***
Через две недели осталось только семеро детей в возрасте до двадцати лет на Тарсусе IV: трое из них "счастливчики" − Сэм и Джим Кирк, Эрика Райли, и еще четверых детей им удалось спасти от смерти: Кевина (младшего брата Эрики), Томаса Лейтона, Натали Эльденвайн, и, пока еще безымянного карапуза, племянницу Натали, которую Эрика метко назвала, до поры до времени, Малышка. Натали не знает, как ухаживать за ней, никто из них не знает, как ухаживать за новорожденным ребёнком. Особенно, когда они ночуют под открытым небом на каком-то пустом, богом забытом выступе в пустыне на расстоянии около двух миль от поселка, и у них нет ничего, кроме одежды на собственных плечах, и нет никакой еды и ребёнок. не. затыкается. Впрочем, кое-что им всё же удаётся. Джим, Эрика и Сэм оказываются замешанными в нечто, что Сэм весело именует «самая большая из когда-либо сделанных нами глупостей», а Эрика − «самая большая из глупостей, которую мы когда-либо сделаем, если вы не поторопитесь». Другими словами, они пробираются в частное хранилище Кодоса и приносят еду другим детям в слишком малом количестве (как они надеются), чтобы быть замеченными. Натали,Тому, и, как ни странно, Сэму, с хорошо развитым отцовским инстинктом, удаётся держать младенца относительно счастливым и накормленным. То же самое нельзя сказать в полной мере об остальных детях, но они рады любым хорошим новостям.***
Джиму пятнадцать, Эрике восемнадцать, а Сэму девятнадцать, и Джим на девяносто пять процентов уверен, что Сэм и Эрика трахаются как кролики у него за спиной. Это не означает, что Джиму бы хотелось, чтобы Сэм с Эрикой трахались как кролики прямо перед ним (фу). Но, вне общего «кошмар, мой брат использует свой пенис» чувства, Джим действительно не имеет ничего против того, чтобы Сэм и Эрика были Сэм-и-Эрика. Ему нравится Эрика. Она язвительная и немного воинственная, и более чем слегка блестяща во всех вопросах, касающихся медицины. Она собирается стать межвидовым нейрогенетиком, как только они уберутся подальше с этого камня. Он любит и её младшего брата Кевина. Ему десять, и у него эти огромные карие глаза, которыми он смотрит на Джима так, как будто тот самая невероятная из увиденных им вещей. Кевин хочет вступить в Звездный флот, когда вырастет, и стать героем совсем как Джим. Джим никогда не был старшим братом, но он смотрит на Кевина и просто знает, что будет его крутым названным старшим братом на этом камне. Джим смотрит на Сэма и Эрику и знает, что будет самым классным дядей.***
Вопреки своему прозвищу, «счастливчики» едят даже меньше остальных детей, ускользают с уроков и делятся всем, что имеют, а именно «порциями» с их рационов с остальными детьми. А когда этого недостаточно, они пробираются в хранилища и «пируют» всухую, вскрывая пайки для чрезвычайных ситуаций и запивая несколькими драгоценными глотками воды. Сэм подкидывает Малышку на своих коленях и болтает с ней о всяком вздоре. В конечном итоге у них получается что-то вроде семьи. Сэм самый старший и он сердце группы. Несмотря на свой интеллект, Сэм слишком добродушен и далёк от того, чтобы быть академическим задротом, так что он проводит своё время, заботясь о Малышке и держа всех в здравом уме и позитивном настрое с помощью своего бестолкового чувства юмора. Эрика – это разум. Она отвечает за стратегии и планы, и их рацион, и если у кого-то возникают какие-либо вопросы – как правило, это, так или иначе, касается травм, болезней и/или Малышки – они бегут обязательно к Эрике. Эрика смягчает и усмиряет оптимизм Сэма, недостаточно для того, чтобы подкосить настроение группы, но достаточно, чтобы они были организованными и практичными. Джим не уверен, в какое определение вписывается он сам. Он любимчик Кодоса, не смотря на то, что (или, может быть, потому что?) он самый искренний и безрассудный из них троих. Он быстро бегает и хорош в манипулировании другими, и поэтому именно он, как правило, крадёт еду из хранилища для других детей, и старается не краснеть под восхищёнными взглядами, возвращаясь.***
Впрочем, он не всегда возвращается к восхищенным взглядам. – Я по-прежнему голоден, – скулит Кевин, свернувшись калачиком и обхватив живот руками, в то время как Джим вынужден беспомощно за этим наблюдать. – Мне очень жаль, малыш, – тихо говорит Сэм, потирая спину Кевина. – Это вся еда, которую Джимми смог достать, не привлекая внимания охранников. – Речь идёт не о том, сколько пищи ты крадёшь, – говорит Натали таким тоном, как если бы она сама делала это раньше. – Важно, откуда ты это берёшь и как заметаешь следы. Если бы я только могла попасть в хранилище … – Даже не думай об этом, – резко сказала Эрика. – Мы определенно можем взломать хранилище, – добавляет Том. – Мы могли бы перегреть запирающий механизм, заставить его думать, что он работает, хотя это и не правда. И, таким образом, он будет держаться открытым достаточно долго, чтобы вбежать внутрь, взять что-то, замести следы и выбежать. – Вы уже обсуждали это, – сказал Сэм. Его голос звучит значительно прохладнее в сравнении с обычным добродушием. – Ну, больше-то нам делать нечего, – говорит Том. Эрика ерошит волосы Кевина и не отвечает. – Мы могли бы взломать хранилище, – снова говорит Натали, прижимая спящую Малышку к груди. – Получить столько пищи, сколько мы хотим. – Не смейте, – в глазах Эрики заблестела сталь. С Томом Джим уживается лучше всех и поэтому он в растерянности, когда его друг поворачивается к нему в бессильной ярости: – Ты просто хочешь чувствовать себя особенным, счастливчиком. Ты не хочешь, чтобы кто-то покушался на твою территорию. – Не перекладывай это на него, – отвечает Сэм. – Он рискует своей жизнью, пробираясь в хранилища, чтобы достать еду для тебя. – Мы никогда его об этом не просили, – сказала Натали. Джим чувствует, как боль жалит до самых пальцев ног, чувствует, как праведный гнев поднимается вверх и его желудок урчит с ним в знак согласия. – Мы могли бы сами рисковать своей жизнью, чтобы достать еду для себя. – И каким же образом это должно быть лучше? – требовала Эрика. – Если Кодос найдет тебя, он тебя убьет! – Если Кодос найдет Джима, он убьет его! – Кричит Том и его голос звучит надтреснуто на последнем слове. – Нет, не убьёт, – уверенно говорит Джим. – Он питает слабость ко мне.***
…И вот тогда всё летит к чертям. Кодос всегда берёт его с собой на еженедельную инвентаризацию складских помещений, и Джим думает больше о том, как попытаться скрыть урчание в животе и не выдать лихорадочный блеск глаз, при виде штабелей еды, а не о прокачивании скиллов*, в управлении ресурсами. (*исп.сленг «совершенствование навыков» прим.пер.) Джим пользуется возможностью оценить масштабы запасов в хранилищах и решить, что и сколько сойдёт ему с рук, и, когда придет время, он сможет прокрасться туда так быстро, как только это возможно. По мере того как продовольствия становится всё меньше и меньше с каждой неделей, делать это становится всё труднее. Джим всегда любил вызовы. Кодос рассказывает что-то о различиях в исторически старом андорианском кодексе чести и тем, каким он является сегодня, а Джим вводит код от хранилища, когда понимает, что дверь уже открыта. Механизм замка жжет Джиму пальцы. Взгляд Джима становится расплывчатым и отстранённым. - Что случилось? – Спрашивает Кодос. Он практически выпрыгивает из собственной кожи, пискнув: – Ничего! Просто…мм…я не знаю… Я на самом деле не в настроении для инвентаризации прямо сейчас. – Не в настроении, – ошеломленно повторяет Кодос. Джим потирает затылок, застенчиво улыбаясь: – Да? Кодос улыбается ему снисходительно: – Ты забыл свой код, не так ли? Как будто Джим сможет забыть когда-нибудь подобное. Он знает свой код, и Сэма, и Кодоса, и коды еще полтора десятка охранников. Джим смеется: Вы меня поймали. Кодос шагает вперед, чтобы ввести свой код, и Джим останавливает его. – Всё в порядке, правда – дверь уже открыта. Я думаю, что крысы перегрызли там проводку. Глаза губернатора темнеют: Последнее, что нам нужно, это нашествие крыс. Джим кивает: Я могу проверить, если хотите, – предлагает он с надеждой. – Вам даже не придется заходить. Я имею в виду, вы так заняты, у вас, вероятно, есть множество других дел… – Моя основная обязанность это выдача продуктовых наборов, – говорит Кодос. – Если есть крысы, то они должны быть уничтожены немедленно. – Он достает пистолет и снимает его с предохранителя. У Джима стынет кровь. – Я не думаю, что какое-нибудь животное еще осталось в живых! – Джим кричит, спеша за Кодосом в хранилище и молится, чтобы если кто-то еще был внутри, они получили подсказку и спрятались. Вся животная жизнь была уничижена и съедена жителями Тарсуса IV – дикие птицы, крысы, домашние собаки, сейчас все они были просто едой. – Я был под тем же впечатлением, – бормочет Кодос. Они оба отчаянно досматривают каждый дюйм огромной комнаты с большим количеством энергетических батончиков и других не скоропортящихся продуктов, ища одно и то же, хотя и по совершенно разным причинам. – Я ничего не вижу, – говорит Джим, не в силах удержать нотку облегчения в голосе. Кодос опускает пистолет. – Я полагаю, это могло быть ложным… И тут слышится мельчайший шорох из угла хранилища. Одним движением Кодос поворачивается и стреляет в источник звука. У Джима замирает сердце. Пуля застревает в стене в дальнем конце комнаты. Они оба стоят там, не шевелясь, и их снова окутывает тишина. – Хм, – бормочет Кодос. Сердце Джима бешено стучит в груди: – Может быть, нам просто следует считать инвентаризацию оконченной, – предлагает Джим. Кодос кивает: – Возможно, следует. Они проделывают около трети пути еженедельной инвентаризации, когда слышится еще один звук. Джим и Кодос застывают, глядя друг на друга. Кодос снова достает свой пистолет. Джим замечает через плечо Кодоса Тома и Натали, ползущих позади ящиков полных пакетов с водой для чрезвычайных ситуаций. Кодос должно быть видит что-то в выражении лица Джима, потому что его губы кривятся, и он поднимает оружие и собирается повернуться, когда … (Кодос и его люди используют пистолеты вместо фазеров, хотя они и безнадежно устарели. Когда Джим спросил его об этом, Кодос терпеливо объяснил, что у фазера есть три настройки: жечь, оглушить и убить. У пистолета есть только одна.) …Джим хватает его за лацканы и тянет Кодоса вниз в отчаянный, неряшливый поцелуй. Мужчина удивленно мычит в рот Джима, но Джим зажмуривается и целует его, как в последний раз, как будто никогда не поцелует никого снова. Всё, что он знает сейчас, так это то, что он не хочет, чтобы Кодос обнаружил, чем он занят в своё свободное время в течение последних месяцев. Он слышит движение и чувствует, как Кодос напрягся в ответ, но прежде чем губернатор может оторваться и развернуться, Джим становится на цыпочки для лучшего воздействия и сжимает его куртку крепче, впиваясь в рот губернатора изо всех своих сил. Наконец он слышит низкий скрип дверей хранилища; он знает, отдаленно, через головокружение, которое может быть паникой или кислородным голоданием, что Кодос начал целовать его в ответ. И, наконец, они отрываются друг от друга. Рот Кодоса в ранках и влажный. Джим тяжело дышит, его лицо горит, и он не в силах посмотреть своему наставнику в глаза. – Что ж, – говорит Кодос. – Я-я… мне жаль, сэр, я не знаю, что на меня нашло, я просто… Внезапно сильные руки сжимают его бёдра и притягивают ближе. Мужчина усмехается. – Я так и знал. – Ч-что? – Ты хотел этого с тех пор, как увидел меня, не правда ли, Джеймс? – Кодос мягко, словно заботливый дядюшка, гладит его волосы, вот только у Джима от этого мурашки по коже. – Ты ведь к этому всё и вёл с самого начала. Любишь сперва немного подразнить? Джим делает дрожащий вдох и заставляет себя кивнуть, затем он снова чувствует рот напротив своего, и руки под своей рубашкой. Его родители были первыми друг у друга и хотя Джим немного презирал то, насколько всё это ужасно романтично (и то, почему он вообще знал об этом…и, нет, он не представлял своих родителей, занимающихся грязными делишками), но в глубине души он всегда надеялся, что и его первый раз тоже будет с его Единственным. Он чувствует Кодоса, горячего и возбуждённого, прижимающегося к нему, чувствует тёплое дыхание на своей шее, чувствует его пальцы на ширинке своих джинсов. Из горла вырывается низкий, беспомощный звук, а Кодос лишь смеётся в ответ. Джиму удаётся выдавить: – Сэр… я не… я не… Кодос отодвигается немного назад и улыбается так, словно Джим действительно очень мил. – Ну что же ты, Джеймс. Отступить прямо сейчас было бы весьма нехорошо. Все потраченные часы, все те усилия, что я приложил, чтобы тебя обучить, накормить и присмотреть за тобой. Игнорировать твоих…ах… «крыс». Его глаза сияют, глядя на ошарашенное лицо Джима. – Ты думал, что я не знаю, что они делают? Думал, что я не смог бы их найти, если бы захотел? Лишь небу известно, зачем ты растрачиваешь свои симпатии на этот жалкий сброд – между нами говоря, Джеймс, тебе бы следовало лучше знать это. Я, конечно, готов тебе подыграть… но у всего есть своя цена. Джим тяжело сглатывает. – Ты ведь понимаешь, что после всего, что я для тебя сделал, пришла пора и мне получить что-то взамен? Ответь мне, Джеймс. – Да, – шепчет Джим. – Но… – Хотя, конечно, я бы мог вместо этого взыскать компенсацию и с твоего брата… – задумчиво говорит Кодос, и что-то внутри Джима словно покрывается льдом. – Но я же вижу, что ты правда хочешь этого, несмотря на эти вялые возражения. Не правда ли, мой маленький дразнилка? Отвечай. Джим вспоминает улыбку Сэма, когда тот смотрит на Эрику, ту самую улыбку, что он видел на родительских фотографиях. Он не отвечает – не может заставить себя – и Кодос тянет его за волосы, открывая горло и вырывая вздох боли. – Ты не обязан говорить да, Джеймс. Просто не говори нет. Джим сжимает пальцами пиджак Кодоса, закрывает глаза и старается просто ни о чём не думать.***
Той же ночью Джим заставляет Тома и Натали поклясться держать всё в секрете. Они соглашаются тут же и без раздумий, им слишком стыдно, особенно учитывая все возможные последствия.***
– Это было действительно храбро, Джей-Ти, – говорит Том какое-то время спустя. – Кодос был в ярости из-за того, что ты его поцеловал, да? – Нет, – отвечает Джим. – Он не был в ярости.***
– Ты принадлежишь мне, – с любовью говорит ему Кодос. – Моя маленькая шлюшка. Ты ведь хочешь этого? Сильно хочешь, да? Отвечай мне, Джеймс. – Да, сэр. – Тогда умоляй, – улыбается он. – Джим до крови кусает губу и падает на колени.***
Солнце уже начинает садиться за горизонт. Сэм смотрит, как Джим монотонно бросает мяч в стену, снова и снова. Мяч ударяется в стену, затем отпрыгивает от пола и летит обратно к Джиму. Стена, пол, обратно к Джиму. Стена, пол, обратно к Джиму. – Не понимаю, почему всем так важен первый раз, – говорит вдруг Джим ни с того ни с сего. Сэм моргает. – Что первый раз? – Заниматься сексом, – говорит Джим, невысказанное, но не менее явное «Что же ещё?» остаётся висеть в воздухе. Эээ, нет, Сэм не будет разговаривать с Джимом о сексе. Не будет. Не бууудет… – А почему он не должен быть важен? – он всё-таки спрашивает, несмотря на то, что уже жалеет, что ввязался во всё это. Но кто-то ведь должен познакомить Джима с темой секса, и, чёрт возьми, Сэм уверен, что это должен быть кто-то из близких ему людей. – Нам важно всё, что происходит в первый раз. Джим пожимает плечами. Он стоит спиной к Сэму, бросая мяч снова и снова, всё в том же непрерывном ритме. Стена, пол, Джим. Стена, пол, Джим. – Но не первый вдох, первая еда и первые сопли. Секс – это просто одно из занятий, просто – ну, знаешь, – двое людей, желающих кончить. Это ведь не какое-то там величайшее событие. Это ведь не так уж и важно. – Боже, Джимми, – Сэм выглядит по-настоящему ошеломлённым. – Ты правда так думаешь? Ему кажется, что он слышит, как Джим бормочет: «Я должен», но может это ему только показалось.***
Джим всегда неплохо разбирался в людских желаниях. Это – его талант, его особая гордость, так сказать. Поэтому Джим быстро понимает, что Кодосу он нравится тихим и податливым, в идеале с кляпом во рту, или связанным, или и то, и другое сразу. Ему нравится затыкать ему рот первым, что попадётся под руку – галстуком, ремнём, однажды даже дулом фазера – и трахать поставив Джима на колени или напротив стены, наклонив над чем-нибудь… кровать, стул, письменный стол, для мужчины это не особо важно. А вот что действительно важно, так это ярость – постоянная, ослепляющая, настолько сильная, что всё о чём он может думать, так это об уничтожении всех возможных угроз его контролю. Если только он не найдёт, куда её слить. И для этого у него есть Джим. Для слива. Группка детишек, ворующих еду и ускользающих от ареста, теперь более известная как Детский бунт (Сэм, думает Джим. Эрика. Кевин. Натали. Малышка ) – это прямая угроза контролю Кодоса, а потому, главная причина вспышек агрессии губернатора. Джим нисколько не сомневается, что он всё ещё жив лишь потому, что Кодос не знает главного: Джим – один из лидеров группы. Джим приходит в офис к губернатору на следующую же ночь после того, как Том и Натали подожгли главную вышку охраны. Он придвигается ближе, когда Кодосу сообщают о произошедшем (Джим думает о Сэме), и ещё ближе, когда тот выходит из себя (об Эрике и Кевине). Джим старается подавить дрожь, когда ярость мужчины ожидаемо концентрируется на нём (о Томе, Натали и Малышке). – Мне следовало бы преподать им хороший урок, – шипит Кодос, нависая над Джимом, сжимая и разжимая кулаки. – Их следовало бы наказать. – Пожалуйста, сэр, – тихо говорит Джим, глядя на него из-под ресниц и думая о Сэме. Слова прожигают насквозь его горло (Эрика, Кевин). – Накажите меня. Том, Натали, Малышка. И, как всегда, Кодос ему не отказывает.***
В то же время, Кодос никогда не начинает первым. Это Джим видит, что ярость губернатора достигла опасного уровня. Это Джим знает его предпочтения и желания. Это Джим приходит к нему с повязкой на глаза, наручниками или хлыстом и… предлагает отвлечься. Отвлечься от маленького, но успешно действующего Детского бунта, от небольших, но заметных недостач на продуктовом складе. Детский бунт становится всё активнее, и Джим старается не отставать. Его репертуар быстро пополняется новыми игрушками, техниками и сценариями. Джим в этом весьма креативен. Это Джим, кто шепчет Кодосу слова, которые тот хочет услышать, чтобы губернатор не стал даже смотреть на других (на Сэма). И ненавидеть за это Джим может только себя.***
В ту ночь он дежурит в поле вместе с Томом. Небо украшено россыпью бесконечного множества звёзд, и Джим может просто облокотиться на руки и наслаждаться. – Я люблю космос, – выдыхает Джим. – Эти звёзды светят уже миллионы лет и будут светить ещё миллион. Вся наша жизнь для них… не дольше чиха. Они знают, как мелочны наши маленькие драмы. Как мало мы значим. – Да? – говорит Том. – Меня звёзды всегда заставляли чувствовать себя немного одиноким. Джима тоже, но он уже давно понял, что недостаток заботы намного лучше, чем избыток.***
Проходит несколько недель, прежде чем Джим решается озвучить то, чего он боится больше Кодоса, больше голода, даже больше смерти. – Мне кажется, Сэм знает. О… – он не может сказать о нас. Потому что никаких нас нет. Только секс. И это хорошо, Джима это более чем устраивает. – О нашей, эмм. Договорённости. Кодос немного отстраняется от него и пристально смотрит в глаза. – И знает о том, что наша договорённость – целиком твоя идея. Джим в этом не уверен. Не уверен, что хочет, говорить об этом. – Мы должны показать ему, Джеймс, – шепчет Кодос, его низкий голос полон желания. – Показать ему, как ты можешь просить и умолять меня. Показать ему, что за шлюшка его брат. Джим пытается забыть верёвки, впивающиеся в запястья, забыть голод, кровь и множество мелких ожогов, покрывающих спину. Просто закрыть глаза и думать о звёздах. – Кому ты принадлежишь, мальчик? – шепчет Кодос ему в волосы. (Сэм. Эрика. Кевин. Том. Натали. Малышка. ) Вам, сэр, – отвечает Джим.***
Джим безумно хочет, чтобы Сэм узнал. Джим безумно боится, что Сэм узнает.***
Детский Бунт убивает одного из охранников. Джим входит в офис Кодоса, думая: «Сегодня я умру».***
Джим прокусывает кляп и думает: «Сегодня я умру». (СэмЭрикаКевинТомНаталиМалышкаОБожепожалуйстаСэмЭрикаЯНеМогуНЕМОГУКевинТомНа***
Джим не умирает. Он не знает, что чувствует по этому поводу.***
В конце концов, Сэм узнаёт.***
В конце концов, Сэм узнаёт о Кодосе одновременно вместе с тем, как Кодос узнаёт о Малышке. Потому что, как оказалось, они не могут вечно прятать голодного плачущего новорожденного ребёнка от охранников. Они конвоируют Детский Бунт (Сэм, Эрика, Кевин, Том, Натали, Малышка ) в парадную Кодоса на глазах десятка местных членов охраны. Джим смотрит на них со своего места, по правую сторону от кресла Кодоса, чувствуя как каждая клетка его тела наполняется ужасом. – Да здравствует Детский бунт, – ухмыляется Кодос, глядя на жалкую кучку детей перед собой. Кевин («Он хочет служить в Звёздном Флоте, – проносится в голове у Джима, – он хочет быть героем.») делает шаг вперёд. – Да здравствует Кодос Палач! («Хочет быть героем, как Джим».) Да сгниёт он в аду, куда ему и дорога! Взгляд Кодоса буравит Кевина, его глаза темнеют, сжимаются кулаки, и Джим понимает, что вариантов больше нет. Джим падает на колени перед Кодосом, низко наклоняет голову. – Пожалуйста, сэр. Ему всего десять. Они просто дети. Позвольте мне принять их наказание. Можете сделать со мной всё, что пожелаете. Я принадлежу только вам. Покажите им, что я принадлежу только вам. Умоляю. Абсолютная тишина. Глаза Кодоса довольно сияют, и Джим видит, что губернатор уже начинает возбуждаться, предвкушая всё то, что он сделает с Джимом на глазах у брата. Джим лишь сглатывает и пытается ни о чём не думать. Сквозь шум в ушах он слышит резкий вдох Сэма за спиной, когда к тому приходит понимание, и против воли глаза Джима ищут своего брата, который… Который сереет лицом, его глаза широко распахнуты, а затем он… Он с криком бросается на Кодоса, и… И прежде чем Джим успевает понять, что он делает, он поднимается на ноги и широко разводит руки между Сэмом и Кодосом, не зная, защищает ли он брата от губернатора или же наоборот. Видимо ему и не дано узнать, потому что двое людей Кодоса перехватывают Сэма в шести футах от губернатора. Джим никогда в жизни ещё не видел своего открытого доброго брата с глазами, полными жажды крови. – Сэм, – просит Джим. Паника, застрявшая в горле, ослепляет, душит его. Сэм должен понять. – Это не он, Сэм, клянусь. Это был я. Раз за разом, это был я. Пожалуйста. Это был я! Сэма трясёт от ярости, и Джим не может понять, это от того, что он не может понять, или от того, что он даже очень понимает. Он всего лишь ребёнок! – кричит он Кодосу, слыша, как ломается на последнем слове его голос. – Сэм, расслабься! Всё хорошо! – Думаю, тебе стоит прислушаться к совету брата. – Мягко говорит Кодос. – Подчинись сейчас, и я подумаю над тем, чтобы смягчить последствия твоего неповиновения. – О, тебе ведь нравится это, да? – выплёвывает Сэм. – Когда тебе подчиняются? – Всё хорошо, Сэм! – повторяет Джим, отчаянно желая, чтобы брат понял, почему Джим должен был это сделать, желая, чтобы его брат перестал перетягивать на себя внимание Кодоса. – Это всего лишь секс! Нечего возражать. Но Сэм на него даже не смотрит. Его глаза смотрят только на губернатора. Он пытается вырваться из захвата, его кулаки сжаты, зубы скалятся, лицо искривляет то ли ярость, то ли агония. – Нечего возражать. Ты ублюдок… – Предупреждаю тебя, Сэмюэль, – Кодос абсолютно спокоен. – Если ты не начнёшь себя контролировать, то я буду вынужден устранить ту угрозу, которую ты из себя представляешь. Ты сам накличешь на себя беду. – Сэм, – умоляет Джим. – Сам накличешь? – неверяще повторяет Сэм. – Так вот, что ты сказал Джимми. Не надо на меня так смотреть, ты сам так решил! Да ты просто грязный, вонючий убл.. Кодос отстранённо машет рукой. Огонь. Заряд охранника попадает Сэму прямиком в сердце.***
Весь мир Джима замирает и погружается в тишину. Красные капли падают на пол. Тело наклоняется, слышен глухой стук удара плоти о дерево. Глаза Сэма встречаются с глазами Джима. Это мольба. Это признание. Это просьба простить. Его грудь конвульсивно дёргается. А потом его нет. Эрика застыла, широко открыв рот. Слышен крик. Грудь Сэма неподвижна. Большие голубые глаза абсолютно пусты. Нет ничего, кроме Сэма. Сэма нет. Звук и цвет возвращаются, поглощая его, как лавина. Джим отстранённо понимает, что упал на колени. Дети кричат и плачут позади него. Охрана схватила его за руки и подняла на ноги. Это всё не важно. СэмСэмСэм. Привяжите их к площадке во дворе, пусть все полюбуются. – Говорит Кодос охране. Затем он поворачивается к Джиму, мягко, нежно поднимая его подбородок. – К сожалению, эта маленькая вспышка твоего брата сделала вас обоих более непригодными для меня. Так что, как понимаешь, если ты не можешь быть полезным мне, то хоть послужишь примером для других. Джим ничего не слышит, не чувствует. СэмСэмСЭМ… Уведите их.***
Джим не умирает. Он не знает, что чувствует по этому поводу.***
Через неделю он уже может сидеть на кушетке. «Вы быстро поправляетесь, мистер Кирк». Но он мёртв там, где это действительно важно. Справа от него Том лежит абсолютно неподвижно. Они говорят, что он скоро проснётся, но они мало что могут сделать с левой половиной его лица. Они сказали, что Малышка будет жить. Кевин будет жить. Натали будет жить. Они не упоминают Эрику. Ни разу. Джим не плачет. Ни разу. Его мать дрожит, пытаясь сказать ему. – Сэм… он… он…о, Боже, Джимми… Джим ничего не слышит, не чувствует. – Я знаю, мам, – говорит он, желая, чтобы Сэм забрал его с собой, где бы он сейчас ни был. – Я был там. Джим был, не в пример некоторым. Но какой смысл говорить об этом сейчас, поэтому он продолжает смотреть. Смотреть, но не видеть, что происходит за окном. Его мать плачет достаточно за них двоих.