Возвращение Шерлока Холмса

Майкрофт Холмс Прошел год. Ну, почти прошел. Как мы его пережили — отдельный вопрос. Не выдержали бы, не будь нас двое. Мы с Джоном периодически раскисали до того или иного состояния, но еще ни разу не позволили себе сделать это одновременно — один всегда старался поддержать другого. Словом, мы как-то справлялись. Два месяца назад я еще раз проверил все связи и отправил брату через резидентуру сообщение о месте и времени встречи с агентом в Калькутте. В течение четырех суток — в означенное время, в означенном месте. До встречи оставалось чуть больше месяца, я подготовил все бумаги, с которым брату предстоял дальнейший путь, все инструкции, адреса, имена, деньги; предстояло написать личное письмо, очень нейтральное, и попросить Джона сделать то же самое. И курьера можно было отправлять в Индию. И вот тут началось. Мне приснился сон, скорее хороший, чем тревожный: мне снился Шерлок и наша встреча, словно я сам сделался курьером и поехал туда... И только проснувшись, я понял, что подсознательно давно уже думаю об этом — боюсь, но думаю. И начались мои кошмары. Каждую ночь я видел во сне встречу с братом, каждое утро я убеждался, что это сон... И каждый день понимал, что не могу поехать, просто потому хотя бы, что не в силах буду смотреть в глаза Джону после... да и что греха таить, я до паники боялся, что он воспримет мой отъезд настолько же болезненно, как первый раз, год назад, и снова отдалится от меня. Дни шли, курьера требовалось посылать срочно, а я все мучился. Кончилось тем, что когда Джон однажды в пятницу неожиданно сказал, что мы не увидимся три дня, так как сразу несколько его пациентов слегли и он просто падает с ног, я даже обрадовался. В субботу я еще работал до вечера, затем ушел домой, где, подумав, вынул из бара виски вместо привычного коньяка — и в воскресенье к вечеру я уже мало что соображал. Я сидел в кресле у камина, на столике передо мной стояла бутылка, на ее донышке плескался виски, и тут раздались шаги на лестнице. Странно, я ведь вчера отправил Алана — куда я его отправил? — я не успел вспомнить, поскольку дверь открылась и вошел Джон. — Боже мой, это в честь чего? — спросил он, с недоумением уставившись на бутылку. Я с трудом понял, что доктор пришел без предупреждения на день раньше обещанного. Мысли у меня в голове после суток в обществе бутылок приходили строго по одной, и единственная мысль, которая теплилась сейчас — он решит, что с Шерлоком несчастье, и испугается. На этом я и сосредоточился. — Все в порядке, дорогой, никаких новостей. Вы откуда? Вас же не должно было быть до завтра. — Я хороший врач, быстро всех ставлю на ноги. Почему виски-то? — Джон взял в руки бутылку и стал рассматривать этикетку. — И сколько вы уже выпили, мой дорогой? — А сколько там осталось? — я посмотрел под стол, где стояли «вещественные доказательства». — Всего было три бутылки. Но я собирался остановиться сегодня, чтобы завтра быть в форме. Не верите? Да честное слово! — Три бутылки? Совсем с ума сошли? И, разумеется, вы почти не ели? — Виски — это тоже еда! — заявил я торжественно. — Ну, конечно! Чрезвычайно питательная! Сидите тут! — грозно сказал Джон и вышел, прихватив бутылку, — должно быть, спустился вниз, на кухню, чтобы найти что-нибудь съедобное. «Сидите тут». Ха! Как будто я мог встать... — На кухне пусто, — возмущению вернувшегося в гостиную Джона не было предела. — И куда смотрит ваш секретарь, интересно? — Я его еще вчера отправил в Австралию, — вспомнил я наконец, куда делся Грей. — Что?! — Джон пощупал мой лоб. — В какую еще Австралию? Майкрофт, вы с ума сошли? Как вы себя чувствуете? Голова кружится? Не тошнит? — Я чувствую себя странно... Вы когда-нибудь напивались в одиночку, Джон? Ну, в юности? Попробовать там, каково это... было? — Нет, до такого состояния я никогда не напивался. У меня табу. Насмотрелся на брата. — Ох, простите... я плохо соображаю. Я только хотел сказать — понимаете, мой друг, я никогда в жизни... вот даже не напился ни разу сильнее, чем тогда, помните, с этой щукой? Многое прошло мимо меня. Коньяк меня вообще не берет почти... Но теоретически я знаю, что от виски должно что-то меняться. Например, если ты боишься уснуть. У нас в имении служила горничная, она пила на ночь всегда стаканчик виски... чтобы спать без снов. Например... — Стаканчик — не три бутылки же. — Джон взял меня за запястье. — Вас беспокоили кошмары? Отчего? — Нет, не кошмары. Скорее наоборот, мне уже неделю, даже дольше, снятся хорошие сны... настолько, что не хочется просыпаться... Джон, не надо меня пытать, прошу вас. Я, увы, все еще не настолько пьян, чтобы не понимать, что говорю. Но настолько, что потом мне станет стыдно, если я скажу лишнее. — Когда человеку снятся хорошие сны, он не станет пить сутки напролет в одиночестве. — Сны — это только сны, Джон. Их минус, даже самых прекрасных, в том, что все исчезает, когда ты открываешь глаза. Я решил встать и дойти до ванной, но выяснилось, что ноги еле способны донести меня до дивана, на который я и плюхнулся. — Вот черт... — Алкоголь ищет кратчайший путь, — усмехнулся Джон, ставя передо мной стул и садясь. — С вашей комплекцией и ростом он ударит прежде всего по ногам. — Вот и жаль, что по ногам. Хотелось-то по голове... но так до конца и не вышло. Придется смириться. — Может в клуб послать за ужином? Пусть пришлют хоть бульон какой-нибудь. — Ой, нет, мне совсем не до еды. Что мне точно надо, так это на голову кувшин холодной воды вылить. — Чтобы вылить на голову холодной воды, надо сначала добраться до ванной, — мрачно усмехнулся Джон. — И сейчас водные процедуры вряд ли помогут. — Не расстраивайтесь, дорогой. Я, правда, не ждал вас сегодня. Не надо вам было это видеть, я не хотел. — Да полно вам… Это вы решили, пока меня нет, пить всякую гадость, и думали, что когда я приду завтра, то не пойму, что вы тут вытворяли? Ну, был бы еще один допрос с пристрастием. Из вас ведь всегда все приходится тянуть клещами. — Ужасный у меня характер, правда? — вздохнул я. — И как вы меня терпите... вот надоест вам — что мне останется делать?.. Начинал я вроде в шутку, а закончилось как-то всерьез. — Ужасный, — согласился Джон и пересел ко мне на диван. — Куда мне от вас? С Шерлоком точно все в порядке? — Все в порядке. Ну, во всяком случае, у меня нет никаких новостей о нем, клянусь. Последнее, что я знаю: месяц назад ему передали инструкции для встречи с курьером, которая состоится через... двадцать восемь... ой, уже двадцать семь дней. На момент передачи инструкций он был жив и здоров. — Лучше бы они были, эти новости. А что за курьер? Надежный человек? — Грей предлагал свою кандидатуру... но, конечно, я пошлю другого. Несомненно, надежного. Можно даже послать небольшое письмо, личное, я имею в виду, но очень осторожно — без имен и без откровений. Но все равно, пусть он получит что-то, написанное вами и мной. — Вы уверены, что посылать письмо с чужим человеком будет безопасно? Странно, что вы отправили Алана в Австралию именно сейчас. — Я его отправил, потому что он... тогда, в прошлом году, я ему пообещал, что никуда без него не уеду. — Бедный Грей… Так вы сами поедете туда? — Я?! Боюсь, вы меня не так поняли, Джон... Я как раз и отправил его подальше, чтобы не иметь возможности... я же дал ему слово не уезжать одному. Вот раз его нет, то и не уеду. — Майкрофт, я могу вас спросить кое о чем? — Джон взял меня за руку. — Вы ведь хотите поехать туда сами? Я закрыл глаза. Что делать? Помолчал... — Не надо мне было столько пить... Мы много чего хотим, Джон. Вы так же, как я. — Вы хотите поехать сами? — повторил он вопрос. — Конечно, хочу. Но не поеду. Это было бы нечестно по отношению к вам, и я этого не сделаю. Черт, я все еще пьян... — Что за глупости, милый мой? Поезжайте! Я, разумеется, не могу, но вы — другое дело. Вы не обо мне должны думать, хотя я вроде бы не идиот, и способен понять такие вещи. Вы о Шерлоке подумайте. — Он не ждет меня там, и я уверен, что очень удивился бы, увидев. Так что он не будет разочарован. Но вы правы, я чувствую себя эгоистом. Я понимаю, как он был бы рад увидеть хотя бы меня. Конечно, понимаю. Собственно, это то, отчего мне стыдно, Джон, и что я пытаюсь заглушить алкоголем... по сути я, который всегда думал в первую очередь о нем, вдруг сейчас, когда ему так непросто, изменяю этому правилу. Это ужасно... — Ему нужна ваша поддержка, Майкрофт. А я напишу письмо, которое ни с кем бы не рискнул передать — только с вами. Я не ждал такой реакции от Джона, и вдруг подумал, что если он не притворяется, если все именно так, то я и правда мог бы поехать. Сердце у меня заколотилось с такой силой, что стал подрагивать лацкан халата. — Тише, тише, — зашептал Джон, обнимая меня. — Все хорошо, мой дорогой. Все хорошо. — Я сейчас проснусь, да? Это вариация моего сна? — Вы еще даже не засыпали. Да, кстати, я останусь у вас сегодня, вы не против? — Как я могу быть против? Теперь я думал о том, понимает ли Джон, чего я боюсь на самом деле? Тот первый месяц, год назад, пока он не бывал у меня, очень тяжело мне дался, но я никогда не подавал виду, и он, я думаю, не заметил этого. Когда постепенно он стал приезжать ко мне все чаще, и, наконец, ежедневно, я почти успокоился, но теперь страх воспрял с новой силой. Но я вовсе не хотел, чтобы мой дорогой друг чувствовал себя в чем-то виноватым. Тем более, что я тогда и правда уехал, не объяснив ничего... — Вы думали, я обижусь, если вы поедете к нему? — спросил Джон. — Не обидитесь... но тогда, год назад, я хорошо помню вашу реакцию. В какой-то момент у меня появилось отчетливое ощущение, что я вас потерял — насовсем. И я до паники боюсь повторения этого ощущения. — В следующий раз, если вдруг у вас возникнут какие-то сомнения по поводу моей реакции, вы просто поговорите со мной, хорошо? — Еще несколько месяцев, Джон, дорогой, и Шерлок вернется в Европу. Я даю вам слово. — Дай бог… Оставшееся до утра время я, приходя потихоньку в себя, думал, как быть с Греем и моим обещанием не уезжать никуда без него. Вот ведь черт меня дернул с этой Австралией... Я надеялся, что, если дам завтра телеграмму, он сумеет получить ее быстро и так же быстро вернуться, а то мы и так уже теряли дни. В действительности все оказалось еще проще. В понедельник утром, придя в «Диоген», я застал там моего секретаря, невозмутимо перебирающего бумаги. Более того, билеты в Индию оказались им уже заказаны, нужные документы выправлены. На двоих. Шерлок Холмс Завершив миссию в Тибете, я проехал через всю Индию и оказался в Калькутте, где должен был получить новые инструкции, билеты на корабль, подъемные и тому подобное. За весь год я практически ничего не знал о том, что происходит в Англии и не имел возможности получить хоть какую-то информацию. Единственное, в чем я был уверен, что Майкрофт жив, здоров (тут я уповал на Джона) и на своем посту. Прикрытием для встречи с агентом служила некая торговая компания — их так много в этом городе, слегка, честно говоря, смахивающем на ад. Я приехал в представительство вечером — за квартал уже несло специями. Управляющий, мистер Тадлтоу, на предварительный взгляд казался вполне надежным. — Вас ожидают, — сообщил он. — Я провожу вас, мистер Сигерсон. Мы пошли по коридору куда-то в дальний конец длинного здания. Мистер Тадлтоу открыл дверь — и я вошел. Шторы в комнате были задернуты, полоса света сквозь дверь проникла внутрь, но так и не достигла кресла, в котором сидел в пол-оборота, пряча лицо, высокий грузный человек. Сердце у меня вдруг заколотилось о грудную клетку. Управляющий затворил дверь, и я оказался почти в полной темноте. Но видение в кресле никуда не исчезло, и мне показалось, что сквозь висевший в здании запах перца и корицы до меня долетает знакомый запах одеколона, который предпочитал Майкрофт. — Господи, это ты? — пробормотал я по-французски. Мужчина поднялся из кресла и сделал шаг в сторону от стола. — С тобой не интересно, дорогой, — раздался скрипучий, ворчливый голос. — Даже сюрприз сделать не получается! — Майкрофт! Я бросился к нему, обнял, просто стиснул в объятиях, зацеловал лицо, не разбирая в темноте, куда целую. — Это правда ты, — бормотал я, — дорогой мой, дорогой. — А это ты. Слава богу, дождался! — прошептал Майкрофт. Мы долго не могли разжать объятий; наконец, брат потянул меня к креслу, уселся — и я, как в детстве, оказался у него на коленях. — Как я соскучился по тебе, господи… Я тихо рассмеялся в ответ и устроился удобнее. Прислонился к плечу Майкрофта. — Сколько у нас времени? — спросил я, закрывая глаза. Так можно представить, что мы дома. Если бы не запах специй. — Времени у нас до утра, то есть часов шестнадцать, — ответил Майкрофт. — По сравнению с целым годом — мгновения... Как ты, солнышко? — Учитывая все обстоятельства, неплохо. Чуть не перешел в буддизм, — усмехнулся. — Тут темно, как в погребе, я тебя почти не вижу. Мы будем ночевать на мешках с корицей? — Мы потом зажжем свечи. Просто посиди немного, ладно? — брат все гладил меня по волосам. — Ночевать... даже не надейся заснуть хоть на минуту из этих шестнадцати часов. Потом отоспишься, в пути. Буддист ты мой... Я получил привет от тебя четыре месяца назад от общего знакомого. — От ламы? — улыбнулся я. — Я просто думал, что мы уйдем куда-то отсюда, уж спать я тебе, конечно, не дал бы. — Мы можем уйти только в соседнюю комнату. Но там то же самое. Прости, дорогой, но я такой приметный. Не могу выходить на улицу, я же тут с такими чужими документами, что говорить даже страшно. Это тебе не окраина Флоренции, где меня никто не мог бы узнать. Тут наших полно... не рискну, нет. Но свет потом обязательно зажжем, и я тебя разгляжу. Прибавилось седых волос, признавайся? — Прибавилось, — вздохнул я. — Ладно, пропахнем пряностями. — Я прижался губами к виску брата. — Куда ты меня теперь отправишь? — Сначала в Персию. А затем вернешься в Европу. Я надеюсь, что все, что мы с тобой планировали, закончится через года полтора. Из Европы ты сможешь следить за процессом и участвовать, по возможности. И мне... нам будет проще. А то уже сил нет никаких волноваться... — Персия… В Европе-то хоть можно выбрать город самому? — Знаю я, что ты выберешь! — засмеялся Майкрофт. — Ну что ты тянешь, спроси уже хотя бы, как Джон! — Как он?.. Дышать стало тяжело. Чертов перец — от него глаза щиплет. — Он очень скучает. Первое время, когда я вернулся из Италии, он старался бывать у меня пореже, но это длилось недолго, а через месяц Алан и Его Высочество провернули такую штуку... Слушая рассказ Майкрофта, я, конечно, чувствовал, что он старается придать истории более легкий характер. Я слишком хорошо знал характер Уотсона. — Но теперь Джон почти каждый вечер у меня, — продолжал брат. Это уже звучало совершенно правдиво. — Мы все время о тебе разговариваем, кажется, я ему пересказал уже всю нашу жизнь «до него» подробно. Вернешься — а он о тебе все знает, — прибавил Майкрофт, усмехнувшись и целуя меня. — Помощника полковника Гриффита нашли? У кого он держит бумаги? — Мы вычислили троих возможных. Но двоих уже... никто не найдет. Нет, не мы. Гриффит сам… опередил нас. Третий жив, и какие-то бумаги у него хранились, но буквально за неделю до того, как мы на него вышли, Гриффит его тоже навестил. Почему не убил, пока не понимаю. Но бумаги увез. Уверен, что полковник передал их еще кому-то, надо быть абсолютным идиотом, чтобы держать такое у себя. Но выбор у него невелик. Я бы на его месте отдал их на хранение кому-то совсем не своего круга... ну, дай мне еще пару-тройку месяцев — я вычислю этого «кого-то». Сам полковник сейчас в Англии, ведет себя как... добропорядочный член общества. Не могу подловить его ни на чем. — Зная его расточительность, — заметил я, — могу предположить, что денег у него становится все меньше, и скоро он опять засядет за карточный стол. А он шулер со стажем. — Я прослежу. Я жду, когда его можно будет взять на чем-то, с не меньшим нетерпением, чем ты и Джон... — брат начал волноваться. — Шерлок, я должен повторить тебе то, что уже говорил тогда во Флоренции. Давай я сделаю вам документы, и уезжайте вместе, живите спокойно где-то в глуши, вас никто никогда не найдет, никакой Гриффит, никто. — Исключено, — решительно возразил я. — И Уотсон меня поддержит, я знаю. Ты мой брат, я тебя люблю и никогда не оставлю. У тебя и так жизнь не сложилась из-за меня. — Ох, господи, о чем ты говоришь... я так боюсь постоянно, что с тобой там... каждый день... Когда ты возвратишься в Лондон и все вернется на круги своя, я буду считать, что моя жизнь сложилась абсолютно счастливо, поверь... кстати, дорогой, можешь гордиться своим братом. Уже два месяца как я рыцарь большого креста святого Михаила... И мне дали понять, что, когда ты вернешься из Персии, станешь кавалером. — Поздравляю, дорогой. — Я огладил Майкрофта по волосам, по плечам. — А тем, кто дал понять насчет меня, намекни, что мне такого рода награды не нужны. — Ну, от рыцарских званий обычно не отказываются. Можешь не афишировать, никто же не заставляет, но твои заслуги должны быть оценены. Ладно, бог с этим. Как ты жил все это время? Расскажи. Ты хоть не голодал там? Болел чем-то? — Милый мой, ты всегда прежде всего о питании, — рассмеялся я. — Да все со мной в порядке. Только цветом лица стал похож на тибетца. — Ну, как бы мне ни хотелось не отпускать тебя... а давно ты не сидел у меня на коленях, а? — Майкрофт прислонился на мгновение лбом к моему лбу, будто какой-то лама. — Ладно, зажигай свечу, справа на столе. Посмотрим на твой цвет лица. – Зажгу и вернусь. А ты стесняешься при свете? В комнате обнаружилось еще что-то, вроде огромной тахты в углу. Зная Майкрофта, можно было еще предположить, что шестнадцать часов он меня голодом морить не станет. А для его спины тоже требовался отдых. Я подвинул свечу ближе, наклонился и взял его лицо в ладони. Совершенно седой, но такой же красивый, как раньше. — Да ты не на тибетца — ты на мавра похож! — воскликнул брат. — Глаза только серые, а в остальном — типичный эфиоп... Не смотри так, мой дорогой. Я постарел, знаю. — Ничуть, родной. — Я поцеловал его в макушку. — Пойдем, сядем рядышком. Мы перебрались на тахту. Я положил Майкрофту под спину подушку, а сам привалился к нему. — Только не засыпай, хорошо? — попросил он. — Хотя это и эгоистично с моей стороны — ты ведь, наверняка, очень устал. Но я ведь тебя еще долго потом не услышу... Господи, если бы ты знал, как мне тебя не хватает, брат... — Не засну. — Я взял Майкрофта за руку. — Я ехал в поезде первым классом и в дороге почти все время проспал. Это же такая цивилизация — поезд. Столько недель приходилось видеть только лошадей да яков. Майки… Я так скучаю по вам обоим, сил уже нет. Первое время думал, что рехнусь. — Первым классом... — голос Майкрофта срывался, — наконец-то мой мальчик взрослеет... Знаю, знаю, стоит тебе вернуться домой, и ты снова примешься за старое. И пускай. Лишь бы дома был уже... Ты у меня умница, дорогой. Ты все выдержишь, справишься со всем и вернешься. А мы тебя ждем. Я бы и сам рехнулся, если бы не Джон... — Просто тут второй класс — как у нас третий и даже хуже, — попробовал я сострить, чтобы как-то подбодрить брата. — А вообще-то твой мальчик повзрослел давно — с Уотсоном я всегда езжу первым классом, это на себе экономлю. Это шутка, дорогой, насчет экономии. — Джон стал таким респектабельным врачом... ты не представляешь. Пациентки его обожают. — Надеюсь, не слишком сильно обожают? Ты же следишь за их поведением? — засмеялся я. — Разумеется, и строго блюду твои интересы,— внушительно произнес Майкрофт, но не выдержал и тоже засмеялся. — У Джона свой экипаж, и мало кто из кучеров в Лондоне столько получает, сколько его возница. — Боже мой, — пробормотал я. — Вот вернусь, а Уотсон — уже звезда медицины. А я — так себе, какой-то частный сыщик. — Как только ты вернешься, обещаю разгрузить его максимально. Оставить только самых важных клиенток... и меня. Нет, Джон любит медицину, конечно, но ему явно не хватает в ней загадок. Там, в пакете, кстати, вместе с бумагами на следующую миссию лежит его рассказ о твоем падении в водопад — первые две странички рукописные, остальное отпечатанное. И письмо от него. Вскрывай, я пока пойду насчет ужина узнаю. Майкрофт поднялся с дивана и вышел за дверь, а я дрожащими руками открыл конверт. Мы с Уотсоном почти никогда не писали друг другу писем, да и зачем? Лишь изредка, когда я уезжал по делам один, мы обменивались посланиями, где просто делились последними новостями, но уж точно никогда не доверяли бумаге чувства. Я прочел письмо Уотсона несколько раз, и мне казалось, будто я слышу его голос, говорящий мне такие вещи, с которыми мы даже в самые счастливые моменты жизни редко обращались друг к другу. Майкрофт дал мне достаточно времени, чтобы прийти в себя. К моменту его появления в комнате я уже успел немного успокоиться и утереть лицо. Брат вернулся с сэндвичами и кофе и заявил, что фрукты здесь он не рискует есть. — Вот, что счел безопасным для здоровья. Давай-ка, поешь все-таки. — Ты оголодаешь, а тут вообще-то можно питаться нормально. — Я сложил письмо. — Мне можно его сохранить? — Я просил Джона не употреблять имен и не подписываться специально, чтобы ты мог его сохранить. Если он так и поступил, то конечно, мой мальчик. Ты не обижайся... я не мог взять его сюда. Это очень долгая поездка, и могла бы вызвать подозрения... я не рискнул. Прости, дорогой. — Да, в письме нет имен… Рассказ мне прочитать здесь? — Успеешь потом прочитать, я думаю. Джон все описал так, как мы с тобой обговорили... ну а все трогательные фразы ты потом прочитаешь. Ничего страшного, если у тебя будет с собой его рассказ. Твои бумаги кто-нибудь хоть раз за это время смотрел без твоего ведома? — Нет, я слежу за этим. Спрятав письмо в конверт с рассказом, я занялся кофе и сэндвичами. — Ты когда сюда приехал, вообще ел что-нибудь? — спросил я Майкрофта, глядя на сэндвичи. — Мы уже три дня тут, — признался он. — Ужасная страна, вся пропахла мускатным орехом. Меня пытались накормить какими-то запеченными овощами, но Алан резонно заметил, что не уверен даже, вымыли ли их предварительно, во всяком случае точно не очистили от шкуры. Так что я ем тут только отварное птичье мясо и хлеб. Вернусь в Лондон — съем корову,— мстительно прибавил он. — Зато чай тут действительно хорош. Ты ешь, ешь, я не голоден. Услышав, что верный секретарь на посту, я испытал облегчение — за брата можно было не беспокоиться. — Передай Грею привет от меня. — Обязательно. Да, там в пакете деньги и новая чековая книжка на твое нынешнее имя. Счет будет все время пополняться, можешь не экономить совершенно. Миссия несложная, но мне необходимо связаться с некоторыми полезными людьми. Ты по-прежнему путешественник и этнограф. Кстати, надеюсь насчет буддизма ты пошутил? Он совершенно не подходит тебе по темпераменту. — Ну, пообщавшись с ламами, я немного успокоился. — Доев сэндвичи, я улегся на тахту и положил голову на колени Майкрофту. — Расскажи, что там у вас происходит. Как Львенок? — Растет. Уже совсем большой. Он учит иностранные языки, а еще почему-то любит ботанику. Помнишь, он гербарии собирал? Я думал — блажь. Как же — у него уже куча папок с этими листьями и цветами. А вообще он хороший мальчик. Учителя его хвалят. С полгода назад кое-что случилось… я и раньше иногда навещал мальчика в школе, но тут Айрин попросила меня съездить вместе с ней, Сесил написал, что это было бы здорово. Я, конечно, поехал: оказалось, там у них появился новенький и начал дразнить Сесила, что у него матушка есть, а отца нет. И Сесил сказал, что я его отец, представляешь? А когда мальчишка не поверил и возразил, что тогда я приезжал бы вместе с матушкой, он попросил Айрин, чтобы мы приехали вместе. Но, конечно, этот новичок начал с того, что сунулся ко мне с вопросом, правда ли я отец Форестера. — И что ты ответил? Бедный Майкрофт. Он так этого хотел бы. — Ну а что я мог ответить? Сказал, что да. Было ужасно неловко перед Айрин. Но и Сесил явно испугался, что я его выдам перед новеньким. Львенок ничего же заранее не говорил, только уже потом объяснил все нам с Айрин. Что ж, не только дедукция двигала Майкрофтом, но и веление сердца. — Ничего страшного, — сказал я. — По сути, так оно и есть. Ты для него настоящий отец. — Он, правда, хороший мальчик. Он ведь не стремился хвастаться, ему просто хочется, чтобы отец был. Мальчику нужен какой-то мужской пример... хотя какой из меня пример. Скорее уж это ты. Он уже и боксу учится, и фехтованию... Джон подарил ему твою старую лупу, так он ее повсюду таскает с собой, следы изучает... — Нет, дорогой. Увлечение – это одно. А любит он по-настоящему тебя. И это замечательно. — Может, Айрин согласится оставить его учиться в Англии, когда придет им пора уезжать? Кто знает, там посмотрим. Когда я вернулся после встречи с тобой, — сменил брат тему, — Айрин и Мэри, обе... в общем, я же не могу сказать им, что ты жив. И первое время они меня и Джона своим сочувствием просто убивали. Я себя ощущал каким-то подлецом. Кончилось тем, что я буквально в приказном порядке запретил дамам касаться темы твоей гибели в разговорах с нами обоими. Не знаю, что они обо мне подумали, но подчинились. — Господи, а мальчик?! — я приподнялся на тахте и посмотрел на брата. — Он ребенок, с ним проще... — То есть? — Я сказал ему правду, Шерлок. — Какую правду? — не понял я. — Обычную. Что на самом деле ты жив, а погиб твой враг, но остались еще враги, которые тебе угрожают, а еще очень нужно выполнить секретную миссию за рубежами Британии, и поручить ее я могу только тебе. И очень удачно совпало, что все считают тебя мертвым... ну и так далее. Конечно, я взял с него слово, что он не расскажет никому и даже Мэри и Айрин ничего от него не услышат. Он дал слово и держит его абсолютно. Хотя, конечно, делая скидку на его возраст, я понимал, что ребенок может проговориться. Но посчитал, что тогда это... ну, можно будет объяснить тем, что я как бы обманул его, чтобы он не переживал твою смерть слишком сильно. — Что ж, это… я даже не могу подобрать слово. Потому что «дипломатично, ловко» — это не о том. Но, слава богу, что у ребенка нет причин горевать. — С ним я о тебе могу вполне разговаривать спокойно. Думаю, и Джон тоже. Потому что Мэри, конечно, сочувствует ему еще больше, чем мне, и я понимаю, почему он каждый вечер у меня... в том числе и поэтому. — Каждый? Ну это как-то… Джону ведь придется изображать из себя вдовца. Он же должен сохранять хоть какую-нибудь видимость брака. Черт… — Я опять положил брату голову на колени. — Наши дамы будут обижены, когда узнают всю правду. — Джон, разумеется, ночует дома, что ты, у меня он остается крайне редко, так что с видимостью брака все в порядке. А насчет обид… я доверяю им, мой мальчик, но все-таки не могу рисковать. Осознанно они не сделали бы ничего, что могло бы повредить вам, но следить за каждым словом, за любым выражением лица... Пусть уж лучше обидятся, зато так безопаснее. Они ведь уедут, когда у Львенка закончится учебный год. Вилла ждет их, бумаги оформлены. Когда наши дамы уедут, мы сможем действовать свободнее в борьбе с полковником. «Овдовев», Джон сможет навещать тебя в Европе — под предлогом того, что ему необходимо лечить нервы. А как только мы обнаружим и изымем бумаги, то найдем или спровоцируем ситуацию, при которой сможем уничтожить полковника. — А мальчик? — Тут два варианта. Если Айрин согласится оставить его у меня, то она уедет вместе с Джоном и Мэри, как бы сопровождая больную подругу. Джон потом вернется один, а я, возможно, если Львенок станет слишком скучать по матери, отвезу его в Италию позже. Если же Айрин не согласится… — Он сделал паузу. Видимо, сам не верил в первый вариант. — Придется как-то менять планы. Возможно, Айрин уедет раньше с сыном, а Мэри присоединится к ней потом. Все выяснится буквально сразу после моего возвращения. — Я вообще не представляю, как вы с Уотсоном убедите их уехать, ведь сейчас по сути-то им нет причин уезжать. — Бумаги-то остались, Шерлок. Они угрожают не только тебе, но и Джону, который стал очень известным и востребованным врачом и писателем. Мы должны довести дело до конца, дамы это понимают. Если что-то не сложится — зачем бросать тень еще и на них? — Майкрофт… Как-то это все выглядит не очень. Извини. Ты должен объяснить им ситуацию. Мне кажется, они заслуживают этого. — Нет! — Майкрофт чуть возвысил голос. — То есть, они определенно заслуживают, но я не могу рисковать твоей безопасностью, Шерлок. Я вижу, как трудно молчать даже Джону. А они женщины. Нет, этого не будет. Да, я отдаю себе отчет, что они обидятся. И все последствия я понимаю. Посуди сам, нет никаких причин, по которым мы должны были бы теперь, когда ты «умер», держать их. В конце концов, именно Мэри, как бы она ни была привязана к Джону, первая захочет наконец все завершить и уехать, уверяю тебя. Она же не слепая. Она очень, очень добрая женщина, Шерлок. Но мое присутствие рядом с ее подругой не может ее радовать. — Я не говорю — сейчас. Перед «вдовством». Какая разница, будут ли в Италии две дамы знать, жив я или нет? — Я не знаю, какая разница. Я не знаю, где находится нынешний доверенный человек Гриффита. Я не знаю, сколько времени тебе придется провести в Европе, когда ты вернешься с востока. Я не могу рисковать, Шерлок. Это не игрушки. Если от малейшего промаха окажется, что все вот это было зря — кому станет лучше? Уж точно не тебе и не Джону, правда? Да, Айрин с Мэри обидятся. Я это принимаю заранее. Но я исключаю любую случайность, даже минимальную. Знает только Джон, и так и будет. Все, не спорь со старшим братом. — Спорить я не буду, не в моем положении спорить. Но я не согласен. У меня возникает такое чувство, что мы их использовали. — Не надо ссориться, пожалуйста, Шерлок, не сегодня. Я все это понимаю и без тебя, поверь. Когда придет время, я скажу им, что ты был против. Я не могу тобой рисковать, пойми. И, положа руку на сердце, ты рискнул бы, будучи на моем месте, а на твоем — я или Джон? Даже если риска всего на два процента из ста — я хочу избежать их. А ты не хотел бы? К сорока годам пора привыкнуть, что твой брат не всемогущ. — Я и не думал ссориться. Но, прости, дорогой, ни ты, ни Уотсон не оказались бы на моем месте — это я у нас в семье головная боль. — Начинается... Шерлок, жизнь складывается так, как складывается. Для меня ты и твоя безопасность важнее собственного... в общем, важнее. И для тебя это не новость, мой мальчик. Они будут знать, что это мое личное решение и что ты был против, ты можешь не волноваться об этом. Давай сменим тему, дорогой, пожалуйста. Мы не виделись почти год, и у нас еще четырнадцать часов вместе... Помнишь, когда-то казалось, что четырнадцать дней — это ужасно много? А теперь четырнадцать часов... И кто знает, сколько еще месяцев впереди... Возможно, это была самая большая ошибка Майкрофта: что он ставил мои интересы выше своих. Вслух я этого, разумеется, не сказал. — Хорошо, дорогой, оставим это. — Что за шрам у тебя на запястье? — спросил Майкрофт. — Как от укуса какого-то... — Да это собака, ничего страшного. Просто испугалась и цапнула. Мелкая такая шавка из деревни. Я взглянул на руку — на ладони виднелся памятный шрам от осколка стекла, а теперь еще вот и собачий укус появился. — Ты там осторожнее, дорогой мой, — ласково произнес Майкрофт. — Лама Чоэпэл писал мне, что «путешественник» играл самому далай-ламе на скрипке и вызвал у того слезы своей искусной игрой. – Я смотрю, лама там чуть ли не телеграммы отбивал тебе на каждый мой шаг? — усмехнулся я. — Наверное, далай-лама плакал от сострадания. Я так скоро навык потеряю. — Не скромничай. А лама писал мне дважды. Что тут удивительного? Он мудрый человек. И будь его воля, ты ведь понимаешь, мы опередили бы русских... А навык не потеряешь. Вот вернешься в Европу — и Джон с первым же визитом привезет тебе твою скрипку. Ничего, золотой мой. Недолго уже. — Бедный Уотсон… — вздохнул я. — Отчего же? — удивился Майкрофт. — Он все время вспоминает, как ты играл ему. Не думаю, что он будет против слушать и дальше. — Да я не про скрипку… — Ему непросто. Но он молодец. Еще и меня поддерживает. У меня иногда случаются приступы такой, знаешь... не то чтобы паники... но «вдруг с ним что-то случилось, а мы тут сидим в тепле и ничего не делаем...» Джон мне очень помогает. Да и вообще мы очень сблизились за этот год, правда. Надеюсь, что и ему это что-то дает, хоть какое-то облегчение. — Майкрофт, — тихонько спросил я, — ты говорил о визите Уотсона в Европу. А когда? — Да вот на Рождество, полагаю, он и приедет. Точнее не он, а некий доктор Джонс, старый приятель герра Сигерсона. Доктор Джонс как раз успеет овдоветь, а ты пригласишь его в гости, чтобы он сменил обстановку и немного развеялся. — Я напишу Уотсону письмо — можно? — Конечно. На столе бумага и прибор. Иди, пиши. Без имен... — напомнил брат, хотя, конечно, я и сам это понимал. Подойдя к столу, я сел спиной к тахте. Письма ко всем, кроме брата, всегда давались мне тяжело. До сих пор я вспоминал с содроганием ту короткую записку, которую передал с братом из Флоренции. Наверное, и сейчас я писал какой-то бред. Наверное, с полчаса, не меньше. Один раз я обернулся и увидел, что Майкрофт лежит, закрыв глаза — решил меня не смущать. — Все, дорогой. — Закончив, я прилег рядом, спрятал лицо у брата на плече. — Ты поспи, если хочешь, малыш. Ох, прости, я случайно. Все равно, поспи. Глупость я сказал насчет того, чтобы ты не засыпал. Когда год спишь вполглаза... Тут ты в полной безопасности, отдохни. — Не надо, я не хочу. А ты похудел, дорогой. — Да... как-то так... похудел, поседел... морщины появились, говорю же — старею. А ты молодец, форму держишь, и даже, кажется, наоборот окреп. Очень тяжело все это было... физически? Я улыбнулся. — Ну, относительно. На перевалах, конечно, случалось всякое. Там вроде бы и солнце, но ветер такой — он просто режет. — Бедный мой. В Тегеран только верхом, никаких переходов, ничего такого... все как можно более цивилизованно, и осторожно, прошу тебя. Там все адреса, ты увидишь... все это вполне образованные люди, и не лезь ни в какие... трущобы, умоляю тебя. Твоя миссия практически дипломатическая. — Никуда я не полезу, что ты. Я вообще буду тише воды ниже травы. Я в цивилизацию хочу. — Вот и славно. Чем ты думаешь заняться в Европе, если быстро не удастся вернуться в Лондон? — Химией, полагаю. Есть кое-какие мысли… В Монпелье неплохая лаборатория. Или ты мне что-нибудь поручишь? — Нет-нет, солнышко, решай сам. Я просто хочу подготовить тебе почву, если что-то надо, любая помощь... Да, пока не забыл, твои деньги я положил на отдельный счет, сначала хотел просто не трогать, но потом подумал, что неплохо было бы купить кое-какие ценные бумаги... в общем, ты стал ощутимо богаче за этот год. Можешь поблагодарить своего умелого управляющего, — пошутил Майкрофт и подставил мне щеку. — Ты самый лучший управляющий, — я обхватил брата за шею и поцеловал. — Ты самый лучший брат, ты просто самый лучший. — Я стараюсь, — довольно засмеялся он. — Мне пришлось оформить наследство на себя. Я говорил Джону, что если ему потребуются деньги, он должен просто сказать мне. Но, кажется, пока нужды не было. Кстати, твоя квартира тоже в полном порядке, миссис Хадсон вполне устраивает, что в ваших комнатах никто не живет, а она получает за них плату. Я подумал, что тебе захочется потом вернуться именно туда, так что там все, как прежде. Миссис Хадсон, несомненно, считает меня самым сентиментальным из всех возможных братьев, но она этому рада. — Все предусмотрел. Конечно, я вернусь на Бейкер-стрит. А вот состаримся когда, купим себе дом в деревне и поселимся втроем. — Ты — в деревне? Я своим ушам не верю. Что ты будешь там делать?! — Пчел разводить! — рассмеялся я. — Да просто жить, и чтобы вы оба наконец-то были со мной. — Кого разводить?! Господи, не пугай меня так. Впрочем, мне все равно, пчел так пчел, я заранее на все согласен. Главное, не забудьте про меня надолго после твоего возвращения. А то я уже привык к постоянному обществу доктора, а вот как станет вам не до меня... шучу, шучу, Шерлок. Кстати, кури, почему ты не куришь? — Да не хочу как-то… Я стал меньше курить. Не хочу вставать, не хочу от тебя даже на шаг отходить. — Ты мой золотой... Ох, я забыл совсем рассказать! Когда было опубликовано известие о твоей «смерти», знаешь кто ко мне приезжал? — Даже представить себе не могу, — честно ответил я. — Брайан. — Не может быть! — Знаешь, он не такой уж... не такой уж плохой человек, Шерлок. Даже предлагал помочь, если я захочу отомстить за тебя. И сказал, что очень сожалеет, что был таким глупцом в молодости. — Господи… вот уж, мститель. Кстати, дорогой, есть один человек, который, возможно, окажется тебе полезен. Мак за ним приглядывает по моей просьбе. Это Уиггинс. Думаю, он не растратил свои навыки слежки. И еще не забывай о Шинвелле Джонсоне, Мак о нем тоже в курсе. Оба они вполне надежны. Мы так и не уснули, проговорили почти все оставшееся время, потратив последние минут сорок на изучение бумаг. Я спрятал их в рюкзак, а потом вынул из него четыре толстых тетради и протянул брату. — Первая и вторая для тебя. Путевые заметки Сигерсона, отчеты скрыты между строк. А другие две отдай, пожалуйста, Уотсону. Это что-то вроде дневника Сигерсона, даже с зарисовками. Прости, они более личные, Сигерсон в них обращается к своему другу, как раз к доктору Джонсу из Лондона, — я невольно усмехнулся. — Просто к другу, но Уотсон все поймет. До Рождества еще далеко. Майкрофт кивнул. — Пора, — я посмотрел на часы. — Да, иди, Шерлок, — ответил брат ровным тоном. — Ты пришел сюда вторым, а уйдешь первым… по правилам конспирации. Будь внимателен, смотри в обе стороны, проверяй, нет ли слежки. — Дожили, — усмехнулся я, надевая рюкзак. — Вот ты уже меня учишь, как обнаруживать возможную слежку. Майкрофт протянул мне руку, и я крепко ее пожал. Другой рукой он крепко прижимал к себе тетради. Я еще раз взглянул на брата, улыбнулся, кивнул и вышел. Айрин Форестер В апреле Майкрофт и Алан внезапно покинули нас и уехали куда-то по делам. Разумеется, никаких писем или телеграмм от них мы не ждали, но нас хотя бы заранее успокоили, сказав, что поездка совершенно неопасная — просто деловая. Но, видимо, планируя вояж, Майкрофт или собирался долго жить на одном месте, решая какие-то проблемы, или добираться до цели и обратно предстояло очень долго, потому что наступил май, а мы не получали никаких известий. Джон, впрочем, казался совершенно спокойным — видимо, он был в курсе… хотя, почему же «видимо?» Он был явно в курсе всего. Уж не знаю, прятал ли он где-нибудь календарь, чтобы зачеркивать числа до возвращения Майкрофта, и до определенного момента просто не видел причин для волнений, но только для человека, при малейшем чихе с Пэлл-Мэлл бросающему все дела и мчащемуся на помощь, он выглядел просто ледышкой. В начале мая в «Стрэнде» внезапно появился его рассказ о событиях, приведших к гибели Шерлока. Если, начиная его читать, я испытывала боль и сострадание, а заодно и угрызения совести, то, перевернув последнюю страницу, — ничего, кроме раздражения. Когда Мэри пришла ко мне утром седьмого мая, я как раз перебирала книги в кабинете, указала ей на журнал и спросила: — Ты успела прочитать этот шедевр? Мэри машинально взяла «Стрэнд» и пролистала его. — Успела, но только вчера вечером. Джон не показывал мне рукопись, как обычно, до публикации. — Догадываешься, почему? — Ну, почему они вообще не обсуждают... не говорят с нами о смерти Шерлока. Потому же, видимо. Я с любопытством посмотрела на Мэри. — Дорогая, это что, попытка конспирации с твоей стороны? Со мной? — Какой конспирации? Я просто не знаю, что еще сказать. Шерлока не обсуждает со мной даже Алан, которого вообще очень сложно считать тонкокожим и сентиментальным. Я даже спрашивала его, не получил ли он приказ от Майкрофта молчать на эту тему, но Алан сказал, что просто не хочет ее обсуждать. Ну, я и отстала. А что, дорогая? — Солнышко мое, я всегда считала, что ты Шерлока недолюбливаешь, а тебя… история в Швейцарии, видимо, настолько потрясла, что ты вдруг растеряла всю свою наблюдательность, — я пожала плечами, повертела в руках книгу с каким-то дамским романом и отшвырнула ее на диванчик. — Когда я вообще купила эту гадость? Надо отвезти к букинисту. — Кошка, ты с ума сошла?! — Мэри схватила раскрывшуюся в полете книгу и испуганно прижала к себе. — При чем тут... что случилось, господи? — Конкретно сейчас не случилось ничего, кроме этого кошмара, — я указала на журнал, — а вообще-то перед нами уже несколько месяцев разыгрывается целый спектакль. — Какой еще спектакль?! Сядь, успокойся и объясни медленно и доходчиво, как глупенькой гувернантке, о чем ты вообще говоришь? Я вздохнула и опустилась в кресло. — Если кратко, то Шерлок жив. — Айрин... ты такой вывод сделала из этого рассказа? — Мэри замялась. — Хочешь водички? — Я этот вывод сделала уже довольно давно. И если ты попробуешь оценить поведение Майкрофта и доктора за этот год, представив, что ты не привыкла им верить безоговорочно, и это просто два человека, о которых ты знаешь только, что один потерял обожаемого брата, а второй — возлюбленного, ты придешь к такому же выводу. Мэри присела на диван, все еще не выпуская книгу из рук. — Просто им так легче, дорогая. Мы же с тобой уже обсуждали это в самом начале. Это мы постоянно возвращаемся мыслями к Шерлоку, а мужчинам проще не вспоминать прилюдно. Может быть, между собой они как-то... я не знаю, Айрин. Но выводов о том, что Шерлок жив, я, к сожалению, сделать из этого не могу, хотя очень бы хотела, как и ты. — Дорогая, ты, как и большинство женщин, считаешь, что мы и мужчины устроены просто категорически по-разному в том, что касается чувств. — Я достала мундштук, папироску и закурила. Мэри, глядя на меня, вдруг тихонько фыркнула. Я поняла, что ее так насмешило, и кивнула: — Да, я, как Сесил, кажется, собралась играть в Шерлока. Так вот… Конечно, мальчиков у нас с детства учат сдержанности, но следы глубокого горя не могут скрыть даже самые холодные, на первый взгляд, мужчины. Поначалу я тоже поверила им, хотя как раз для Джона такое решение — не говорить о Шерлоке, не вспоминать о нем — выглядело как-то странно. Но, знаешь, когда человек пытается скрыть свое горе от окружающих, прячет его, не дает себе воли погоревать, это заканчивается плохо — так, во всяком случае, говорит мне мой скромный жизненный опыт, — прибавила я с иронией. — И наш доктор первым подтвердит мои слова! Однако, что же происходит с его главным пациентом? Да, Майкрофт поседел, похудел, но в целом — оцени его трезво — он выглядит прекрасно! Он успешно справляется со своими обязанностями, даже орден получил, по случаю чего мы все собирались у него вот совсем недавно. А Джон? Разве он ведет себя как человек, который потерял любовь всей своей жизни? Ну нет же! Он скорее напоминает человека, который скучает и ждет. — Помнишь, Майкрофт знакомил нас с тем молодым герцогом-врачом? Тот рассказывал про гипноз и как его применяют в медицине... помнишь? Вероятно, здесь тоже какой-то гипноз. Айрин, ты ведь понимаешь, я была бы счастлива, если бы ты оказалась права... и я не понимаю, почему ты вообще сердишься и на кого. Но я не верю в сказки, прости, кошка. «Они неправильно горюют» — не аргумент. — Тогда уж «самогипноз», — фыркнула я. — Я не говорю, что они горюют неправильно, я утверждаю, что они не горюют вовсе. Они скучают, да. Но они ждут — это же явно, как день. И потом, вспомни, как странно вел себя Джон, после того как Майкрофт внезапно, через несколько дней после якобы смерти Шерлока, уехал в Европу, а потом вернулся? — Ты что хочешь сказать? Что сперва Шерлок придумал всю эту историю, потом Джон скормил это газетам на континенте, а потом они с Майкрофтом поссорились из-за этого? Да нет, глупости какие-то. И зачем бы они стали скрывать от нас-то? — Очевидно, что когда Джон возвращался из Швейцарии, он был уверен, что Шерлок погиб. — Я подошла к столу и взяла журнал. — Если внимательно прочитать этот рассказ, хорошо заметно, где Джон вынужден выдумывать, а где он описывает реальные события. Меня, кстати, всегда волновал вопрос: как так вышло, что Шерлок оказался с Мориарти один на один? Мне даже казалось, грешным делом, что Шерлок намеренно удалил Джона с места событий с помощью какой-нибудь уловки, чтобы не подвергать его жизнь опасности. Но тут все сошлось одно к одному. Давай подумаем… Вопрос первый: почему, если Шерлок чудесным образом спасся, убив профессора, он скрылся? Мне кажется, Мориарти был не один — я не верю в такое абсурдное благородство с его стороны, он ведь не оперный персонаж, а умный и жестокий человек. Да, он мог захотеть устроить этакий поединок с Шерлоком, но чтобы при этом не иметь в рукаве туза? — Ну, хорошо, давай примем это все как гипотезу. И что тогда? Шерлок удалил Джона, мы вот прочитали — как. Чтобы прикинуться мертвым? В это я не верю. Кстати, записку я видела собственными глазами, она существует. Шерлок не мог написать такое «понарошку», а Джон не настолько хороший артист, чтобы реагировать на эту записку так, как он реагировал, тоже «понарошку». Главное — а зачем? Я вообще смысла не понимаю. — Шерлок воспользовался подложным письмом из гостиницы для того, чтобы не подвергать Джона риску, — поправила я. — И за тем же самым он потом скрылся. Шерлок и Джон внезапно уехали в Европу — зачем? Ведь, судя по всему, расследование достигло высшей точки и ожидался арест шайки. Почему же Шерлок все бросает и скрывается? И почему Мориарти избежал ареста, спрашивается? Мне кажется, у них сложилась патовая ситуация, как в шахматах. Мориарти уже заранее знал, что ходит по тонкому льду — ну, не идиот же он, чтобы сидеть в Лондоне и ждать, когда за ним явится полиция? И, наверняка, у него был наиболее доверенный человек, которого бы он тоже не стал подвергать риску ареста. В конце концов, наиболее доверенные люди больше всех знают. Ты же читала рассказ и точно знаешь, где Джон там лжет — никаких нападений на Шерлока в помине не было. Иначе бы он ни за что не пришел бы к тебе накануне отъезда. Это же абсурд! Встреча с Мориарти, возможно, случилась в реальности, но они уж точно говорили совершенно о другом. — Ну, допустим, пока все так и могло быть, — задумчиво произнесла Мэри. — А потом что? Про сообщника Мориарти я поняла, и он скорее всего не погиб вместе с профессором. Ты считаешь, что Шерлок сделал вид, что умер, чтобы этот сообщник не стал его преследовать? На год?! Тайком от Джона и Майкрофта? Да зачем так сложно-то все? — Не тайком, в том-то и дело. Вспомни, как Майкрофт внезапно уехал. Буквально на третий… да, на третий день после возвращения Джона. Бедняга, тот себе места не находил! А Грей? Они же вместе практически жили у Майкрофта дома. И тут Майкрофт наконец вернулся, а Джон даже не встречал его на вокзале, потом некоторое время вообще его избегал. Возникает вопрос: почему? Как ты считаешь? — Ну, он обиделся на Майкрофта за что-то, это мы и тогда понимали. Потом простил. Ты думаешь, что он обиделся, потому что Майкрофт знал правду, а ему не сказал? Так ведь потом сказал же, выходит. — Потому что Майкрофт уехал один, без него. Кстати, раз он вообще уехал, значит, получил какое-то известие от брата. Но как это выглядело с точки зрения Джона? И если бы тот не узнал, зачем Майкрофт уехал и кого нашел, в промежуток между бегством, иначе не назвать, своего пациента и друга из Лондона и его возвращением, то первым кинулся бы на вокзал его встречать. Сначала бы расцеловал, потом убил, потом еще бы расцеловал, — усмехнулась я. — Ты же знаешь Джона! «Боже, Майкрофт! Где вы были? А вы ели? А вы спали?» А тут такая внезапная холодность… — Ты забываешь, — протянула Мэри, — есть еще Алан. Если что-то знал Майкрофт, то это же абсолютно точно знал и Алан. Если честно, дорогая, то единственным аргументом в пользу твоей теории для меня является как раз поведение Алана Грея. Примерно с середины лета, как только Майкрофт с Джоном помирились, Алан возобновил свои амурные похождения и прочие развлечения, я точно знаю. Он не сделал бы этого, если бы Майкрфот нуждался в его постоянном присутствии, как в первое время. — Вот! А я о чем говорю? — воскликнула я. — Они же стали вести себя совершенно по-старому — точно так же, как во время длительных отлучек Шерлока, в то время когда он занимался делом профессора. И, кстати, я бы еще прибавила в копилку состояние нашего мальчика. — Да! — оживилась тут Мэри. — Про мальчика ты определенно права! Поначалу мы скрывали от Сесила трагические новости, но когда начались каникулы и он вернулся домой, мы собрались с духом и рассказали ему все. Он ужасно переживал, но потом как-то Майкрофт свозил его на прогулку — и Сесила будто подменили. Он как-то разом успокоился, но сперва держал себя странно отстраненно от нас с Мэри, постепенно оттаял, стал вести себя, как обычно, и очень много времени проводил с Майкрофтом, который в свободное время ездил с мальчиком то за город, то в какое-нибудь интересное место, вроде гольф-клуба. Эти двое выглядели так, будто у них есть общая тайна — просто тогда, волнуясь за них обоих, мы не думали об этом. — Майкрофт ни за что в жизни бы не солгал Сесилу, — сказала я, — даже ради благого дела. Он бы скорее тоже попросил его не говорить о Шерлоке, но тогда наш мальчик бы продолжал переживать. — Это похоже на правду. Но это же... это же прекрасно тогда, Айрин! — воскликнула Мэри, тиская книгу. — Господи, хоть бы так и было! Но почему же ты сердишься, я не понимаю, ты должна быть счастлива! — Я сержусь, потому что от нас скрывают правду. Сесил лучше способен хранить тайну, чем мы или Джон? Я еще могу согласиться, что душевное спокойствие мальчика стоит дороже, чем наше. Допустим. — Нет, тут другое, я думаю, — возразила Мэри. — Джон — это Джон, скрывать от него было бы изуверством. А ребенок... ну, вот у Хариссонов была гувернантка, помнишь, Люция, такая черненькая, стройная... она умерла, когда их Николасу было семь. И они сказали ему, что Люци уехала внезапно надолго, вроде бы кто-то там заболел у нее. Николас до сих пор не знает правды, и говорит всем, что мисс уехала. Взрослые вокруг, конечно, понимают, в чем дело, но не разубеждают его. Вероятно, Майкрофт решил, что если Сесил кому-то и расскажет, то это сочтут такой вот... утешительной ложью для ребенка. А про нас вряд ли можно было бы сказать: «Я обманул их, чтобы они не горевали». — Гувернантки обычно так и так покидают своих подопечных, и мало кто из детей, взрослея, стремится выяснить их дальнейшую судьбу. Но если бы Шерлок правда погиб, Сесил бы обязательно об этом узнал позже. Так что Майкрофт ему не солгал. Кстати, я не понимаю, почему ты недовольна тем, что я сержусь. Ты должна бы радоваться, дорогая. — Я радуюсь, что ты явно права и Шерлок жив, а когда увижу его — буду счастлива абсолютно. А радоваться, что ты сердишься? Это еще почему? Вздохнув, я затушила папиросу. — Например, потому что я начала разбирать книги, чтобы решить, какие из них мы перевезем в Италию. Нам ведь скоро уезжать, мы теперь тут не нужны. — Странно, что ты сделала такие выводы из этого рассказа. Но мы ведь знали, что уедем. Вилла уже год как куплена и никто не предложил продать ее обратно. Я раньше думала, что, вероятно, Майкрофт мог бы теперь жениться на тебе, даже пыталась понять, почему он не делает предложения... Но, Айрин, ты можешь потом вернуться, если захочешь. Ты-то не «умрешь»! И когда Шерлок «воскреснет»... — Ты с ума сошла? — улыбнулась я. — Вернуться и оставить тебя одну? Нет, солнышко, «корь» у меня прошла. Мэри смотрела на меня с недоверием и при этом пыталась не показывать радость — конечно, она, наверняка, жалела Майкрофта в эту минуту. Господи, она готова любить весь мир! — Меня больше волнует то, что Майкрофт может попросить оставить Сесила тут, — продолжала я. И тут моя кроткая Мэри внезапно возмутилась: — Как это — оставить Сесила? Нет уж! Вот на это я лично не согласна, имей в виду! — Я тоже не согласна, как ты понимаешь. И я сержусь еще и поэтому — Майкрофт слишком сблизился с мальчиком, как будто все уже решено. — Мы ведь никогда не возражали против их сближения. Майкрофт просто тоскует по брату, Айрин. Надеюсь, Алан с Джоном как-то ему тут помогут, когда мы уедем. А малыш... ну, мы же будем с ним. Новое место, появятся новые друзья-мальчишки. В Италии дети, хвала Господу, живут дома, а не в интернатах. — И это особенно радует. Наконец-то нам не придется разлучаться. Поможешь мне разобрать книги? Джон Уотсон Мне не хотелось расспрашивать Мэри, что стряслось, но я заметил резкую перемену в отношениях Айрин и Майкрофта после его возвращения. Кажется, они больше не виделись наедине — Майкрофт приходил на традиционные чаепития или заезжал за Львенком, чтобы поехать с ним в очередное интересное место, — и только. Кроме того, Айрин начала готовиться к отъезду. Вилла, которую купили для наших дам, была уже полностью меблирована, так что речь шла только о том, чтобы забрать кое-какие вещи из старого дома. Айрин не хотела его продавать, а лишь собиралась сдавать внаем, чтобы дом в перспективе достался Сесилу. Бедный мальчик, конечно, знал, что ему предстоит отъезд, еще с момента покупки виллы, но, видимо, думал, что планы могут и поменяться, поэтому выглядел расстроенным, хотя и крепился, как мог. Дом пустел просто на глазах. Однажды, когда я пришел к Айрин на чай, то увидел, что в гостиной опустел шкаф с нотами, затем исчезло большинство книг, фотографии со стен, пара картин. Все это было отправлено на виллу. Поверенные Айрин в Лондоне и в Генуе постоянно поддерживали связь (итальянец неплохо владел английским). Вернувшись из Калькутты, Майкрофт передал мне две толстые тетради с записками и письмо от Шерлока. Когда я немного пришел в себя после чтения письма, я погрузился в путевые заметки и «проглотил» их за неделю, читая в любое свободное время, не досыпая по ночам. Это было поразительное повествование, и я постоянно чувствовал, что мой друг обращается ко мне, пусть и в сдержанной, а местами ироничной манере. А зарисовки меня просто потрясли — я не подозревал у Шерлока такого таланта. Иногда он делал наброски пером прямо между кусками текста, а порой ему удавалось добыть бумагу поприличнее, и он вклеивал в тетрадь полноценные рисунки карандашом. Я принялся перечитывать записки с самого начала, и меня вдруг посетила мысль, что, если убрать все личное, из этого может получиться очень интересная книга. Не научная, разумеется, а для широкого круга. Майкрофт успел прочитать свои две тетради на обратном пути, вычленить все необходимое и даже составить отчеты, и я, носясь со своей идеей, задал ему вопрос: можно ли взглянуть на его часть записок Шерлока и сравнить одни и те же эпизоды. В конце концов, мы обменялись тетрадями. Майкрофт не видел ничего страшного, если я прочитаю все целиком, прося только не выносить его тетради из его дома. Я ничего не смыслил в тайной политике, и подчеркнутые куски текста ровным счетом мне ни на что не намекали, а дружеский тон моих тетрадей не шел ни в какое сравнение с любовным, интимным тоном письма, чтобы я стеснялся того, что их прочтет Майкрофт. Его часть записок была написана ровным, местами деловым тоном, но читалась так же легко. Выслушав мою идею насчет книги «этнографа Сигерсона», Майкрофт сперва удивленно посмотрел на меня, а потом кивнул. Так что я засел за компиляцию и редактуру. Айрин с Сесилом уехали в конце июня. Мы все провожали их на вокзале. Мэри что-то пошептала мальчику на ухо, и тот немного успокоился. Айрин тепло простилась со мной и даже с Греем, Майкрофту лишь подала руку для поцелуя, и хотя улыбалась, но очень по-светски. Когда поезд тронулся, Сесил принялся махать рукой, глядя в окно, Айрин же послала воздушный поцелуй — разумеется, он предназначался подруге. Мы стали готовиться к моему «вдовству». Где-то через месяц после отъезда Айрин, я стал появляться на людях с чрезвычайно озабоченным видом, и однажды, «не выдержав», в разговоре с одной из «нужных» пациенток, наиболее склонной к сплетням, поделился своей бедой — мол, моя дорогая жена недавно перенесла тяжелую ангину и крайне медленно выздоравливает. Вскоре новость узнали и другие дамы, которых я лечил. Они то и дело принимались справляться о состоянии моей супруги. Бедная Мэри — сперва ей пришлось почти беспрестанно находиться дома, изображая больную, потом мы с ней стали изредка появляться на людях, то есть гуляли в парках — неторопливо, то и дело присаживаясь на скамьи, выезжали в Брайтон вместе с Майкрофтом и Аланом — подышать морским воздухом. Я пустил слух, что моей жене лучше. Но в начале сентября стал все чаще передавать больных с практики своему соседу, а при посещении постоянных пациенток опять выглядел крайне расстроенным. Теперь уже другая «милая леди» вытянула из меня признание, что я переживаю за состояние бедной Мэри. И вот наконец я уведомил о том, что уезжаю с женой за границу, чтобы та могла отдохнуть. Увы, не поправить здоровье, ведь у нее обнаружился порок сердца. Сборы получились краткими, зато инструкции мы получили подробные. Мэри даже не пришлось играть, когда Майкрофт и Алан провожали нас, — она искренне плакала. Если кто-то и наблюдал за нами, то стал свидетелем душераздирающей сцены. Я знал, что Айрин тут же уведомят о том, что мы выехали из Лондона. Разумеется, я не должен был «овдоветь» сразу, поэтому какое-то время мы, делая небольшие остановки, плыли по Соне до Лиона, где нас встретил агент Майкрофта и вручил все необходимые документы — и для Мэри, и для меня, — а еще урну с неким пеплом, который я потом намеревался развеять на обратном пути. Мы пробыли в Лионе два дня, после чего нам сообщили, что никакой слежки за нами нет, и официально отбыли дальше, в один из санаториев на границе Франции и Швейцарии, где Мэри, согласно бумагам, и скончалась, а на самом деле с подложными документами отправились в Триент. Этот сугубо итальянский город, находящийся под властью Австро-Венгрии, казался просто застывшим средневековьем. Последнюю неделю мы провели вместе за осмотром достопримечательностей, пока наконец я не получил телеграмму из Лиона с коротким словом: «Пора». Я тут же купил для Мэри билеты до Генуи — с пересадкой в Милане. Согласно плану действий, в день отъезда Мэри я отправил в Геную телеграмму со словами: «Кузина приезжает такого-то числа, миланским поездом». Мы съехали из отеля и отправились на вокзал, где я посадил Мэри в Миланский экспресс — очень быстро и делая вид, что провожаю просто знакомую (все задушевные разговоры мы вели накануне), а сам сел на поезд до Лиона, отдал лишние бумаги агенту, вновь стал доктором Уотсоном, облачился в траур и отправился в обратный путь, где-то по дороге, якобы выбрав наиболее живописное место, опустошил урну над Соной, потом совершенно искренне утирая взмокший лоб. К тому времени Грей должен был поместить в газетах объявление: «Доктор Джон Уотсон с глубоким прискорбием сообщает от безвременной кончине его любимой жены Мэри Уотсон». Я вернулся в Лондон в среду; «приличия» требовали, чтобы Майкрофт навестил «безутешного вдовца» первым, и он приехал ко мне, но нам не удалось толком поговорить — все время являлись какие-то люди с соболезнованиями. На другой день я сам приехал в «Диоген» — собственно, еще к чаю, но пил его в одиночестве, так как Майкрофт вернулся в клуб из Адмиралтейства только к шести. — Давно ждете, дорогой? — Он вошел в комнату для посетителей бодрой походкой, чем несказанно порадовал меня как врача. — Простите, так вышло... — Да ничего страшного, Майкрофт. Тут так тихо, — я поморщился, вспоминая вчерашний день и сегодняшние визиты. — «Ах, как мужественно вы держитесь, доктор!» Это одна моя пациентка сказала. О Боже! Проходя мимо моего кресла, Майкрофт обменялся со мной сердечным рукопожатием и сел в соседнее. — Я даже не думал, что у вас их столько — пациентов. Вчера было какое-то нашествие! — Не говорите, — согласился я. — Какой-то ужас. Я предвижу эпидемию мигреней в ближайшее время и потом приглашений задержаться и выпить чаю. — А вы сворачивайте практику, — неожиданно предложил Майкрофт. — Ну, не совсем, конечно, но ведь будет вполне естественно, если вы ее сократите? Вам не нужно теперь содержать семью... и в конце концов, у вас есть пациент, который, может быть, нуждается в более тщательном наблюдении врача? Оставьте только тех пациентов, которых навещаете на дому, и то не всех, а кабинет и прочее... ну их? — Может, вы и правы, —задумчиво покивал я. — Ну, ваших-то, рекомендованных, я оставлю, они же пока что вам нужны — то есть не дамы, а их мужья? А то... миссис Форсет — она же всех нас переживет, если честно. — Да на здоровье, — усмехнулся Майкрофт, — но ее муж точно нужен. Оставьте шестерых «моих» и еще человек пять на ваш выбор, кому без вас не обойтись. Плюс я — и дюжины пациентов вам точно хватит, а? А практику продавайте, лучше вместе с домом. Я узнавал, так и дороже будет стоить, и вообще... зачем он вам, дом этот? — Но я же не могу переехать на Бейкер-стрит, — тут я внимательно посмотрел на Майкрофта и улыбнулся. — Я правильно вас понимаю, мой дорогой? Ваши намеки? — Да я и не намекаю, я прямо говорю. На Бейкер-стрит, в принципе, вы переехать можете, квартира в порядке, и мы платим за нее, но зачем? Что вам там делать сейчас? Да и миссис Хадсон придется... лгать в глаза. Переедете, когда Шерлок вернется. А пока живите тут, ну то есть не в клубе, конечно — да что уж, у вас же есть своя комната в моем доме, вот в нее и переезжайте. Даже со стороны никаких подозрений это не вызовет. Опять же — Берта. Мы обещали ей, что она вернется сюда насовсем, помните? А как вы без нее? — Подозрений, конечно, мой переезд не вызовет. Это как раз вполне естественно: иногда врачи живут у пациентов. Тем более я нынче бездетный вдовец. А я вам не помешаю? — Честно говоря, вы меня озадачиваете этим вопросом. Вы задаете его из вежливости, что ли? Я не могу предположить даже, как вы могли бы мне помешать. — Нет... но вы меня тоже... озадачиваете. — Я просто рад, что вы вернулись. А чем я вас озадачил? — Майкрофт сходил за коньяком и двумя бокалами и поставил их на столик между креслами. — Окольными подходами. Подозрения, Берта… Наверное, я сам виноват. Раньше вы бы просто сказали: «Джон, переезжайте ко мне». — Что вы, дорогой. Да я просто боюсь сам себе признаться, насколько эгоистичен. Пытаюсь обозначить аргументы: почему и вам так лучше будет — себя, конечно, убеждаю, а не вас. Но ведь вам и правда тоже будет лучше тут! Я встал и подошел к нему. Дождался, пока он наполнит бокалы. — Не знаю, где мне будет лучше. У меня такое чувство, что я на самом деле овдовел, и мне не по себе. Майкрофт тут же поставил графин рядом с бокалами и обнял меня за плечи. — Разве, если бы вы на самом деле овдовели, вам было бы лучше одному, чем со мной? Когда мне случалось обнимать Майкрофта, это всегда вызывало у меня невольную улыбку. Мне приходилось обхватывать всю его могучую фигуру. Шерлоку я мог хотя бы лбом в плечо уткнуться, а тут совершенно тонул в объятиях. Майкрофт не понял, о чем я, — и хорошо, что не понял. Я говорил не о Мэри. Чем явственнее приближалось возвращение Шерлока, тем сильнее я боялся, что этого вообще не случится. Я все ждал, когда он переберется наконец в Европу, и вроде бы он уже обосновался во Франции, я надеялся, что окольными путями станут приходить хоть какие-то весточки... — Я соскучился по вам, дорогой, — пробормотал я, выбираясь из теплых и мягких объятий. — Но, по-моему, мне надо сегодня напиться. — Тогда дольем до краев и напьемся вместе. Начнем тут, а после ужина продолжим дома. Может, и мне удастся опьянеть в достаточной степени? Я, правда, пытался как-то раз пару месяцев назад, когда Айрин с мальчиком уехали... да все равно не получилось. Мысли только в голову лезли, что так оно надо, чтобы Шерлок смог наконец вернуться... — Майкрофт дождался, пока я сяду обратно в кресло, и протянул мне полный бокал. — Не расплещите. Самое ужасное виделось в том, что возвращение Шерлока теперь не принесло бы ему того успокоения, как раньше. Потому что оно было связано с потерями. — А мы до дома-то доберемся? — спросил я. — Ну, если раньше напьемся, уснем тут... да нет, доберемся... чего тут добираться-то? Дома, правда, нет никого, Берта-то еще у вас. Попросим Грея открыть нам дверь, если не попадем ключом в замочную скважину. — Майкрофт залпом выпил бокал коньяка, словно это был неразбавленный виски. — Нет-нет, не надо так, дорогой. Напиваться нужно постепенно, без ущерба для здоровья. Иначе во мне проснется врач, и я отберу коньяк. — Постепенно я не опьянею, разве что до декабря придется пить, — вздохнул он, тяжело опускаясь в кресло. — Вот увидите, еще как опьянеете. А так вы действительно упадете тут, и дома мы сегодня не окажемся. — Я сделал глоток и поставил бокал на столик. — Давайте напиваться как полагается уже после ужина, хорошо? А сейчас немного. — Как скажете, сэр! — усмехнулся Майкрофт, но тут же добавил тихо: — Джон... я отпущу вас на неделю в декабре — я обещал Шерлоку еще в Калькутте, что вы встретите Рождество вместе. Но до этого и потом — вы тут, хорошо? До этих слов я еще как-то держался, балансировал... а тут у меня словно скамейку из-под ног вышибли. Зря я пришел — следовало бы пересидеть пару дней дома. Стиснув зубы, я закрыл лицо ладонями и стал качаться вперед-назад, пытаясь успокоиться. — Джон, дорогой, послушайте меня, пожалуйста, — услышал я ровный и слишком спокойный голос Майкрофта. — Иначе никак нельзя. Если вы не решите уехать куда-нибудь уж совсем, навечно, вдвоем, то я прошу не уезжать сейчас, пожалуйста. Я понимаю... все понимаю, но это плохо и для дела, и для меня лично. Я не знаю, дорогой, сколько это все еще продлится, год или два. Я просто не справлюсь, не выживу без вас. Осознаю, как дико это звучит, когда он там один, но говорю сейчас то, что чувствую. Он не понял. А, может, и понял — не знаю. Я прекрасно знал, что не могу сейчас уехать к Шерлоку на какой-либо долгий срок — в любом случае. Меня не слова о пяти днях расстроили. Просто накопилось. Больше всего меня мучило то, что сам я ничего не мог сделать, совершенно. От меня ничего не зависело, и оставалось только ждать. Сам того не подозревая, Майкрофт дал мне хоть какую-то зацепку. — Все... все в порядке, — пробормотал я. Потер переносицу, незаметно вытирая глаза, а правой рукой, едва не спихнув со столика графин, нашарил руку Майкрофта и сжал. — Будет в порядке, — отозвался он. — Мы все столько для этого уже отдали сил. Но я чувствую, что этот последний месяц, когда вы провожали Мэри, я совсем не мог ни за что взяться, у меня даже работа из рук валится. Дошло до того, что Грей тайком стал проверять за мной сводки... Не бросайте меня, Джон, иначе я буду ни на что не годен. — Что вы, мой дорогой. Шерлок должен вернуться, это даже не обсуждается. Поэтому никуда я насовсем не уеду — он же первый не простит мне такого. — Я все пытаюсь убедить себя, что так ведь для всех нас лучше и мной движет не один сплошной эгоизм. Ведь правда? — Так лучше для всех, мой дорогой. — Знаете, почему я такой толстый? — внезапно спросил Майкрофт с усмешкой. — Потому что с детства ненавидел выбирать. «Что вам приготовить на завтрак, мистер Майкрофт, яичницу или кашу?» — «Яичницу и кашу», — он взглянул на мое слегка озадаченное лицо и пояснил: — Я не хотел ставить никого перед выбором, Джон. Особенно вас — я слишком к вам привязан. Но вот так уж вышло. — Никто из нас троих не хочет выбирать. — Я подошел к нему, наклонился и поцеловал в лоб. — И не должен. Мы будем вместе, как раньше. — Вот вернется Шерлок, и мы поедем в Бат. Помните? Станем есть булочки и сидеть в той нелепой воде. Там еще птица гнездо свила... помните, Джон? И чучело медведя... оно мне снилось недавно. Я присел на подлокотник его кресла. — Обязательно поедем, в тот же пансион. И опять снимем тот же этаж, но к медведю поселим Шерлока — он все равно делал из чучела вешалку для шляпы. Я поглаживал Майкрофта по волосам, по плечу, как будто что-то «снимал с него». — Мне раньше редко снились сны, а теперь все чаще, — вздохнул он. — Во сне мы с вами сидели на диване, напротив медведя, как в тот раз, разговаривали, я вам рассказывал о чем-то неважном и почему-то увлекся... а потом раз — и вас нет. Только медведь стоит и так нехорошо ухмыляется. — Будем надеяться, что мишка отслужил свое и его отправили на свалку. А дверь теперь открыта — он ведь сторожил дверь между комнатами. Не переживайте, мой дорогой, я тут и никуда не денусь. — Да я решил, когда проснулся, что это потому, что от вас писем нет. Я сознательно не стал просить вас писать оттуда, чтобы не пришлось сообщать о бедной Мэри, но целый месяц... Но зато, знаете, благодаря этому я тут развил бурную деятельность... ну, как я — Грей развил по моей просьбе. И теперь у нас есть канал отдельной связи с Францией, не пересекающийся с моими служебными, скоро можно будет наладить переписку, не опасаясь, что там или тут перехватят письма. Все равно, конечно, придется соблюдать осторожность, но все-таки. — Но почему Мэри-то бедная? Мэри осталась при своем, что называется. Единственная, кажется, из нас всех. — Я все снимал и снимал «паутину». — А Грей молодец. Вы не оставайтесь на Рождество один, хорошо? Пригласите его. — Надеюсь, что у Мэри все будет хорошо и впредь... А насчет Рождества, я думаю, это чересчур. Я и так держу Алана тут чуть ли не неделями подряд. Просить его лишиться еще и праздников — притом я понимаю, что он никогда мне не откажет, — как-то это нехорошо. Да и бог с ним, с Рождеством. Я, поверьте, почувствую себя счастливым, зная, что вы с Шерлоком там наконец вместе. — Господи боже мой! — Я не выдержал, вскочил и зашагал по комнате. — Грей не лишится праздников. Он наконец-то получит впервые за долгие годы настоящий праздник. Он это заслужил, в конце концов! Не как ваш секретарь и доверенное лицо, а как ваш друг! — А то ему не с кем праздник проводить... — буркнул Майкрофт. — И если я приглашу его как друга, мой дорогой Джон, то я должен буду приглашать его потом каждое Рождество. — Да, черт возьми! Он этого заслуживает! И вы сами этого заслуживаете! «Я вроде немного выпил», — мелькнула мысль. Надо было больше, глядишь — вел бы себя более мирно... — Да? И вы можете представить Грея и Шерлока вместе за праздничным столом? Во что превратится наше Рождество? В великосветский прием? — Не морочьте мне голову, Майкрофт! Мы ужинаем втроем как минимум раз в неделю, а то и чаще. И никакие великосветские приемы это не напоминает! — Ну, посмотрим... может быть, — пошел Майкрофт на попятный. — Меня всю жизнь преследует страх потери, дорогой. Может быть это — одна из причин, по которым я стараюсь не сближаться ни с кем. Вот только в последние годы это перестало зависеть от меня. Сначала появились вы, потом Айрин, Львенок — это все произошло само собой и от меня вообще не зависело. Может, поэтому я так цепляюсь за то, что якобы зависит от меня — отношения с Греем не перевожу в разряд еще более дружеских. Но это ведь все равно видимость, я понимаю... я от него в реальности завишу очень сильно, хоть и по иным причинам... или почти по иным... — Кто-то бы сказал, что у вас очень настойчивый ангел-хранитель, он даже вас переупрямил. Вот уж наличие Грея в вашей жизни... Это вообще не ваша заслуга, хотя вы его, возможно, и сформировали в некотором смысле как человека. На таких, как он, висит табличка: «Компания Господь Бог и Сын». — Я его, между прочим, сначала выбрал из трех десятков кандидатов! Но вы правы, дорогой, определенно упрямее меня может быть только ангел, людей таких не существует! Коньяк выветривается, налейте еще... э, а вы свой не допили!