За Волейбольной Сеткой

Отпевание, в отличии от похорон, главы семьи Кагеяма, прошло намного скромнее. На похоронах собралось множество родственников, знакомых, друзей, молодёжь, которую в своё время тренировал мужчина так же присутствовали. Пожалуй, это было самое грустное, тусклое времяпровождение в жизни Наруми. Чем чаще к ней на шею кидались люди в слезах, крича о том, как им жаль, тем больше девушка понимала реальность происходящего. В её голове, до сих пор звучит охрипший голос отца, который сообщил всей семье новость, которую не ждал никто; затем звук, упавшего на пол подноса с любимым дедовским печеньем, которое Наруми специально готовила для него; раздробленное в мелкие крошки печенье, напомнило девушки её сердце. Тогда оно разбилось так же: с глухим стуком и на тысячу мелких частей, скорее напоминая не куски чего-то, некогда целого, живого, а унесённую, в пучину боли и грусти, пыльцу. Сейчас же, девушка мечтала скрыться от жалостливых взглядов, громких всхлипов, и слов поддержки. Хотелось хотя бы на какое-то время, побыть в фантазиях, где всё хорошо, абстрагироваться от реальности, спрятаться от боли, которую она приносит. Когда Наруми наконец оторвала глаза от пола, в который она таращилась достаточное количество времени, перед ней предстала её школьная команда волейболистов, вместе с тренерами. Ребята пришли поддержать семью, и высказать свою скорбь, ведь всё-таки они и сами были юными волейболистами, а смерть тренера по волейболу, особенно когда он дедушка менеджера их команды, обойти стороной они не могли. Ойкава смотрел на Наруми, и мысленно понимал, что никогда прежде, ему не удавалось видеть девушку в таком состоянии: бледная кожа, ладони, что были сжаты в крепкие кулаки, пустые, неяркие глаза, и самое страшное - отсутствие ее улыбки. Уголки губ, и кожа вокруг носа девушки покраснели, потрескались и это говорило лишь одним, - она много плакала. От этой догадки, сердце Тоору неприятно сжалось. Ему безумно хотелось поддержать её наедине, обнять, и пообещать ей лично, что он сделает многое, чтобы у неё всё было хорошо. Он резко встал с места, на котором до этого сидел, под непонимающие взгляды сокомандников, и хотело было, уже двинуться вперёд, как тут, на его плечо приземлилась тяжёлая, увесистая рука. — Не надо. — прозвучал низкий, спокойный голос. Тоору медленно повернул голову и перед ним предстало непроницаемое лицо Вакатоши. В нём забурлила злость, но он понимал, что не имеет никакого права взрываться прямо здесь. Они какое-то время играли в гляделки: агрессивные глаза Тоору, против спокойных Вакатоши. Спустя какое-то время, капитан Шираторизавы, выпустил плечо Ойкавы, и двинулся навстречу к своей девушке. Вместо чужой руки, теперь на плече Ойкавы, оказалась родная рука его друга. — Потом поговоришь с ней. Не спеши. — шёпотом сказал Ива, ибо знал, что чувствует его друг по отношению к Наруми. Ойкаве не осталось ничего, кроме как смириться. Наруми, чувствовала себя неловко, когда рядом с ней присел Вакатоши, и их пару начали «незаметно» оглядывать ребята из волейбольной команды Аобаджосай. — Тоши, не могли бы мы уйти с этой комнаты? — тихо спросила девушка, на что парень, понимающе махнул головой. Единственная, пустующая комната в этот день, оказалась комната дедушки. Никто не рисковал сюда заходить, но Наруми, на удивление, здесь было спокойнее всего. Она присела на односпальную, но довольно-таки широкую кровать, где раньше когда-то спал дедушка, и принялась, оглядывать комнату так, словно зашла сюда в первый раз. Стены здесь были выкрашены в серо-белые цвета, множество книг стояло на полках, которые уже ломились о такого огромного количества бумажных изделий, различные награды за волейбольные достижения, также множество фотографий украшали его комнату: внуки, дети, некогда любимая собака, Казуё-сан со своим лучшим другом - таким же тренером, только мужской волейбольной команды - Иккей Укаем; единственная фотография родителей Казуё, которых он когда-то очень рано потерял; Всё это вызывало странные, противоречивые чувства внутри девушки. Тогда её лицо казалось ещё более непроницаемым, чем у её горячо любимого молодого человека, сидевшего рядом с ней. Он нежно гладил её по ноге, но она, словно не чувствовала его прикосновений. В какой-то миг, нога парня, коснулась с чем-то неизвестным, покоящимся под кроватью. Это что-то издало характерный звук, такой же звук, как волна, ударившаяся о скалы. Пара влюблённых друг для друга глаз, переглянулись. Увидев вопрос в глазах девушки, парень тут же сел на корточки, и взглянул, на то, что находилось под кроватью. — Это коробка. — заявил он, а после вытащил её оттуда и положил перед девушкой. Обычная картонная коробка предстала перед девушкой. В глаза сразу же бросилось её содержимое, ведь крышки на коробке не было. Парень вновь сел рядом, и они принялись разглядывать всё то, что лежало в ней. И от увиденного, губы девушки сжались в тонкую полоску, так она старалась подавить, лезущие наружу, рыдания. Все её детские рисунки, хранились в этой коробке. Она смутно помнит, как дарила их дедушке, даже не задумываясь тогда в совсем маленьком возрасте: сохранит он это или нет. А он сохранил. Сохранил память и любовь, как свою, так и юной маленькой Наруми. Все рисунки, нарисованные её детской рукой, на обратной стороне были аккуратно подписаны дедушкиным почерком, датой и её именем. Он хранил всё: от обычных, нарисованных ручкой кошечек и собак, до более серьёзных работ, написанных в уже сознательном возрасте. Рисунок, сделанный Наруми, в пять лет, стал последней каплей для неё: на нём, по всей видимости, стоит она, и держит за руку нарисованного седоволосого мужчину, который по понятым причинам, был её дедушкой. Самый простой детский рисунок, пробудил в девушки ураган эмоций, которые она уже не могла держать в себе. Первый всхлип прозвучал рвано, но довольно громко, чтобы его услышал Вакатоши, который всё время молча наблюдал, как девушка рассматривала содержимое коробки. Он, со всей возможной нежностью, присущей ему, убрал с её рук листок рисунком, вернув в коробку, которую отложил обратно на место, а после крепко прижал к себе её хрупкое, подрагивающие, от рыданий, тело. Его губы прижались к её затылку, а руки ласково сжались на талии. Он знал, что чтобы он сейчас не сказал - всё это будет бессмысленно, поэтому позволил ей, молча выплакать все скопившейся в ней чувства. * Пока Ойкава в одиночестве, направлялся обратно к себе домой, его охватило единственное, мерзкое, и самое ненавистное им чувство - зависть. То, как спокойно Наруми, отреагировала, на подошедшего к ней Ушиджиму, заставило Ойкаву, открыто наблюдавшего за этим, почувствовать себя просто отвратительно. Но он не имел никакого права злиться на девушку. Он злился на самого себя, ведь, возможно, если бы он не был так глуп по отношению к ней, то сейчас рядом с Наруми, оказался бы как раз он, а не чёртов Ушивака. По крайней мере он так думал, а мысли о судьбе он не подпускал к себе, ведь они его только расстроили бы сильнее. К себе домой он заходил в уже более спокойным расположении духа. Он хотел сразу направиться к себе в комнату, но проходя мимо, заметил свою обожаемую бабушку, сидевшую одиноко в кресле, и глядевшую куда-то вдаль. — Бабуля? — спросил парень. Женщина вздрогнула, от чего её седые, на концах закрученные в кудри волосы, забавно подпрыгнули вместе с ней. — Тоору-чан, ты что так пугаешь меня! — она схватилась за сердце, выдохнув из себя испуг. — Прости, не хотел тебя пугать. — он подошёл к столу, на котором лежал графин с водой. Наполнив им стакан, он подал его бабушке. — Спасибо, милый. Ты как всегда, знаешь, что мне нужно. — она немного смочила губы водой, оставляя стакан на поддоннике. — Почему ты в костюме? — спросила она. — А это... — он неловким взглядом обвёл свой внешний вид. В Японии принято приходить на похороны либо в чёрным кимоно, либо в костюме. На Тоору был один, из немногих его костюмов. Носил он такое редко. — У моей... — он немного запнулся на следующем слове, — одноклассницы умер дедушка. Он был тренером волейбольной команды. Поэтому я, и остальные парни из команды, не смогли пройти мимо. — Казуё, Казуё... — вздохнула она, — опять все хлопоты собрались вокруг тебя. — Ты знала его? Чио-сан - бабушка Тоору, легонько кивнула головой в ответ. Хоть уста её украшала небольшая улыбка, в глазах всё равно читалась какая-то неизвестная, для мира, печаль. — Да, Тоору, — она вздохнула, — Я знала его и не мало лет. Мы пережили с ним среднюю и старшую школу. Я говорю «пережили», ведь время это было действительно сложным. — Сложным? Почему? — Тоору заинтересовали слова бабушки. Он сел на краешек дивана, чтобы быть поближе к её креслу, где сидела она. Женщина вновь печально улыбнулась, отводя взгляд от внука обратно к окну. — Глупость в юности - это такой период. Его остаётся лишь пережить. — ответила госпожа Чио. — Ты говоришь какими-то загадками. — прохныкал в непонимании Тоору. — Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе всё как есть и без единой загадки? — она ухмыльнулась. — Разве я похож на того, кто способен разгадать хоть одну загадку, которую из себя может представить женщина? — Ты прав. — улыбнулась бабушка, — Это моя вина. Нужно было тебя учить именно этому, а не тому, как можно краше состроить глазки милой даме. — Да, в этом мне нет равных. — выдохнул Тоору, с лёгкой улыбкой на лице. — Я была такой глупой девушкой, Тоору. — начала говорить бабушка. — Я о многом жалею. Я ничего не ценила, когда у меня было столько всего. Я не ценила тогда, ни родителей, ни друзей, и даже... — она перевела дыхание, — И даже того, кого любила больше всего на свете. — она блаженно, но с явной болью, улыбнулась своим воспоминаниям. — Ты намекаешь... Тоору не успел договорить, она его перебила: — Да, именно на это я и намекаю, Тоору. Он был ошарашен. Парень взъерошил волосы на своей голове, и шокированными глазами взглянул на бабушку в ответ. — Почему ты так удивлён? Тоору в ответ помахал головой, давая ей понять, что не стоит обращать на это внимание. Чио-сан так и сделала, и продолжила говорить: — Я никогда не прощу себя за это. Я думала, что всё-таки простила, и отпустила его, но когда узнала, что он умер... — произнеся последнее слово, она резко запнулась; её будто бы облили холодной водой, отрезвив от иллюзий, — О Господи, он ведь действительно умер, его больше нет, и никогда не будет! Диалог с бабушкой закончился внезапно. Тоору понял, что она больше не сможет говорить, да и ковырять старую, но кровавую рану на сердце, он не собирался. Уже в своей комнате, лёжа на футоне, Тоору всё-таки задумался о судьбе. Мир когда-то пытался связать людей подобной крови, но ничего не вышло. А как будет в этот раз? Получится ли у Вселенной, связать вместе тех, кто был сужден друг другу?