Мой единственный

Салага снова исчезла. Стэйси заглянул в пустую клетку, где её до этого держали, замечая царапины на грязном бетоне. Она пыталась сопротивляться. Когда эдемщики пришли забрать её, Салага была глубоко, глубоко в своём подсознании. Стэйси этому особо не удивился. Заика из той же клетки тоже пропал. Как и трое пленных из соседней. Лишь единственный из них будет достаточно силён, чтобы вырваться в реальность, и Стэйси знал, что это будет Салага. Один, два. Три. Магическая цифра. Стэйси надеялся, что у неё не будет третьей тренировки, что как только она вырвется на свободу (это едва-то свободой можно было назвать), она побежит далеко и без оглядки. Поймёт, что в этот раз не сможет победить. Ей ещё давно следовало покинуть это место. Беги, думал Стэйси. Просто беги. Только ты. Только она. Один. Два. Картина начала проясняться всё больше и больше. Рация на её поясе оживала каждые пару дней. Из неё доносился голос Илая Палмера. Понадобится всего лишь одна. Две. Три… То волшебство, которое ты творишь, ты моя осуществившаяся… Стэйси закрыл глаза. Тренировки Джейкоба, его непрекращающаяся песня и это окружение начали брать своё. Стэйси не помнил, когда высыпался в последний раз. Не помогало и то, что Джейкоб нагрузил его работой, заставляя следить за прогрессом чужих тренировок и постоянно требуя результатов. Джейкоб растягивал губы в улыбке каждый раз, когда в клетке раздавался голос Илая. Улыбка эта была больше похожа на волчий оскал. Стэйси думал о том, как сильно, наверное, Джейкобу хотелось ответить по рации. Видел сдерживаемое желание позлорадствовать. Джейкоб Сид всегда радовался победе, словно ребёнок. Но он никогда не отвечал Илаю Палмеру. И Стэйси решил не геройствовать. Он не выхватил рацию, предупреждая Илая, крича ему бежать подальше от этого места. Не сказал, что всё скоро закончится. Что всё вокруг них рушится. Они оба, Стэйси и Джейкоб, проявили выдержку. Удивительную. Поразительную. А теперь Салага снова исчезла. — Так и знал, что ты будешь здесь, — раздался голос Джейкоба со стороны лестницы. Стэйси даже не вздрогнул, хотя они не были наедине друг с другом уже неделю. — О чём задумался? Стэйси почувствовал желание огрызнуться в ответ на эту напускную нежность в интонации Джейкоба. Давно уже Стэйси не ощущал в себе порывов ослушаться и нагрубить Джейкобу. Он призадумался над этим на мгновение, но так и не решился. — Куда ты отвёл её? — Я никуда не отводил её, персик. Персик. Он назвал его персиком. Это было едва ли не хуже, чем пытки. Детский, мать его, сад. Опять. Когда-то давно Стэйси думал, что ребяческие оскорбления его не задевают. Боже, каким же дураком он был. — Может, прекратим играть в эти игры? Куда ты приказал отвести её? Стэйси зашёл далеко. Слишком далеко. Джейкоб положил руку на его шею и за неё дёрнул к себе, чтобы толкнуть Стэйси к ближайшей клетке. Пленник в ней вздрогнул от звука удара тела о металлические прутья. Дыхание покинуло лёгкие Стэйси. Рёбра заныли от сильного удара. — Не лезь не в своё дело, Пратт, — сказал Джейкоб, прижимая Стэйси к клетке за горло. Это маленькое движение лишило Стэйси последних остатков воздуха. Он попытался вырваться, хватаясь пальцами за одежду Джейкоба, но без толку. Ладонью Джейкоб держал его мёртвой хваткой, ногти впивались в кожу. Отчаянные попытки вырваться делали только хуже. В глазах потемнело, всё начало сливаться в одно большое цветное пятно. — Как быстро ты забыл, где твоё место, — сказал Джейкоб ему на ухо. Голос звучал громко и близко; достаточно близко для поцелуя. — Как быстро кроха свободы ударила тебе в голову. Кто ты? — спросил Джейкоб. Стэйси покачал головой. Он не мог ответить. Во рту пересохло, язык распух настолько, словно сейчас вывалится изо рта. В глазах стояли слёзы, перед ними всё плыло. Голова напоминала воздушный шар, поднимающийся всё выше и выше, Только выше. Сейчас лопнет. Взорвётся. Но по крайней мере тогда это закончится. И это даже как-то успокаивало. Реальность с новой силой обрушилась на Стэйси. Ему пришлось вернуться с небес на землю, когда Джейкоб ударил его по щеке. Давление на шею уменьшилось, и вкусный, сладкий кислород Блажью проник в лёгкие Стэйси. Цвета снова обострились, в ушах зазвенело, а потом зашипело помехами старого, плохо настроенного радио. Стэйси задрожал, выгибая спину. Он всё ещё сжимал пальцами руку Джейкоба, царапая изувеченную кожу в шрамах, пока его мозг пытался обработать противоречивые сигналы, проходящие через тело. Под ногтями была кровь. Стэйси смотрел на то, как она капала с кончиков его пальцев и вытекала из царапин на руке Джейкоба. Как быстро, как быстро изменилась ситуация. Только ты можешь изменить меня. Только. Только ты. Джейкоб широко раскрыл глаза. Они были такими синими и такими притягивающими, что Стэйси показалось, будто сквозь него прошёл разряд электричества. Джейкоб поднял колено, вклинив его между бёдер Стэйси, и грубо вжал его в пах. Стэйси громко выдохнул от этого прикосновения, с новой силой поднимающего волну возбуждения внутри него. Несправедливо, что Джейкоб с такой лёгкостью управлял его телом, что Только Джейкоб единственный в их ненормальной парочке имел такую силу. Стэйси прикусил губу, чтобы подавить стон. Рваные, громкие выдохи со свистом выходили из его носа. Как у кипящего чайника. Стэйси казалось, что он и взорвётся сейчас от головокружения, словно перегревшийся чайник. — Нихера себе, — прошептал Джейкоб. — Тебе это нравится, да? — Н-нет, — выдавил Стэйси сквозь сжатые зубы. Джейкоб ещё сильнее надавил на и без того чувствительное горло Стэйси, и Стэйси вновь задрожал против воли. Прижимающийся к бедру Джейкоба член начал твердеть. — Не надо. Мне. Лгать. Каждое слово отдавалось звоном в голове Стэйси. Он словно тонул в голосе Джейкоба, проваливался в темноту, проваливался туда, где его ждало Только лишь долгожданное забвение. А потом в его лёгкие снова проник отрезвляющий, отравляющий воздух. Стэйси глотал его через приоткрытый рот, словно воду. — Боже, — прохрипел он. — Блядь, да. Мне… Он покраснел. Жар прилил к щекам и шее. — Кто ты? Слабак. Жалкий слабак. — Я — твой. Джейкоб облизал губы. Он убрал ладонь с горла Стэйси и прижал её к стене рядом с его головой. С костяшек капала кровь. Наверное, Джейкоб ударился ими о зубы Стэйси. — Всё ещё лжёшь. Стэйси затряс головой. Она у него безумно кружилась. Он ощущал себя разбитым, сошедшим с ума, сломленным, сломленным, сломленным. Удушающе жаркое дыхание Джейкоба теребило его волосы. Обжигало кожу. — Не лгу. Ты прав, я забылся. Я думал, что я… Мне показалось, что Джозеф… — Зови его Отцом, — предостерегающим тоном оборвал его Джейкоб, сверкнув глазами. — Мне показалось, что Отец ждёт от меня большего. Но. Но. Но. Я просто… Орудие. И я слабак. Но я твой. То-только твой. — Ты хочешь стать свободным? Стэйси отчаянно желал кивнуть, кричать, пока не потеряет голос: «Господи, как же я хочу освободиться от всего этого». Вместо этого он покачал головой. Он подумал о грузовике, о шуме двигателя. Ровно в полночь. — Если бы ты был где-то там, на свободе, — сказал Джейкоб, — пришёл бы кто-то сильнее и просто сожрал бы тебя. Так устроен наш мир. Наш новый мир. Выживут только сильнейшие. Человек человеку волк. Глаз за глаз. Кто-нибудь бы сожрал его. Сожрал. Как будто это уже не сделал Джейкоб. Стэйси кивнул, но отвернулся. Ему пришлось. Взгляд вначале скользнул от широких плеч Джейкоба к месту, где они прикасались друг к другу телами, а потом — резко влево. Пленник в соседней клетке проснулся и наблюдал за ними, как будто у него совсем отбило инстинкт самосохранения. Хотя будь Стэйси на его месте, то тоже бы не отказался от такого представления. Он снова посмотрел на Джейкоба, прежде чем тот заметил, что у них появился зритель. Стэйси не знал, что сказать, но что-то сказать было нужно. — Ты не… …держишь меня за руку, я понимаю волшебство… — Это… Может, мы?.. — Я, кажется, говорил тебе не ждать от меня особого отношения только потому, что ты готов раздвинуть передо мной ноги, — ответил Джейкоб низко и жестоко. Его губы, сухие и потрескавшиеся, застыли в миллиметрах от губ Стэйси. — Прости, — сказал Стэйси. — Пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста. — Что если я захочу взять тебя прямо здесь? Прямо на глазах у всех этих людей? — спросил Джейкоб. Их было четырнадцать, по большей части обычные жители, парочка ополченцев, почти сошедших с ума после пыток. — Покажем им, что может сделать крупица данной свободы? Стэйси дрожал не прекращая. — Е-если ты этого хочешь. Его замутило от собственных же слов. Возбуждение отошло на второй план, уступив место страху из-за постоянных перемен в поведении Джейкоба. Американские горки его настроения ненадолго остановились, когда их посетил Джозеф, но это было несколько дней назад, и теперь… — Прекрати дрожать. Я не стану делать это с тобой, — сказал Джейкоб, пропуская пальцы через волосы Стэйси, чтобы потом вновь ударить беспощадными словами: — Ведь меня, в отличие от тебя, не заводит, когда за мной наблюдают. Он коснулся губами уха Стэйси, продолжив шёпотом: — Ты тоже его заметил, да? Пленник Джейк Эдвардс, пойман три дня назад. Он смотрит. Ждёт не дождётся, когда я нагну тебя и возьму. Тон голоса Джейкоба прыгал от нежности до подначивания. Сочился лаской и ревностью. Взгляд Стэйси снова упал на мужчину в клетке. Джейк Эдвардс. Один из ополченцев. Он не выдал расположение Волчьего Логова, потому что был сильным. Продолжал быть сильным, даже лишившись всех ногтей на правой руке. И наблюдал за ними сквозь прищуренные глаза, притворяясь спящим и понятия не имея, что они сейчас говорят о нём. — Он для меня не имеет значения. Джейкоб цокнул языком. — Всё должно иметь значение. Только так ты сможешь выжить и многого добиться. Он отступил от Стэйси, заставив его прислониться к стене от резкой потери опоры — вялые ноги почти не держали. Горло болело. Не просто ныло, а сильно болело. Стэйси потёр его ладонью. Другую его руку поймал Джейкоб и медленно раскрыл его пальцы. Повернув руку ладонью вверх, Джейкоб вложил в неё свой револьвер. — Так разберись с этим. Разберись с бичом в нашем обществе. Избавься от него. Сделай нас сильнее. А потом мы пойдём наверх. Стэйси сжал пальцы вокруг ствола. Взвесил оружие в ладони. Сколько было пуль в барабане? Сколько этих несчастных пленников можно было застрелить, прежде чем оставить одну пулю для Джейкоба? Пулю для самого себя? Стэйси опять вздрогнул. Отвернулся от Джейкоба. Звук выстрела, отражающийся от стен клеток, вышел оглушающим. Только, только, только, только он звенел в воздухе, прежде чем всё затихло. Джейк Эдвардс теперь валялся в луже собственной крови. — Хороший мальчик, — сказал Джейкоб.

***

Они едва переступили порог комнаты, но Джейкоб уже почти стянул с него всю одежду. Униформа помощника шерифа упала к ногам, путаясь в них, мешая сделать шаг. И Только Джейкоб не давал ему упасть, Только крепко держащие его руки Джейкоба. Джейкоба. Джейкоб. Он пригвоздил Стэйси к кровати всем своим тяжёлым, широким телом. В этот раз в его движениях не было никакой нежности, никакой особой мягкости. Холод и влага коснулись кожи между ног Стэйси, и в следующее мгновение Джейкоб вкрутил в него сразу два пальца, широко раскрывая их внутри. И, чёрт возьми, отчасти Стэйси это нравилось. Отчасти он ждал этого с нетерпением. Эта боль была на грани с удовольствием. Ему было приятно, как когда Джейкоб душил его — Стэйси мог просто прекратить думать и ничего не решать в такие моменты. Как во время тренировок Джейкоба. Впоследствии, когда разум прояснялся, ему всегда было стыдно за это, но сейчас он просто подставлялся под прикосновения, тяжело дыша и ругаясь себе под нос. Устраивал целое представление. Даже если он способен только на это, он постарается сделать всё хорошо. Но он не притворялся, когда Джейкоб толкнулся в него. Стэйси задрожал, стараясь расслабиться, теряя контроль над телом. Джейкоб нависал над ним сверху, стоя на колене и прижимаясь другой согнутой ногой к бедру Стэйси, чтобы не потерять равновесие. Как будто случка между двумя волками, чтоб их. — Блядь, — выдавил Джейкоб сквозь зубы. Это больше было похоже на звук, вырвавшийся из горла животного, чем на человеческую речь. — Чёрт, как с тобой хорошо, Пратт. В этот раз, по крайней мере, не персик. Стэйси застонал. Он схватил Джейкоба за запястье руки, которой он сжимал простыни прямо у головы Стэйси. На костяшках его пальцев запеклась кровь. Её вид отрезвлял, помогал Стэйси оставаться в сознании, когда Джейкоб начал двигаться в нём. Слишком быстро. Не давая времени привыкнуть к вторжению. Внутри всё горело. Стэйси всё понимал и чувствовал. Он чувствовал каждое движение члена внутри себя, каждый рваный выдох Джейкоба на своей коже, холод от солдатского жетона, упавшего между лопаток Стэйси. Тепло кроличьей лапки, скользящей по его влажной от пота спине. — Мне этого не хватало, — сказал Джейкоб так тихо, что Стэйси едва не услышал. — Не думал, что целая неделя… Блядь… Он толкнулся глубоко и резко, словно пытался достать до живота Стэйси, до его горла. Войти настолько глубоко, чтобы стать его частью навсегда. Навсегда. Ещё одна ужасающая, отрезвляющая мысль. Слово Только навсегда врезалось в память Стэйси. В его искалеченное тело. В его искалеченный разум. Стэйси замутило, в животе паутиной завязался слабый узел. Он не чувствовал своих конечностей. Он ещё сильнее расслабился, прекратив двигаться вовсе. Постарался отстраниться от нарастающего ощущения безысходности. Какой от него толк? Какая от него будет польза? Стэйси словно стоял на краю пропасти. Смотрел вниз на сухую пустошь, которая может остаться после него, поддайся он этой слабости. Жертвуй. Он становился сильнее из-за всего этого. Джейкоб отчасти был прав. Стэйси зажмурился и сжал пальцы на своём члене, чтобы тот не опал. Салага где-то там. Сюда подъедет и грузовик, в пятницу, в полночь. Промежуток времени в шесть минут. Ещё осталась небольшая надежда. Это Только навсегда. У него будет потом остаток всей жизни, чтобы предаться грустным размышлениям. Но сейчас. Сейчас. — Сильнее, — простонал Стэйси, выгибая спину. Он напряг бёдра, чтобы Джейкоб с каждым толчком входил ещё глубже. Ресницы слиплись от слёз, они текли по щекам. Или это был пот? Джейкоб поднял лежащую у головы Стэйси руку, чтобы пригвоздить ей запястье Стэйси. Переплёл их пальцы. Знакомая нежность смешивалась с привычной жестокостью. Последние крупицы его человечности. — Ты всегда был моим, — прошептал Джейкоб. — Всегда будешь. Всегда. Навсегда. Господи, мать твою, навсегда.