***
На время суда их разместили в Академии, в том же самом блоке, где они жили раньше, что почти сюрреалистично. Это как вернуться назад во времени, словно ничего и не изменилось, вот только это не так. Изменилось всё. — Знаешь, я не против поменяться, — предлагает Джим. — Если ты хочешь быть с Рэнд. — Неа, — отмахивается Боунс. — Мы ещё не дошли до совместного проживания. Да и, в любом случае, я сейчас должен быть с тобой. Джим правда не знает, что на это ответить, поэтому и не настаивает. Когда они уже переоделись в пижамы и ложатся в свои кровати, Боунс приподнимает свой край одеяла и говорит: — Давай. Сам знаешь, что по-другому не заснёшь. И Джим, не споря, забирается к нему и ложится рядом. — С одним условием, — добавляет Боунс, весь такой суровый и ворчливый, как и всегда, когда обнажается его мягкая сторона. — Никто не должен знать об этом. Я правда не хочу умирать. Джим, пряча ухмылку, утыкается ему в ключицу. — Рэнд оказалась ревнивицей, а? — Я беспокоюсь совсем не о ней, — бормочет себе под нос доктор. Между ними устанавливается уютная тишина, прямо как во времена студенчества. В этом всё по-прежнему. Всё тот же Боунс, всё то же знакомое тёплое чувство абсолютной безопасности, всё та же кровать, в которой они время от времени засыпали больше года, та самая кровать, в которую Боунс уложил Джима, когда тот был пьян, без сознания и с сотрясением в первый день знакомства… Та самая кровать в которой они почти переспали. На следующий день он, наверное, не вспомнил бы и как зовут Боунса. “Где бы я был, — гадает Джим. — Если он не сказал нет той ночью? Кем бы я был? — Боунс? Он больше чувствует ответ Боунса, нежели слышит. — Мммга? Он так много всего хочет — должен — сказать, но наружу выходит только тихое: — Спасибо. — З’шо? Это почти забавно — он всё ещё не знает, сколько всего сделал для Джима. Наверное, никогда не узнает. А Джим всё ещё не может поверить, что такие люди, как Боунс, действительно существуют. — Ничего, — говорит он, но думает: “За всё”. И закрывает глаза.***
— Хей, это… эм. Это я. Джим. Я просто… эм. Думаю, ты, должно быть слышала об аресте, и всё такое? И… Ну… Знаю, что много времени прошло, и… Я знаю, что ты занята, но для меня важно, что…. В смысле, если хочешь… Просто…. Я подумал, что, может быть, было бы неплохо, если ты пришла на слушание. ‘Таму что я так никогда и не… говорил с тобой об… этом. Понимаешь. И, думаю, ты могла бы захотеть… В смысле, если нет, то ладно. Придёшь, в смысле. Ты можешь всё и в эфире посмотреть по сети, и… ну… я сейчас даже ещё больше на него похож. Так что. Наверное, даже лучше, если мы не… Я просто подумал, что скажу. Ну, думаю, это всё… Пока, мам.***
Ему приходится отвлечься от Фауста, когда в комнату врывается Боунс с костюмом наперевес. — Ооу, ты такой милый! — откладывает Джим свою книгу. — Конечно, я пойду с тобой к алтарю. — Снимай это, — отвечает доктор, положив свою ношу на кровать и махнув в его сторону. В суд надлежит явиться в гражданской одежде. Как жаль, что из гражданки у Джима только джинсы и футболки. — Ты хоть на ужин меня своди сначала. Тот закатывает глаза. — Ладно, я сам попался. Сними это. Пожалуйста. — Пожалуйста, да? — поднимает бровь Джим. — Это личное одолжение? Я не знал, что у тебя фетиш на костюмы, Боунс. — Просто надень его, — вздыхает друг. Джим переводит взгляд на костюм и в отвращении морщит нос. Они всегда будут напоминать ему обо всех церемониях и мемориальных торжествах, устроенных в память его отца, на которых он был вынужден в детстве присутствовать. — А должен? — Ты ничего не должен. Но ты прав — это личное одолжение. — Капитан поднимает глаза на Боунса, тот, пожав плечами, поясняет: — Вся вселенная будет наблюдать за этим судом, включая тех придурков, которые тебя ни во что не ставили. Я жажду похвастаться им своим кем-бы-ты-чёрт-возьми-ни-был. Джим со смехом берёт костюм.***
Спок, ожидающий капитана с целью сопровождения в здание суда, должен признать, что не готов к виду Джима в формальном костюме землян. Голубая рубашка придаёт его глазам почти неземной оттенок, а покрой подчёркивает широкие плечи и узкие бёдра. Спок с первого взгляда понимает, что почти наверняка снова вернётся к этому во сне. (В последнее время он видит сны намного более часто и более… ярко — ему видятся все те же ситуации, что имели место в реальности, за исключением пары небольших изменений… Например, его с капитаном спарринг на прошлой неделе — дыхание Джима возле его уха, тихие звуки прикладываемых усилий, пока он пытался выбраться из хватки вулканца, вот только в его сне на них не было одежды. Или тот первый день на мостике, когда он душил Джима на консоли — только в этот раз Кирк задыхается и извивается от удовольствия, а не от боли…) — Кто, — спрашивает он, убедившись, что его голос прозвучит ровно. — Ответственен за состояние твоего галстука? Если бы я был склонен к догадкам, то предположил, что это дело рук пятилетки. — Это Боунс, — усмехается Джим. — Он никогда раньше не пытался завязать кому-нибудь галстук и поэтому немного растерялся. — В таком случае, моя гипотеза оказалась верна, — отвечает Спок. Капитан фыркает и подходит ближе. — Можешь поправить? Спок кивает, и надёжные руки вулканца принимаются за работу, поправляя узел, в то время как даже-слишком-человеческий разум пытается сохранить контроль над двумя очень разными желаниями. Первое — логичное желание увидеть правосудие над Кодосом, а посему сделать Джима наиболее презентабельным для максимизации его надёжности, как главного свидетеля. Но есть другая его часть, которая хочет сорвать с Джима галстук, пиджак, поставить укус на шею, клеймо — пометить его, чтобы все в суде знали, кому он принадлежит, заставить его стонать, умолять, спрятать от всех чужих глаз. Он заканчивает поправлять галстук и отходит назад, не в силах заставить руки перестать неосознанно сжиматься от потери контакта. По щекам капитана разливается едва заметная розовинка, и вспышка желания пронизывает Спока вплоть до кончиков пальцев. — Как я выгляжу? — спрашивает блондин, немного нервничая. (В его голове звучит голос сирены, мантра: Хочу его, хочу его, хочу его…) — Приемлемо, — отвечает Спок. Его сухой ответ вызывает улыбку на лице Джима, и в уютной тишине они вместе идут в суд. Странное настойчивое гудение под кожей не проходит. “Контроль, — напоминает себе Спок. — Я контролирую свои эмоции. Два плюс два равно четыре. Четыре плюс два — шесть. Шесть на шесть — тридцать шесть…”***
Стоит им на ступеньках здания суда попасть в поле зрения репортёров, как те буквально сходят с ума. — Капитан Кирк! А потом ему в лицо тычут микрофоном, вспышки света повсюду, люди кричат, и он внезапно неимоверно благодарен за тёплое, надёжное присутствие Спока, твёрдо отвечающего, что в данный момент капитан не отвечает ни на какие вопросы. — Капитан, верите ли вы, что ваша карьера может пострадать из-за… — Капитан, каковы именно ваши отношения с… — Капитан, почему вы раньше не рассказывали о своём прошлом... Наконец, они пробираются через море папарацци, и за ними закрываются двери, оставив прекрасную тишину. Или прекрасную почти-тишину. — Прошу прощения, капитан, — говорит ему офицер на входе. — Только участники процесса и члены семьи могут проследовать дальше. — Он уже хочет попросить Спока уйти, но решает уточнить. — Если только вы с командером не женаты? Они со Споком переглядываются, и всё, о чём думает Джим: “Пожалуйста, да”. Но потом заталкивает эту мысль в мысленный чулан и запирает дверь. — Отрицательно, — отвечает Спок. Охранник снова оборачивается к Джиму. — В таком случае, с вами никого из семьи не будет? Джим уже открывает рот, чтобы сказать, что нет, но его перебивает знакомый голос. — Будет, — говорит кто-то, подходя со спины. — Я. Джим оборачивается. Смотрит во все глаза. — Мам? Его мама смотрит на него (на отца), но, Боже, она пришла. Правда, пришла. И, да, может быть ни один из них не знает, что делает и, может быть, это самая ужасная идея, что когда-либо была у Джима (а это кое о чём говорит), и, может…. может, они могут дать идее семьи ещё один шанс. — Привет, Джимми, — отвечает она, пытаясь улыбнуться, и Джим улыбается ей в ответ.***
Последнее, как раньше думал Леонард, что ему придётся делать, как СМО флагмана Звёздного Флота, как взрослому уважающему себя человеку, — это придерживать место для Спока. Место, рядом с собой. Но всё же, так и есть. Вся команда Энтерпрайз собралась в Зале 1, где был установлен монитор, в прямом эфире передающий происходящее на суде. Стоит Споку вернуться, как доктор машет рукой. Спок смотрит на незанятое сиденье, словно боится, что на нём кислота. — Я приберёг его для тебя, — поясняет Леонард. — Хочу сидеть рядом с парнем, который из-за этого суда так же, как и я, весь на иголках. Спок снисходительно на него смотрит (как будто хобгоблин может смотреть как-нибудь ещё). — Вулканцы не чувствуют волнения, доктор. И, секунду спустя: — Но… я не против занять это место, — добавляет он и садится рядом.***
—… Мы услышали, как закрылись двери, — Том делает паузу и заставляет себя продолжить. — Потом грянули выстрелы…***
—… Стража выстрелила ему прямо в грудь, — говорит он. Он не смотрит на других свидетелей. На Джима. — Он умер за секунды...***
После, как кажется, нескольких часов, представитель защиты Кодоса, мистер Лепт, поднимается для перекрёстного допроса. — Доктор Лейтон, можете сказать нам, скольких человек вы обвинили в том, что они являются губернатором Кодосом, прежде чем обвинить моего клиента? Жюри начинает перешёптываться. Том опускается на своё место, видимая половина его лица краснеет.***
— ...Нет, я не был частью продвинутого класса, — отвечает Кевин во время перекрёстного допроса. — А значит по-настоящему видели его только один раз, — говорит мистер Лепт. Кевин хмурится. — Ну… да, думаю, но...***
— … Я узнал его голос. Я едва был в сознании, но я узнал его голос. Я никогда не забуду его речь, которой он приговорил нас к смерти…***
— Мистер Райли, это правда, что до последних нескольких недель, вы не помнили события Тарсуса совсем? — Да, это правда. — Ваш диагноз звучит, как “избирательная амнезия”, верно? — Да... — Если ваш разум мог решить забыть очень важную часть вашей жизни, как мы можем знать не решил ли он забыть что-то важное сейчас? Или вообще полностью изменить события? — Возражение! — заявляет прокурор. — Это предположение. — Принято. Защитник снова оборачивается к Кевину. — Вы разговаривали с другими свидетелями после того, как к вам вернулась память? Его глаза на мгновение выхватывают из толпы Джима и Тома. — Да… — Возможно ли, что их показания повлияли на ваши собственные? — Нет, — дрожащим голосом отвечает Кевин. — Не возможно! Я слышал голос Кодоса! Я видел его — он застрелил мою сестру прямо у меня на глазах, и он — он…. Этот человек убийца! — Мистер Райли, вам нужно двадцать минут, чтобы взять себя в руки?***
— Вы узнали его по голосу, капитан Кирк? — Нет. Просто… знал. — Он вас узнал? — Да. Мгновенно. — Как вы это поняли? Джим закрывает глаза. — Он назвал меня Джеймсом.***
— Значит, вы с губернатором Кодосом были близки? Пауза. — Да. — Вы видели в нём отца? — Возражение! Этот вопрос не относится к делу. — Я желаю представить нашего свидетеля жюри. Дать представление о том, откуда поступает информация.***
Когда Джиму, наконец, удаётся закончить свою историю, удаётся рассказать всё, кроме того, что он лишь недавно признал для себя, в зале суда полная тишина. Пока мистер Лепт не поднимается для перекрёстного допроса. — Вы приводите очень занимательные доводы против моего клиента, капитан, — говорит он. — ...Если это на самом деле было, конечно. У вас есть доказательства? Джим поднимает бровь в ответ. — Ну, я вполне уверен, что не придумал убийство своего брата. — Нет-нет, конечно, нет. Но есть ли у вас доказательства, что человек перед вами, мой клиент, — действительно Кодос? — Кроме его собственного признания? — Признания, которое он сделал под угрозой фазера…. — Это была игрушка… — О чём он не знал! И признание, которое он мог сделать под дулом оружия, направленного ему в лицо, является вынужденным! Джим, чувствуя ярость внутри, молчит. — Вы уверены, что этот человек — Кодос? — спрашивает Лепт, расхаживая вперёд-назад перед ложей свидетелей. — Да. — Почему же? — Потому что я узнал его. Я узнал его глаза. Он узнал меня. Он назвал меня именем, которым никто кроме него не зовёт. У нас было несколько диалогов, которые не имели бы смысла, если только он не Кодос! — Джим запускает руку в волосы. — Это третий раз, когда вы задаёте мне один и тот же вопрос. Почему, чёрт возьми, я бы это выдумал? У меня нет ничего против Антона Каридиана. Почему бы я попытался разрушить жизнь какого-то актёра? — Ради внимания. — Внимания? — потрясённо переспрашивает Джим. Лепт опускает документ на кафедру свидетелей, прямо перед ним. — Звёздная дата 2248.273. Ордер на арест Джеймса Т. Кирка, взлом и проникновение. Обвинения сняты, штраф уплачен, отпущен на следующий день. — Как это оказалось у вас? — зло требует Джим, наклоняясь вперёд. — Моё дело было засекречено, когда… — Мне разрешен доступ к любым документам, которые могут относиться к делу, капитан Кирк, — отвечает адвокат. Джим садится обратно, скрипит зубами, глаза внимательно следят за тем, как тот расхаживает вперёд-назад перед ним. — И как конкретно… — Звёздная дата 2249.103. Ордер на арест Джеймса Т. Кирка, употребление запрещённых веществ несовершеннолетним. Обвинения сняты, штраф оплачен, отпущен на следующий день. Джим вспыхивает, но не из-за того, что он тогда сделал, правда, — а из-за тех людей, которые сейчас слышат об этом рапорте. Кто узнает, как низко Джим пал, прежде чем ему удалось подняться на ноги. Его команда. Спок. Кодос. — Звёздная дата 2249.103, — продолжает Лепт. — Ордер на арест Джеймса Т. Кирка, нападение при отягчающих обстоятельствах. Обвинения сняты, отпущен на следующий день. — Ну, да, но… — Звёздная дата 2249.210. Хакерский взлом и растрата средств банка Звёздного Флота. Кража сотен тысяч кредитов… — Кража — это так грубо… — … шесть месяцев в колонии для несовершеннолетних. Срок продлён из-за враждебного поведения. — Враждебное поведение? — переспрашивает Джим. — Вот как они это обозвали. — Звёздная дата 2251.176. Угон полицейского авто. Присвоение личности офицера полиции. Сопротивление аресту. Четырнадцать месяцев тюрьмы. Угон полицейского кара. — Да, но… — Он участвовал в выборах мэра Риверсайда, — говорит адвокат жюри, — когда ему было девятнадцать. Выиграл выборы, а через неделю снял полномочия. — Это очень длинная история, и у меня, правда, была хорошая причина… — перебивает Джим. Лепт оборачивается к нему, и какое-то время они просто смотрят друг на друга. — Капитан, мне продолжать? И Джим… молчит. (Он достаточно умён, чтобы распознать угрозу. Они оба знают, что в его криминальном прошлом есть много того, о чём бы он не хотел просвещать свою команду — просвещать Кодоса.) — Это только выдержки из… исключительного прошлого капитана Кирка, — продолжает Лепт. — Хотя, конечно, мне бы не хотелось преуменьшать наш огромный долг перед ним, или его вклад в Звёздный Флот; нельзя отрицать, что в хронологии его поведение соответствует ребёнку, отчаянно ищущему внимания. Можно подумать, что и происходящее сейчас также служит лишь привлечению внимания. И Джим хочет сказать: “Вы правы. Тогда я действительно нуждался во внимании. Я так много всего хотел забыть, и не знал, как попросить помощи, и делал лишь то, что мог.” И Джим хочет сказать: “Теперь всё не так. Я научился, когда нужно, просить помощи, и понимать, чего я хочу, научился снова доверять людям — потому что наконец-то нашёл достойных доверия. Я нашёл адмирала Пайка, и Боунса, и Гейлу, и Спока… Я нашёл семью. Я нашёл тех, с кем могу поговорить.” Но, обведя взглядом зал суда, все эти незнакомые лица, и знакомые, те, кто так сильно ранил… С этими людьми он не может разговаривать. Эти люди ждут, пока он не совершит ошибку, готовы атаковать за малейшее проявление слабости. Готовы выставить его ничем иным, кроме как жаждущего внимания ребёнка. Сама мысль рассказать им об изнасиловании — и потом получить сотню вопросов о каждой мелочи, вопросов, критики и перекрёстного допроса, пытаться что-то доказать скептически настроенным незнакомцам, снова и снова слышать, что, может быть, он всё-таки этого хотел, что, может быть, это всё-таки его вина... — Капитан Кирк? — говорит судья. — Вы хотите ещё о чём-нибудь рассказать жюри? Джим с трудом сглатывает. Его руки дрожат. Боже, его руки дрожат, когда они вообще начали дрожать? Он опирает их на колени, пытаясь заставить их перестать, и всё это время чувствует на себе глаза мистера Лепта. — Нет, — тихо отвечает он, не в силах взглянуть на Кодоса. — Больше ничего.***
Только после того, как были представлены все доказательства, все свидетели дали показания, и судьи удалились для решения вердикта по делу Кодоса, гостям разрешают войти в здание суда. Однако, когда он входит внутрь, то оказывается, что Спок не единственный, кто надеялся увидеть капитана. — … желает заключить договор, — говорит Джиму какая-то женщина. Спок видел её в команде защиты обвиняемого. — Если вы подпишете здесь, пожалуйста, мистер Лепт... — Прошу прощения, — вулканец принимает стойку вольно за её спиной. Женщина вздрагивает. — Как первый офицер, я обязан просмотреть все документы, направляемые капитану. — О, —она удивлена, но, поколебавшись, без особого желания протягивает ему документ. — Хорошо. Пожалуйста, верните его, как только будет возможность. И быстро уходит, лишь её тонкие, высокие шпильки цокают по линолеуму. Быстрый взгляд на текст говорит ему: — Защита хочет предложить тебе сделку, в обмен на согласие на отказ от дальнейших обвинений против Антона Каридиана. — Он поднимает глаза туда, где, полуприкрыв глаза, сидит Джим, чья поза выражает усталость. — Почему они предлагают соглашение, если не знают остальной информации по делу Кодоса? — его мнение о том, что капитан рассказал судьям, конечно, не существенно, но сама мысль, что Каридиан не заплатит за свои зверства против Джима... — О другом они тоже знают, — отвечает блондин. — Знают? — переспрашивает Спок, всё ещё не понимая. — Мы предоставили запись признания Кодоса в качестве доказательства. Защита говорит, что оно сделано под давлением, и технически так и есть, но они знают, что он говорил правду. Они хотят, чтобы я в будущем не поднимал эту тему снова. Спок и так не питал приязни к представителю защиты, но теперь его неприятие переросло в то, что, кажется, люди именуют ненавистью. — Это непростительно. Он пытается не выяснить правду, а оправдать своего клиента, нападая на жертв… — Всё в порядке, — отвечает капитан. — Это его работа. Его единственная защита, по сути, — это дискредитировать свидетелей. И я это понимаю, но… я не могу… — Он делает глубокий вдох. — Я не выдержу, если мне скажут, что я лгу об изнасиловании. Не сейчас. Я только начал верить, что это не была моя вина… Я не думаю, что снова смогу это сделать. Невозможно отрицать эмоциональную реакцию на признание капитана, что он напуган. Вулканец садится в кресло рядом с Джимом и пытается сформулировать ответ. — Хорошо. Однако, как твой первый офицер и… как твой друг, я должен посоветовать тебе оставить за собой право подать в суд на губернатора Кодоса в будущем, когда ты почувствуешь, что готов. За эти слова он получает слабую улыбку. — Ага… Спасибо, Спок. Я рад, что у меня есть ты. — Но прежде чем он успевает ответить, улыбка Джима снова пропадает, сменяется волнением. — Знаешь, думаю, это ожидание вердикта может быть самой худшей частью этого паршивого месяца. Поверить не могу, что после всего этого… Я не могу поверить, что мы даже не знаем, признают ли его виновным. Что, если он выйдет на свободу?? — Вне зависимости от решения суда, Кодос будет наказан за свои деяния, в меру своих преступлений, — с абсолютной уверенностью отвечает Спок. Уголок рта Джима приподнимается в знакомом вулканцу выражении дружественной симпатии. — Верите в высшие силы, мистер Спок? Капитан, кажется, думает, что он имел в виду возмездие кармы, но, в действительности, он говорил лишь о том, что Кодос будет наказан. Спок лично проследит. Но тут Джим берёт его за руку, посылая по телу вулканца волну новых ощущений, пусть даже и сжимает так крепко, словно пытается сломать его пальцы своими. — Прости, — шепчет блондин, робко, пристыженно. — Можешь сказать мне отвалить, если хочешь. Логично — и правильно — было бы сообщить капитану, что он делает, и позволить принять осознанное решение. Правильным решением было бы убрать руку. Спок смотрит вниз на их переплетённые пальцы, на белые костяшки пальцев, сжимающих его собственные. — Скажи мне, как тебе помочь. — Математика, — после паузы отвечает капитан, — звучит неплохо. Спок склоняет голову набок. — Двести пятьдесят шесть в квадрате. И чувствует, как дыхание Джима постепенно выравнивается, пока он думает. — 65,536. — 65,536 умножить на сорок один, — продолжает Спок, и над этим капитан задумывается чуть дольше, над следующей ещё чуть дольше, они становятся сложнее; и постепенно напряжение покидает тело Джима, только рука держит всё так же крепко. Так они сидят там больше часа, их руки с переплетёнными пальцами лежат между ними, и Спок не может не думать, что всё именно так, как и должно быть.***
К тому времени, как судьи готовы огласить вердикт Кодоса, Леонард уже очень, очень, очень пьян. Он изгрыз все ногти и продолжил бы, пока не дошёл до запястья, но, пока рядом сидел неодобрительно на него поглядывающий Спок, сумел ограничиться алкоголем. Стоило Споку уйти, и всё пошло под откос. Чем ближе к моменту оглашения вердикта, тем больше становились глотки Боунса. Поэтому он… он довольно пьян. Он не напивался так с тех пор, как пропал Джим. Ещё один большой глоток из фляжки. Леонард вытирает рот тыльной стороной руки и тут слышит, как Сулу кричит, что они сейчас узнают, что случилось. Голова рывком поднимается, и… И двери здания суда открываются, и первым выходит… Джим. И словно вся комната затаила дыхание. Ни единого звука. Леонард пытается удержать расплывающийся взгляд на экране, пытается сдержать тошноту, и… И Джим достаёт что-то из кармана — кусок фиолетовой ткани, украшенный семью серебряными звёздами. Он смотрит прямо в камеру… поднимает оба кулака вверх и кричит: “МЫ ПОБЕДИЛИ!” И внезапно ещё недавно замершая комната наполняется оглушающими криками, Леонард оседает вниз, словно марионетке обрезали верёвочки, в голове звенит от облегчения, а вся команда вскакивает на ноги, ликует, и хлопает друг друга по спине, и сходит с ума. И в центре неё Гейла вместе с двумя другими орионками, со слезами на глазах, ликуют громче остальных.***
Конечно, это только для камер они потом жили долго и счастливо. В настоящей жизни всё немного сложнее. — Я увольняюсь, — ворчит Джим, опускаясь в кресло напротив Боунса в одной из комнат отдыха, когда они, наконец, снова в космосе. — Перееду в Кентукки и стану монахом. — Я даже не знаю, над чем смеяться в первую очередь. — Я серьёзно, Боунс! — отвечает тот в перерывах между агрессивным поеданием ланча. — После суда люди на меня стали странно смотреть! — На мостике? — уточняет Боунс. — Везде! На мостике, на собраниях, в коридоре… — Джим демонстративно оглядывается и, по крайней мере, с десяток голов тут же возвращаются к своим тарелкам. — Или же они мне улыбаются этими маленькими неловкими улыбочками, или вообще на меня не смотрят! — хмурится Джим. — И это не говоря уже о мостике. Все даже чересчур рады исполнять мои приказы. Чехов, думаю, чуть не заплакал, когда я сказал ему проложить курс к системе Делариус. Спок снова ушёл в режим ледяной статуи, Ухура смотрит с пониманием, а Сулу со Скотти больше не знают, как со мной разговаривать… И кошмары ночью… довольно неприятные. — Он отводит взгляд и вздыхает. — Я просто хочу, что всё было нормально, как раньше. — Оно и будет. Пройдёт время, и когда-нибудь это не будет казаться такой уж большой проблемой. — Тебе откуда знать? — хнычет Джим. — Ты единственный, кто всё ещё… ты. Что если они никогда не примут моего..? — Чувак, они тебя любят, — отвечает Боунс, словно это очевидно. — Я знал о Тарсусе — пусть и не всё — но для них… Теперь это не только твоё горе. Тебе нужно дать и им время прийти в себя.***
Боунс оказался прав (естественно); проходит время, и, наконец-то, рутина берёт своё и все снова ведут себя нормально. Все, кроме Спока. Джим поднимает эту тему на очередной встрече “Алкоголь и Чувства” с Боунсом. — Странно? — недоверчиво переспрашивает Боунс. — Хобгоблин всегда странный, ‘собенно когда дело касается тебя. — Он не странный, — уязвлённо отвечает Джим. — Он просто… Не знаю, что с ним не так. Он кажется рассеянным. Может, ему нужно больше протеина. — Хорошее объяснение, учитывая, что он смотрит на тебя так, словно хочет съесть. Джим кивает, задумавшись и слушая вполуха. Кажется, его только что оскорбили последней фразой, но неважно. — Ага, но в последнее время проблема в том, что он словно хочет сбежать от меня! Мы ехали вместе в турболифте, и, ну, как обычно, а он стоял такой, ну, весь такой напряжённый и на меня не смотрел… И когда дверь открылась вылетел, как пуля! Я же ничего такого ужасного не делал на той неделе, да? — Может, ему срочно нужно было в туалет? — От тебя никакой помощи! — возмущается Джим и бросает в друга подушку. — Я доктор, а не семейный психолог! Да и, в любом случае, я последний, кто поможет разобраться, что происходит в той зелёной остроухой голове. Джим смотрит на него Щенячьими Глазками Проклятья. Боунс сдаётся. При этом он каким-то образом не перестаёт недовольно сверлить его глазами, что весьма впечатляет. — От тебя разило чем-нибудь токсичным? Турболифт чуть не взорвался? Что-нибудь ещё было? — Нет! Ничего! Я просто… разговаривал с ним. Не знаю. Вроде бы о том, что это странно, что турболифт — это единственное укромное место на корабле; можно отключить видеокамеры, и запереть двери, он полностью звукоизолирован, поэтому, теоретически, может пройти несколько часов, прежде чем кто-нибудь… Что? — недовольно спрашивает он, видя, как смотрит на него Боунс. — Ничего, — бормочет тот в ответ и тянется за припасённым на особые случаи бренди. — О, ладно тебе. Это не ничего, рассказывай! Что ты знаешь о Споке... Доктор наливает себе стакан, выпивает, и со звоном опускает на стол. — Господь свидетель, я сделал, что мог, — ворчит он, ни к кому не обращаясь, и снова наполняет стакан. — Я плачу алименты. Я стараюсь быть хорошим человеком. Я хожу в костёл по воскресеньям. Или ходил, пока не попал на эту гонку из ада на пластиковых пони… — И раз уж зашла речь, когда ты собираешься рассказать мне, почему я не могу держать Спока за руку? Этот стакан Боунс выпивает залпом.***
Этот вечер не отличается от предыдущих — он сопровождает капитана на обед (где, к несчастью, к ним присоединяется доктор МакКой), после чего они с Джимом возвращаются в свои каюты. И, как и в любой другой вечер, Джим предлагает партию в шахматы перед сном. Первая мысль Спока — согласиться. Он сядет играть с капитаном и не позволит ни непредсказуемому стилю игры, ни беседе, ни человеку, сидящему перед ним, отвлечь его от выбранной стратегии; и он победит, а потом одержит верх над капитаном на шахматном столе совершенно другим способом, и, внезапно, это не просто мысль, не просто картинка; он обхватывает бёдра Джима, опрокидывает его на стол, напоминая ему о своём месте, капитан стонет, его пальцы ищут опоры, но Спок это игнорирует, ему нужно больше, сильнее, сейчас и... — Спок? — зовёт Джим. Они всё ещё стоят рядом с его каютой. Вулканец чувствует дрожь от внезапной потери тепла. — Шахматы? Спок с ужасом обнаруживает, что ему трудно дышать, чувствует возбуждение от этой… этой… Что это было? Пусть иногда его действительно посещали непристойные мысли или фантазии (за время общения с капитаном их частота возросла экспоненциально), они никогда и близко не были настолько яркими, настолько реальными, словно дикий зверь внутри него выжидает удобного момента вырваться наружу. Они никогда не заставляли его бояться того, что он может сделать, если окажется с капитаном наедине. — Возможно, будет лучше отложить игру, — наконец говорит Спок. Джим удивлён. — О… верно, ты только отправил то большое предложение. Вымотался, наверное. Они прощаются, каждый идёт своей дорогой, и пусть это правда, что вулканцы (обычно) не лгут, но это не значит, что он обязан исправлять заблуждения капитана.***
Джим совсем не удивлён, узнав, что их первая миссия после суда над Кодосом полная ерунда. Даже хуже — роль почётных гостей. Фактически, оказалось, что у будущего президента Альтаир VI (ещё одна удачно офедерациированная планета!) через пару недель инаугурация, и он потребовал личного присутствия Джима. Для Спока это всё выглядит суперподозрительно (Джим ни в чём его не винит, учитывая, как часто подобные миссии оборачиваются похищением и/или пытками) и он проводит тщательную проверку будущего президента на связи с криминалом. Ничего плохого не выявилось, и Джим думает, что им как-то нужно вернуться в привычное русло, и простая, не требующая сверхусилий, миссия, наподобие этой, — где напортачить невозможно, даже если захотеть — может быть именно тем, что нужно.***
После брифинга по Альтаир VI, обсуждения протокольных специфик и потенциальных опасностей и возможностей, Спок, следуя привычке, остаётся в зале. Его собственное странное, но сильное чувство неприятия миссии не столь важно — это их долг, вне зависимости от обстоятельств. Что менее привычно для Спока — экстраординарные усилия, которые приходится приложить, чтобы слушать то, что ему говорит Джим; в то время, как его разум, кажется, более заинтересован в подсчёте минимального количества действий, требуемых для того, чтобы избавить капитана от униформы. “Ты мог бы сделать это сейчас, — шепчет зверь. — Мог бы наклонить его над столом и взять прямо здесь. Бета-смена только закончилась, он был бы твой приблизительно 2.38 часа, прежде чем кто-либо станет искать.” Спок словно издалека понимает, что Джим всё ещё что-то ему говорит, но видит только движения мягких розовых губ, что кажется важнее тех слов, что они произносят. “Джим может сопротивляться, поначалу… но потом ему понравится. Ты сделаешь так, чтобы понравилось, а даже если и нет, его протесты будет так приятно чувствовать вокруг твоих пальцев, твоего... — Ну? — интересуется капитан, кажется, что-то предлагая. — Что думаешь? Он замирает от осознания того, о чём думал — что абсолютно серьёзно просчитывал — он в ужасе. От отвращения к себе. Он хотел... Нет. Это не совсем верно. Всё ещё хочет. Во взгляде Джима появляется беспокойство. — Ты в порядке? Ты немного не такой весь брифинг. Может, тебе стоит обратиться к врачу. — Да, — сквозь зубы выдавливает Спок. — Стоит.***
— Ну, — начинает доктор М’Бенга, закончив медосмотр и отложив свой падд в сторону. — Зачем пожаловали? — Вы мой лечащий врач, — недоумённо отвечает Спок. — Я хочу понять свои симптомы. — Ты же следишь за своим семилетним циклом. Мы оба знаем, что это пон-фарр. Зачем же ко мне идти? — Откуда вы знаете о… —Я был практикующим врачом на Вулкане три года, — отвечает М’Бенга. — Поэтому видел — и лечил от последствий — приличного числа пон-фарров. Один вулканец после случившегося даже обратился ко мне помочь сфабриковать причину смерти соперника. Пусть нелогично, ведь данная информация не существенна, но Споку любопытно, согласился ли доктор тогда. Кажется, на нём сказалось общение с людьми. — Ты бы не пришёл ко мне, просто чтобы я подтвердил твоё состояние и сказал, что нужно делать, чтобы выжить. Ты же это знаешь. Значит, есть что-то ещё. — Да — без единой эмоции говорит Спок. — Мои… комплименты вашей прозорливости. Пон-фарр представляет собой только часть проблемной ситуации. Доктор, я полагаю, моё тело… в разладе. Биология должна толкать меня к ментальному партнёру, но это не так. М’Бенга хмурится. — Это всё? Ну, это довольно необычно, но это не должно стать проблемой. Иди к своему партнёру, в любом случае. Даже если твоё тело её не хочет, лучше перестраховаться. Особенно учитывая неблагоприятный сценарий. — Положительно. Однако главная дилемма — не в отсутствии влечения к ней. А в наличии желания к… другому. Долгое время доктор смотрит на него. — И это “желание”, — медленно отвечает он. — Сильное. — Очень, — шепчет Спок. — Что беспокоит. — И только к этому человеку? Вулканец чувствует, как к лицу прилила кровь. Он смотрит только прямо, на стену, не на М’Бенгу. — Положительно. — Понимаю, — задумчиво смотрит на него доктор. — Значит, ты мог создать ещё одну связь — или по крайней мере полусвязь — с… с этим человеком. — Положительно, — повторяет Спок. — Доктор, вы должны мне сказать, как мне остановить эти мысли. Как перестать это чувствовать? Дело крайне срочное. — Не знаю, сможешь ли ты, — вздыхает М’Бенга. — Я всё ещё думаю, что лучше тебе отправиться на Новый Вулкан. Посмотрим, сможешь ли ты погасить пон-фарр традиционным способом. Да. Это логично. А другое влечение — эта потенциальная связь — несущественна. Процедура ясна, он отправится на Новый Вулкан. К Т’Принг. Он должен себя контролировать. Будет контролировать. Ради себя и Джима. — И, командер… — добавляет доктор. Спок поднимает глаза. — Это может быть непросто, учитывая его прошлое, но ты не стал злом только потому, что хочешь его. Важно то, что ты сделаешь со своими чувствами. Горло неприятно пересохло. — Уверен, что не понимаю, что вы имели в виду, доктор. — Что? Не помню, чтобы вообще что-то говорил. Всё, что я вижу в результатах осмотра, — это прогрессирующее истощение. Ничего необычного. И легко объяснимо, учитывая высокий уровень стресса на вашей должности. Советую вам отдохнуть неделю на Новом Вулкане, и как можно скорее.***
Решив не поднимать тему увольнительной на личной встрече в каюте Джима этим вечером, Спок обращается к нему на мостике — где капитан гарантированно будет полностью одет, в четырёх метрах от них не будет кровати, а наличие свидетелей позволит Споку держать себя в руках. — Капитан, — вулканец принимает стойку вольно за спиной капитанского кресла. Согласно плану, что он мысленно составил для этого разговора, он озвучит свою просьбу, и капитан согласится с его логикой. Потом Спок вернётся на своё место и попытается прогнать из головы мысли о том, как он мог бы удовлетворить Джима своим ртом прямо на мостике, на виду у команды; пока капитан будет отдавать приказы — пытаться отдавать приказы — охрипшим голосом, высоким или опустившимся в зависимости от ощущений; извиваться, пока Спок… Спок делает глубокий вдох, успокаиваясь. — Я хочу попросить отпуск. Мне нужно попасть домой. Вулкан находится на расстоянии всего двух целых восьми десятых светового дня. — Двух целых восьми… — удивлённо повторяет Джим. — Округляешь до десятых? Конечно же Джим не станет следовать плану. Глупо было даже предполагать. — Приношу извинения за недостаточную точность, — жёстко отвечает Спок. — Да я шучу, — хмурится тот, теперь явно забеспокоившись. — Ты выглядишь довольно… Ты в порядке? Может, я могу чем-нибудь помочь? В тот же миг в голове у Спока вспыхивают несколько очень ярких картинок того, как именно капитан может ему помочь. Вулканец крепче сжимает запястье в сложенных за спиной руках. — Нет. — Но... — Я обратился к вам с просьбой, капитан. Мне нужен только ответ. Да или нет. Едва он произносит эти слова, как понимает, что пересёк черту. На лице Джима появляется выражение, которое люди называют “покерфейсом”. Спок прекрасно знает, что это первая линия эмоциональной защиты капитана. — Почему бы нам не обсудить это наедине, в вашей каюте, мистер Спок. “Да, — соглашается зверь. — Нужно поговорить наедине в твоей каюте. На кровати. Или столе. И, конечно, будет огромным упущением не узнать, будет ли капитан так же вербально демонстративен в душе, даже будучи занятым совсем другим делом…” “Я не вовлеку капитана в коитус против его воли. Я скорее умру, прежде чем позволю ему снова подвергнуться этой боли” “Это не против его воли; он уже сказал тебе, что согласен”, — отмечает зверь. “Тебе нужно только сказать, и он сделает всё, что ты скажешь.” “Согласен, не синоним хочу.” “А он и не обязан хотеть. Ты в три раза сильнее — ты можешь делать с ним, что угодно.” — Я предпочту разговаривать здесь, — выдавливает Спок. — Видимо, ты предпочтёшь вообще не разговаривать, — резко отвечает ему Джим. — Но как старший по званию, я бы хотел более детально обсудить твой запрос. Возражения? Спок молчит, в его голове полно возражений, которые он не хочет — не может — озвучить. — Хорошо, — Джим поднимается с кресла. — Сулу, мостик на тебе.***
— Ладно, Спок, — начинает Джим, когда они заходят в каюту. — Выкладывай. Дверь закрывается, и они остаются одни. Совершенно одни. “Код Сурака 18:30, — напоминает себе Спок. — Аморальностью управляет похоть. Мораль держит страсть под контролем.” — Приношу свои извинения за своё поведение, — его голос, как и поза, напряжены до предела. — Этого достаточно? — Нет, не достаточно, — отвечает капитан. — Но меня больше интересует твоя просьба об отпуске. “Сурак 23:16. Сексуальное влечение — как огонь, может принести временное тепло, но без контроля разрушит всё, к чему прикасается. — У вас на руках моё представление, капитан. Вы подпишете его или нет? — Ты никогда раньше не просил отпуска, любого. Вообще-то ты всегда отказывался. Почему теперь... — Капитан, — Спок будет обращаться к Джиму только по званию, снова и снова напоминая себе о миллиарде причин, почему он не может себе позволить сдаться на волю чувств. — У меня накопилось достаточно неиспользованных отпусков. — Конечно, но ведь вопрос не в этом, да? — Джим, не сводя глаз со Спока, присаживается на край стола, и брюки плотно обтягивают его ноги. Следит за выражением. Пытается понять. — Если у тебя какие-то проблемы… Кто-то в семье болен? Он беспокоится. Беспокоится о благополучии Спока. Если бы Джим имел хоть малейшее понятие о фантазиях, заполнивших его разум… — Нет. Ничего подобного, капитан. — Мы направляемся на Альтаир VI, а это прекрасное местечко для отдыха… — Нет! Я должен… — он вовремя спохватывается и делает голос ровнее, нейтральнее. — Я хочу провести отпуск на Новом Вулкане. Лицо Джима смягчается от сочувствия. Он соскальзывает со стола и подходит к нему, посылая волну ожидания и тревоги сквозь вулканца. — Спок, я спрашиваю тебя, что не так?, — голос капитана мягкий, спокойный. — Мы всегда вместе со всем справлялись — почему бы нет сейчас? Зверь внутри мурлычет. “Могли бы и сейчас”, — беспомощно думает Спок. “Это меня и беспокоит.” — Мне нужен отдых, — говорит он вслух. — Прошу вас принять этот ответ. Взгляд Джима, уязвлённый и растерянный, отдаётся уколом внутри Спока. Видимо, что бы он ни делал, он всё равно приносит лишь боль капитану. Наконец, блондин достаёт свой коммуникатор. — Мостик. Рулевой. — Да, капитан? — откликается Сулу. Кирк не сводит глаз с вулканца. — Курс на Новый Вулкан. Увеличьте скорость до варп 4. — Да, сэр, — отвечает тот, и Джим заканчивает разговор. — Спасибо, капитан, — шепчет Спок. — Не стоит, — улыбается Джим. — Я ещё услышу всю историю, да? Спок представляет, как признаётся в… В этой потребности не только заполучить Джима, но и подчинить себе. Представляет реакцию Джима. Сглатывает. — Не думаю, капитан. — Да ладно, я же рассказал тебе о… — он лишь машет рукой, и вулканец знает, что тот говорит о Кодосе. Человеке, которого Спок презирает, ненавидит больше, чем когда-либо думал возможно. Человеке, с которым у него теперь есть одно отвратительное сходство. — Это не может быть хуже, да? В этом логика Джима подвела; признание, что над ним было совершено насилие, ни в коей мере не говорит о его слабости или какой бы то ни было ущербности. Даже наоборот, доказывает обратное, если учесть, что он преодолел, чтобы стать тем, кто он сейчас. С другой стороны, признание Спока — того, о чём он думает, что представляет, чего хочет — отвратительно. Заставляет его бояться, что Джим станет смотреть на него с отвращением. Заставляет бояться, что не станет. — Ну, — проходя мимо Спока, Джим хлопает его по плечу, и вулканец вынужден закрыть глаза, сильнее сжать кулаки, напрячь спину (разрушит всё, к чему прикасается, разрушит всё, к чему прикасается, хочуегохочуегохочуего, разрушит всё…), сдержать себя, желание продлить контакт, потребовать, предъявить своё право… — Я возвращаюсь на мостик. Ты пока можешь не торопиться. Приходи, когда будешь готов, хорошо? Командер не отвечает, не оборачивается. Не смеет. Но когда проходит мгновение, а двери в каюту всё не закрываются, вулканец, наконец, оборачивается… … видит Джима, стоящего в дверях, с выражением задумчивости и беспокойства на лице. — Думаю, большинство людей не учитывают, что даже вулканцы не каменные, — тихо говорит он. А потом, наконец, наконец-то, уходит, и дверь с шипением закрывается. Только тогда Спок позволяет себе ослабить контроль. — Нет, — соглашается он, глядя на свои дрожащие руки. — Вовсе нет.***
Несмотря на попытки Спока сопротивляться своей биологии, пон-фарр продолжается и прогрессирует; его сны становятся ярче и агрессивнее, теперь они затмевают часы бодрствования, ни на миг не прекращают жалить, истощают его, оставляя наедине с животными (пугающими) фантазиями о Джиме, беспомощно раскинувшемуся под ним, касаться его, так, чтобы тот не мог дышать, не смог возразить, показать всем, кто смеет посягнуть на его собственность, что он занят, пусть те жадные глаза увидят его раскрасневшегося и расхристанного. И пока Джим остаётся в неведении, каждая его попытка “помочь” толкает Спока ближе и ближе к краю. Его состояние ухудшает тот факт, что он почти не может отвлечься, не может есть, не может спать, едва справляется с медитацией; чистое выживание в ловушке между такими мимолётными периодами ясности и возрастающего оглушающего желания нагнуть Джима на любой горизонтальной поверхностью и взять его, жёстко, уничтожить все мысли в голове кроме его, Спока, имени. К счастью, Джим без предупреждения входит в его каюту именно в такой относительно ясный период. Прерывает его медитацию. И такой краткий мир. У зверя много идей, как наказать такое нарушение. — Хей, — мягко зовёт капитан. В его руках поднос, на лице лёгкая ободряющая улыбка. Спок не чувствует ободрения. — Капитан, — отзывается он, не сдвинувшись с места. — Вижу вы снова проигнорировали мою просьбу стучаться, прежде чем войти. — Ну, да, — отвечает Джим, словно это должно быть очевидно. — Боунс сказал, что ты три дня ничего не ел. И что я должен делать, позволить тебе голодать? — Я скажу спасибо, если вы перестанете лезть, куда не следует, — рявкает Спок. — Если мне от вас было что-нибудь нужно, я бы вам сообщил. И тут же сожалеет об этом, видя, как изменилось лицо Джима. — Окей. Я просто… беспокоился о тебе. — Капитан опускает поднос рядом с ковриком для медитаций. — Думаю, я склонен всё преувеличивать, когда люди не едят. Слова отдаются накатившей волной понимания, сразу за ней беспомощностьужасвина, а потом... — Ты пытаешься мной манипулировать, — говорит он, сощурившись. Джим отвечает не сразу, только в глазах ясно читается весёлое изумление. — Ты слишком хорошо меня знаешь — это довольно-таки пугает, — он подталкивает поднос вперёд. Спок видит, что ему принесли только вегетарианские блюда: пасту с томатным соусом, небольшую порцию салата и горку того, что человеческая часть команды называет “мини-огурцами” (кажется, выражение наиболее часто употребляется, когда желают подчеркнуть степень “милоты” овоща). — Но я серьёзно, тебе правда стоит поесть. — Я не голоден, капитан, — по крайней мере, не тем, что на тарелке. Джим хмурится в ответ и садится на кровать напротив него. Спок снова закрывает глаза, делает очень, очень медленный вдох. “Контроль. Я себя контролирую.” — Ладно. Но я не позволю хорошей еде пропасть. Вулканец чувствует, как тот потянулся вперёд, взял что-то с тарелки. Против воли открывает глаза и видит Джима, на кровати, поедающего один из мини-огурцов. Или, если точнее, пытающегося проглотить его целиком. Губы блестят, зелёный ствол проскальзывает в рот, и... — Покинь мою каюту. Джим вытаскивает несчастный овощ со звонким чмоком (Спок сжимает руки в кулаки), поднимает растерянные глаза. — Что… — Я съем то, что ты принёс, — выдавливает вулканец. — Но только если ты немедленно покинешь мою каюту. Капитан хмурится, кажется, хочет что-то возразить, но, спустя секунду, поднимается на ноги и уходит. Спок не поворачивается. — Просто… если что-нибудь будет нужно, скажи мне, окей? — голос капитана звучит… грустно. Спок не отвечает. Дверь закрывается, и Спок бросает поднос в стену напротив.***
— Капитан, на связи Звёздный Флот, — говорит Ухура. — Что-то срочное. — Включите динамик, лейтенант. — Сообщение получено. Включаю передачу. — Капитану ЮСС “Энтерпрайз” от Звёздного Флота, сектор девять, — зачитывает компьютерный голос для приоритетных сообщений Флота. — Церемония инаугурации на Альтаир VI состоится на семь дней раньше. Измените план полёта, чтобы прилететь туда вовремя. Комак, адмирал, Командование Звёздного Флота. Подтвердите. Джим хмурится в ответ. Они перенесли инаугурацию президента на целую неделю вперёд? У них остаётся не так много времени… — Лейтенант Ухура, подтвердите приём, — рассеянно бросает он. — Да, сэр — Мистер Чехов, высчитайте курс и необходимую скорость. Чехов вбивает координаты и оборачивается к нему. — Мы должны идти туда на шестом варпе, кептин. На остановку на Новом Вулкане нет времени. Джим выбивает энергичную дробь на подлокотнике, пытаясь придумать какой-нибудь способ успеть всё. Но навыки Чехова в навигации несравненны — если он не смог придумать как… — Полагаю, у нас нет выбора, — вздыхает он. — Отправляемся на Альтаир VI, мистер Чехов. Мистер Сулу. — Да, сэр, — отвечают те в унисон. — Прости, Спок, — оборачивается Джим к своему первому офицеру, который, что странно, не обернулся в ответ. Вообще-то, кажется, тот упорно смотрит в противоположном направлении. — Снова бьёт закон Мёрфи. Спок не отвечает. Даже не шевелится. Что почти сюрреалистично. — Не волнуйся, — добавляет капитан, внезапно занервничав из-за наступившей тишины. — Я отправлю тебя на Новый Вулкан сразу после Альтаира. Хорошо? — Я вас понял, капитан, — отвечает Спок.***
Хотел бы Джим сказать, что лежит сейчас без сна и разглядывает потолок из-за странного поведения своего первого офицера, но, правда в том, что он так лежит уже несколько месяцев. Только теперь у него появился настоящий вопрос, достойный размышлений, настоящая проблема, требующая решения, что лучше ночей, проведённых в беспрерывном проигрывании в голове их тренировки в спортзале в ярких порнографических деталях. Кхм-кхм. Ну, не важно. Вот то, что он знает: 1) Спок странно себя ведёт. (Странно как?) Странно, словно… злой? Напряжённый? Нетерпеливый? Всё вышеперечисленное? 2) Спокова злость/напряжение/нетерпеливость, — (Странность.) — странность началась прямо после суда над Кодосом, но Джим может признать (Корреляция? Вывод? Если бы он, чёрт возьми, знал), что если это началось раньше, то он в то время был не в том состоянии, чтобы это понять. 3) Он не хочет рассказать об этом Джиму (Не станет?) Кажется, будто он не может об этом рассказать. Но почему? Что такого может скрывать Спок, что думает, будто не может поделиться этим с ним? (“Да ладно, я же рассказал тебе о… — он лишь махнул рукой, но, судя по выражению лица, вулканец понял, что тот говорил о Кодосе. — Это не может быть хуже, да?” Спок не ответил.) Что это значит? Возможно ли, что этот секрет — то, что так гложет его первого офицера, — может быть хуже, чем секрет Джима про Кодоса? Он никогда не видел, чтобы Спок преувеличивал. И если Спок не преувеличивает… Тогда... Блондин потирает лоб, тянется к лежащему на прикроватной тумбочке кому. — Мостик. Навигатор. — Науигатор, — слишком бодро для гамма-смены отзывается Чехов. — Мистер Чехов, насколько мы опоздаем на церемонию, если пойдём на максимальной скорости и остановимся на Новом Вулкане, только чтобы высадить Мистера Спока? Пауза. Затем: — Я не понимаю вас, капитан. Джим хмурится. Не похоже на Чехова, медлить с ответом. В то же время, у каждого бывают такие дни, да и время позднее. — На сколько мы отстанем от расписания, если завернём на Новый Вулкан? — Мы уже на пути к Новому Вулкану, кептин. Командер Спок передал ваш приказ около пяти часов назад. Капитан ошарашенно смотрит на ком. Он не отдавал приказ… ...О. Пять часов назад, но это значит… Это значит, что Спок, должно быть, развернул их на Новый Вулкан почти сразу же после того, как Джим покинул мостик. Предательство Спока горечью поднимается в горле, прожигает язык и полость рта, острое, и горячее, и… и что-то ещё. Что-то, что отчаянно спрашивает, что Джим сделал не так и как всё исправить. Спок, по крайней мере, мог бы поговорить с ним. — Спасибо, мистер Чехов. Конец связи. Он закрывает ком и снова падает на кровать, злой и растерянный, хочет помочь Споку, но не знает как, и эта боль... Всё возвращается к одному и тому же вопросу: что может быть настолько ужасным, что Спок не думает, что может рассказать об этом Джиму? Единственное, как представляется, что может быть хуже, чем быть жертвой Кодоса — это… ну. Быть Кодосом. (“Это не может быть хуже, да?” Спок не ответил.) Этой ночью выспаться не получилось.***
На следующий день Кирк появляется задолго до начала альфа-смены — Хикару мог бы предположить, что капитан этой ночью вообще не спал — и тут же приказывает им проложить курс к Альтаиру, скорость варп 6, мистер Сулу, нет, я не хочу обсудить это с мистером Споком, да, серьёзно, не заставляй меня бросать в тебя что-нибудь тяжёлое. — Капитан с командером как будто развелись и теперь у них совместная опека над Энтерпрайз, — ворчит Сулу, достаточно тихо, чтобы Кирк его не услышал. — Сначала, мы летим на новый Вулкан, потом на Альтаир, затем снова на Новый Вулкан, а теперь мы опять летим на Альтаир. — Я думать, я начинать морская болезнь, — уныло соглашается Павел.***
— Мистер Спок, — поднимается капитан, стоит вулканцу появиться на мостике. —Пройдёмте со мной, пожалуйста. Джим не может знать, что Спок не спал уже четыре дня. Не ел. Не может знать, что его первый офицер скорее животное, нежели человек или вулканец, ошеломлённый, и голодный, и почти-спятивший от желания. И всё же… “Наедине, — думает Спок. — Он хочет поговорить наедине. Моя обязанность согласиться, разве нет?” Он молча следует за капитаном в маленькое помещение за транспортаторной, здесь их не увидят, и не услышат. — Ты изменил курс на Новый Вулкан, — вулканец со странным удовольствием отмечает усталость на лице своего капитана, так хищник ищет слабые места у своей жертвы. — Даже более того. Ты это провернул у меня за спиной. И я хочу знать, почему. — Изменил курс? — повторяет Спок, отвлёкшись на игру света в светлых волосах. Он бы хотел коснуться их. Или, может, схватить и притянуть к себе. Джим издаёт такие прекрасные звуки, когда ему больно… —Ты это отрицаешь? — Нет, — Спок всё ещё в трансе. — Нет, ни в коем случае, капитан. Это вполне возможно. — Тогда зачем ты это сделал? — хмурится человек. — Капитан, я верю вам на слово, что я это сделал, но я не знаю, зачем, и не помню этого. — В смысле не помнишь? — В прямом, — спрятанные за спиной руки сжимаются крепче. — Пожалуйста, не задавай мне больше вопросов. Я не могу... — Спок, я хочу помочь, — настаивает Джим с этой чёртовой заботой в голосе. Он пытается подойти на шаг вперёд, но Спок в это же мгновение отходит назад. — Не приближайся. — Спок… Что происходит? — Не задавай вопросов. Я не отвечу. Он видит вспышку раздражения на лице капитана и чувствует сильное, нелогичное желание раздуть эту вспышку в полноценное пламя. Вытянуть наружу того безэмоционального Кирка с улыбкой, что не затрагивает глаз; того лидера, за которого многие умрут и убьют, бесстрастного, опасного и завораживающего, как сами звёзды. — Ну, одного я тебя таким не оставлю, — возмущается блондин. — Я сказал тебе, не приближаться. А потом его кулак летит в Джима в попытке не дать приблизиться, и Джим реагирует инстинктивно, поднимает руки в защите, в то время как глаза наполняются удивлением. И где-то в процессе граница между нападением и защитой стирается, и то, что было предупреждением превращается в спарринг, Спок наносит удар за ударом, и Джим парирует каждый из них. Даже в драке Спок чувствует некоторое удовлетворение от того, каким стал его человек. Он с первого дня, когда искренне пытался убить, знал, что у кадета прекрасные инстинкты, и необыкновенное, для человека, проворство. Теперь, после месяцев совместных тренировок его навыки стали острее, Джим выдерживает удар за ударом, несмотря на исказившие лицо растерянность и тревогу. Спок доволен. Но зверь нетерпелив. “Достаточно игр”, — думает он и сбивает Джима с ног. Капитан, вскрикнув, падает, Спок наваливается сверху, переплетает их пальцы, пригвождает к полу, устраивается у того между ног. Голубые глаза распахиваются шире, снова удивление, но в них всё ещё нет понимания. Кажется, потребуются более человеческие метки. — Спок, что за хмнммм? Мой, думает он с яростью, крепче сжимая эти пальцы своими, слишком сильно, вызывая у Кирка стон, удовольствия или боли; ему уже не важно чего. Моё, и никто больше его не получит. Ни доктор МакКой, ни чужие инопланетяне, ни дипломаты, ни даже мой вмешивающийся двойник; он мой т‘хи’ла, он мой, мой, мой. Он пьян от запаха Джима, одурманен, поглощён его жаром, возможностью погасить горящее внутри него пламя в этом теле, этом теле, что он так хотел с того момента, как очаровательный, возмутительный, загадочный кадет пришёл на Кобаяши Мару. И, наконец-то, Джим здесь, под ним, и он может взять его, сейчас, взять это тело, этот разум, этого человека, который по праву должен принадлежать ему, который отдавал себя так многим, тем, кто даже не понимали, не заслуживали. Это тело, что… … Это тело, что подвергалось насилию уже столько раз. Последняя мысль льдом проходит по венам, позволяя ему отпрянуть от рук Джима. Но он всё ещё не может остановиться полностью. Вздох блондина, когда Спок с силой кусает его шею, совсем не помогает. Он смутно ощущает попытки капитана что-то спросить, но слова кажутся далёкими и неважными. — Спок, что..? Чтоо-оох, да, здесь… ах… А потом форменка капитана рвётся в его руках, и он отбрасывает ненужные тряпки куда-то за спину, его рот опускается к ключице Джима, скользит вниз, и он... — Капитан, — выдавливает он в те редкие моменты, когда его телу требуется кислород. — Ты должен сказать нет. Должен сказать мне остановиться. В какой-то момент Джим сжимает в кулаках его форменку — оттолкнуть или притянуть ближе, невозможно сказать. — Что? Но я… — Капитан, я… мне нужно, чтобы ты… сказал… остановиться. Вздох Джима обрывается. — Стоп, — слабо шепчет он. “Эта кожа моя, эти мышцы, суставы, этот пульс, моёмоёмоё... — Спок, стоп, — снова пробует Джим, на этот раз его голос немного сильнее. — Я не... Я. Нет. Это “нет” наконец-то даёт ему силы собрать остатки вдребезги разбитого самоконтроля, оттолкнуться и позволить Джиму сесть, пошатываясь, облокотиться на руки; они оба тяжело дышат и бесспорно возбуждены. Ноги Джима разведены в стороны, торс обнажён, на шее отметина, оставленная ртом Спока, волосы в беспорядке от пальцев Спока, губы влажные и припухшие, глаза широко распахнуты и такие невероятно голубые; и в этот момент Спок хочет его больше, чем что-либо ещё, больше жизни, больше разума. И в этот момент его самоконтроль ломается, и он тянется вперёд, бездумно ищет, хочет, и Джим здесь, он здесь, и всё остальное не важно. — Что, чёрт возьми, ты делаешь? Спок, даже не оборачиваясь, узнаёт голос доктора МакКоя. “Убей его”, — говорит зверь. “И это последний раз, когда он встанет между тобой и тем, что принадлежит тебе. — Боунс, — тянет Джим. — Я думаю… Думаю, со Споком что-то не так. Правда не так. Спок делает глубокий дрожащий вдох и оборачивается. Конечно, это доктор МакКой, и он смотрит прямо на него. “Ты уверен? Уверен, что он не смотрит на твоего т’хи’лу? Когда Джим так выглядит, доктора даже сложно винить за…” Внезапно вулканец понимает, что что-то — кто-то — рычит и что звук исходит из его горла. Доктор МакКой продолжает смотреть. Спок сглатывает, пытается дышать. Пытается помнить, кто он. Помнить все те причины, почему он не может… — Доктор, — хрипит он. — Заприте меня. Я не хочу, чтобы меня видели. Я не могу... — Ага, — тихо соглашается тот. Его голос — как и руки, что тянут его, поднимают с пола, с капитана — непривычно мягкий. — Думаю, это хорошая идея. — Что? — недоумевает Джим. Доктор придерживает Спока за плечо, наполовину поддерживая, наполовину сдерживая. — Твоя каюта подойдёт, или тебе нужно в… — Камера, это должна быть камера. Губы МакКоя сжимаются в плоскую линию. — Доктор М’Бенга мне рассказал, что это. Но я не думал, что всё так далеко… — Что? — снова спрашивает Джим. Его голос звучит ужасно растерянно. — Что всё так далеко? — М‘Бенга сообщил вам о моём состоянии? — переспрашивает Спок, чувствуя вспышку иррационального раздражения. — Моё право на конфиденциальность… — Заканчивается там, где начинается безопасность сослуживцев. У него было полное право мне сообщить. — Что происходит? — требует Джим, поднявшись на ноги. Он всё ещё выглядит как в одном из последних снов Спок, и он должен, должен... — Я должен идти, — говорит он МакКою. — Сейчас. — Хорошо, идём… Они разворачиваются, рука доктора всё ещё придерживает его. — Чт.. — снова начинает Джим, но МакКой обрывает. — Тебе, наверное, стоит вернуться в каюту, — бросает через плечо. — И найди другую форменку. Или прими душ. Или… ещё что-то — Но… — Он будет в порядке, Джим! И эти слова, что странно, кладут конец возражениям капитана, МакКой со Споком молча идут в камеру.***
— Что со Споком? — врывается Джим в медотсек, стоит Боунсу вернуться. — Что происходит?? — Джим, тебе нужно доставить Спока на Новый Вулкан. Тот проводит рукой по волосам. — Боунс, хорошо! Как только закончим миссию! Но пока, ты должен сказать мне, что… — Нет, нужно сейчас! Прямо сейчас! Если мы не доставим его на Новый Вулкан в течение недели — максимум восемь дней, — он умрёт. — он хватает Джима за руку, трясёт, слово хочет этим донести всю серьёзность ситуации. — Он умрёт, Джим. Сердце Джима замирает, а потом срывается в бешеный ритм. — Он… умирает? — Вдох, ещё вдох, ещё, пытается остановить кружащуюся голову, рвущуюся на поверхность панику. — Неделя… У нас всего неделя? Почему? Боунс отводит взгляд, поджимает губы. — Я не могу сказать! — Он умрёт! — кричит капитан. — Я должен что-нибудь сделать! — Это его и волнует, — ворчит МакКой. — Что? — Послушай, можешь орать хоть до Судного дня, но у Спока всё ещё есть право на конфиденциальность. Всё, что я могу тебе сказать, если это как-нибудь не остановить, то физическое и эмоциональное давление просто убьёт его, наверное, за неделю. Всё остальное, не моя тайна. И… Ну, это большой секрет. Даже я не знал, пока доктор М’Бенга не рассказал мне, а у меня докторская по ксенобиологии! — И Спок… он знает, что это? — хмурится Джим. — Знает, и могу только удачи пожелать, если ты хочешь из него это вытянуть — он молчит, как альдебарун-узкогуб. — Что ж, я всегда был готов к новым вызовам. Он уже возле дверей, когда его настигает голос Боунса. — Джим… Оборачивается. — Я говорил, что расскажу тебе о… держании за руки. — Боунс потирает щеку, хмурится, как обычно делает, когда говорит о чём-то неловком, и злится, что чувствует эту самую неловкость. — Руки для вулканцев — эрогенная зона. Они, эм… они целуются с помощью пальцев. — С помощью… Ты говоришь, что когда я… — Джим не может сдержать бросившуюся в лицо краску. Боже. Он, сам того не ведая, уже несколько месяцев обжимался со своим первым офицером! Почему Спок никогда… Мысль обрывается, запнувшись о нахлынувшие воспоминания, воспоминания обо всех тех случаях, когда они соприкасались пальцами, включая те, когда это начинал совсем не Джим. Много-много раз начинал совсем не Джим, если подумать… — Боунс, я идиот. — Вы оба идиоты. Стоите друг друга. — Значит Спок получил твоё одобрение? — усмехается блондин. — Я бы не стал так далеко забегать, — ворчит Боунс и выгоняет его из медотсека.***
Видеть Спока, стоящего навытяжку за стеклом, идеально собранного, как и всегда, Джиму не просто странно — неправильно, оно задевает что-то глубоко внутри. Спок не должен быть заперт в камере, словно преступник. Он последний, кто должен там находиться. И Джим его вытащит. — Капитан, — откликается Спок, когда Джим останавливается перед ним; слова больше похожи на угрозу, нежели приветствие. — Командер. Боунс сообщил мне о твоём состоянии. Взгляд Спока становится острее. — Он рассказал тебе… — Всё, что он сказал, если что-нибудь не предпринять, ты умрёшь. Что происходит, Спок? Почему тебе нужно возвращаться на Новый Вулкан? Пожалуйста, я хочу… Спок отворачивается к стене. — Ты эмоционально скомпрометирован из-за моего состояния. Нам лучше не общаться. — Тебя считают лучшим старшим помощником Флота. Логично, что ты мне очень полезен. Если я должен потерять такого первого офицера, я хочу знать причину. — Об этом не должен знать никто со стороны, кроме тех немногих, кого это касается, — неохотный ответ. — Даже мы не обсуждаем это между собой. Вы можете это понять, капитан? — Нет, я не понимаю! Спок, ты умираешь, и я хочу объяснений! Считай это приказом. — Капитан, есть вещи, которые превыше всего, даже служебной дисциплины. О. Верно. Он может сказать нет. У него должно быть право сказать нет, даже приказам. По крайней мере, сексу и секретам. — Думаю, — несчастно вздыхает Джим, потирая шею. — Это… ты же не думаешь, что я не смогу держать это в тайне, верно? — Нет, — кратко отвечает Спок, всё ещё не поворачиваясь. — Окей, — протяжный выдох. — Думаю, я не могу… заставить тебя… Вулканец не отвечает. Джим поворачивается к выходу. — Но, в любом случае, — тихо говорит он, зная, что Спок услышит. — Я никогда не жалел, что рассказал тебе. Ты спас мне жизнь, и я просто… хотел бы того же для тебя. Он уже сделал четыре шага к двери, когда его останавливает голос Спока. — Это имеет отношение к… — дальше лишь неразборчивое бормотание. — К чему? — обернулся Джим. Пауза. — Биологии. — Какой… биологией? — Вулканской, — выдавливает тот. — В смысле… биологии, эээ, вулканцев? Затылок Спока кивает. — Биологии, в смысле размножения? Снова кивок. И долгая, очень неловкая пауза. — Пожалуйста, скажи, что у тебя не вулканский пубертатный период, — просит Джим. — Потому что я не буду разговаривать с тобой о сексе. Во-первых, это не моё, а ещё… Ну, правда, не моё. — Как вулканцы находят себе пару? —спрашивает Спок. — Никогда не задумывался? — Эмм, — Джим может лишь моргать в ответ на этот вводный вопрос. — Очень логично? — Нет. Нет, не логично. Это время лишает нас морали, нашей логики, пока не остаются только бездумные чудовища. Приносит с собой безумие, срывает с нас покровы цивилизации. Это пон-фарр. Время спаривания. — Спаривания? Так… тебе нужен секс. — Хмурится Джим. — Ты буквально умираешь от того, что яйца ноют? Вулканец не озаботился тем, чтобы поправить ужасную человеческую интерпретацию. — В природе есть подобные случаи, капитан. Гигантская птица-угорь с Регулуса Пять, раз в одиннадцать лет они должны возвращаться в пещеры, где вылупились из яиц. Или ваш земной лосось. Он идёт метать икру в тот водоём, где появился на свет. Или умирает в пути. Я надеялся от этого избавиться, но древний инстинкт слишком силён. — Он всё ещё не смотрит на Джима. — Время от времени он нас настигает, и тогда неумолимая сила — плак-тау, лихорадка крови, — заставляет нас вернуться домой и найти пару или умереть. — Пару, хах… Ты о той девушке, с которой помолвлен? Ти-пи или типа того? — Т’Принг. Да. — Но ты целовал меня, — медленно продолжает Джим. — Это было что-то мимолётное, или твоё тело думает, что я твоя пара? Спок замирает. — Инцидент возле транспортаторной… — И десятки раз до этого, — перебивает капитан. — Спок, Боунс рассказал мне о поцелуях пальцами… И, ну я о том, что если... — Нет. — Но если я могу… — Нет, — вулканец оборачивается, скалит зубы, а ярость в его голосе заставляет Джима сделать шаг назад от стекла ещё до того, как успевает одуматься. — Выслушай меня! Я знаю, что я не твой партнёр, но может плак… лихорадку крови можно удовлетворить со мной. Спок не отвечает. Блондин, необъяснимо нервничая, проводит языком по пересохшим губам. Глаза Спока тут же опускаются на них. — В смысле… мы же не станем помолвлены или типа того, верно? Это может быть тем, что ты хочешь — или тем, что хочет твоё тело, — а потом продолжим как раньше. Ничего не изменится. И если это спасёт тебе жизнь… Спок всё ещё не отвечает. — Послушай, я знаю… — пауза, глубокий вдох. — Я знаю, что я в раздрае, но я смогу. Пожалуйста. Я буду послушным, обещаю, сделаю всё, что ты хочешь… — Я, — цедит Спок сквозь зубы. — Не стану. Пользоваться. Тобой. Я не стану Кодосом… — Ты не Кодос! Это совсем другое! Я… Спок, я люблю тебя. Наверное, это самое неподходящее время для этих слов, но они вырвались; и стоило их произнести, как Джим не в силах жалеть об этом. Не тогда, когда Спок умирает, а он может спасти его, если только… По телу вулканца проходит дрожь. Он закрывает глаза, словно ему больно, ладони сжимаются в кулаки. — Я люблю тебя, — снова говорит Джим, наслаждаясь тем, как по телу разносятся искры, насколько правильно это звучит. — Не так, как люблю Сэма, или Гейлу, или даже Боунса. Я никогда не любил кого-то так, как люблю тебя, и никогда не полюблю снова, я... — Это не важно, — отвечает Спок, и… И это даже не больно; просто холодная тяжесть опускается в животе, в груди пустота. Слова на языке такие странные и тяжёлые. — Это… не… важно? — Это не имеет значения, потому что я не могу тебе верить. А вот это… это больно. Огненно-горячая боль прорезает пустоту, и глубже. — Ты мне не доверяешь? — Я тебе доверяю, — отвечает Спок. — Безмерно. Вот почему я знаю, что ты сделаешь всё, что в твоих силах, чтобы спасти меня. Джим замирает, оглушённый. — Что ты..? — Джим, — начинает Спок, и тут же поправляется. — Капитан. За месяцы совместной службы, я понял, что ты похож на земного хамелеона. Ты становишься тем, кем тебя хотят видеть в любой возможной ситуации. Кажется, что ты подгоняешь себя под эти ожидания неосознанно, часто даже ненамеренно. Вот, что делает твои уговоры такими убедительными — и такими опасными. Ты веришь в собственную ложь. — Так что, ты думаешь, я внезапно решил, что влюблён в тебя, потому что ситуация требует от меня раздвинуть ноги? — Именно так я и думаю. Ты сам сказал мне, что не играешь роль. А становишься ею. Ты одиннадцать лет верил, что хотел… — Он не договаривает, но Джим понимает. — Окей, да, но сейчас я ничего не выдумываю! Я правда л… Спок закрывает глаза. — Я верю, что ты веришь, что влюблён в меня. Но это не имеет значения. Ты просто делаешь то, что должен, как и всегда. Думаешь, что у тебя нет выбора; это не да, если ты не можешь сказать нет. — У меня есть выбор! — настаивает Джим. — И я его сделал! — Для тебя, позволить мне умереть не является возможным вариантом. Есть одна альтернатива, и поэтому ты решил, что хочешь этого. Ты не знаешь, чего хочешь на самом деле. — А хоть кто-нибудь вообще знает, чего хочет? — Да, — отвечает Спок, и Джим чувствует дрожь от настойчивости этого голоса, внимательно следящих за ним глаз, скользящего по нему взгляда. — Я точно знаю, чего хочу. — Боже, так возьми это! — кричит Джим, стукнув по стеклу между ними. — У тебя есть моё полное согласие, окей? Я же не говорю нет! — Ты не можешь сказать нет. Это не одно и то же. Отсутствие отказа не является согласием! Джим безрадостно улыбается. — Ну, у тебя такие строгие моральные установки, но... — Не строгие, — рявкает Спок, его касающиеся стекла пальцы чуть сжимаются. — А базовые. Тебя заставляли верить, что твои чувства, твоё согласие не имеют значения, и от этого я хочу — мне нужно — уничтожить любого, кто посмел причинить тебе боль. Любого, кто на тебя посмотрит. Эти… эмоции приведут к безумию, если я им поддамся. — Он останавливается, чтобы сделать глубокий рваный вдох. — Я не… привык к такому… протекционизму. Джим чувствует, как внезапно пересохло в горле, защипало в глазах. — Ну, я тоже это чувствую! Я не… не могу позволить тебе умереть. — Он смотрит на Спока, пытается улыбнуться. — Всё будет хорошо. Я тебе верю. Безмерно. — Я знаю, — тихо отвечает Спок. Прямо как Пещерный Спок, когда они впервые встретились. — И если мне придётся умереть, чтобы сохранить это доверие, для меня это достойная смерть. Приговор в его голосе бьёт, как пощёчина, выбивает из груди весь воздух… — Нет. Не СМЕЙ, Спок. Не смей быть благородным и мёртвым. У меня слишком много тех, кто достаточно сильно заботился обо мне, чтобы умереть.... Заботься достаточно, чтобы жить. — Джим… — У меня уже был жёсткий секс раньше, понял? Не важно, что заставит тебя со мной сделать лихорадка крови, я справлюсь! И похуже выдерживал! — Именно поэтому я не могу позволить тебе это сделать, — многозначительно смотрит на него вулканец. — Ну, а я не могу позволить тебе умереть! — Джим в отчаянии поднимает руку в вулканском салюте и прижимает её к стеклу. — Мне нужно, чтобы ты жил долго и процветал, чёрт возьми! Я не могу потерять тебя. Не могу. Спок долго смотрит на него, потом прижимает к стеклу свою руку, своё пожелание. — Я обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы жить. Я оцениваю шансы в 87,3%, если мы вернёмся к Новому Вулкану в течение недели. Мне потребуется видеоком и монитор. — Окей, — выдыхает капитан, чувствуя волну облегчения. — Окей. Можешь на меня рассчитывать. Доставим тебя на Новый Вулкан, как-нибудь.***
— Лейтенант Ухура, — слышит Сулу голос капитана через ком. — Соедините меня с адмиралом, который передал нам приказ по Альтаир VI, пожалуйста. — Это был адмирал Комак, Командование Звёздного Флота, Сектор девять, — отвечает девушка. — Соединяю. — Хикару, тебе не кажется… — оборачивается к нему Павел. — Может, тебе стоит рассчитать курс к Новому Вулкану. На всякий случай.***
— Капитан, — отвечает адмирал Комак с видеоэкрана в офисе Боунса. Его выражение лица настолько снисходительное, что Джим уже пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы не сказать что-нибудь глупое, а ведь они ещё не начали разговор. — Это необычная просьба. — Я это осознаю, сэр. Но это крайне важно. Вы должны разрешить мне завернуть к Новому Вулкану. — Но вы отказываетесь объяснить, почему это так важно! — Сэр, я не могу, но поверьте, я не стал бы просить… — Альтаир VI — не обычная миссия, — перебивает его адмирал. — Этот регион только приходит в себя после долгого межпланетного конфликта. Эта инаугурация стабилизирует всю систему Альтаира.... Всё, что слышит Джим, — это “бла-бла-бла”. Он переводит глаза на стоящего позади экрана Боунса, тот закатывает глаза. — Наше присутствие там, — продолжает Комак, — это наглядная демонстрация дружбы и силы для Клингонской Империи. — Сэр, мы задержимся всего на один день. Я не думаю, что… — Капитан, я знаю, что вы привыкли к определённым послаблениям, пока находились в подчинении у Пайка. Но когда дело касается моих миссий, вы будете играть по моим правилам. Вы отправитесь на Альтаир Шесть, как и было приказано. Конец связи. Монитор гаснет. — Как сказал однажды Иисус, — ворчит Боунс, — к чёрту его. — Не знаю, кого Комак хочет обдурить, — проводит рукой по волосам Джим. — Я знаю о ситуации на Альтаире — мы будем одним из трёх звездолётов. Весьма впечатляюще, и дипломатично, и всё такое, но для “наглядной демонстрации дружбы и силы” мы не настолько жизненно-важны. — Ага, но ты не можешь просто свернуть на Новый Вулкан, вопреки приказу Звёздного Флота. Тебя арестуют, прежде чем успеешь сказать Джек Робинсон! Конечно, он прав. Джим избежал выговора от последнего незапланированного отклонения только потому, что в Звёздном Флоте были слишком заняты Кодосом; теперь же пойти против прямого приказа — почти наверняка потерять карьеру. Он больше не будет капитаном Энтерпрайз. Его дом. Его жизнь. Но Спок... Джим делает глубокий вдох. — Я не могу позволить Споку умереть. Боунс молча смотрит на него в ответ. — Нет, — наконец соглашается он в своём фирменном Бонсовском выражении печали. — Не можешь. Блондин решительно кивает в ответ и тянется за комом — Мостик. Навигатор. — Мостик! — отзывается Чехов. — Науигатор. — Мистер Чехов, проложите курс на Новый Вулкан. Передайте инженерам, что я хочу восьмой варп или даже больше. Пусть постараются. — Курс уже вычислен, кептин. Сообщение передано. — Ясно, — Джим не может не улыбнуться. У него действительно самая лучшая команда. — Хорошо. Продолжайте, мистер Чехов. Конец связи.***
— Ты мог бы просто позвонить мне, — между делом говорит Джим, останавливаясь напротив стоящего за стеклом Спока. Вулканец находится в камере уже больше двадцати четырёх часов, но всё ещё выглядит там чужеродно. — У тебя же есть ком, и это было бы намного проще, чем сказать энсину Робертсу, сказать Лейтенанту Дериин, сказать йомену Россу, сказать мне… — К сожалению, кома у меня нет, — отвечает Спок, и Джим переводит взгляд на бывшие видеоком с монитором, ставшие теперь лишь кучкой металла и проводов, и приподнимает бровь. Лицо Спока абсолютное бесстрастно. — Вам лучше… не задерживаться, — подчёркнуто формально говорит он. — Я лишь хотел сказать, что вам больше нет необходимости лететь на Новый Вулкан. Вы можете направляться на Альтаир VI, как и было приказано. — О чём ты говоришь? — вскрикивает блондин. — Ты сказал, что Новый Вулкан — твой единственный шанс выжить! — Да, это и был мой единственный шанс. Но шанс не является данностью. — И, что, ты собираешься просто лечь и умереть? — Да, — отвечает Спок, словно это и есть весь ответ. — Некоторые вещи — хуже смерти; и избегать их следует больше смерти. — Нет такого, — рычит Джим. — Всё можно исправить, кроме смерти! — Я обещал сделать всё, что в моих силах, чтобы выжить, и именно это я и сделал. — Что конкретно? — Несмотря на то, что обстоятельства несколько… необычны, и моё тело отвечает кому-то кроме моей пары, я надеялся, что пон-фарр мог быть удовлетворён классическим способом. Я связался с Т’Принг. Она отказала. Больше ничего нельзя сделать. — В смысле отказала? Она не может вот так взять и… — Может, — отвечает Спок. — Она сказала, почему? — Я не спрашивал. Причины к делу не относятся. — Но она уже сказала да! — негодует Джим. — В этом и смысл заключения уз! — Она сказала да двадцать один год назад, когда ей было семь лет. — Да, но… но ты можешь умереть, а она нет, она не может сказать нет! В смысле, Боже, это же просто секс! Спок за стеклом не отвечает. И по какой-то причине Джиму это напоминает затишье перед бурей. — Я только хуже делаю, да? — Положительно. — Ну да. Больше не буду. — кивает Джим и с надеждой добавляет: — Думаю, ты всё ещё не собираешься позволить мне… — Нет! — Но… — Нет. — Ммммм, — Джим со стоном прижимает к глазам основания ладоней. — Вот корова. — Её право. Она может сказать нет. — Да, но ведь уже согласилась…. — пытается возразить Джим, но тут в стекло рядом с его головой врезается кулак, и он отшатывается назад. — Я не намерен это выслушивать, — выдавливает Спок, отходя на противоположный конец камеры. — Предполагалось, что это стекло небьющееся, — говорит Джим, разглядывая созвездие трещинок там, где ударил вулканский кулак.***
Лихорадка крови, должно быть, действительно ударила Споку в голову, если он думал, что Джим оставит всё как есть. — Посол, — приветствует он появившегося на видеоэкране вулканца. — Капитан, — откликается посол Сарек. — Вопрос срочный, поэтому я перейду сразу к делу. Спок предпочёл умереть, а не удовлетворить пон-фарр. Он видит удивление на лице вулканца — то ли от решения Спока, то ли от осведомлённости самого Джима — пусть даже выражение лица не изменилось. — Поясните, — весь его ответ, и Джим пускается в (поверхностные и хорошо отредактированные) описание последних нескольких дней. — Не могли бы вернуть ему здравый смысл? — просит он в конце. — Отрицательно. Сердце Джима замирает. — Но почему нет? Не можете же вы думать, что он поступает правильно… — Моё мнение не существенно. Спок совершеннолетний и принимает собственные решения. — Но он умрёт! — отчаянно восклицает Джим. — Он ваш сын! И вы не можете сказать ему… — Капитан, — перебивает Сарек. — Он всё равно не станет слушать моих советов. Стоит Споку принять решение, и переубедить его становится практически невозможно; так было с самого детства. Он так никогда и не подчинился тому, что диктует логика. — Всего за шесть месяцев служения во Флоте, — негодует Джим, — Спок сделал для вулканцев больше, чем все ваше “абсолютно логичные” учёные… — Это не было упрёком. О. Джим чувствует, как краска заливает его лицо. — Просто факт. Если Спок принял решение, доводы логики его не переубедят. — Пауза. — А вот Т’Принг… Она может быть более лояльна. Я могу дать вам номер её кома. — Правда? — переспрашивает Джим, чувствуя снова вспыхнувшую в груди надежду. — Но… разве это не против правил? — Правила важны, — отвечает Сарек, — но они не заменят мне сына.***
Т’Принг, чисто по-вулкански, отвечает почти мгновенно. — Капитан Кирк, — произносит она, стоит её лицу появиться на видеоэкране, и, Боже, либо все вулканцы умопомрачительно прекрасны, либо он нашёл свой тип. Наверно понемногу и того, и другого. — Вы меня узнали, — удивляется блондин. — Разумеется. Я, как и другие оставшиеся в живых вулканцы, обязана своим существованием вашим действиям, вашим и ваших коллег. Я бесконечно благодарна вам. Голос её явно не звучит бесконечно благодарным. Эмоций в голосе, как при зачитывании списка ингредиентов. — Спасибо, думаю, — отвечает Джим. — Но, позвольте спросить, разве это не делает вас бесконечно благодарной Споку? — Положительно. — Но вы отказались ему помочь. Вы собираетесь просто позволить ему умереть. — Положительно. — Но почему? Если это из-за его мамы… — Отрицательно, — возражает вулканка. — Текущая ограниченность численности вулканской популяции сделала подобную генетическую избирательность нелогичной. Джим хмурится. Это ксенофобия? Звучит очень похоже на ксенофобию. Может он просто упрямо настроен ненавидеть эту чику, но для него эти слова прозвучали очень похоже на ксенофобию. — Но тогда почему? Не вижу логики отказывать Споку. Взгляд Т’Принг похож на Споковский “Ну-раз-уж-ты-так-настаиваешь”. — Моя логика опирается на два обстоятельства. Во-первых, как я уже сказала, Спок — как и вы — стал очень известен и очень почитаем среди наших людей. Почти легендой. Слава Спока растёт, и я поняла, что не хочу, чтобы меня знали, как жену легенды. Во-вторых, есть Стонн, кто очень хочет стать моим мужем, а я — его женой. Я намеревалась объявить калиф-фи, вызов, но не вступать в брак, которого не желаю. Это борьба насмерть между соперниками за женщину. Победитель получает женщину. Джим задумывается. — Так значит этот Стонн… Он стал бы соперником? — Разумеется, нет, — высокомерно отвечает та. — Я сама стала бы защищать себя. Я действительно либо владею собой, либо умру. Я не чья-либо собственность, даже моего любимого. Даже злой и беспокоящийся за Спока, Джим должен признать, что Т’Принг довольно потрясающая. Не говоря уже ослепительна и восхитительна. Если честно (что он не всегда любит, потому что это приводит к нехорошим вещам, вроде боли и самоосознания), маленькая ужасная часть его рада, что Спок не хочет на ней жениться, потому что они бы стали самой потрясающей, и пугающе сильной парой во Вселенной. — Полагаю, логично, что Спок должен знать о моём решении ещё до прибытия, — продолжает Т’Принг. — Узнав, что на Вулкане его выбор — убить или умереть, он предпочёл достойную смерть, на своих собственных условиях. Я уважаю его желание. — Ну, а я нет! — кричит Джим в ответ. — Да что с тобой не так? Как ты можешь так хладнокровно желать кому-то смерти?? Может, Стонн и есть твой Единственный, и это прекрасно, но ты правда хочешь построить своё счастье на крови Спока? Вулканка склоняет голову набок. — Вы удивительно логичны для человека. Не верите, что моё счастье или согласие стоит учитывать? От бесстрастного вопроса внутри вспыхивает вина. — Нет! Не так, конечно, ваше согласие важно, я просто...я.... Боже. Я не знаю, что делать. Хотел бы я просто… — Вы ничего не можете сделать, — отвечает Т’Принг. Слова стали бы утешением, если не звучали так по-деловому, почти скучающе. — Пон-фарр можно погасить только с партнёром по связи. Он не захочет никого другого. — Но меня он хочет! — отвечает Джим, зная, что выглядит почти безумно и непростительно нелогичным в её глазах, но в данный момент его это не волнует. — Или, по крайней мере, его тело хочет. И я хочу помочь, но Спок не позволяет! Кажется, это стало для Т’Принг сюрпризом (он научился довольно неплохо читать Скупых-на-эмоции вулканцев), но она ничего не ответила, и Джим продолжает: — А теперь он даже не станет с тобой бороться, просто… просто решил умереть, из-за меня… потому что думает, что это каким-то образом сравнимо с… — Поднимает руку, проводит по волосам, в бессилии закрывает глаза, чувствуя себя на острой грани беспомощности. — Послушай, я не… не знаю, как работает вся эта штука с согласием. Не знаю, что хорошо, что нет, и, наверное, делаю всё не так прямо сейчас, но мне нужно… Спок должен жить. Мне нужно, чтобы ты помогла ему. — Джим сглатывает, смотрит с отчаянием. — Ты вправе сказать нет, и я не могу заставить тебя поменять своё мнение, но мне ведь можно попросить, да? Верно? Т’Принг не отвечает. Он не знает, что и думать. — Просто… пожалуйста, — умоляет. — Пожалуйста. Я сделаю что угодно, просто… — Хорошо, — отвечает вулканка. Джим может лишь смотреть на неё в ответ. Она не выглядит особо впечатлённой. — Что из произнесённого мной заставило вас так сильно распахнуть глаза, человек? — Я лишь… Вы просто… А? — выдавливает он, как всегда красноречиво. — Я дала своё согласие, — поясняет она, словно ей всё равно. — Я выйду за него замуж. — Правда? — и внутри столько всего, столько эмоций, что их не удаётся даже понять. — В чём подвох? — спрашивает по привычке и тут же качает головой. — Нет, не хочу знать. Мы будем у вас через пару дней… Спасибо. — Вы очень странный человек, — отвечает Т’Принг и заканчивает вызов, прямо вот так. А Джим остаётся смотреть на погасший экран, гадая, во что он, чёрт возьми, ввязался.***
— Она передумала, — равнодушно повторяет Спок с той стороны стекла. — Ага! — отвечает Джим, пытаясь вложить побольше энтузиазма в голос. Если бы это не разрывало его изнутри, он мог посмеяться от ужасной иронии того, чем стала его жизнь. Из всего, что он делал, он никогда не думал, что будет уговаривать любимого человека жениться на ком-то другом. — Ты не умрёшь от спермотоксикоза! Что хорошо! Спок не выглядит преисполненным энтузиазма. — Что ты ей предложил? — Ты не думаешь, что я не мог просто логично убедить её согласиться? — Нет. — Ага, просто решил спросить. — Что ты ей предложил, — повторяет Спок, тихо и напряжённо, и это совсем не вопрос. — Ничего, — пожимает плечами Джим. Ничего особенного, по крайней мере. — Просто мило попросил. — Ты попросил её..? — Ага. И она согласилась. — Джим улыбается, видя скептическое выражение лица Спока. — Хей, дареному коню в зубы не смотрят. — Я живу среди людей 5.281 года, и всё ещё не понимаю этот эвфемизм. — Это значит, не стоит слишком пристально рассматривать что-то хорошее. Спок недоумённо хмурит брови. — Пожалуйста? — просит Джим, прежде чем тот успевает отметить, насколько это “весьма нелогично”. — Просто… согласись, для меня? Пожалуйста. Спок продолжает на него смотреть, что, учитывая его стояк и щенячьи глаза Джима, наверное, ужасная идея. — Хорошо, — с неохотой говорит он. Джим усмехается в ответ. Ну, пытается, по крайней мере. — Видишь? Мило попросить. И случится чудо.***
И наконец, когда после двух дней медицинского ада разбирательств с сумасшедшими скачками настроения Спока, попытками не быть забитым до смерти озабоченным хобгоблином и держать Джима подальше от камеры, они прибывают на Новый Вулкан. Леонард сам ведёт вулканца в транспортаторную. Он надел на Спока наручники (по его личной просьбе), что оказалось очень хорошей идеей, потому что стоит им войти в турболифт, как появляется Джим и объявляет, что решил их провести. Следующие несколько секунд становятся самыми неловкими секундами, что когда-либо выпадали на долю Леонарда за всю его длинное и неловкое существование. “Раньше я хотел сделать Вселенную лучше”, — угрюмо думает он, пока Джим со Споком раздевают друг друга глазами. “Теперь мне будет достаточно не видеть того, как они сцепятся друг с другом прямо в турболифте”. И, конечно же, в этот момент Джим решает, что спустится со Споком на Новый Вулкан во что бы то ни стало. — Капитан, вулканцами в это время… овладевает нечто безумия. Оно наверняка покажется вам отвратительным. — Почему? Ты был очень терпелив, когда я сходил с ума. Иисусе, сексуальное напряжение такое густое, что почти можно задохнуться. Спок улыбается. Слабо и немного болезненно, но улыбается, и Леонарда это пугает . — Тогда, может быть, ты спустишься на планету и побудешь со мной? Там будет короткая церемония. По традиции мужчину сопровождают его близкие друзья. Джим тронут. — Спасибо, Спок. — Я также прошу сопровождать меня доктора МакКоя, — немного запоздало добавляет Спок. — Почту за честь, — ворчит Леонард.***
Звук гонга эхом отражается от небольшой арены, наподобие колизея. — Гонг? — шепчет Боунс Джиму в ухо. — Вулканцы — одно из самых развитых сообществ во Вселенной и они пользуются гонгами? — Шшш, — шикает на него тот. А тем временем Спок отложил небольших размеров молот и направляется к ним. — Выжившие вулканцы очень старались воссоздать место ка-иф-фарр/кал-иф-ии, каким оно было на Вулкане, — тяжело дыша, произносит он. — Гонг, очаг с костром, каждую деталь, вплоть до точных размеров арены, всё это сделано для сохранения древних традиций на самом высоком уровне. — Он замирает, потом внезапно выпрямляется. — Они идут. Я могу их слышать. Он возвращается к гонгу, и, точно, Джим что-то слышит — почти колокольчики. Звук приближается, становится громче и громче. Спок снова ударяет в гонг. Внезапно на арене, тряся огромными причудливыми похожими на бубны штуками, появляются два вулканца, а за ними, на кресле несут старую вулканку. Замыкают небольшую процессию другие вулканцы. Джим узнаёт Т’Принг, и парня позади неё… Должно быть, Стонн. — Боунс, — шепчет он. — Ты знаешь, кто это? Т’Пау. Единственная, кто когда-либо отказывался от места в Совете Федерации. — Т’Пау, — удивлённо шепчет тот в ответ. — Она будет вести церемонию? Слова похожи на сценарий к кошмару. Его свадьба. Свадьба Спока. “Это спасёт Споку жизнь, — напоминает себе Джим. — Я должен быть счастлив.” Он пытается усмехнуться. Сомнительный успех. — Он никогда не говорил, что его семья так влиятельна. Кресло Т’Пау опускают на помост, Спок подходит к ней и кланяется в приветствии. Старая вулканка кладёт свои пальцы на его пси-точки и на пару мгновений закрывает глаза. Убрав пальцы, она тут же открывает глаза и говорит: — Приведи его сюда. Спок смотрит на Джима, тот оборачивается на Боунса, но проходит к помосту, становясь рядом со Споком. — Это Кирк, — поясняет его первый. Джим уважительно склоняет голову. — Мэм. Т’Пау смотрит на Боунса. — А тебя как величать? “Величать? — иронично отмечает Джим. — Кому-то стоит обновить свои знания стандарта. — Леонард МакКой, мэм, — представляется Боунс. — Ты назвал этих чужаков друзьями, — обращается Т’Пау уже к Споку. — Чем ты поручишься за их поведение? — Своей жизнью, Т’Пау, — отвечает тот, и Джим переступает с ноги на ногу. Хороший повод вести себя примерно... — То, что вы сейчас увидите остаётся неизменным с изначальных времён. —Кажется она обращается скорее к ним с Боунсом, нежели вулканцам. — Это сердце Вулкана. Это душа Вулкана. Это наш обычай. Ка-иф-фарр. Спок оборачивается, и на одно долгое мгновение встречается взглядом с глазами Джима. Когда, наконец, вулканец заставляет себя от них оторваться и пройти к гонгу, Джим понимает, что вот оно. После этого Спок будет женат. Он будет женат, а Джим будет лишь смотреть. И впервые он понял, что имела в виду мама, когда говорила: “Если любишь — отпусти”. “Я люблю тебя”, — думает он, — но что с того”. Спок поднимает молот, чтобы ударить в гонг третий, последний, раз. “Не так, как люблю Сэма, или Гейлу, или даже Боунса. Я никогда никого не любил так, как тебя, и никогда не полюблю, я... — Нет! — громко кричит Стонн. — Это буду я! Мы договорились... — Молчи, — велит ему Т’Пау. — Выслушай, — просит её Стонн. — Я требую согласно обычаю. Эта женщина… Т’Пау поднимается на ноги. — Kroykah! Стражник с угрожающего вида копьём выходит вперёд, и Стонн замолкает. — Я прошу прощения, — шепчет он, отступая. — Да, — Т’Принг выглядит так, словно ничего и не было. — Таково моё решение. Мы будем женаты, как и просил капитан Кирк, а потом Спок улетит. У меня будут его имя и собственность, и Стонн будет здесь. У меня будет свой спутник, её глаза мельком смотрят на Джима, на Спока. — А у Спока свой. Лицо Джима вспыхивает, что, конечно, тут же замечает Т’Принг, хоть и неправильно это интерпретирует. — Смущение нелогично, капитан; пусть это и непривычная для людей практика, у многих вулканцев есть спутники. А поскольку вы вполне приятны глазу... И внезапно перед ней возникает Стонн, словно пытаясь закрыть её от Джима, а Спок — перед Джимом, издавая этот странный звук… почти рык. — Спок? — нерешительно пробует он. — Не пытайтесь с ним разговаривать, — говорит Т’Пау. — Он глубоко в плак-тау. Он не ответит снова, пока не пройдёт лихорадка крови. Если ты желаешь уйти, можешь это сделать сейчас — Нет, — возражает Т’Принг, подходя ближе. — Он не может уйти. Он должен выполнить свою часть сделки. Он обещал мне всё, что я пожелаю, за согласие выйти замуж за Спока. На этот раз рык Спока направлен на него, и Джим заставляет себя не отступить назад. — Я помню, — отвечает Джим, надеясь, что его внезапные (безрассудные?) опасения не так заметны со стороны. — Как я могу отплатить тебе? — Как члена Вулканской академии наук, меня интересует природа этой связи. Может, вы знаете, что обычно вулканские ментальные узы состоят из двух компонентов: преданности и доверия. — Что насчёт страсти? — Что насчёт страсти? — переспрашивает его вулканка. — Разве для брака — уз — не нужна и страсть тоже? — Страсть есть вершина нелогичного, капитан, — прямо отвечают ему. — Отношениям, не говоря уже об узах, лучше без неё. — О, — Джим удивлён. — Ну конечно. Т’Принг кивает. — Как я и говорила, вулканские узы состоят из преданности и доверия. Однако, в данном случае, кажется, у Спока образовались две полу-связи. Словно два аспекта связи разделились, и я получила один, а вы — второй. Данный феномен никогда раньше не случался в истории Вулкана. Возможно, причиной стала его гибридность... — Хей, — резко обрывает её Джим. — Моё наблюдение не является негативным, — приподняв бровь, отвечает Т’Принг. — Я лишь отметила наличие возможного объяснения. — Ладно, тебе просто интересно, отлично. Но я всё ещё не понял, что ты от меня хочешь. — Мне любопытно, капитан. Разумеется, два связанных индивидуума вступали в мелдинг. Так же, как и не связанных. Однако, насколько мне известно, никогда раньше двое индивидуумов, связанных с третьим, не вступали в мелдинг друг с другом. Это уникальная возможность. — О, — Джим едва не рухнул от облегчения. — Вы всего лишь о мелдинге? Да. Да, конечно... Стоящий рядом с ним Спок каменеет. Т’Принг подходит к нему, Джим закрывает глаза, потом чувствует уже почти знакомое прикосновение к его пси-точкам, потом в его голове другой разум. Там, где разум Спока был тёплым, её — гладкий и строго контролируемый. “Удивительно”, — звучит внутри него эхо её голоса. “Ваш разум весьма динамичен.” “Это хорошо?” “Это интересно. Наши разумы хорошо подходят друг к другу. Возможно, благодаря полусвязи…” Но, прежде чем Джим успевает её расспросить, её присутствие внезапно исчезает, оставляя после себя дрожь и растерянность. Когда он открывает глаза, то видит Спока лежащего на вулканке и прижимающего её к земле, прямо как Джима пару дней назад возле транспортаторной, и всё, что он может, это стоять и смотреть, как тело Спока прижимается к её, ревность и предательство наполняют рот горечью, давят на грудь. — Слезь с неё! — кричит Стонн. — Ты будешь молчать, Стонн, — предупреждает Т’Пау. — Они начали схватку. — Схватку? — повторяет Джим. И тут он понимает — Спок не пытается её трахнуть. Он пытается её убить. — Спок! — кричит Джим. — Спок! Первый офицер его даже не замечает, в отличие от Т’Пау. — Капитан, ты не должен вмешиваться... Джим оборачивается к старой вулканке. — Если он убьёт её, — говорит со злостью. — То никогда себя за это не простит. Меня не волнуют ваши вулканские ритуалы. Меня волнует мой друг. Он наклоняется и поднимает с земли маленький камешек. — Джим… — пытается предупредить его стоящий за спиной Боунс. — Хей, это разозлило саблезубую кошку с Потак III, — более беззаботно, чем чувствует себя на самом деле, отвечает Джим. — Почему бы и нет с вулканцем. И кидает его в Спока, попав ему прямо в затылок. Спок замирает. Выпускает Т’Принг, и та, задыхаясь, падает на землю. Оглядывается на Джима. В его глазах ни капли узнавания. — Капитан Кирк выбрал вызов. Раз он вызвался защищать Т’Принг, то стал её чемпионом. Схватка будет закончена, только когда один из чемпионов умрёт. — Ты идиот! — шипит Боунс. — Ты полный придурок с кукурузой вместо мозгов! — Что? — защищается Джим. — Я пытаюсь спасти её, я… ааа! Боже, Боунс! Нашёл время для гипо... Боунс убирает пустой гипо обратно в сумку, всё ещё хмурясь. — Это твоя чёртова вина, раз играешь со смертью. По крайней мере, это даст тебе шанс в борьбе. — О чём ты говоришь, в борь… воу! — вскрикивает Джим, когда его сбивают с ног. Едва успевает подняться, и Спок бросается вперёд, намереваясь убить. Джим отскакивает назад, но вулканец уже разворачивается, наготове, взлетает кулак… Джиму едва удаётся его остановить, вернуть равновесие, оттолкнуть со всей силы; но тут Спок поднимает его, переворачивает, словно он и не весит ничего, а потом он уже лежит спиной на земле, кружится голова; нога опускается прямо над головой, целясь в лицо, и... В последний момент он отворачивается, и всё, что он может сделать, это бежать, попытаться спастись от участи быть раздавленным на земле. В животе что-то обрывается. Он думал, что они со Споком были примерно равны, после всех этих совместных спаррингов, но, похоже, вулканец просто сдерживал свою настоящую силу всё это время, а когда выпустил наружу... Джим приседает, уклоняясь от удара в голову, и слышит, как кулак Спока бьёт в металлический гонг. Отходит назад, но позади него лишь странная ритуальная конструкция с гонгом посередине, очаг с огнём, он колеблется всего мгновение, и потом... Руки Спока смыкаются на нём, сдавливают горло, и он отчаянно пытается вырваться, но хватка как будто стальная, душит его, толкает назад, спиной к огню... И Джиму удаётся просунуть одну ногу между ними, оттолкнуть Спока назад, и теперь они дальше от огня, но руки вулканца всё ещё на его горле, и он не может двигаться, не может дышать… Спок навалился сверху, оседлав, душит, выдавливая из него жизнь, и он пытается вдохнуть, в груди что-то отчаянно сжимается, впустую, он всегда знал, что умрёт вот так, беспомощный, задыхающийся, не в силах вдохнуть. Но в этот раз давление не исчезнет в последний момент. В груди всё горит, перед глазами плывёт, что… что странно. Джим хорошо знает свой запас кислорода — в конце концов, у него было достаточно практики — он знает, когда отключится, но это… это не то. Несмотря на его сомнения, конечности начинают неметь, окружение расплываться, и на этот раз в последние мгновения перед глазами мелькают картинки его новой семьи. Боунс. Джо-Джо. Ухура. Гейла. Сулу. Чехов. Скотти. Спок… “Боже, — думает он, пока в глазах становится всё темнее. — Это убьёт Спока”. — Спок, — хрипит Джим; пытается коснуться пальцев вулканцев своими, пытается сказать “пожалуйста, не вини себя”. Он не знает, что из этого ему удалось произнести вслух, прежде чем нарастающая темнота забирает его к себе, и он…***
Он перестаёт сопротивляться. Его враг перестаёт сопротивляться, и восторг победы волной проходит по Споку. Он убил соперника. Он выиграл свою пару. И, медленно, Спок приходит в себя, в настоящее, где он сидит верхом на ком-то, его руки вокруг чужой шеи, шеи… Джима. Джима, чьи глаза закрыты. Тело неподвижно. Нет... И вены словно заполнились льдом, и Спок убирает руки, открывая взору алеющие синяки на шее капитана. Нет… Джим не открывает глаза. Его грудь неподвижна. Нет, нет, нет... Постепенно, словно вспышки из сна, к нему возвращается память сражения. Как он преследовал Джима, намереваясь убить. Как обхватил руками его горло. Последние слова… (“Спок… пожалуйста…”) Его трясёт. Каждая клеточка в его теле дрожит. Воздух в лёгких заменили лихорадочные нет-нет-нет-нет. Он тянется вперёд, охваченный отчаянным, иррациональным желанием стереть эти синяки. Стереть те действия, что их вызвали. Он не замечает подбежавшего к нему доктора МакКоя, пока тот не оказывается прямо перед ним. — Убери от него свои руки, Спок! Сражение окончено. Ты победил. Слова звучат неразборчивым шумом. Не настоящие. Не могут быть. (“Ты победил”.) Доктор упал на колени перед Джимом, приложил два пальца к шее. Его пульс. Оборачивается, смотрит на Спока. — Видишь? Он мёртв. Грудь словно разрывает пополам, и небо дрожит, и мир вокруг дрожит. Вулкан дрожит, распадается, его дом снова затягивает в ничто... (“Ты победил”.) Мир остановился, и всё, что он может делать, это смотреть, как доктор МакКой поднимает тело. Тело Джима. Спок никогда не видел капитана таким неподвижным. Он всегда в движении, динамике, звук, свет и сгусток кинетической энергии, никогда не стоит долго на одном месте. Его не устраивает просто стоять — он скорее склонен наматывать круги, или перекатываться с пятки на носок, жесты всегда широкие и точные, глаза яркие и горящие. Даже когда он спит, он неосознанно что-то бормочет, шевелится во сне, хмурит брови… Голова Джима мотается в руках МакКоя, руки безвольно раскинуты по сторонам, и впервые он абсолютно неподвижен. Абсолютно безжизненен. (“Ты победил”.) Спок корчится на земле. Ему хочется кричать. Когда он, наконец, поднимает глаза, Джима уже нет, как и МакКоя. Должно быть, они поднялись на корабль… — Я скорблю вместе с тобой, — мягко произносит стоящая за его спиной Т’Пау. Т’Принг не говорит ничего. В вулканском языке нет слов, способных утешить потерявшего т’хи’лу. — Взявшись защищать Т’Принг, Кирк стал её чемпионом, — продолжает Т’Пау. — Победив его, ты получил женщину. Это логично. И в высшей степени отвратительно. Сама мысль взять её, когда Джим всё ещё неподвижен, молчалив и холоден… Спок, пошатываясь, поднимается на ноги. — Стонн, — говорит, не оборачиваясь. — Она твоя. Тебе стоит ценить её — никогда не знаешь, сколько у тебя есть времени. — Он делает глубокий вдох. Это больно. Говорить больно. — Со временем ты поймёшь, что иметь не так приятно, как хотеть. Это не логично, но зачастую, это верно. Он достаёт ком, открывает. — Говорит Спок. Приготовьтесь к транспортации. — Закрывает и кладёт в карман, поднимает руку в та’але, обращаясь к бабушке. — Живи долго, Т’Пау, и процветай. Та поднимает свой та’ал в ответ. — Живи долго и процветай, Спок. — Не буду, — мягко отвечает тот, опуская руку. — Я убил своего капитана. И своего т’хи’лу.***
— Я буду немедленно заперт в своей каюте,— объявляет Спок, поднявшись на мостик. — В соответствии с положением 318.D.4, в случае, если член командного состава экипажа совершит убийство по причине, не являющейся самообороной, то этот офицер подлежит аресту, до тех пор, пока его действия не будут оценены трибуналом. Ухура открывает рот, желая возразить, но Спок оборачивается к консоли навигации. — Энсин Чехов, проложите курс к ближайшей Звёздной базе, где я сдамся властям. Я, конечно, немедленно сложу свои полномочия. — Нет, — восклицает девушка. — Ты не... — Лейтенант Ухура, — рявкает вулканец. — Вы будете вести себя, как подобает лейтенанту по отношению к действующему капитану. Прежде чем Нийота успевает ответить, двери турболифта открываются, и на мостике появляется доктор МакКой. Спок оборачивается к нему. — Доктор, я буду благодарен, если вы займётесь приготовлениями к… — И здесь его жёсткий скрупулёзный контроль даёт сбой. Он не может произнести “похоронам”. — Нет, Спок, я… — Доктор, пожалуйста, позвольте мне закончить. Нет никаких оправданий тому преступлению, что я совершил. Я не стану защищаться. — Спок, — более настойчиво зовёт МакКой. м ты должен… Спок оборачивается и, схватив доктора за шею, пригвождает к стене. — Вы перестанете пытаться лезть в мои личные дела, — шипит он. — Ещё одно слово, и я сломаю вам шею. МакКой, чьи глаза распахнуты в страхе, может только смотреть… …Всего мгновение, прежде чем открывает рот, чтобы, несмотря на угрозу своей жизни, попытаться заговорить. Спок отпускает доктора, тот, откашливаясь, съезжает по стене на пол, и направляется к турболифту. Глупо было думать, что он может защитить этих людей.***
Собственная каюта становится своеобразным адом. Он не может заставить себя взглянуть в сторону двери в капитанскую каюту, и при этом, только о ней и может думать. Она так близко, как и всегда. Словно Джим в любое мгновение может войти и, смеясь, сказать, что это всё было просто розыгрышем. Так может быть. В любой момент… Нет, конечно, нет. Вместо этого он внезапно понимает, что не отрывает глаз от стены с оружием. Вот ан. Это с‘ариен. Ану вуну. Любое из них может… Нет. У него нет права избежать судьбы, найдя освобождение в смерти. Ничего другого он не заслуживает. Да. Он будет жить. Жить, стоять на суде за убийство капитана Джеймса Т. Кирка, и он опишет смерть Джима в идеальной точности и будет просить их о немедленной смерти. Будет умолять, если понадобится. Невольно взгляд снова падает на дверь в каюту капитана. Так близко… Он так близко, и Спока охватывает всепоглощающее иррациональное желание открыть её, посмотреть, может быть, Джим там… Но нет. Он не откроет эту дверь. Не откроет, потому что когда он увидит каюту Джима, тёмную и пустую, одежду всё ещё в неразборчивой куче на полу, полузаконченные отчёты на столе, его любимую коллекцию книг, изрядно потёртый экземпляр “Великого Гэтсби” с загадочной надписью на внутренней стороне обложки “Джею”, о которой Спок так никогда его не спросил… Их последняя партия в шахматы, всё ещё не законченная… Запах Джима, отчётливый и дурманящий, что вскоре станет слабее, пока, наконец, со временем, не исчезнет навсегда... — Я контролирую свои эмоции, — шепчет Спок. В глазах непонятное жжение, горло пересохло, что-то словно грызёт изнутри. — Кон-контролирую свои эмоции… Но это не так. Он не контролирует свои эмоции; не делал этого с того самого дня, как встретил Кирка. — Два плюс два равно четыре, — повторяет он задыхаясь. — Четыре плюс два — шесть. Шестью шесть будет тридцать.. — Но он не может, не может продолжать. Даже математика, его единственный оазис успокоительной, незыблемой логики, больше не является убежищем. Теперь он может думать лишь о руке Джима, сжимающей его собственную, когда они ждали оглашения приговора Кодосу, Джима, доверившегося ему, нуждающегося в нём, держащегося за него, словно, боялся, что его унесёт невидимым течением, побелевшие костяшки пальцев вокруг… (... побелевшие костяшки пальцев вокруг горла Джима…) Что-нибудь ещё. Подумай о чём-нибудь ещё. Он думает о Джиме, прижимающем та’ал к стеклу… (“Мне нужно, чтобы ты жил долго и процветал, чёрт возьми! Я не могу потерять тебя, не могу.) … и почти физически уклоняется от воспоминания. Что-нибудь ещё, пожалуйста, что-нибудь ещё… Он вспоминает Кобаяши Мару, все три попытки Джима, и каждый раз он был заинтригован, с любопытством гадал, о чём думал кадет, когда... Вспоминает вылезшего из шахты турболифта Джима, весь в грязи, волосы дыбом, на лице широкая улыбка; докладывает, что турболифт снова работает, и нет необходимости звать Скотти... Вспоминает ланч с Джимом, в день, когда лейтенант Райли пришёл поблагодарить за повышение. День, когда он понял, что Джим был на Тарсусе. Он никогда не замечал, как сосредоточенно капитан принимает пищу. (— Кажется, вы знатно проголодались, — отметил тогда Спок. — Не особо, — ответил Джим, не отвлекаясь от еды, отдав всё своё внимание быстрому и тщательному очищению содержимого тарелки. Он не поднимал глаз на Спока, пока не съел всё до последней крошки. — Что-то не так? — спросил он в ответ на пристальный взгляд Спока...) Вспоминает, как Джим любил звёзды, ненавидел бумажную работу, как в его глазах загорались искры веселья, когда он объяснял этот странный людской обычай выбирать “любимый цвет”. У Джима, предположительно, это был зелёный, несмотря на то, что у него почти ничего этого цвета не было. Какой нелогичный человек. Был. “Почему у него не было ничего зелёного?” — гадает Спок. Вопрос абсурдно бессмысленный сейчас, но засел в голове болезненно гложет изнутри и не хочет уходить. Я должен был купить ему что-нибудь зелёное… должен был… (“Спок… пожалуйста…”) Должен был сказать ему, что думал о нём, как о доме. Он был бы счастлив… Должен был оставаться в стороне. Он был бы жив. А теперь... А теперь он никогда снова не будет разговаривать с Джимом за шахматной доской, никогда снова не увидит, как тот смеётся, никогда больше не услышит его голос… (“Вот почему я люблю новые ощущения – они превращают пугающее в знакомое. И если ты можешь превратить пугающее в знакомое, ты можешь справиться с чем угодно.”) А потом его разум — его ненавистно идеальная вулканская память — вспоминает. Вспоминает каждое сказанное Джимом слово, каждое выражение лица, как горели глаза, когда он делился чем-то, о чём наверняка раньше не говорил вслух. (“... Я исследовал новые странные миры, новую жизнь и новые цивилизации, я смело шёл вперёд туда, куда не ступала нога человека… и каждый раз всё было хорошо”,) Спок не может дышать. Он не может дышать. (“...Я смотрю на свои руки и вспоминаю…”) Спок смотрит на свои руки и вспоминает, вспоминает слабеющие пальцы Джима, вцепившиеся в них, вспоминает бешеное биение пульса под этими пальцами, вспоминает последний отчаянный вдох. Вспоминает с ужасающей ясностью каждую деталь того, как убил своего т’хи’лу. Боялся ли Джим в свои последние секунды? Он прикасался к голой коже, но в тот момент Спок был потерян в плак-тау и не заметил; не думал о том, какими будут последние мысли его капитана. И его последние слова… (“Спок… пожалуйста…”) Он хочет вырваться из собственной кожи, хочет умереть, он хочет умереть, он не может… не может больше жить так, это мучительное существование, к которому он был приговорён, эта судьба, что была ему обещана. Обещана… А потом он нажимает кнопки видеокома, пальцы трясутся то ли от горя, то ли от ярости, он едва осознаёт, что делает, и… И на экране появляется лицо, и он чувствует бессмысленную манию внутри, всё его тело сотрясает от злости, его не волнует ни с кем он говорит, ни на каком языке, будь то стандарт, высокий вулканский или сочетание обоих. — Будь ты проклят, — рычит он. — Проклят на всех семи кругах ада. Его двойник выглядит лишь слегка удивлённым. — Прошу прощения? — Это всё твоя вина! Ты знал… должен был знать… — Знать что, позволь спросить? — Ты желал его с самого начала! — низким разбитым голосом яростно говорит Спок. — Ты не мог иметь своего, поэтому забрал моего… — Забрал? — повторяет тот. Потом на лице собеседника отражается понимание. — Твой пон-фарр… Спок отворачивается, не в силах слушать слова двойника. Его отговорки. Начать с того, что он никогда не должен был позволять себе это чувствовать. Невозможно. Его единственной надеждой стало бы никогда не присоединяться к команде Энтерпрайз. Не нужно было слушать советы своей альтернативной версии. А в тот момент, когда заметил свою необычную реакцию на Кирка, бежать в противоположном направлении. Как он и планировал. Как и хотел когда-то. — Если бы не Джим, ты бы умер, — шепчет собеседник, и Спок понимает, что, должно быть, высказал свои мысли вслух. — Тогда я должен был умереть! — кричит он, рывком снова поворачиваясь к экрану. — Это было бы лучше, чем жить так! — Спок, послушай меня… — Нет! Я не стану слушать тебя снова! — тяжёлая ладонь опускается на стол, без труда ломая его пополам, но этого недостаточно, ничего не будет достаточно. — Я никогда, — он направляется к кровати, вырывает часть рамы и бросает в стену напротив, — не должен был, — рабочий экран с металлическим обрамлением выдран со своего места, погнут до неузнаваемости, — слушать тебя! — Спок… Спок поднимает свой падд, и тот летит в стену, где разбивается на тысячу маленьких кусочков. Этого не достаточно. — Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — говорит двойник. Успокаивает. — Я тоже думал, что потерял его. Тоже чувствовал... — Ты, — выдавливает он, — и понятия не имеешь, что я чувствую!! Он берёт железное кресло возле стола, легко сгибает пополам. Чувствует отстранённое удовольствие, наконец-то можно использовать на этом корабле свою силу в полную мощность, это окружение, этот дом, сделан не для вулканцев, а для людей — слабых, эмоциональных землян. Ярких, завораживающих землян. Открытых любящих землян, хрупких землян, что так легко убить... Кресло летит через всю комнату, врезается в стену, эту чёртову тонкую стену, сквозь которую он слышал, как Джим поёт в душе, сквозь которую Джим услышал, как он горевал по матери, и пришёл. Джим пришёл помочь, даже не смотря на то, что они тогда едва были друзьями. И был с ним, пока он оплакивал потерю матери. Кто будет горевать по Джиму? — Это он со мной это сделал, — задыхаясь, продолжает вулканец. — Лишил логики, всякого разума, здравого смысла. Превратил меня в безумца, в варвара… — Голос норовит сломаться, переполненным тем, что заставляет гореть глаза, что скребётся в горле. — Он сделал меня лучше. Он поднимает глаза на экран, на своё собственное лицо. — Почему ты так со мной поступил? — требует он тем же сдавленным, разбитым голосом. — Почему пообещал мне дружбу, что определит меня, только чтобы потом забрать? Почему дал мне сердце, только чтобы снова вырвать из груди? — Старый вулканец не отвечает. — Лучше бы я не остался там. Лучше бы никогда его не встречал. — Ты не можешь иметь в виду... — Имею. Это ад, это… это даже хуже ада. — На лице чувствуется влага, но он не заботится о том, чтобы стереть её. — Я бы предпочёл вообще ничего не чувствовать. Предпочёл бы снова стать тем, кем был — потерянным и одиноким, отвергнутым всеми — чем… чем это. Предпочёл бы снова верить, что нужды большинства важнее нужд меньшинства, чем знать, что я бы смотрел, как гибнут галактики, лишь бы смог его спасти. — Это, — говорит голос у дверей, — самое сексуальное, что я когда-либо слышал. Но… это не может быть… Он оборачивается. Но это он, он стоит здесь, прекрасный, и дышащий, и живой. — Д-Джим... Джим кривовато улыбается, глаза блестят, и он живой — Боже, он живой… И только теперь он понимает, что его каюта в руинах. Что он стоит посреди груд мусора. Что абсолютно потерял контроль. И его это совсем не волнует. Словно во сне, он подходит к Джиму, а Джим подходит к нему, дверь за ним тихо закрывается. На его шее всё ещё видны синяки в форме пальцев Спока. — Как..? — Тот три-окс, что Боунс мне вколол, — объясняет Джим, мягко касаясь его руки. Извиняясь. — Он добавил в тот гипо нейропарализатор. Он не просто вырубил меня — он замедлил пульс и ритм дыхания… симулировал смерть так, чтобы схватка была закончена. Он такой тёплый, дышащий и живой, живой, живой... — Действительно, — шепчет вулканец, притягивая своего капитана ближе, вдыхая его запах, биение сердца, живой-живой-живой… — Может, МакКой довольно неплохой доктор, в конце концов. Дрожь смеха блондина проходит сквозь них обоих, в то время, как руки Джима крепче обхватывают Спока. — Значит, он заслужил твоё одобрение? — Я бы не стал так далеко забегать. По какой-то причине это заставляет его рассмеяться, прежде чем снова стать серьёзным. — Знаешь, я всё ещё зол на тебя за то, что ты был готов умереть, лишь бы не доставить мне ни грамма неудобств. — Возможные для тебя последствия были бы намного больше простого неудобства... — Ага, знаю, — соглашается Джим. А потом накрывает его губы своими, мягко и невинно… И Спок отстраняется. — Ты всё ещё хочешь… после того, что я…. Капитан, я почти убил вас. — Во-первых, — отвечает Джим строго. — Не капитань мне тут, знаешь, что я этого не люблю. И это твоё тело почти убило меня. Просто потому, что твоё тело чего-то хочет, не значит, что этого хочешь ты. — Может, это было не только моё тело. Может, я мог это остановить. Может, часть меня хотела… — Может звучит расплывчато. Ты хотел убить меня? Да или нет. — Нет, — шепчет Спок. — Тогда хорошо, — а потом они снова целуются, и рука Джима ложится к нему на затылок, и он живой и тёплый, столько жара… Звенит ком Джима. Они замирают, опускают на него глаза. Джим выглядит готовым умолять. — Я могу просто… — Будет лучше ответить, капитан, — говорит Спок, пусть даже он почему-то не может заставить себя убрать вцепившиеся в желтую форменку пальцы. Джим со вздохом открывает ком. — Кирк слушает. Это Ухура. — Капитан Кирк. Сообщение от командования Звёздного Флота, приоритет высший. — Включите, лейтенант. — Запрос Т’Пау о следовании Энтерпрайз на Новый Вулкан был одобрен. Любая разумная задержка допустима. Адмирал Комак, командование Звёздного Флота. — Ну, немного с опозданием, — смеётся Джим. — Но я рад, что они послушали нас. Если и есть тот, кому Звёздный Флот не откажет, — это Т’Пау. Чехов, проложи курс на Альтаир VI. Покидаем орбиту, как будем готовы. Конец связи. Закрывает крышку кома и снова придвигается к Споку. Спок его останавливает. — Плак-тау прошёл, — осторожно напоминает вулканец. Джим растерян. — Я знаю. — Мне больше ничто не угрожает. Ты больше не должен… — Спок, я делаю это не потому, что ты того хочешь. А потому, что я люблю тебя. И, в отличие от общего мнения, я точно знаю, чего хочу. — Внезапно его глаза распахиваются, наполняются чем-то похожим на ужас. — А что ты, это же не… В смысле, ты не чувствуешь давления, да? Я твой старший офицер... — Ты мой старший офицер. Также ты мой друг. — Он касается указательным и средним пальцем Джима, и тот прижимает свои в ответ. И будто выглянуло солнце. — Я был и всегда буду твоим. — Я тоже твой, Спок. Так долго, как ты захочешь. — Тогда навсегда. Потому что я не намерен терять тебя. Мой т’хи’ла… — Что это? — с интересом спрашивает Джим. — Это высшая степень отношений. Брат, друг, любовник. Наши души навсегда соединены. Джим замирает на вдохе. — Как Единственный? Спок склоняет голову набок, смотрит задумчиво. — Это достаточно точный перевод на язык землян. Глаза Джима странно блестят, словно он… Спок, испугавшись, тут же отстраняется назад. — Джим, почему ты плачешь? Что я… — Нет! — заверяет Джим, улыбаясь, сквозь слёзы. — Я счастлив. Люди плачут, когда они очень счастливы. — Весьма нелогично, — шепчет Спок. Джим смеётся, пусть смех и похож на всхлип. — Спок, я… Боже, я так не хочу всё испортить. Я… безрассудный, и ненормальный, и говорю вечно не то, и… И я даже не знаю, способен ли на такие отношения, но… я хочу попробовать. — Мы не идеальны. Я могу быть холоден, и довольно ревнив, и я не понимаю многие шутки и социальные нормы… — Он прерывается. — Капитан… Джим… ты уверен, что хочешь этого? — Да, — Джим одновременно смеётся и плачет, а Спок всё ещё чувствует слабость от облегчения, от восторга. — Боже, Спок, да.