — хотя это вряд ли — заинтересованно прочел все от корки до корки и вступил бы с ней в затяжные дебаты относительно использования ритуалов и определенных зелий для определения рода, а Теодор Нотт улыбнулся бы и сказал, что… Нет, Гермиона, прекрати. Ничего бы он не сказал. О нем она старалась думать как можно меньше: было слишком больно понимать, как она ошиблась в человеке, поверив в его доброту и честность. Тогда, на Астрономической башне, она доверилась ему, слизеринцу, и открыла свое сердце, впустив его. Чтобы на следующий день он убил… человека, которого она уважала и любила. Она равнялась на Макгонагалл, считала ее второй по силе после Дамблдора, но теперь этого прекрасного дуэта нет. Гермиона снова наклонилась к пергаменту и спрятала непослушную прядь волос за ухо. Безумно хотелось принять ванну, и она решила, что обязательно вечером предложит Гарри остановиться на ночь в отеле, ради разнообразия. Поспать денек можно было и на мягких кроватях. Оборотное для таких случаев у нее еще было. У них в палатке, конечно, был маленький душевой отсек с баком, но это не шло ни в какое сравнение с теплой, наполненной пеной ванной. Тяжело вздохнув, она подумала, что Рональд уж точно прямо в эту самую минуту нежится в утренних мыльных пузырях и ест мамину еду на завтрак, запихивая ее в рот, как попало. Он бросил их ради таких низменных вещей, наговорил Гарри гадостей и ушел, — Гермиона в жизни бы не оставила друга здесь, ради теплого ужина, да ради него она стерла память родителям, чтобы без сожалений последовать за ним. И вот теперь они остались вдвоем, как на четвертом курсе, когда Поттера оклеветали из-за участия в Турнире, и на пятом, когда они оба бесились от Лаванды Браун и Бон-Бона. Опустив взгляд на книгу, Гермиона нахмурилась. Кантанкерус Нотт и его «Справочник чистокровных волшебников», книга, которую она с разрешения Гарри забрала из библиотеки Сириуса, будто подмигивала ей, прося открыть и пролистать в сотый раз. «Бесполезная вещь». Гермиона задрожала, прогоняя от себя морок чужого голоса. Она провела глубокие исследования еще в библиотеке на Гриммо и пришла к выводу, что грязнокровки — это или пробудившиеся маги через несколько поколений, новая кровь, созданная от браков между сквибами, которых изгнали из чистокровных семей, и маглами. Или, если говорить прямо — бастарды от чистокровных гулянок. По внешности и характеру мама Гарри уж совсем не была похожа на родную сестру Петунью и своих родителей, но Гермиона решила лишний раз не ранить друга такими выводами. Вопрос с семьёй всегда был для него очень болезненным, и она решила забыть про это, анализируя другие семьи. Ещё не давали покоя примеры того, что у них на курсе двое маглорожденных брата Криви — Колин и Деннис были одарены магией оба, а в семье Эванс только Лили. Но это были пока лишь рассуждения, Грейнджер необходимы были данные о семьях, которые сейчас она получить, к сожалению, не могла. Маглорожденный сокурсник Дин Томас, как и Гермиона, был единственным ребенком и точной копией своих родителей, — Гермиона видела фото счастливой семьи. Поэтому ни его, ни себя к бастардам не причисляла. Одна мысль, что какой-то Люциус Малфой мог оплодотворить ее мать, приводила в бешенство. Но браки в Магическом мире были не такие, как в магловском. Понятия, как «развод» — не существовало, только если кто-то из супругов умрет, ведь именно так делала госпожа Забини, каждую пятилетку меняя мужа. Причуды старых устоев до сих пор работали в нынешнем мире, поражая своей окаменелостью. Как та картина: вроде уже давно не нравится, но перевешивать лень. Аристократия чаще всего создавала брачные договоры между семьями в старину, где описывалось: кто из детей с кем вступит в брак ещё до их рождения. Гермиона, читая оригиналы таких договоров между Блэками и другими семьями в библиотеке Сириуса, понимала, что явно не на любви такой брак был построен и случаи «прогулок на стороне» имели место быть. А раз такое дело — вот и грязнокровка пожаловал в волшебный мир, фамилия же по матери — магловская, потому что горе-отец потерялся, а проводить тест на наследие никому не нужно. Был ещё другой вариант со сквибами. И это было самым интересным. Самым волнующим, потому что меняло в корне все. Видимо, магия накапливалась и спустя два-три поколения пробуждалась полностью в младенцах, чьи родители абсолютно не магические. Отследить же род можно только по тесту на наследственность в Гринготтсе у гоблинов за очень крупную сумму. Гермиона понимала, что так называемые грязнокровки — потомки чистокровных, которые избавились от бракованных родственников, скинув их в мир маглов, как ненужный хлам. Так же в ее исследовании немалую роль играли дети, родившиеся от союза чистокровных и маглов или маглорожденных волшебников. Они были самыми сильными: даже в школе Гермиона это заметила, как чистокровные своей магией на их фоне не блистали совсем. Гойл и Кребб напоминали тупоголовых увальней, путающих лево и право, Невилл, да простит он Гермиону, если узнает ее мысли, почти все заклинания выполнял с сотой попытки, а Паркинсон как-то прямо и сказала, что махать палочкой — удел мужчин, и ей это не интересно, ну тут Гермиона просто о ней вспомнила. Дерзкая слизеринка ей всегда нравилась своей прямотой. И что же получалось: только Малфой проявлял более-менее хорошие магические таланты и успехи в зельеварении; Забини, ввиду того, что был родом не из Британии, следовательно его кровь не смешивалась между близкими родственниками. А Нотт… он был силен магически, умен и теперь ещё и опасен; его мать была уроженкой Новой Зеландии, как гриффиндорка подслушала однажды, и переехала с семьёй в Британию в юном возрасте, что тоже говорило о новой крови в роду Ноттов. Она была «свежей» чистокровной, только во втором поколении, ее дед был маглорожденным, которому удалось заполучить руку чистокровной леди, что и дало их семье право на такое звание. И хотя в Британии ее могли презирать за кровь, Таддеус Нотт все равно на ней женился. И, конечно, не стоило забывать о главном примере. Сам Темный Лорд был полукровкой, рожденный от союза Меропы Гонт, которая по магическим способностям была почти сквибом, а ее лицо напоминало горного тролля, и красавца Тома Реддла-Старшего — абсолютно здорового физически и с внешностью очень и очень примечательной. Гермиона даже посочувствовала бедняжке Меропе. У этой женщины не было никаких шансов обратить на себя внимание красавца Реддла, но насиловать его с помощью зелья считала отвратительным. Что посеешь, то и пожнешь. Ее больная любовь сотворила настоящее чудовище, носящее имя Том Марволо Реддл. Исходя из рассказов Гарри о нем из воспоминаний Дамблдора и того, что он видел на втором курсе из воспоминаний «дневника», Гермиона сделала вывод: что мальчик в детстве точно мог страдать от каких-то проблем с личностью, потому что то, как он себя вел и общался, наводило на мысль, что психически здоров ребенок точно не был. Возможно, у него была легкая форма детской психопатии, которую он смог перерасти, или которая переросла в нечто похуже… В Хогвартсе же он был старостой, которому верили и которого уважали, с самыми высокими оценками по всем предметам. Том Реддл собрал вокруг себя, будучи сиротой, — Гермиона уверена, что он запугал бывших обидчиков парселтангом — все сливки Слизерина, обещая им новую жизнь. Он представлял из себя типичного нарцисса, любящего поговорить и рассказать о своем блестящем плане и какие все вокруг глупые, вот только Гарри все равно разрушил его «идеальный» план с Тайной комнатой. Складывалось ощущение, что Реддл собрал в себе все то, что Гермиона в людях ненавидела: он врал, втирался в доверие, убивал и использовал в своих целях, идя по головам, а теперь еще издевался над ней во снах, развращая. Все Пожиратели смерти были так преданны ему, чего Гермиона искренне не понимала: почему? Что он такого для них сделал? Откуда столько обожания и раболепия? Она поморщилась и перевернула страницу своих писаний, думы о Реддле вызывали у нее мигрень и боли в кишечнике, и она обвела обычной шариковой ручкой другое не менее важное для ее проекта имя. Великий Альбус Дамблдор был полукровкой, с матерью Кендрой — по слухам — маглорожденной, и которая очень этого стеснялась, стараясь всячески скрыть. Да и заперли они маленькую Ариану в доме не просто так, а потому что не хотели, чтобы в магическом обществе узнали, что у них в семье родился сквиб. Да даже Гарри — полукровка в тринадцать лет показывал немыслимые запасы магической энергии, отогнав полчище дементоров! И сколько таких примеров еще по всему миру, а теперь их — маглорожденных — хотели просто выкинуть из их законного пристанища, очернив с головы до пят. Магия принадлежала Гермионе так же, как и им — чистокровным, и ее прадед, отрезанный от семьи из Франции, прямое тому доказательство. Его фамилия была Фрессон, но, женившись на девушке-эмигрантке Грейнджер, он сменил фамилию на ее, что было очень странно для того времени. Фрессоны и по сей день уважаемы во Франции, они отличались острым умом и своими открытиями в области нумерологии и зельеварении. Именно по их книгам — а они были французами — обучали в Хогвартсе, и именно поэтому Гермиона как-то дома, летом, развалившись в кресле и поедая домашнее печенье, увлеченно читала учебник, пока мама ей не сказала, что, какое же совпадение, дочка, ведь у твоего прадедушки со стороны папы была такая же фамилия. Гермиона начала искать… И то, что она обнаружила, заставило ее полностью онеметь. Семья Фрессонов выделялась густыми непослушными кудрями, худобой, невысоким ростом и упертым характером, судя по их дебатам во Французском Министерстве магии на собраниях, которые она смогла откопать. Гермиона была точной копией отца, который всегда выглядел моложе своих лет, но стоило ему открыть рот, как эффект его миловидной внешности сразу пропадал. Они были все очень похожи, как и его дед, как и его прадед. Она была точной копией своего прадедушки, и поняла, что ее предок — отрезанный из семьи сквиб или изгнанный волшебник, влюбившийся в магла, потому что сходство было поразительным. Но отсутствие у ее дедушки магии, как и у отца, все же говорило о том, что прадед являлся «бракованным» сквибом, которого удалили из семьи. Отыскав колдографии ныне живущих Фрессонов, Гермиона была уверена на девяносто девять процентов в своей теории. Потому что на нее смотрели ее светло-карие глаза, но с более желтым отливом, как у дикой птицы, и бледное лицо с непослушной копной кудряшек, — лицо ныне известного зельевара, Николя Фрессона. Оставалось лишь провести тест на наследство и забить гвоздь в гроб старых устоев. Вот будет Малфой смеяться, если Гермиона все же выживет и сможет об этом рассказать. Но даже если бы тест показал, что она не родственница Фрессонов, существовал запасной вариант, который можно было использовать в любом случае. Ритуал на обнаружение магии в крови. Это был сложный ритуал, описанный в книге пятнадцатого века, название которой Гермиона не хотела даже читать лишний раз: настолько мерзкое было как само название, так и описанные в нем методы возвращения тела после создания крестража, сами крестражи, создание двойников на случай хвори из чужих тел и клонирование сердец, печени, селезенки, костей… Гермиона задрожала. Но именно этот ритуал точно показывал и доказывал, что магия — энергия, которая струится по ее крови, и Гермиона сама ее излучает и создает, а не крадет у кого бы то ни было. Как же другие волшебники не догадались провести подобные исследования? Она улыбнулась, рисуя на полях восклицательный знак. Пройдет несколько десятков лет и весь род чистокровных волшебников просто вымрет, если они продолжат поощрять инбридинг между братьями и сестрами под гнетом нового закона о чистоте крови, потому что выбора просто не останется. Гермиона уже слышала ранее про мертвых детей, которых пытались скрыть. Напрасно. Такое чувство, будто волшебный мир не знал о таких вещах, как УЗИ и синдром Дауна. «Любишь разгадывать загадки? Мои тебе придутся по вкусу». Гермиона вздрогнула, панически очерчивая глазами палатку. Снова этот голос, — и если в первый раз она могла все списать на похмелье и мигрень, то второй уже точно ей не показался. Гарри снаружи жарил сосиски на костре. Она была в абсолютной тишине, но отчётливо слышала голос — приятный, урчащий, будто у уха. Знакомый голос. Реддл, этот мерзавец… Гермиона вспыхнула от злости. Раньше он только во сне мог творить свои бесчинства с ее драгоценным разумом, теперь и днем от него покоя не будет? «Ты интересная, не могу ждать, пока ты заснешь». Грейнджер закатила глаза. — Радуйся, пока можешь, — зашептала она, — скоро мы тебя уничтожим. «С нетерпением жду этого момента, маленькая львица». — Прекрати давать мне ужасные прозвища, — Гермиона спрятала нервную улыбку в рукаве свитера. У Реддла был какой-то фетиш на странные клички, отчего она всегда покрывалась мурашками. Грейнджер прикрыла глаза и поняла, что совершенно не хочет сейчас работать над проектом, и убрала пергамент с книгами в сумочку. Нужно отвлечься. Поднявшись с места, она посмотрела на еду, что у них осталась, и тяжело вздохнула. — Гарри! — Гермиона окликнула друга и тот вошел, неловко улыбаясь и держа дымящиеся и чуть подгоревшие сосиски в чайничке. — Я думаю, что мне пора за продуктами. Поттер взглянул на их скудные запасы и кивнул, откусывая от сосиски и тут же матерясь — обжегся. Гермиона залечила его ожог на языке, и они оба громко захохотали, смотря друг на друга. — Я не брошу тебя, — подумала она и быстро обняла его, выпорхнув из палатки, — обещаю, — сама себе. Аппарация привела ее в небольшую деревушку на окраине Шотландии со старыми накрененными к земле крышами, но здесь у местных можно было купить овощи, яйца, молоко и свежий хлеб без боязни, что ее могут узнать и словить егеря. «Крадешься, как мышка». — Замолчи, — сказала та и огляделась. Девушка подошла к открытому сараю и постучала по старой дверце — тишина. Простояв еще несколько секунд, она решила войти внутрь, — всегда можно было украсть еду, а деньги оставить рядом; и уже складывая еще теплые яички в корзинку в прекрасной компании куриц-наседок, ее ударили из-за спины чем-то тяжелым. — Вор! — закричал юный голос и Гермиона приложила ладонь к пульсирующей голове, пальцы нащупали нечто горячее — ей рассекли голову, боль прошлась по телу судорогой. — Нет, я… — ее затошнило, голова нещадно пульсировала. «Останови кровь!» Гермиона нащупала палочку во внутреннем кармане джинсовой куртки и хотела залечить рану, но ее резко схватили за волосы и перевернули на спину, не дав совершить задуманное. Она чувствовала, как волосы и шея стремительно намокают от горячей жидкости. Тут же по ребрам прилетело настолько сильно, что и так ослабленная от недоедания и похмелья девушка еле могла сделать вдох. Еще один удар острым сапогом, подметила она, теряя ориентацию, — и еще один по голове… прямо по ране, — глаза закатились. Последнее, о чем подумала Грейнджер, что Гарри сойдет с ума от беспокойства.***
Гермиона приходила в себя медленно. Она ощутила, как теплые пальцы надавили ей на подбородок, заставляя рот приоткрыться, и как сладковатое зелье — на вкус «заживления» — вливается спасительной прохладой в сухое горло. — Гарри, я… прости… — Гермиона открыла глаза и тут же закрыла их из-за яркого освещения. Положив пальцы на веки, она с силой потерла их и попыталась снова. Перед ней сидел совсем не Гарри и даже не Рон. На нее смотрел ее худший кошмар: молодой человек, Том Реддл из медальона довольно улыбался и массировал ее горло. — Доброе утро, мисс Грейнджер.