Аберрантная amare

На следующее утро я оказался разбитым, как никогда прежде. Я спустился в библиотеку, думая, что не застану там доктора, ведь он сообщил ночью, что работы много, а следовательно, все пути вели в подвал, где практически всегда было чем заняться, однако он сидел в библиотеке, весь погруженный в книги. Он даже не поднял головы в мою сторону — так погрузился в изучение. — Выспался, Уилл Генри? — Нет, — честно ответил я, какой мог быть сон, когда вся ночь превратилась в одну сплошную странность, тут мне стало неловко. — А вы, сэр? — А я и не спал. Я использовал время более разумно и продуктивно. Опять меня обвиняют в бездельничестве, подумал я: — Что изучаете? — Инфекцию молодости, — всё также, не отрываясь от кипы книг, ответил мой наставник. Я нахмурился, звучало знакомо, что-то припоминается. Доктор, наверное, почувствовал мое недоумение, посчитав меня рассеянным и витающим в облаках мальчишкой, и ответил на вопрос, которого я не задал: — Твоя инфекция, Уилл Генри. Да, как я мог забыть об этом. Мой дар или проклятие. В голове вспыхнули образы моих родителей, объятые огненным языком смерти. Что это за Бог, одинаково любящий свои творения, но допускающий гибель одного из них от воздействия другого? Он допустил великую несправедливость: не отвел от отца тяжёлый, незаслуженный рок судьбы, которая ему не принадлежала. Но достался ли мне дар, а не проклятие? Мое погружение в огонь прервал доктор: — Ну? Чего стоишь, как вкопанный? Тебя ждёт медосмотр. Ох, почему порой он так невыносим? Доктор посветил мне в глаза ярким светом, измерил температуру, пульс, осмотрел кожные покровы, измерил рост и вес. Монстролог взял пипетку и набрал немного содержимого из пузырька и капнул на предметное стекло микроскопа, взял ещё одно, положил его сверху и подставил стекло под микроскоп. Я заглянул через плечо моего наставника, ожидая увидеть то, что наблюдал уже не раз: крошечные стеклянные шарики в одной моей капле крови. — Хм, их количество остаётся в пределах нормы. Это даёт повод развить далее некоторые теории относительно этой инфекции. Мне было крайне любопытно — нет, жизненно необходимо узнать любую новую информацию о том, что поглотило отца и следом мать, и на что буду обречён я. Монстролог будто подождал мой внутренний монолог и продолжил: — Если верить достоверным источникам, коих пока не так уж и много, то из недуга можно воссоздать бессмертие, ну, или хотя бы, достаточно долгую жизнь. Конечно, говорить об этом смело я пока не решаюсь, и мне бы также хотелось посоветоваться с лицом, кому всецело можно довериться, но вероятность точно есть. Я задумался. — Сэр, а почему тогда раньше, когда вы с моим отцом вернулись из того путешествия, не занялись попыткой преобразования этого паразита? Я не говорю о способе получения бессмертия, но его хотя бы можно было спасти… Спасти отца. — Было уже поздно, Уилл Генри, — доктор вздохнул, — количество паразитов превышало ту более-менее стабильную норму, что мы наблюдаем сейчас у тебя. А это — один из критериев для проведения опыта и в дальнейшем — при соблюдении особых условий — получения сыворотки, что могла бы стать антидотом не только для носителя паразита в превышающих его количествах, но и для неинфицированного, кто желал бы продлить свой и без того недолгий век, или же воспользоваться регенеративными свойствами Б. Аравакуса. Пока я мысленно переваривал озвученное, доктор проделал те же манипуляциями со своей кровью: результат ничего не показал — только кровь в ее истинном виде. Помню, в первый год моей жизни с монстрологом, в один из подобных медосмотров, я поинтересовался у него: — Сэр, а брали ли вы свою кровь на анализ? — Да. Я не заразился. Ни от твоего отца, ни от тебя. Это меня и озадачило. Когда доктор убрал все приборы, я надумал ему сообщить интересную для меня параллель: — Мне кажется, или это напоминает философский камень? Не думал, что вычитанная информация одной из книг библиотеки в какую-то из бессонных ночей станет пригодной мне сейчас. Доктор встал из-за стола и направился шерстить полки стеллажей, буквально скидывая оттуда фолианты, так или иначе содержавшие отсылки к различным паразитам и в частности о Biminius Aravacus. — Философского камня не существует, а паразиты внутри тебя ещё как реальны, в этом-то и разница, — доктор покосился на меня, — я не изучил пока дополнительную литературу, что может содержать в себе некоторые зацепки, исчерпывающих фактов недостаточно, проливающих свет на природу происхождения болезни и ее избирательности. Но, надеюсь, ты поможешь мне в поисках. Можешь начать оттуда, — мой наставник указал пальцем на верхние полки. — Сэр, так значит, Б.Аравакус обладает ещё и регенеративными свойствами? Из-за потока информации я не успел вставить свой вопрос в нужный момент. — Именно, я же сказал об этом или ты меня не слушал? Думал, информация, касаемо тебя напрямую, заставит слушать меня внимательно. Тут доктор сбавил свой надменный тон: — Ну, думаю, вряд ли он способен воскресить только что умершего или, скажем, поспособствовать росту нового пальца… Я сразу посмотрел на свою руку, на то место, где прежде был мой палец. Иногда я будто чувствую его, и доктор уже объяснял мне этот феномен. Мой наставник продолжил: — Но помочь справиться поврежденному организму, затянуть физические повреждения — это вполне. Я думаю, тебе повезло с этим и не единожды. Я был, честно сказать, озадачен. Неужели мы на пороге открытия?.. Доктор изучал свою часть литературы за столом, а я — стоя на стремянке, перебирал тома книг. В голову забирались витиеватые мысли, плавно вытесняющие научную информацию, заполоняя воспоминаниями о ночном эпизоде, да и как это вообще можно было забыть? Я попытался отогнать эти мысли на потом, ведь сейчас первой необходимостью являлось изучение темы, прямо имевшей отношение ко мне. Мы могли совершить прорыв в медицине, а я всё о бессонной ночи. Пролистал полкниги — не обнаружил и намёка на своё заболевание. Начинаю листать дальше. А в голове всё не унимались мысли: «Ну да, я тоже хорош, выпалил доктору такую нелепость, мог бы просто промолчать и теперь не терзал бы себя этим, особенно выходкой доктора». Невольно я снова почувствовал касание его губ на своей щеке, ничего прежде я ещё не ощущал — это было что-то сверх моего понимания. И я поймал себя на том, что хотел бы оказаться в той ночи ещё раз. От внезапного хлопка я дрогнул, доктор, как мне показалось, — тоже. Разум молниеносно просветлел от всех переживаний. Это книга выпала из моих рук. — Ты что-нибудь нашёл? — доктор укоризненно посмотрел на меня. — Ещё ищу, сэр. Так, кое-какие зацепки. — Такими темпами мы и к Новому Году не закончим, — ответил мой наставник, перелистывая очередную страницу. Я выдохнул. Чего я распереживался, как какая-нибудь девчонка, что зардеет румянцем смущения, в самом деле? Да, и эта девчонка сейчас я… Сейчас нужно осознать всю важность положения вещей и не переключаться ни на что другое иное — дал я себе установку. Несколько часов беспрерывного изучения литературы дали некоторые результаты. Я немного выдохся, в глазах рябило, но доктор и головы не поднял. Для него было привычным делом зарыться в кипе книг и просидеть в них так целый день, выискивая там что-то важное, но иногда — не совсем. Доктор мог прочитать большую стопку трудов, посвящённых изучению эзотерики, а потом твердить мне полночи о том, что та самая эзотерика — не наука, пока я, полусонный, сидел и слушал на стуле около его кровати, зевая. — …Ведь научным является то, истинность чего мы можем установить, — заявлял доктор и уходил в глубокие философские размышления. Водрузив на большой стол раскрытые тома с вложенными закладками, я показал доктору все свои находки. — Хм-м, и всё-таки нам удалось кое-что насобирать. Работы предстоит много, — он изучающим взглядом осмотрел абзацы книг, — хорошо, Уилл Генри. Полагаю, самое время написать письмо Meister Абрахаму. Я уселся за стол и принялся писать под диктовку (большинство остальных писем я писал самостоятельно): «Дорогой фон Хельрунг, у нас возникло дело чрезвычайной важности, напрямую связанное с редкой тропической болезнью Biminius Aravacus, произошедшую историю заражения, которую, Вы, полагаю, помните. Прошу, проконсультируйтесь с вашими коллегами, может быть, в их практике попадались нестандартные (новые) случаи заболевания данной болезнью или они располагают ещё какими-то важными сведениями, о которых мы могли не знать в своё время. В конце недели прибудем в Нью-Йорк. Ваш покорный слуга, Уортроп». После я помчался на почту, отправив письмо экспресс-почтой с пометкой «лично» и «конфиденциально». Доктор не очень-то любил задержек с моей стороны, когда дела не терпели отлагательств, я и сам это понимал. Раньше, когда мне было лет двенадцать, он давал точные указания, посылая меня отправить письма или купить что-то в городе: «Туда и обратно, ни с кем не разговаривай по пути, а если кто-то что-то и спросит, отвечай так: «Доктор занят чрезвычайно важными исследованиями в области медицины, и это, несомненно, поможет нам, людям, в будущем…». И несмотря на всю срочность и важность, я отклонился от прямого курса на Харрингтон-лейн. Не уловить ароматный и столь притягательный запах выпечки из булочной, находившейся не так далеко, было достаточно сложно, желудок предательски заурчал, и я решил прикупить парочку булочек. Когда я зашёл домой, доктор все также сидел в библиотеке, скорее всего, не тронувшись с места. Он поднял на меня глаза. — Заходил в пекарню? — Да, сэр, я подумал, нам неплохо было бы подкрепиться. Завтрака у нас сегодня не состоялось, давайте хотя бы поужинаем. Доктор говорил, что у меня особенно хорошо получается заваривать чай, а у него — нет, как бы он не пытался. Ну, на самом деле, я могу по пальцам пересчитать случаи, когда мой наставник самостоятельно заваривал нам чай или даже что-то готовил. Эта забота была по моей части, и я уже давно привык к таким обязанностями. Совершенно другое дело — выкроить время для этих трапез. Если сон являлся роскошью, что и говорить о ежедневной необходимости в еде.