Опалённый ангел

На Сицилии женщина опаснее любого оружия. «Крестный отец»

Никкаль появляется неожиданно, вылазит, как чёрт из табакерки (никакого ангельского пения и хлопанья крыльев). Она находит офис Роз, вежливо стучится и просит уделить ей время, с порога заявляя, что — простите её французский — она плод подростковой несдержанности мистера Пирсона. На заявляемого отца она похожа только едким сарказмом и холодной уверенностью. Во всём остальном… белокурая, голубоглазая, с вьющимися локонами и кукольным личиком. Дитя похоже на дорогую фарфоровую статуэтку, а не на Пирсон. Роз пристально смотрит на неё несколько минут, вертит в руках ручку, а затем жестом предлагает ей присесть. Никкаль благодарно кивает, присаживается и говорит, что, выбирая между адекватной женщиной и человеком с кровавой репутацией, всё же пришлось выбрать миссис Пирсон для этого разговора. Хотя её муж, конечно, пугал меньше. В общем-то, у Никкаль Анхель самая обычная история: мать-немка, проживавшая когда-то в Штатах, подростковый незащищенный секс, поспешный переезд обратно на родину, позор на малолетнюю дуру, вещи-«не возвращайся, шалава»-вокзал и дедушкин дом в немецкой глубинке. А восемнадцать лет спустя, конечно, несчастный случай, давно почивший прадед и снова родственники, выкинувшие из дома. Эта трагедия в трёх актах стара как мир. Роз куда больше интересует, как эта Гретель из пряничного домика нашла своего отца. Не волк ли это в овечьей шкуре? Да ещё и пришла к Снежной Королеве? Когда звучит вполне ожидаемый вопрос: «Чего ты хочешь?» — Никкаль наконец-то поднимает на неё холодный взгляд и начинает, будто только и ждала разрешения. Юной деве Марии не нужны алименты за все 18 лет (по иронии судьбы сумма будет иметь около половины этого числа ноликов), нет, она куда умнее и не хочет много. Всего лишь оплата обучения — крошки с барского стола, ответственность за подростковые ошибки. Она ради образования и приехала сюда. Художник-реставратор. Поступить — поступила, а вот денег на полную оплату нет. Никкаль только разводит руками: вот и пришлось искать отца. Роз хмыкает и набирает мужа. Рэймонд отвозит девушку в отель, размещает в номере и сообщает, что завтра нужно будет произвести забор материала в клиники. Никкаль улыбается и не отказывает себе в ужине в номер. Не то чтобы Никкаль сама хоть сколько-то уверена, что Микки Пирсон, ебанный наркоделец, — её отец. Это весьма опасное родство, стоит признать. Но мать была уверена. Мать говорила, показывала старые фото и любила вспоминать свою жалкую и свободную молодость и обвинять дочь в том, что та забрала всё. Все надежды, всю любовь (Никкаль сомневается, что когда-либо до своей царицы Микки Пирсон по-настоящему любил), семью (тех праведных католиков, что и аборт не позволили сделать, и из дома выкинули), мечты. Никкаль всегда находила стенания своей матери скучными и ничтожными, а ещё задавалась вопросом, как прадед вообще пустил их на порог. Старый хрыч всё ещё ходил на охоту, отлично стрелял, курил по вечерам сигары и называл своего праведного сыночка австрийским поросёнком, хрюкающим и прячущимся от жизни за словом божьим. Никкаль находила это забавным. Прадед не стенал и не жаловался, никогда. Зато нехотя, словно бросая собаке кость, учил жизни. Хотя больше походило на выживание, но Никкаль не жаловалась. Жалость нужна тем, кому жизнь всё предоставляет на белой каёмочке, другим же стоит действовать и рвать жилы. Никкаль позволяет своим мыслям течь расслабленно и бесконтрольно. Все дороги ведут в Рим, а реки её сознания — к Рэймонду Смиту. Консильери её предполагаемого отца. Вряд ли их ожидает множество встреч, поэтому Никкаль позволяет себе полюбоваться: всё же немцы хороши в производстве. Взять хотя бы её или этого мужчину. А смотреть, как известно, не воспрещается, они же не в исламе. Мужчина красив и приятно обходителен. Никкаль не привыкать к чужой грубости, в каком-то роде она знакома. Но Рэймонд слишком… чистоплотен для подобного. Наверное, глупо так говорить об убийце, но мужчина настолько очевидно ненавидит грязь, что это вызывает только мягкий смешок. Никкаль не обращает внимания на название клиники, она здоровается с Роз и представляется своему отцу. У них обоих холодные глаза и острый взгляд: сталь встречается с вечным льдом. Никкаль не чувствует никакого единения, «кровь не поёт», как потом в машине шутит Банни. Просто что-то скребется на задворках сознания. Это похоже на не отпускающие тебя после встречи чувство déjà vu. Только это не лёгкое порхание крыльев бабочки, это накрывающая удушливая волна прямо перед приступом эпилепсии. Никкаль никак не реагирует на Банни, она незаметно впивается ногтями в собственную ладонь и равнодушно смотрит на город за окном. Две тихие недели в хорошем номере — это не так уж и плохо. Она даже достаёт кисти, и, хотя мольберта и холста у неё совсем с собой нет, акварель причудливо растекается на альбомных листах. Никкаль видит море. Холодное и бушующие. Её матери нравился Вебер. Никкаль думает, что все его шторма слишком тёплые, как грибной дождь летом, а на картины кто-то накинул эффект «сепии». Никкаль не чувствует в них силы, море не дышит, не рвётся, не выбрасывает суда на сушу. Словно этот безумный немец пытался изобразить море, как послушную скаковую лошадь. Зверь, да смурной и в ошейнике. Глупо же. И если на фоне моря начинают мелькать серые глаза, то Никкаль просто не обращает внимания. Она знает двух мужчин с такой сталью, тяжестью во взгляде, и один служит другому. Никкаль всегда была любопытной, но в этот раз решает оставить портрет. Она не хочет отвечать на вопросы, в основном — на свои собственные. Рэймонд должен отвезти её в офис, где они всё обсудят, потому что результат положительный. Она хочет купить сигареты, ментоловые, в табачной напротив отеля. Рэймонд кивает и сам закуривает, прислонившись к машине. Никкаль замирает у бордюра на пару мгновений, чтобы открыть новую пачку, когда рядом с ней резко тормозит фургон. Она даже замирает на пару мгновений, думая, что такое бывает только в фильмах. Но нет… Её и правда живо пакуют в машину! Какими же опасными могут быть родственные связи. Никкаль едва сдерживает пробирающийся наружу смех. К лицу прижимают вонючую тряпку, и она задерживает дыхание. Никкаль будет являться ублюдкам во снах, если у неё сейчас выяснится аллергия на хлороформ и её убьёт обычный приступ удушья. Но прадедушкин охотничий нож привычно скользит в руку. Никкаль не задумывается, бьёт в бок держащего её мужчину. Это чувство, когда металл входит в свежую плоть. Его ни с чем не спутаешь. И неважно, что ты разделываешь — оленя или человека. Мужчина вопит, хватается за рану и отпускает её. Никкаль ядовито думает, что если она смогла дотянутся до печени, то у него осталось не так много времени. Хлороформу, чтобы подействовать, нужно слишком много времени. Они её вообще ни во что не ставили? На что они надеялись? Что она испугается, задрожит и сдастся, позволив себя вырубить? Никкаль не из этой породы. Она отталкивает мужчину, но тут же отлетает от удара второго сообщника. Мир вокруг становится слишком ярким и контрастным. Никкаль такой аляпистости и от марихуаны получить не могла. Всё-таки в насилии есть немного искусства. Крепкие руки смыкаются на её горле и отрывают от земли, снова, с силой впечатывая в дверцу машины, — нож выпадает из рук. У Никкаль закатываются глаза и мир вокруг становится оглушительно ярким. Она брыкается — скорее бьётся в конвульсиях — и по случайности заезжает коленом чётко в пах. Мужчина ослабляет хватку, и этого хватает, чтобы извлечь складной ножик из кармана пальто и всадить его прямо в глазницу. Крики ублюдков сливаются в унисон, и Никкаль оседает на дно фургона. Ей хочется зло ухмыльнуться, ткнуть пальцем и, как маленький ребёнок, победно прокричать: «А я же говорила!». Но, во-первых, Никкаль ничего не говорила, а во-вторых, нужно уметь расставлять приоритеты. Она не утруждает себя поиском охотничьего ножа на полу, просто достаёт тот, что закреплён на бедре и легко прячется юбкой («Много ножей не бывает, Никки. Вот этим яблочко порежешь, этим — кролика, а этим — человека. И ещё парочку про запас, чтобы не искать, если уронишь.»). Всё-таки прадедушка был чертовски умным старым хрычом, мир его праху. Никкаль видит перед собой тело и просто бездумно наносит ножом удары. Она не может сосредоточиться на чём-то, поэтому просто пытается нанести как можно бо́льший урон. Крики переходят в скулёж и тихий вой — это просто музыка на фоне, она не стоит внимания. Никкаль практически перебрасывают через себя, и она оказывается позади водительского сидения. То, что нужно! Нож входит в чужое бедро и выпадает из разом ослабевших рук. Никкаль мстительно думает, что задела артерию. Машину на дороге ведёт, раздаётся неприятный визг, и Никкаль швыряет вперёд, а затем назад, словно соломенную куклу. Авария. Звучит почти как интерлюдия (нет). Нужно встать, нужно подняться, нужно ползти к двери, нужно бежать, двигаться, бороться. Промедление — смерть. Прадед всегда говорил, что Никкаль выглядит жалко, слабо и безобидно, как шпиц. Абсолютно тупая и бесполезная псина. Её внешняя хрупкость — это ловушка, в которую должно попасть зверьё покрупнее. Тогда у Никкаль будет шанс: одна секунда, одно мгновение ударить в ответ. Любое колебание её убьёт. Сомнения — смерть. Никкаль не сомневается и не медлит. Она переползает через содрогающиеся, бьющиеся в агонии тело, но стоит ей потянуться к ручке двери, как та сама распахивается. Эта секунда, когда Рэймонд смотрит на неё, что-то меняет, капкан наконец-то схлопывается. Такие яростные голубые глаза. Вечно кипящий жизнью источник. Кровь на лице, на волосах — она похожа на маленькие красные бисеринки, что украшают голову вместо венца. И протянутая рука, испачканная алым. Мужчина на переднем сиденье пытается зажать рану на бедре, ещё двое корчатся и скулят от боли позади. И красные следы на бледной коже шеи, как алая лента, как ошейник. Рэймонду не нужны результаты ДНК-теста, чтобы подтвердить родство. Всё буквально кричит об этом. Вселенная сжимается до этой крохотной секунды, до этого момента полного крови, насилия и искусства. Потому что в следующий Рэймонду уже приходится ловить руку с зажатым в ней ножом. Инстинктивный удар. По спине пробегает стая мурашек, от того, насколько близко это было. Неплохо. Неплохо. Ангел, оказывается, опалил крылья. Рэймонд отбрасывает нож и аккуратно вытаскивает Никкаль из машины. Даже сейчас, даже после всего, что он увидел, она кажется жертвенным агнцем в его руках. Белокурая, хрупкая и с вьющимися локонами. Больше кукла, чем человек. Обманка, ловушка для крупного хищника. Пирсоны слишком похожи: хорошо расставляют сети и ведут зверя. Рэймонд уже оступился дважды.