За что только не критиковали «Последнюю битву» Льюиса! Тут и обвинения в расизме (южный темнокожий народ калорменцев — слуги
дьявола Таша), и обвинения в сексизме (Сьюзен «больше не друг Нарнии», потому что полюбила чулки, помаду и приглашения), и пропаганда инфантилизма (взрослость как «самый глупый возраст», стремление к взрослости — причина «падения» Сьюзен)… Но, при всей моей нелюбви к Льюису, обвинения в расизме в его адрес несправедливы, среди калорменцев и в «Последней битве», и в других его произведениях есть положительные персонажи, за склонность к эскапизму мне трудно его осуждать (особенно в контексте эпохи, в которую он сформировался как личность ещё до своего обращения в христианство), а сексизм автора как явление довольно банален и блекнет на фоне совсем другого недостатка, который критики творчества Льюиса (даже атеисты) замечают, по-моему, редко.
Напомню сюжет «Последней битвы» вкратце. Коварный Обезьян, найдя шкуру мертвого льва, надевает её на своего глупого подручного, Осла, выдавая его за Аслана, Бога «Хроник Нарнии». Обезьян — агент соседнего государства Калормен, где поклоняются местному аналогу сатаны по имени Таш (в русском переводе его почему-то именуют
богиней Таш, что в корне не верно), и с помощью ручного лже-Аслана Обезьян и
его куратор тархан (калорменский аристократ) Ришда объявляют Таша и Аслана единым богом
Высшим Существом, Отцом Порока по имени «Ташлан». Используя Осла-"Ташлана», Обезьян и Ришда убеждают нарнийцев покориться калорменцам на том основании, что этого хочет их Бог, Аслан. Как нетрудно догадаться, перед нами льюисовская вариация на тему истории Антихриста (Осел в роли «зверя», Обезьян в роли «лжепророка») — пусть даже самозванец-Осел у Льюиса отнюдь не злодей, а дурачок с «благими намерениями». Заканчивается дело нарнийским Концом Света и отделением агнцев от козлищ.
Самое примечательное в «Последней битве» — то, с какой безропотностью нарнийцы покоряются калорменцам. Отметим заранее: военный фактор тут играет второстепенную роль. Да, десантом с моря калорменцы захватывают столицу Нарнии, Кэр-Паравэл, и разбивают отряд кентавра Рунвита, собранный для сопротивления захватчикам. Но Нарнии у Льюиса не впервой переживать оккупацию чужеземными владыками, будь то Джадис, Белая Колдунья («Лев, Колдунья и Платяной Шкаф») или люди-тельмаринцы («Принц Каспиан»), и всякий раз нарнийцы выживали и (пусть и с помощью Аслана) сбрасывали гнет. Случалось Нарнии обороняться, причем успешно, и от тех же калорменцев («Конь и его мальчик»). Нарнийцы у Льюиса — не волковские жевуны, готовые подчиниться, «отчаянно зарыдав», Урфину Джюсу просто потому, что он сильней[1]. Но деятельность «Ташлана» совершенно деморализует их, ведя одних к подчинению калорменцам, а других — к разочарованию в настоящем Аслане и поведению по принципу «гномы за гномов», с игнорированием интересов остальных жителей Нарнии.
Более того, ключевой интригой произведения оказывается не противостояние Калормена с Нарнией — тут никакой интриги нет. Как говорит король Нарнии Тириан после известия о падения Кэр-Паравэла и гибели Рунвита:
«Шеф, усё пропало» «Нарнии больше нет», хотя, казалось бы, можно отступить вглубь страны, собрать вокруг себя свободных нарнийцев и попытаться если не победить, то, хотя бы, умереть с достоинством[2]. Интрига вращается вокруг загадки
«Что у меня в кармане» что находится в хлеву, где, по словам Обезьяна и Ришды, обитает «Ташлан» (в итоге там появляются Таш и Аслан, и именно их противостояние определяет исход книги), даже единственная сколько-то серьезная битва разворачивается вокруг хлева. В этом ключе любопытно сравнить Льюиса с его другом и (во многом) единомышленником Толкином, тоже христианином (хотя Толкин был католиком, а Льюис — англиканином)
, чьи литературные мотивы Льюис вдобавок в ряде случаев неприкрыто копипастил.
У Толкина для героев из числа нолдор-изгнанников (особенно — Феанора и феанорингов), их человеческих союзников (лучший пример — Турин Турамбар с его отношением к Валар и готовностью бороться независимо от их позиции[3]), поздних нуменорцев из Людей Короля авторитет высших сил не является безусловным. Валар с самого начала предупреждают нолдор о своем отношении к затеянному ими походу в Средиземье, но большинство из них не поворачивают назад даже после Проклятия Мандоса; секрет бессмертия ищут не только в Нуменоре, но и в позднем Гондоре. Келебримбор обманывается прекрасной личиной Саурона, выдающего себя за посланника Валар (коллизия «Последней Битвы» в чистом виде, но куда более талантливо поданная[4]), но, осознав истинные намерения «Аннатара», сразу порывает с ним. Тут сразу стоит отметить ключевое (на мой взгляд) различие между Толкином и Льюисом.
И Толкин, и Льюис, будучи христианами, активно использовали для создания своих вымышленных миров многочисленные мотивы и персонажей языческой мифологии. Но один мотив — хюбриса, вызова высшим силам — очевидно привлекал, как ни странно, католика Толкина, активно его использовавшего для создания образа героев пусть и неоднозначных, но сыгравших важную, в том числе положительную, роль в истории Средиземья (Феанор, старшие феаноринги, Турин Турамбар)[5]. Отчасти мотив хюбриса есть даже в истории Эарендиля, бросившего вызов приговору Мандоса и ярости Оссэ, топившего суда эльфов, плывущие на Дальний Запад. Даже Ар-Фаразон, обративший нуменорцев к почитанию Моргота, предстает не как тривиальный злодей-тиран, а как падший во зло герой, если вспомнить его роль в первой победе над Сауроном.
Не случайно у Толкина упоминается, что Валар, управляющие Ардой от имени Эру, небезгрешны и способны как минимум ошибаться. У Льюиса, напротив, Нарнией управляет непогрешимый Аслан, соответствующий с точки зрения автора, надо думать, Богу-Сыну также, как его отец, Император-за-Морем, соответствует Богу-Отцу. Для представителей толкиновского «Запада» возможно несогласие и даже неповиновение по отношению к Валар и их представителям, поскольку как минимум в теории они могут быть неправы[6]. Для обитателей льюисовской Нарнии, за вычетом очевидных злодеев вроде слуг Джадис, несогласие и неповиновение по отношению к Аслану (если признавать его существование, а не отрицать, как в случае «гномов за гномов») невозможно, ведь Аслан как Бог всеблаг, и хюбрис по отношению к нему (если принимать авторское мировоззрение) не может быть ничем, кроме дьявольской гордыни.
Саурон и Мелькор предстают у Толкина гораздо более умелыми искусителями, чем Обезьян у Льюиса, но в качестве успешных манипуляторов они выступают или когда манипулируют желаниями своих жертв (подстрекательство нолдор к бунту против Валар, создание Колец Власти, соблазнение нуменорцев обещанием бессмертия), или когда продвигают собственный культ (Моргот в Хильдориэне, Саурон в Нуменоре). Попытка Саурона манипулировать нолдор Эрегиона через их религиозные взгляды (единственная полноценная попытка такого рода со стороны «сил тьмы»), выдавая себя за посланника Валар, как уже упоминалось, провалилась, как только он, создав Кольцо Всевластия, дал им понять, что намеревается стать для них не другом и советчиком, а тираном.
У Льюиса, напротив, появление «Ташлана» в «Последней битве» совершенно дезориентирует нарнийцев. Когда король Тириан убивает калорменца (пусть и безоружного, но, в любом случае, иностранного захватчика, истязающего подданного Нарнии), жестоко стегавшего кнутом разумного коня, он, выяснив, что случившееся якобы происходит по приказу Аслана, он решает сдаться, сочтя себя преступником:
«— И потом, — добавил король, — конь сказал, что это делалось по приказу Аслана. Крыса говорила то же самое. Все они говорят, что Аслан здесь. А что, если это действительно правда? <…> Он не ручной лев. Что мы знаем о том, что он должен делать? Мы, двое убийц. Алмаз, я вернусь назад. Я отдамся в руки тархистанцев, и отдам свой меч, и попрошу их отвести меня к Аслану. Пусть он судит меня <…> Ты думаешь, меня заботит, что Аслан осудит меня на смерть? — ответил король. — Это ерунда. Лучше умереть, чем жить в страхе, что Аслан пришел и оказался не похож на того Аслана, в которого мы верили и к которому стремились. Представь себе, что солнце взошло однажды и оказалось черным».
В контексте сравнения Льюиса и Толкина забавно было бы представить на месте Тириана и его друга, единорога Алмаза, даже не людей современной секулярной цивилизации, а кого-нибудь из толкиновских нолдор.
В конце концов, если у Льюиса в Нарнию могут попасть люди с Земли, то почему туда же не могут попасть герои Толкина, которого он копипастил? Что бы он подумав, попав в Нарнию? Скорее всего, что Аслан — один из местных Валар, поставленных Эру над этим миром. Валар, в представлении нолдор, вполне способны отдавать несправедливые приказы[7], а значит сопротивление им в таком случае оправдано. Нетрудно понять, что будь на месте Тириана и Алмаза, скажем, Маэдрос и Маглор, карьера Обезьяна и Ришды могла бы закончиться, вместе с учрежденным ими культом «Ташлана» гораздо быстрее и без deus ex machina.
Поведение Тириана откровенно безумно. Казалось бы, если он действительно верит, что Аслан добр, он не должен поверить, что тот способен такие приказы — а если Аслан способен отдавать такие приказы, то он зол и с ним нужно бороться, ведь у него есть обязанности перед своими подданными. Более того, он не только сдается калорменцам, но и ухитряется зафэйлить дискуссию с Обезьяном, осыпая его бессмысленными оскорблениями
(» — Обезьян, — закричал он страшным голосом, — ты лжешь. Ты лжешь отвратительно. Ты лжешь, как тархистанец. Ты лжешь, как обезьяна») вместо того, чтобы говорить по существу, и прежде, чем он успевает сказать что-то конкретное, калорменцы затыкают его силой
(«Но до того как Тириан успел сказать еще хоть слово, два тархистанца сильно ударили его по лицу, а третий, стоявший сзади, ударил его ногой»).
Но в том-то и ужас, что, с точки зрения религиозной картины мира, в рамках которой именно Бог является источником морали, Тириан поступает абсолютно правильно, ведь в центре мира в подобной оптике находится Бог, и если это Бог, то приходится, как в истории Иова, принять принцип «жираф большой, ему видней» и исходить из того, что он, принимая какое-то решение (даже кажущееся бессмысленным и жестоким), в любом случае делает как лучше. А если допустить, что он зол, то жизнь в подобной системе взглядов, принятой последовательно, не имеет смысла. В такой оптике Тириан действительно прав, идя сдаваться (или бесплодно "обличать" их) калорменцам вместо борьбы с ними.
Откровенно говоря, трудно удержаться от сравнения апатии и покорности судьбе нарнийцев, убедившихся, что насилие калорменцев санкционировано их Богом, с паникой, которая овладевает армией Саурона у Мораннон (всё ещё численно превосходящей гондорцев и рохиррим), когда та понимает, что их «живой бог» мертв. Но даже там среди харадрим и истерлингов нашлись готовые сражаться против людей Запада до конца. В случае нарнийцев положение спасают лишь обнаружение самозванчества «Ташлана» и прибытие
попаданцев людей с Земли. Вообще, на мой взгляд, вымышленный мир Льюиса исчерпывающе характеризует то, что в большинстве произведений «Хроник Нарнии» спасать его приходится людям из мира реального.
Нельзя не вспомнить льюисовскую попытку высмеять атеизм в образе «гномов за гномов», разуверившихся в Аслане после после того, как именем Аслана их продали в рабство[8] (надо же, какая неожиданность!), а «Ташлан» оказался подставным лицом. С учетом того, что поведение гномов выглядит в их положении, откровенно говоря, абсолютно логичным (чего стоит Бог, который даже неспособен разоблачить самозванца, выдающегося себя за него, и король, который вместо защиты страны отдался в руки врагов?), Льюис не находит ничего лучшего, чем сделать их злобными идиотами, во время битвы за хлев сражающимися и с калорменцами, и с нарнийцами, потому что они теперь «разумные эгоисты» сами за себя (старый «добрый» прием искусственного оглупления несимпатичных персонажей) — хотя в их положении было бы куда логичнее хотя бы временно объединиться с прочими нарнийцами против калорменцев[9].
Характерно, кстати, что в «Последней битве» представлены три точки зрения — что Аслан и Таш тождественны («ташланство»), что Аслана не существует (мнение «гномов за гномов») и что Аслан существует и он враг Таша (истина в рамках сеттинга Льюиса). Смелости ввести персонажей, который бы верил — или даже лучше,
знал — что Аслан существует, но после случившегося не мог бы признать его благим (как Турин Турамбар у Толкина не верил в то, что Валар хотят помочь народам Средиземья), у Льюиса не хватило, и это крайне показательно, поскольку в рамках придуманного им мира, опять же, такая позиция была бы для автора куда менее удобным «мальчиком для битья», чем атеизм «гномов за гномов» в условиях объективно наблюдаемых богов.
Вообще то, что Льюис сделал с «гномами за гномами» — модный прием апологетов религии: мол, смотрите, что происходит с людьми, когда они утрачивают веру в Бога. Типичный пример такого рода риторики, причем куда более талантливо поданной, чем у Льюиса — во многом справедливые наблюдения А. Ф. Лосева о «обратной стороне» Возрождения[10]. Характерно, что люди, использующие этот аргумент (даже когда он действительно верен), обычно даже не задумываются, нет ли некой червоточины в их моральной системе, если, как они считают, человек, утратив веру в Бога, немедленно предастся всем мыслимым порокам («если Бога нет, то
какой же я штабс-капитан всё дозволено»), то есть мораль существует ровно настолько, насколько существует Бог как её источник. Объективности ради, у Льюиса хватало ради интеллектуальной честности эту проблему хотя бы отчасти сформулировать — в разговоре Тириана с Рунвитом:
«Рунвит промолвил хмуро и печально:
— Сир, вы знаете, как долго я живу на свете и изучаю звезды, ибо мы, кентавры, живем дольше, чем люди, и даже дольше, чем твой род, единорог. За всю мою жизнь я не видел, чтобы небеса предвещали такой ужас, как в этом году. Звезды ничего не говорят о пришествии Аслана. Они не говорят ни о мире, ни о радости. Мое искусство говорит, что таких гибельных сочетаний планет не было в течение пятисот лет. Я собирался прийти и предупредить ваше величество о том, что огромное бедствие угрожает Нарнии. Но в эту ночь до меня дошел слух, будто Аслан вернулся в Нарнию. Сир, не верьте этой сказке, этого не может быть, звезды никогда не лгут, а люди и звери могут. Если бы Аслан действительно пришел в Нарнию, небо предсказало бы это. Если бы он действительно вернулся, все самые милосердные звезды собрались бы в его честь. Это все ложь.
— Ложь! — неистово вскричал король. — Какое создание в Нарнии или во всем мире осмелится лгать в таком деле? И он бессознательно положил руку на рукоять меча.
— Не знаю, государь, — сказал кентавр, — но знаю, что есть лжецы в нашем мире и нет их среди звезд.
— Интересно, — промолвил Алмаз, — разве Аслан не может прийти, хотя бы все звезды предсказывали обратное? Он не раб звезд. Он их Творец. Разве не говорится во всех преданиях, что он не ручной лев!»
Западноевропейские богословы в Средневековье и Новое Время много спорили о том, что выше — Божий разум (установленные Богом законы мироздания вроде того же движения звезд) или Божья воля. Расхожий нарнийский афоризм, согласно которому
«Аслан — не ручной лев» очевидным образом тяготеет ко второму мнению, и, по-хорошему, ко второму мнению должен тяготеть последовательный монотеизм, поскольку первое мнение грозит низведением Бога до уровня абстрактного космического закона, уклоном в пантеизм. Крайним приверженцем верховенства Божьей воли был знаменитый интеллектуал-номиналист Уильям Оккам, автор доктрины «божественной свободы». Но последовательное следование доктрине примата воли над разумом в природе Бога приводит к представлению о том, что морально вообще всё, чего хочет Бог, даже если он сам же это ранее запрещал[11]. Такая доктрина прямо тождественна культу Ташлана, проповедуемого Обезьяном у Льюиса (или культу Моргота в творчестве Толкина), суть которого исчерпывающе передают слова:
«Он не обещал, что будет добр».
Льюис, конечно, хочет убедить читателя в том, что между верой в Аслана и «ташланством» нет ничего общего, но парадокс в том, что в его собственном воображении Нарния оказывается перед лицом «ташланства» беспомощной, причем оправдывает творимое зло Обезьян тем, что:
«…Аслан сказал, что был слишком мягок с вами. Он не собирается быть таким же на этот раз. Он призовет вас к порядку. Он покажет вам как считать его ручным львом!». И сами нарнийцы это принимают. Как тут не вспомнить существующее в христианстве представление о том, что в конце времени большинство христиан (как и большинство людей в целом) будет обмануто таким же «Ташланом». Но в христианстве Антихрист хотя бы великий злодей, земной царь и лже-чудотворец, за которым стоит сам сатана — понятно, каким образом множество людей сумеет им обмануться, поверить ему. У Льюиса Обезьян и Осел — комичная пара из жулика и недотепы, стоит за которой амбициозный человеческий вельможа. Они неспособны продемонстрировать никаких чудес, даже подложных и дьявольских, причем нарнийцы знают, что далеко не всякий лев — Аслан (а тут и не лев, а переодетый осел). Конец Нарнии у Льюиса стократ более жалок и позорен, чем финал мировой истории в представлении христиан — соотносятся они примерно как трагедия и фарс.
Продолжая сравнивать льюисовскую «Последнюю битву» с аутентичными библейскими представлениями о Антихристе, нельзя не отметить, что, по мнению того же Иоанна Богослова конец света, по-видимому, начнется после того, как Антихрист физически уничтожит всех верных Богу:
«И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число» (Откр. 6:9-11).
«И дано было ему вести войну со святыми и победить их» (Откр. 13:7). У Льюиса на момент его аналога конца света положение героев носит гораздо менее безнадежный характер — по сути, настоящая борьба только начинается.
Какое-то количество верных Аслану нарнийцев — как минимум, приверженцы Тириана, с которыми он участвовал в битве за хлев — живо. Неизвестно, захвачены ли калорменцами такие связанные с Нарнией страны, как Одинокие острова и Арченланд, где тоже почитают Аслана. Казалось бы, возможности для борьбы ещё остаются: как я уже упоминал, Нарнию уже захватывали внешние завоеватели, и всякий раз их изгоняли с помощью Аслана. Я понимаю, что нижеследующее мое суждение отдает дурным психоложеством, но сдается мне, что Льюис «убил» Нарнию «за то», что образ Аслана был осквернен Обезьяном с его культом «Ташлана» — и, видимо, после такого этот мир, по его мнению, уже не имел права существовать, хотя в сеттинге Нарнии существует ряд стран, которых сам конфликт Калормена и Нарнии вообще не затрагивает (упомянуты Теревинфия, Гальма, Семь островов и Край Света). В этом плане Льюис превзошел Толкина, у которого Эру за культ Моргота в Нуменоре утопил лишь сам Нуменор.
Особенно мерзко льюисовская коллизия выглядит в свете того, что Льюис, насколько я понимаю, именно в «Последней битве» сделал калорменского бога Таша из «обычного» языческого бога сатаной и антагонистом Аслана. В книге «Конь и его мальчик» калорменский принц Рабадаш говорит о Нарнии, что та
«меньше самой малой из наших округ», а калорменская правящая династия возводит к Ташу свое происхождение. В этом Мордоре даже собственный Ородруин
(«пламенеющая гора Лагора») есть. То есть получается, что Аслан позволил в созданном им мире безнаказанно существовать гигантской (и, судя по показанному в книгах Льюиса, крайне экспансионистской) империи «сатанистов», управляемой прямыми потомками местного дьявола (и Нарния, населенная почитателями Аслана, ничего не делает для полноценной борьбы с ней, а ограничивается обороной, когда калорменцы пробуют её границы на прочность), а потом ВНЕЗАПНО дело доходит до конца света, произошедшего вследствие нападения обитателей этой империи на Нарнию. В самом деле, ну кто бы мог подумать[12]?
Калорменцы во многом напоминают толкиновских харадрим — вплоть до того, что их страна находится к югу от королевства «хороших парней» — но о харадрим нигде не сказано, что они сплошь почитатели Моргота и Саурона (хотя такие там, безусловно, должны были быть). В Третью Эпоху Харад вообще несколько веков находился в зависимости от Гондора — сомневаюсь, что всё это время там высились темные храмы. К Саурону харадрим присоединились во многом из политических соображений, из-за старой вражды с Гондором, начавшейся ещё до возвращения Саурона. Калорменцы же всю свою историю почитали Таша и жили под властью его потомков.
Отношение героев к калорменцам — тоже полное днище, и не потому, что «о ужас, Льюис сделал калорменцев темнокожими, это расизм». Вот, например, что говорит Тириан, когда Таш хватает тархана Ришду, получившего участь хуже смерти:
«Убирайся, чудовище, и тащи в свою страну законную добычу, во имя Аслана и Великого Отца Аслана, Императора Страны-за-морем». Тириана можно понять — я не христианин и не призываю любить своих врагов (хотя кто, если не Тириан, несет львиную долю ответственности за случившееся с Нарнией?), но удивительно ли с таким отношением, что калорменцы почитают Таша, а не Аслана? Вообще если не брать финал, где Аслан побеждает просто потому, что так надо автору, Таш куда более дееспособный бог, чем его соперник (что, впрочем, не делает его меньшим злодеем, как Моргота и Саурона не делают меньшими злодеями ротозейство Валар и даже их дурные поступки) — он пришел на зов даже не верящих в него Обезьяна и Ришды, в то время как Аслан никак не помешал множеству своих почитателей быть обманутыми Обезьяном:
« — На север, в сердце Нарнии, — ответил Тириан. — Она пришла жить среди нас. Они призвали ее, и она пришла.
— О-хо-хо, — закудахтал гном, потирая свои волосатые руки. — Это будет сюрприз для Обезьяна. Люди не должны вызывать демонов, пока не поймут, кого зовут».
В заключение нельзя не проанализировать «Последнюю битву» с точки зрения объяснения природы зла в ортодоксальном христианстве. Льюис, как и Толкин, в этом плане — последователь учения Августина Гиппонского, считавшего, в противовес манихеям (наделявшим злое начало самостоятельной сущностью в противовес доброму началу), что зло не обладает самостоятельной сущностью и представляет из себя не более чем ущерб в добре, недостаток в нем или его полное отсутствие как небытие. Как формулировал по этому поводу Толкин в своем стихотворении «Мифопоэйя»:
Зла не узрим мы, ибо зла истоки
не в Божьей мысли, но в недобром оке.
Зло в выборе недобром и стремленьи,
не в нотах зло, но в безголосом пеньи!
Evil it will not see, for evil lies
not in God's picture but in crooked eyes,
not in the source but in the tuneless voice
На первый взгляд, подобная картина выглядит невероятно оптимистической в сравнении с картиной мира манихеев, где зло обладает самостоятельной сущностью. Если я не ошибаюсь, сам же Августин говорил, что в манихейской картине мира его отвращает в том числе то, что в ней зло теоретически может восторжествовать над добром. Но при внимательном рассмотрении нетрудно заметить, что августинистская картина мира несравненно более пессимистична, чем манихейская. В манихейской модели у зла с самого начала хотя бы есть объективные причины, в августинистской же Бог и мир изначально благи, а мир и обитатели мира оказываются испорчены, в сущности, беспричинно. «Испортился» в христианской картине мира и величайший из ангелов (и с ним, по меньшей мере, треть остальных ангелов), и прародители человеческого рода.
Желающий возразить мне, конечно же, вспомнит про концепцию свободы воли. Даже не затрагивая вопрос о том, существует ли свобода воли — и если существует, является ли её наличие обязательным условием для разумного существа, и должна ли она работать именно так, как работает — нельзя не отметить, что это объяснение является чисто техническим и объясняет всё, не объясняя ничего. Если положить перед человеком без психических проблем, находящимся в здравом уме и осведомленным о последствиях своего решения, заряженный револьвер, вероятность того, что он выберет жизнь, мягко говоря, значительно выше, чем вероятность того, что он совершит самоубийство.
Присутствующий в творчестве Толкина мотив непрерывного возрождения зла из подобных особенностей августинизма органически вытекает — герои снова и снова совершают неправильный выбор. Но Толкин хотя бы пытается рационально объяснять предпосылки «Падения» — жаждой независимости от Валар у нолдор, жаждой бессмертия и власти над другими народами у нуменорцев. В христианском учении о конце мира приходу Антихриста предшествуют нравственный упадок человека и грандиозные катастрофы. В Нарнии же всё хорошо — перед появлением «Ташлана» нарнийцы вовсе не занимаются тем, что скопом грабят, убивают и обижают гусей (желательно разумных, для пущего злодейства). Даже «ташланство» они принимают из сугубо благих, бескорыстных намерений и в ущерб себе, взявшись бесплатно обслуживать калорменцев. Достаточно посмотреть сцену, где Обезьян уговаривает Осла стать самозванцем:
«— А ты подумай, сколько хорошего мы сможем сделать, сказал Хитр. — Ты же знаешь, что всегда можешь посоветоваться со мной. Я буду давать тебе благоразумные указания. И все будут подчиняться нам, даже сам король. Мы все исправим в Нарнии.
— А разве в ней и так не все правильно? — спросил Недотепа».
Можно ли придумать лучшую (само)пародию на августинистское учение о природе зла? Есть вся из себя такая замечательная Нарния, и вдруг в ней заводится нехороший Обезьян, решающий по злобе своей всё испортить. По уровню днища это сравнимо (а если подумать, то и превосходит) только с толкиновской «Новой Тенью» (лично я счастлив, что Толкин не стал это свое произведение дописывать — ничего хорошего бы из замысла не вышло), где в Гондоре после победы в Войне Кольца должны были завестись шайки мальчишек, играющих в орков. Само собой, Льюис спохватывается, пытается придумать случившемуся с Нарнией объяснение… и не придумывает ничего лучше тривиальной политической теории заговора:
«Ясно, что планы Обезьяна были серьезнее, чем мы думали. Без сомнения, он долгое время был в секретных сношениях с Тисроком, и, как только нашел львиную шкуру, сообщил Тисроку, что пора готовить корабли для завоевания Кэр-Паравела и всей Нарнии». Специально подчеркну, Обезьян у Льюиса — слуга тисрока (калорменского монарха), а не самого Таша (в отличие от Антихриста в христианских эсхатологических представлениях, получающего в будущем власть непосредственно от сатаны —
«и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть» (Откр. 13:2)), поскольку калорменская знать, стоящая за авантюрой Обезьяна, по-видимому, настолько погрязла в пороке по мнению Льюиса, что состоит из, о ужас, атеистов и даже в своего дьявола не верит по-настоящему, а только гнусно притворяется (как раз искренний
дьяволопоклонник ташепоклонник Эмет ухитрился попасть в «страну Аслана»):
«Благородный тархан, — сказал кот нежно, — я хотел бы знать точно, что мы оба имели в виду, говоря сегодня, что Аслан значит не более, чем Таш». «Без сомнения, о, наиболее проницательный из котов, — ответил другой, — вы поняли, что я имел в виду». «Вы имели в виду, — сказал Рыжий, — что ни тот, ни другая не существуют». «Все посвященные знают это», — сказал тархан. «Мы можем понять друг друга, — промурлыкал кот, — вы, как и я, немного устали от Обезьяна». «Глупое, грубое животное, сказал другой, — но надо его использовать. Мы должны держать все это в секрете и заставлять Обезьяна действовать по нашей воле». «Будет лучше, — сказал Рыжий, — если мы позволим некоторым из наиболее просвещенных нарнийцев быть нашими советниками, будем подбирать их одного за другим, ибо звери, которые действительно верят в Аслана, могут отвернуться от нас в любой момент. И это случится, если Обезьян —по глупости выдаст тайну. Но те, кого не заботят ни Таш, ни Аслан, кто думает о своей выгоде и наградах, которые Тисрок даст им, когда Нарния станет тархистанской провинцией, будут тверды». «Превосходнейший кот, — сказал капитан, — выбирайте очень внимательно».
Как уже упоминалось, в отличие от всех этих мерзких безбожников, которые попали в ад, ташепоклонник Эмет попал в рай, потому что был хорошим человеком. Как говорит по этому поводу сам Аслан:
«Если кто-то клянется именем Таш и сдержит клятву правды ради, это Мною он клялся, того не зная, и Я отвечу ему. Если же кто совершит жестокость именем Моим, и скажет «Аслан», он служит Таш, и Таш примет его дело». Над этой цитатой принято умиляться как над чем-то невероятно гуманистическим — даже не рефлексируя над тем, что Льюис в идее, что спасение вне церкви возможно («страна Аслана» = рай), насколько я понимаю, пошел против христианской ортодоксии.
Такой «гуманизм» порождает и другой вопрос — получается, для спасения души надо не верить в правильного Бога, а просто «творить добро»? На первый взгляд это принцип звучит прекрасно (но при последовательном применении разрушает теоцентрический характер морали), но, опять же, что значит «творить добро»? Что-то мне подсказывает, что если в Калормене вещи вроде варки провинившихся в кипящем масле заживо и человеческих жертвоприношений местному аналогу сатаны являются нормой (а жертвоприношения — и долгом), местные представления о добре и зле с высокой вероятностью значительно отличаются. Является ли добром, например, клятва верности тисроку, деспоту Калормена, происходящему по прямой линии от ужасного Таша? Обобщая — по каким критериям Эмету надо было «творить добро», по калорменским или по нарнийским? И если по нарнийским, то откуда он должен был их узнать, если нарнийцы и Аслан даже ничего не делают, чтобы изменить положение дел в Калормене?
Подытоживая, «Последняя битва» — прекрасный пример того, как автор-теист, занимаясь апологетикой, ухитрился в процессе вскрыть чуть ли не все больные места теистического мировоззрения. Мне даже становится интересно, осознавал ли это сам Льюис, когда это писал, или искренне считал, что у него получилась конфетка.
[1]
«Затем он внезапно обернулся к самим гномам. Каждый шестой в колонне нес факел, и в их мерцающем свете Тириан увидел бородатые лица гномов, глядевших на него злобно и жестоко.
— Разве Тисрок выиграл великую битву и поработил ваши земли, гномы, — спросил он, — и поэтому вы собираетесь терпеливо идти умирать в соляных копях Паграхана?
Двое солдат удивленно уставились на него, а гномы отвечали:
— По приказу Аслана, по приказу Аслана. Он продал нас, что мы можем против него,
— Пусть Тисрок попробует, — добавил один из гномов и сплюнул, — я бы хотел посмотреть, как у него получится!» («Последняя Битва»).
[2] Погибший в битве с калорменцами кентавр Рунвит как раз велит передать королю, что
«благородная смерть — это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его».
[3]
» — Валар! — воскликнул Турин. — Они бросили вас [эльфов]
на произвол судьбы, а людей презирают. Что толку глядеть за бескрайнее Море на догорающий на Западе закат? Есть лишь один Вала, с которым приходится нам иметь дело, и Вала этот — Моргот; и ежели в конечном счете не сумеем мы одолеть его, то хотя бы причиним ему вред и помешаем его замыслам» («Дети Хурина»).
[4] Поскольку если Обезьян именем Аслана с самого начала творит неприкрытое, карикатурное зло, то Саурон во Вторую Эпоху, наоборот, подлавливает нолдор Эрегиона во главе с Келебримбором на внешне благое желание исцелить раны Средиземье и сделать его прекрасным как Валинор, для чего те и создают Кольца Власти.
[5] Не случайно из людей и эльфов именно Турин и Феанор, наряду с Эарендилем, согласно Второму Пророчеству Намо, сыграют ключевую роль в Дагор Дагоррат (толкиновской «последней битве»):
«В тот день Тулкас сразится с Морготом, и по правую руку от него будет Фионвэ, а по левую — Турин Турамбар, сын Хурина, избавившийся от Судьбы Людей в конце мира; и черный меч Турина принесет Морготу смерть и окончательную гибель; и так будут отомщены дети Хурина и все люди. После этого Земля будет разрушена и переделана, и Сильмарили будут извлечены из Воздуха, Земли и Моря; ибо Эарендэль спустится и отдаст то пламя, что было дано ему на хранение. Тогда Фэанор возьмет Три Самоцвета и разобьет Камни и с помощью их огня Йаванна Кементари вновь зажжет Два Древа, и тогда воссияет великий свет».
[6] Хотя по мере «христианизации» своего сеттинга Толкин взялся в том числе за обоснование правомерности решений Валар, «Преображенные Мифы» — типичный пример.
[7]
«Трижды телери оттесняли назад народ Феанора, и много было погибших и с той, и с другой стороны; но на помощь авангарду нолдор подоспел Фингон с передовым отрядом воинства Финголфина: приблизившись к гавани, увидели они, что в разгаре сражение и убивают их родню; и ринулись в бой, не разобравшись до конца, в чем же причина ссоры; воистину, многие решили, что телери по приказу Валар попытались воспрепятствовать походу нолдор» («Сильмариллион»).
[8]
» — Все правильно, — подхватили другие гномы, — теперь мы будем соображать сами. Ни Аслана, ни королей, ни дурацких историй о других мирах. Гномы только для гномов».
[9] У не меньшего христианина Толкина нолдор, оказавшиеся в положении «гномов за гномов» после разрыва с Валар, до такого карикатурного идиотизма не доходят, а, напротив, возглавляют сопротивление народов Белерианда Морготу. Особая ирония состоит в том, что в ранних версиях Легендариума нолдор назывались «гномами».
[10] https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Losev_EstetVozr/_05.php
[11] https://cyberleninka.ru/article/n/chelovek-bog-i-svoboda-v-filosofii-uilyama-okkama?
Таким образом, добро определяется только волей Бога, но не каким-либо внутренним принципом самого поступка. Впоследствии многие оккамисты выдвигали утверждения, уже в некотором смысле содержавшиеся в тезисе самого Оккама, — о том, будто Бог может приказать кому-то ненавидеть себя (т. е. Бога), и что повиновение этому приказу было бы единственным достойным (в христианском смысле) ответом в такой ситуации. Так, к примеру, приказ Бога Аврааму вне контекста не может быть оценен иначе, как злодеяние, однако в контексте волеизъявления Бога убийство оценивается качественно совершенно иначе <…> Поскольку, утверждает Оккам, весь наш мир представлен только индивидуальными субъектами, не связанными друг с другом непосредственно никакими отношениями, а любая структура может быть мгновенно изменена в соответствии с божественной волей, мы можем утверждать вслед за Оккамом, что и этическая структура может быть подвержена таким изменениям. Тогда фундаментом этического (следовательно, и добродетельного) оказывается божественная воля <…> Сам же Бог, поскольку он является единственной моральной нормой, неподвластен морали.
[12] Хорошая статья по теме — причем, что особенно ценно, от верующего автора:
https://ficbook.net/readfic/7267575/18975588
