Футболисты и Тренеры

      Артета быстро привык к своей роли ассистента главного тренера Манчестер Сити. Привык писать отчёты, готовить команду к матчу, обсуждать будущие игры в кругу других ассистентов и тренеров. Привык слушать и выполнять то, что скажет сам Пеп Гвардиола. Вслушиваться в каждое слово, не важно, сказанное на тренировке или в пьяном бреду после обидного поражения. Запоминать всё, каждую фразу и каждое мгновение. Если понадобится, то Микель без труда сможет расписать каждый день своей работы в Манчестере, на полях отмечая все, что когда-нибудь произнес при нем Пеп. И, конечно, Артета никогда не забывал о просьбах и никогда не отказывал в них, пускай часто у него не было выбора. Однако, были случаи, когда Микель исполнял обещанное с особым энтузиазмом.       — Ты говорил, что твои чувства притупились, и ты просил узнать, в чем дело.       Пеп слышал, как Микель обогнул его со спины и встал напротив. Лишь слышал, ведь видеть ничего не мог: черная повязка плотно сидела на лице. Каталонец стоял, боясь пошевелиться, и внутренний страх неизведанного постепенно сковывал его, но он старался не выдавать волнения. Вместо этого Пеп лишь улыбался, скрестив руки на груди.       — Дай угадаю, ты прочел в интернете, что если лишить человека одного чувства, то усиленно начнут работать другие?       — Да. У глухих очень острое зрение, а слепые слышат то, что не можем уловить мы, и сканируют мир с помощью пальцев.       — Это похвально, Мики, но когда я сказал, что немного перестал чувствовать и ощущать, то я имел ввиду стресс, — Пеп протянул руку, пытаясь понять, насколько далеко от него стоит ассистент, — Я хотел, чтобы ты помог мне расслабиться, а не проводил на мне опыты.       Внезапно протянутая рука почувствовала ладонь, скользнувшую сквозь пальцы. Она медленно отпустила руку Пепа, не расцепляя и держа их руки в замке. Микель не издавал ни звука, но Гвардиола чувствовал, что он совсем рядом, прямо перед ним.       — Я помогу, — кожа на шее слегка дрогнула от прикосновений, — нужно, чтобы ты перестал бояться и доверился мне.       Гвардиола не мог понять, как он может ещё больше доверять человеку, которому и так позволил завязать себе глаза и касаться там, где тому вздумается. Большой палец слегка надавил на хаотично бьющуюся жилку. Пеп тяжело сглотнул, стараясь успокоиться и выровнять пульс, однако отсутствие зрения и холодная рука на шее будоражили его нервные окончания. Пальцы медленно скользнули вверх, очертили линию челюсти и дотронулись до влажных губ, вынуждая Гвардиолу слегка приоткрыть рот. Вторая рука коснулась нижней губы и рецепторы вмиг почувствовали горьковатый вкус. Ощущение беспомощности и лёгкого страха заставили его проглотить таблетку прежде чем задаться вопросом о том, что ему дали.       — Если это Виагра, то я глубоко оскорблен, — Пеп пытался острить, но дрогнувший голос выдавал его.       Микель промолчал, продолжая большим пальцем оглаживать нижнюю губу. Каталонец не мог видеть, но чувствовал пристальный взгляд своего ассистента на себе. Пеп не знал, ждёт ли Артета, когда таблетка начнет действовать, или просто упивался властью и наслаждался видом. На какой-то момент мысли настолько отпустили его, что Гвардиола впрямь почувствовал себя безвольной тряпичной куклой. Щекочущая теплота постепенно разлилась внутри, расширяя кровеносные сосуды. Он чувствовал как забагровели щеки и кончики ушей, а руки стали слегка подрагивать. Это было столь заметно, что Микель, явно удовлетворённый, в качестве награды поцеловал его в уголок губ. Пеп от такого по-детски трогательного жеста с шумом выдохнул, задыхаясь от нараставшего возбуждения.       — Это лёгкий психостимулятор, а не Виагра. Для активизации работы мозга. Во всем остальном, — Пеп мог поклясться, что взгляд Микеля скользнул вниз, а в голосе прозвучала издевательская ухмылка, — ты и без таблеток прекрасно справляешься.       Будь это обычный их совместный вечер, то каталонец прямо сейчас накинулся бы на баска, впиваясь в чужие губы и в нетерпении прижавшись разгоряченным от слов телом. Однако, ситуация была совершенно другой, и Микель слишком хорошо контролировал его, что Пеп был не в силах даже пальцем пошевелить. Он сгорал от нетерпения, содрогаясь от каждого мимолётного прикосновения к своему телу. Артета мучительно медленно снимал с него свитер, оглаживал оголенную спину, плечи, целовал шею и ключицы, и, самое главное, делал все не проронив и слова. Пеп чувствовал себя холстом, на который хаотично наносят пятна краски, оставляя силуэты пальцев, ладоней и губ. Его художник был явным экспрессионистом, ведь даже в тишине Гвардиола улавливал скрытую страсть, нежность и сосредоточенность. Буйство оттенков и полутонов будоражило нервы, стократно обостряя вкус, слух, обоняние, осязание, и даже скрытое шестое чувство, подсказывающее, что стоит ответить тем же. Пеп нерешительно протянул ладони, нащупывая грудь, плечи, обвив руки вокруг шеи и притянув Микеля в долгий глубокий поцелуй. Рецепторы языка вмиг уловили вкус сладкого ментола, который Гвардиола впитывал как божественную амброзию.       Сделав два шага назад, они упали на перину кровати. Пеп вмиг обвил ногами Микеля, всем нутром прижимаясь к чужому телу, явно требуя большего. Тяжесть внизу мучала настолько, что приходилось чуть ли не стонать в губы. Однако, Микель не замечал или делал вид, что не замечает этого, никак не торопя события. Пепу оставалось лишь скулить, ожидая. Никогда в жизни он не хотел его столь сильно, столь отчаянно, что ему было плевать, насколько жалким он выглядит. Пеп всецело отдал себя в руки своего протеже. Микель, явно опьянённый властью, действовал все несдержанее, целовал глубже, почти кусая, от чего бренное тело дрожало, покрывалось мурашками, а с губ слетал тихий стон. Рука незаметно скользнула вниз, под ткань брюк, оттянув резинку. Пеп был готов излиться даже от мимолётного касания, но лишь вздрогнул, как только небольшой ремень плотно перетянул основание.       — Чтобы ты не кончил раньше времени, — горячо шепнул у самого уха Микель, обхватив ладонью член, слегка оттягивая кожу.       Словно в отместку Пеп уткнулся куда-то между плечом и шеей, страстно кусая. Артета лишь один раз практиковал подобное на нём, и то, после долгих уговоров. В ту ночь Микель как только не измывался над его телом, как только не мучал его, выжимая неприлично громкие стоны и даже слёзы, ибо терпеть уже не было сил. Излившись наконец, Пеп долго не мог прийти в себя, находясь в полуобморочном состоянии с неистово пульсирующим сердцем, а в потемневших глазах вспыхивали сверхновые. Тот оргазм был столь долгожданным и желанным, что отдавался больше болью, чем сладкой истомой, заставив Гвардиолу затем на месяц отказаться от секса. Единственное хорошее, что запомнил Пеп, были дикие огни в зелёных глазах, которыми Микель смотрел на бьющегося в страстных мучениях учителя, умоляющего трахнуть его. Если бы не повязка на глазах, Гвардиола и сейчас бы лицезрел расширенные от похоти зрачки, хищно смотрящие на его искусанные в нетерпении губы. Возможно, Микель поступил правильно, ведь от такого зрелища Пеп бы кончил тут же.       — Ты слишком нетерпелив. Нужно, чтобы нервные окончания активировались постепенно, накатывая волнами, — баск медленно водил ладонью по стволу, а второй рукой оглаживая покрытую незажившими засосами грудь, — только тогда твои чувства обострятся.       — Если ты будешь издеваться надо мной, как в прошлый раз, то я больше никогда не буду просить тебя о помощи.       — Фиксация необходима, иначе все будет зря.       — Не будет, если ты просто возьмёшь меня, как обычно.       Пеп успел пожалеть о своих словах, почувствовав, как ладонь отпустила его, дав место влажным губам. До этого одна мысль о том, что Микель готов отсосать ему, заставляла Гвардиолу неожиданно для всех запираться в кабинете, оставаясь наедине с собой и своими фантазиями. Теперь же, воплотившись в жизнь, Пеп дрожал, проклиная чертов ремень, сковывающий его, и чёртову повязку, не дающую ему насладиться этим видом. Он мог поверить, что это сделано спонтанно, что Гвардиола своими словами довел Артету до действий, но он слишком хорошо знал своего планирующего каждую мелочь ученика. Мысль о том, что Микель несколько дней готовился к этому, заставила его прогнуться в пояснице, одновременно со скользнувшим вдоль члена языком. Нервы были на пределе, а руки отчаянно вцепились в простыни. Тонкая кожа с пульсирующими венами плавилась от горячего рта и влажного языка, которым Микель неожиданно слишком искусно пользовался. Артета, как и всегда, делал все основательно, прилежно и до жути спокойно. Он поддел все же выступивший предэякулят, словно стирая свой недочёт, несовершенство в его работе. Пеп еле сдерживал себя, чтобы не зарыться руками в короткие волосы, противясь слишком медленному заданному ритму, но решил все же не выбирать мучительную смерть. Гвардиола честно готов сказать, что любит его, но ненавидит боль. К сожалению, Пеп быстро раскусил, что для Микеля одно не может существовать без другого, от того похабные воспоминания граничили с фантомными болями. Каждый раз, как ремень стягивался все сильнее, каталонцу хотелось выть, но он не смел останавливать своего ассистента. Это нездоровое, но, в конце концов, удовольствие, а Пеп уже давно прослыл сумасшедшим.       — Ты хорошо держался, — прохрипел Микель, отстранившись, — мы почти закончили.       Баск привстал, чтобы подтянуться ближе, прижавшись нутром. Горящая кожа и дрожь в теле не давали Пепу задуматься, что все это время Микель сам был обделён вниманием. Он протянул руку вниз, но Артета быстро перехватил запястье.       — Не стоит, все хорошо.       Рука направила ладонь чуть в сторону, дав ощупать ремень и настойчиво вручив конец ленты.       — Теперь все в твоих руках, — Микель наклонился ближе, прижав их члены друг к другу, — ты можешь развязать ремень. Однако, ты сделаешь это только тогда, когда закончу я.       Он слегка двинулся вперёд-назад, создавая трение. Пепу стоило больших усилий не дёрнуть со всей силой за конец ремня, освободив себя, но он лишь постанывал от процесса, ловя ртом разгоряченный воздух. Микель был взбудоражен не меньше, уткнувшись в плечо и тяжело дыша. Гвардиола чувствовал, как напряжена каждая мышца, как Артета просто сдерживал внутренний дикий огонь, чтобы не плюнуть на все и не вжать его со всей силы в кровать. Его выдержке можно позавидовать.       Терпкий запах витал между ними — запах кожи, пота и невыветревшегося, перемешавшегося на двоих, одеколона. Слух улавливал каждый вздох, каждое скрипучее движение кровати. Пеп вслепую нашел губы, и ревностно впился в них. Послевкусие себя самого не вызывало чувства брезгливости, а лишь ненормальной жажды и голода, почти что кусая податливые губы. Свободная рука отчаянно царапала спину, пытаясь ухватиться и прижать двигающееся тело ближе, чтобы слиться с ним, с его жаром и силой. Почти с рыком Микель двинулся вперёд, цепляя пальцами повязку. Он резко сорвал ее, и Пеп, ослепленный поначалу, но быстро проморгав, увидел перед собой, ничего кроме пары глаз настоящего зверя. Этот пожирающий, выворачивающий душу на изнанку, взгляд столкнулся с почти таким же пристальным, наполненным страстью и похотью.       Это стало последней каплей. Все пять чувств достигли своих максимальных показателей, дав раскрыться шестому. Они синхронизировались на ментальном, неуловимом уровне, словно образовав связь в другом измерении. Полностью прочувствовали друг друга, как единый организм. Одно движение вперёд, и рука резко освободила ремень. За секунду они достигли пика, ослепнув на мгновение от распирающей дух эйфории. Без сил они прижались друг к другу, тяжело дыша и слегка подрагивая от постепенно отпускающего оргазма. И все также не отрывая взгляд друг от друга, словно без этого их связь пропадет и их раскидает по разным концам вселенной. Липкость, влажность и жар накрыли их с головой, но лишь они сами занимали мысли друг друга.       Моргнув первым, Пеп кинул черный ремень куда-то в сторону. Моргнув вторым, Микель выровнял дыхание и слегка привстал.       — Ты в порядке?       Гвардиола, все ещё не отдышавшись, глянул вниз и скривился изнутри, ибо на лицевую мимику сил уже не осталось. Ему, нет, им нужно в душ. Микель все понял без слов, уже готовясь встать, однако цепкая рука схватила его за затылок и притянула к себе, целуя лоб.       — Давай полежим ещё чуток.       Артета глянул на Гвардиолу, словно пытаясь удостовериться, а точно ли это тот самый Пеп, который перфекционист и чистюля от мозга до костей, но карие глаза мягко убеждали его, что все в порядке. Он лег рядом, уткнувшись в плечо.       — Тебе стоит поспать. Этот процесс слишком изматывает тело. Я разбужу тебя.       — Попробую, — ответил дрожащим голосом Пеп, переполняемый эмоциями.       Поняв, что Гвардиола остался во взбудораженном состоянии, Микель закусил губу от досады. Он явно перестарался. Опять. Пеп закрыл глаза на неприятную телу липкость не из-за лени, а из-за заведённых нервов. Микель осторожно приобнял того за плечи, слегка поглаживая. Нос уткнулся куда-то в шею, обдавая кожу теплым дыханием. Он старался все делать тихо и постепенно, зная, как сильно обострены чувства сейчас у Пепа. Лишь спустя минуту грудь стала вздыматься все медленнее, а тело остывать. Чувство непосредственной близости и защищённости разливалось в сердце, что выровняло пульс. Пеп, что остро ощущал каждой клеткой своего тела все, что происходит вокруг, внезапно стал утопать в этой вязкой субстанции смешанных чувств. Он устало повернул голову к своему ассистенту, слегка улыбаясь. Пеп не мог поверить, что Микель настолько хорошо знает его, его разум и тело, слабости и преимущества. Он открылся ему, позволил изучить его, но не до конца, и оба прекрасно знают об этом. Дрожащие веки медленно опускались. Медитативные движения руки по телу и теплое дыхание умиротворяли его. Лишь напоследок вспыхнули все чувства, зажигая звёзды в глазах, что вмиг потухли. Под чужой пристальный взгляд Пеп уснул.