Могила светлячков
Тёмные, как нефть тучи нависли над изнемождённым от авиаударов городом. Совсем недавно произошёл налёт, и немногочисленные жители, те, кому удалось спастись, разбрелись по развёрзшимся от кратеров закоулкам в поисках родных и близких, которым не посчастливилось где-нибудь укрыться, и тела которых теперь днём с огнём не сыщешь. Разбомблённые крыши многоэтажек и посаженные издревле деревья полыхали ярко-красным пламенем, словно пионерский костёр, озаряя воздушное пространство для рассекающих небесную гладь бомбардировщиков. Совокупность ревущей, как избалованный ребёнок, сирены, отдающей эхом во всех закоулках, и представление из сотен разноцветных светлячков, привносили пилотам большое удовольствие и настроенческий подъём. Теперь поставленная командованием задача была выполнена, а небесные асы, отработавшие свой хлеб и отомстившие за братьев и сестёр, держали путь в уютные ангары, где их ждала хорошая компания на ближайший вечер. Для кого-то жизнь, вопреки разворачивающимся событиям, продолжится. Но надолго ли — это лишь вопрос времени и оставшихся у противника ресурсов на ответный удар. После авиаудара последовали наземные группы, задача которых была — добить остатки недруга. А именно — вырвать с корнем тот сорняк, что долгие месяцы стоял костью поперёк горла. Минутное затишье, в котором можно было разобрать как плач младенца, так и вой, полный агонии, нарушили стрекочущие пули, разбавляющие полумрак сумерек ослепляющим эффектом стробоскопа. Затем, как по взмаху дирижёрской палочки, прогремели танковые и засвистели миномётные снаряды. Вальяжно передвигающиеся танки, впиваясь гусеницами в изнемождённую почву и побитый асфальт, давили стоящий на пути и ныне брошенный автотранспорт, пригодный теперь разве что для сдачи металлолома. Вдавливаемая в землю недвижимость горько скрипела дорогим кузовом под давлением гусеничных исполинов, словно картонная коробка. Водители же, которые не успели вовремя покинуть транспорт, были благополучно погребены под искорёженным металлом, который послужит им импровизированным гробом. Не обращая внимание на препятствия, многотонные монстры медленно мотали чугунной «мордой», выискивая соперника подостойнее. Человеческая жестокость, не знающая границ, пропитала каждую улочку, сквер, маленький парк, школу, детский сад. Так же она пропитывала и сердца людей, которые пришли мстить, не ведая о последствиях своих деяний или банально не желая вникнуть в суть и разобраться с собственными демонами, что засели глубоко под израненным сердцем. Сладкая, как воздушная вата месть и согревающая, как алкоголь ярость бурлила в солдатах поневоле, подпитывая и побуждая их идти всё дальше, наплевав на моральный компас. И шли они по головам из сотен таких же, как и они сами. Ведь где-то там, за сотнями потерь и отнятых жизней, их ждало не объятье родных и близких, но долгожданное успокоение. Тем временем отбившийся от отряда солдат, словно потерявшийся ребёнок, медленно плёлся вдоль разбомблённых сооружений, что с каждой секундой становились всё менее целостными. Каскад из сотен стеклянных осколков и кирпичная стружка цвета парного молока так и сыпались на каску понурого солдата, словно ободряющий душ поутру, но вместе с тем, делая и без того невыносимый маршрут ещё более сложным. Под тяжестью броника, который тянул пудовой гирей к земле, военный едва не валился с ног, но, своевременно беря себя в руки, он продолжал идти к намеченной цели, какой бы туманной та не была и какая бы боль не закрадывалась под налитые свинцом мышцы. Со стороны казалось, что окружающая суматоха и истошные крики, полные горя и отчаяния, вовсе не волновали одинокого солдата, берцы которого отбивали хаотичный шаг. Но никто не смог бы увидеть ту дрожь, на которую исходились его сомкнутые в тонкую полоску губы, спрятанные под плотной тканью балаклавы. Он отдавал себе отчёт о том, что они проиграли эту битву. Но, тем не менее, что-то не давало ему отдаться такому заманчивому позыву впасть в панику. И это что-то ждало его впереди. Там, где заканчивались бесконечные ряды из покорёженного металла и сотен сломанных судеб. Там, где он был нужнее всего в сложившейся ситуации. Он, словно глупец, завороженный песней русалок, шёл напрямик к поставленной самим собой цели, сильно хмуря глаза и запирая душу на амбарный замок. Угрызения совести и вспыхнувшее в нём горе подождут — думал он, переступая изрешечённое бетонными крошками тело. — Извините, — голос вояки дрогнул будто лопнувшая струна гитары, стоило тому «коснуться» взглядом растерзанного тела. Длинная бородка с белесыми прорехами, седая голова, гусарские усы и глаза цвета восходящей луны, что в данную минуту напоминали треснувшее зеркало. Он узнал того, кого только что поспешно переступил, оставляя позади, словно брошенный на землю мусор. Этот мужчина когда-то был соседом его небольшой семьи. Добродушный и веселый мужчина, на любое слово мог придумать не один десяток шуток, что били хоть и не сильно, но очень метко, разбавляя тем самым скучные эпизоды жизни. Сейчас же, постаревший от прожитых лет и перенесённых за этим переживаний, он, будто выброшенная за ненадобностью кукла, лежал один-одинёшенек на растерзанной, как и он сам, земле, и извивался, как уж на сковородке, стараясь сыскать помощь, в которой так нуждался. А где-то там, за заревом, в полыхающей многоэтажке, догорал, как поленце в костре, самый близкий для него человек. Лишь дёрнув худощавой конечностью, тем самым совершая выпад, сломленный мужчина зацепил костяшкой пальцев пятку берца, оставляя на тёмном материале кровавый автограф. — Эй, с-солдатик, помоги! — среди густой крови, что, как загустевшая клякса, размазалась по неровному от морщин холсту, проглянулись слёзы, которые норовили перерасти в неостановимый ручей. — Моя жена… Подожди! Она же ещё там! — скрюченный от ожога палец дёрганно выпрямился, указывая в сторону догорающего сооружения. — Катенька… Моя… — Простите меня, дядя Толя, — глаза парнишки, виднеющиеся из-под прорезей балаклавы, заметно «похолодели» а голос, ранее дрожащий от тоски, прозвучал на порядок спокойнее. Тем временем он все дальше отходил от мужчины, но все ближе становился к цели. — Мне правда жаль. — И если бы слова могли принимать форму, то вышедшее с уст предложение превратилось в громадную льдину, о которую бы разбился не один Титаник. Вопреки сигналам, что поступали от изнемождённого тела и чувства страха, что прибывало с каждым проделанным шагом, он продолжал упорно преодолевать метр за метром, будто упрямый баран, завидевший ворота. Из-за запаха подгоревшей плоти, солдат сильно морщил нос, не в силах противостоять ужасному смраду, который в мгновение ока обволок лёгкие и осел на кончике языка. Ненадолго солдат сбросил с себя груз ответственности, звучащий как: «Ты должен был защищать этих людей» и бегло пробежался потускневшим взглядом по окружению, натыкаясь на всё новые и новые душераздирающие истории, которые только что оборвались на многоточии. В обозримом будущем эти самые судьбы будут описывать в рассказах писатели, которым не в тягость пустить в ход фантазию, мастерски вырисовывая в воображении читателей доблестных защитников в блестящих латах, которые стояли до конца ради всемирного блага, но не как людей, которые просто хотели жить. Не ради орденов и медалей, висящих штабелями на груди генералов, как новогодняя гирлянда, но ради самих себя и близких, которые в пору судьбы, лежали совсем рядом. Хотя бы рядом. После того, как осядет поднятая в воздух пыль, а солнце больше не будет загорожено свинцовыми тучами, разразятся, как гром среди ясного неба, средства массовой информации. Той самой информации, которая облетит не один континент, поднимая тем самым дебаты выше небес, словно дорожную пыль, которая лапшой осядет на ушах неосведомлённых граждан. Единственное, что не будет сказано и даже не упомянуто, так это какой на самом деле ценой был совершён тот или иной подвиг, а для кого-то и злодеяние. Солдат настолько сильно ушёл в себя, что не заметил, как подошел к финальной точке своего пропахшего порохом маршрута. И как только носок подранной берцовки ударился о ножку скамейки, солдат тут же остановился, выныривая из внутренних метаний, как из беспокойного сна. Вот только разбудила его не любящая мать, которая стерпит любые капризы своего сонного дитятки, а суровая действительность с оттенками красного и чёрного. Такой нелюбимой для него палитры цветов. Дыхание воина резко участилось, а под бронежилетом заметалась грудь, ударяясь о бронепластину, словно загнанный в клетку хищник. Взгляд парня, совсем недавно расфокусированный, заблестел осмысленностью, стоило тому задрать голову чуть выше линии асфальта и запечатлеть удручающую картину. Полыхающие, как спички деревья надрывно трещали от прикосновений порывистого ветра, что свистящей серенадой запускал вдоль небольшого парка яркое представление из сотни блистающих светлячков и языков пламени, которые постепенно сжирали метр за метром ранее цветущую фауна. Он помнил это место досконально. Каждая кочка и впадина на цветущей поляне была для него не просто деформацией ландшафта, что отличало одно конкретное место от другого, а небольшим воспоминанием. Экскурсом в не такое уж и далёкое прошлое. Некогда он, будучи совсем еще сопливым юнцом, бегал среди этих самых выстроенных в ряд деревьев, силясь перегнать пущенные по воздуху листья, время от времени устраивая себе отдых, прячась от назойливого солнца под пышной шевелюрой деревьев. Он также помнил, как блаженно гоготал, как те же утки, которые, сбившись в стаю, кружили вокруг пущенного по воде хлебного мякиша. — А вот и я, — не отдавая себе отчёта о том, что делает или же пойдя на поводу у эмоций, парень стянул с головы тесную каску, а вместе с ней и балаклаву, выставляя искажённое сильной усталостью лицо на всеобщий показ. Более не было страха и сомнений во взгляде цвета тягучей патоки, окромя сильной усталости после насыщенного боем дня. — Я дома… Взгляд совсем ещё мальчишки, которому едва ли продадут пачку сигарет, пал на обугленную скамейку, где сидел тот, к кому он там упорно стремился, оставляя позади себя не один десяток искалеченных душ, требующих помощи. Вот только искомый не посмотрел в ответ и не улыбнулся, радуясь встрече после долгой разлуки. Даже не поднял опущенной ниц головы. Он был неподвижен, словно надгробная плита на погосте. По всем признакам он был мертв, как и все те, кому не посчастливилось в этот судьбоносный вечер. На самом краешке сидел пожилой мужчина. Хрупкое тельце, словно надломленная ветка, было скрючено в три погибели и изрешечено шрапнельными осколками приземлившегося неподалёку снаряда. Голова была безвольно опущена вниз, а по впалым вискам уже менее рьяно скатывались алые слезы. Пересохшие и утратившие цвет губы были открыты в предсмертном вздохе, а глаза, некогда отдающие цветущей поляной, треснувшим от безразличия взором буравили окровавленную тропинку под собой. Руки ныне покойника, сомкнутые на груди, крепко удерживали собачонку: маленькое тельце не избежало трагичной участи, навсегда сомкнув маленькие глазки-пуговки на руках неподвижного, как статуя, хозяина. — Привет, отец, — утративший какую-либо эмоцию голос, сошел с уст молодого солдата как что-то будничное. Будто перед ним не родная кровь, а один из многочисленных незнакомцев. — Вижу… — легкий всхлип, чем-то отдающий хрипловатым кашлем, прервал спонтанный монолог, полный нерациональности, но парень, невзирая на острый ком, засевший в сердце, а затем и в горле, продолжил: — …Вижу, ты решил прогуляться с Лидой. Взгляд парня впёрся в крохотное тельце, которое чудом не сдувало порывистым ветром. Ведь худые веточки, они же пальцы покойника, крепко вцепились в подпалённую шёрстку ногтевыми пластинами, удерживая тельце на месте. — Ты же её недолюбливал. Так что же изменилось? Не дождавшись ответа, которого бы и не получил, но так ждал, солдат присел совсем рядом с пожилым мужчиной, касаясь своим плечом подранного ватника покойника. И лишь треск тлеющего под ним дерева и огненное представление, что нет-нет да оседало на его болезненно белой коже, напомнили ему о том, что вокруг происходит сущий кошмар. — Мы вот проиграли, — на изнемождённом от шрамов лице проглянулась едва заметная улыбка. Ровный шрам, пересекающий край губы, натянул кожу в районе щёк. — Ты можешь вообще себе это представить, пап? Я, твой сын, и проиграл. Мы проиграли, — от натуги скулы говорящего заиграли стрекоча, чем выдали напряжение на лице солдата. От былой улыбки не осталось и пятнышка. — Столько умерло, просто словами не передать. А всё из-за чего? Погрустневший взгляд был обращён в сторону покойника, а с уст готовился сорваться следующий вопрос. Но, прервавшись на секунду и переведя сбившееся дыхание, мальчишка с небольших облегчением отвел взгляд от висков покойника, запрокидывая резко потяжелевшую голову вверх, устремляя тем самым взор за свинцовые тучи. Толи ожидая прояснения, то ли выискивая вражескую авиацию. — Ты столько мне говорил про воинский дух и сильных волевых личностей. Говорил, что их благородные стремления живут в веках, — на глазах мальчишки возникли слёзы, а из полуприкрытого рта сорвался жалобный всхлип. — Но ты не сказал, что их судьба гнить в земле, если повезёт. Умолчал, что среди них есть монстров горстка, ведомая личными планами на происходящий вокруг кошмар. Не уточнил, что они не мессии, не панацея от всего. Что они как все. Что они слабы, и судьба их висит на одном лишь моменте, отделяющем приказ от исполнения. Кулак со всего размаха влетел в деревянное основание сидения, разламывая небольшую часть тлеющей конструкции. Тем временем во взгляде разгорячённого парня просияла самая настоящая озлобленность, обращенная ни на что конкретно. Злость на себя за то, что не успел. Злость на врага за то, что отнял. Злость на отца за то, что ушёл. Злость на всё человечество за просто так. — Что толку от всего этого дерьма, когда с каждым днём всё становится только хуже, а? Какой смысл в геройстве, когда мне изначально не было дела до окружающих, а теперь… — измазанная в грязи тактическая перчатка прошлась по мокрым от слёз щекам, перемешивая кристально чистые капли с земляными крошками, что облепили воспалённые участки кожи. — …Теперь исчезла моя последняя и единственная причина сражаться. Ответь же, кому мне мстить? Кто виновен в твоей смерти? Тот, кто убил, или же тот, кто не уберёг? — Мертвецы не отвечают на вопросы, — со стороны горящих построек прозвучал хрипловатый голос, в котором непрозрачной линией тянулось безразличие к человеческой судьбе. — Честно сказать, и живые бы не ответили на эти глупые вопросы. До недавнего времени пылающие на эмоциональном топливе глаза рефлексирующего юнца, наковальней опустились с небес на землю. А пальцы руки сцепились на цевье калашникова, от натуги хрустнув, как овсяное печенье. Удивлённый же взгляд, вперся в силуэт незнакомца, что всё это время стоял совсем неподалёку. Густой смог от горящих построек и побитого транспорта, скрывал немалый силуэт незнакомца до тех пор, пока он сам не показал себя, совершая неспешный шаг в сторону скамейки. И такой шаг можно было бы охарактеризовать как медвежий, ведь незнакомец сам по себе походил на косолапого любителя впасть в спячку, с оговоркой на относительно небольшой рост. Здоровенные плечи, закованные в военную форму, разрезали густую дымку, словно ножницы бумагу. Два ярко синих светлячка, словно языки пламени, танцевали на уровне человеческих глаз. Но как только незнакомец преодолел зону невидимости, на место синих огней пришла полная ей противоположность в виде глаз цвета пасмурного неба. На покрытом загустевшей кровью лице столь же молодого парня, как и сидящего на скамейке, красовался один единственный шрам на переносице, который пересекал и щёки. Показавшийся на немногочисленную публику, выглядел непринуждённо, и подтверждение этому можно было найти в его безучастном взоре, что словно объектив видеокамер, был обращен в сторону сидящего, который секундой ранее фонтанировал эмоциями, а ныне, успокоившись и придя в себя, готовился обороняться. Ведь из-за крови и повреждений на форме пришедшего тот не мог разглядеть принадлежность незнакомца к одной из двух сторон конфликта. — Ну чего ты так на меня смотришь, будто призрака увидел — серые, как асфальт после дождя, глаза сверкнули мимолётным интересом, правда, тут же угасая. Ведь совсем не чувства это были, а пролетающая мимо огненная листва. — Чтоб ты знал, разговор с покойниками нехорошо сказывается на нервной системе. Уж поверь мне. Были, плавали. Не став вдаваться в подробности или выслушивать порядком фрустрированного оппонента, ровно как и проигнорировав явную настороженность и враждебность с его стороны, гость молниеносно сократил небольшое расстояние, бесцеремонно приземляясь рядом, притом чуть не развалив дышащую на ладан скамейку. Такой тяжести та не видывала и в лучшие свои времена. Несмотря на природную крепость незнакомца, тот обладал на удивление и феноменальной прытью, присущей гепарду. Именно такую мысль подчеркнул для себя парнишка, который не успел и мяукнуть в тот момент, как незнакомец оказался рядом. — Чего притих, страдалец? Я свой, так что со мной ты вполне можешь поговорить, — палец парня отогнул наполовину отлипший шеврон, демонстрируя, что он не враг. — Или же ты только с покойниками беседы ведёшь? Измазанная тёмной красной «краской» рука незнакомца потянулась к ножнам, закреплённым на разгрузке в районе груди. В то же время, его слегка прищуренные глаза не разрывали визуального контакта с глазами оппонента, будто что-то выискивая. Правда, столь явный интерес пропал со звуком извлеченного из ножен орудия. — Ты! — желая было разразиться гневной тирадой, мальчишка запнулся, сильно прикусывая язык. Ведь он заметил, как сверкнула оголённая сталь тактического ножа Кабарв руках собрата по оружию. Не утаилась от него и едва заметная ухмылка на точёном лице, природу которой он не смог понять из-за того, что взгляд оппонента продолжал быть туманным, как у безвольной куклы. — Что ты?.. — Не мельтеши, — перебив собеседника легким взмахом ножа, неизвестный достал из-за пазухи деревянную фигурку небольшого размера. — Вместо того, чтобы стрелять в меня взглядом, лучше скажи, как тебя зовут. Рука юного здоровяка начала аккуратно водить ножом по деревяшке. В то же время деревянная стружка, подгоняемая разбушевавшимся ветром, летела прямиком в лицо оппонента. — Я недавно увлёкся резьбой по дереву, — безразлично бросил тот, отвечая на поставленный взглядом вопрос оппонента. — Знаю, что выглядит странно в сложившейся ситуации, но это знатно успокаивает нервы. — Ясно, — с непередаваемой эмоцией на лице кивнул парень, отводя взгляд от бетонного лица оппонента, устремляя свой взор на лежащие штабелями тела тех, о ком можно было говорить хорошо или никак. — Меня, — на секунду говоривший задумался, но всё же ответил на поставленный вопрос. — Меня Дима зовут. Между мальчишками с тяжёлой судьбой и не менее тяжёлой ношей повисла тишина. И лишь вгрызающийся в деревянную плоть нож и отдалённые звуки битвы наравне со свистящим ветром разбавили возникшую паузу, которая по истечению некоторого времени, стала практически необходимой. Как только рука незнакомца в последний раз дёрнулась для высечения витиеватого изгиба, он поднял выбритую голову, обращая свой взор туда, куда и визави. Правда, во взгляде здоровяка не нашлось сочувствия, печали или злобы, как у оппонента. И если бы Дима хотя бы ненадолго вынырнул из охватившей его меланхолии и повернул голову в сторону молчаливого собеседника, то точно бы засомневался в адекватности последнего. А все ввиду того, что в серых глазах, вопреки здравому смыслу, просияло едва уловимое удовлетворение. — У твоих родных совсем не богатая фантазия на имена, не так ли — впервые на лице незнакомца появилась искренняя улыбка. Правда, держала та позиции совсем недолго, исчезая, как тьма при включённом свете, стоило Диме перенаправить свой взгляд в сторону голоса. — Без обид. — Это я стесняюсь спросить самого-то как зовут?! — Вместе с вопросом с уст до глубины оскорблённого солдата сорвался гневный рык, который оборвался на перхоте. Ведь за время ведения борьбы за свою и чужую жизни он порядком сорвал глотку, крича в рацию. — Саша. В голосе говорившего звенела самая настоящая гордость, будто тот относился без малого к благородному роду, что стечением судьбы снизошёл до простолюдинов. И эта самая гордость затмила бы и солнце. Вот только из-за этого и отчасти из-за прошлого заявления Саши, атмосфера, что ранее была меланхоличной и удручающей, утратив и частичку серьёзности, стала комедийной. И от того на лице Димы появилась хоть и лёгкая от усталости и противоречий, но всё же улыбка. — Ага… Саша, значит, — распробовав имя наглеца на вкус, как что-то неудобоваримое, юный сомелье, сплюнув неприятный осадок на языке, подвёл неутешительный вердикт: — Какой ужас! Слушай, и это у моих то родителей бедная фантазия? Как у тебя язык то повернулся? Прекращая ловкое движение руки, Саша театрально крутанул нож, убирая тот в ножны, как стереотипный ковбой в вестернах, тем же временем, другой рукой протягивая Диме результат своих кропотливых манипуляций. Тот, не ожидав жеста доброй воли, рефлекторно потянулся к деревянному творению — подарку, будто к долгожданному пайку, с вопросом смотря в поблескивающие от внезапного энтузиазма глаза оппонента. Димин же вопрос был благополучно проигнорирован, будто ранее не слова, а лишь воздух сошёл с его уст, влетая в одно ухо собеседника и со свистом вылетая из другого. — Держи. От души отрываю. Саша был настойчив, и эта настойчивость проявлялась как в голосе, так и в движениях, что придавало его действиям особый вес. Ведь уже на моменте протянутой руки Дима был уверен, что примет подарок, даже если это будет граната с выдернутой чекой. Но всё же недолго помедлив, Дима сцепил пальцы вокруг небольшого изделия. Еще секунда и он, оторвав фрустрированный взгляд от серых очей, перевёл его на «выклеванные» ножом глаза деревянного нечто. На Диму смотрела помесь бульдога с носорогом, иначе он и не смог бы описать то, что держал в руке. Неровные края изделия впились в прочный материал перчатки, и только сейчас Дима был несказанно рад, что не поскупился и купил их, как представилась возможность. Изделие было пропитано кровью, и это поведало Диме о том, что нож использовался не только как инструмент для вырезания фигурок, но и как то, чем можно доставить недругу неприятности. Хотя опций использовать нож в прямом столкновении, кроме жестоких пыток и вскрываний консервных банок, он не видел, ровно как и считал такое невозможным. — И руки то у тебя из жопы, Саша, — совершенно спокойно подытожил Дима, вертя чудо-юдо в руке на приличном от лица расстоянии, словно оно могло ожить и, минуя считанные сантиметры, накинуться на него. Все прошлые мысли парень задвинул до лучших времён. — Без обид. — Вернул своеобразный «долг» мальчишка. — Это собака, над которой я корпел не один десяток часов, — совершенно серьёзно сказал оболганный творец, в обиженных чувствах хватаясь за переносицу. — Эх… Правильно говорил мой отец, что каждый художника обидеть может, — частичка злобы была вложена в слова, ровно как и давление в пальцы, что вгрызлись в неровную плоть, как оголодавшие собаки в кость. От такого действа слегка оголилось мясо на бугристом кожном покрове. — Я же уверен, что не каждый может это пережить. — Не держи на меня обиды, — недоделка была благополучно запихана в свободный слот разгрузки, от глаз постороннего зрителя подальше. Дима же был уверен, что выбросит фигурку, как представится возможность. Если представится. — У меня что в голове, то и на языке. — Проехали. Мне вот что интересно. Я пока тащился досюда, случайно услышал твой монолог, главная мысль которого звучала как: «В чем смысл?». — Начнешь тыкать меня носом в патриотизм или же напомнишь о том, что не я один тяну эту «лямку»? Что жизнь каждого человека важна, равно как и собственная? Глаза юнца закрылись, а голова снова опрокинулась назад, опираясь затылком о воротник бронежилета, когда как с уст сорвался усталый полустон, сопровождающийся белёсым парком из-за пониженной температуры на улице. Как никак на дворе вовсю стоял поздний вечер, а ранее полыхающие деревья в моменте истратили свой природный ресурс, чем-то походя на заключённых Освенцима. И лишь многоэтажные «костры» простирающиеся на многие километры вперёд, продолжали освещать многочисленные улочки и переулки. Выступая зрителем, Дима поразился собственному спокойствию. Ведь не ровен час, и он, как и все до него, отдаст тело и душу на алтарь нескончаемой войны. Не по приказу вышестоящих или особому желанию, которому подвергаются слабые волей личности, а из-за того, что не видел смысла продолжать. Ведь та картина, что предстала перед ним в данный момент, не была для него первой. Так же, как и враг, он ступал по выжженным полям и сломанным костям, пробивая себе путь через бесконечные ряды брошенных машин и разрушенных строений. И все это для того, чтобы хотя бы одним глазком увидеть предрекаемое окружением светлое будущее, что по итогу оказалось зеркальной проекцией. — Не утруждай себя лишними мыслями на этот счёт, — после долгой паузы продолжил Дима, вспомнив про товарища и осознав, что тот не стремился нарушить его внутреннюю смуту. Может, как и Дима, тот увлёкся лицезрением человеческих деяний, правда совсем по другому интерпретируя происходящее. — Я понимаю, что выбора у меня, как и у остальных, особо нет. Я просто… Мне надо было выговориться. Высказать то, что засело глубоко в душе, как бы наивно это не звучало со стороны. Всё же не каждый день теряешь родных. Я в растерянности. Ты же меня понимаешь? — Да. Я тебя так понимаю, — совершенно неискренняя нота повисла в воздухе, омрачая и без того неважную атмосферу между собеседниками. Плохо скрываемая ложь была настолько явной, что Дима поперхнулся возмущением, возвращая свой взгляд на Сашу. — Ладно, хватит так на меня таращиться. В этот раз буду с тобой предельно честен. Меня не очень то трогает чужая судьба, чья бы она там не была. Да и врать, как ты заметил, я не очень то и умею. Но я могу предложить тебе гораздо больше, чем плечо для слёз. Правда перед этим ответь мне на вот какой вопрос. Ты же не собираешься сдаваться? — Странный огонь просиял в очах говорившего. Со стороны же создалось впечатление, что от ответа зависит чья то жизнь. Правда чья? — Нет! Не вижу смысла, — былая неуверенность испарилась без следа, и Дима почувствовал себя намного легче, чем когда-либо. — Отец говорил, что если один раз сбежать, то вся жизнь превращается в своеобразную беговую дорожку, на которой если остановишься, то проиграешь. — Видать, твой отец херни не скажет, — в подтверждение своих слов Саша одобрительно кивнул, пройдясь взглядом по умершему. Правда, предвкушающая улыбка, всплывшая на поверхность лица, не на шутку покоробила Диму. — Знаешь, твой ответ мне по нраву. Ты, наверное, единственный, с кем я говорил и кто не бежит с этого поля боя сломя голову. И за это моё тебе уважение. — И со многими ты говорил? — И тут парнишка вздрогнул, как будто его тело по мгновению ока покрылось оледеневшей коркой. А все из-за того, что он обратил своё внимание на лишённый жизни взгляд, который ранее старался игнорировать. Такого эффекта Зловещей долины он еще никогда не испытывал. Диму обуяло навязчивое чувство тревоги, что обожгло жаром виски. Тем временем взгляд карих глаз прошёлся по испачканному кровью лицу и форме Александра. Потребовалось несколько секунд, чтобы до Димы, наконец, дошло, что загустевшая жидкость, которая, как маска, облепила лицо солдата, тому вовсе не принадлежала. Ведь не было видно и царапинки на ровном лицевом холсте, кроме разве что немалого шрама, украшающего переносицу. И от такого внезапного осознания по спине Димы табуном прошлись мурашки, а сомкнутые в кулак пальцы задрожали, как при лёгком обморожении. Не отставало от осознания и воображение, которое начало вырисовывать перед Диминым взором картины, где фигурирует нож Кабар, которым вырезают отнюдь не деревянные фигурки посредственного качества. И чем дольше Дима смотрел в бездонные и лишённые жизненного блеска глаза, тем изощрённей становились видения. Парнишка, видел перед собой словно наяву, как податливая плоть, предварительно измягчённая сильными ударами, под действием немалого давления в одной точке, расходится в разные стороны, как открывающаяся дверь, оголяя трепещущие от спазмов органы. Видел, как извивается в агонии измученная жертва, срывая изрешечённую ножевыми ударами глотку, постепенно стихая, пока убийца неотрывно наблюдает за каждым подергиванием мускула на потерявшем цвет лице. Именно Сашин взгляд мелькал в Диминых видениях. Обжигающе внимательный, но не лишённый скуки. Холодный и одновременно горячий, как показавшееся из-за пасмурных туч солнце. Страшный, словно грядущее за смертельной болезнью будущее, и до ужаса таинственный. Все эти видения ужасного, способного затмить происходящий кругом кошмар, длились совсем не долго и придя в себя, парнишка осознал, что приоткрыл рот в немом крике, в то время как язык обожгло холодной сталью ножа, по краям которого медленно скатывались капли крови, оседая на зубах и языке. Неслабый конфуз оппонента не утаился от зоркого глаза собеседника, который решил взбодрить того посредством засовывания ножа в открытую нараспашку варежку. Результат не заставил себя долго ждать, и Дима, придя в себя, разразился громким кашлем с нотками рвотного рефлекса. На это Саша, лишь вяло улыбнувшись, с аккуратностью хирурга, достал нож изо рта «пациента» как ни в чём не бывало, убирая тот в ножны. — Хватит летать в облаках, критик. Отвечая на твой вопрос: Да, я встретил много наших, которые отказывались исполнять свой долг, — как будто только почувствовав что-то инородное на своём лице, Саша провел ладонью по щекам, еще больше размазывая кровавую кляксу. — Видишь ли, мой взвод выбыл из игры достаточно быстро. Да и командование молчало. Вот я и искал себе напарников для противостояния вражине. — И… — вопрос, звучащий как: «что ты с ними сделал?» встал поперёк горла Димы, как сухая перловка. Что-то говорило парню не вдаваться в подробности, которые могут аукнуться в недалёком будущем. Никак инстинкт самосохранения вступил в уравнение. — Что ты предлагаешь? Идти вдвоём? — Наверняка таких как ты и я на этом поле брани не мало. И не ты ли говорил что-то про беговую дорожку? Лишь озадаченный взгляд послужил ответом говорившему. Дима всё не мог прийти в себя, стараясь не думать о металлическом привкусе во рту и слегка порезанной губе, ровно как и видениях, что отражались в измазанном кровью лице оппонента. — Молчание твой ответ? Ладно… Давай не будем идти на поводу у страха, присаживаясь на очко каждый раз, когда над головой просвистит пуля. Чего-нибудь мы с тобой да и придумаем. Нам же не впервой? — Несмотря на оптимистичный посыл, ноты скуки никуда не девались, из-за чего со стороны казалось, что у Саши сильный недосып. — А ты, я погляжу, тот ещё оптимист. Ну или сумасшедший. Одно из двух. Только вот перед тем, как рвать жопу, ответь и ты мне на один вопрос. В чем заключается твоё безрассудство? Ради чего ты сражаешься? — Буду предельно честен с тобой, — и тут впервые за весь диалог Диме удалось распознать хоть какую-то эмоцию в хрипловатом голосе собеседника. Чувства в словах говорившего были подобны костру, на который подул сильный ветер. И помимо всего в них читался между строк стыд и омерзение. — Знаешь, Дима, мне так нравится убивать! — мертвые по части эмоций глаза внезапно сверкнули холодными слезами, в то время как пальцы, дрожа сомкнулись воедино, образуя мостик между руками. — Каждый раз, когда кто-то падает замертво, я чувствую прилив сил и непередаваемое счастье. Представляешь, я радуюсь как ребёнок, что получил на Новый год подарок от Деда Мороза. И не подумай лишнего, я не горжусь этим. Ни в коем случае. Просто… Да какая собственно разница? — резковато изрёк солдат, не на шутку удивляя тем самым слушателя. — Самое главное, что мне тут самое место. Будь этот недуг гомицидоманиейили другой любой болячкой, отличающей меня от нормального человека — это не важно, пока мой «лёгкий» недуг — это приятный бонус, который мотивирует меня идти дальше, — под конец своего откровенного спича, мальчишка вернул себе прежнюю непринуждённость, будто всё, что происходило до этого, было неудачной импровизацией. Неубедительной игрой на публику. — Тебя устроит такой мотив? — То есть ты всё же ебанутый? — по началу не восприняв слова Саши серьёзно, но секунду поразмыслив, Дима разразился громким смехом, в котором преобладала истеричная нота. — Господи, я потерял отца и теперь собираюсь идти в бой с психопатом. Звучит как то, о чём я буду жалеть, если, конечно, выживу… Растерев выступившие от смеха слёзы, в которых читался нервный срыв, парнишка впал в ступор, когда фигура оппонента загородила ему весь обзор. Возвышаясь над Димой, как надгробная плита, Саша просто улыбался. Причём широкая улыбка не была пропитана злобой или ехидством, а напротив, самой настоящей радостью, которая совсем не вписывалась в умирающее вокруг него окружение. Перед Димой будто бы «вырос» совсем другой человек. Но, несмотря на это, взгляд серых очей по прежнему ничего не говорил Диме о мыслях или чувствах напротив стоящего. Ведь Сашин взгляд был холодный как утренняя роса и по прежнему пустой, словно мальчишка представляет из себя не личность с чувствами, а деревянную фигурку с выкорчеванной на лице улыбкой. — Если выживешь, — прозвучал хрипловатый голос вставшего во весь рост паренька. — А пока давай не загадывать, — широкая ладонь предстала перед Диминым лицом как интерпретация спасательного круга, за который Дима не без колебаний, но схватился. — Вставай уже! Хватит прохлаждаться. У нас на повестке дня непростая задачка нарисовалась. — Не было компромисса в Сашином голосе, словно произнесённое было приказом вышестоящего по званию. По крайней мере, Диме так показалось. А тем временем, Сашин взгляд выстрелил в сторону горящих сооружений. — Ты слышишь? — Слышу постоянные взрывы где-то рядом. А ты о чём конкретно? Не успел Саша открыть рот для ответа, как из-за поворота вынырнул, скрипя стальными суставами, танк. Вытянутая морда рычащего как тигр монстра, протаранив пылающий киоск, встала на месте. В то время башня танка была обращена в сторону парней. — Слушай, они же не будут тратить на нас целый снар. Не став дожидаться, когда же там Дима соизволит договорить, Саша, что есть силы в могучем теле зарядил тому с разворота ногой чуть ниже груди, отправив тело солдата в полной амуниции бороздить просторы матушки Земли. Совсем нечеловеческая сила удара была настолько подавляющей, что, не справившись с возникшим давлением, бронепластина раскололась на две части, словно опал. Хруст же сломанных рёбер в тот момент был подобен оттаявшей льдине, когда как вскрик Димы, плачущему от боли ребёнку. Не тратя время на совестные метания, Саша в тот же момент схватился за бездыханное тело пожилого мужчины, запуская его в полёт, словно пушинку, тем самым укрывая Диму своеобразным защитным барьером из мяса и костей. Так же не став ждать, когда произойдёт ужасное, Саша воспользовался скамейкой, как своеобразной опорой, оттолкнувшись от нее в сторону. Секунда и разразившись звериным ревом, дуло выплюнуло снаряд. Преодолев немалое расстояние, за считанные секунды снаряд взвёлся о небольшой пригорок за скамейкой. Последующий за этим фейерверк из сотни осколков разной величины и частиц твердой почвы разнесло в разные стороны с раздирающей уши звуковой волной. Осколочно-фугасный снаряд сделал своё грязное дело. После столь красочного представления, которое можно увидеть воочию только один раз в жизни, для Димы на мир опустилась кромешная тьма и долгожданная тишина. Лёжа в позе эмбриона, парнишка чувствовал, как медленно вытекает кровь из рваной раны на плече и правой ноги чуть выше колена. Как растягивается посечённая осколками плоть на изгибе губ и переносицы. Пока все лицо Димы пылало, словно подожжённый фитиль, из ушей, не переставая, фонтанировала кровь. Тем же временем теплая жидкость обволокла влажную от пота кожу под формой, даруя приятное тепло, которое разнеслось по всему телу со скоростью звука. Также он отлично чувствовал на себе вес разодранного в лоскуты тела родного человека, которое приняло на себя основной удар от осколков. Для Димы время перестало играть какую либо роль, ведь каждая секунда, проведённая в одном положении, приближала его к бесконечному забытию, после которого, как принято у смертных, хоть трава не расти. Мысль о сражении с врагом, которая причиняла только боль и разочарование, пропала для парня с повестки дня. И лишь жгучее разочарование в самом себе витало на подкорке головного мозга, что как паразит, вгрызалось в последнюю частичку воли к жизни. Ведь одно дело браво бить себя в грудь, крича о том, что ты бесстрашный воин, готовый отдать жизнь или же банально не страшащийся того, что таит за собой бесконечная темнота. Совсем другое дело предстать перед несправедливой действительностью, которая, как Джин, не спрашивая твоего разрешения, исполнила сказанное ранее в слух глупое желание. Дима всегда считал, что слезы льют слабые личности, которые сдались раньше времени. Но по иронии судьбы, уходящий вечер всё расставил по своим местам. Ведь он чувствовал, что по щекам помимо крови текли и те самые слёзы. Такие горькие. Прямо как листья одуванчика, которые он пробовал на вкус в не таком уж и далёком детстве. И, казалось бы, минутами ранее слёзы окропили щёки из-за утраты, но в этот раз причина была совсем в другом. Причина таилась в том самом страхе неизвестности. С каждой секундой мыслей в голове мальчишки становилось всё меньше, образовывая некий вакуум. Теперь ему хотелось впасть в бесконечный сон. Ведь минуя время, пришло то самое смирение. Но всё же напоследок мальчишка решил открыть плотно сомкнутые веки, чтобы запечатлеть хоть что-нибудь, в надежде, что это «что-то» последует за ним в мир иной, служа неким успокоением в бесконечной темноте. Хотя бы небо. Не без усилия разомкнув налитые свинцом веки, Дима успел запечатлеть в своей памяти расплывчатый силуэт и синие звезды, что блистали ярче корабельных прожекторов. И почему-то Диме показалось, что светлячки цвета лазури являлись его путеводной звездой. Гарантией, что он закроет глаза не навсегда. Но изображение потихоньку дополнялось деталями, и от того, Дима едва заметно дернулся, словно от слабого удара током, приоткрыв в изумлении рот.То, что он увидел… Оно… Смотрело на него в ответ…
Не сумев совладать с накатившей слабостью, он сомкнул веки и опустил лицо в землю, утыкаясь в ту, как в мягкую подушку. И лишь чей-то вопль и негромкие хлопки, звучащие на краю сознания, на секунду отвлекли от неминуемого беспамятства. — Ма…он......а! — истошный вопль всё не утихал.***
В поисках ты теряешь себя
В грузовой машине посреди обширного кузова стояла вмонтированная в пол медицинская койка, на которой лежало огромное нечто с покромсанной мордой и вывернутой в обратную сторону нижней лапой. Также, вокруг него валялись разного рода запчасти, которые, судя по всему, использовали для срочного ремонта. Качнувшись из-за того, что машина проехалась по лежачему полицейскому, монстр вынырнул из беспамятства, резко приподнимаясь на локтях. И не было плавности в движениях чудища, словно для него существовало только два положения: лежа и сидя, а всё, что посередине, растворялось в небывалой скорости. Разразившись звоном работающих конечностей, лапа монстра дёрганно схватилась за выступ уцелевшей части пасти и что есть силы потянула ту вниз, словно сгоняя с морды надоедливую мошкару. Едва держащаяся конечность, издав металлический лязг в местах соприкосновения пальцев, оторвалась, забирая за собой и небольшую часть шеи. — Проклятье! — электронный голос, доносящийся из уцелевшего динамика, с каждым словом становился всё пережёванней. — Снова он! — в этот раз обе лапы схватились за края полого вместилища, где располагалась почерневшая черепушка, разрывая искусственную шкуру по бокам. — Кто ты такой, Саша?! Каждый раз, пребывая в режиме ожидания, Дима не по своей воле окунался в далёкое прошлое, которое из раза в раз напоминало о том, кем он когда-то был. Снова и снова он старался вспомнить такие важные детали, но каждый раз воспоминания просачивались сквозь пальцы, как песок, оставляя только общую картину происходящего ранее. Как он тогда выжил? Почему раньше не задавался вопросом? Почему он беспрекословно верил словам убийцы? Вопросы генерировались по его ощущениям до бесконечности, но всё всегда упиралось в одного конкретного человека, которого Дима когда-то имел «счастье» повстречать. И как бы не «закрывал» глаза монстр, он видел перед собой мёртвый взгляд серых глаз. И синий огонь. — Проклятье! — в голосе монстра послышалась жалость и толика страха. — Кто же ты, сука?! — Его тут нет, — прозвучал спокойный голос по правую сторону от Димы. — Вам не о чем беспокоиться. — Рики? — остаток морды повернулся в сторону крепкого телосложения пантеры, которая умостилась на небольшом кресле. — Что произошло? — Помимо того, что вы нарушили один из важнейших протоколов? — глаза цвета плавленного золота прошлись по черепушке, затем, спускаясь ниже на проломленную грудину. — Ничего серьёзного. Мы вас подобрали в неблагополучном районе. Работы по сокрытию информации ведутся, — газета, которая до недавнего времени покоилась в крепких лапах девушки, была благополучно запущена в дальний угол, а сама хищница, вальяжно подойдя к лежбищу, присела рядом со слепым существом. — Зачем же вы поступили так опрометчиво, идя самолично на встречу к… Старому другу? — женские пальцы прошлись по повреждённой шее, слегка оголяя амортизаторы, в которых виднелся проблеск свинца. — Знаете, мне предстоит много работы. А пока я вами занимаюсь, ответьте на вопрос: Вы ведь помните одну поговорку: «Кто старое помянет, тому глаз вон»? — Я совершил ошибку, Рики — механическая конечность перехватила женскую лапу, запрокидывая ту на черепушку. Пантера же не стала противиться, аккуратно поглаживая твердую поверхность. — Но я так больше не могу. Пока он не умрёт, я не успокоюсь… — Понимаю. Тогда в следующий раз, возьмите меня с собой. Вместе нарушать правила веселее. — Хорошо, — длинные лапы безвольно повисли вдоль кушетки. — В следующий раз, я раз и навсегда избавлю мир от этого монстра.