Атеистический анализ "Последней битвы" Клайва Льюиса

      Художественное произведение требует конфликта, а в произведении на религиозную тематику этот конфликт по вполне понятным причинам имеет тенденцию превращаться в конфликт добра со злом. И в то же время в художественном произведении, где фигурирует прямое противостояние добрых и злых сверхъестественных сил (а не с помощью proxy в лице праведных и грешных людей - тут ещё прокатит объяснение про свободу воли, которую божественное вмешательство-де нарушит), причем добрые силы по аналогии с христианским Богом наделены всемогуществом, всегда встает вопрос, почему это самое зло вообще ещё существует - во всяком случае, метафизическое, а не человеческое. Я бы назвал это проблемой теодицеи в фэнтези-литературе.       Толкин попытался разрешить эту проблему посредством того, что основное противостояние на уровне сверхъестественного разворачивается не между всемогущим Эру (Богом) и не-всемогущим Морготом, а между не-всемогущими Валар и не-всемогущим Морготом. Льюису для такого решения не хватило художественного чутья, и он сделал Аслана не Божьим регентом вроде Метатрона Манвэ, а сразу Богом, чтобы литературно посмаковать эпизоды вроде смерти Аслана на Жертвенном Столе как символического аналога жертвы Христа ("Лев, колдунья и платяной шкаф") и кочующие из одной книги нарнийского цикла в другую коллизии из серии "в Нарнии очередная катастрофа - Аслан приходит и разруливает её последствия". Льюис не то даже не задумывался над вопросом "а где Аслан был раньше, когда катастрофа непосредственно происходила?", не то полагал отговорку про Яхве никому ничего не должен "не ручного льва" хорошим ответом (собственно, этот ответ в авраамических религиях содержится ещё в истории Иова).       У Толкина частичным оправданием для пассивного поведения Валар, сплошь и рядом допускающих Мелькору-Морготу (а позднее - Саурону) установить контроль над большей частью Средиземья, выступает то, что они не-всемогущи; более того, Мелькор исходно превосходит их всех вместе взятых по силе: "Мелькору, из всех Айнур, даны были величайшие дары могущества и знания, а также и доля во всех дарах его собратьев" ("Сильмариллион"), Мелькор первоначально мог усмирять Манвэ одним лишь взглядом ("Преображенные Мифы"). Более того, использование ими своей силы в столкновении с Морготом может привести к разрушению всего мира[1] (этот мотив появляется ещё в "Книге Утраченных Сказаний"[2]), как был разрушен в ходе Войны Гнева Белерианд.       Когда Валар изолируют Аман от внешнего мира (Закрытие Валинора), они также руководствуются страхом перед тем, что их собственные владения подвергнутся новому нападению Моргота; в "Книге Утраченных Сказаний" они делают это ещё и по требованию местных эльфов, напуганных убийством Древ. У Аслана отсутствуют проблемы Валар - Таша прогоняет даже не он сам, а Тириан одним лишь именем Аслана и Императора-за-Морем. В силу своих качеств Бога-Абсолюта Аслан не может быть связан ограничениями Валар, которые вынуждены одновременно думать о обороне Валинора и пытаться сделать хоть что-то для жителей Средиземья (не может же Таш напасть на "страну Аслана"?). То есть когда Джадис превращает Нарнию на много лет в царство зимы, когда завоеватели-тельмаринцы истребляют волшебных существ и разумных животных, веками заставляя их скрываться от людей, когда Обезьян безнаказанно обманывает большинство нарнийцев - у Аслана нет никаких оправданий для невмешательства, ведь он мог прийти на помощь нарнийцам в любой момент.       Само собой, найти оправдания Льюис попытался - но лучше бы он этого не делал. Ещё в "Льве, колдунье и платяном шкафе" упомянута некая "Тайная Магия" (надо думать, магический эквивалент законов мироздания), правилам которой подчиняется и Аслан. Но кто, если не Аслан и Императором-за-Морем (соответствующие Богу-Сыну и Богу-Отцу), установили эту "Тайную Магию"? Неужели они не могли подумать о последствиях своих же законов? Что это за замечательные законы, например, согласно которым Белая Колдунья имеет право убить любого, совершившего предательство[3]? В христианстве хотя бы есть концепция "первородного греха" - мол, люди виноваты в грехе Адама и Евы. Но в Нарнии-то "грехопадения" не было - точнее, было, но запретный плод съел не кто-то из нарнийцев, а сама же Белая Колдунья, получившая права палача[4]! Ей-богу, даже Толкин, не стремившийся к слепому копированию библейской картины мира, лучше его прописал "грехопадение" и его последствия что для эльфов-нолдор, что для людей.       В финале произведения "Племянника чародея", посвященного созданию Нарнии, Аслан сажает яблоню, которая должна защищать Нарнию от Белой Колдуньи, и говорит: "А вы, нарнийцы, как зеницу ока берегите это дерево, ибо оно будет охранять вас. Колдунья, о которой я рассказал вам, бежала далеко, на север вашего мира, и будет там совершенствовать свое черное волшебство. Но пока растет это дерево, она не сможет явиться в Нарнию. Ибо благоухание его, дарующее вам радость, здоровье и жизнь, сулит ей гибель, ужас и отчаяние". Поскольку в итоге Джадис временно захватила Нарнию, можно сделать вывод, что в итоге дерево умерло. Аслан не мог посадить нормальное, неумирающее дерево, или это тоже "Тайная Магия"? Лично я не понимаю, почему нарнийцы должны расплачиваться за выбор существа даже не из их мира.       Честно говоря, Аслан производит впечатление отвратительного лицемера. Он яростно обрушивается на "ташланство", учение о Боге как о внеморальной силе. Но по сути в "Племяннике чародея" он сознательно позволяет Джадис обосноваться на севере Нарнии и портить в дальнейшем нарнийцам жизнь, став первой "силой зла" этого мира. Если исходить из замысла Льюиса, то есть считать Аслана истинным Богом, а не неумелым демиургом в представлении гностиков, то он контролировал творение Нарнии на всех уровнях и не позволил бы Джадис попасть в первозданный мир, если бы этого не хотел. Он не позволил бы Ташу создать громадную "империю зла" Калормен, если бы этого не хотел. После этого, честно говоря, невозможно не поместить риторику в духе "Таш и я не имеем ничего общего" в категорию дешевых и неубедительных отговорок.        Возвращаясь к сравнению льюисовского Аслана и толкиновских Валар. У Толкина, когда Саурон обманул нуменорцев и обратил большинство из них к почитанию Ташлана "Мелькора, Дарующего Свободу", Валар пытаются - пусть и как всегда слишком поздно и не лучшим образом - образумить их, послав небесное знамение: "А вечерами с запада надвигалось порою огромное облако, принявшее очертания орла с крыльями, распростертыми на юг и на север; медленно поднималось оно над горизонтом, заслоняя гаснущее солнце, и тогда непроглядная ночь укрывала Нуменор. На крыльях орлов порою вспыхивали молнии, а между морем и облаком эхом отдавались раскаты грома.       И устрашились люди. «Глядите – это Орлы Владык Запада! – восклицали они. – Орлы Манвэ летят на Нуменор!» И люди падали ниц. Тогда немногими на краткий срок овладевало раскаяние, другие же ожесточались сердцем и потрясали кулаками, грозя небесам. «Владыки Запада замыслили зло против нас, – говорили они. – Первый удар наносят Валар. Теперь наш черед!» Сам король повторял эти слова, однако подсказаны они были Сауроном.       И вот молнии засверкали с удвоенной силой, поражая людей на холмах и в полях, и на улицах города, и огненный смерч ударил в купол Храма и рассек его надвое, и пламя увенчало сверкающий свод. Но сам Храм выдержал и не рухнул; Саурон же стоял на вершине его, бросая вызов буре, и молнии не причинили ему вреда; с того самого часа люди объявили его богом и преклонились перед его волей. Потому, когда явлено было последнее знамение, нуменорцы не вняли ему" ("Сильмариллион").       Тут остается только процитировать швондеровское "Это какой-то позор". Что, Валар было так трудно хорошенько шандарахнуть по Саурону, чтоб его убило, или хотя бы разрушить Храм целиком, похоронив Саурона заживо под его обломками, а не ограничиваться лишь его куполом? Но будем объективны, Валар хотя бы попытались, да и с самого начала предупреждали нуменорцев, что они идут куда-то не туда. Льюисовский Аслан не сделал ничего, не послал никаких знамений и тем более не явился сам, чтобы разоблачить культ "Ташлана", открыть глаза нарнийцам. Для сравнения, в Откровении Иоанна Богослова сказано, что Бог пошлет на землю, дабы обличить Антихриста, пророков Еноха и Илию (Откр. 11:3-12). То есть Аслан сильно более равнодушен к спасению верующих в него, чем библейский Яхве. Впрочем, Льюис попытался ввести мотив божественного знамения хотя бы в сцене, где Обезьян искушает Осла взять на себя роль лже-Аслана. Посмотрим, что у него из этого вышло:       " - Нет, нет, нет, - воскликнул Недотепа. - Не говори таких ужасных вещей. Это неправильно, Хитр. Я не очень умен, но я знаю, что это слишком. Что станет с нами, если вернется настоящий Аслан?       - Я думаю, что он будет доволен, - сказал Хитр. - Возможно, он послал нам львиную шкуру, чтобы мы все исправили. Во всяком случае, если он и вернется, то не в наше время.       В этот момент прямо над их головами раздался ужасный удар грома, и земля задрожала. Оба потеряли равновесие и упали навзничь.       - Это знак, - прошептал Недотепа, когда дыхание вернулось к нему, - предостережение. Мы делаем что-то ужасное. Сними с меня немедленно эту несчастную шкуру.       - Нет, нет, - возразил Обезьян (соображал он очень быстро). - Это знак другого рода. Я как раз собирался сказать, что если настоящий, как ты говоришь, Аслан, выбрал нас, он пошлет нам удар грома или землетрясение. Это было у меня прямо на кончике языка, только знак пришел раньше, чем я сказал. Теперь ты понял. Недотепа? И пожалуйста, не будем больше спорить. Ты и сам знаешь, что многого не понимаешь. Что может ослик понимать в знаках?".       Аслану было так трудно сказать о своем недовольстве словами через рот, а не громом с неба? Далее, Льюис хоть понимает, какой силы сатиру он только что соорудил на религию, думая, что занимается апологетикой? Понятно, что он хочет сказать "Осел просто глупый, и Обезьян заморочил ему голову ложным объяснением", но он же только что по сути продемонстрировал, что в религиозной оптике одно и то же знамение (если допустить, что это действительно знамение, а не случайное совпадение, и если это знамение исходило именно от Аслана - об этом мы ещё поговорим) может быть прочитано диаметрально противоположным образом, и умелый, ни во что не верящий демагог при случае всегда сможет манипулировать простодушным искренним верующим.       Более того, Льюис в "Последней битве" повторно воспроизвел эту коллизию уже на примере религиозной ситуации в Калормене - рядовые калорменцы и молодые идеалисты из аристократии вроде Эмета, по-видимому, искренне верят в Таша, в то время как реальная власть в империи принадлежит ни во что не верящим циникам вроде тархана Ришды - которые, однако, умеют искусно обосновывать свои эгоистические желания ссылкой на волю Таша. Льюис, видимо, хотел через это показать, что дьяволу Ташу угодны безыдейные негодяи (что, в принципе, не лишено логики), но в итоге показал типичную проблему религии, основанной на институте жречества как посредников между человеком и богом, ведь именно на эту роль, в сущности, претендует Обезьян[5].       Возвращаясь к эпизоду с громом, нельзя не отметить забавный нюанс. Дело в том, что в религии калорменцев гром, вполне возможно, может быть атрибутом Таша. Из книги "Конь и его мальчик" мы знаем такую калорменскую присказку, как "Таш разит метко". Там же калорменский принц Рабадаш, взятый в плен нарнийцами, угрожает Аслану, призывая на помощь Таша: "Тебя поразит молния". У Таша "голова грифа" (птицы, то есть существа, относящегося к воздушной сфере). Да и в целом в языческой мифологии (причем не только у европейцев, но и на Древнем Востоке - см. Тешшоб у хеттов, Баал у ханаанеев, Энлиль и Мардук в Месопотамии) главой пантеона традиционно выступал бог-громовник, что отразилось и в антиязыческой полемике апостола Павла, именовавшего сатану "князем, господствующим в воздухе" (Ефес. 2:2). Льюис явно хотел сказать (но не сказал прямо), что гром означает гнев Аслана, но что, если (фантазировать так фантазировать!) гром, услышанный Обезьяном и Ослом, был знамением вовсе не от Аслана, а от Таша - что замысел Обезьяна, открывший злу путь в Нарнию, ему угоден?       Вообще отношения Аслана и Таша - отдельная интересная тема. Аслан говорит о себе, что "Я и она настолько различны, что служение Мне не может быть отвратительным, а служение ей - отвратительно всегда". Между тем в книге "Конь и его мальчик" Аслан накладывает на Рабадаша проклятие - превращает его в осла и отправляет домой, говоря: "На осеннем празднике, в этом году, ты встанешь пред ее [Таша] алтарем, и, при всем народе, с тебя спадет ослиное обличье". Мне интересно, думал ли Аслан, накладывая это проклятие, что подобная трансформация хотя и унизит неудачника-Рабадаша, но зато возвеличит в глазах калорменцев их бога, успешно снявшего (как они сочтут) проклятие, наложенное Асланом, которого они считают злым духом[6]? Понятно, что это типичная коллизия из серии "персонаж [даже задуманный на роль всеблагого Бога] не может быть умнее автора", но со стороны это выглядит весьма специфически. С учетом того, что почитатели Аслана вроде Тириана считают большинство калорменцев законной добычей Таша, так ли уж ложно в таком случае "ташланство"?       Аслан Льюисом прямо сравнивается с библейским Богом: он Лев (ср. с Иисусом Христом, который назван "лев от колена Иудина", Откр. 5:5), он творец мира, он умирает за чужие грехи, чтобы спасти мир, и т.д. и т.п. Льюис с такой навязчивостью параллелит Аслана с Иисусом, что про это даже сделали карикатуру[7]. Но между тем, по иронии судьбы, некоторыми чертами, сближающими его с библейским Яхве, обладает и Таш, противник Аслана. "Ташлан", согласно учению Обезьяна, обитает в хлеву, как ветхозаветный Яхве - в скинии Завета. У калорменцев есть представление, что увидевший Таша умрет[8]. Льюис мог ввести эти мотивы сознательно, отражая христианскую концепцию "сатаны как обезьяны Бога" (мол, дьявол хочет занять место Яхве). Но учитывая то, что Аслан не делает ничего, чтобы ниспровергнуть культ Таша (мыслимый Льюисом как сатанинский) в Калормене, а временами его даже укрепляет (см. выше про Рабадаша), как тут не вспомнить диалог из "Последней битвы"?       " - Скажите, - продолжал ягненок, - я не могу понять, почему мы должны работать с тархистанцами. Мы принадлежим Аслану. Они принадлежат Таш. У них есть богиня, которую они называют Таш. Они говорят, что у нее четыре руки и голова грифа. Они убивают людей на ее алтаре. Я не верю, что она существует, но если даже она есть, как может Аслан дружить с ней? <...>       Обезьян подскочил и легонько хлопнул ягненка по спине.       - Ребенок! - прошипел он. - Глупый маленький ребенок! Иди домой к маме и пей молочко. Что ты понимаешь в таких вещах? А вы, остальные, слушайте. Таш это только другое имя Аслана. Старая сказка о том, что мы правы, а тархистанцы - нет, глупа. Теперь мы поумнели. Тархистанцы пользуются другими словами, но все мы имеем в виду одно и то же. Таш и Аслан - это только два различных имени - вы сами знаете Кого, поэтому между ними никогда не было поводов к раздорам".       (Тут до кучи вспоминется и лавкрафтианский тысячеликий Ньярлатхотеп[9])       Добавлю, что хотя ягненок говорит вроде бы здравые вещи, нельзя не заметить, что его позиция уязвима и содержит в себе, как и рассуждения других нарнийцев, зерно того самого "ташланства", ненавистного Льюису, которое вроде бы призвана опровергнуть. Во-первых, ягненок сам говорит о себе как о собственности - пусть и доброго, а не злого, хозяина ("мы принадлежим Аслану"), а разве собственник, даже сколь угодно добрый, не может делать со своей собственностью всё что хочет[10]? Во-вторых, ягненок (как и Тириан) готов признать калорменцев собственностью Таша - в мире, созданном Асланом! Если довести его рассуждение о калорменцах как о собственности Таша до логического конца, то Аслан позволил ("попустил") Ташу ("дьяволу"!) завладеть калорменцами. Так, может, между ними в таком случае действительно "никогда не было поводов к раздорам", особенно учитывая то, что по части критического мышления паства Аслана, судя по её массовой покорности "Ташлану", не то чтобы принципиально превосходит рабов Таша? Тут можно вспомнить ещё один диалог из "Последней битвы" с участием Обезьяна:       " - Вот! Вы видите! - сказал Обезьян. - Все в порядке. Это для вашего же блага. С деньгами, которые вы заработаете, мы превратим Нарнию в страну, достойную живущих в ней. В ней будет довольно апельсинов и бананов, будут дороги, большие города и школы, конторы и корабли, намордники, седла и клетки, конуры, тюрьмы и все остальное.       - Но нам не нужно все это, - сказал старый медведь. Мы хотим быть свободными. Мы хотим услышать, что Аслан скажет сам.       - Не надо спорить, - ответил Обезьян. - Я еще не кончил. Я человек, а ты только жирный, глупый, старый мишка. Что ты знаешь о свободе? Ты думаешь, свобода - это делать все, что тебе нравится. Нет, ты не прав. Это не настоящая свобода. Настоящая свобода - делать то, что я тебе скажу".       Льюис тут делает из Обезьяна картонного (причем, как всегда, глупого) злодея, заставляя его немотивированно тупить, и это очень показательно. Что должен был бы ответить Обезьян медведю на самом деле? Не "настоящая свобода - делать то, что я тебе скажу" (искусный обманщик никогда не допустил бы такой ошибки, столь прямолинейно обозначив свою истинную цель), а "настоящая свобода - исполнять указания Аслана [ = Бога], которые он передает через меня". Но если бы он ответил это, произведение окончательно превратилось бы в пародию на религиозные взгляды самого же Льюиса.        Напоследок пройдемся по калорменцам. Интересно, что в "Коне и его мальчике" это, в принципе, нормальные (не в смысле "хорошие", а в смысле "обычные") язычники (пусть и нисколько не "добродетельные"), вроде ветхозаветных египтян[11]. Их религия в данной книге не сводится к Ташу, хотя, безусловно, Таш наиболее почитаемое божество, прародитель династии тисроков и покровитель страны - упомянуты, например, богиня ночи Зардина, покровительница девственниц, или бог по имени Азарот (лично мне даже интересно, не читал ли Льюис Лавкрафта? привет Азатоту из Мифов Ктулху... или всё, как всегда, гораздо проще, и это местный Астарот?). Сам Таш, насколько я помню, на момент написания "Коня и его мальчика" тоже ещё не успел превратиться в антагониста Аслана, а фигурирует просто как верховное божество Калормена. Калорменцы выступают как злодеи, но злодеи достоверные - тот же Рабадаш искренне верит в Таша (и иных богов) и его могущество, как и положено человеку архаического социума, а не представляет из себя комичного "атеиста, маскирующегося под сатаниста" вроде Ришды.       Точно также вместо добродетельного, но абсолютно трафаретного юноши Эмета, ухитряющегося сочетать в себе заведомо несочетаемые качества (искреннюю веру в Таша и нравственную чистоту - в самом деле, ведь искренний почитатель бога, любящего человеческие жертвоприношения и воплощающего зло, будет полон нравственной чистоты, это именно так и работает, не так ли, Льюис?) "Конь и его мальчик" показывают нам положительную, но куда более достоверную с жизненной точки зрения (на мой взгляд) Аравиту, девушку, бегущую из Калормена от принудительного брака с уродливым жестоким стариком. Её подружка Ласаралина легкомысленна, наслаждается жизнью жены могущественного тархана и искренне не понимает, что плохого в браке не по своей воле, если он обеспечит тебе материальные блага, но вместе с тем добра и помогает Аравите. Образы калорменцев в "Коне и его мальчике" жизненны - образы калорменцев (и отрицательных персонажей вроде Ришды, и положительных персонажей вроде Эмета) в "Последней битве" превращаются в иллюстрацию к плоскому моралите. И подобная трансформация органически связана с окончательной переориентацией повествования от занимательности на поучительность, причем предельно плоскую. [1] "Поэтому его надо было побеждать в основном физической силой, а громадные материальные разрушения были весьма вероятным последствием любого прямого боя с ним, победного или наоборот. Вот объяснение постоянного нежелания Валар входить в открытую битву против Мелкора" ("Преображенные Мифы"). [2] "- Лишь гордыня Мэлько поможет нам победить его, - добавил Манвэ, - или такая битва, которая расколет землю и навлечет беду на нас всех". [3] Причем даже не знавшего о этих законах. [4] "Дигори уже поворачивался, чтобы вернуться к воротам, когда вдруг обнаружил, порядком перепугавшись, что он тут не один. В нескольких шагах от мальчика стояла ведьма-королева, только что швырнувшая на землю огрызок яблока. Губы у нее были перемазаны соком, почему-то очень темным. Дигори сразу сообразил, что колдунья, вероятно, перелезла через стену, и начал смутно понимать последнюю строчку, насчет утоленной страсти и обретенной муки. Дело в том, что ведьма стояла с гордым, сильным, даже торжествующим видом, но лицо ее было мертвенно белым, словно соль" ("Племянник чародея"). [5] "- Почему нам нельзя разглядеть Аслана как следует и поговорить с ним? Когда он в давние дни приходил в Нарнию, каждый мог разговаривать с ним. - Не верьте этому, - сказал Обезьян. - Даже если так и было раньше, времена изменились" ("Последняя битва"). [6] "- Прочь! -- закричал Рабадаш. - Я тебя знаю! Ты - гнусный демон, мерзкий северный бес, враг богов" ("Конь и его мальчик"). [7] https://sun9-74.userapi.com/impf/_hvCLifl6zfzaSeHElMjEeYZbg948m_btRCi2Q/x2n_OOc31Oo.jpg?size=640x621&quality=96&sign=8eba873c08f161bb605bc2688af85292&type=album [8] " - Упрямый мальчишка исполнил свое желание. Он взглянул на Таш и умер. Это урок для всех вас" ("Последняя битва"). [9] Известный трэшовый роман "Дети против волшебников" Никоса Зерваса, позиционирующий себя как "православно-патриотический" и представляющий из себя (плохую) деконструкцию "Гарри Поттера" Роулинг, содержит в качестве главного поворота сюжета откровение о том, что белая и чёрная магия это одно и то же - сила бесов, а местный Тëмный Лорд и местный Дамблдор - одно и то же лицо, глава клики магов-сатанистов. Дескать, их борьба - это шоу для непосвященных, которых через это обращают к поклонению дьяволу. Забавно, но не думают ли приверженцы авраамических религий, что такая же коллизия может быть применена в литературе в контексте затронутой Льюисом (и, видимо, болезненной для него) темы "ташланства" и к их собственному мировоззрению? Мой друг Георгий Массадов в серии своих фанфиков-кроссоверов высмеял этот момент, когда вывел в качестве вселенского зла именно лаврафтианского Ньярлатотепа, который с точно такой же мотивацией - шоу для непосвященных - выступает одновременно в лицах ветхозаветного Яхве и библейского дьявола, зороастрийских Ормазда и Ахримана, Малельдила Юного и падшего Оярсы Земли-Тулкандры из "Космической трилогии" Льюиса, в лице Провидения, чьи приказы, как он считал, исполнял Гитлер, и в лице бога-покровителя иудаизма/еврейского народа. [10] Как писал апостол Павел: "Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?» Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?" (Рим. 9:20-21). [11] См. эти статьи: https://ficbook.net/readfic/7267575/18520841 https://ficbook.net/readfic/7267575/18548585