Когда смолкает музыка

      Рауль разрушил все планы Филиппа на их совместный отдых. С самых первых дней их пребывания в Довиле он был хмур и сердит. Ла Сорелли едва ли удавалось развеселить молодого человека, хотя ему всегда было приятно её общество. Вслед за Раулем помрачнел и Филипп. Юный Рауль слишком увлёкся оперной певицей, и это не могло не настораживать графа де Шаньи. Быть таким впечатлительным — очень вредно для мужчины, особенно для мужчины высокородного. Но Рауль не поддавался никаким разговорам и продолжал упорствовать в своём увлечении Кристин Даэ. Это уже было похоже на одержимость — одержимость маленького ребёнка игрушкой, которую ему не позволяют получить. Со всеми вытекающими истериками, возмущениями и страданиями.       Рауль же не мог веселиться и изображать беззаботность, когда его поедали изнутри чувства: любви, волнения, ревности, ненависти. Он любил Кристин, он волновался за неё, он ревновал её, он ненавидел того, кто увёл её прямо у него из-под носа. Да, Рауль переживал за Кристин. В день их последней встречи он видел страх в её глазах — она стремительно убегала от него, будто бы только это могло спасти её от чего-то… от чего? Что происходит в жизни этой невинной юной женщины? Неужели тайный любовник оказался грозным тираном?! И если так, быть может, Кристин просто не может признаться ему, Раулю, в своих чувствах, открыться ему. Не может, потому что за этим последует кара. Ну конечно! Она ведь сказала: «если я вам дорога, не идите за мной». О, конечно она была ему дорога! Дороже титула виконта, дороже репутации, дороже брата, дороже жизни! Но, снедаемый ревностью, он оставил её, позволил Филиппу и Бернадетт увезти его так далеко от Парижа, от его возлюбленной. А Кристин тем временем, быть может, страдает сейчас в руках злодея! Ведь сколько бы ни старался Рауль убедить себя, что той ночью он слышал голос доктора, он понимал — то был не доктор, нет. То был мужчина, которого Кристин, против своей воли, любит. Или думает, что любит. Да, ей только кажется, что любит. Ведь как можно любить человека, который не сделал для тебя ничего хорошего? Ведь, если бы он по-настоящему её любил, этот неизвестный граф или маркиз, позволил бы он и дальше своей любимой жить в таких условиях, продолжать петь в опере? Видеть, как сотни мужчин вожделеют её, наблюдая за ней из зала, и ничего не предпринимать?! О, одно слово Кристин, и Рауль увёз бы её как можно дальше отсюда! Оградил бы от всего мира, потому что она не та девушка, которой должны восхищаться и которую должны желать другие, она — та, которую должен любить лишь один мужчина! Да, Рауль очень превратно понимал замкнутую натуру Кристин. Но он считал, что понимает её целиком и полностью.       Он отбыл из Довиля спустя несколько дней, не сдавшись под ласковыми уговорами Ла Сорелли и грозными упрёками Филиппа. В этот первый раз он был готов ослушаться брата, потому что у него было веское оправдание — любовь. Рауль любил и готов был сделать всё для своей любви.       Опера встретила его равнодушно и неприветливо. В ней было тихо и безлюдно, и лишь редкие работники порой проходили мимо, занимаясь своими делами. Рауль блуждал по пустым залам в неясной надежде встретить Кристин, потому что всё здесь было связано с ней. Она словно могла в любой момент промелькнуть мимо колонн и поманить его своим звонким смехом. И ему казалось, что вот-вот так и произойдёт, стоит лишь затаиться и немного подождать. Однако когда в тишине танцевального фойе вдруг раздался чей-то смешок, Рауль вздрогнул и почти подпрыгнул на месте.       — Кто здесь?       Он огляделся вокруг и, приняв за источник звука что-то за портьерой, двинулся к ней. Сердце его затрепетало в предвкушении желанной встречи. Подойдя к завесе, Рауль немедля одёрнул её, однако не увидел за ней заветного лица. То была танцовщица, что подло обманула его. Она была нисколько не смущена тем, что её раскрыли, и в ответ на его гневное выражение лица мило улыбнулась.       — Виконт де Шаньи, — девушка, как подобает хорошей балерине, сделала изящный реверанс, — я заметила вас ещё на входе в Оперу и всё гадала, что могло привести вас сюда.       — О, не делайте вид, что не знаете! — покраснев от возмущения, воскликнул Рауль.       Мэг Жири опасливо выглянула из-за его плеча и, убедившись, что поблизости нет никого, кто бы мог наказать её за вольности, успокоилась. С её губ не сходила лёгкая улыбка, как и румянец — с её щёк.       — Вы знаете, где Кристин, так? В прошлый раз вы меня обманули…       — Обманула?.. — Мэг вскинула тёмные брови, искренне удивлённая.       — Вы говорили, что мадемуазель Даэ живёт только в Опере, что ей больше некуда идти.       — Мадемуазель Даэ? Вы имеете в виду Кристин? — Рауль едва удержался от того, чтобы встряхнуть девушку за плечи. Издеваться над ним явно доставляло ей удовольствие.       — Да, я говорю о… м-мадемуазель Кристин, — виконт весь горел от стыда и смущения.       Когда в мыслях он отрёкся от собственной репутации, то очевидно погорячился. Терять репутацию очень неприятно. Очень оскорбительно стоять перед этой маленькой девчонкой, ниже его на две головы, и выглядеть при этом таким же маленьким мальчишкой, признающимся в своей детской любви кому-то, кто над этой любовью откровенно смеётся. Рауля трясло от злости и негодования, но он понимал, что Мэг Жири, возможно, единственная, кто действительно может ему помочь. Он ведь считал, что они с Кристин подруги, несмотря на разницу в возрасте.       — Т-так вот, вы обманули меня. Вы соврали, ведь Кристин… мадемуазель Даэ не появлялась в Опере всё то время, что я её посещал. Значит, она была где-то ещё! Вы смеялись надо мной, наблюдая, как я бегал повсюду и всех расспрашивал!       — О нет, виконт, я сообщила вам всё, что знаю, и я не врала: меня не так воспитали, — проговорила Мэг, явно уязвлённая. — Я не так близка с Кристин, как вы считаете, и я не знаю, где она сейчас пропадает. Вы понимаете, ведь популярные певицы такие занятые. Что балерина из кордебалета может знать об этом? Кристин никто не видел последние две недели: никто не видел, чтобы она выходила из Оперы через главный вход или откуда-либо ещё, и тем не менее её здесь нет. Но я хотела вам помочь и сказала всё, что мне известно, — она надула губы, нахмурила брови, а глаза её потемнели ещё больше. — Вы назвали меня лгуньей за то, что я просто не смогла вам помочь!       — Простите, мадемуазель Жири, но я считаю, что вам известно куда больше, чем вы говорите! Вы… вы ведь сами всё видели тогда, на лестнице. Куда она бежала? К кому?! Девушки всегда знают, что происходит в жизни других девушек, особенно если это касается мужчин!       — А, так вы тоже считаете, что здесь замешан мужчина? — Мэг усмехнулась, обретя прежнюю весёлость.       — Конечно! — Рауль всплеснул руками. — Право, что же ещё!       — Но я ничего об этом не знаю, виконт, — в том, как она произносила «виконт», было что-то саркастичное и издевательское, но Рауль был слишком поглощён тем, что она собиралась сказать дальше, а потому игнорировал раздражающие интонации. — Я могу сказать лишь, — и каждая балерина и хористка подтвердит мои слова — что с определённого момента Кристин очень поменялась. Раньше она была такой понурой и грустной, а потом так резко преобразилась: стала больше улыбаться, прямо светилась от радости… — Мэг едва удержала смешок, прыснув. — И мне жаль вас расстраивать, но произошло это до вашей с ней встречи. Простите… Так вот, виконт, мы с девочками считаем, что её невероятный и неожиданный успех и этот «мужчина», о котором мы с вами говорим, как-то связаны. Ведь любовь способна многое изменить в человеке, даже его голос! Даже если раньше он звучал, как несмазанная дверная петля. Вы так не считаете?       — Нет, я так не считаю, — мрачно ответствовал Рауль. — Я считаю, что всё, что вы мне говорите, сущий бред! И я только время трачу на разговоры с вами. Просто скажите мне, где сейчас может быть мадемуазель Даэ, и распрощаемся.       — А я знать не знаю, где ваша распрекрасная мадемуазель Даэ, виконт, — с непроницаемым видом произнесла Мэг. В её тоне звучала обида. — Вам надо — вы её и ищите, а мне нужно идти к станку тренироваться. Всего хорошего.       И, вновь сделав реверанс, она уже собралась уйти, но Рауль перехватил её за руку и вскрикнул:       — Нет, мадемуазель! Где Кристин? Вы не можете не знать. Объясните мне, что происходит в вашем проклятом театре! Я вам не какой-то дурак!       — Вы богаты, знатны, у вас есть всё, но единственное, что вас сейчас волнует, это Кристин Даэ? — спокойно произнесла Мэг.       — Да! — выпалил Рауль, но тут же мотнул головой. — Но это в любом случае вас не касается!       — Если так, то вы тот ещё дурак, виконт, — угрюмо констатировала маленькая Жири и, ловко вывернувшись из рук Рауля, убежала.       Рауль был в отчаянии. Как найти девушку там, где её нет? И там, где никто не желает помочь ему. Бродя по Опере, Рауль встретился со старой мадам Жири — билетёршей и ключницей, у которой был доступ почти ко всем дверям заведения. Неожиданная идея пришла ему в голову. Рауль решил попасть в артистическую Кристин. Быть может, там он сможет найти ответы хоть на какие-то вопросы. Мадам Жири была очень удивлена, когда Рауль обратился к ней со столь неординарной просьбой. Он объяснил, что просунул под дверь артистической уборной Кристин Даэ записку весьма фривольного содержания и теперь хотел бы вернуть её, если она всё ещё там и Кристин не прочитала её. Ему повезло, что билетёрша была менее строгих нравов, чем, например, мадам Зиаде, и потому согласилась ненадолго впустить его в гримёрную. В благодарность Рауль дал ей несколько франков на заколки для её дочери. Мадам Жири потрясло подобное благородство. Однажды небезызвестный Призрак Оперы предрёк ей, что её Мэг станет императрицей. Мадам Жири, конечно, едва ли смела надеяться на что-то подобное, но теперь, приняв поведение Рауля за проявление интереса к её Мэг, решила, что, хоть предсказание, очевидно, было преувеличено — оно всё же было отчасти верным: виконтесса заместо императрицы — тоже весьма неплохо. Тем выгоднее было мадам Жири помочь виконту устранить следы его мимолётной страсти, так что она провела его наверх, в старое крыло оперы, и отперла гримёрку мадемуазель Даэ. Рауль попросил оставить его на несколько минут и вошёл внутрь.       Мало что изменилось с того последнего вечера, когда он был здесь — разве что поубавилось цветов. В остальном, всё осталось в том же виде, и Рауль затрепетал, бросив взгляд на кушетку: воспоминания о Кристин, лежащей на ней без сознания, всколыхнулись и загорелись. Если бы тот миг продлился чуть дольше. И если бы после него не случились все те горькие события! Слова маленькой балерины терзали его душу. Кристин была влюблена в другого задолго до того, как Рауль нашёл её вновь! Какой-то мужчина околдовал её, вскружил ей голову — что с ней может случиться, если она потеряет здравый смысл?! А если уже потеряла? Думать об этом было невыносимо — но он всё же думал. И безмерно страдал. Многочисленные записки, раскиданные тут и там по будуарному столику, не дали ему ничего. Они все были однотипны и просты и все говорили о её таланте и потаённой страсти, которую испытывают поклонники, их писавшие. Ни одно из этих писем не могло быть тем самым — от того, кто приводил Кристин в волнение и ужас, кто захватил её жизнь и волю. Она бы не оставила послание от такого человека лежать у всех на виду. Впрочем, ему, наверно, и не нужны были послания: Кристин и так делала всё, что бы он ни сказал. Образ коварного злодея всё чётче вырисовывался в живом воображении юноши. Бедная Кристин, как она несчастна с тем, кто хочет лишь подчинить её себе! И как несчастен он, Рауль, что не может ничем ей помочь.       Он вздрогнул, когда мадам Жири нерешительно постучалась и заглянула в комнату. Рауль выхватил из множества записок одну и, махнув ею билетёрше, спрятал за пазуху сюртука. Под её просьбы скорее закончить, чтобы их не заметили, Рауль был вынужден покинуть артистическую. После того, как он ещё раз поблагодарил мадам Жири, он ещё долго скитался по Опере и в конце концов, отчаявшись что-либо узнать, вышел на улицу. Свежий воздух действовал успокаивающе и приводил мысли в порядок. Быть может, сегодня он потерпел очередную неудачу, но его связи виконта могут помочь в поисках Кристин. Всё-таки, будучи виконтом де Шаньи, Рауль имеет доступ во все знатные дома Парижа, а уж где, как не в гостиных, можно узнать всё, что требуется. Особенно о певицах, которые крутят роман с джентльменами.       Забывшись в своих раздумьях, Рауль не стал заказывать экипаж и бесцельно побрёл по улице вдоль Оперы. Было уже довольно поздно, и вокруг становилось безлюдно. Тем было лучше для одинокого влюблённого, чьи мечты терпели крах. Подходя к пересечению с улицей Скриба, Рауль заметил карету, что двигалась в направлении Оперы. Промелькнувшая в поле зрения копна золотистых волос сразу же привлекла его внимание, и он поднял взгляд на экипаж, в окне которого увидел освещённое луной лицо Кристин. Она была спокойна и умиротворена. Позади неё Рауль разглядел мужчину — своего соперника! Он кинулся за экипажем и крикнул:       — Кристин! Кристин!       В ответ на его оклики послышался вздох изумления, окно кареты резко захлопнулось. Лошади прибавили шаг и вскоре вместо умеренной рыси понеслись спешным галопом. Рауль бежал как можно быстрее, но ему их было не догнать. Когда он добежал до Оперы, кареты уже нигде не было. Рауля захватило отчаяние. Сомнений больше быть не могло. Она действительно, действительно любит другого мужчину! Он видел его — мельком, лишь силуэт, но этого было достаточно. Но разве Кристин не говорила, что их дружба ей дорога? Разве не смотрела она на него с каким-то неясным, нежным выражением, когда просила понять её? Разве может столь красивая, столь чудесная девушка быть не более чем взбалмошной куртизанкой? Ведь это так компрометирующе — сесть в карету с мужчиной, наедине, без сопровождения! Даже уже после той сцены в гримёрной любая приличная девушка давно потребовала бы жениться на ней. Но Кристин… о, неужели это лишь демон с внешностью ангела?! Мог ли он так ошибаться?       Он вернулся домой лишь под утро. Слуги, конечно, вели себя как ни в чём не бывало, подавая ему завтрак и утреннюю газету, но Рауль понимал: обо всём будет доложено Филиппу. Он точно уже на пути в Париж, и Рауль, лишённый защиты Ла Сорелли, будет должен отчитаться перед братом за своё непростительное поведение. И выслушать полуторачасовую лекцию о том, что из себя представляют актрисы, певицы и танцовщицы. А Рауль уже и так знал, что они из себя представляют. Потому что жгуче любил одну из них. И ничего не мог с собой поделать.