Возвращение Шерлока Холмса

Майкрофт Холмс Когда история с полковником только завершилась, я заверил Уиггинса, что очень благодарен ему за помощь и все мои обещания относительно его будущего в силе. Но, к моему удивлению, Роберт решил вернуться в аптеку — на время, как он сказал, — чтобы принять решение не столь поспешно. Признаюсь, мы с Аланом даже поспорили слегка, как быстро парень поймет, что в аптеке ему не место. Я ставил на две недели, Алан давал три-четыре, Шерлок, услышав нас, предположил, что парню понадобится месяца полтора, а Джон вообще сказал: «Почему бы ему и не передумать, может, он не просто так в этой аптеке... может, он в дочку хозяина, например, влюблен?» Но, как обычно в таких случаях, прав оказался Шерлок. Прошло полтора месяца, и я получил письмо от Роберта Уиггинса. Четким ровным почерком было написано, что он просит об аудиенции в «Диогене», так как у него «возник вопрос личного характера относительно костюмов». Очень хорошо, «аудиенцию» ему назначили на одиннадцать утра следующего дня. Точно в оговоренное время Алан ввел паренька в кабинет. Я встал навстречу и даже протянул ему руку. Ну, я же сам учил его манерам... Впрочем, рукопожатие не доставило мне негативных эмоций. Видимо, Уиггинс уже воспринимался мной в качестве «своего». Тем лучше. — Наконец-то и вы, Роберт. Давно вас не видел. Но ваше письмо меня заинтриговало. Что за вопрос относительно костюмов? — Добрый день, мистер Холмс. Да, честно сказать, простой вопрос. После Силкина осталось несколько костюмов, сорочки, белье, аксессуары всякие там... куда все это девать, сэр? — поинтересовался он с самым серьезным видом. Боюсь, я слегка оторопел, и поэтому Алан вмешался, иронично хмыкнув: — В шкаф повесить и носить, пока из моды не выйдут. Уиггинс кивнул, он явно не собирался спорить, и вопрос оказался лишь предлогом. Тем лучше. — Вы приняли решение относительно своего будущего, Роберт? — Хотел узнать, сэр, могу ли быть вам чем-нибудь полезен? — немного смутился Уиггинс. — Что ж... присаживайтесь поудобнее, поговорим. Уиггинс сел на предложенный стул, и я заметил, что держится он естественно — все манеры, которые ему привили до внедрения в окружение полковника, были не просто механически заучены, а стали частью обычного поведения нашего молодого помощника. — У меня есть четыре идеи, Роберт, относительно вашего будущего. Первая — самая простая. Если вас так сильно привлекает аптечное дело, я просто куплю вам собственную аптеку, будете работать на себя, а не на кого-то. Второй вариант — вы думали о театре, я помню, и теперь, после завершения вашего поручения, я вижу, что вы, несомненно, талантливы как актер, так что я готов поддержать вашу сценическую карьеру. Третий вариант... если вас привлекает деятельность, которую вы попробовали вести полгода, объединенная со службой Короне, вы можете стать кем-то вроде секретного агента. Конечно, агентами не рождаются, но у меня есть человек, который вас обучит. Что скажете? — Меня привлекает третий вариант, сэр, — ответил Уиггинс после краткого раздумья. — Надеюсь, я оправдаю ваше доверие. У меня только один вопрос, если позволите… — Конечно, спрашивайте. — А что предполагает четвертый вариант? Я взглянул на Алана. Ну, что ж... — Сначала ответьте мне на один вопрос, Роберт. Вы обиделись, что я не рассказал вам при первой встрече правду о Шерлоке? Уиггинс недоуменно заморгал. — Даже и не думал, сэр. Дело есть дело, я так считаю. А уж когда мистер Холмс вернулся живой и здоровый, совсем глупо было бы обижаться. — Хорошо. О том, что он жив, знали только самые доверенные мне люди. Но должен вам сказать, что Шерлок считал возможным ввести вас в их число, это я настоял, что пока что надо скрыть правду, даже привлекая вас к работе. Но вы должны понять, что тогда я знал вас лишь с его слов и полностью доверять еще не мог. Сейчас бы я, пожалуй, вам сказал правду заранее. Алан снова кивнул, соглашаясь со мной. — Рад слышать, сэр, — ответил Уиггинс и выжидающе посмотрел на меня. Ну да, четвертый вариант. — Что ж... Когда вы работали на нас, вы каждую неделю писали подробные отчеты по потраченным средствам, которые мы вам предоставляли. Очень подробные и скрупулезные. Должен сказать, что я никаких отчетов не просил, мистер Грей тоже ничего не говорил вам об этом. Вы всегда такой педантичный? Внешне вы не производите такого впечатления. — Я подумал, сэр, что так правильно. Уж не знаю, педант я или нет — может, прошлое меня донимало. Вы же знаете, что я подворовывал в детстве. А тут такие деньжищи… можно сказать, за просто так, — Уиггинс вдруг перешел на прежний говор. — Прошлое оставим в прошлом. Вам было трудно составлять эти отчеты? — Нет, сэр. — Мне импонирует точность, а мистер Грей, например, до сих пор мне составляет подобные отчеты, хотя я их, видит бог, не читаю вовсе. Но в ваши я сунул нос тогда — сперва просто от скуки, потом из любопытства. Они были составлены очень грамотно. Вы умеете печатать на машинке, Роберт? — Увы, сэр. Ну, где я и где пишущая машинка? — Вы быстро обучаетесь, мне ли не знать. Другой вопрос — захотите ли вы обучаться этому? Вы спросили, чем можете быть полезным мне. Можете. Но для этого придется научиться печатать на машинке, стенографировать, работать с документами. Сменить квартиру на более престижную, носить костюмы и стать похожим на мистера Грея. Не внешне, конечно, но по сути своей. Уиггинс покосился на Алана и нервно сглотнул. — Захотеть-то я захочу, но вы же понимаете, сэр, что с образованием у меня не очень… Мистер Грей поди какой-нибудь Оксфорд закончил или Кембридж. — А вы представьте, Роберт, что вам надо сыграть роль Алана Грея. Сможете? Ну, конечно, вас научат тому, что надо делать. — Алана Грея я сыграть точно не смогу, сэр. Я немного не понимаю. Вам нужен еще один помощник и вы готовы ждать, пока я до всего дотум… всему научусь? — Я готов взять в помощники лично вас, мистер Уиггинс, поскольку сейчас уже доверяю вам, вижу в вас потенциал для такой работы, хорошо отношусь к вам и считаю, что вы выиграете, если займетесь этим. Если вы не захотите, а остановитесь на третьем варианте, я сюда искать второго помощника не стану, это предложение конкретно для вас. — И, кстати, Роберт, я не оканчивал университет, вообще никакой. Мистер Холмс взял меня на работу, когда я был моложе, чем ты сейчас, и сам меня всему научил, — небрежно заметил Алан. — Правда? Тогда ты гений! — восторженно воскликнул Уиггинс. — Да, — перебил я открывшего было рот Алана, — и вам придется работать с двумя гениями и учиться у нас. При этом обещаю отпускать вас, если вы понадобитесь третьему гению, на Бейкер-стрит. Я предлагаю вам место помощника моего секретаря — для начала это будет называться так. С окладом пока что семь фунтов в неделю. Кстати, третьего варианта эта работа не отменяет, вам придется учиться и этому. Уиггинс судорожно вздохнул и состроил забавную мину. Надо сказать, я, действительно, лишал нашу театральную сцену прекрасного характерного актера. — Надеюсь, я выживу и оправдаю ваши ожидания, сэр. — Выживете. Отправляйтесь в приемную и решите организационные вопросы с мистером Греем. — Можешь звать меня по имени, — заметил Алан, выходя из кабинета и пропуская Роберта перед собой. Алан Грей Как-то мы сидели в гостиной «Диогена» за ланчем — на сей раз в семейном кругу. Шерлок с Джоном пришли сегодня вместе, день выдался пасмурным, как часто и бывает весной в нашем прекрасном городе, так что лакей разжег камин. Отчего-то Майкрофт вспомнил расследование примерно трехгодичной давности, когда к нам сюда, когда мы сидели вот так же за столом, только за ужином, приехал «Паганель»-археолог, а я, к счастью, все-таки не стал отцом. Кончилось тем, что мы в три голоса стали рассказывать эту историю Шерлоку, и уже дошли до лакея с книгой под мышкой, когда наш собственный клубный лакей вошел в гостиную с карточкой на серебряном подносе. Взглянув на нее, я настолько удивился, что даже перестал смеяться. — Как ни странно… мне надо выйти, прошу прощения, джентльмены, ко мне посетитель, — я кивнул лакею и он отправился за гостем. — Надеюсь, это не снова чей-то муж?! — возмутился Майкрофт, вроде бы в шутку, но я поспешил его заверить, что этот человек несомненно чей-то муж, но я с его женой не знаком, а его самого последний раз видел лет тридцать пять назад. Теперь смеяться перестали и остальные. — Это тот, о ком я подумал? — бросил Шерлок, тоже вставая из-за стола. — Видимо. Преподобный Джеймс Эдвард Гилберт. Это мой кузен и он сейчас придет. Я поговорю с ним в приемной. — Что ему надо? — нахмурился Джон. — Шерлок ему дал для ознакомления копии всех бумаг, выписки, документы, связанные со мной. Вероятно, он хочет обсудить имущественные дела. — Я с тобой, — заявил Шерлок не терпящим возражения тоном. Я только пожал плечами. Почему бы и нет? Кузен выглядел гораздо старше меня. А ведь между нами всего четыре года разницы. Ну, вероятно, сказался ранний брак и двое уже выросших сейчас (но не сразу же!) детей. Впрочем, я толком не знал, какого возраста у него дети. Наверное, нехорошо, что я за всю жизнь не разу не поинтересовался кузеном, но ведь и ему я был совершенно не интересен. Хотя нет, он же считал меня умершим… Я окончательно запутался в том, кто о ком должен был бы вспоминать, и просто поприветствовал кузена: — Добрый день, преподобный. Он посмотрел на меня, клянусь, как на умалишенного. — Здравствуйте, Грей. Я ваш кузен, Эдвард Гилберт. Я вспомнил, как тетя, а вслед за ней и я в детстве называли будущего пастора Эми, уменьшительным от Джеймса. — Я помнил только имя Джеймс. — Я не пользуюсь первым именем и сан принимал уже как отец Эдвард, — кузен оглянулся на Шерлока, устроившегося около подоконника, — добрый день, мистер Холмс. Тот кивнул. Кузен снова перевел взгляд на меня. Я чувствовал себя неловко, честно говоря. — Совершенно не понимаю, как мне к вам обращаться, — вырвалось у меня. — Ну, главное, не «Эми», — хмыкнул он. Надо же, тоже помнит. — Нет-нет. Я делал это не со зла, — заверил я. — Вы были ребенком, как и я, кстати. Не о чем говорить. Обращайтесь по фамилии или по имени, как вам больше нравится. Называть меня преподобным дома как-то нелепо, вам не кажется? Я привез вам бумаги. Не дожидаясь от меня предложения сесть (да что такое со мной в конце-то концов?!) кузен сам опустился на стул для посетителей и выложил на стол объемистую папку. Пока я занимал свое кресло, он развязал тесемки и начал доставать и раскладывать бумаги. — Здесь все, что есть по завещаниям. Имущественные на дом и землю. Вот это — документ о продаже земли. Это — по арендаторам, ведомости, счета. Эти бумаги о том, куда шли деньги. Тут сплошная благотворительность, но часть я отдавал в местный приход. Конечно, когда я был ребенком, матушка содержала меня, используя деньги от имения, но что теперь с этим делать, я не знаю. Если найдете способ подсчитать ущерб, я готов… — Перестаньте, кузен, — помотал я головой, приходя в себя, — о чем вы вообще говорите, какой, к черту, ущерб? Шерлок хмыкнул у окна, но промолчал. — Ущерб-то как раз весомый, — хмыкнул ему в унисон и кузен Гилберт. — Но сколько я вам должен и как это подсчитать, я не знаю. — Ничего вы мне не должны. И я рад, что деньги шли на благотворительность. Я сам вырос на деньги благотворителей. Н-да, этого, наверное, говорить не стоило. С другой стороны… — Простите, что никогда не искал вас и не интересовался вашей жизнью много лет, — сказал я. — Не стану говорить того же в ответ, — парировал кузен, — я был уверен, что вас нет в живых. — Понимаю. — Мы вступаем на скользкий путь, ибо о вашей смерти я узнал от матери. И тут… я должен рассказать вам кое о чем. И в какой-то мере рад, что при разговоре присутствует ваш друг. Моя матушка… вы помните ее? — Достаточно смутно, — признался я. — Вы были слишком малы. После того как вас отправили в школу, почти сразу меня тоже отдали в пансион. В каждом поколении нашей семьи кто-то обязательно становился священником, а у мамы был всего один сын, что заранее предопределило мою дорогу. Но дело не в этом. Я хочу сказать, что с тех пор, как я получил сан, моя мать жила со мной, я очень хорошо ее знал, — Эдвард вздохнул, — у нее были странности, кузен Грей. Когда ваш друг приехал ко мне и рассказал о ее… фантазиях, я не очень удивился, если уж быть абсолютно честным. Матушка была склонна фантазировать. Она могла прийти домой с прогулки и рассказать, что встретила эфиопа, который снял дом неподалеку, и у него прелестная дочь пяти лет и собака, а про жену ничего не известно, но соседские псы обходят малышку стороной и по дуге… словом, куча подробностей, а при всем том никакого эфиопа и в помине не было. Я бросил взгляд на Шерлока — тот пожал плечами. Кажется, он тоже не понимал, верить ли преподобному, и если даже верить, то как реагировать на его слова. — Я не оправдываю ее поступков, — продолжал между тем Эдвард. — Более того, я бы извинился перед вами, если бы эти извинения не звучали как издевательства. Но я взываю к вашему милосердию, Грей, и прошу вас не подавать в суд. Я, разумеется, оформлю на вас поместье, землю и все имущество и могу по требованию написать любую долговую расписку, но… у меня дети. Сыну двадцать, дочери четырнадцать лет. Для них она была любимой бабушкой, которая вырастила их, баловала, покупала им игрушки. Вы понимаете, что фантазии про эфиопов или соседских детей, которым подарили змею, и та, в свою очередь, съела кролика других соседей… словом, к фантазиям бабушки они привыкли, а вот история племянника, которого вычеркнули из семьи и у которого забрали имущество… я бы предпочел, чтобы они не знали этого о моей матери. Не мне решать, но я прошу… — Она растила ваших детей? Когда же она умерла? — несказанно удивился я. — В девяностом. — Не может быть! — вырвалось у меня. Он снова посмотрел на меня как на умалишенного. — Ну, вообще-то там в бумагах есть и копия свидетельства о ее смерти, подписанного врачом. Но лично я к фантазиям не склонен. А в чем дело? — Я еще учился в школе, и даже не в старшем классе, когда получил письмо от некоего Бусколта, поверенного в делах, который сообщил мне, что миссис Оливия Гилберт умерла, а ее сын будет жить в семье то ли брата, то ли сестры ее мужа. — Грей, — кашлянул кузен, — не будем делать вид, что вы не понимаете, зачем она это сделала. И я понимаю, что уж. И да, это не невинные сказочки о соседях, это все серьезно. Она мечтала, чтобы поместье досталось мне, и сделала все ради этого и чтобы мы с вами не искали друг друга. Вы настаиваете на разбирательстве? — Нет! — замотал я головой. — Вы забываете об одной важной вещи, преподобный Гилберт, — раздался от окна голос Шерлока, — о самой важной вещи. О смерти родителей мистера Грея. — Шерлок, — перебил я, — прошлого уже не изменить, ее внукам, особенно четырнадцатилетней девушке, совсем не нужно этого знать. Так что нет, я не хочу никаких разбирательств. — Вы считаете, что… — кузен осекся, посмотрел на меня. Затем перевел взгляд на Шерлока и внезапно изрек: — Могу я нанять вас, мистер Холмс, в частном порядке, чтобы расследовать смерть моего дяди и его жены? — Вы только что просили… — Нет, — прервал моего друга священник. — Я просил не обнародовать неприглядные поступки моей матери, касающиеся обмана и подлога… но я уверен, что она не замешана в убийстве. Это абсолютно исключается. — Отчего вы так уверены? — Если бы вам сказали, что ваш брат или кто-то из ваших родителей убийца, вы поверили бы? — Нет. — Отчего, позвольте спросить? — Я хорошо их знаю. Но я понял вас, преподобный. Я… — Есть еще одно, — перебил Шерлока мой кузен. — Аманда… Простите, Грей. Ее нашли в пруду, вы же… — Вы хотите сказать, что это все же она убила мужа и покончила потом с собой? Но зачем, кузен Гилберт? Назовите хоть одну предполагаемую причину! — Нет, я не считаю, что она покончила с собой. Вот именно что не считаю. Любая мать маленького ребенка будет цепляться за жизнь до последнего, даже если она в чем-то виновата. Не думаю, что она на самом деле убила мужа. Но гарантировать не могу. Однако Аманда не могла покончить с собой, я почти абсолютно уверен в этом. Пожалуй, именно эти слова стали решающими, и Шерлок согласился взяться за дело. Хорошо, что кузен не стал еще дольше тянуть со своей просьбой. С тех пор, как Шерлок с Джоном вернулись на Бейкер-стрит, к ним медленно, но верно потек ручеек клиентов, который грозил вскоре превратиться в бурный поток. Но мне пришлось навести некоторые справки о людях, которые или являлись свидетелями трагической кончины моих родителей, или могли что-то знать. Так что Шерлок с Джоном уехали в Западный Сассекс только через три дня. Джон Уотсон Когда со времен предполагаемого убийства прошло так много времени, найти свидетелей, могущих дать хоть какие-то показания, очень сложно. Но на помощь пришла миссис Слейк: она хорошо помнила имена уволенных слуг, а кое с кем до сих пор поддерживала приятельские отношения. Алан сам ездил к своей старой кормилице и долго беседовал — разумеется, о родителях, но не забыл и собрать сведения об обитателях дома Греев. Однако Холмс почему-то решил начать с бывшего лакея покойного главы семейства. Этот Хью Пайман, собственно, начинал в доме Греев в качестве младшего лакея (что уж говорить, эту должность стоило бы называть просто — «мальчик на побегушках»), но сейчас, как выяснилось, «дорос» уже до положения дворецкого в имении сэра Монтгомери Крейга , что в Дербишире. Разумеется, так быстро добыть сведения о Паймане тоже помог Алан. Лето наконец-то разгулялось, и погода нам благоприятствовала. Мы выехали рано, перекусили по прибытии на станцию в неплохом буфете и отправились в имение Крейг-холл. Дверь открыла горничная, взяла наши визитки и, попросив подождать, пошла докладывать хозяину. Вернулась она очень быстро. — Прошу, джентльмены. Сэр Монтгомери вас примет. — Боже мой! — хозяин имения оказался человеком доброжелательным и радушным. — Вот уж никогда не думал, что судьба сведет меня с такими знаменитыми людьми! Очень рад знакомству, очень рад. Но я в некотором недоумении, джентльмены — ни у меня в доме, ни в округе не случалось никаких преступлений. Чем же я могу быть полезен знаменитому сыщику? — С нашей стороны это всего лишь дань приличиям, сэр Монтгомери, — ответил Холмс. — Нам необходимо побеседовать с вашим дворецким. — Мой дворецкий респектабельнее, чем я сам, что он мог натворить? — удивился хозяин. — Ничего. Мы хотим его расспросить об одном событии, свидетелем которого он, возможно, стал в далекой юности. — Да? Ну, пожалуйста, джентльмены, беседуйте, я не против. — Сэр Монтгомери позвонил в колокольчик. Пайману по нашим сведениям было пятьдесят шесть, ну он и внешне вполне соответствовал своему возрасту. Судя по всему, на здоровье не жаловался, цвет лица имел отменный, а долгий срок службы в качестве дворецкого уже приклеил к его физиономии специфическое выражение, характерное для людей этой профессии. — Вы можете поговорить с мистером Холмсом и доктором Уотсоном в малой гостиной, Пайман, — сказал сэр Монтгомери, после того как мы изложили цель визита. — Благодарю, сэр. Сюда, пожалуйста, господа. В малой гостиной мы уселись на диван, а дворецкий — на стул. Не на краешек, разумеется, но так, будто проглотил кол. — Простите, мистер Холмс, о чем именно вы хотели меня расспросить? В юности я служил очень далеко отсюда. — Мы знаем, Пайман, и действуем в интересах мистера Алана Грея, сына покойного мистера Джеймса Грея. — Прошу прощения, сэр, я действительно служил в имении Греев, но мистер Алан Грей, если я правильно понимаю, о ком речь, умер еще в детстве, то есть около тридцати лет назад. — Ваша бывшая, ныне на самом деле покойная хозяйка, миссис Гилберт, «утопила» племянника в школе все-таки немного раньше, чем тридцать лет тому назад, — усмехнулся Холмс. — Она пустила слух о его смерти, чтобы прибрать к рукам состояние Греев. Мистер Алан Грей жив и в добром здравии. На лице дворецкого не отразилось ничего — наоборот, казалось, оно даже сильнее окаменело. — Миссис Гилберт уволила всех слуг почти сразу после того, как сообщила о смерти племянника. Я ничего не знаю о том, что происходило с мистером Аланом Греем. Я не видел его с шестидесятого года точно. Даже... прошу прощения, с пятьдесят девятого, сэр. Нас уволили в шестьдесят первом, и я сразу нашел другое место. — Это прекрасно вас характеризует, — решил подмаслить Холмс. — А кто именно вас нанимал в имение Греев? Отец семейства или позже кто-то из его сыновей? Мой друг прекрасно знал ответ на этот вопрос, но дворецкого как-то требовалось разговорить. — Мой отец служил лакеем у мистера Чарльза Грея-старшего. Меня взяли на службу младшим лакеем, когда мне исполнилось двенадцать лет, сэр, и у моего отца была мечта, что когда-нибудь я стану дворецким. Я был младшим лакеем, но выполнял все обязанности при мистере Чарльзе-младшем, старшем из сыновей хозяина. Когда тот умер, мистер Грей меня не уволил, я оставался в доме и помогал своему отцу. Мистер Грей был справедливым человеком, мистер Холмс. Но он последовал за старшим сыном через восемь месяцев после кончины оного. Поместье отошло к младшему сыну старого хозяина, мистеру Джеймсу Грею. Тот приехал в поместье со своим лакеем, но не уволил ни отца, ни меня. Мы служили в поместье и дальше. Мне едва исполнилось пятнадцать лет, когда мистер Джеймс Грей погиб. А в восемнадцать я уже работал на мистера МакКоркера. — Наверное, и другая прислуга в доме осталась на своих местах, когда приехал новый молодой хозяин с женой и ребенком? Разве что кого-то еще наняли? — В доме было достаточно прислуги, сэр. Дворецкий Кроф, две горничные, Грейс и Элизабет, два лакея — мой отец и я. Кухарка Хлоя Диксон. Ну и конюх, садовник... они жили не в доме, конечно. Когда мистер Джеймс Грей приехал, он привез жену и сына с собой, но с ними приехал только лакей, его звали Дерек, Пол Дерек. Горничной с ними не было. Молодой хозяин не уволил никого из прислуги, но никого и не нанимал, только перед праздниками мисс Аманда приглашала дополнительно людей из деревни в помощь кухарке и горничным. — А кто же прислуживал молодой хозяйке? — Элизабет стала ее личной горничной. Мы называли ее Бетти, сэр. Она давно служила в имении и пользовалась благосклонностью мистера Чарльза Грея. Она пришлась по душе миссис Аманде. Грейс занималась уборкой. Вы должны понимать, сэр, что в доме много лет не было хозяйки, пока мистер Джеймс Грей не приехал с семьей. В большом количестве горничных не было нужды. Холмс скептически приподнял бровь, но обошелся без комментариев по поводу аж трех лакеев на одного хозяина. — А прислугу не смущало, что новые владельцы оказались вдруг католиками? — спросил он. — Особенно это касается мистера Джеймса Грея, которого тот же дворецкий, наверняка, давно знал? Да и ваш отец тоже? — Не могу сказать, сэр, Кроф ничего не говорил о своем отношении к этому. Мой покойный отец... не одобрял, но, конечно, тоже никому не давал понять. К тому же миссис Грей очень быстро полюбилась прислуге. Она была очень доброй и веселой. Я рад, что произошла ошибка и ее сын выжил. Он был милым малышом. — Это нельзя назвать ошибкой, Пайман, — поправил Холмс. — Это называется мошенничество. А что вы можете рассказать о том дне, когда умерли мистер Джеймс Грей и его жена? — Это был день накануне Пасхи, мистер Холмс. В доме гостили миссис Оливия с сыном, а доктор Суинтон собирался приехать с женой на следующий день к ужину. — И все было прекрасно и благостно, как и полагается в подобные дни? — с толикой иронии спросил Холмс. — Прошу прощения, мистер Холмс... вы расследуете смерть мистера Джеймса Грея? — Как вы понимаете, мистеру Алану Грею очень хотелось бы узнать правду о смерти родителей. — Да, сэр конечно. Я расскажу все, что знаю. Я читал ваши рассказы, доктор, — внезапно почтенный дворецкий повернулся ко мне, — и я не сомневаюсь, что расследование будет справедливым и честным. Вопреки мнению полиции, я никогда не верил, что миссис Аманда могла убить своего мужа. — Супруги любили друг друга? — спросил я. — Мы слышали, будто Джеймс Грей имел репутацию ловеласа. — Я помню его молодым, доктор, но я сам был тогда и вовсе ребенком. Когда ему исполнилось лет восемнадцать или девятнадцать, он уехал из дома и много лет о нем ничего не слышали. Когда он вернулся с женой... ну, за горничными он не... он их не обижал, и в деревне тоже никаких слухов на этот счет не ходило. По-моему, он очень любил свою жену, джентльмены. А она точно его обожала, это все признавали. Она ведь была совсем молодой, сэр, едва старше меня тогда. Каждый день она сама срезала в саду или в оранжерее цветы и подбирала букет, чтобы поставить ему на стол в библиотеке. Это было очень трогательно. — Вернемся к злополучному дню, Пайман, — сказал Холмс, — постарайтесь припомнить все, что сможете, любая деталь может оказаться важной. — Миссис Оливия гостила в имении уже два дня на тот момент, сэр. Когда она приехала, то вещей с собой взяла недели на две, но, — Пайман тяжело вздохнул, — в тот день они с хозяином повздорили. Миссис Гилберт придиралась к прислуге и говорила брату, что его жена совсем запустила дом. Она говорила это при нас, сэр, все слышали... и он в конце концов не выдержал и сказал ей... простите сэр, это слышали все... он сказал, что надеется, что во вторник она уедет. Это случилось за обедом, сэр, он встал, бросил салфетку и ушел в библиотеку. Миссис Гилберт пошла за ним, и они очень громко кричали друг на друга. Было дознание, мистер Холмс, и все слуги рассказали об этом полицейским, так что это не секрет. Миссис Грей попросила кухарку приготовить кофе на троих и сама отнесла все в кабинет, тогда там... крики прекратились, сэр. Через примерно пятнадцать минут миссис Оливия вышла из кабинета и отправилась к себе. Кажется, она плакала. Мистер Грей оставался в библиотеке с женой, в половине десятого миссис Аманда вышла из библиотеки и прошла на кухню, узнала у кухарки, все ли готово к завтрашнему приему гостей, достаточно ли помощников на кухне и в доме... потом она взяла кувшин с медовой водой и стакан и понесла их мужу. Иногда она делала это сама, но чаще поднос приносил лакей. Мистер Грей всегда пил на ночь стакан медовой воды, сэр. — Полиция наверняка спрашивала об этой привычке мистера Грея? — Конечно, сэр. Они решили, что миссис Грей добавила в воду кроме меда еще и яд, но я не верю в это. Дознаватели спрашивали тогда, пила ли миссис Грей тоже медовую воду. Она ее не пила, сэр, потому что кормила грудью и у малыша могла выскочить сыпь. Но это ведь не значит, что она отравила мужа, сэр! — Разумеется, нет, Пайман. А когда обнаружили тело мистера Джеймса? — Утром, сэр, Пол принес ему в спальню чай, как всегда, и нашел его мертвым. Миссис Аманды не было нигде, ее начали искать. Бетти сказала, что не причесывала ее на ночь, потому что мадам прошла прямо в спальню мужа... так случалось и раньше иногда. Миссис Аманду... тело ее нашли только после часа дня. Еще утром приехал доктор Суинтон, конечно, без жены... за ним ездил мой отец. Когда нашли тело хозяйки, меня послали за полицией. Приехало два констебля, они всех опросили, доктор написал заключение... и они уехали. Потом стало известно, что миссис Аманду обвинили в убийстве мужа. — Странно, почему полицию вызвали только после того как нашли тело миссис Грей? — невольно вырвалось у меня. — Не могу сказать, доктор... ну так-то по хозяину не было понятно, почему он умер. Может, сердце остановилось само... но я могу только предполагать. Стоило бы узнать, делали ли вскрытие или, возможно, анализ того самого медового напитка. Ну, наверное, делали, иначе миссис Грей можно было бы обвинить лишь в самоубийстве. Интересно, кто вел дело, сохранились ли вообще какие-то бумаги по нему? Холмс задал Пайну еще пару вопросов, уже касательно расследования, предпринятого полицией, но тот не смог ответить ничего определенного. Мы распрощались с дворецким, с сэром Монтгомери и покинули Крейг-холл. — И куда мы направимся теперь? — спросил я Холмса уже на станции. — Поедем в деревню, где живет Бетти. Ее товарка, старшая горничная Грейс Хобард, уже умерла, но жива ее младшая сестра. Нам все равно в ту сторону. Да и с Бетти следует побеседовать еще раз, уже основательно. В купе мы оказались одни — в том направлении вообще мало кто ездил первым классом. Некоторое время Холмс молчал, и я посчитал, что он обдумывает дело, но он вдруг заговорил совсем о другом. — Я получил письмо от Айрин. Холмс написал в Геную сразу после своего чудесного «воскрешения», но вот как долго пришлось ждать ответа. — А Мэри мне прислала письмо сразу, — не удержался я от комментария, — очень радовалась, что вы живы. — Ну, характеры у наших дам разные. Собственно, мне пришлось писать Айрин дважды. Честно говоря, я не мастер эпистолярного жанра. — Не скажите, — улыбнулся я. — Первое мое письмо в Геную вышло неудачным — слишком… приличным. — В смысле? — вырвалось у меня. — Ну таким… написанным по всем правилам хорошего тона, я уже и забыл, что Айрин «хороший тон» терпеть не может. — Поедете в Италию? — Меня пока не приглашали, — усмехнулся Холмс. — Придется еще долго наводить мосты. Кстати, Айрин знала, что я жив. — Откуда?! — поразился я. — Вывела логическим путем. Она умница.

***

Марта Хобард, по-прежнему мисс, жила в старом родительском доме — маленьком, довольно старом, но «бодрящемся». Во всяком случае, хозяйка, видимо, всячески старалась как-то обиходить свое жилище, чтобы на ее век хватило. В семье, кроме нее и старшей сестры, было еще двое братьев, но те давно жили в колониях, на родительский дом не претендовали и переписали его на Грейс, а та оставила младшей сестре. Марта Хобард выглядела на шестьдесят с небольшим, но на самом деле ей было пятьдесят пять лет. Честно говоря, мы не ожидали услышать от нее что-нибудь стоящее, но следовало расспросить всех, кто мог хоть что-то знать о трагедии в семье Греев — ради даже малейших зацепок. Холмс разъяснил мисс Хобард цель нашего визита, и та неожиданно оживилась. — Я вам все расскажу, все-все, мы с Грейс были очень дружны, я много чего от нее слышала! — Это замечательно, мисс Хобард, — улыбнулся мой друг. — Ваша сестра, вероятно, тоже работала в имении еще при мистере Чарльзе-старшем? — Конечно, мистер Холмс. Она проработала там почти семнадцать лет, но мисс Оливия не взяла ее с собой, когда вышла замуж. Она была старшей горничной в поместье мистера Грея. А потом, — поджала губы Марта, — они взяли вторую горничную, якобы в помощь Грейс. А та только и мечтала стать кухаркой. Тьфу. — Кухаркой? — переспросил Холмс. — Да, вечно толклась около Хлои... так кухарку звали. Потом вообще понесла, родила ребенка... уборкой заниматься вовсе не хотела, Грейс одна все делала по дому. Где такое видано?! А потом старый мистер умер, старший сын его умер, приехал младший с женой, так Бесс смогла хозяйке понравиться, та ее сделала личной горничной! А всю работу свалили на бедную Грейс! Она говорила мне, что еще вот пару лет, я вырасту и тоже приду работать в поместье, тогда ей станет полегче. Но не успела я... хозяйка убила хозяина и сама утопилась. А мисс... миссис Оливия новую прислугу не нанимала. — Наверное, для всех в доме та трагедия стала настоящим потрясением? — спросил Холмс. — Еще бы! Грейс всю жизнь потом про это вспоминала. — И что она вам рассказывала? Кстати, она верила в официальную версию случившегося? — Официальную? Это в каком смысле, сэр? — То, что полицейские говорили. Что, мол, это миссис Аманда отравила своего мужа, а потом утопилась от угрызений совести или от страха. — Конечно, сэр, а кто бы не утопился? Убить мужа — большой грех, разве нет? Он так любил ее! Грейс рассказывала, он ее по лестнице на руках носил, чтобы она ножки не утомляла свои, фу-ты ну-ты. А она такая: «Дорогой, сегодня так холодно, давай натопим в детской и у тебя, а я приду спать к тебе». Все слышат, срам такой. — Ваша сестра ее недолюбливала? — Хозяйку-то? Ну... разве справедливо, когда одна горничная только ребенка тетешкает да хозяйку причесывает, а вторая делает всю работу? Когда хозяйка утопилась, тут миссис Оливия жила еще много лет, так Бесс сразу запретили своего Пита в дом приносить. За ним в деревне одна старуха смотрела. Правда потом миссис Гилберт всех слуг уволила, а наняла других, новых. Кто их разберет, помещиков этих... все они с придурью. — И все же — придурь придурью, но с чего вдруг миссис Грей вздумалось мужа травить? Вашей сестре не казалось это странным? — Не знаю, сэр. Мы долго с Грейс думали... да вся деревня обсуждала. Может, он выгнать ее хотел? Мало ли, что. Говорили, что ребенок, может, не от него был, а он узнал про это. Или что она влюбилась в кого-то, а он узнал. Или он влюбился в кого-то... Слухов потом ходило много. — И в кого же она могла влюбиться? — улыбнулся Холмс. — В дворецкого? Они ведь жили уединенно, как я понял? Или приглашали к себе гостей? — Гостей? Почти нет. Когда мистер Джеймс был молодым и еще жил тут... я была совсем девочкой, сэр, но я помню его. Он часто прибегал в деревню, у него тут приятель жил, они вдвоем ходили частенько в храм. Преподобный Дадли только-только получил тогда приход, и они все помогали ему... Этого приятеля звали Ричард... не разлей вода были парни. Но потом мистер Джеймс уехал и долго не давал о себе знать, а когда вернулся, Ричард сказал — мол, ни за что не пойду к нему, он вероотступник. А других друзей у мистера Джеймса не было. Он в детстве с братом дружил, но тот умер. Вот, правда, старый доктор Суинтон к ним ездил. Тот еще с мистером Чарльзом Греем-старшим дружил. Ну и вот навещал имение по пятницам. В четверг Грейс приходилось весь дом драить! Доктор Суинтон с женой, иногда они сына с собой привозили, вот и все гости. — А сыну-то сколько лет тогда было? — Вот не скажу точно. Он вроде меня был, подросток. Да он живет в Хоршеме, это недалеко отсюда. Его отца-то давно нет в живых, теперь доктор Суинтон — это он. — Отлично, мисс Хобард, — кивнул Холмс, — это важная информация. И все же мы с доктором Уотсоном очень хотели бы послушать о том ужасном дне. Все малейшие подробности, которые вы помните из рассказов вашей сестры. — Хозяева-то ждали гостей на следующий день. А до того, еще в четверг, приехала миссис Оливия с сыночком. Они ночевали в комнате слева на втором этаже, в гостевой. Там четыре спальни: миссис, мистера, детская и вот гостевая. На помощь к Грейс взяли двух девиц из деревни, Нэлл и Джил. К Хлое тоже взяли девицу на подмогу, Рейчел. Она, кстати, сестрой того самого Ричарда была. Они готовили пироги и поросенка. И напитки всякие поставили заранее. Грейс хотела мне потом принести пирога.. но из-за убийства не разрешили. Хлоя пекла вкусные пироги, особенно с яблоками на меду. Грейс всегда приносила потом. Ну, в тот день, понятно, угощали тоже всяким. Потом мистер Джеймс поссорился с сестрой. Маленькая хозяйка их мирила, потом они разошлись по своим спальням. Миссис Аманда пошла на кухню, взяла поднос — он уже стоял с кувшином медовой воды и стаканом. Грейс говорила — хозяйка иногда сама несла этот поднос мужу, а иногда Пол забирал его. На подносе хрустальный такой кувшин стоял и стакан такой же. Хозяин ложился в постель когда, то всегда на ночь выпивал стакан воды с медом. Ляжет, выпьет и спит. Хозяйка в эту воду яд и налила, говорили. — Что ж она так глупо все обставила, на ваш взгляд? — поинтересовался Холмс. — Позволила бы лакею отнести кувшин и стакан, а сама бы пришла потом к мужу, отвлекла бы его… всяким срамом, и кинула бы в кувшин яд. — Не знаю, сэр, может, дурочка была потому что? — пожала плечами Марта. — Могла и вовсе не ходить в тот день к мужу, кинула бы яд, да и все тут? Стакан с кувшином заранее Хлоя готовила к девяти вечера, никто ж не знал, когда хозяин спать пойдет, а там либо Пол, либо миссис брали да несли. А в тот день как раз хозяин спать рано пошел, Грейс говорила — Хлоя только успела все приготовить, так хозяйка сразу и пришла, взяла поднос и понесла наверх... — Что ж, спасибо, мисс Хобард за помощь, — сказал Холмс, вставая. — Долгих вам лет и благополучия. С этими словами он достал из кармана пару соверенов и положил на стол. — Сразу видно настоящих джентльменов, — вздохнула Марта нам вслед. — Видите, Уотсон, чтобы стать настоящим джентльменом, достаточно иметь при себе пару монет, — усмехнулся Холмс, когда мы вышли на деревенскую улицу. — Для нее два соверена — это огромные деньги, — заметил я. — Разве ж я спорю? Надеюсь, она потратит их с умом, а не запрячет на черный день. А то она пытается сама забор чинить. Давайте-ка навестим старую Бетти и уточним кое-что.

***

Миссис Слейк встретила нас как родных и тут же предложила угостить чаем. Кажется, наш Алан в день возобновления знакомства со старой кормилицей тоже «оказался настоящим джентльменом», потому что я заметил в маленькой комнатке новехонький буфет, откуда к чаю были извлечены печенье и сдоба. Разумеется, Питер зарабатывал хорошо и матери ни в чем не отказывал, но этот буфет, видимо, являлся тайным желанием Бетти. — Как поживаете, дорогая? — спросил Холмс. — Отлично, мистер Дже... мистер Холмс! А как там наш Эли поживает? Он собирался приехать, с Питером встретиться наконец-то, — похвасталась кормилица. — Прекрасно поживает. И обязательно приедет, если обещал. А мы тут с доктором Уотсоном пытаемся докопаться до правды, ищем всех, кто мог бы хоть что-то рассказать о том злополучном дне, когда погибли родители Эли. Вот, только несколько минут назад вышли от мисс Хобард. — Хобард же померла... а, это ж сестричка нашей Грейс, земля ей пухом. Вы особо Марту не слушайте, она не так чтоб умна... Грейс хозяйку не любила, ну и Марта за ней. — Знаете, как бывает: иногда человек вроде бы злословит, а что-то ценное да скажет. Мы вот с доктором поняли, например, что супруги очень любили друг друга. — Очень любили, сэр. Уж я-то знаю. Жаль, что нас, кто сам все видел, мало осталось уже. Пайман, Хлоя да я... — Хлоя-кухарка? Так она жива? — Живехонька, сэр. Ей хоть уже за семьдесят, но она отлично себя чувствует. Живет тут в деревне, красный такой дом. Он в аренде, кстати, принадлежит, стало быть, Эли. Хлоя служила потом много лет кухаркой у доктора Суинтона, лет пять как сюда вернулась. — А вы нас не познакомите с ней после чая, Бетти? — Конечно, сэр. А хотите, пойдемте и к ней на чай? Она рада будет. Так, как она, никто пироги не печет! Она меня смолоду учила, и когда я у Лариксов потом кухаркой стала, так всегда ее науку вспоминала. Хлоя любит, когда ее угощения едят и хвалят. Брови Холмса слегка приподнялись, и он с сомнением посмотрел на булочки, одну из которых уже успел съесть, а я подумал, что сегодня мне точно повезло — порой во время расследований мне приходилось поститься, пока Холмс вспоминал, что есть иногда тоже надо. Выпив чай у Бетти, мы отправились к старой кухарке. Обычно, когда мы представляем себе кухарок из богатых домов или поместий, воображение рисует нам толстушек — мисс Хлоя Диксон точно оказалась пышкой. Волосы она прятала под чепец, на носу у нее красовались очки, но посматривала она поверх них. С бывшей кухарки Греев можно было рисовать иллюстрации для детских книжек, желая изобразить добрую бабушку. — Как раз к чаю! — поприветствовала она нас. — Бетти, детка, помоги-ка накрыть на стол поскорее! Мы с Холмсом невольно улыбнулись. Хлоя, надо сказать, не бедствовала. В доме чувствовался стабильный доход, несмотря на почтенный возраст хозяйки. Когда мы сели за стол и отдали дань пирогам — отменным, надо сказать, в разговоре выяснилось, что и соседи иногда заказывают их старушке, и, между прочим, станционный буфет. — А я-то побоялся там есть пирог, — покачал головой Холмс. — Кто же знал, что они ваши? — Да, обычно на станциях пироги лучше не есть, — усмехнулся я. — Как врач говорю. — Я, мистер Холмс, не ради денег пироги продаю, просто стряпать люблю. Мне доктор Суинтон по завещанию целых триста фунтов оставил, а еще сын его пенсию платит, я уж не бедствую. Кушайте, кушайте! Мои пироги по всей округе славятся! Вот и открылся секрет процветания станционного заведения. А мы еще удивлялись с Холмсом и полагали, что все дело в увеличении числа пассажиров на этом направлении. — Доктор Суинтон настолько любил ваши пироги, что оставил вам кругленькую сумму? — улыбнулся Холмс. — Он вообще очень поесть любил, а я кухарка отменная. Он дружил с мистером Греем, со стариком то есть. Ездил к нему часто, и все шутил: сманю, мол, твою кухарку! Когда умер мистер Чарльз-старший, доктор меня сразу позвал к себе на службу, да я отказалась тогда, мистер Джеймс приехал... до того как мисс Оливия всех не уволила... миссис Гилберт то есть... я так в поместье и служила. А после и пошла к доктору, и до самой его смерти ему готовила. Вы не думайте, и сынок его меня звал потом у них остаться, но у него есть своя кухарка, я и решила — ладно, нечего теснить других. Вернулась сюда жить. Только скоро скучно стало без плиты. Во всей этой истории решение миссис Гилберт заменить прислугу казалось мне наиболее странным. Зачем ей это понадобилось? Чтобы не болтали о настоящем наследнике? Чтобы Алан, вздумай он вернуться сюда, никого не нашел? Непонятно. Или, может быть, миссис Гилберт просто стыдно было смотреть старым слугам в глаза? — Значит, доктор и с мистером Джеймсом тоже поладил? — спросил меж тем Холмс. — Так доктор его с рождения знал, чего ж им было не поладить? Мистер Чарльз и миссис Клэр сперва родили Оливию, ее тоже доктор Суинтон принимал. Потом у них девять годочков не было деток, а потом подряд два мальчика... вот только родами Джеймса миссис умерла, царствие ей небесное, — Обе женщины перекрестились. — Оливию отец долго потом замуж не отдавал, как она выросла — помогала ему мальчиков растить. А когда он спохватился, ей уже к двадцати пяти было. И выдал ее за того, кто взял. — Она, наверное, не слишком-то любила братьев? — спросил я. — Отчего ж, любила. Считала их за своих деток, вроде как. Они разные очень были. Чарли — тихий, послушный, сестре подчинялся, отцу тоже. Джеймс — более шустрый, ему и доставалось больше. Отец его не очень жаловал... его родами жена ушла, что уж. Но не обижал, конечно. Просто не любил. А за шалости наказывал, так Чарли за него всегда плакал, просил отца не сердиться. О чем это я... а, мисс Оливия обоих братьев любила, но считала, что они ее должны слушаться во всем. А Джим непослушный был мальчишка, хоть и добрый. Да уж, должно быть, с точки зрения миссис Гилберт, младший просто грязными ботинками потоптался по ее ожиданиям. Возможно, Алану даже повезло, что его вот так выбросили из семьи. Вздумай тетка его воспитывать — не было бы у нас сейчас такого Алана. Видимо, мы с Холмсом думали примерно об одном и том же, потому что он спросил: — Такая женитьба младшего брата, наверное, очень рассердила миссис Гилберт? — Она думала — он помер, даже службу специальную заказать хотела, но преподобный сказал, что нельзя так, вдруг жив... а когда Джим приехал с женой, она узнала, что он веру сменил. Очень была... расстроена, да вот. Говорила: «Как ты мог?!» И маленькая миссис ей очень не нравилась. Она уехала тогда к себе и до Рождества не навещала брата. Но на Рождество они помирились, она приехала, и с Джеймсом они общались, две недели тут жила тогда... А вот на миссис Аманду она фыркала, это правда. И в тот день последний, на Пасху, тоже фыркала... — Может, ревновала брата? — спросил я. — Может. Но разве правильно так ревновать? Вот Бетти разве ревнует своего Питера к его подругам? — Да ну тебя, — засмеялась Бетти, — я только и жду, когда он женится наконец. — Да просто твой сынок тебя любит, все «мамуся» да «мамуся». А Джеймс, сама знаешь, только о маленькой миссис и думал. Так что могла сестра и ревновать, вы правы, мистер. Да еще она за сыночка своего переживала. Дед ему ничего не оставил, все младшему сыну досталось. — Вам нравилась молодая жена мистера Джеймса? — спросил Холмс. — Она всем в доме нравилась. Да, детка? — повернулась Хлоя к Бетти. Та закивала. — Девочка добрая очень была, ласковая, внимательная. Со слугами очень уважительно обращалась, она меня все норовила мисс Диксон звать. Я ей говорю — ну какая ж я мисс? Так она меня стала «тетя Хлоя» называть. Хорошая была девочка, кто скажет плохо про нее — не верьте! — Да мы и не верим, — заявил Холмс. — В профессии детектива я уже около двадцати лет и ставлю на кон весь свой авторитет — ваша хозяйка не убивала своего мужа. Но нам важно выяснить, кто это сделал. Хотя смерть самой миссис Аманды кажется более загадочной. Что вы помните о том вечере? — Я помню только про кухню, мистер Холмс. А по дому-то я не ходила в тот день, работы ж было столько перед гостями. — Взгляд на события из кухни тоже важен. — Про графин рассказать? — уточнила Хлоя. — В том числе. — Ну, я медовую воду для Джеймса готовила каждый день. Замешивать мед надо теплой водой, так я делала сразу после ланча, и ставила к окну — охладилась чтобы, в кувшине таком, глиняном. А ближе к вечеру, после ужина, я переливала напиток в хрустальный графин, ставила на поднос его и стакан и накрывала салфеткой. Поднос стоял на круглом столике у двери, графин был пробкой закрыт притертой, стакан я ставила всегда вверх донышком. И в тот раз так же, я только накрыла все салфеткой, как миссис Аманда пришла на кухню. Спросила, все ли в порядке на завтра, все ли готово... гостей ждали еще. Рейчел ей сказала, что все хорошо, мы все успели. — Рейчел? — вроде как удивился Холмс. — Да это дочка бакалейщика из деревни, ее в помощь взяли на кухню в тот день. Миссис еще меня спросила про поросят, не будет ли жирновато... потом поднос забрала и понесла наверх. Я вот что сказать-то еще хочу, мистер Холмс: у нас лестница прямо почти за дверью, на второй этаж-то. Миссис взяла поднос двумя руками, он же увесистый был — графин полный и два тяжелых стакана на нем, в одной руке не удержишь! Ну как бы она могла по пути яд подлить? Никак не могла! — Вы в тот день поставили два стакана? — как бы между делом спросил Холмс, но я понял — он, будто старая гончая, «сделал стойку». — Нет, — помотала головой Хлоя. — Миссис сама взяла второй стакан, когда разговаривала со мной про поросят. Эти стаканы в буфете стояли, на кухне, их там была дюжина... я всегда один ставила. А тут она второй взяла. Я тогда и не задумалась... но как сейчас вижу — графин посередине, один стакан, что я поставила, донышком вверх стоит, второй донышком вниз она сама поставила на моих глазах, потом подняла поднос обеими руками и понесла. Рейчел еще дверь ей придерживала... — Бетти, — Холмс повернулся к миссис Слейк. — Утром в спальне стояло два стакана? Постарайтесь вспомнить. — Я не видела второго, мистер Холмс. Может... может, миссис Аманда взяла его с собой, когда к пруду бежала... Утром графин стоял у кровати, а один стакан валялся на ковре, он не разбился, но там разлилось все... — Не могла она с собой его взять, детка, — решительно заявила старая кухарка. — Потом-то их всегда было двенадцать, ни один не пропал. — А что это за пруд, милые дамы? Он, что ли, глубокий? Меня во всей этой истории вводит в недоумения еще один момент — почему миссис нашли только в час дня и почему все решили, что она именно утопилась? — Да ее везде искали и не могли найти, стали все обшаривать, пруд тоже. Ну, как глубокий... — Хлоя пожала плечами, — пруд как пруд, так она на шею себе повесила такую сетку, в нее камень положила... бедная девочка... — А кто приказал в пруду шарить? — Вот не знаю... может, доктор Суинтон? — Жаль, что он умер, не спросить, — вздохнул я. — Может, он в дневник записал? Доктор каждый вечер писал в тетрадку все, сколько раз бывало, что я принесу ему чай на ночь, а он сидит и пишет, пишет. Говорил: «Вся моя жизнь в этих тетрадках, Хло». Их много было. Наверное ж доктор Клод забрал тетради к себе. Клод — это сынок доктора Суинтона, того Нэт звали. Клод теперь тоже доктор. — Ему досталась отцовская практика? — Нет, он в Хоршеме живет. У него свои пациенты, много. Следовало немедленно ехать в Хоршем. Хлоя тут же собрала нам в дорогу пирогов — для «малыша Клода», ну и нам тоже досталось. Пришлось тащить с собой в поезд корзинку. Ехать было недалеко, и мы не стали занимать отдельное купе, так что наши соседи — два молодых человека, по виду только начинающих карьеры, всю дорогу принюхивались к соблазнительным запахам и бросали алчные взгляды в сторону корзинки. Алан Грей С Шерлоком и Джоном мы разминулись. Когда я приехал к Бетти, оказалось, что мои дорогие сыщики только вот успели попробовать знаменитых пирогов тетушки Хлои и отправились дальше, опрашивать новых свидетелей. И с Питером они не успели познакомиться — тот появился через час после моего приезда, когда мы с Бетти успели наговориться «о старине». Мой кузен поначалу воспринял меня как слишком важного господина, но я тут же поправил его: — Ну какой я для тебя «сэр»? Ты в зеркало-то погляди! Я положил руку на плечо Питеру и развернул его к трюмо. Мы синхронно посмотрели на отражения друг друга. — Да, — хмыкнул кузен, — одеждой мы отличаемся больше, чем внешностью. Нет, конечно, близнецами мы не выглядели. Но одинаковые волосы, носы, форма губ, разрез глаз, рост… Я чуть шире в плечах, он чуть полнее в талии, да сюртук мой подороже… туфли тоже, кажется, одного размера. Вот кисти рук были разными, очевидно, унаследованными каждым по материнской линии, у меня рука небольшая, а у Питера тонкие длинные пальцы. А все остальное… — С такими руками, как у тебя, — сказал я, — хорошо, наверное, на фортепьяно играть. Ты умеешь? — Ну, немного, — признался он, — а ты? — Нет, даже немного не умею. — Пит еще и рисует, — похвасталась сыном Бетти, подойдя к нам сзади и обнимая нас обоих сразу. — Вы ж мои котики золотые! Вы и в детстве были так же похожи! Вот помню… — Ну, расскажи уже, расскажи, мамуся, — засмеялся кузен. — Это ее любимая история, Эли, я слышал ее раз пятьсот. — Мы сидели в саду, Эли, — Бетти не обиделась на слова сына и тут же начала рассказывать, — я держала тебя на руках, показывала тебе, как растет веточка на дереве, а твоя мамочка сидела на траве и у нее на коленях сидел Питер. И тут пришел мистер Джеймс и хвать Питера с рук миссис Аманды, и как подкинет кверху. Думал, что это ты! Ты любил, когда тебя папочка вверх подбрасывал. А это оказался Питер! — А я высоты боялся и закричал, — засмеялся Пит. — Ты до сих пор высоты боишься? — я улыбнулся. — Нет, прошло как-то. — Надо же. А я… побаиваюсь. Может, они нас тогда перепутали? — пошутил я. — Теперь мы уже никогда этого не узнаем, — в тон мне отозвался кузен. — Забавно, что мы настолько похожи. Интересно, наши отцы тоже были так похожи друг на друга? — Нет, — вмешалась Бэтти. — Похожи были, но не сильно. Вы оба пошли в старого… в деда. И рисует Пит не хуже. — Ну, не преувеличивай, мамуся, рисую я тоже чуть-чуть. Вот старик Чарльз рисовал хорошо. В доме есть его рисунки и картины. Я был там пару лет назад с местным управляющим, видел их. — Я так еще и не познакомился с управляющим, — вздохнул я. — Познакомишься еще. Но, если честно, Эли, первое, что тебе надо сделать — это уволить его, поверь. — Возьмешься вместо него… — Нет, — не дал мне договорить кузен, — я не к тому. Мне моей работы хватает с лихвой, честное слово, и зарплата у меня отличная, не подумай чего. Просто жалко это поместье. Тут много земли, а управляющему плевать на все. Погоди, я тебе сейчас покажу. Питер взял лист бумаги и карандаш … да, рисовать он умел. План поместья под его руками быстро обрел форму. — Гляди: вот тут дом. Это лес, тут вот домики. Коттеджи. Их семь, каменные. Твои. Стоят пустыми. Я сколько раз говорил управляющему — ну какого черта… прости, в общем. Глупо же — отремонтировать и сдать! Нет, лень задницу поднять. Вот тут поле, речка, видишь? А тут еще поле. Этот кусок в аренде. А этот ничем не засеян. — Моста нет? — В корень зришь. Нужен мост, ну долго ли сделать мостик? Там речку с разбегу хоть перепрыгнуть можно, ширины никакой. Но лошадь с плугом не перепрыгнет же. Ну, сделай ты мост, деревянный-то, ну в чем проблема? И целое поле. Так он мне говорит: «А что там сажать-то, если арендаторов не найдем?» Да что угодно, ну! Траву, господи, посей, сено собрать и продать — все прибыль. Но ему ничего не надо, а хозяин далеко… в смысле — преподобный. — Я понял, Питер. Но насчет нового управляющего — есть кто-то на примете? — Поищем. Ты ведь жить тут не станешь? — Нет, но у меня есть идея насчет этого дома. И коттеджи пригодятся. Дом-то в нормальном состоянии? — Ремонт нужен, но небольшой. Посмотреть надо, конечно. — Да, у меня есть ключи. Давай сейчас сходим? Заодно и покажешь мне картины деда. Джон Уотсон — Доктор Суинтон, — первым делом после знакомства сказал Холмс, — можно мы оставим все пироги вам? Мы ведь не знаем, куда нам придется ехать дальше — не таскать же их с собой? Суинтону-младшему, кстати, не мешало бы немного прибавить в весе. На диете он сидел, что ли? — Мы слышали, что ваш отец был гурманом, — заметил я. — Если вы похожи на него, вам можно только позавидовать. — Конечно, доктор Уотсон, я не откажусь от пирогов Хлои никогда в жизни! Но вы, надеюсь, их попробовали? Они так же великолепны, как ваши книги! — Спасибо, приятно слышать, — ответил я, покосившись на Холмса. — Уверяю, пироги мы уже успели оценить. А до того Бетти успела накормить нас булочками, поэтому даже такой любитель вкусно поесть, как я, чувствует настоятельную потребность попоститься. — Что ж, уверяю вас, пироги не пропадут. Что вам предложить выпить, джентльмены? Мы сошлись на шерри, удобно расположились в кабинете доктора. Холмс был настроен немного иронично — уже не первый раз при встрече со свидетелями все восторги доставались не ему, а мне. — Как вы понимаете, мы приехали к вам не в качестве доставщиков пирогов, даже таких замечательных, — сказал он, — а по делу. Мы расследуем обстоятельства смерти мистера Джеймса Грея и его жены. — Надо же, — удивился доктор. — Это очень старое дело, но я хорошо знаю о нем. Видите ли... я большой поклонник рассказов коллеги Уотсона, и сам хотел в свою очередь написать приключенческий рассказ, но не вышло, потому что не смог придумать образ главного героя, такой же колоритный, как... о, простите, мистер Холмс. Я всегда думал, что доктор выдумал вас... ваш образ. Что вы — литературный герой. Так вот, я искал сюжет, а отец так много рассказывал про тот случай... — Полагаю, ваш отец ужасно ругал полицию, — усмехнулся Холмс. — И ему как врачу можно было только посочувствовать — в те годы медики имели крайне мало возможности как-то повлиять на следствие, — прибавил я. — Да, последние лет двадцать работать стало куда проще, — согласился доктор Суинтон. — А тогда даже для того, чтобы провести вскрытие, надо было получать столько разрешений, что врачи крайне редко на это шли. Иначе не оставалось времени на пациентов, пришлось бы провести в судах несколько дней, да еще могли все равно не разрешить... так что, когда дело было достаточно понятным, врачи с полицией не связывались. Но в том случае правда все было понятно — цианид, такое отравление ни с чем не спутаешь. — Почему так поздно вызвали полицию? Мы слышали, что это сделали лишь после того, как нашли тело жены. — Это же было Пасхальное воскресенье, джентльмены. И так спасибо, что нашлись днем полицейские... трезвые, я имею в виду. Мы с родителями как раз должны были ехать к Греям в гости, но примчался лакей, отец сказал нам, что произошло несчастье, и уехал с ним. Они добрались до поместья около полудня, я думаю, ведь отец не ездил верхом, только в экипаже. Когда он приехал, слуги как раз обшаривали пруд, и когда он осмотрел тело Джеймса, то как раз Аманду и нашли. — Понятно. Нам бы хотелось посмотреть записи вашего отца. Надеюсь, вы сохранили его дневники? — О, да, все дневники на месте. Вам Хлоя о них рассказала? Отец очень подробно все записывал, очень. Все тетради у меня, я даже читал ту, что относилась к тем событиям, когда думал написать роман... рассказ... словом, читал. Уверен, отец был бы не против, чтобы доктор Уотсон... ему тоже очень нравились ваши рассказы, коллега. Пройдемте в библиотеку? Тетради там. Дневники старого доктора — тетради примерно одного формата в твердых обложках — стояли на полках. Да еще, как выяснилось, в хронологическом порядке, так что Суинтон-младший безошибочно достал нужную. Холмс, было, попросил бумагу и перо, чтобы сделать выписки, но мой коллега неожиданно легко разрешил взять тетрадь на время, потому как, по его словам, если покойный отец и писал что-то о личном, то крайне сдержанно. На прощание доктор Суинтон, немного смущаясь, попросил почитать рукопись своего рассказа и вручил папку с листами бумаги. Пришлось согласиться. Мы наконец отправились домой, на Бейкер-стрит, где оба погрузились в изучение врачебных каракуль. Мне-то они легко давались, хотя, скажу не без хвастовства, годы писательства значительно улучшили мой почерк, а Холмсу пришлось попотеть, но он решительно отказался от моей помощи: «Вы лучше рассказ коллеги почитайте». Пришлось погрузиться в опус Суинтона. Надо сказать, он не подражал мне, и в целом сам сюжет мне показался любопытным, только вот персонажи у доктора изъяснялись слишком «по-книжному», люди в жизни так не говорят. А еще доктору явно хотелось добавить какие-то подробности, описания. Возможно, ему стоило начать с небольшой повести — да я и сам начинал именно с этого жанра. — Ну что? — спросил Холмс, оторвавшись наконец-то от дневников старого доктора. — Как рукопись? Ужасная? — Вовсе нет. Вполне прилично написано. Где-то на уровне Габорио. — Значит, ужасно. А я нашел кое-какие любопытные записи. Хотите послушать? — Разумеется. Я весь внимание. И Холмс зачитал мне некоторые выдержки.

***

11 апреля Завтра едем в гости к Греям. Долли заворачивает подарки, Клод помогает ей с большим воодушевлением. Все-таки не зря я так редко беру его с собой к Греям, он явно симпатизирует Аманде. Надо поговорить об этом с Долли. Мальчику пора знакомиться с девочками. Как же быстро растут дети. Выезжаем завтра в три часа пополудни. Не забыть надеть новые туфли. 12 апреля Был очень тяжелый день. Это все так ужасно, что мне пришлось заставить себя взяться за перо, но нельзя изменять себе. Джеймс Грей мертв, его жена тоже погибла. Бедный Джимми, но он хотя бы не мучился. Цианид. Но напишу все по порядку. Итак, лакей приехал за мной в одиннадцать утра. Он сообщил, что около часа назад хозяина обнаружили мертвым в спальне, а хозяйку не могут найти, ну, или не могли на тот момент, когда он поехал за мной. Я приказал запрягать и мы поехали в имение Греев. Еще с подъездной дороги к дому я увидел, что лакей Джеймса и сын местного бакалейщика Ричардсон прощупывают дно пруда шестами. Значит, бедную Аманду пока так и не нашли ни живой, ни мертвой. Я отправился в комнаты. Кроф — молодец, запер дверь спальни и открыл ее, только когда я приехал. Картина, которая предстала перед моим взором, будет сниться мне до самого моего последнего вздоха. Бедный Джим лежал на спине, на своей собственной постели, на нем не было исподнего, но все было сложено рядом на стул, словно он специально разделся перед тем, как выпить свой последний стакан медовой воды. Графин стоял на столике, закрытый крышкой, но в нем оставалось еще немного жидкости. Стакан Джима упал на ковер, вода разлилась, не было похоже, что он выпил много, так как ковер был основательно промокшим. Я наклонился и понюхал губы мертвеца, ковер… хотел уже открыть графин и понюхать жидкость, но понял, что в этом пока нет необходимости. Миндалем пахло основательно. Пусть уж графином занимается полиция. Я вышел в холл и окликнул прислугу. Кроф подошел ко мне, с ним были Грейс и та девица, что помогала на кухне, Рейчел Ричардсон. Я велел дворецкому снова запереть дверь и сказал, что хозяин точно умер не своей смертью. Грейс заплакала, а Ричардсон даже лишилась чувств, пришлось доставать соли и приводить ее в сознание. Отправив девиц на кухню, мы отправились на берег пруда. И надо же. Ровно в тот момент, когда мы подошли, мужчины доставали тело юной Аманды. Она выглядела как фея, одетая лишь в легкий пенюар и босиком. Но на шею она привязала кусок рыбацкой сети, в который был завернут камень. Все вместе она обвязала шелковым поясом от этого самого пенюара. Бедная девочка не подумала о том, что без пояса шелковый халат распахнется… или ей уже было все равно. Я смотрел на ее спокойное лицо, на нежные холеные маленькие ручки… неужели ими она привязывала камень перед тем, как войти в воду… «Надо посмотреть, не оставила ли она какой-нибудь записки», — сказал Кроф. Мы приказали лакеям отнести тело в дом и накрыть покрывалом, а юного Хью Паймана отправили верхом за полицией. В спальне Аманды царил порядок, постель была разобрана, но в ней явно не спали. Одежда миссис Грей валялась на кресле, не сложенная аккуратно, а словно ее собрали в охапку и кинули сюда. Прислуга так никогда бы не поступила, выходит, Аманда разделась сама, надела пенюар, проигнорировав сорочку, но вместо того, чтобы лечь, внезапно побежала на пруд и утопилась. Все это очень странно, если честно. Констебли прибыли через час, осмотрели тела, дом, опросили меня, Оливию и прислугу. Пощадили только маленького Джеймса Эдварда, да сына покойных, малыша Эли — их отправили в домик садовника под присмотр его жены. Надо сказать, что садовник с женой отсутствовали в имении накануне, вернулись только сегодня после полудня, так что из числа свидетелей их сразу исключили. Всех остальных в доме допрашивали несколько часов кряду. Я вынужден был сказать полицейским, что Грей явно отравлен цианидом. «За что она могла убить мужа?» — поинтересовались они. На этот вопрос у меня не было ответа. 14 апреля Что ж, полицейские объявили убийство бедного Джеймса раскрытым. Аманду обвинили в том, что она отравила мужа, а после, чувствуя свою безмерную вину, бросилась в пруд и утопилась. Причин, по которым она могла убить своего горячо любимого супруга, никто установить не смог. Записки она не оставила. Бедного малыша возьмет под опеку Оливия. 12 мая Ровно месяц прошел с того ужасного дня, когда я подписал свидетельство о смерти младшего сына моего покойного друга Чарльза Грея. Мальчика похоронили рядом с отцом и старшим братом. Ужасные картины все еще видятся мне, вопросы, на которые нет ответов, мучают меня весь месяц. Среди них не только «Как она могла?» и «Почему, за что?», но и более приземленные, например, почему Джеймс был абсолютно раздет, когда решил выпить медовую воду? Не собирался же он спать голым? А ведь даже халат его аккуратно висел на спинке стула. Почему Аманда наоборот разделась и бросила одежду на кресло как попало, а затем, забыв надеть сорочку, накинула только пенюар и полуголая побежала топиться? Полиция пыталась выяснить, где она взяла яд, хотя она могла взять его где угодно, а вот где она взяла на берегу пруда кусок сети? Ничего похожего там больше не валялось, и если камень подобрать она могла так же легко, как добыть яд, то найти сеть было не так просто, а если бы она принесла ее с собой, то почему не взяла какую-нибудь веревку или хотя бы другой пояс, чтобы обвязать камень, а пенюар оставить завязанным? Аманда была стеснительной девушкой, уж я-то знаю это. Ужасно все это и непонятно. 20 октября Сегодня был недалеко от поместья Греев в деревне, принимал тяжелые роды у сестры преподобного Дадли. Сразу вспомнились те весенние дни, неужели полгода прошло… Зашел за покупками в бакалейную лавку к Ричардсону, старик сам за прилавком, сын его уехал жить в Глазго. Почему так далеко? Вот уж странность. Дочка, правда, осталась дома. Но у нее, бедняжки, здоровье совсем слабое, будь она нашего круга, сказали бы, что нервы лечить надо. Но у дочки бакалейщика это называется «дурью она мается, доктор, замуж бы ей». Может, конечно, она плачет все время оттого, что по брату скучает, она привыкла слушаться его и повсюду за ним следовала, а нынче одна осталась. В поместье помогать ее больше не зовут. Оливия вообще гостей не приглашает, даже ко мне редко обращается, только если сынок ее простынет… так что и помощь прислуге не нужна. А ведь в детстве Рейчел была влюблена в Джеймса, я помню. Надо отдельно будет приехать, поговорить с ней. Слава богу, у сестры пастора родился прекрасный здоровый мальчик. 18 декабря Был в поместье у Греев, у миссис, значит, Гилберт. Она здорова, а вот мальчики простыли оба, особенно Эдвард кашляет сильно. После прогулялся в деревню и зашел наконец к Ричардсонам, поговорил с Рейчел. Сперва она не показалась мне нездоровой, мы вспомнили с ней прошлое Рождество, когда ее впервые позвали в имение на помощь кухарке. Она тогда так радовалась, хотела сама научиться готовить, хоть бы и для себя. Но как зашла речь о Джеймсе, девица разрыдалась, стала говорить, что у бедняги и болезней никаких ведь не было, кроме мужского бессилия. С чего, спросил, она взяла такое-то, о бессилии? Неужто… Нет, оказалось, брат ей рассказал, а с ним сам Джеймс поделился. Вот еще в копилку моих вопросов без ответа — отчего ж он не со мной таким поделился, а с бывшим детским приятелем? К тому же, я помню, недели за две до Пасхи был у них, и Джим сетовал, что Дик Ричардсон общаться с ним так и не желает. Может, конечно, за две недели и помирились наконец. И поговорили по душам… однако ж такие разговоры лучше бы с врачом вести. — Боже, какое грязное дело! — воскликнул я, когда Холмс прочитал мне выбранные места из дневника доктора. — Очень, друг мой. Но нам просто необходимо поговорить с Рейчел. Предположения — это одно, но следует услышать историю из первых уст. Вряд ли доктор еще что-либо писал в дневниках по этому делу, иначе бы его сын знал. Завтра поедем опять в деревню, сперва потолкуем еще раз с Бетти. Выехать мы смогли только утром. В деревне неподалеку от имения, которое теперь практически официально принадлежало Алану, мы уже примелькались за последние пару дней. Надо сказать, что места эти были очень красивы — прямо просились на полотно. Тут тебе и еще уцелевшие рощицы, и поля, и живописные домики арендаторов, и обширный пруд — не тот, где нашли тело бедняжки, боже упаси, а второй, ближе к деревне. Прекрасные места. Оставалось только пожалеть, что дом так и останется, по-видимому, пустым. Разве что Алан подыщет арендаторов. Бетти не удалось заманить нас за стол, потому что Холмс решительно был настроен закончить дело. — Мы практически докопались до правды, но у нас осталось два вопроса, — сказал он. — Вопрос первый: когда ваша хозяйка перестала кормить грудью? — Ох, мистер Холмс, она, бедняжка, как раз и перестала кормить перед самой Пасхой. Так-то Эли уже давно ел и кашу, и супы, и котлетки даже. Но на ночь мамочка давала ему грудь, хоть немножко молока, а оставалось еще, но в конце марта ему два годика исполнилось, и она сказала, что все, милый, приучаемся молочко пить только из чашки, как большой. Она в тот день даже кофе пила, а на следующий день собиралась вина выпить со всеми, ласточка моя... — Но о том, что она, пока кормила, отказывала себе в некоторых вещах, знали многие? — Конечно, прислуга все знает, а она и не скрывала. Она очень береглась, не ела ничего эдакого, даже конфет, чтобы ребенок здоровенький был. Пила только воду и слабый чай с молоком. — И даже на Рождество, можно сказать, «постилась», когда другие пили и угощались, — подытожил Холмс. — Вопрос второй: куда делся Дик Ричардсон? — Дик давно уехал, вот буквально сразу после того, и больше он в наших краях не появлялся. Отец их помер года через два, а Рейчел, бедная, совсем свихнулась, как одна осталась. Я тогда уже у Лариксов служила, но сюда приезжала к отцу Дадли. Он пригрел Рейчел, когда отец ее помер, лавку помог продать... Она живет до сих пор в деревне, свой дом есть. Иногда кажется, что она все понимает, а иногда она такой бред несет, что слушать страшно. Бывает, ходит и поет часами... Узнав, где находится дом Ричардсонов, мы с Холмсом попрощались с Бетти и отправились навстречу последнему акту драмы. Нам повезло, и Рейчел находилась дома. Она выглядела спокойной, но пустила нас внутрь, не задав ни одного вопроса. Дом она держала в небрежении — не сказать, что грязь развела, но выглядело внутри все обшарпанно и убого. Да и сама мисс Ричардсон смотрелась каким-то серым, невзрачным пятном, хотя в молодости, должно быть, могла похвастаться миловидностью. — Мисс Ричардсон, — осторожно начал Холмс, — мы слышали, вы хотите продать дом? Я с удивлением взглянул на него, но Рейчел, казалось, не удивилась. — Почему бы и не продать. — Давно этот дом принадлежит вам? — Давно. Всегда. Рейчел родилась тут. — Что ж, назовите вашу цену и будем обсуждать, — сказал Холмс, и мне показалось, что он не совсем понимает, как общаться с этой странной женщиной. — Четыре пенса, — тут же отозвалась та. — О… ну… этот дом принадлежит лично вам, мисс, или есть еще какие-то владельцы? — Это дом Рейчел, — женщина обезаруживающе улыбнулась. — Сейчас Рейчел продаст дом за четыре пенса и купит у Хлои пироги. — Разве Рейчел не умеет сама печь пироги? Разве Хлоя ее не учила, когда была молодая? — небрежно спросил Холмс, вдруг принявшись выстукивать ногтем по столу какой-то странный ритм. — Рейчел умеет делать Рождественский пудинг, — опять заулыбалась женщина, — научилась у Хлои. — Разве Рейчел училась у Хлои на Рождество? Я думал, что на Пасху? — ритм стал еще более замысловатым. Рейчел не отрываясь смотрела на руку моего друга. Я почувствовал легкую дурноту. — Рейчел училась на Рождество, — заворожено отозвалась бедняжка. — Рейчел долго была у Хлои в кухне на Рождество? — Долго была… — А Дик был с Рейчел? — Дик нет, на Рождество нет, — женщина не сводила глаз с руки Холомса. Я силой заставил себя смотреть на нее, а не туда, куда смотрела она сама. — Рейчел рассказала Дику, как хорошо было в поместье на Рождество? — Рейчел все рассказывала Дику. Все-все. — А Дик рассказывал Рейчел все-все? — Дик рассказывал Рейчел все-все, — отозвалась наша собеседница. — Дик любил Рейчел. — Рейчел ему помогала? — Всегда помогала. — А Дик помогал Рейчел? — Дик всем помогал. Дик был очень добрый, — голос женщины звучал уже ровно, без эмоций, словно она погрузилась в транс. — Дик помогал Джеймсу? — Дик любил Джеймса. Хотел помогать. Рейчел тоже хотела помогать. — Чем болел Джеймс? — Стыдной болезнью, — клянусь, Рейчел покраснела, — с женой не получалось у него. — Джеймс просил лекарство у Дика? — Дик сам придумал дать лекарство. Чтобы Джеймс не расстроился. — Рейчел любит мед? — внезапно резко сменил тему Холмс. — Нет. Женщины не любят мед. Женщины не должны. — Конечно, Рейчел, — быстро согласился Холмс. — Женщины не должны есть мед и пить воду с медом. — Зачем она выпила?! — Рейчел внезапно забеспокоилась и в голосе ее проснулись эмоции. — Она не должна была, — успокаивающе произнес Холмс. — Не должна была. Только Джеймс. — Рейчел видела, что она взяла второй стакан, и сказала об этом Дику? — Рейчел спросила, не повредит ли лекарство ей, ведь оно для мужчины. — А потом Дик позвал Рейчел помогать? — Рейчел всегда помогала Дику, — жалобно отозвалась женщина. — Рейчел правильно делала. Это Рейчел отнесла одежду в ее спальню? — Дик отнес. Рейчел отнесла стакан на кухню… Еще минут десять длился этот ужасный разговор, а Холмс все задавал женщине простые вопросы, постукивая по столу. Наконец эта мука подошла к концу. — Мистер купит дом у Рейчел? — спросила та, когда Холмс прекратил выбивать ритм и замолчал. — Мистер даст Рейчел четыре пенни. А дом пусть останется у Рейчел. Холмс выгреб из карманов всю мелочь, добавил к ней гинею, и мы вышли. Только на улице я вздохнул свободнее. — Я и не знал, что вы так умеете, Холмс. — На Тибете научился, — хмуро бросил он. — Не думал, что когда-то по-настоящему пригодится. — Бедная женщина. — Да. Но хорошо, что мы были вдвоем. В крайнем случае вы всегда сможете дать свидетельские показания и повторить ее слова в суде. — В каком суде?! — ужаснулся я, — Кого тут судить, помилуйте! Эта несчастная женщина сошла с ума, лишь бы не осознавать, что произошло тогда. Разве можно… — Уотсон, мы ведь хотели перезахоронить Греев около «Серебряных Ив». Нам могут не дать разрешения, и тогда придется давать показания. Конечно, не хотелось бы… — Знаете, я думаю, Майкрофт решит этот вопрос без суда и показаний, — решительно заявил я. Забегая вперед, скажу, что так оно и вышло. Супругов Греев совершенно без лишних вопросов перезахоронили на кладбище неподалеку от «Ив». Особую службу провел дядя бедной Аманды, отец Алан, а заодно наконец-то встретился с сыном своей покойной племянницы. У старого священника хватило такта и житейской мудрости не задавать тезке вопросы касательно религии. Попытки разыскать Дика Ричардсона ни к чему не привели. Выяснилось только, что в Глазго он недолго задержался и вскоре отплыл в Канаду — там его следы окончательно затерялись. Возможно, он сменил имя и до сих пор жил где-то, возможно, подобно многим искателям лучшей доли в Новом свете, погиб — мы этого так и не узнаем. Вряд ли совесть его мучила, но, оставалось надеяться, что хоть высший суд как-то покарал. Алан Грей После того, как моих родителей перезахоронили на кладбище рядом с «Серебряными Ивами», я попросил двоюродного деда задержаться ненадолго. Мне хотелось о многом с ним поговорить. Возможно, я бы мог поговорить и с Майкрофтом, но он скорее всего после моих рассуждений о насущном встревожился бы. Мог бы поговорить и с Шерлоком, но… мне казалось, что лучше все выслушать человеку, который меня не знал. А дед ведь был еще священником. Я устроил его в гостевой комнате в «Ивах», посетовав, что, возможно, лишу его нормального ночного отдыха. — Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил, — сказал я и запнулся, потому что сколько прошло с момента последней исповеди, я не помнил. Отец Алан внезапно взял меня за подбородок, приподнял мою голову и посмотрел в глаза. — Твоя мама называла меня дядей Эли, — улыбнулся он, — ты можешь называть меня дядей, дедушкой или крестным, малыш. Не обязательно обращаться к священнику, если хочешь исповедаться. Дед так же выслушает, мой мальчик. Может, я и не рискнул бы, не назови он меня так. Но такое знакомое обращение сыграло свою роль. — Я был недавно в поместье своего отца, — начал я, — впервые с того момента, как меня четырехлетнего отправили в школу. Я совсем не помню раннего детства, дядя Эли. Увы, но не помню ни мать, ни отца. Первое мое воспоминание: я стою в углу между стеной и комодом, меня поставила туда тетя, наказала за то, что я взял рассматривать картинки в книге. Эту книгу я помню, мне показывала ее мама — наверняка мама, кто же еще… — и там на картинках были эльфы и феи, а мама рассказывала про них какие-то истории. Книга лежала на столе, я взял ее, но уронил, очень тяжелой отказалась… и тетя услышала. Пришла и отшлепала меня. Рукой, не розгами, но все равно было очень обидно, я стоял в углу и плакал. Наверняка меня раньше никто никогда не шлепал… там, в углу, тогда я впервые понял, что никто никогда не придет и не заступится за меня. И больше я не плакал — много лет… Моя странная исповедь длилась до самого утра. Я рассказывал про школу и колледж, про то, как едва не умер от голода. И как мистер Холмс взял меня на службу, про то, как я полюбил его всем сердцем и не мыслил уже своей жизни без своего гениального шефа… Про Шерлока Холмса, про обилие своих женщин — «грешен, увы мне» — и про Мэри, про Питерса, нашу дружбу, которая дала мне так много, и его страшную смерть, и снова про Шерлока. Про несостоявшуюся в какой-то момент дружбу с Джоном, и про то, что теперь мы — друзья. Наверное, то, о чем я все же умолчал, отец Алан тоже понял, во всяком случае я не удивился бы, если бы понял, но озвучивать это мы не стали. Все остальное же проговорилось и выслушалось этой ночью. — Отчего же сейчас все так странно? — спросил я наконец старика. — Я не могу назвать свою жизнь несчастливой, вовсе нет, а сейчас и вовсе все хорошо, даже, порою, слишком хорошо. Почему же мне не по себе? — Ты привык получать счастье по капле, — вздохнул дед, — и смаковать каждую каплю счастья долго-долго, радуясь послевкусию. А ныне ты получил сразу много счастья… и барахтаешься в нем, как в кастрюле с шоколадом. И ты боишься, что вкус шоколада станет привычным, что ты потеряешь радость сладости. Не бойся, сынок. Ты заслужил свой шоколад. — Спасибо, дядя Эли. — Что ты решил по поводу отцовского имения, малыш? — Я уже побывал там, с кузеном Питером. Замечательно красивые места. И у меня появилась одна идея… в память о Майлзе… о Питерсе. — Я понял. Что за идея? — Он ведь был не единственный талантливый художник, которому не повезло в жизни. Я хочу устроить в поместье пансион для… может, не только художников, для людей искусства, которые нуждаются в отдыхе и укреплении здоровья. К тому же художники смогут работать там на пленере. Хочу назвать это заведение пансион «Аманда». — Она гордилась бы тобой, Эли. И гордится, глядя оттуда. — Вы будете приезжать в «Ивы»? — Конечно, малыш. Конечно. Джон Уотсон — Я пригласил вас, господа, — начал Холмс и, запнувшись, замолчал, подбирая слова. Внезапно Алан, усмехнувшись, произнес какую-то фразу на незнакомом мне языке. Майкрофт засмеялся. Холмс с недоумением посмотрел на них. — Прости, Шерлок, — тут же посерьезнел Алан. — Очень похоже на начало одной известной русской пьесы. Холмс кивнул, еще раз оглядев собравшихся. — Да, не могу сказать, что мои новости приятные. Впрочем, новостями это было много лет назад. — Мы внимательно слушаем вас, мистер Холмс, — отозвался преподобный Гилберт. Он сидел рядом с отцом Дадли, неподалеку расположились доктор Суинтон и Питер Слейк, на присутствии которого настоял Алан. — Что ж, я расскажу вам… старую историю. Почти такую же старую, как та русская пьеса, которую вспомнил мистер Грей. Жили в поместье старый помещик-вдовец и трое его детей. Дочке было девять, когда родами младшего сына умерла их мать. Дочка помогала отцу растить братьев, как могла. Братья росли очень разными. Старшего звали Чарльзом, как и их отца. Это был тихий, немного пугливый, добрый и умный мальчик. Он любил науки и исторические романы, не любил гулять даже в саду. Разве что сидеть под навесом с книгой. Еще он любил своего младшего брата Джеймса. Джеймс был младше Чарльза на десять месяцев, но характером оказался полной тому противоположностью. Нет, он тоже любил брата и дружил с ним, и, кстати, тоже любил читать, но еще он любил играть с деревенскими ребятами, рубить дрова, купаться по ночам если не в водах Арен, то хотя бы в пруду. Отец до поры позволял младшему сыну бегать в деревню и дружить с сыном местного бакалейщика. Конечно, Ричард Ричардсон не был ровней сыну помещика, но в детстве… Опять же, у бакалейщика была еще и дочь. Которой очень нравился Джимми, а ведь мальчикам в какой-то момент надо начинать общаться с девочками, и, как ни цинично звучит, тут дочка бакалейщика подходила прекрасно. Надо признать, что старый Грей был суровым, но справедливым человеком. Он не очень жаловал младшего сына, родами которого потерял жену, но и не обижал. Мальчику была уготована стезя священнослужителя, и, кстати, его это радовало. Все свободное время после пятнадцатилетия он и его друг Дик Ричардсон проводили, помогая молодому священнику Роберту Дадли. Джеймс повзрослел, стал серьезнее относиться к жизни. Когда ему исполнилось восемнадцать, отец отправил его учиться в Кардифф. Не знаю, почему туда… — Я учился в Кардиффе, — отозвался преподобный Дадли. — Вот оно что. Понятно. Ну, так или иначе, Джеймс уехал. Он писал брату и отцу долгие два года. А потом… пропал. Несколько лет родные не получали от него вестей. Его друг Дик бережно хранил те пять писем, что Джеймс прислал ему в первые годы, но и он не знал, что сталось с его другом потом. Между тем, старший сын Грея простудился и умер, — Холмс взглянул на Питера, — так и не увидев малыша, который родился уже после его смерти. Может быть, именно поэтому старый Грей не отослал горничную, просто заплатив, а оставил в поместье. Может быть, он хотел видеть, как растет сын его сына. Но, увы, вскоре умер и старый Грей, едва успев оформить завещание на своего младшего, Джеймса. Надо сказать, что дочь старика уже лет шесть была замужем за соседским помещиком из обедневшей, но дворянской семьи. Гилберту было уже за шестьдесят, когда жена подарила ему сына, но, увы, опять же — Джеймс Эдвард ничего не наследовал за своим отцом, ибо тот ничего особо и не имел — лишь второй сын, а имение, где жили все Гилберты, майоратное. Это вся предыстория, джентльмены, а теперь переходим к событиям более насущным. Джеймс с женой и сыном приехали в поместье почти сразу после похорон старого Грея. Тогда-то и прислуга, и соседи узнали, что младший Грей стал католиком. Жители деревни слегка пороптали, но отец Дадли пресек сплетни и попросил паству не обсуждать чужую жизнь. В целом, прихожане послушались преподобного. Затаил жгучую обиду на бывшего друга лишь Дик Ричардсон. Он сам мечтал стать священником, но отец поставил его за прилавок своей бакалейной лавки. Греи приехали весной, а следующей зимой, в декабре, супруги впервые собрали у себя гостей. Тогда на Рождество прибыли родители Аманды, сестра Джеймса с сыном, доктор Суинтон с семьей… Греи пригласили в помощь прислуге людей из деревни. На кухне помогала молодая Рейчел Ричардсон, сестра Дика. Дик категорически отказался помогать бывшему приятелю. «Ноги моей не будет в поместье»,— слышали все. А Рейчел пошла, заработала денег, получила подарок от юной хозяйки, да еще научилась стряпать рождественский пудинг. Она была в восторге и все уши прожужжала брату, как ей понравилось в поместье Греев. И в голове у Дика родился чудовищный план. Он посчитал себя божественным мстителем и имел низость сделать свою сестру орудием в своих руках. Добыть яд сыну бакалейщика не составляло труда. Банальный цианид продавался в их собственной лавке. Из рассказов сестры он знал про медовую воду, кувшин с которой кухарка готовила днем, а подавали воду вечером, и пил ее только Джеймс. Ведь на Рождество Аманда еще кормила грудью и меда не употребляла, как и вина, шоколада, яиц и кое-каких фруктов — ее очень волновало здоровье сына. В план Дика входило убедить сестру, что он помирился с другом, что тот пожаловался ему на половое бессилие, и Дик, мол, из любви к Джеймсу и чтобы не смущать его, придумал дать ему лекарство для усиления потенции тайком, добавив его в медовую воду, которую пьет только Джим. Уж не знаю, как у него хватило бесстыдства объяснять все это незамужней сестре, но он это сделал. На Пасху Дик тоже нанялся в поместье помогать лакеям. Он дал сестре яд, она, думая, что это лекарство, добавила его в кувшин. Вот только Аманда на беду как раз перестала кормить сына, которому только-только исполнилось два года. И когда она понесла графин с водой наверх в спальню мужа, то прихватила второй стакан, чтобы тоже выпить медовой воды на ночь, ведь теперь это не могло помешать малышу. Рейчел увидела это и тихонько спросила брата, не повредит ли мужское лекарство даме. Так Ричардсон узнал, что его планы могут быть нарушены, он-то собирался отравить Джима, а вину свалить на его юную жену. Среди ночи он пошел в спальню Грея и нашел там два бездыханных тела. Юные супруги не успели даже одеться, разгоряченные любовью, они решили сперва выпить воды. Дик позвал сестру и заставил ее помочь ему «навести порядок». Он сказал бедняжке, что лекарство убило женщину, а бедный Грей умер от отчаяния, увидев это. И теперь нужно было, по его словам, скрыть произошедшее, чтобы Рейчел не наказали. Девица унесла на кухню и вымыла второй стакан, сам Дик унес в спальню Аманды ее одежду и бросил там на кресло второпях. У него был кусок рыболовной сети, и он придумал завернуть в нее камень, повесить на шею бедной Аманде и представить все так, словно она сама утопилась, не выдержав мук совести. — Дик Ричардсон?! — воскликнул наконец преподобный Дадли, который на протяжении рассказа Холмса то бледнел, то краснел. — Боже, какой ужас! После того как он внезапно уехал, бросив отца и сестру, я, признаться, в нем очень разочаровался, но я и подумать не мог, что он бежал с места преступления! — Дик Ричардсон, преподобный, — кивнул Холмс. — Он не только убийца, он виноват и в том, что стало с его сестрой. Та не выдержала груза на душе и, как говорит доктор Уотсон, сошла с ума, лишь бы не осознавать, что именно натворила. По сути, яд в напиток добавила именно она. — Рейчел с детства была немножко дурочкой, — сказал преподобный, — с трудом выучилась читать и писать и вообще соображала плохо, а брату привыкла доверять во всем. Вот подлец! — Подлец. И он остался безнаказанным. Но я рад, что за его грех хотя бы не понес наказание никто иной, невиновный по сути, — вступил в разговор кузен Алана. — Да как сказать, преподобный, — возразил я. — Сестра его всю жизнь мучается, бедную Аманду похоронили, как самоубийцу. Но если вы имеете в виду, что никого не вздернули вместо него, то соглашусь. — Именно это я имею в виду. Мистер Холмс, я просил вас провести это расследование, но сейчас я в растерянности. Отец Дадли, должны ли мы предать огласке то, что узнал мистер Холмс? — А что с Рейчел-то станет? — пожал плечами священник. — Разве что найти местечко, где о ней позаботятся, а потом уже рассказать деревенским правду. — Нужна ли кому-то сейчас эта правда? Ну, кроме нас с вами, — задумчиво протянул Алан, — а мы ее и так уже знаем. Женщина живет в своем доме всю жизнь, и вопреки всему, я думаю, она вполне счастлива в своем состоянии... надо ли увозить ее куда-то из родных мест, от людей, которые добры к ней, от пирогов тетушки Хлои за четыре пенса... — Я бы не стал, — тут же поддержал Алана Майкрофт. — Я бы тоже... — проронил доктор Суинтон, — как врач я согласен с мистером Греем. Бедняге лучше доживать дома. — Вот и порешили, — кивнул преподобный Дадли. Алан Грей Его Высочество наследник шефу докучал в пределах разумного, и за пределами «Диогена», а если уж появлялся в клубе или в квартире на Пэлл-Мэлл, значит, его привело какое-то необычное дело. — Грей, у вас дети есть? — с такой внезапной фразы начал разговор наследник, удобно устроившись в кресле кабинета перед столом шефа. — Насколько мне известно, нету, Ваше Высочество, — я постарался, чтобы это прозвучало как можно более невозмутимо. — А у меня есть, — отрезал принц Уэльский. — Да, слава Богу, — отозвался я, проходя к своему столу. Повисла пауза. Ну, а что тут скажешь? Наличие детей у наследника никем никогда не отрицалось. И что ему надо? Кларенса уже нет, а у герцога Йоркского вряд ли могли возникнуть серьезные неприятности. — Если Ваше Высочество хочет от нас какой-то более конкретной реакции, то, вероятно, имеет смысл и запрос свой сформулировать более… конкретно? — пробормотал Майкрофт. — Мне нужен мужчина! — заявил наш гость. Да уж, добавил конкретики… — Адъютант? — осторожно спросил я, когда пауза вновь нависла. — Нет. Вы же видели моих адъютантов. Они не годятся! Осталось только пожать плечами. — А для чего тебе нужен мужчина, Берти, — не выдержал официального тона шеф, — дрова рубить некому? Наследник уставился на него во все глаза и через секунду разразился искренним веселым смехом. — Дрова! А-ха-ха! Ты самый веселый человек в Лондоне, Майкрофт! — Да, я вообще лучший шутник Королевства. Итак? — Вас же не надо предупреждать, господа, что мои тайны не должны уйти дальше вас? — Я что, не знаю каких-то твоих тайн? — удивился Майкрофт. Я опустил глаза в стол. — Я тебе доверяю! А вот ты мне — нет, — внезапно обиделся наследник. — Твой брат был жив, а ты мне не сказал! — И это говорит о том, что я умею хранить тайны. Ну же, Берти? Хочешь, чтобы мистер Грей вышел, — так и скажи. — Нет! — возмутился принц. — Я же сказал, что мне нужен мужчина! И вам, Грей, я тоже доверяю, что уж, — повернулся он ко мне. — Я всегда к услугам Вашего Высочества. — Много лет назад, — решился принц, — у меня были довольно бурные, хм… отношения с одной дамой. Постепенно они стали менее бурными, но мы до сих пор периодически встречаемся и довольны друг другом. Вот, Грей знает, как это бывает. — Я тоже догадываюсь, — кивнул шеф. — И? — У нее есть дочь. Очень милая девица. Проблема в том, что имеет склонность любить таких же милых девиц. — Сочувствую, — пробормотал Майкрофт. Кажется, он забеспокоился, и я понимал почему. — Ваше Высочество хочет выдать ее замуж? — решил я все же не уточнять пока, уж не за меня ли. — Замуж? Ну, если она согласится выйти за вас замуж, я точно против не буду. Но говорю сразу — она очень вряд ли согласится, увы. — Увы, — кашлянул я. — Тогда чем я могу помочь? — Мне нужен мужчина, — в третий раз повторил наследник. — Который пару раз в месяц появится с ней в ресторане или в театре, будет посылать ей цветы и все вот в этом роде… учить вас, что ли, Грей? — Ей нужна видимость романа? — уточнил Майкрофт. — Ну, не столько ей, сколько ее мать беспокоится. Сама Элиза вряд ли когда-нибудь впустит вас, Грей, дальше будуара. Но разговоры пойдут, и это уже хорошо. Дарить брильянты не обязательно, но если придется — я оплачу. Я повернулся к шефу. Если у него есть возражения, высказать их должен он. Впрочем, его такой поворот событий должен более чем радовать, вот только наследнику знать об этом не следует. — Ты понимаешь, Берти, в какое положение ты ставишь мистера Грея? Пойдя на это, он уже никогда не сможет завести открытую, хм, интрижку ни с кем другим. Ему придется отказаться от личной жизни или вести ее так тайно, чтобы никто даже мысли не допустил, что у него есть кто-то… кто-то еще. — Конечно, — кивнул наследник, которого этот вопрос, видимо, не волновал совершенно. — Чего мне это будет стоить? — Мистер Грей намерен открыть благотворительный проект в своем старом имении. Нечто вроде санатория для неимущих талантливых художников. Ты войдешь в попечительский совет и будешь поддерживать их и финансово, и своим именем. Идет? — Конечно, — легко согласился наследник, — никаких проблем, Грей. Вы вообще могли обратиться ко мне без всяких просьб с моей стороны, я бы поучаствовал. Почему не помочь художникам? — Очень вам благодарен, Ваше Высочество. Можно спросить, — решил я поддержать реноме ловеласа, — мисс Элиза… красивая? — На меня похожа, — небрежно бросил принц.