Весна, выросшая на костях зимы

Улыбчивая медсестра надевала на меня куртку, завязывала шарф и напевала какую-то мелодию. Мои немногочисленные вещи были аккуратно сложены в дорожную сумку, которую держал в руке не менее улыбчивый санитар. Я посмотрела на его огромные ладони и подумала, что если он захочет свернуть мне шею, ему будет достаточно просто к ней прикоснуться. Почему я думаю об этом? Потому что в глубине души, где раньше был свет, теперь зияет бездна, черная дыра, материя, которая хочет поглотить меня, улыбчивую медсестру, санитара и его огромные ладони, весь этот остров, океан. Стоит ли мне раскрыть руки ей навстречу? Принять эти объятия, и тогда всё это закончится? Но почему-то я абсолютно точно знаю, что это никогда не закончится. Мы едем спасать мою психику в другое место, говорит незнакомка, на бейджике которой красуется имя «Стелла», она ласково гладит меня по голове, а потом сжимает меня за плечи, но я этого не чувствую. Я в принципе ничего не чувствую, и это приносит мне облегчение. Мне нравится эта пустота, никаких переживаний, никаких страхов, никаких имен, никаких лиц. Всё, чем наполняется моя память, исчезает после того, как я проснусь. Как письма, которые после прочтения необходимо сжечь. Персонал смотрит на меня с неприкрытым сочувствием, когда моё кресло с тихим шорохом проезжает мимо. Возможно, так смотрят на скот, который везут на убой, но, возможно, мне так только кажется. На моей руке нет красного браслета, и я точно не могу сказать, был ли он или это обрывок сна другого человека. Пока меня везут через двор, мы проезжаем мимо рыжеволосого мужчины и женщины, они смотрят на меня так, словно увидели призрак. Я не могу наверняка знать, кого они увидели и вообще смотрели ли. Я ничего не могу знать наверняка. Мужчина делает несколько осторожных шагов, будто лев, готовый сделать прыжок, но улыбчивый санитар преградил ему путь, поднимая вверх свои огромные ладони. Медсестра ускоряется, и меня завозят в черный фургон, где Стелла с громким хлопком закрывает дверцу, садится напротив и улыбается. Я бы отреагировала в ответ, но я просто закрываю глаза и проваливаюсь в пустоту, в которой чувствую, что улыбка не покинула её лица. Она улыбается как охотник, услышавший, что его капкан захлопнулся. Она улыбается так, как улыбаются психопаты, загнавшие жертву в угол. Она улыбается, как дьявол. Я не знаю, сколько мы едем по времени, оно принадлежит кому-то еще, но не мне. Стелла что-то говорит, иногда сжимая мои пальцы. Я все ещё не чувствую этого, но, наверняка, это должно означать поддержку. Милая Стелла, завтра я не вспомню вас, но это могло бы быть мило, несмотря на всю неловкость ситуации: мне не принадлежит ничего, ни мое тело, ни время, ни мой разум, сгоревший до тла, замёрзший, как безжизненная планета в бескрайних просторах ярких галактик. Когда фургон останавливается, а дверь распахивается, на меня устремляется пара горящих темных глаз статного мужчины, к которому Стелла, с явным волнением, обращается как «Господин Сойдан». Господин смотрит своими глубокими глазами, завораживающими, опасными и прекрасными, как толща океана или ночное небо без звёзд. За ним стоят еще пара человек, и их взгляды – иные, они говорят о том, будто в их зоопарке я – самый новый и интересный зверь. Смотрите, как хотите, господа, уже завтра ваши лица утонут в бесконечном омуте моей памяти, и мы будем знакомиться с вами снова день ото дня, пока не наступит тот самый, долгожданный, день, когда я не проснусь.