***
Проводив дам, я отправился домой. Около полуночи я сунул ключ в замочную скважину, повернул, открыл дверь и… оказался нос к носу с Бертой. Караулила она меня, что ли? — Алан! Откуда ты в таком виде? — со слегка различимым негодованием в голосе произнесла она. Я оглядел себя в большом зеркале в прихожей. Да нет, вид как вид — фрак, цилиндр, перчатки. — А что не так с моим видом? — Приличные люди по ночам в таком виде не ходят, — отрезала наша верная экономка. — Да я дам провожал после бала, — решил я оправдаться. — Кого?! Впервые я видел у Берты такое изумленное выражение лица. — Нет, что ты, — поспешил я ее успокоить, — я ездил на бал по делу. Мистер Холмс сам меня туда послал. Берта поджала губы, положила взятый у меня цилиндр с перчатками на подзеркальник, погрозила мне пальцем и ушла к себе. Я сунул трость в подставку и, смеясь, отправился наверх. Заглянул в кабинет и, не найдя там Майкрофта, пошел в спальню. Майкрофт был там — лежал с книгой в руках в одном халате на кровати, поверх одеяла, босиком. С моим появлением он отложил книгу и улыбнулся. Все еще смеясь, я подошел к кровати, наклонился и поцеловал его в уголок губ. — Что такое смешное ты услышал? — поинтересовался он, пытаясь удержать меня за рукав. — Погоди, я разденусь, милый, — я выпрямился и начал развязывать бабочку, — а смеюсь, потому что совершил невиданное — я только что удивил Берту! — Берту? Нашу Берту? Это как так? — Я сказал, что вернулся, проводив дам после бала, и она удивилась… даже изумилась! — Берта?! — Ну да. А чему ты-то удивляешься? Ну, мы же не скрываем от нее, в какой спальне я ночую… это же Берта. — Вот именно. Это же Берта. В молодости я, чтобы ее удивить, даже как-то дохлую птицу в дом принес. И то не вышло. А тут! Можно подумать, ты впервые за полночь возвращаешься, — фыркнул Майкрофт. — Ну, на ее глазах, наверное, впервые, — я снял фрак и приступил к жилету, — да еще в такой одежде… Майкрофт, дорогой, она же знает, что ты для меня значишь. И вдруг бал и какие-то дамы. Но я ее успокоил, сказал, что дама была по твоему распоряжению. — И как она тебе в результате? Рассказывай. — Ну, как тебе сказать. Она не такая… — Это я и так понял, что не такая. — Но она совсем не такая. Я знаю двоих людей, которые, казалось бы, похожи… или должны были быть похожи, — я наконец разделся до исподнего и присел на край кровати, — это Шерлок и Мэри. Мы все, остальные, просто следуем за своей любовью, им же обоим изначально нужен был партнер только своего пола. Но Мэри при этом очень женственная и нежная, а Шерлок — ярко выраженный мужчина. Майкрофт согласно кивнул. — А Элиза? — Она не такая, — повторил я. — Она привлекательная, и, кстати, действительно очень похожа на Берти, их рядом поставить — все сразу станет ясно. Она остра на язычок. Хорошо танцует. Считает себя умной — по крайней мере, умнее матери. — А на деле? — Не знаю пока. Но вполне вероятно, что она умна. Во всяком случае, начитана. Я сидел с ними за обедом, она легко поддерживает разговор о книгах, но я заметил, что она явно читала книги, которые обычно… — Не предназначены для чтения вслух в семейном кругу, я понял. — Да-да, вот именно об этом я и говорю. Она читает то, что обычно читают юноши, она интересуется охотой и карточными играми, шампанское не пьет и назвала кислятиной и, вероятно, дразня мать, намекала мне, что не прочь посетить паб… но скорее всего и правда не прочь. Она серьезно относится к мужской дружбе и, вероятно, хотела бы иметь друзей. В общем… — Она считает себя парнем, — резюмировал Майкрфот. — Не просто считает. Она так себя чувствует. И это не только вопрос чувственных предпочтений, скорее — самоощущения. — Я понял, любовь моя. Она понимает, кем ей приходится Берти? — Ну, зеркало же у нее есть. Если в детстве и не понимала, то нынче должна. — Что ты намерен делать дальше? Ты назначил ей свидание? — Да, мы договорились, что я заеду за ней девятого и отвезу ее в мастерскую Питерса, покажу картины и рисунки. — Рисунки не в мастерской. Они у нас в кабинете на нижней полке — две папки. — Да. И одна еще небольшая папка наверху, в как бы моем кабинете. Я возьму с собой как раз ее, и, если ты не против, несколько рисунков из этих двух папок тоже, чтобы показать ей. Она захотела взглянуть на мастерскую… — Как я могу быть против. Но ты уверен, что рисунки из той верхней папки можно показывать девице… даже если она себя считает парнем? — с деланным равнодушием поинтересовался Майкрофт. — Ты видел ту папку? — удивился я. — Не видел и даже не подозревал о ее существовании, но, судя по всему, ты стеснялся мне эти рисунки показать. А чего ты мог стесняться? Знакомых мне дам «ню» он рисовать не мог, остальное меня не шокировало бы никак… только если на рисунках ты в откровенном… в обнаженном виде. — Ну да. Ты прав, конечно. С десяток рисунков… он просто просил меня позировать. Не думай… — Лани, — прервал меня Майкрофт с усмешкой — доброй, впрочем, — я был хорошо знаком с ним. Нет необходимости что-то объяснять. Но ты правда уверен, что это нужно показывать девице, кем бы она себя ни мнила? — Я хочу посмотреть на ее реакцию. Ну, выберу оттуда парочку не самых откровенных… с листочками. — Сейчас-то мне хоть покажи! — насмешливо протянул Майкрофт. — С листо-о-очками. — Сейчас принесу, — я накинул халат. — Ты меня подожди, ладно? — Да уж, конечно, подожду, куда я денусь из спальни-то? — уже откровенно засмеялся шеф.***
В обговоренный день я заехал за будущей «любовью всей жизни» в половине третьего пополудни. Пообещав Нине вернуться к чаю, я забрал Элизу, усадил в наш экипаж, который по такому случаю велел мне взять Майкрофт и где уже лежала папка с отобранными рисунками, и мы поехали. Прошло уже довольно времени, чтобы я мог совершенно спокойно входить в мастерскую Майлза и тем более привезти туда кого-то постороннего. Элиза, пока мы ехали, не скрывала своего нетерпения: поглядывала то на папку, то в окно экипажа, отгибая занавеску. — Никогда не бывала в этих районах, — оживленно сказала она, блестя глазами. — Когда-нибудь... а вы мужской... мужскую одежду носить пробовали? — Только ради смеха. У меня слишком женская фигура, чтобы сойти за молодого человека. Даже если я утянусь сверху, получится какой-то нескладный субъект со слишком неаппетитной для мужчины задницей. — Она стрельнула в меня глазами, пытаясь понять, насколько меня шокировало такое «неприличное» слово. — Надо с Шерлоком Холмсом посоветоваться, он хорошо умеет маскироваться, и с помощью одежды в том числе. Задница, — не моргнул я и глазом, — у мужчин может быть неаппетитной, не всем же рождаться Аполлонами, сверху утянуть вполне можно, и правильно скроенный пиджак... словом, тут, на границе районов, еще ничего, а вглубь я бы и сам во фраке не пошел, и даму не повел, но вот двое мужчин в обычных сюртуках или пиджаках вполне могут погулять тут по улицам. Или вы шутили про паб? — Почему же? Вовсе нет. А Шерлок Холмс правда умеет переодеваться в женщин? Наверное, в каких-нибудь вдов под густой вуалью? — Умеет, — я вспомнил «кузину Гарднер», для которой добывал платье, и усмехнулся про себя, — но кадык, конечно, ему приходиться прятать под высокими воротниками. Одежда, насколько я понимаю, значит куда больше, чем даже грим. Я выберу для вас паб поуютнее, но начнем мы все же с обычных нарядов и обычных ресторанов, думаю. Нам ведь надо мелькать, а приключения — уже наше дело для собственного удовольствия. — Приключения — это прекрасно, — мечтательно вздохнула Элиза. — Кто нам мешает? О, приехали. Я помог Элизе спуститься, забрал из экипажа папку и пакет с кофе и открыл дверь. — Знаете, мне нравятся нынешние юбки, — неожиданно сказала Элиза, — но все равно мужчины ни за что не позволят нам сделать их покороче. Это специально, чтобы мы не могли без их помощи выбраться из экипажа. — Ну, согласитесь, когда женщина приподнимает юбку, спускаясь со ступеньки, а ты на это смотришь... в этом что-то есть. Я как мужчина не собираюсь отказываться от такого зрелища, а спускаться, не опираясь на чью-то руку, и держа при этом второй рукой юбку... я бы точно не смог, наверняка полетел бы носом вниз. Мы вошли в прихожую, и я зажег лампу. — А тут довольно мило, — заметила Элиза. — Так дела у вашего друга шли неплохо, получается? — Последние годы — да. Но он долго снимал мастерскую в другом месте, переехал сюда по моей просьбе — я боялся за его здоровье в плохом районе. Потому я тогда и нашел этот дом — квартира и мастерская на двух этажах. Ему понравилось и он согласился, но все некогда было... и я оформил все на себя. Мы хотели потом перевести на его имя... просто не успели. Проходите, Элиза, — я впервые обратился к девушке по имени, ожидая, поправит она меня или нет. — Тут чисто, не думайте. Слегка пыльно, но раз в месяц я тут прибираю. Осматривайтесь, я сварю кофе. — Получается, этот дом с самого начала построили с мастерской? Как интересно, Жорж. Нет, все-таки Аланом меня звать не спешили. Ну, хотя бы уже не «мистер Грей». Элиза почему-то пошла за мной, наблюдая, как я разжигаю плиту. — Вы умеете все это делать? Надо же. — Она с интересом осматривалась. — А почему вы не наймете пару уборщиц, чтобы они как следует тут все отдраили? Пыль все-таки вредна для живописи. — Да я сам все умею. Ну, может, когда-то и найму... пока могу и сам. Тут же не мусорит никто, а с пылью я справляюсь за несколько часов. Так, кофе... любите корицу или не добавлять? — Корицу я люблю в булочках, а в кофе еще не пробовала. Элиза провела пальцем по поверхности кухонного стула, хмыкнула и уселась в уголке. — Знаете, Жорж, ваше счастье, что я уродилась такая… ну такая. Вы просто неприлично красивы, если честно. — Знаю, — не стал я спорить, — и это вы еще меня на рисунках не видели, Амазонка. Я должен в ответ сказать вам, что вы тоже очень даже ничего, или это будет воспринято вами негативно? Элиза фыркнула. — Именно что «даже ничего». Ничего — всегда ничего, пусть и «даже». — Из вас можно сделать что угодно, я имею в виду — внешне. Все в ваших руках. Это как лист бумаги или холст под руками художника, — кивнул я в сторону мастерской, — на нем можно создать шедевр, но поверх уже готового шедевра ничего не напишешь, только испортишь. У меня была подруга, она умела быть такой разной в зависимости от желания и приложенных небольших усилий... кстати, она несколько раз помогала мне тут с уборками. Давно уже. Элиза вдруг резко встала и подошла к плите. Я как раз добавил корицу. — М-м-м, боже, как пахнет! Знаете, Жорж, я долго думала над нашей с вами ситуацией, и решила, что буду относиться к вам как к милому дядюшке. Вы будете моим милым дядюшкой? — Милым... если вы меня научите, — я засмеялся. — Я помню вас ребенком, хоть вы меня и не помните, так что дядюшкой — в самый раз. Но на людях вам придется делать вид, что у нас роман. Так что через какое-то время вам придется начать называть меня Аланом хотя бы при посторонних. — А разве это не естественно — придумывать друг другу прозвища, когда роман? — Друг другу — запросто, но при окружающих, я должен говорить не «Это мне Амазонка сказала», а «Так сказала Элиза». Конечно, чаще мы говорим «так сказала мисс такая-то», но обычно люди в таких ситуациях то и дело сбиваются на имена, и нам тоже придется так делать. — А, вот вы о чем. Где мы будем пить кофе? — В гостиной, где висят картины. Доставайте чашки вот оттуда, видите буфет? Там все есть, можете протереть полотенцем, если хотите. — Да-да! Элиза неожиданно повеселела — кажется, после того как я согласился стать дядюшкой. Неужели она все-таки опасалась меня как мужчину? Я наблюдал, как она хлопочет с чашками. Забавные у нее все-таки были движения — порывистые, как будто ей некуда было девать энергию. Когда кофе оказался разлит по чашечкам, я поставил на поднос их и сахарницу, вазочку с конфетами, которые тоже прихватил с собой, и понес все это в гостиную. Интересно, понравится ли даме кофе? Поставив поднос на стол, я вдруг обнаружил, что Элизы рядом со мной нет, и обернулся — та стояла в дверях с совершенно потерянным лицом, глядя на картины. — Не нравятся? — усмехнулся я. — Алан, давайте уйдем на кухню? Тут нельзя пить кофе, неправильно как-то. — Давайте, — не стал я спорить. — С хозяином мы обычно и пили кофе на кухне. Но я не делаю из этой квартиры мемориал, Элиза, совершенно осознанно. Просто выпьем кофе и посмотрите картины, хотя бы мельком, а потом я покажу вам рисунки, они совсем другие. — Я не про мемориал, — сказала она, когда мы ушли на кухню. — Вы к ним привыкли, наверное, когда бывали у друга, а он вообще их написал, у него к ним было другое отношение. И я не хочу смотреть их мельком, они же прекрасные! — Прекрасные? Ну, возможно. Я очень любил друга, но не могу сказать, что я поклонник такой живописи. И моему шефу, и мне, и моей подруге, о которой я говорил, ближе реализм... хотя, конечно, Питерс был прекрасным мастером. Но рисунки правда совсем другие. Пейте кофе, пожалуйста, остынет же. — Просто подруга? — спросила Элиза, пробуя кофе. Она добавила в него только немного сахара. — Очень вкусный. Мне казалось, она сейчас вскочит на ноги и побежит смотреть картины. Даже носки ее туфелек были повернуты в сторону двери. — Любовниц я называю любовницами, а она была другом. Мне было довольно сложно приехать сюда в первый раз после его смерти, и она поехала со мной. А потом приезжала еще несколько раз — помогала прибраться. Жена доктора Уотсона. — Ой… она же… умерла. — Да. Будете бояться теперь со мной подружиться? У меня есть и живые друзья, честное слово. — Слава богу. И я не боюсь, мне просто стало вас жалко. — Не надо, я не имел этого в виду, когда рассказывал. Прошли уже годы, и мне приятно вспоминать людей, которых я любил, вслух. Если вас это огорчает, то больше не стану. Пойдемте смотреть картины? — Да, пойдемте! — Элиза вскочила и… я бы мог сказать «упорхнула», но нет… убежала в гостиную. Когда я вошел туда, она уже «прилипла» к одной из стен, рассматривая полотна. Отходила подальше, поближе, застывала у некоторых. Надо же… Рядом с «Пегасом» она вдруг стала мять и тискать нижнюю губу. Она нервничала. Я хорошо помнил, как при мне Нина ударила ее по руке, когда она так делала, забыв стишок. — Они, правда, ваши? Все-все? — голос Элизы звучал странно жалобно. — Подарить? — Ой.. Алан! — она кинулась ко мне и схватила меня за руки. — Пожалуйста-пожалуйста! Он так на меня смотрит! Ну да, Пегас смотрел на зрителя. Но мне всегда он казался немного жутковатым. Элиза же чуть не плакала. — Питерсу было бы приятно, и он точно подарил бы, так что она ваша. Элиза взвизгнула и повисла у меня на шее. — Теперь рисунки, — когда восторги поутихли, я развязал папку. Кроме четырех отобранных вместе с Майкрофтом рисунков «с листочками» я положил в папку и несколько работ Майлза, изображавших случайных людей. Элиза рассматривала их с интересом. Дойдя до рисунка, на котором я лежал на камне с яблоком в руках, согнув правую ногу, она хмыкнула что-то вроде «Евы рядом не хватает», а рисунок, где я был изображен «с тыла», тянущемся к ветке с цветком, рассматривала минуты две. — Может быть, он приукрашивал из любви к вам? — с совершенно серьезным видом поинтересовалась она. Впрочем, возможно, она все-таки шутит? — Зачем приукрашивать совершенство? — пожал я плечами. Она вновь хмыкнула и продолжила разглядывать содержимое папки. — Какой чудесный был художник, как жаль, что его нет, — сказала она наконец. — А вот этот… забавный. — Она положила поверх прочих рисунок — скорее шуточный, на котором я, стоя на коленях (обнаженным, конечно, но боком), созерцал звезды, молитвенно сложив руки перед собой. — Поклоняетесь Кентавру? — Кентавру? — удивился я. — Почему? — Ну это же созвездие Стрельца, а он кентавр. — Созвездие Стрельца? Серьезно? Надо же, она еще и астрономией увлекается... — Почему Стрелец внезапно кентавр, я не знаю, но это очень... символично. Спасибо, Элиза. Она смотрела вопросительно, и я добавил: — Когда-то Питерс написал картину для нашего клуба, где мы с моим шефом имеем рабочие комнаты. И на ней как раз кентавр... а голова у него списана с моего шефа. Так что Питерс пошутил, очевидно, но не объяснил мне, а я в этом не разбираюсь совершенно. Такой внезапный... привет от него. — А вы поклоняетесь своему шефу? — Да, — ответил я серьезно. — Вы еще и язычник! — рассмеялась Элиза. — В некотором роде, — рассмеялся и я. — Ну, когда-нибудь я вас познакомлю с ним и вы меня поймете, я думаю. Вот его портрет, — я вынул из папки рисунок, скорее зарисовку, положил поверх моего. В отличие от моих обнаженных фигур, тут была только голова, конечно. — Это старший брат Шерлока Холмса? О! Какой красивый мужчина! — Да, на семь лет старше. Очень красивый, вы правы. И очень умный. Словом, поклоняюсь, да. Элиза погрозила мне пальцем. — У вас же еще есть рисунки мистера Питерса? Покажете? — Да, дома есть, покажу как-нибудь, раз нравятся, конечно. Я бы пригласил вас... но я живу в доме моего шефа и не могу сделать это без консультации с ним, да и не так быстро девушка может приехать в гости к мужчине, конечно. Разве что с матерью. Так что или попозже, или возьмем их снова сюда. Рисунков еще много, но и у нас с вами впереди годы. Будь вам хотя бы лет тридцать, я пригласил бы вас в наше загородное имение, но пока только если с матерью. А вы ведь, наверное, не захотите? — В каком смысле «наше»? — переспросила Элиза. — Ну, когда-то оно принадлежало предкам мистера Холмса... обоих Холмсов. Потом они продали его, а когда решили выкупить обратно, предложили нам с доктором Уотсоном стать совладельцами. Все равно Шерлок Холмс повсюду ездит с доктором Уотсоном почти всегда, а я всегда сопровождаю мистера Холмса-старшего. Я служу у него четверть века и он относится ко мне по-дружески. Кажется, я хвастаюсь? — Так, немножко, — наморщила нос Элиза. — Бывает со мной, не обращайте внимания. Конфету хотите? В фантиках, слава богу. — Почему «слава богу»? Я рассказал Элизе вкратце, не называя имен, историю со злополучными конфетами, испортившими мой пиджак, а потом отправившими на тот свет неудачливого убийцу. Почему-то ее эта история повеселила. Да, необычная девушка — пожалуй, с ней не будет скучно. Потом мы забрали «Пегаса» и отправились пить чай к Нине. Та пришла от картины не сказать, что в ужас, но в недоумение, однако, увидев, как дочь нахмурилась и тяжело задышала, махнула рукой: «Все равно эта лошадь будет висеть у тебя в комнате». Джон Уотсон Прошло несколько месяцев с тех пор как мы с Холмсом окончательно переехали на Бейкер-стрит. Но по средам, как и раньше, я навещал Майкрофта в клубе, а по субботам нас ждал чай в квартире на Пэлл-Мэлл, где мы с Холмсом оставались до вечера, а иногда и до утра. Впрочем, в нашу размеренную жизнь иногда врывалось очередное преступление, так что мне приходилось переносить визит в клуб на другой день, или в выходные нас просто не было в Лондоне. Алан пришел к нам в четверг вечером — внезапно, без предупреждения. Конечно, нет ничего странного в том, что один член семьи навещает вот так, запросто, других, но Холмс встревожился. — Что-то с Майкрофтом? — сразу же спросил он. — Ничего такого, из-за чего стоит немедленно куда-то бежать, — пожал плечами Алан. — Но... мне нужен совет. И желательно на нейтральной территории. — А мы нейтральная территория? — улыбнулся я, усаживая Алана к камину. — Выпьете что-нибудь? — Шерри. По отношению к Пэлл-Мэлл вы — нейтральная территория. Я бы позвал вас куда-нибудь... но после того, Шерлок, как мы с тобой вдвоем сходили в театр, он меня только что не обнюхивал, не удивлюсь, если он не смог побороть искушения и проверил мое алиби, например, спросил Джона, ходил ли ты в театр тоже... Как, доктор, было? Я подтвердил, что такой вопрос Майкрофт мне задавал. — Очень похоже на то, что мой брат тебя в чем-то подозревает, — хмыкнул Холмс. — Когда кто-то кого-то обнюхивает, и дедукция не нужна, чтобы понять, в чем именно, — усмехнулся я. — Да я догадываюсь, — вздохнул Алан. — Но что с этим делать? Майкрофт не высказывает ничего вслух, не проявляет никакого недовольства и даже плохого настроения. Но это еще не все, увы. Не все странности. Ты обратил внимание, Шерлок, как много он стал работать? Джон не даст соврать, даже принимая его в «Диогене», Майкрофт перестал... ну, раньше, я помню, когда доктор приходил, шеф все дела откладывал, кроме очень срочных. Сейчас... Джон, за последние три месяца вам хоть раз удалось вытащить его погулять? Мне — нет. Майкрофт всегда работал фанатично, но не до такой же степени. И главное, я-то знаю: нет никакой срочности, обычная рутина — ну, для него обычная. Но даже по ночам... Тут мы с Холмсом насторожились. Допустим, на бульварах и в парках по аллеям ходят дамы. Это мы еще могли понять. Но что ночью-то? — А что по ночам? — спросил Холмс, а я протянул Алану бокал. — Вы меня простите за откровенность, но... я готов поручиться, что ему... нравится близость. Он получает удовольствие, да. Но уже через полчаса-час он встает и идет в кабинет. Работать! Он стал очень мало спать, и при этом нет никакой необходимости сидеть ночами. Я пробовал протестовать, но он... ну, вы же знаете. «Лани, я это буду решать сам». И все. Наверное, я что-то делаю не так, но я не могу понять, что именно. Но мы... наша жизнь стала беспрерывной работой. Помните, мы год назад еще планировали поехать в отпуск в августе все вместе... Август на носу, но вчера он сказал, что слишком много работы и, может быть, не удастся вырваться, он, мол, очень сожалеет... и что мы обязательно отпразднуем годовщину, конечно... как будто в этом дело. При всем этом у нас прекрасные отношения, он очень ласков, внимателен... куда больше, чем я привык за четверть века, и даже за прошлые осень-зиму. Я незаметно покосился на Холмса. Если бы он так себя повел, я бы решил, что проблемы лежат в интимной сфере, но ведь Майкрофт уходит работать ПОСЛЕ... — А вы спите вместе? — уточнил я. — Вместе, в его спальне. Я как-то раз сказал, что мне там скучно одному по ночам, когда он уходит работать, он посмеялся, как над шуткой. — Он вообще не спит ночами? — Очень мало. Наверное, часа три-четыре. Иногда дольше, но в среднем — так. Я пытался «соответствовать», но я так не могу, если я не буду спать из принципа, от меня не будет толку уже через пару дней. — Так... — протянул Холмс, — со сном как раз легче разобраться. Джон как врач может обратить внимание и попытаться выяснить причину. Раньше Майкрофт, если не работал сутками, то спал всегда достаточно. По восемь часов-то уже точно. — Мне тоже так казалось. И когда он работал в клубе, то бывало, что дела наваливались, но когда он их заканчивал, срочные я имею в виду, он нормально спал. Эта беспрерывная работа началась где-то с середины мая и вот уже почти три месяца длится. Не знаю, что делать, правда. Может быть, я зря нагнетаю, и все хорошо... внешне-то все хорошо! — Сомневаюсь, что хорошо, — покачал я головой. — А что случилось в мае? Может, мы о чем-то не знаем? — Вы окончательно переехали. Но я не думаю, что с этим связано. В конце концов, мы все время видимся и вообще... больше нет, ничего не происходило. Ну, его все поздравляют с возвращением брата. Ее Величество приглашала его несколько раз на чай... но она и раньше приглашала, бывало. Нет, ничего нового. И по работе нет никаких причин нервничать... да он и не нервничает. — А где он сейчас? Работает? — спросил я. — Он ведь поймет, что вы были у нас. Что вы ему скажете? — Я и скажу, что был у вас. В конце концов, что тут такого? Формально рабочий день закончен, но Майкрофт сейчас в Адмиралтействе. Может быть, Шерлок, ты мог бы... я не знаю... поговорить с ним? Вы же придете в субботу в этот раз? Или Джон... — Может, мне завтра зайти? — предложил я. — Потому что если мы придем с Холмсом вместе, то разговора не получится. Майкрофт иногда — как минога или уж. Такой же верткий, если не хочет о чем-то говорить. — Почему бы и нет, в конце-то концов, вы вчера всего полчаса у него пробыли, и он сбежал работать. Могли же вы просто соскучиться! По мне так, конечно, чем скорее, тем лучше. Я уже места себе не нахожу, честно говоря.***
Назавтра я пришел в «Диоген» в конце дня. С собой у меня был саквояж. Майкрофт не ожидал меня увидеть, но оба брата друг друга стоили, потому что я сразу же услышал: — Что такое? Что случилось? Что-то с Шерлоком? — Помилуйте! Все прекрасно, но у него какие-то таинственные дела, а я подумал, что давно не осматривал вас. — Я продемонстрировал саквояж. — Что-то вы в последнее время бледный. — Бледный? Хм... не замечал. Проходите, дорогой мой. Я себя прекрасно чувствую. У Шерлока уже завелись тайны? Новое дело? — Пока не захочет, не расскажет, вы же его знаете. Он, конечно, вел расследование, но я был в курсе, и Холмс сейчас спокойно сидел дома и проводил опыт, который требовался для разоблачения преступника. — Ну, что? — я достал часы и взял Майкрофта за запястье. — Хорошо, что у него много работы. Джон, нормальный у меня пульс. Но я рад, что вы решили меня обследовать, это значит, что Алан правда был у вас вчера и наябедничал на меня. — И на что же Алан мог наябедничать? Это вас так беспокоит, что пульс слегка учащенный? — Ну, мало ли. Зачем-то же он к вам приходил. Приходил же? — Приходил, — подтвердил я. — А почему вы сразу предполагаете худший вариант? Совесть мучает? — Почему худший вариант? Не мог же он всерьез нажаловаться на меня. А так, наверное, посетовал, что я от отпуска... что я отпуск перенес вперед. Вы и забеспокоились, нет? — Ну, того, что он рассказал — причем, не жалуясь, а волнуясь — и этого хватило, чтобы мы встревожились. Вчера я не стал возмущаться, потому что Алан бы сразу кинулся вас защищать, но кое-что меня шокировало, и я с трудом могу представить себе, что с вами происходит. — Шокировало? — удивился Майкрофт. — Но со мной ничего не происходит, ровным счетом, дорогой мой. Работа, рутина... Что вас возмутило и что так встревожило Алана? Оставьте вы свой саквояж, не надо меня осматривать, вы же не за этим пришли. В чем дело, Джон, дорогой? Закрыв саквояж, я уселся, приготовившись к непростому разговору, и начал: — Я могу понять ревность. Все мы периодически ревнуем своих любимых. Иногда даже без повода. Шерлок вон ревнив, вы знаете. — я усмехнулся. — Но предположим, я говорю ему, что был с вами где-то. Ему даже в самом страшном сне не пришло бы в голову спрашивать Алана, а правда ли я был с вами? Ему хватило бы моего слова. Тут меня, честно говоря, шокировало именно то, что вам потребовалось мое подтверждение. Второе. С чего вдруг работа так навалилась? Я догадываюсь, что за работой вы прячетесь. Но всему же должна быть мера. Простите меня, мой дорогой, но уходить после близости из постели... не комильфо это. Алан не жаловался, он беспокоился, потому что чувствует себя словно в чем-то виноватым, но не может понять, что он делает не так. — Джон… что вам налить? — спросил Майкрофт после недолгого молчания. — Мне? Зачем? — Странный вопрос. Чтобы выпить. — Я пока не хочу, спасибо. Майкрофт пожал плечами и налил себе коньяка. — Ну да, я оказался ревнивцем. Когда Алан сказал, что Шерлок его пригласил в театр... Я подумал, что если Алан хотел встретиться с кем-то, то мог договориться с Шерлоком, и тот подтвердил бы, что был с Аланом, а на самом деле сидел дома. Но с вами такое не пройдет, я же знаю: в такой ситуации вы скажете правду, так что они к вам даже обращаться не стали бы. А насчет не комильфо... я как-то не подумал, что это так важно. Но я же не сразу вскакиваю! Я жду, пока Лани заснет. Просто я неуклюжий бегемот, и он часто просыпается, когда я встаю. Но не могу же я лежать часами не двигаясь, если не сплю? — Угу, то есть вы подозреваете, что брат мог вас обмануть и прикрыть возможные шашни вашего любовника? Де-факто это ведь так выглядит. — Про шашни я не говорил. И потом, знаете, Алан не обязан... и не обещал, кстати. Я всего лишь хочу знать, что происходит с моим, как вы говорите, любовником. А что Шерлок мог меня обмануть, так вы сами знаете, что мог, если считал бы, что мне лучше не знать чего-то. И он может выполнить любую просьбу Алана, и я считаю, что это, в общем-то, правильно. Но вообще-то это единичный случай, не вижу, чем это могло так всех встревожить. — То есть из этого можно сделать вывод, что вы Алану не доверяете? — А из того, что Шерлок занимается всякими таинственными делами, не ставя вас в известность, тоже следует, что он вам не доверяет? — парировал Майкрофт. — Так это работа. Это не личная жизнь. А работа Алана завязана на вас на сто процентов. И потом Холмс и раньше меня не всегда брал с собой. Кое-где от меня нет никакого толка, и я это сам прекрасно понимаю. Так что аргумент не проходит. А не спите-то вы из-за чего? — Не хватало еще, чтобы Алан от меня по работе что-то скрывал! Простите, дорогой, я не это имел в виду. Хочу сказать — я доверяю Алану, никаких сомнений, что он всегда будет действовать в моих интересах. Но это не значит, что он ничего не скрывает, если считает, что так будет лучше для меня. То же касается Шерлока, поэтому я сравнил. Он поступает так, как лучше для вас, а вы просто не проявляете нетерпения или излишнего любопытства, и ждете развязки. Ну а я любопытнее или нетерпеливее вас. Но опять же я не вижу ничего ужасного в том, что интересуюсь, где и с кем Алан проводит время. Мне казалось, что я получил это право. — В таком случае и Алан имеет право беспокоиться, когда вы ведете себя странно. А то, что вы не можете с ним поговорить откровенно — вот это хуже всего, Майкрофт. И вы мне не ответили, почему вы не спите по ночам. Только не говорите, что работы много, это неправда. Майкрофт слегка вскипел. — Я не веду себя странно. Я нормально себя веду. Если вас так задело, что я спросил у вас о театре, очень хорошо, больше это не повторится, примите мои извинения. Если Алан считает, что мы не можем поговорить о чем-то откровенно, мне очень жаль. У меня нет от него никаких секретов. И у нас с ним все в порядке, никаких проблем нет. Все остальное — домыслы. Что же касается работы, то я работаю столько, сколько считаю нужным, и не намерен это ни с кем обсуждать. Словом, я потерпел полное фиаско, о чем и доложил Холмсу. Признаюсь, после разговора с Майкрофтом, я еще больше забеспокоился, потому что он вел себя со мной довольно странно, необычно для себя. Шерлок Холмс Общий визит пришлось отменить, поэтому я пришел к брату один, и около шести. Майкрофт с Аланом уже успели выпить чаю. — Вот как? — брат уже восседал за своим столом в кабинете. — Я уже решил, что вы сегодня не придете. — Уотсон в растрепанных чувствах, — сообщил я, — так что мы выпили чаю вдвоем. Может, нам с тобой чего-нибудь покрепче? — Мне жаль, что я не сдержался вчера, — нахмурился брат. — Я не хотел его обидеть. Коньяк, виски? — Он тоже не хотел. Виски. Уотсон просто очень обеспокоился. Он сейчас будет слишком болезненно реагировать на проблемы, пойми. — Я извинюсь перед ним, — Майкрофт налил мне виски, а себе, подумав, коньяк. — Хотя не очень понимаю, почему он сейчас должен болезненно реагировать на что-то? У вас все в порядке, мой мальчик? — У нас все хорошо, он беспокоится о тебе. Майкрофт, может, нужна помощь — я имею в виду, с работой? Скажи, я тебе помогу. Если это, конечно, в моей компетенции и, — я улыбнулся, — и моего ума дело. Тут брат вдруг бросил на меня растерянный и, как мне показалось, даже слегка испуганный взгляд, но быстро взял себя в руки. А я вот впервые не смог определить причину этого всплеска чувств с его стороны — правда, самое время паниковать. — Спасибо, дорогой, но я справляюсь. И вообще, у меня все хорошо, даже слишком хорошо, — несколько торопливо заговорил брат, — непривычно хорошо, пожалуй. Скажи Джону — нет никакого повода переживать за меня. Он что, считает себя виноватым в чем-то? — Он считает, что влез, куда не надо. А раз ты уверил, что дело только в работе, то он испугался еще больше. Ты вот уже и по ночам не спишь, да и поездку отменил почему-то, а уже осень на дворе... — Август начался — еще не осень... я помню, дорогой, что мы собирались ехать все вместе... но у тебя ведь тоже работа? Нельзя бросать дело ради отдыха... — Почему нельзя? — удивился я. — Это же семейная поездка. Ради этого можно оставить ненадолго все дела. Ты же хотел поехать вчетвером на море? — Хотел, но... работа — это важно, дорогой мой. Сейчас она наконец вышла на первый план... и у тебя, и у меня. Разве нет? Какой кошмар! Я взял Майкрофта за руку. — Да что с тобой, дорогой мой? С чего вдруг такая перемена? — Наверное, меняются обстоятельства, — пробормотал он. — И человек меняется в связи с этим? — А что именно изменилось? — спросил я мягко. — Да все изменилось, мой мальчик. Только не надо думать, что это плохо или кто-то в чем-то виноват. Когда меняются обстоятельства, даже в лучшую сторону, разве не надо подстраиваться под них, искать новый смысл... если рубеж достигнут — разве не надо?.. Скажи, в чем смысл твоей жизни? Кажется, мой брат перечитал русских авторов. Они вечно пытаются найти ответы на неразрешимые вопросы бытия. — Милый, а зачем его формулировать? Когда он есть, ты просто чувствуешь, что он есть. Смысл — это то, что наполняет твою жизнь. У меня есть люди, которых я люблю, и дело, которое приносит пользу и нравится мне. Этого разве недостаточно? — Беда в том, что мне мало ощущения счастья. Оно у меня есть, ты прав. Поверь, я не чувствую себя несчастливым. Но смысла... не ощущаю. Возможно действительно не надо было формулировать... докапываться... — Солнце мое, правильно ли я понимаю, что работы у тебя не так много, чтобы не спать по ночам? — Работу всегда можно найти. Без работы в жизни не будет смысла вообще. Майкрофт встал и прошелся по кабинету, собираясь с мыслями. — Правда, ничего не случилось, в том и дело, наверное. Ничего не случается, ничего не происходит... лежишь, думаешь... кому ты нужен, зачем? Когда работаешь, чувствуешь смысл жизни. Помнишь, как ты в молодости метался, когда не было дела? Ну вот ты с возрастом стал спокойнее, ты видишь смысл и в чем-то другом, а я нет. У меня есть ощущение, что свою миссию я уже выполнил, Шерлок. Даже преемника практически вырастил. Можно спокойно умирать. Но умирать как-то совершенно не хочется. Так что убеждаю себя, что я все еще незаменим и Алан один не справится, да и не захочет. — Ну, при чем тут незаменим в работе? Ты для него в другом незаменим. — Я знаю. Мальчик мой, у меня нет недостатка в любви. Но наверное я неправильно устроен... — Майкрофт развел руками, — Я люблю вас всех, и я уверен, что вы все меня любите. Но разве я вам нужен? Только пойми правильно. Это вообще никак не связано с любовью. Я нужен вот именно как ты говоришь... в другом. Но я бесполезен. Я больше ничего не могу сделать ни для кого из вас. Я вскочил, бросился к брату и крепко его обнял. Он настолько похудел за последний год, что обнимать его теперь стало непривычно удобно. — Господи, родной. Ты у нас есть — это уже счастье! — горячо воскликнул я. — И это очень много. Очень. — Да я есть, конечно, я же никуда не денусь. Мы некоторое время так и стояли обнявшись, потом Майкрофт мягко отстранился. — Погоди... — он подошел к столу, написал записку и позвал: — Алан! Пожалуйста, дорогой, съезди, привези Джона. Скажи, мы ужинать без него не сядем и вообще... Когда Алан забрал записку и вышел, Майкрофт подошел к дивану и тяжело опустился на него. — Мой мальчик, ты пойми меня правильно. Я всю жизнь после смерти мамы живу ради чего-то. Сначала ты был маленьким, потом тебе надо было учиться, потом... ты вставал на ноги, как-то налаживал жизнь, потом появился Джон... твоя болезнь, потом вся эта история с профессором, с полковником, эти три года... Я не помню ни дня в своей жизни, лишенного забот. Сейчас их нет! Я не сетую, родной, я объясняю! Тут я тоже сел на диван и прислонился к плечу брата. — Ты меня любишь, я не сомневаюсь ни секунды, — продолжал он. — Но тебе уже не нужна моя помощь. И Джон меня любит! Но и он во мне уже не нуждается, даже помощь с издателем ему не нужна, у него имя и в медицине, и в литературе. Вы вместе, и после всего, что пережили, уверен, что вы вместе навсегда. Я счастлив за вас, мой мальчик. Но это значит, что и в этом моя помощь вам уже не понадобится, слава богу. Из моей жизни ушли проблемы — вообще все. У меня вообще не осталось ни проблем, ни возможности даже просто заботиться о ком-то. Я только принимаю заботу и любовь... и чувствую себя при этом очень странно, понимаешь? Помнишь, в какой-то момент, когда я сбежал в имение... когда вы поехали за мной... мне казалось тогда, что я так устал, что мне нужна забота... я был дурак. Мне нужна не забота, мне нужно заботиться самому. — Ты говоришь о заботе, которая рождена проблемами. Но ведь есть и другая. Повседневная. Не знаю, как ее еще назвать. Я понимаю тебя. Но это пройдет... Скажи все-таки: у тебя все хорошо с Аланом? — С появлением Алана в доме, не осталось даже бытовых забот, даже о самом себе, — вздохнул Майкрофт. — У нас все хорошо, просто он такой же, как я. Ему хочется заботиться и опекать. Я не хочу мешать ему в этом, пусть получает удовольствие. — Ты его сам таким воспитал, теперь перевоспитывай, — я легонько толкнул брата локтем. — Учи его принимать заботу. — А как учить? — Реальными делами, дорогой. На море-то поедем? Я на море хочу. — Если хочешь, значит поедем, конечно. Да тьфу... ты специально, да? — Почему как я что-то хочу, так обязательно специально? Я хочу на море! И чтобы никого, кроме семьи, на расстоянии пушечного выстрела. — Гарантирую! — наконец улыбнулся Майкрофт. — Только твои братья и Джон. И конюх на расстоянии выстрела... о! У Лани будет с кем проехаться верхом наконец-то! — Ты от прогулок верхом не отвертишься. Майки... ты по ночам спи все-таки, ладно? — Мне уж Джон вчера выдал за это... Ну, если не смогу заснуть, обещаю не вставать и лежать тихо. Обижать Алана вовсе не входило в мои намерения. А верхом... я лучше на диване! Там такой диван, прямо под оливами на берегу. Даже два дивана, широких... Не зря мы его все-таки тащили, этот второй диван! Шерлок, а как справляют эти... годовщины? — вдруг спросил брат. — Осталось всего восемь дней. Вы... ты что-нибудь даришь? — Увы, нет. Потому что я не знаю, от какого момента отмерять годовщину. Мы вообще делаем с Джоном друг другу подарки бессистемно. Кроме традиционных праздников. — Я вот знаю, от чего отсчитывать, потому что в прошлом году Алан мне число точное назвал, когда мы впервые встретились. Так что я решил, что отсчитывать нужно оттуда. Я вот подумал тут. Он мне в прошлом году сказал... у меня когда-то были часы, такие, с рыбами на крышке, ты помнишь их наверное, серебряная луковица. Их правда нет давно, я их утопил в Венеции в канале в свое время... но не важно. Алан сказал, что ему в тот день они очень понравились и он долго потом такие искал, но не смог найти. Я... ну поискал тоже, но потом просто нарисовал и пошел к ювелиру... в общем, я заказал похожие. А теперь что-то сомневаюсь — может, ему уже давно и не нужно их. Когда они ему понравились, ему семнадцать лет было... Дурацкий подарок какой-то получится, да? — Чудесный подарок, Майки. Вот ты умеешь делать такие вещи, а я не умею. Нет, правда, это замечательно придумано. — Ты правда думаешь, что Алану понравится подарок? — немного оживился Майкрофт. — Я очень хочу хоть что-то сделать для него, но никак не получается... чувствую себя каким-то... потребителем. — Так ты и делаешь для него — подумай, сколько лет он мечтал открыто выказать тебе любовь и нежность? Представляешь, сколько ее накопилось? — Я беру ее и благодарен. Но мне ведь хочется тоже... отвечать. — И отвечай. Уверяю тебя, он не обидится. — Джону в Специи понравится, — внезапно сменил тему брат, — там виноград такой растет... на соседнем склоне. А в городе есть кондитерская с такими вкусными пирожными! И рыба, там можно ловить рыбу. Спорим, что я поймаю больше, чем ты? — Ладно, поспорим, только потом на рыбу не жалуйся, — рассмеялся я, поцеловав Майкрофта с лоб. Прислушался. — Кажется, Уотсон и Алан пришли.***
Итак, в Италию мы поехали. Местечко оказалось очаровательное, и я не иронизирую. Жарко было в меру, мы много купались, загорели — даже Майкрофт, который принимал солнечные ванны по распоряжению Уотсона исключительно в тени, и тот уже не выглядел бледным заморенным лондонцем. К слову, к нему вернулся здоровый крепкий сон. Он сделался заядлым рыбаком и умудрился поймать увесистого тунца, который по каким-то своим рыбьим делам приплыл довольно близко к берегу. Мы выбирались и в город, Майкрофт тут же повел нас в кондитерскую, где, по его словам, готовили какие-то потрясающие пирожные — Уотсону они так понравились, что он даже забыл о своих наставлениях о вреде сладкого. Когда мы вернулись в Лондон, брат, кажется, позабыл о своих тревогах, мы с Уотсоном вернулись к нашим преступникам, которые успели соскучиться, Алан же возобновил ухаживания за мисс Ронис, и однажды в первых числах сентября явился на Бейкер-стрит с неожиданной просьбой принять эту юную особу. — Шерлок, пожалуйста. Она, оказывается, давняя поклонница рассказов доктора, даже лет пять назад написала письмо Дойлю с просьбой издавать сборники почаще и побольше! Я рассмеялся, а Уотсон, сидевший в кресле у камина, поднял глаза на Алана: — И что ответил мой уважаемый издатель? — Что готов напечатать все, что вы напишете, но больше — не в состоянии, ибо нельзя напечатать то, что не написано, как-то так. Ну, ей же тогда и пятнадцати не было. — Логично, — усмехнулся Уотсон. — А нынче девица выросла и мечтает познакомиться с Шерлоком Холмсом? Или что? — И с Шерлоком, и с вами, Джон. И порасспрашивать о работе детектива. Ну интересно ей! — Эли, — сказал я, отсмеявшись, — ты зря меня уговариваешь. Я в общем-то не против, но вы оба с твоей этой Элизой должны понимать, что если ты приведешь ее сюда, то могут пойти слухи о том, что ей понадобилась помощь детектива в чем-то, вероятно, серьезном. — Ей плевать на слухи. — Ну, допустим. А она знает, что мы с доктором в курсе вашей, хм... авантюры? — Не знает. Но если и узнает, то что такого? Ты проницательный человек, и это только возвысит тебя в ее глазах... но, конечно, с порога говорить об этом лучше не надо. — Холмс не может сделать вид, что понял это по каким-то внешним признакам, — пожал плечами Уотсон, — по каким признакам такое вообще можно понять? Ерунда. — Ну, в общем, пока что считается, что в курсе только мой шеф, я и ее мать. Ну, и наследник, — резюмировал Алан, — я бы не хотел, чтобы она решила, что я не умею хранить секреты, но если ты сам как-то догадаешься, то я не думаю, что она возмутится. Но, может, правда не с первого знакомства. Главное, я должен привести ее сюда. Пожалуйста! — Ты так хочешь наладить отношения с ней или с ее отцом? — спросил я напрямую. — С ее отцом у меня и так прекрасные отношения. У него со мной вернее. А она... я ей сказал, что мы с вами друзья, вот она и попросилась сюда. Я сказал ей именно то, о чем ты и предупреждаешь — что ее визит к сыщику... и все такое. На что она заметила, что ей плевать, а я, видимо, не в таких уж и дружеских отношениях с тобой, раз иду на попятный, — удрученно закончил Алан. — Холмс, да пусть привозит ее сюда, — не выдержал Уотсон. — Да пусть, я против разве? Вот так получилось, что ясным сентябрьским утром нашу уютную гостиную на Бейкер-стрит посетила милая парочка: мой названый младший брат и его якобы возлюбленная. — О, и правда персидская туфля! — выпалила юная мисс, едва оглядевшись, когда Алан представил нас всех друг другу. — Посмотрите налево, — сказал Уотсон, усмехнувшись, — перед вами знаменитый химический уголок. Посмотрите направо — в этой картотеке скрываются сведения о самых ужасных людях Лондона. — О! — ноздри девицы раздулись от возбуждения. — Там правда есть и фотографии всяких мерзких бандитов?! — В некоторых досье есть, — спокойно ответил я, — но выглядят они, как правило, как вполне приличные люди. Я не держу у себя снимки уличных головорезов, для этого есть полиция. — А по теории Ломброзо преступники должны выглядеть мерзко, разве нет? — заявила мисс. — Или вы с ней не согласны? Алан, что вы губы кусаете? Лучше кофе сварите! — Я бы сварил, дорогая, но боюсь обидеть хозяйку дома, — миролюбиво отозвался Алан. Уотсон, услышав это, позвонил и передал через горничную просьбу миссис Хадсон сварить нам кофе. — Жизнь обычно куда интересней теорий, мисс Ронис, — ответил я, — впрочем, тут не только преступники, но и вполне приличные господа. Хотите игру? Я покажу вам несколько фото, а вы примените теорию Ломброзо и скажете, кто из них преступник, а кто честный гражданин? — Еще бы, конечно хочу! Я вообще мечтаю стать сыщиком! Я не разделял этой новомодной теории — моя практика лучше всего доказывала ее ошибочность, но многие увлекались выкладками Ломброзо. Однако, девица оказалась образованной, начитанной — уже приятно. Отобрав четыре фото, я выложил их на столике у кресла, где сидела мисс Ронис. Уотсон, увидев, кого я выбрал, хмыкнул. Я незаметно приложил палец к губам. — Ну вот, пожалуйста. — Ну, этот, — протянула девица, рассмотрев фото Мориарти, — по теории Ломброзо скорее гений, чем преступник. Этот, вот, может быть, и бандит, во всяком случае я могу представить, как он пинает ногой комнатную собачку своей жены. Этот... нет, вряд ли он головорез, — кивнула она на фото Лестрейда, — разве что какой-нибудь карманник, которому надо уметь быть незаметным. Для фото принарядился, а так... бесцветный какой-то. А вот это, — она взяла в руки фото полковника, — точно преступник. — Как же так? — улыбнулся я. — Он же военный, полковник, да еще с орденом Бани. Почему вы решили, что он преступник? — Пф... мистер Холмс, его фото совсем недавно было в газетах. Он покончил с собой, и там писали, что он был карточным шулером. Я читаю газеты, вот и все. И мисс Ронис показала мне язык. Я рассмеялся: — Шулер — это же так мелко, согласитесь. И где же тут применение теории? Однако, полковник был не просто шулером, но еще и хладнокровным убийцей. Доктор Уотсон вывел его в рассказе «Пустой дом» под фамилией Моран. А вот это — профессор Мориарти. Вы правы: он был в чем-то гений и при этом самым опасным злодеем Лондона. Господин, который, как вы считаете, может пинать собачку жены, вообще не женат — он врач и филантроп, но он не лондонец, живет в Манчестере. А вот этот ушлый карманник — по версии «Таймс», лучший инспектор Скотланд-Ярда. Это Лестрейд. — Ну, это он по версии «Таймс» лучший, а в рассказах он туповатый слегка, — наморщила нос гостья, — Мориарти и полковник — с ними я не ошиблась, выходит, но врач и филантроп, согласитесь, выглядит так, что я бы не доверила ему даже сумочку подержать. Ну, хоть не женат, слава богу! Не одна я, стало быть, сомневаюсь в мужчинах такого типа. Я больше красавчиков люблю! И она обворожительно улыбнулась в сторону Алана. — В рассказах и я выгляжу туповатым, — заметил Уотсон, — инспектор Лестрейд вполне умен для полицейского. А доктора Фаринтоша я знаю лично — добрейший человек. — Да я верю, конечно. А чего ж не пошла за него ни одна? Наверняка же потому, что на обезьяну похож? Я к тому, что внешность все равно играет большую роль. Мистер Холмс, а что нужно сделать девушке, чтобы ее принимали за парня? Ну, понятно, что грудь утянуть, но все остальное же выдаст все равно? Вот из меня можно было бы сделать внешне парня... взрослого, я имею в виду, а не двенадцатилетнего? — Встаньте, пожалуйста. Пройдитесь. Мисс Ронис выполнила мою просьбу, хотя в нашей гостиной особенно не разгуляешься. — Природа наградила вас весьма женственной фигурой, мисс. Сделать из вас парня непросто — разве только толстячка. — А привлекательного — никак? Хотя, конечно, это не так важно. А вам девушка не нужна? В помощницы я имею в виду, — обернулась она к закашлявшемуся Алану, — у мистера Холмса есть же, вот доктор писал, уличные мальчишки в помощь, вдруг где для дела пригодилась бы и толковая девушка? — Если возникнет нужда в толковой девушке, я буду иметь вас в виду, мисс Ронис, — совершенно серьезно ответил я. — Спасибо! Знали бы вы, как мне жаль, что я не родилась мальчиком. Я бы упросила вас взять меня в ученики. — Быть сыщиком очень романтично, — пробормотал Алан. — Да нет, — отмахнулась девица от «возлюбленного», — быть сыщиком азартно... и в конечном итоге это привносит в мир толику справедливости. — А вот за эти слова спасибо, мисс Ронис, — кивнул я. — Я рада, что вы так же думаете, мистер Холмс. Вы отличный писатель, доктор, — повернулась она к Уотсону. — Я с детства по многу раз перечитываю ваши рассказы в ожидании новых. Вам удалось создать героя на века. Если у... — она вдруг запнулась, но тут же нашлась, — у мистера Грея когда-нибудь будут внуки и правнуки, они будут читать эти рассказы с таким же упоением, как наши современники. Уотсон растерянно посмотрел на девушку, хотя он уже должен был привыкнуть к комплиментам читателей. — О боже, мисс Ронис… Я должен… сейчас, одну минуту. — Он подошел к своему столу, открыл верхний ящик и достал длинную коробочку. — Вот. Возьмите на память. Это то самое перо, которым я написал свою первую повесть о Холмсе. Признаюсь, меня немного удивил такой широкий жест со стороны Уотсона, у меня даже брови дернулись на мгновение, чтобы удивленно приподняться. Хотя я мог понять друга — мисс Ронис произнесла свой панегирик необычайно искренним и сердечным тоном — было от чего растрогаться. — Спасибо, — выдохнула мисс Ронис. — Я буду бережно хранить его всю жизнь, доктор. И потом завещаю в какой-нибудь музей. И не думайте, что я шучу. А хвастаться мне им мо-о-ожно? — внезапно спросила она совсем по-детски. — Можно, — улыбнулся Уотсон. В дверь постучали — носком ботинка в самый низ. Уотсон распахнул дверь и принял у горничной нашей хозяйки большой поднос. — Идите, милочка, идите, мы тут сами. Спасибо. — Хорошо, доктор. — Уходя, Бетти бросила любопытный взгляд на мисс Ронис. Уотсон поставил поднос на стол и принялся разливать кофе по чашкам. — Уж извините, Алан, это не ваш кофе, — сказал Уотсон, — но вполне приличный. Мисс Ронис поднесла чашку к губам с таким видом, словно ожидала, что туда добавили хину, но, сделав глоток, хмыкнула. — Алан варит очень вкусный кофе, правда? — мило улыбнулась она. — Я один раз даже видела, как он туда кладет всякое... но не поняла, что именно. Ну, кроме корицы и самого кофе. Зато я запомнила, что надо дать пене подняться трижды. — О да, очень вкусный. Пожалуй, я лично вкуснее не пробовал, — согласился Уотсон, а я только кивнул в знак согласия. Я все искал зацепку, каким образом мне «догадаться», что романа тут нет. Ну вот, пожалуй, одну зацепку нашел — мисс Ронис практически не смотрела на Алана, хотя сейчас была просто обязана бросить взгляд в его сторону. — Мистер Холмс может сделать химический анализ моего кофе, — пошутил Алан, — а вы, моя дорогая, запомнили процесс его приготовления, и, объединившись, вы могли бы воссоздать рецепт. — Состав-то я определю, а вот дозы ингредиентов вряд ли, — заметил я. — Дозы подсмотреть несложно... но, простите, мистер Холмс, я не стану этого делать. Это как-то непорядочно по отношению к другу, мне кажется. — Да мы шутим, мисс Ронис, — улыбнулся я. — Секрет должен оставаться секретом, особенно когда он такой приятный. — Я люблю секреты, — внезапно улыбнулась мисс Ронис. — А мы с доктором умеем их хранить. — Не сомневаюсь, — вот теперь девушка внезапно обернулась и посмотрела на Алана. Тот, очевидно, не нашел, что ответить, и просто пожал плечами. Я уже ждал, что девица что-то скажет по поводу их «романа», но она внезапно заговорила о другом: — А вы никогда не жалели, что не родились женщиной, доктор Уотсон? — О, нет! — Но вы бы тогда могли выйти замуж за мистера Холмса. Мы с Уотсоном совершенно искренне рассмеялись. — Элиза хотите, я вас научу варить кофе прямо сейчас? — взмолился Алан. — А что такого? — обернулась к нему мисс Ронис. — Можно подумать, если бы вы были женщиной, вы бы не захотели замуж за Шерлока Холмса! — Я? — поперхнулся Алан. — Эли, ты бы не вышел за меня? — подначил я. — Мне как-то сложно очень представить себя женщиной, — протянул он, — но если бы я родился женщиной, то все равно влюбился бы в мисс Ронис, вот что! Мисс Ронис вздохнула, и взгляд ее настолько явно говорил «в таком случае жаль, что вы не родились женщиной», что я даже отвел глаза. — Боюсь, родись я женщиной и выйди за Холмса, я бы не писал рассказы о нем — мне было бы просто некогда. А если бы и писал, пришлось большую часть выдумывать. — Да вы и так большую часть выдумываете, старина, — усмехнулся я. — Исключительно в целях конспирации! Чтобы не подводить клиентов! — А про ту певицу, скажите честно, тоже выдумали? — с внезапно жадным любопытством воскликнула девушка. — Конкретно про певицу — да. Но Айрин существует. — Это та... подруга вашей жены? — повернулась мисс Ронис к доктору. — Я видела ее когда-то в театре пару раз... И если это она, то я очень даже понимаю мистера Холмса. Такая женщина! — Вам нравятся худенькие? — спросил я. — В ней все было в меру. Она была такая... в ней чувствовался огонь! Одновременно женственность и сила. Жаль, что она уехала... Что ж, это было уже почти откровенно. — Да, очень жаль, — согласился я. — Мне ее очень не хватает. Мисс Ронис только вздохнула и, обернувшись к Алану, внезапно поинтересовалась: — Насколько вы доверяете мистеру Холмсу и доктору Уотсону, Алан? — Я полностью доверяю этим двоим людям, — кивнул он. — Тогда... я хочу кое в чем признаться, джентльмены. Ведь могу и я доверять вам, не так ли? — Вне всякого сомнения, мисс. — Хорошо. Я хотела сказать... мы с Аланом симпатизируем друг другу, но никакого романа между нами нет. Но моя мать считает, что у девушки вроде меня обязательно должен быть настоящий кавалер, которого мне заводить вовсе не хочется. Будем говорить откровенно, меня не интересуют мужчины, которые видят во мне... м-м-м... самку. Алан выполняет просьбу моей матери, и, будем уж откровенны до конца, моего отца. Но я уже стала считать его другом, во всяком случае, я хочу им быть. Мне хочется быть хотя бы в приятельских отношениях с его друзьями. Тем более, что я так люблю и эти рассказы, и вообще все это... Стать сыщиком — моя мечта с детства, но увы... Однако про переодеться в парня я спрашивала еще и потому, что Алан обещал отвести меня в Сохо, а там в платье не погуляешь. — Как я уже сказал, из вас получится милый такой парнишка-толстячок. На самом деле, дорогая, женщине крайне сложно изобразить мужчину — для этого она должна быть мужеподобна, но это не ваш случай. Но для пары вылазок в Сохо мы вас как-нибудь подготовим. Мисс Ронис оказалась решительной девушкой — уж если что решила, умела настоять на своем. Я подумал, что незачем превращать наше знакомство в чинные беседы у камина, и предложил ей попробовать поколдовать над ее внешностью. Мои костюмы ей бы не подошли, хотя в кладовке у меня висели варианты, позволявшие мне изображать толстяков, но рост никуда не денешь. На выручку пришел Уотсон, предложив на пробу один из своих старых костюмов — бедняга, за прошедшие три года он тоже похудел, а эта тройка с сюртуком так и висела в его шкафу в нашей общей квартире. Я было начал извиняться перед мисс за то, что мне придется присутствовать при ее переодевании, но она фыркнула и махнула рукой, и мы с ней удалились в мою комнату. Алан с Уотсоном остались в гостиной, и через закрытую дверь мы слышали, как они шушукаются, хотя слов нельзя было разобрать. Я подождал, пока мисс Ронис переоденется в мужское исподнее, помог ей перетянуть грудь. Давненько я не прикасался к женщине в такой пикантной ситуации. Потом я подобрал ей необходимые накладки — на плечи, на талию. — У меня есть знакомый театральный костюмер, мы закажем ему накладки специально для вас, чтобы фигура выглядела безупречно натуральной, выдадим вас за провинциальную актрису. А теперь надевайте брюки, рубашку и жилет — будем вас гримировать. — В этих доспехах тяжело дышать, — призналась мисс Ронис. — Вам тяжело, потому что вы дышите грудью, а вы попробуйте животом, как мужчина. И костюм вам тоже закажем другой, конечно, — более богемный. Вам придется носить парик с удлиненными волосами — вряд ли ваша матушка обрадуется, если вы укоротите волосы, а под коротким париком эту гриву не спрячешь. И само собой перед маскировкой не ложитесь спать с папильотками. Волосы на концах должны быть гладкими. — У вас такие потрясающие навыки для мужчины, мистер Холмс, — заметила мисс, когда я помогал ей расчесать волосы и стянуть их сзади в хвост, а потом обернуть равномерно вокруг головы, пряча под сетку. — Совершенно нормальные навыки для актера, я много времени в юности проводил в театральной среде, изучая секреты грима и сценического костюма. Так, а теперь повернитесь ко мне лицом, закройте глаза и расслабьте лицо. С гримом мне пришлось повозиться. Я хороший химик и давно изобрел лично для себя некоторые крема, которые можно было использовать без риска испортить кожу и которые выглядели бы натурально. Я добавил мисс несколько веснушек, заново «вылепил» ее лицо с помощью отличавшихся тонов грима, подчеркнув ямочку на подбородке и скулы, нашел наилучший вариант усов, так что она выглядела как юноша, который очень бы хотел иметь на лице растительность, но природа дала ему слишком гладкую кожу. Парик, конечно, не гармонировал с костюмом, но это же на первый раз. Попросив мисс Ронис пока не подглядывать, я помог ей облачиться в сюртук и повязал ей галстук. — Не сочтите за что-то неприличное, мистер Холмс, — сказала она, — у вас потрясающие прикосновения, у меня мурашки по всему телу. Хорошо, что Уотсон не слышал. — Ну вот, смотрите, юный мистер Эр, что у нас получилось, — я открыл дверцу шкафа, где висело большое зеркало. — Мамочка! — воскликнула мисс Ронис. «Скорее уж папочка», — подумал я. Откровенно говоря, я держал в уме фотографию наследника в молодые годы. — Это же потрясающе, мистер Холмс! Вы просто волшебник! — Нет предела совершенству, — улыбнулся я. — Но в сумерках вас уже можно выпускать с Аланом на улицу и в паб. Придется немного поработать над походкой и манерой держаться. — Ой, научите меня, мистер Холмс, как выглядеть естественно! Пожалуйста! — Ладно-ладно. Идемте в гостиную, покажемся. — я распахнул дверь. — Джентльмены, прошу любить и жаловать! — Господи! — пробормотал Уотсон при виде мисс Ронис, а глаза Алана округлились от удивления. Правда, стоило девушке сделать несколько шагов и заговорить, как иллюзия исчезла, но глаза ее просто сияли от счастья. Как причудлива порой и жестока игра природы, подумалось мне, и я вспомнил Айрин, которой, чтобы любить женщину, вовсе не требовалось чувствовать себя мужчиной.