***
Сегодня Раулем владело особое волнение. Почему-то ему казалось, что именно сегодня он встретит её. После стольких тщетных попыток и дней ожидания он совсем отчаялся, но отчаялся не до состояния безысходности, но до исступлённого упорства, стремления приходить в Оперу до тех пор, пока она не появится в её стенах. Он был готов каждый день слушать упрёки и распекания Филиппа, готов был с бешенством защищать доброе имя Кристин от его обвинений, он готов был казаться дураком в глазах других, лишь бы увидеть её вновь. Пусть даже она снова откажет ему, снова отстранится. Он уже знал, где находится её комната, и часто поднимался на нужный этаж, ходя на достаточном отдалении, чтобы не нарушить приличий, но при этом увидеть, если вдруг чья-то фигура появится из-за угла. И вот сегодня, поднявшись по лестнице, Рауль со сладостным замиранием сердца заметил на подоконнике девушку. Светлые длинные волосы, нежно-голубое платье… Это точно была она. — Кристин! Девушка вздрогнула, обернулась и в удивлении распахнула голубые глаза. Кристин знала, что Рауль постоянно посещает Оперу, но сейчас, когда она глубоко погрузилась в свои мысли и переживания, наблюдая за городской улицей, не ожидала кого-либо встретить. Обычно в этом время, днем после обеда, это крыло никто не посещал — даже маленькая Жири убегала резвиться на ярмарке. — Р-Рауль… — только и произнесла Кристин, спешно слезая с подоконника и поправляя юбку платья. — Я так рад снова видеть вас! — юноша подскочил к ней, схватил её ладони в свои и по очереди поцеловал каждую с тыльной стороны. Его глаза сверкали от восторга. Он настолько был счастлив этой встрече, что позабыл все обиды, упрёки, вопросы. Лишь бы никто не отнял у него возможность видеть её лицо и слышать её голос. — Я… я почти каждый день проводил здесь, ждал вас, вы ведь так внезапно исчезли. О, хвала небесам, что вы вернулись! Его горячие руки сжимали её пальцы, не давая отстраниться, глаза жадно любовались милыми сердцу чертами, а с губ срывались восхищённые вздохи и слова обожания. А Кристин слышала лишь голос Эрика: «Если бы это был глупый юный виконт, нас ждала бы дуэль!» Если Эрик слышит их сейчас, а она уже не сомневалась, что он знает обо всём, что происходит в Опере, — если он слышит их, то, учитывая его вспыльчивость и ревнивость, её с Раулем разговор, его романтический экстаз могут кончиться плачевно. — Что с вами, Кристин? Вы побледнели, — забеспокоился он, привлекая её ближе к себе. Но Кристин резко вырвалась, издала страдальческий стон и всплеснула руками. — Прошу вас, выйдем на улицу! Здесь ужасно душно и темно. Покинув Оперу, Кристин увлекла Рауля в сквер неподалёку и облегчённо выдохнула. Даже рядом со зданием Оперы находиться было бы опасно, а так их точно никто не должен услышать. Они неспешно прогуливались под сенью деревьев, в их спасительной тени, обеспечивающей некоторое уединение. Кристин шла, потупив взгляд вниз, и молчала. Рауль тоже не смел произнести и слова, заворожённо глядя на неё. Он боялся, что одна его неосторожная фраза — и она тут же растворится в тёплом летнем воздухе, снова оставит его терзаться своей любовью. Ему хотелось узнать, любит ли она его тоже, но он понимал, что может спугнуть её излишней страстностью. И, в конце концов, ему всё ещё не давал покоя таинственный злодей, завладевший её разумом и душой. Но всё это было неважно сейчас, пока они медленно прогуливались по зелёной аллее. В конце концов, Рауль не выдержал и всё же робко проговорил: — Вы знаете, в Довиле было так красиво. Он напомнил мне Перрос-Гирек, где мы с вами познакомились. Но потому как в Довиле не было вас, я и не смог остаться там до конца и вернулся в Париж. Мне было слишком грустно от того, что солнечные побережья и живописные виды так напоминают мне о вас и о былых временах… — …Которых уже не вернуть, — заметила Кристин, не глядя на него. — Д-да, наверно, именно так… — Рауль смутился и немного растерялся от её неожиданной реакции. Ведь былое счастье можно вернуть, если только он сможет разгадать тайну её сердца и добиться её любви! Ведь он способен сделать её счастливой! Она может даже не говорить с ним, может молчать, сколько хочется, но если она подарит ему хоть один взгляд, исполненный нежности и мольбы, он всё сделает, всё — лишь бы всегда видеть его. Вот только Рауль чувствовал, что не может высказать ей всё это прямо сейчас — ещё не время. Она чем-то подавлена, расстроена, испугана. И горе тому, кто является этому причиной. — Вы так молчаливы, Кристин, — заметил в конце концов Рауль. — Что-то гложет вас… На правах вашего старого друга, я смею предположить, что вы чем-то сильно опечалены, и я бы хотел помочь, я всё сделаю, чтобы вам стало лучше, — последние слова произнеслись как бы сами собой, торопливо, пылко. Рауль вобрал в грудь побольше воздуха и медленно выдохнул через нос, стараясь усмирить бурлящую кровь. — О нет, Рауль, — Кристин нервно дёрнулась, когда он коснулся её плеча. — Прошу, не переживайте, я просто… Просто скучаю по отцу, — выпалила она, наскоро придумав причину. — О, Кристин… — его лицо приняло участливо-сочувствующее выражение. Светлые брови поползли вверх и сложились домиком. — Скоро годовщина? — Нет, она в феврале, но грусть и чувство одиночества накатывают на меня не по расписанию, — она слабо улыбнулась. — Вы ведь тут совсем одна, правда? — Рауль ощутил, как затрепетало сердце от жалости и любви к ней. От желания увезти её с собой прямо сейчас и никогда не отпускать. — Неудивительно, что вам грустно и одиноко. О, Кристин, почему вы раньше не сказали мне! Ведь я готов быть подле вас всегда! — Вам не стоит говорить такие вещи, — остановившись, серьёзно сказала Кристин. — Вы — виконт, а я — оперная певица, причём в скором времени вновь стану хористкой. Вам стоит забыть про меня, ведь жениться вы на мне не можете, а быть… — она запнулась, слегка покраснев. — …у кого-то на содержании я не хочу. — Как вы можете так думать обо мне, Кристин! — вспыхнул Рауль. — У меня и в мыслях не было оскорблять вас! У меня к вам только самые серьёзные и добрые намерения! Я не мой старший брат! — в его глазах кипел юношеский гнев. — Да, я знаю, — её лёгкая улыбка, одними кончиками губ, заставила его немного успокоиться. — Я знаю, Рауль. Вы другой. Совсем не похожий на обычных титулованных джентльменов. Но и я ведь не похожа на обычную гризетку. — Каким ужасным словом вы себя называете, — поморщился Рауль. — Вы не похожи на обычную гризетку, потому что вы и не гризетка, вы ангел! Живое воплощение чистой красоты. — Красоты! — Кристин тяжело вздохнула. — Столько проблем в мире из-за красоты! Рауль густо покраснел, не понимая, что она имеет в виду, но поспешил оправдаться: — Я не имел в виду, что всё дело только в вашей внешности. Нет, вы прекрасная девушка, вы очаровательны, добры, скромны! И я никому не позволю сказать про вас худого слова! — А может быть, стоит… — совсем тихо ответила Кристин, отводя взгляд. — Чёрт подери, Кристин, я люблю вас! — он схватил её за руки, притянул их к своей груди. — Что вы делаете, Рауль? Люди оборачиваются на нас! — Пусть смотрят! Пусть слушают! Пусть знают, что виконт де Шаньи без памяти влюблён в простую певицу! И он хочет дать ей своё имя, он хочет дать ей всё, что у него есть! Да! И ему плевать, что об этом думают другие! Он резко привлёк её к себе, прижал к своему плечу и почти поцеловал бы, но Кристин отвернула голову, спрятав лицо у него на груди. Рауль крепко стиснул её в объятиях, часто и лихорадочно дыша. — Я люблю вас! — пылко шепнул он. — Не заставляйте меня страдать, Кристин, ответьте: что вы чувствуете ко мне? — Виконт, прошу вас, люди смотрят. Вы навлечёте на себя пересуды, — процедила Кристин, стараясь отстраниться. — О небеса! — Рауль в конце концов расцепил руки и отпустил её. Кристин выглядела мрачной, её руки дрожали. — Боже… Неужели вы любите того мужчину? Неужели правда?.. — Мне пора, мсье де Шаньи. — Я просто хочу, чтобы вы ответили мне! — в отчаянии воскликнул Рауль. — Я просто хочу знать, и всё! Но Кристин была слишком смущена вниманием, которое привлекла эта бурная сцена, слишком напугана, и потому, бросив быстрое «прощайте», поспешила в сторону Оперы. — Опять… Опять я всё испортил! — а она опять отдалилась от него со всеми своими секретами. Рауль выругался и широкими быстрыми шагами пошёл по скверу. Затем вызвал кэб и ещё долго раскатывал по городу, не желая возвращаться домой. Филипп убьёт его за это. Ну так пусть убивает.***
Решение было принято с удивительной лёгкостью. Она вернётся к нему. Вернётся и ещё раз извинится за своё поведение, а после попросит его поиграть ей что-нибудь и спеть для неё. И сама споёт для Эрика, если он захочет. А он захочет, он всегда хочет слышать её пение. Сегодня Рауль чуть не поцеловал её. Один краткий миг отделял его от её губ, и Кристин была рада, что успела увернуться. Она не хотела этого. Не потому, что это могло повлечь за собой последствия не только в виде ревности Эрика, но и в виде пустых надежд Рауля, но потому, что правда не хотела. Это было грубое, насильственное нарушение её границ, и она испугалась. На мгновение ощутила себя совершенно беспомощной в его сильных руках. Кристин не нравилось это чувство. Никто не касался её так, никто и никогда. Она отвыкла даже от объятий, чтобы спокойно воспринимать любое посягательство на своё тело. Эрик был обходителен и нежен с ней, он боялся сделать лишний шаг в её сторону, и это дарило ей чувство безопасности: она знала, что он не переступит черту, что бы ни происходило в его душе. Конечно, Рауль не хотел оскорбить или обидеть её, и ей было жаль, что его чувства безответны, но собственные эмоции от произошедшего сильно перевешивали всё остальное. Слёзы щипали глаза. Кристин старалась держаться, проходя первые этажи Оперы, чтобы никто не заметил её состояния: ведь многие видели, как она выходила из Оперы с Раулем, и могли сделать свои выводы. Впрочем, выводы и так будут сделаны. Потому что не каждый день влюблённый виконт пытается добиться расположения певицы, да так настойчиво, что уже все считают его круглым идиотом или сумасшедшим. Эрик подсказал ей, что вернуться она может через зеркало в своей артистической: ей достаточно лишь позвать, и он проведёт её по лабиринтам. Но как унять дрожь в голосе, скрыть подступающие слёзы? Ведь Эрик всенепременно потребует объяснения. И примет меры, если правда ему не понравится. Тем не менее, дойдя до гримёрной, от которой имела собственный ключ, Кристин смогла угомонить разбушевавшиеся чувства. Ей показалось, будто бы в комнате был кто-то помимо неё; она обернулась, заглянула в будуар, ванную, но никого не обнаружила и успокоилась. Подойдя к зеркалу, она робко позвала, не ожидая скорого ответа: — Эрик! Если слышите меня, пожалуйста, ответьте. Я… я хочу вернуться. Её ожидание не было слишком долгим. По артистической вскоре, спустя несколько минут, раздался его голос: — Ты уверена? Не прошло и недели. — Да, уверена, и я не могу долго ждать. Пожалуйста, приходите скорее, одна я не пойду! Несколько мучительных минут ожидания закончились, когда зеркало без какого-либо усилия провернулось и позволило войти в тёмные коридоры, в которых уже ждал её тёмный проводник. — Ты плакала, — заметил Эрик, когда они пришли в его гостиную. — Что случилось? — он скрестил руки на груди, ожидая ответа. — Я… — Кристин растерялась, стараясь найти причину. Но вместо этого спешно стёрла слёзы ладонями, будто бы надеясь, что это как-то переубедит его. — Мне просто стало грустно, вот и всё. — Не ври мне, дитя моё, — его глаза смотрели строго, но мягко. — Виконт де Шаньи, он приходил сюда, не думай, что мне это не известно. Он обидел тебя. Не поэтому ли ты пришла сюда? — было видно, что он бы и хотел порадоваться встрече, однако ревность брала верх. — Ах, нет же! — она закрыла лицо ладонями и села на кушетку. — Проклятый виконт! — Эрик опустился перед ней на колени и отнял её руки от лица. — Что ж, по крайней мере, он привёл тебя ко мне. Но почему ты плачешь? Он точно сделал тебе больно. Скажи сама, я ведь всё равно узнаю: выведаю у самого́ уважаемого виконта под пытками, — он усмехнулся. — Эрик! — О, я шучу, дитя моё, лишь шучу! Я зарёкся пугать тебя впредь… — Эрик!.. — она взяла его лицо в ладони, и он передёрнулся: решил, что она снова намеревается снять с него маску. Но Кристин лишь поглаживала её гладкую поверхность пальцами, обхватывая так, чтобы он смотрел на неё. — Не будем о Рауле сейчас. Я поступила так дурно, когда оставила вас… Мне было так стыдно всё это время. Но вы должны понять меня, дело в том, что… когда мой отец… — Я знаю, — спокойно ответствовал Эрик. Его взгляд стал совсем тёплым и более ни в чём не упрекал. — Я всё знаю, Кристин. А чего не знаю, то пойму, — он взял её руки в свои, бережно сложив на её коленях. — Ты можешь ничего не утаивать от Эрика, Эрик не обидит и не станет смеяться. Позволь ему похвастаться, но он достаточно умён и смекалист, чтобы понимать даму с полуслова. Не хочешь о Рауле — не будем, но зачем-то ведь ты пришла сюда. — Извиниться… — пролепетала Кристин. — Я давно всё простил, — его тонкие, едва различимые на лице губы сложились в ласковую улыбку. — Это всё? Теперь ты хочешь уйти? — Нет! Если позволите мне остаться… — она смутилась. — Ты ещё и сомневаешься, наивное дитя! — Эрик коротко рассмеялся. — Посмотри, ты даже почти не дрожишь, хотя тряслась, как дребезжащая струна, пока я вёл тебя в дом. Я принял это на свой счёт, но теперь вижу, что дело в другом, — он помрачнел, но лишь на мгновение. — Так чем же ты хочешь заняться? Полагаю, ты не будешь против, если я немного поиграю и спою? Кристин вскинула брови. Видимо, мысли умеет читать не только Перс. Но в случае с Эриком это не так пугает её. — Д-да, Эрик… спойте мне. Прохлада ночного леса даровала спокойствие. Прокатившись на карете, они решили выйти в отдалённой части парка и прогуляться. Эрик не очень-то любил такое, но Кристин просто умоляла его немного пройтись, ведь летняя ночь была такой приятной. С тяжёлым вздохом он всё же согласился отойти как можно дальше от прогулочных тротуаров и зайти в лес, туда, куда почти не добирался свет фонарей. — Если вы простудитесь, мадемуазель, готовьтесь к тому, что я буду отпаивать вас невкусными отварами, — проговорил он, затягивая её руку в тонкую перчатку. — Пальто, которое вы мне дали, очень тёплое, — улыбнулась Кристин. — Даже слишком, но вы так жестоки, что не позволяете мне расстегнуть хотя бы пуговичку! — О, это единственная жестокость, которую, как я надеюсь, ты от меня увидишь, дитя моё, — забота! На траве уже проступила роса, и ты намочишь подол. О, прелестные женщины с их маленькими капризами! Я не хочу, чтобы ты простудила свой голос, но не могу отказать тебе в желании подышать свежим воздухом. — С моим голосом всё будет в порядке, — возразила Кристин. — И… Ну хоть бы вы не называли меня прелестной! — Почему? Это ведь правда. Или это женская, ничем не оправданная скромность? В таком случае, я должен как можно чаще называть тебя так. — Нет, нет и нет! От красоты одни проблемы, я это давно поняла. — Разве? Причинами всех моих бед было уродство. Красивые люди благословлены! Им всё настолько легко даётся, особенно если это подкреплено богатством и знатностью. — А ещё они очень легко попадают в неприятности, особенно красивые девушки, — угрюмо проговорила Кристин. — Я думаю, ваши беды во многом обусловлены тем, что люди не привыкли видеть глубже внешней оболочки. — Скорее, они даже не способны на это, — с усмешкой заметил Эрик. — Кроме некоторых, особенных, — и с нежностью посмотрел на неё. — Хорошо, я согласен, красивые девушки часто подвержены опасности, но красивые мужчины — вот кто торжествует на этом свете! Уж кому, как не им, достаются женщины, признание и престиж. Особенно, если они юны и страстны, — он презрительно хмыкнул. — Красота не дала мне ничего, — кивнула Кристин. — Ничего, кроме несчастий. Я никому не рассказывала об этом прежде… — она сильнее сжала его локоть, за который держалась. — Когда я была маленькой, меня чуть не похитили цыгане. — Что? — он положил свободную руку на её запястье. Золото его глаз, казалось, потемнело и стало янтарём. — Мы с папой выступали на ярмарке, тогда было очень много людей. Так вышло, что я затерялась в толпе: папа внимательно следил за мной, но ребёнком я была очень резвым. Я отбилась от него и вскоре оказалась в неизвестной мне части ярмарки, среди крытых повозок и вагончиков — я тогда не знала, что это размещение табора, — она напряжённо сдвинула брови и на мгновение поджала губы. — Я встретила старую женщину, пока блуждала в поисках отца, она улыбалась и что-то говорила мне, завлекала к себе сладостями и игрушками. Я не шла, но она в конце концов потянула меня за руку, а затем какой-то резкий запах ударил мне в нос, я перестала что-либо понимать… Я хорошо помню её лицо, вмиг исказившееся злобой, когда я отказалась идти с ней, и этот резкий запах. Очнулась я уже в одной из повозок, вокруг меня было душно и темно, я плакала и звала на помощь, но голос исчез. Мне было очень, очень страшно… — Эрик слушал её, не прерывая, и Кристин, судорожно вдохнув, продолжила: — Папа нашёл меня, когда начало смеркаться, а цыгане засобирались в путь. Он искал меня целый день, поднял на уши неравнодушных горожан, и выхватил меня в тот момент, когда повозка тронулась с места. После этого он глаз с меня не спускал, да и я уже старалась не отходить от него ни на шаг. Но я до сих пор помню голос той цыганки, он был такой притворно-милый, прямо что сахарный. И она всё повторяла, какая я красивая милая девочка, настоящий ангелочек, — Кристин с отвращением поморщилась и замолкла. Она поглядела на Эрика. Его глаза налились сталью, злые, сумрачные. — Ненавижу цыган, — резко бросил он. — Хуже и не придумаешь. Но следует признать, от них я научился некоторым толковым вещам, полезным в этом мире. И это единственное, за что я мог бы быть им благодарен. — Вы не должны быть благодарны им! Особенно, если они научили вас плохому, — Кристин взволновалась. Она не могла знать, что он пережил, но могла представить: ужас, испытанный ею однажды, продлился сравнительно не долго. И думать о том, что он, возможно, живёт в подобном кошмаре всю свою жизнь, было невыносимо. Эрик горько усмехнулся и погладил её руку. — Твой отец был прав, что защищал тебя настолько, насколько возможно. Ты так невинна и чиста, Кристин. Это может стать приманкой для многих и многих плохих людей. Но я не перестану называть тебя прелестной. Потому что ты прекрасна, дитя моё, — он едва ощутимо коснулся кончиками пальцев её волос и отвёл светлую прядь за ухо. — И я не допущу, чтобы кто-то причинил тебе вред. Эти слова звучали и угрожающе, и успокаивающе. У Кристин не было причин сомневаться в них. Остальную прогулку они преимущественно молчали. Потрясение, произошедшее днём, почти изгладилось из её памяти и больше не тревожило. Рауль был не первым, кто терял здравый смысл от её красоты, и не первым, кто покушался на неё — со злым ли умыслом или нет. Но у неё впервые со смерти отца появился человек, который мог защитить её, утешить, сказать правильные слова — или ничего не говорить, лишь посмотреть на неё так, словно всё понимает. Но нет. Он в действительно всё понимал. Приятное чувство росло в её груди, ширилось внутри, разрасталось, давая о себе знать пока лишь мурашками по коже и теплом, разливающимся в душе. Она не знала, что это может быть, но и не утруждала себя размышлениями сейчас. Он ничего не требует от неё, он ждёт, он терпелив, хотя иногда и выходит из себя. Но он не обидит её, и она может ему доверять. И Эрику не нужно было это говорить, потому что это ведь так очевидно. Когда-нибудь ей придётся разобраться и принять решение, но пока лето не кончилось, и пока они могут вот так наслаждаться компанией друг друга в тиши леса — любое решение может подождать.