Внутри тебя - 2

САТИН

      Это был не телефонный разговор, поэтому доктор Хакола настоял на личной встрече. Тайсто собирался приехать к ним домой — обсудить результаты исследования, заодно проверить самочувствие пациента.       После вчерашней поездки в центральный офис звукозаписывающей компании Сатин ощущал себя разбитым, попеременно: то знобило, то бросало в пот, голова раскалывалась, при этом давление, температура и сахар были в норме.       Перед приездом Тайсто Сатин простоял под ледяным душем, ловя себя на том, что не понимает, настолько ли холодная вода, какой должна быть. Списал все на сотрясение и свое расшатанное состояние. Одно радовало — на мытье головы теперь уходило гораздо меньше времени.       Сатин помнил свои ощущения после «смерти»: что-то будто опутало сердце и провело прямой массаж сердца. Нечто внутри него, обладающее сознанием и стремящееся выжить. Разумеется, это был всего лишь бред; с почти умершим мозгом едва ли он сознавал, что происходит. От этих мыслей по ночам преследовали кошмары, он мог без конца крутиться, пытаясь заснуть, мешая Рабии высыпаться.       Док заехал после работы, вымотанный и слегка потрепанный. Тина предложила кофе, но гость отказался.       Вдвоем с Тайсто они заняли гостиную. В комнате было ужасно душно, и Сатин распахнул все окна. Хакола снял пиджак и расстегнул верхние пуговицы белой рубашки. Док смотрел на его бледное лицо с заострившимися скулами и помалкивал, пока Сатин просматривал распечатки с фото, сделанные в лаборатории.       На столике лежали документы, цветные снимки, заключение исследования; рядом на полу стоял кейс доктора Хакола.       На снимках крупным планом был представлен образец исследования и его многократно увеличенная модель, передающая внутреннее строение и структуру тканей. Отрезанная конечность внешне напоминала щупальце какого-нибудь моллюска, только вместо присосок его покрывали мягкие полупрозрачные щетинки.       В документах подробно описывалось строение образца, назначение каждого сегмента. Был проведен сравнительный анализ с особями, имевшими схожие признаки. Анализ помог сделать выводы о свойствах образца, таких, как сила, прочность, невосприимчивость к температурам. Щетинки или, так называемые, жгутики обладали особой чувствительностью, реагируя на внешние раздражители. Для точных выводов требовалась вся модель, но Тайсто дал себе право предположить, что эти волокна могут заменять подобным существам органы чувств.       В распечатках Сатин нашел описание нескольких видов «мягкотелых», обладающих подобными признаками, но полностью идентичную модель обнаружить так и не удалось. Тайсто не хотел привлекать никого из ученой среды, приходилось полагаться лишь на доступные информационные каналы и собственные знания.       В своем исследовании Тайсто также затронул простейших, кишечнополостных и хордовых, ища малейшие точки соприкосновения, однако объект изучения будто прибыл с другой планеты. Образец не подходил ни под один известный науке тип.       Сатин жалел, что не сохранил тот ошметок, который изверг желудок, — или хотя бы что не додумался сделать фото, чтобы теперь сличить образцы. Если бы не тонкие волокна и сетка кровеносных сосудов, можно было подумать, что это просто сгусток слизи. Но Сатин слишком отчетливо помнил, как пытался стащить это с запястья сына — он не мог ошибиться: оба образца были идентичны.       Тайсто внимательно выслушал его жалобы.       — Твой желудок не смог его переварить и избавился от него через пищевод.       — Это ясно. Вопрос в том: когда я успел его проглотить? Как оно вообще попало ко мне в желудок?       Тайсто покачал головой, будто сомневался в постановке вопроса, и пригладил тронутые сединой волосы.       — Проглотить… — его замешательство лишь усилило подозрения Сатина. — Мы не знаем, как долго оно пробыло у тебя внутри. Послушай, мне удалось реанимировать образец, что был у вас дома. Я создал благоприятную среду и провел некоторое наблюдение.       — То есть оно ожило?       — Не совсем. Срезанная часть реагирует на внешние раздражители. После прекращения манипуляций образец никак не проявляет себя. Взгляни на описание, вот здесь, — Хакола передал Сатину одну из распечаток и указал на нужный абзац. — Вся поверхность тела образца имеет способность генерировать волокна, которые цепляются к чему угодно, пожалуй, за исключением жидкостей и газов. У нашего образца есть что-то наподобие луковиц, откуда произрастают волокна. При многократном увеличении они похожи на поры. В комфортной среде волокна даже могут, так сказать, прорасти. Отростки также могут менять размер, отсюда способность образца увеличиваться и сжиматься до крошечных размеров. Образец одинаково нечувствителен к низким и высоким температурам, огонь оставляет значительное покраснение, но отмирания тканей не происходит. Должно быть, в дом образец попал через канализацию. Могу предположить, что вода — один из вариантов благоприятной среды.       Сатин отложил листок на стол и, облокотившись о колени, потер ладонью лицо.       — Он что же, и в огне не горит, и в воде не тонет?       — Я должен провести более подробный сравнительный анализ с другими известными видами, на это уйдет много времени… Мне на ум пришли твои слова: после удара головой что-то сжало твое сердце и заставило его работать.       Сатин нисколько не сомневался, что сердце забилось благодаря дефибриллятору, хотя все вокруг утверждали обратное. С дыркой в голове мало ли что ему могло померещиться. В момент смерти кому-то видится свет, у кого-то вся жизнь проносится перед глазами… а он видел волокна, оплетающие предсердия и желудочки.       — Я был не в себе. Я даже не уверен, было ли это на самом деле.       Хакола был их семейным врачом больше пятнадцати лет, и впервые Сатин позволил себе откровенность в разговоре с ним.       Тайсто заставил его вспоминать более ранние случаи, которым Сатин не мог найти объяснения, вплоть до самого детства (разумеется, он мало что помнил); спросил, чем он питался последние дни, попросил снова рассказать про случай с сырой свининой, была ли раньше тяга к сырому мясу.       — Ты полагаешь, в мясе что-то было? Может, не в этот раз. — Сатин взмахнул рукой, пытаясь сформулировать мысль: — Возможно, я съел что-то раньше.       — Более чем уверен, что в мясе ничего не было. Я оставлю тебе копии этих документов. Перечитай потом, если что-то придет на ум, сразу звони. Я не запрашивал разрешение на лабораторную обработку образца, ты должен понимать, что информация не должна уйти дальше стен этого дома.       В какой-то момент Сатин не выдержал и бросил с раздражением:       — Ты же понимаешь, что между появлением в моем доме этой твари, тем, что меня вырвало черт знает чем, и почернением глаз не может быть ничего общего. Это же абсурдно!       — Сатин, твоя с сыном одинаковая аномалия глаз говорит о наследственной передаче. А бессонница — это психосоматическое, поэтому ей подвержен один Майре. Я бы на твоем месте предложил ему пройти курс психотерапии, кроме того сам бы поговорил с ним. Должно быть, что-то его беспокоит.       — Он говорил что-то о кошмарах, о каких-то видениях, — устало произнес Сатин. — Я не психолог, чтобы в этом разбираться. Но я не хочу, чтобы кто-то посторонний узнал о том, что мой сын чем-то отличается от окружающих.       — Я понимаю, что ситуация нестандартная, и тебя это пугает. Вам бы по-хорошему обоим записаться на сеанс.       Тайсто взял со стола стакан с водой. Взглянув на его лицо, док вздохнул:       — Хотя бы обдумай мои слова.       Сатин откинулся на спинку дивана и сложил руки на груди.       Это не хренов каламбур, это его жизнь! Выставлять все напоказ и каяться постороннему человеку он был не намерен.       — Ты говоришь, что эта тварь может прорасти внутри… Мы оба знаем, что это чушь собачья.       — Я этого не говорил, но я не отрицаю возможность того, что организм человека также является благоприятной средой для роста этих клеток. — Тайсто опустил взгляд на документы. — Пока я даже не знаю, от чего отталкиваться. Понадобится много времени, чтобы сделать выводы. Знаю, что ты очень занят, но без твоей помощи у меня ничего не выйдет. Если вспомнишь что-то странное, я очень тебя прошу, сообщи мне. И еще, Сатин, в следующий раз я бы хотел переговорить с Майре.       — У Фреи та же аномалия глаз, — в конце произнес Сатин. Он обронил эту фразу с какой-то мрачной обреченностью, в надежде, что Тайсто сумеет найти верный ответ, в немой мольбе о помощи. Он был растерян и сбит с толку, в чем боялся признаться даже самому себе. — Все, что я тебе рассказал, должно остаться между нами, я не хочу проблем, — добавил он, вставая, чтобы проводить доктора Хакола до дверей.              Было уже поздно. Фрея и Тина разошлись по своим комнатам. Рабия закончила фотосъемку для фудблога у себя в домашнем офисе и направлялась в душ. Проводив Тайсто, Сатин перехватил жену, и минут пять они простояли в обнимку. Вкратце рассказал, как прошла встреча. За последние годы он так отвык от размеренной домашней жизни, забываясь в работе, что теперь ловил каждый момент, когда мог вот так насладиться общением с любимым человеком. Те самые мгновения, когда можно было никуда не спешить.       Маю он застал на кухне ближе к часу ночи. В футболке с Пеннивайзом и желтых спортивных штанах парень застыл напротив обеденного стола, поедая палочку «твикс» и пытаясь выбрать между банановым и ванильным молоком. Маю явно не слышал его приближения: Сатин заметил наушники в его ушах. На столе лежала толстая книга с мрачной фэнтези-обложкой и названием на английском языке. Похоже, Маю собирался провести на кухне долгую продуктивную ночь.       От его приближения Маю ожидаемо подскочил. Переведя дух, парень окинул его взглядом и спросил:       — Все в порядке? Доктор Хакола, когда уходил, выглядел раздраженным.       — Сядь, — Сатин кивком указал на ближайший к Маю стул, — нам нужно обсудить кое-что, — сам сел рядом и положил свой телефон на стол.       — Чайник только вскипел. Будешь чай? — спросил Маю, видимо, чтобы потянуть время, и подошел к стойке у плиты за заварочным чайником.       — Не спится? Ты пьешь те таблетки, что тебе выписал Тайсто?       — Ага. Да ерунда это все, в академии тоже пытались меня лечить. Я засыпаю только под снотворным, обычные витаминные комплексы для улучшения сна на мне ни фига не работают. В любом случае у меня пока есть запас снотворного и антидепрессантов.       — В твоем старом рецепте очень большая дозировка.       — А у меня сильная бессонница, я говорил об этом.       Маю поставил перед ним прозрачную чашку с дымящимся чаем красивого темно-янтарного оттенка, рядом на пробковую подставку опустил заварочный чайник. Сатин некоторое время разглядывал чай, не поднимая взгляда на сына.       — Что это? — отпил, чувствуя сладковато-горький карамельный привкус.       — Рабия приготовила чай из жженого сахара. Прикинь. Вроде такой любила прабабушка.       Маю вытащил наушники из ушей и сел за стол неподалеку.       — Вернемся к старому разговору. Объясни, что ты хотел сказать в больнице. Тогда…       Сын его перебил, со вздохом Маю сказал:       — Нужно было рассказать все намного раньше.       — Я не собираюсь давать оценку твоим словам или как-то осуждать, но я хочу понимать.       Раздался звук отключения автомобильной сигнализации, поставленный Сатином на входящие сообщения. Мельком взглянул на уведомление от авиакомпании и отложил телефон.       — Доктор Хакола провел же исследование? Он узнал, что это за тварь?       — Маю, ответь сначала на мой вопрос.       — В твоем теле живет паразит, который управляет твоим сознанием, точнее, твое сознание — это и есть его. Он всеми силами пытается выжить во враждебной среде, поэтому, скорей всего, оказался в твоем теле, и поэтому ты не умер — он реанимировал тебя. Во мне тоже есть какая-то его часть… В принципе, это все. Ты — носитель, ну а нам с Фреей перепало по наследству. — Удивило, с каким спокойствием Маю рассуждал об этом, когда сам Сатин до сих пор отказывался верить фактам.       — Откуда тебе столько известно? — спросил Сатин, чувствуя, как у него холодеют пальцы рук. В висках застучало.       — Провел наблюдение, — пожал плечами Маю и зашуршал оберткой от «твикс», сминая фантик.       — Ты понимаешь, как это звучит? — Сатин потер переносицу. Перед глазами стояли снимки Тайсто.       — Ну, я видел его только в человеческой оболочке — в твоей, — Маю сглотнул и протянул руку за пакетом бананового молока. — Я даже не знаю, как оно попадает в тело. Я только знаю, что оно находится внутри тебя.       — Маю, дефект глаз и шумы в голове ничего не доказывают. Я понимаю, что тебе на ум приходят пришельцы и тому подобное…       — Я и не ожидал, что ты поверишь, — резко бросил Маю, убирая молоко в холодильник и рывком захлопывая дверцы.       — Маю, откуда ты взял всю эту чушь? Просто я хочу понять.       — Тебе нужны прямые доказательства, да? — с Маю что-то происходило: по лицу было видно, что тот напуган. Похоже, мысль о доказательствах внушала ужас им обоим.       Сатин ощущал ком в горле. В детстве он расплакался бы, дав волю слезам и страху, но сейчас мог лишь сходить с ума от бессилия. Возможно, заметив что-то на его лице, Маю слегка улыбнулся, при этом глаза парня оставались пустыми.       Сатин сделал глоток еще горячего чая, показавшегося приторно-сладким. Удалось ненадолго взять контроль над расшатанными нервами.       Подогрев стакан молока в микроволновке, Маю залил шоколадные шарики для завтрака и вернулся за стол.       — Твой дедушка же был одержим наукой, почему он не разобрался, что с тобой? Он ведь получил ученую степень, я уверен, он бы смог понять, в чем дело.       Сатин вертел обручальное кольцо на пальце, стараясь не замечать, как дрожат руки. Сделав глубокий вдох, произнес:       — Профиль его изучения довольно узкий. Хотя мы жили под одной крышей, я мало общался с дедом. — Сатин не хотел вспоминать, каким порой становился невыносимым, как грубил деду, учителям, переругивался с бабушкой, не слушая никого и закатывая ссоры, а в свободное время был загружен факультативами по музыке и вокалу, мечтая о своей группе. Из тихого зажатого ребенка, вынужденного постоянно слушать истерики матери и наблюдать терпеливо сносящего все это отца, он превратился в наглого и озлобленного подростка. Сейчас Сатин отдавал себе отчет, что тогда он был настолько погружен в свои глупые юношеские проблемы, что не находил времени ни на что другое, например, на здоровое общение с близкими людьми.       — Ты почти ничего не рассказывал о прадедушке. Разве он не породы изучал, добытые на Марсе? — В Маю проснулось любопытство: сын смотрел на него, не мигая, забыв про свой чудной ночной завтрак.       — Он проводил анализ образцов, привезенных из экспедиций в космосе. Я знаю только, что за это платили огромные деньги, и они с бабушкой могли позволить себе жить в фамильном особняке как аристократы. Дед не мог рассказывать о своей работе, потому что все материалы исследования были засекречены.       Казалось, он упускал что-то очень важное, но никак не мог вспомнить точно. В больнице Маю произнес что-то еще, заставшее его врасплох. Сейчас он соображал заметно лучше, чем тогда, но память не желала подчиняться.       Из-за навалившихся проблем с группой, расставания с Тео, после операции и девятидневного пребывания в клинике, он испытывал эмоциональный упадок. Сил на удивление уже не оставалось. Сатин чувствовал опустошение. По-прежнему отрицал правду и хотел забыться. Абстрагироваться от всего.       — Раньше ты уже сталкивался с этой тварью?       — С моллюском? — со странной усмешкой переспросил Маю.       Начиная терять терпение, повторил вопрос. Маю покачал головой, тогда Сатин попросил еще раз описать тварь, которая на него напала. Размер, силу, прочность ее тела, даже цвет; каким образом она сумела выбраться из крана, как растягивалось ее тело.       — Не нужно думать, что я ребенок и ничего не понимаю. Я слышал ваш разговор с доктором Хакола.       — Ты подслушивал? — удивился Сатин. Сердце забилось вдвое быстрее. Он оказался не готов к тому, что Маю будет в курсе их разговора с Тайсто. Впрочем, он не злился.       — Я не буду считать тебя хуже, даже если предположения доктора Хакола верны. Он считает, что эта тварь и то, что может находиться внутри тебя, — похожи.       Это же просто теория! Она еще ничего не доказывает.       Сатин сдержался и промолчал, его взгляд был направлен на собственные руки, лежащие на столе, затем — на окно за спиной Маю. Он испытывал смятение оттого, что сын слышал их с Тайсто разговор.       — Тварь почувствовала свой вид и пробралась к нам в дом. Разве ты не понимаешь, что это взаимосвязано? Может, она и вовсе не хотела меня убить! Я ведь такой же, как и ты. Да мне плевать на эти уродские глаза, — у Маю надломился голос, и Сатин перевел взгляд на сына. — Это ничего не меняет. Ты все тот же, никаких проблем.       Маю сглотнул и швырнул ложку в тарелку с шариками.       — Моя способность обходиться без сна, шум в голове, смена цвета глаз, реанимация сердца, когда ты чуть не умер, посуди сам — разве это нормально? Мы можем принадлежать к другому виду.       — Маю, мне нечего тебе сказать.       — А знаешь… забей, это же просто моя фантазия, в конце концов. — Маю уже вскочил из-за стола, собираясь умчаться к себе в комнату.       — Майре, — Сатин попробовал перехватить сына за локоть, но Маю вырвал руку и с тарелкой направился к мойке. — Оставайся, я уйду, — и поднялся со стула, подхватывая со стола свой телефон. Виски пульсировали болью. Хотелось обнять сына, но руки дрожали так, что Сатин предпочел спрятать ладони в карманы джинсов и убраться с чужих глаз подальше.              Ранним утром, пока Рабия спала, не разгораживая штор, Сатин быстро собрал сумку, с собой также положил планшет. Он планировал вернуться уже к вечеру, поэтому не стал брать чемодан, решив обойтись ручной кладью. На обратном пути из аэропорта еще следовало заехать в офис звукозаписи и встретиться с директором проекта.       Такси должно было подъехать через несколько минут. Потревожив Рабию поцелуем, Сатин пообещал вернуться сразу же, как разберется с делами. Спросонья она не обратила внимания, что Сатин взял дорожную сумку, которую использовал для однодневных перелетов.       Спустя некоторое время, выполнив электронную регистрацию на рейс, Сатин поднялся на борт самолета и, ведомый стюардессой, прошел в бизнес-класс. Примерно через три часа он окажется в Нидерландах.