Созвездие смерти I Часть

Глава 4. «Лебедь и Лира»

«Человек привязан к внешнему, потому что ему не на что опереться внутри».

Следующее ее пробуждение было уже под вечер. Сладко потянувшись Гермиона повернула голову и тут же вскрикнула от неожиданности. Не так она представляла собственный вечер. Напротив ее кровати в кресле сидел Том Реддл и смотрел на нее не моргая, как манекен. Теплые блики от свечей освещали его лицо, серые глаза пылали добродушием и некой ленцой. Поза в кресле была расслабленной, будто он пытался показать Гермионе, а, может, это была его привычная поза, что чувствует себя в ее компании он просто прекрасно, чего нельзя было сказать о самой девушке. Страх вернулся, будто не пропадал, спрятавшись в уголках души на время. Горло сразу запершило, а в груди до сих пор ощущалось наглое прикосновение к ее живому сердцу. Психосоматика, — попыталась дать объяснение Гермиона данному ощущению, но она знала, что темная магия, тем более такая сложная, оставляет на теле следы. Чужеродная грязь остаточной темной магии будто с удовольствием расположилась в ней, как пленка нефти на чистой воде; покрыла собой, как кокон, заползая в ее кровеносные сосуды и пустив там свои ядовитые когти в прямом смысле. Маленький кусочек магии Темного Лорда жил в ней, поедая изнутри ее спокойствие и силы, как пресловутая Naegleria fowler поедает здоровые клетки мозга. Она читала, что тела́́́́́ нужно обязательно очищать зельями после таких заклятий, потому что если нет — ее магию медленно сожрут; ведь такие темные проклятия создавались для умерщвления и влияли всегда негативно на состояние волшебника, подвергнувшегося такой пытке. Гермиона всегда была бесстрашной, готовой броситься в бой в любое время суток; храбрости и упрямства у нее было не отнять, но… Сейчас же она боялась его, как маленькая девочка боится ужасного Носферату, случайно в детстве переключив канал телевизора с детской передачи на этот фильм, как Рон с арахнофобией боится пауков, как человек может бояться своего боггарта, в принципе. Том Реддл напоминал смерть, блистая, как одинокая падающая звезда в черном небе. Если бы Гермиону спросили, как выглядит жнец, пожирающий души, в обличье человека — девушка, не раздумывая, указала на Реддла. Это проскальзывало в его чертах: что-то темное, страшное, потустороннее, ведь его душу — буквально — снова запихнули в созданное ритуалом тело. Он был красив, как Бог, как нечто неподдающееся описанию, но веяло от него почему-то мертвечиной и затхлостью подвалов. Гермиона была уверена, стоит ей наклониться и сделать вдох напротив его бледной шеи, она задохнётся от аромата железа и опаленной плоти тех людей, бедных маглов, благодаря которым он теперь сидел перед ней. Люди, чью плоть и кровь он нагло украл для своего нового тела. Его молчаливость заставляла ее нервничать сильнее. Ей так хотелось закутаться в одеяло и тихонько разрыдаться, утопая в жалости к самой себе. Утонуть в персональной топи из слез и всхлипываний. Гарри… Рон… и даже… всё кончено. И вовсе она не умная, — она самая настоящая тупица, раз сотворила такую глупость, выпустив самый страшный грех из шкатулки Пандоры. Девушка прикусила язык, чтобы не расплакаться при нем, ей было плохо, ужасно больно, будто в ее душе что-то грызется, пытаясь вырваться наружу, но она сдавила ногтями мягкость ладони, чтобы немного отвлечься. Из-за него, нет, из-за Гермионы, они проиграли. Лучше бы она никогда не находила те книги и не читала их, чтобы умный крестраж смог узнать методы для возвращения. Но кто же знал?.. — Что ты… вы тут делаете? — зашипела девушка, решив обращаться более уважительно, хотя он достоин этого не был, и тут же замерла. — Как вы посмели вырубить меня моей же палочкой? Вы… вы можете уйти? Я хочу побыть одна. — Ты такая спокойная, когда спишь, — он перебил ее, откидывая кудри с лица. — А когда просыпаешься, то сразу бросаешься в бой. Все гриффиндорцы такие чудны́́́́́е? — он усмехнулся, когда она приоткрыла рот от возмущения и нахмурила брови, борясь со страхом, но продолжала молчать. — Зови меня Том, и я здесь, чтобы с тобой поговорить. Знаешь, я так долго ни с кем не общался, а потом появилась ты, — он улыбнулся, — наша встреча была судьбоносной. Ты так не думаешь, милая? Мне нравится с тобой беседовать. — Эмм, — Гермиона растерялась. — Реддл, объяснись. Есть же иные причины, почему ты здесь, помимо праздных разговоров? Она знала, что Реддлу собеседник был абсолютно не нужен. Этот нарцисс мог, казалось, всю жизнь провести с самим собой и ему не станет скучно. — Называй меня Том, — он надавил, брови сошлись на переносице, — и знаешь, — задумчиво посмотрел на нее, — девушки в мое время так вызывающе себя не вели. Ее бросило в пот, внутренние органы сдавило в тиски спазмом: что-то очень темное и опасное блеснуло в его взгляде, заставив мурашки пробежать по оголенной коже. Гермионе не хватало воздуха. Страх перевесил чашу ее внутренней реальности. Она — натурально — почувствовала эфемерное острое лезвие под ребрами, — так он на нее смотрел, словно хотел разрезать ее тело на кровавые полосы и сожрать на ужин под соусом Бешамель под крики и смех своих Пожирателей. Какой страх за Гарри и Рона? Она думала, что умрет от испуга прямо сейчас, в эту же секунду, но рот действовал в раздрае с ее страхом. — Я думаю, — «Сумасшедшая, тупая идиотка, замолчи!», — что в твое время также некрасиво было сидеть около кровати спящей девушки, — процедила она, чувствуя, как по спине скатился пот, — Том, — и нагло прищурилась. «Я покойница. Я умру». — Но сейчас уже другое время, — он фальшиво улыбнулся, будто не было сейчас этой вспышки тьмы, и опустил взгляд. Отпустило. — Видишь, как нам повезло, Гермиона. Она не могла понять его: то он выглядел, как обаятельный мальчишка, чуть старше нее, которому хотелось доверять, и в миг превращался в темное существо, на которое было страшно смотреть. Такая разница пугала, благоговение и страх — два столпа на котором он держал в узде своих юных Пожирателей в ранние годы становления. Вот какая сила молодого Темного Лорда? На что он вообще способен? Но самое главное: она не могла понять собственных эмоций, все ее существо и язык тела будто подстраивались под него, как жидкость под сосуд. Это природный магнетизм или какие-то чары очарования? Страх перед более сильным? Так чувствуют себя животные? Гермиона никогда не ощущала такого пароксизма; раболепие всегда являлось для нее слабостью, и она презирала Пожирателей за их абсолютную преданность этому мерзкому, жалкому уроду, которого не любили ни в детстве, ни в юности, который крушил чужие судьбы, потому что у самого ничего за спиной не было. «Лживая падаль, — подумала она, — таких нужно оградить от общества». Его лицо поменялось, будто он понял, о чем Грейнджер думала, и превратилось в маску без эмоций. Значит, кольнула в цель. Неужели маленького Тома обижали в детском доме? Неужели раздутое эго не смогло вынести того, что он на фоне других слизеринцев значился лишь маленьким сироткой? Неужели его вранье кто-то раскусил? Этот его напускной шарм, который должен был притупить ее восприятие и заставить улыбаться в ответ, как работало с остальными, — в топку. Лучше бы его придушили сразу, как только разрезали пуповину, соединяющую его с Меропой, и отдали на съедение псам — мир получил бы гораздо больше пользы. Будь у Гермионы возможность, она, не раздумывая, пожертвовала собой для мирского блага, но вернулась назад во времени только ради того, чтобы умертвить собственными руками младенца-Реддла. Лицо его превратилось в пустые глазницы на белом фоне. Больно, да, больно? Откуда ты знаешь, что такое боль?! Сдохни. Ненавижу тебя. Ненавижу тебя! Ненавижу! Она моргнула и будто ощутила легкое прикосновение к голове, ярость прошла, будто ее и не было, осталось лишь расслабление. Гермиона только сейчас обратила внимание на его занятые пальцы, аккуратно переворачивающие страницу знакомой стопки пергамента. Реддл все это время сидел в кресле и читал ее работу, ту самую, которую она начала еще на шестом курсе и дописала на коленках в бегах. Интересно, давно он тут сидел? Ей казалось, что он даже не уходил. — Твои мысли абсолютно меня не волнуют, — процедил Реддл, но она знала — попала в цель. — Эмм, хорошо, Том, — она решила не злить его еще больше. — Где ты это достал? — она кивнула на рукопись на его коленях, решив сменить тему, — видимо, лимит его развернутых ответов был использован ею в первое пробуждение, хотя он сам сказал, что ему нравится с ней общаться; интересно — почему? — Из твоей сумочки, Гермиона. Ешь. Тут же перед ней появился поднос с едой и соком. В животе у нее предательски заурчало, девушка так давно не ела нормальную еду, что слюна сразу затопила рот. Голод крутился в теле ее постоянным спутником. От нервов она не хотела и перестала нормально есть еще на Гриммо, и по ночам ее желудок скручивался в трубочку и посылал разряды боли по всему телу. От магловских обезболивающих было еще невыносимее: они разъедали внутренние стенки желудка и становилось только хуже, а волшебные зелья имели лишь кратковременный эффект. Она не понимала, как в такой нервирующей обстановке, когда их жизнь на волоске, можно набивать рот едой, как делал Рон, когда Кикимер приносил им блюда на обед. В палатке они не могли нормально готовить, и ели, что придется, а называться поваром Гермиона не желала, — готовка была явно не ее стихией. Итак, судя по ее запястьям и косточкам на бедрах, она поняла, что потеряла в весе не один фунт, и сейчас весы покажут явно цифру далекую от ста десяти, которая у нее была в конце шестого курса. Она неловко взяла в руки непривычные столовые приборы, — в палатке они ели руками — но ее пальцы так дрожали от внимательного, пробирающего взгляда Реддла, что она никак не могла сосредоточиться на еде. Столовое серебро выскальзывало из рук с непривычки. — Ты можешь уйти? — решилась Гермиона со звоном уронив вилку с ножом на тарелку; это просто невыносимо, весь его вид нервировал не хуже дементора. — Нет, — просто ответил Реддл и улыбнулся, — Гермиона закипела. Ее нервы были на пределе. Казалось, что еще чуть-чуть и она бросится на него, дабы стереть эту мерзкую улыбку с его лица. Отвратительно красивого лица, которое хотелось расцарапать ногтями в кровь, вывалить на него всю боль, задушить его слезами, убить его своим отчаянием и кричать на ухо, какое он зло с элегантной улыбкой. Гермиона держалась на волоске от нервного срыва, и этот ублюдок только сильнее распалял ее своими сухими ответами, странными взглядами и своим присутствием. — Тогда я не буду есть! — Она в непослушании сложила руки на груди и уставилась в стену напротив кровати, вот только взгляд ее выдавал: яростный, ненавидящий его. — Говори, что хотел, и уходи. Я поем позже. — Гермиона, что случилось? — спросил он и сделал к ней маленький шаг. Реддл улыбнулся и склонил голову в бок так, что пара кудрей упала ему на лицо. — Я хочу, чтобы ты вышел из комнаты и оставил меня в покое, — она сжала кулаки и говорила медленно, лишь бы не закричать в истерике на него и кинуть чем-нибудь в лицо; она никогда не чувствовала такого коктейля из ярости, страха и обиды. — Тебе не нравится моя компания? — он тяжело вздохнул, будто бы его расстроили ее слова, но лукавая улыбка, которую Гермиона видела краем глаза, все портила, — девушка знала, что он наслаждался ее негативными эмоциями, как энергетический вампир. Грейнджер промолчала и упрямо смотрела в стену, решив, что лучшая стратегия — игнорирование. — Ты будешь есть, Гермиона, — он аккуратно положил рукопись на подлокотник кресла и поднялся. — Я не люблю повторять дважды. Подойдя ближе, он сел на край кровати и посмотрел ей в глаза, — она видела, как он уставился на нее, но она упрямо рассматривала узор обоев на стене. Ее плечи дрожали от его присутствия. А пах он дикими розами и чем-то терпким. Не мертвечиной, ни кровью и по́́́́́́том, и даже не костром. Он пах так вкусно, что она жадно повела носом, как ищейка. Он пропах дымом, будто от шоколадных сигар, — поняла девушка. Как-то отцу на работе подарили такое. Это же смешно, подарить стоматологу, который не курил — сигару. И отец ее раскурил после уговоров коллег однажды вечером, кашляя так, будто выплюнет легкие на ковер; Гермиона, правда, переживала за отца, но сладкий запах дыма и шоколада почему-то вонзился в ее ноздри навсегда. Такой вкусный аромат не подходил такому чудовищу. — Давай, я зна́́́́́́ю, что ты это любишь, — он окинул взглядом широкую тарелку с ароматным ужином. — Разве родители не говорили тебе, что необходимо питаться, чтобы выжить? Мне нужно, чтобы ты была здоровой. На тарелке действительно лежали кусочки ее любимой утки с яблоками и картофельное пюре с овощным салатом и апельсиновым соком. — Залез мне в мысли? Отличная работа, Реддл, — она нахмурилась, стараясь не дергаться, его близость очень пугала, как и ее любимая, такая родная палочка в его грязных руках. — Почему я нужна тебе здоровой? Губы дрогнули в ухмылке, он направил палочку на нее и тихо прошептал: — Ешь, — взгляд ожесточился, а вопросы были проигнорированы. — Не буду, — она моргнула, медленно отодвигаясь, — вдруг еда отравлена. Они играли в молчанку, и Гермиона знала, кто из них проиграет в этой дурацкой игре. — Империо, — тихий шепот напоминал колыбельную матери. Глаза Гермионы затуманились из-за непростительного. Лицо ее тотчас поменяло выражение. Она будучи послушной марионеткой сидела перед ним, приоткрыв рот. В голове была блаженная пустота, такая желанная, необходимая пустошь, в которой можно было остаться навсегда. Что произошло? Что с ней? Да и какая разница… Так хорошо, так спокойно, будто кот с мягкими лапками пригрелся на груди, распушив хвост; как ночь перед Рождеством с ароматом какао и е́ли — тепло и уютно. Гермиона дрейфовала в теплой молочной ванне, купалась в блаженстве тишины и расслабления. Она не понимала, где находится, лишь ощущала приятные пальцы на подбородке, поворачивающие ее лицо в сторону, легкие прикосновения. Хотелось улыбнуться и ластиться к этой теплой руке еще и еще. — Вернись ко мне, посмотри на меня, — тихий урчащий шепот разбил тишину ее разума, — но не смей двигаться. Глаза девушки снова увидели свет и окружение комнаты, но она со всей ясностью разума понимала, что не может сделать ничего, кроме, как открыть глаза и взглянуть на своего мучителя. Щеку очертила слеза обиды, которую она не могла стереть, лишь чувствовать абсолютную власть другого человека над ней. Это пугало. Её мерзкая беспомощность от непростительного заклятия отбивала бешеным пульсом. Он мог приказать ей сделать, что угодно… «… о чем бы ее еще попросить: выпрыгнуть из окна или утопиться?» Слова Грюма на далеком четвертом курсе отозвались болью в затылочной части головы. Ей было страшно, что вот-вот сейчас она умрет. И Гарри останется один. Совсем один. Нет. Так нельзя. Они же поклялись не оставлять друг друга. Паника будто сошла на нет, как отлив на каменистом пляже. — Ты понимаешь, что я сделал с тобой? — Том наклонился к ее уху и сделал глубокий вдох, будто наслаждался ароматом ее волос. — Да, — непроизвольно, ей хотелось упрямо молчать, но Империус держал над ней верх. — Правильно будет: да, мой Лорд, — усмехнулся, а ей захотелось разрыдаться. — Повтори это правильно, — дыхание на ее шее сбоило. — Давай, скажи это с улыбкой. Ее глаза блестели от скопившихся слез, а щеки напоминали по цвету мел. Она дрожала изнутри, но ее тело было абсолютно спокойным, расслабленным, потому что она его не контролировала. — Да, мой Лорд, — она улыбнулась, потому что он ей приказал. Реддл улыбнулся шире в ответ, обнажая зубы; ноздри его затрепетали от частого дыхания, и мужчина нервно облизал губы, радуясь так явно, но словно искусственно. Притворство, гребаное притворство, — поняла Гермиона. Он играл роль, и сейчас Реддл был учителем, довольный, будто бы заставивший своего ученика решить сложную загадку. Его дыхание на секунду замедлилось на ее щеке, а затем стало глубже. Громкое сердцебиение отчетливо слышалось Гермионе, она дышала в такт ритмичным ударам, словно слышала музыку племён, сокрытых в джунглях, и понимала, что сердце Реддла бьется слишком быстро. — Открой рот, — его зрачки расширились, когда она раскрыла губы, и он увидел влажность языка. Палец медленно очертил мягкость девичьего рта, и Реддл, как завороженный, смотрел на ее бледное заплаканное лицо. Сморгнув, он отвел взгляд и взял пальцами кусочек утиного мяса, поднеся к ее раскрытому рту. — Ешь, — она с отвращением вобрала в рот его пальцы с едой; ее глаза расширились от удовольствия из-за яркого вкуса мяса даже под заклинанием. Медленно, надавил подушечкой ей на язык, когда она все прожевала и проглотила. Он повторял свои действия, снова и снова, пока тарелка не опустела. Улыбнувшись, он взял стакан с соком и прислонил его к чужим губам. — Пей, — и Гермиона послушалась, ощущая по вкусу, что в соке была успокаивающая настойка, чтобы убрать следы темной магии с ее тела. — Ты наелась? — он пробежался взглядом по ее выпирающим ключицам. — Да, мой Лорд. Он наклонился к ней еще ближе, проходясь острым взглядом по ее лицу, и поднес масляные пальцы к ее губам. — Вычисти их. Гермиона боролась с тошнотой, открыв рот и послушно вбирая его подушечки пальцев в горячую полость. Она хотела укусить его, но зубы и язык не слушались, покорно обслуживая Реддла. Языком гриффиндорка прошлась по ногтю указательного пальца, затем среднего, напрягла губы и слизала весь вкус еды, покрывая слюной руку Реддла. Взяла его за запястье и вобрала в рот большой палец, втягивая щеки и выпустила, лизнув напоследок еще раз. — Умница, — он тяжело дышал и схватил ее за подбородок, наклоняясь ближе. — Отлично справилась, — она так его боялась в этот момент, — такая хорошая Гермиона, — похлопал ее по щеке, размазывая ее же слюну по коже, а затем поднес пальцы к своему рту и слизал остатки ее вкуса. — Сладкая, как во сне. И снова взмахнув палочкой, Реддл оборонительно сжал ее запястья. Гермиона пришла в себя из морока и сразу же дернулась от него, в ужасе смотря на его довольное лицо. Слезы градом полились по щекам, а тело дрожало так сильно, будто она провела ночь на морозе. Если бы можно было убить силой мысли, — то Реддла разорвало бы на куски. — В шкафу висит одежда. Ванная комната слева полностью в твоем распоряжении. Будь готова через два часа. Он поднялся с ее кровати и пригладил мантию, будто она помялась. — Куда… куда мы пойдем? — всхлипнула Гермиона, прижимаясь лицом к коленям. — Зачем? Ей было невыносимо больно и обидно, что он сделал с ней с помощью заклятия. Это было так по-слизерински подло и мерзко, что в ее рту были его… Мерлин… — Узнаешь, — он направился на выход из комнаты, — и говорю сразу, я ненавижу ждать. Не испытывай мое терпение и не заставляй использовать на тебе сегодня другое непростительное, Гермиона. Дверь с грохотом закрылась. Гермиона дала волю слезам. Она просидела так, скрючившись и утешая себя несколько долгих минут, пока слезы не перестали литься тяжелыми каплями по ее щекам. Эмоциональная боль длится двенадцать минут? Гермионе казалось, что она с ней на протяжении суток, стоило ей увидеть Реддла в лицо и понять, что она натворила. Она всхлипнула и вытерла влажное лицо, поднимаясь с кровати. В носу до сих пор стоял запах Темного Лорда — резкий и душный; непроницаемость ее мнимой защиты была разрушена полностью, безвозвратно. Дурацкое первое впечатление о нем, когда она подумала, что он не такой ненормальный, как его последняя версия, испарилось вместе с его первым непростительным в ее сторону. Хотелось выблевать все, что он ей скормил, вместе с кишками, но то зелье было необходимо ее организму, к сожалению. Она поморщилась и убрала пальцы ото рта — желание нажать на корень языка было неимоверным. Ванная комната манила. Искрящаяся чистота заставила девушку на секунду забыть о собственной истерике и подойти к зеркалу и раковине. Она обратила внимание, что здесь есть все абсолютно новые банные принадлежности, и Гермиона с остервенением начала чистить зубы, до самой крови, чтобы смыть с себя вкус чужой плоти, которая царапала ее рецепторы на языке. Она нужна Реддлу здоровой? Зачем? Зачем она ему, грязнокровка, подруга Поттера и нежелательное лицо? Гребаный Реддл. «Ненавижу-ненавижу-ненавижу» Чудовища Эдгара Алана По были не такими страшными, как его душонка. Она молча проклинала его и, стоя перед огромным зеркалом в ванной, поклялась сама себе, что убьет его. Найдет способ, но убьет рано или поздно. Отомстит за все страдания Гарри и за все свои, а она была уверена, что впереди ее поджидала разинутая пасть адской расщелины. Сделает, что угодно, но никогда не встанет на его сторону. Сплюнув кровь с пеной в белоснежную раковину, она посмотрела на лопнувшие капилляры глаз, на свою серую кожу, как крылья засушенной бабочки, и скривилась, внешность всегда заботила ее в последнюю очередь, но даже сейчас Гермиона ужаснулась от того, какой истощенной она выглядела. Больной и потерянной. Быстро ополоснув тело и помыв голову, она надела мягкий халат, который появился в ванной вместе с подогретыми полотенцами, и прошла к шкафу, резко открывая дверцы. Грейнджер поморщилась, весь гардероб состоял из платьев, никаких джинсов или брюк. Платья, юбки и блузы с черными мантиями. Обувь также вся была на высоком каблуке, и девушка вообще поникла. Ее ограничили даже в выборе одежды. Быстро выбрав из всего разнообразия черное платье с длинным рукавом, но открытыми плечами и надев закрытые туфли на толстом каблуке, Гермиона накинула сверху короткую мантию и связала все еще влажные волосы в пучок. Повернувшись к зеркалу, окинула себя взглядом и немного не узнала: черный цвет она никогда не любила, предпочитая более светлые тона, но даже в этой обычной черной одежде она выглядела хорошо, лучше, чем она могла представить. На столике стояла косметика и духи, но Гермиона к ним не притронулась, зачем ей краситься, если в душе у нее гадко и мокро, для чего? Это все равно не поможет ей отвлечься. Дверь распахнулась, Том Реддл стоял в проеме, но внутрь не входил: — Идем, — бросил он и сделал шаг назад, дожидаясь, когда она подойдет к нему. Они медленно шли из-за Гермионы, которая двигалась довольно неловко из-за высоких каблуков. Нога постоянно соскальзывала. Не выдержав этого, Реддл направил на нее палочку и наложил невербальное заклинание. Гермиона сразу почувствовала, что ее ноги будто снова в удобных привычных кедах, и она не могла не спросить: — Что это за заклинание? — Заклинание ножной подушки, раньше в Хогвартсе преподавали домоводство, мы учили много полезных для жизни заклинаний, — пояснил он и остановился около кованных ворот на улице, подавая ей руку: — Я могу научить тебя. Она поджала губы и посмотрела на него с ненавистью, не хватаясь ни за его рукав, ни за чистую кожу протянутой вверх ладони, а наоборот — сделала шаг назад к дому, не собираясь ему никоим образом помогать и идти навстречу. Реддл качнул головой и приблизился к ней со скоростью змеи, хватая за руку и тем самым чуть ли не кроша кисть в захвате сильных пальцев. Она вскрикнула от боли и попыталась вырваться, упираясь каблуком в мягкую землю, но он потащил ее на границу аппарации, как брыкающуюся дикарку, так легко, словно она ничего не весила. Гермиона напрягала все свои негативные мысли про него, пытаясь применить против Реддла магию, любое заклинание, но тщетно, — ее запасы были исчерпаны полностью из-за стресса. Они пропали в треске аппарации, на земле остались лишь следы от каблуков.