Когда смолкает музыка

      Отоспавшись после утомительного вечера и не менее утомительной ночи, Кристин чувствовала себя немногим лучше. Кошмарные сновидения угнетали её настроение, а последний разговор с Голосом горьким уколом напоминал о себе. Да и Рауль наверняка остался не очень доволен её холодным приёмом. Надо же, за один вечер обидеть сразу двух мужчин… Да уж, действительно, быть в центре внимания — совсем не то, что ей нравится. Лучше уж быть непримечательной хористкой, чем талантливой певицей и восходящей звездой — у последних так много проблем, как оказалось.        Умывшись и одевшись в привычное простое платье, Кристин первым делом поспешила в артистическую. Она надеялась застать Голос сейчас, в полдень, как и недавно — поздно ночью. До этого момента ей везло, однако теперь никто не откликался на её зов. Всё ещё не теряя надежды и решив попытаться позже, Кристин спустилась в столовую, где уже суетились немногочисленные артисты труппы, проживающие в Опере, а также те, кто поленился уехать домой и заночевал прямо в комнатах отдыха. Стоило ей пересечь порог зала, как к ней тут же подскочили Мэг Жири и Сесиль Жамме.       — Какой успех, Кристин! — с упоением воскликнула маленькая Жамме. — Да эта горластая калоша Джудичелли уже, наверно, взорвалась от зависти! Все газеты только о тебе и говорят!       — Поздравляю, Кристин, — мягко произнесла Мэг. Она была сдержаннее Сесиль — во многом благодаря строгому воспитанию мадам Жири, оперной билетёрши. — Я хоть всего-то балерина кордебалета и в пении ничего не смыслю, но меня не задурить. Ещё в прошлом году ты пела так, словно тебе верёвку на шее затянули, уж прости. И тут вдруг — заливаешься соловьём! Нет, Кристин, у тебя есть учитель, даже не отрицай!       — Кто же он? — заинтригованная, спросила Жамме. — Мы должны знать!       Кристин любезно улыбнулась, стараясь скрыть, как ей неприятны эти расспросы.       — Простите, девочки, но даже если бы я хотела, я не могу вам сказать. Это неизвестно даже мне самой.       — Вот так раз! — хмыкнула Жири. — Не знаешь имени собственного учителя?       — Это должен быть какой-нибудь известный композитор, — с важным видом заявила Жамме. — Гений, большой талант!       — Тогда ясно, почему ты не хочешь назвать нам его.       — А я думаю, — Сесиль хихикнула, — что всё дело в том, что виконту де Шаньи очень понравилась наша Кристин. Конечно, ему было бы неприятно узнать о сопернике!       Кристин вспыхнула, покраснела от стыда. Вот же сплетницы!       — Всё-то вы знаете! — стараясь сохранять весёлую улыбку, произнесла Кристин. Однако в глазах её сверкал лёд. — И всё-то вам нужно разузнать ещё больше.       — Конечно, знаем! Граф де Шаньи сообщил об этом мадемуазель Сорелли, пока они были наедине — ты же знаешь, у них «особые отношения», — она снова захихикала.       — А ты и рада подслушать чужой разговор! — с упрёком сказала Мэг. — Узнай об этом Ла Сорелли, и расплаты тебе было б не миновать.       — Подумаешь! Всем нашим и так понятно было, что мсье виконт неровно дышит к Кристин. Вон как пялился на неё из ложи. А мы-то ведь почти свели их тогда, на маскараде! — не без гордости заявила Жамме. — Знала ведь, что она ему понравится!       Малышка Жамме мало что понимала в своём возрасте — пятнадцать лет, но что никогда не укрывалось от её цепкого ума — кто к кому что чувствует и у кого какие отношения. И эти чужие любовные истории и тайны занимали её так же сильно, как танцы. Она считала, что раз уж виконт влюбился в певицу, то что ж тут такого, из-за чего стоит так переживать и скрытничать? Ведь любовь — это всегда хорошо! Сущность же социальных различий и важность статуса ей были неведомы.       Строгий возглас мадам Зиаде, призывающей за стол, окончил тягостные минуты неприятного разговора, и Кристин поспешила занять своё место. Ей казалось, что её только что пытались раздеть на глазах у всех, выведывая её тайны. Не хватало ещё, чтобы эти любопытные танцовщицы начали за ней следить! Тогда точно её маленькому уединённому мирку в артистической комнате настанет конец.       Рассевшись за длинным низким столом, танцовщицы и хористки бесперебойно обсуждали события прошедшего вечера. Конечно, чаще всего разговоры касались шокирующего убийства Жозефа Бюке, которого нашли повешенным в декорациях «Короля Лахора». Но не столько само повешение вызывало страх и недоумение, сколько верёвка, которая пропала сразу же после обнаружения тела. По Опере ходили разные слухи и кривотолки, никто не верил в самоубийство, хоть расследование, наравне с новоиспечёнными директорами спеша закрыть дело, пришло именно к такому выводу. Для всех же остальных было очевидно: это дело рук Призрака! Не один рабочий, обслуживающий нижние этажи Оперы, погиб или пропал при загадочных обстоятельствах в подземных помещениях. Конечно, несчастные случаи нередки в таких местах. Кто-то умирал при задымлении в котельных, кто-то, не сориентировавшись в плохом освещении, оступался и падал с большой высоты, кого-то раздавливало механизмом под сценой, обеспечивающим её подвижность и позволявшим проделывать с ней различные эффектные манипуляции. Для Кристин было очевидно, что причина подобных происшествий — халатность и безалаберность самих рабочих, некоторые из которых пренебрегают правилами работы и в конечном итоге платят за это здоровьем или даже жизнью. Странные же обстоятельства смерти Жозефа Бюке не способны были её сейчас взволновать: все мысли Кристин были об Учителе. Она гадала: застанет ли она его в артистической после завтрака, в обед, вечером? Что, если он так и не появится? Что ей делать тогда? И пока Кристин пребывала в мрачных и тягостных раздумьях, ковыряя пресную кашу, девушки не унимаясь говорили о Призраке.       — Жозеф Бюке слишком много болтал, — бесстрастно заявила Мэг в ходе обсуждения. — Моя мама говорит, что он поплатился за свой длинный язык и любопытство.       — Любопытство? О чём ты? — девушки склонились над столом, будто планируя заговор. Все внимали Мэг Жири, едва дыша.       — Все знают, что нельзя беспокоить Призрака Оперы. Он не любит, когда кто-то пытается проникнуть ниже третьего этажа, где он обитает…       — Но ведь ниже третьего этажа сплошное озеро!       Мэг метнула на возразившую балерину суровый, всезнающий взгляд, будто бы она сказала немыслимую глупость.       — У призраков нет тела, это просто духи, ему достаточно и озера, потому что он может над ним парить, — с мудрым видом изрекла юная Жири и фыркнула. — Но Жозеф Бюке считал, что в подвалах Оперы есть не только озеро, и стремился это проверить: так сказала мама. За это он и был наказан!       — Но как же, если Призрак не имеет тела, он мог перетащить Бюке в декорации?!       Мэг закатила глаза и цокнула языком. Неужели непонятно!       — Призрак может заставить кого угодно делать что угодно. Он могущественен! Он появился тут ещё задолго до открытия Оперы, ещё только когда она строилась, и он управляет здесь всем! Вы думаете, Полиньи и Дебьенн ушли по своей воле? Как бы не так! Я сама слышала, как они обсуждали Призрака, пока шли по коридору. Они говорили очень тихо, вполголоса, но вы ведь знаете, какой хороший у меня слух.       Девушки многозначительно закивали головами, словно всё поняли. Обеспокоенное выражение на их лицах сменялось задумчивостью и наоборот.       — Но и нам следует помалкивать, — переходя на шёпот, добавила Мэг. — Призрак не любит болтунов. Мы это все теперь знаем!       Среди девушек прокатилось роптание ужаса, пересуды продолжились бы с новой силой, если бы мадам Зиаде не подошла бы к столу и грозно проговорила:       — Займите свои рты едой, а не пустыми разглагольствованиями! Вы приличные девушки или базарные торговки?!       Её подопечные тут же покорно смолкли и опустили взгляды в тарелки, а Кристин мысленно возблагодарила строгую блюстительницу нравов мадам Зиаде: эти чириканья и шушуканья порядком ей надоели. Высидев за столом положенное время, Кристин сорвалась с места, как только представилась возможность, и улизнула в коридор. Нужно было как можно быстрее и незаметнее убежать, пока Мэг и Сесиль не задумали перехватить её, чтобы вовлечь в свои развлечения. И как они не понимали, что Кристин это совершенно не интересно?       Кристин вернулась в артистическую и провела там несколько часов, зовя Голос в смутной надежде, что он всё-таки ответит. Она звала его, пела, чтобы привлечь его внимание, иногда просто расхаживала по комнате и будуару и рассматривала цветы, которые ещё не убрали, или читала глупые записки от неожиданно образовавшихся поклонников. Но ничего так и не произошло. Кристин раз за разом возвращалась в гримёрную и раз за разом уходила оттуда ни с чем. Однако она не унывала и старалась убедить себя, что у Голоса, должно быть, просто много дел — не дежурить же ему подле неё постоянно. К тому же, многие оперные служащие отправились в отпуск, а так как Кристин всё ещё подозревала, что её Учителем может оказаться какой-нибудь музыкант, она не исключала, что он мог уехать куда-нибудь и не предупредить её. И она старалась игнорировать мысли о том, что прошлым-то летом он точно никуда не отлучался и всегда был рядом. В крайней случае, рассудила Кристин, если он действительно разобиделся на неё, то вряд ли это продлится долго. В конце концов, она ведь не сделала ничего предосудительного!       Кристин старалась сохранять бодрость духа, но с каждым днём её надежды таяли всё быстрее, и тревога нарастала внутри. Что, если он уже никогда не вернётся? Гении могут быть такими ранимыми. Кристин не знала, что ей думать и на что рассчитывать. Она ходила подавленная и полностью безразличная к попыткам Сесиль и Мэг развеселить её. По-честному, эти двое начинали даже раздражать. Кристин не нужно было общение и дружба с другими, ей вполне было достаточно Голоса, но Голос исчез, и вместе с ним пропал её интерес к окружающему миру. Двум балеринам оставалось лишь гадать, в чём причина таких перепадов в настроении и может ли это быть как-то связано с виконтом де Шаньи, который после памятного вечера так и не появился в Опере.       Первые дни июля подарили Парижу яркое солнце и тёплый воздух. Родители забирали своих детей на время перерыва, и фойе гудело от суетящихся в нём людей. До комнаты Кристин с улицы доносились радостные вскрики и громкие разговоры, а также непрекращающийся топот копыт по мостовой. Она сидела у себя и, забравшись на кровать, обнимала подушку, предаваясь мрачным размышлениям. Из всех девушек, проживающих в Опере, только она да Мэг Жири останутся здесь. Мэг Жири — потому что у её престарелой матери нет средств для выезда куда-либо, Кристин — потому что у неё вообще никого нет. Тоска щемила сердце. У Мэг, по крайней мере, есть мадам Жири, а вот Кристин совсем одна на всём белом свете, и порой, особенно сейчас, она чувствует себя такой беззащитной и ненужной. Бессмысленной. Только Голос дарил ей ощущение собственной значимости, но и он бесследно исчез и даже не удосужился предупредить. Впрочем, он ведь ничего ей не должен. Он по милости своей занимался с ней, позволил добиться успеха, и если она чем-то его разочаровала или просто надоела ему, он имеет полное право отказаться от неё. И хоть подобные мысли доставляли колючую боль, Кристин не могла отрицать их справедливость. Голос имел над ней власть, а она над ним — никакой.       Кристин готова была сейчас же расплакаться, что редко делала не в ночное время, но её уединение внезапно прервала мадам Зиаде, которая без стука, по своей привычке, зашла в её комнату. Её лицо было, как всегда, серьёзно и сурово, уголки губ сильно опущены, брови нахмурены.       — Мадемуазель Даэ, к вам посетитель. Он ждёт вас в фойе, — произнесла она, с нескрываемым, но немым осуждением глядя на Кристин. Посетителя она явно не одобряла, а вернее, не одобряла то, что у круглой сироты вообще вдруг появились посетители. Уж эта тихая замкнутая девочка, думала мадам Зиаде, не должна была стать дурной вертихвосткой, как её соседки!       Кристин оживилась. Странная идея ударила в голову — ведь это может быть Голос, решивший, наконец, представиться ей! Она вскочила с кровати, наскоро обулась и выбежала из комнаты вон, сопровождаемая укорительным взором мадам Зиаде. Но Кристин было всё равно, что о ней думает «смотрительница нравов», ей необходимо было скорее узнать, что за человек пришёл к ней. Сердце радостно трепетало от одной мысли о том, что, возможно, сейчас она встретится со своим Учителем лицом к лицу. Кристин миновала коридор, холл третьего и второго этажей, парадную лестницу… однако, её ожиданиям не суждено было сбыться. В фойе, поодаль от толпящихся людей, стоял Рауль де Шаньи. Он повернулся, как только услышал торопливый стук каблучков по мраморным ступеням — спешку Кристин он, конечно, принял на свой счёт и совсем не заметил проскользнувшего на её лице разочарования.       С лестницы она сошла уже спокойно и неспешно, пытаясь перевести дыхание. Конечно, встретить Рауля тоже было неплохо, но всё же совсем не его она жаждала увидеть. Он улыбнулся ей — как-то вымученно, показалось Кристин — и предложил отойти в сторону, дабы не привлекать излишнего внимания со стороны других людей. Он весь покраснел, часто дышал и волновался, хотя очень пытался скрыть это, с подчёркнутой вежливостью и учтивостью осведомляясь о том, как она провела последние дни. Кристин отвечала поначалу неохотно, но вскоре вовлеклась в разговор. Всё-таки, Рауль был другом её детства, и ей было приятно, что у неё остался хоть кто-то из прошлой жизни, с кем можно поговорить.       — Я рада, что вы пришли, Рауль, — сказала она. — Я была холодна с вами, потому что плохо себя чувствовала, но, кажется, вас это тогда задело.       — О, ничего такого, я просто был вынужден уехать по делам, — соврал Рауль, не осмелившись сей же час бросить ей в лицо обвинения, которых страшился сам. Однако, немного погодя, он всё-таки вымолвил: — Однако, на самом деле, я пришёл сюда, потому что меня действительно беспокоит то, что случилось тем вечером…       — Рауль, я не хочу, чтобы это как-то сказывалось на нашей доброй дружбе. Вы же понимаете, что я вовсе не хотела вас обидеть.       — К-конечно… однако же… нет, наверно, я просто не заметил, как в вашу уборную вернулся доктор, и вы, должно быть, говорили с ним. Нет, я не подслушивал, это было бы подло! Но я… я… Видите ли, после того, как вы отослали меня, я хотел зайти к вам снова, но услышал чей-то голос. Голос, с которым вы говорили. Не подумайте ничего, я знаю, вы порядочная девушка, но…       Кристин слушала его внимательно и удивлённо. Она хотела ответить ему, как-то соврать, что ему показалось, или что она и впрямь говорила с врачом, но ни одно слово так и не сорвалось с её губ. Где-то вдалеке, едва уловимо, послышалась музыка. Кристин замерла, прислушиваясь. За разнобоем голосов и шума её едва можно было бы услышать, но чувства Кристин были обострены до предела, ведь в последние дни в каждом шорохе, в каждом движении теней она старалась узнать Голос. Где-то в недрах Оперы раздавалась чарующая, завораживающая игра скрипки, мелодия, которую она знала с детства. Воскрешение Лазаря. Кристин была не способна больше слушать Рауля — всё её существо было занято музыкой, которую она жадно ловила чутким слухом. Нет, не может быть. Даже её отец не играл так изумительно! Кристин судорожно вдохнула, развернулась на каблуках. Она всё поняла. Нужно было немедленно бежать на божественный зов, найти его источник, добраться до него — и тогда она сумеет открыть тайну Голоса.       Рауль был в замешательстве. Кристина резко отвернулась от него, глядя куда-то вдаль, она вся задрожала. Он не мог не заметить, какое волнение владело ею, когда она бросила ему:       — Мне нужно идти, Рауль, простите!       — Нет, Кристин! — Рауль схватил её за руку, силясь остановить. — Вы должны объяснить мне! Я ведь вижу, что вас что-то гложет. Вы можете сказать мне…       — Ах, Рауль, прошу вас! — Кристин кое-как выдернула запястье из его крепко сжатых пальцев и вспорхнула на лестницу. Рауль кинулся за ней.       — С кем вы говорили тогда? И к кому сейчас убегаете?! Ради всего святого, постойте же!       Взбежав на пролёт, Кристин обернулась. Сесиль, Мэг, которая пришла её проводить, Луиза и прочие с интересом воззрились на разыгрывающуюся сцену, притихнув. Рауль почти настиг её, когда Кристин склонилась к нему и тихо проговорила:       — Всё совсем не так, как вы думаете, заклинаю вас, если я вам дорога, не идите за мной!       Ему показалось, что он увидел лихорадочный страх в её глазах. Он остановился и отступил, с сожалением наблюдая, как Кристин скрывается наверху.

***

      Путь до артистической Кристин проделала будто бы в трансе. По мере приближения, она слышала мелодию всё отчётливее и громче, так что можно было не сомневаться, куда стоит идти. Она бежала как могла быстрее, хотя корсет удушающим захватом напоминал о себе. Кристин натурально ворвалась в гримёрную, и мягкая, пленительная музыка словно бы оглушила её. В каком-то исступлённом экстазе она приникла к зеркалу, которое показалось ей источником звука. Да, звуки скрипки определённо доносились оттуда. Кристин не пришлось думать, как оказаться за ним, поскольку, когда мелодия оборвалась, отражение поглотило её. Так ей показалось. На мгновение Кристин увидела вокруг множество самой себя и свои покои, ставшие бесконечными, а после — оказалась в полном мраке. Она не понимала, сон это или явь. Тьма поглотила её, Кристин была готова закричать от ужаса, однако когда чья-то холодная рука коснулась её, она потеряла сознание.       Очнувшись с глухим стоном, Кристин обнаружила, что находится уже не во тьме, но в полумраке, и где-то рядом с журчащим источником, фонтаном или ручьём. Она почувствовала также, что её голова лежит на чьих-то коленях, и уже знакомые холодные руки, смоченные водой, нежно и бережно проводят по её вискам. Она увидела над собой светящиеся золотые глаза, но они не пугали её, как когда-то во сне — её вообще уже ничего не пугало. Хотелось лишь лежать вот так и наслаждаться благодатной прохладой.       Её разум всё ещё был слаб и мало что понимал, пока неведомый человек нёс её куда-то по длинным коридорам и затем усаживал в лодку, что стояла на берегу обширного подземного озера. Она окончательно пришла в себя, только оказавшись на кушетке в залитой светом комнате. Кристин сделала усилие, чтобы шире открыть слишком привыкшие к темноте глаза, и тут же прикрыла их ладонью. Комната напоминала ей её артистическую, поскольку тоже вся была усеяна цветами в корзинках, и, по всей видимости, являлась гостиной. Кристин не сразу увидела перед собой человека в чёрном плаще, что стоял, скрестив руки, и молча смотрел на неё, пока она пыталась понять, где находится. Лицо его было закрыто маской до подбородка, и губы едва проглядывались на нём — настолько они были тонкими и безжизненными. Кристин поёжилась, увидев его, однако когда мужчина заговорил, она узнала тот самый голос, который желала услышать все эти дни:       — Вам нечего бояться, Кристин. Вы в безопасности.       — В-вы… неужели вы… — у Кристин перехватило дыхание.       — Да, это я. Эрик.