Солдатские песни объединяют в себе два противоположных мотива. На одной чаше весов лежит необходимость защищать свою Родину, но на другой – пронзительная человеческая тоска от предстоящей разлуки со своим близким, предчувствие тяжёлой доли. Разновидностью этих безотрадных песен являются те, что принадлежат матерям, сёстрам, жёнам и невестам. Женщины поют взволнованно и трепетно, очень ранимо, тогда как в мужской лирике неизменно проскальзывала бы удаль и суровость. Тревогой и трудностью передачи весточки в армию исполнена девичья песня из лесистых земель реданского Предгорья. Жито жала, уколола ножецьку. Вересинка, укажи дорожецьку. Вересиноцька, цетыре прутика. Уведут - так не видать рекрутика. Не видать то не видывати, Голоска его не слыхивати. Уж ты дай-передай голосок Да через тёмненькой зелёненькой лесок! Во лесу-то есть приталинки, На приталинках зелёные лужка, На лужках цветы цветаютце, К нашей Касе женихи сватаютце. Уж вы сватайтесь не сватайтесь! Одному кому достануси! Не первому не середнёму, Своему Яну последнёму! Петер Шейнис, «Реданские народные былины и песни»
Над вечерним Третогором струился аромат весны. Приближалась середина апреля, а на равнинах ещё не везде стаял снег, однако в том не было ничего удивительного: северная весна всегда неторопливо и аккуратно вступает в свои права. Птицы щебетали заливисто и весело, воздух наполнился мягкостью, а город озарился светом, которого в этих краях не видели с поздней осени. - Когда полгода назад, глубокой осенью, началась война, - сказала Адда Радовиду, гладя его по голове, - природа была уже тёмной-претёмной. А сейчас опять светло, небеса стали голубыми, и, казалось бы, выноси во двор кресло и сиди под тёплыми лучами посреди тюльпанов. А у меня сердце сжимается, не могу я ничем любоваться. Война ведь до сих пор не закончилась и конца ей не видно… Адда хотела было продолжить, но что-то её остановило. Взгляд золотисто-карих глаз. Он не был тяжёлым, скорее – задумчивым и в то же время полным какой-то внутренней силы. Но взор этот был направлен куда-то мимо королевы. Прежде Радовид молчаливо лежал на коленях супруги, перебирая пальцами складки её платья. Слышал, но не слушал. Все его думы были обращены к грядущей битве под Веленом, которая, как он надеялся, сможет наконец-то переломить ход войны. - Сейчас на Реданию поднялась такая буря, какой, быть может, ещё никогда не бывало, - отозвался король. - Многие погибнут от дыхания этого смертоносного ветра. Однако теперь, когда каэдвенская армия присоединилась к нашей, у нас появилось куда больше ресурсов, чтобы дать Эмгыру достойный отпор. И когда буря утихнет, орлиное королевство под солнечным небом станет ещё чище, лучше и сильнее. Радовид, закончив свою поэтичную речь, сложил руки на груди и сосредоточенно посмотрел на Адду. - Нильфы ждали, что до зимы я разбазарю всё своё войско на помощь соседям, оставлю наши земли без защитников, а после - запрошу мира, принесу Империи вассальную присягу. Вместо этого я перешёл Пустульские горы и присоединил к Редании половину Каэдвена, которую ещё не успели откусить имперские войска. - Какие наивные эти южане. Неужели они так и не поняли, что ты никогда не отступаешь и не позволишь покорить себя? - Я провёл их командование, как детей, и притом не очень сообразительных. Этой весной Эмгыру будут противостоять не два ослабленных королевства, а одно – зато могущественное. Но не будем спешить с выводами об итогах. Бой предстоит очень серьёзный. Адда грустно кивнула и легла рядом с мужем. - Завтра ты вновь уплывёшь… Как бы я хотела отправиться вместе с тобой, - прошептала она. – Одному тебе там будет очень опасно. В серых глазах супруги Радовид увидел своё отражение. Он ласково провёл ладонью по шелковистым локонам Адды. - Жизнь королей всегда полна опасностей, это неизбежно. Не обречён ли я был спать вполглаза с того самого момента, как родился в королевской семье? И ты сама понимаешь, что я не могу отсиживаться в столице в столь страшный для Редании час. Королева всхлипнула и, крепко ухватив похолодевшими пальцами ладонь мужа, подложила её под голову. Из-под сбившегося рукава рубашки она заметила тонкую полосу шрама, оставленную её когтями. - Я видела такой дурной сон: как искала тебя в Новиграде по темноте, но мне преграждали дорогу и сбивали с пути то овраг, то огонь, то глухие каменные стены. Затем услыхала голоса: «Его уведут средь полночной тьмы на мост». Тотчас я кинулась искать проклятый мост, блуждала в тоскливом бреду и всё думала, что умру, если не найду тебя. Это очень плохой знак. - Что же мне теперь, разрабатывать свою стратегию с учётом добрых и недобрых знамений? – Радовид усмехнулся, но усмешка сникла под строгим взором Адды. Ладонь его была мокрой от её слёз. - Радовид, я говорю о том, что не всякая опасность неизбежна. Порой на риск идёшь ты сам – как тогда, во время моего полуобращения в стрыгу – и я вовек тебе буду благодарна. Но бывает риск неразумный, ненужный. Твои последние письма встревожили меня, ведь ты писал не только о шпионах Эмгыра или об успехах в Каэдвене. Ты сказал, что если потребуется, ты готов уничтожить всех непокорных чародеев, причём самым мучительным образом! - Тебя напугала моя воинственная прямота? – ответил монарх с недоброй улыбкой, которая не сулила ничего хорошего. В его голосе всё отчётливее ощущалось недовольство. – Прости мне медицинскую метафору, но если государство – это тело, то чародеи в нём – болезнь, и тогда суровый правитель становится врачом за работой. Здоровье королевства равносильно государственной безопасности. - Зачем тебе это? - голос Адды дрожал. Неприятный холод прокатился по всей спине. Отчего?.. Отчего же ей так страшно?.. - Радовид, я не понимаю. В чём они перед тобой виноваты? В этот момент она заметила, какой злобой сверкнули очи мужа, а его свободная рука сжалась в кулак. - Их вина – это вопрос времени. Каждый чародей хочет повелевать и править, каждый из них упивается своей силой и манипулирует теми, кто Даром не обладает! - воскликнул Радовид, с остервенением приподнявшись на локте. - И ты, беспомощный перед их могуществом, не можешь никуда деться от этого невыносимого ужаса, скрыться от этих ядовитых глаз, не можешь получить никакой помощи и никак изменить свою судьбу! И этот кошмар повторяется, раз от раза, и никуда от него не убежать, пока ты не уничтожишь того, кто в этом кошмаре повинен. И сейчас выдался удачный момент, чтобы устранить Ложу и всех, кто ей сочувствует. Ни один король больше не погибнет от злых чародейских умыслов! И никто из них более не втопчет в грязь чужие человечность и гордость ради собственных целей! Адда ужаснулась: на секунду ей показалось, что муж глядит на неё из глубины какого-то грозного и зловещего безумия. Он не был похож на себя прежнего: всё чаще и чаще голова его становится вместилищем не ясного разума, а животной стихии. Его лицо, бледное и хмурое, отражало в себе, будто в зеркале, замученную борьбой и страхом душу. С недавних пор Адда то и дело прокручивала в памяти детали сна Радовида про тонущий корабль и Филиппу с кинжалом, пытаясь осознать причину его агрессии на безобидный вопрос: не боится ли он бывшей наставницы? Королева и представить не могла, насколько тот разговор накануне пятьсотсемилетия Третогора окажется существенным. Радовид и сам осознал, что своими вопросами жена застала его врасплох и невольно заставила вспомнить то, о чём вспоминать совсем не хотелось. Эти тяжёлые мысли и так почти не покидали короля последнее время. Подвал его памяти опускался на стаи вниз, и ему самому было страшно, что однажды эти глубины утащат его рассудок к себе. – Всё оказалось ещё тревожнее, чем я предполагала, - прошептала Адда едва различимо, а потом вдруг твёрдо заявила: - Я поеду вместе с тобой. А если не разрешишь – возьму карету и помчусь следом. - Даже и думать о таком не смей! – тут же запротестовал король, позабыв о всём прочем. – Может ты ещё надеешься, что я скажу: «Конечно, хоть каждую неделю выходи за укреплённые стены столицы, защищаемые преданной стражей! Поезжай по трактам, кишащим голодранцами и бандитами, прямо в объятия наемных убийц и прощелыг, которые за милую душу нападут на королеву»? Не дождёшься! - А ты всё лютуешь? Всё норов свой передо мной показываешь? Да разве можно так жить! Куда подевался твой спокойный и взвешенный ум? Каких глупостей ты наворотишь с такой горячей головой? - Напрасно, Аддочка, очень напрасно ты сомневаешься в моей рассудительности. Она отнюдь не твоя, а моя сильная черта. Сказано же тебе: я и один справлюсь, нечего тебе ко мне приезжать. Не бойся, жив буду! – ядовито отмахнулся Радовид. Королева вздохнула и нахмурилась. - Э, нет, дорогой, один человек жить не может и справиться тоже у него не получится! В одиночестве человек умирает! – выпалила она с таким горестным отчаянием, что это резануло королю прямо по сердцу. - Но он может постараться уберечь от опасности тех, кто ему дорог, – сказал Радовид, смиренно рассудив, и коснулся плеча своей любимой. - У меня кроме тебя никого нет. Адда вздрогнула, и, пододвинувшись вплотную к мужу, заглянула ему глубоко в глаза. - Мне очень страшно, милый. Я хочу крепко обнять тебя и не отпускать. - Я тоже хочу тебя обнять, - ответил Радовид, а в янтарных очах его Адда угадала то, чего он не договорил: «Потому что мне тоже страшно одному». Они крепко обнялись. Радовид дрожал мелкой дрожью, спина у него была мокрой от пота. И чтобы успокоить супруга, Адда запела: - Спи, дитя моё, усни Сладкий сон к себе мани. В няньки я к тебе взяла Ветер, солнце и орла. Улетел орёл домой; Солнце скрылось за горой; Ветер после трёх ночей Мчится к матушке своей. Но взволнованный голос не слушался, и Адда остановилась. - Продолжай, душа моя, - тихо отозвался король. Он внимал аромату её губ и дышал в такт её дыханию. Сердцебиение его сделалось тише, спокойнее. И королева продолжила: - Ветра спрашивает мать: "Где изволил пропадать? Аль меж звёздами летал? Али волны всё гонял?" "Не гонял я волн морских, Звёзд не трогал золотых, - Я дитя оберегал, Колыбелечку качал!"***
Как только третогорцы и селяне из окрестностей прознали, что король велел старшей сестре, Далимире – настоятельнице знаменитого монастыря святого Венедикта – прибыть во дворец, они тут же поспешили выяснить, где и когда можно свидеться с умудрённой и благочестивой жрицей. Но главным своим умением с самой зимы Далимира считала не познания в богословии, а навыки врачевательницы, которые она получила у себя в обители. Чтобы не осквернять душу дворцовым мороком, Далька проводила большую часть времени в больнице и приюте, помогала лечить недужных и утешать страждущих. С началом войны их стало гораздо больше, а лекарей не хватало – многие отправились на фронт. Монахиня терпеливо и сострадательно лечила и обмывала больных, носила им еду и питьё, обучала выздоровевших, как ухаживать за хворающими. Укрощая внутреннюю брезгливость, она делилась лаской даже с теми, у кого по всему телу гноились раны. Больные замечали, что в прикосновениях Дальки было что-то родниковое, само по себе целебное. Горожане несли ей деньги, хлеб, мёд, сыры, караваи и многое другое, что Далимира потом могла передать нуждающимся, так как недостатка в еде у неё не было. Ей рассказывали о свадьбах и похоронах, постройках и пожарах, урожаях и оброках. Об офирском атласе и краснолюдских драгоценностях. О Новиграде и охоте на ведьм. О грандиозной галере «Оксенфурт-Третогор» и захваченной Вызиме. И ловили себя на мысли, что разговор заканчивать не хотелось. Стараясь побудить в третогорцах тягу к добрым делам, жрица пыталась убедить их, что Пламя посылает помощь через деятельных людей. В ответ ей кивали, ибо таковой они разумели Дальку, но уж никак не себя. Горожане стекались к ней и по обычным бытовым нуждам: как забеременеть и как не забеременеть, какими словами молиться, чтобы муж живым вернулся с войны, и какой амулет наверняка поможет защититься от ведьминского сглаза. Когда один древний старик спросил, как ему благочестиво жить на исходе своих лет, Далька устало вздохнула и поправила выбившийся из-под крузелера локон. - Нечего мне тебе сказать, старче, разве что живи поближе к кладбищу, ибо ты такой дылда, нести тебя будет тяжко. А коли станешь проводить дни жизни на кладбище, дни смерти проведёшь у дома. Звучит гармонично и радостно для покойников, верно? И тут среди людей она увидала девушку в пыльно-сером плаще с цветочным узором по подолу и с большим капюшоном, который скрывал её лицо. Лишь густая светлая коса и накосник в виде орла были на виду. Далимира вздрогнула, и, быстро протиснувшись сквозь толпу, подошла к незнакомке. И не поверила своим глазах. Лицо молодой панны в сиреневом платье-котарди было утомлённым от долгой дороги, но таким ясным и гордым, каким Далька запомнила его много лет назад. Отчего-то этого лица нимало не коснулись лёгкие морщинки, хотя прошло уже 13 лет. Алые губы вдруг зашевелились и сказали: - Наконец-то мы вновь увиделись, сестрица. Она произнесла эти слова медленно, словно не доверяла слуху монахини. Перед очами Дальки всё поплыло, она закрыла глаза и всем телом прильнула к старшей сестре, крепко обхватив её руками. - Милена…Слава Пламени, ты жива! Та ответила не менее горячими объятиями. - Последние лет 13 меня знают под именем «Миллегарда из Третогора», но ты, дорогая сестрица, можешь называть меня по-старому, Миленой, - Милька взяла Далимиру за плечи и цокнула языком. – Ага, а ты, я смотрю, стала настоящей монахиней. Настоящей. Которая не пошла против совести. Но знаешь ли ты, Далька, что каждая часть земли реданской держит лишь одного разумного жреца или жрицу Вечного Огня на десять фанатиков? У меня на вашего брата нюх первоклассный. Мимо них на опасно близком расстоянии прошли несколько охотников за колдуньями с необычайно кислыми минами. Они ограничились небрежным взором вдоль плаща странницы, но при виде жрицы Вечного Огня на лицах их блеснуло нечто вроде уважения. По рукам Далимиры скользнул липкий холод, который она попыталась стряхнуть, поведя плечом. Взгляд янтарных глаз Милены полыхнул свирепым огнём и гневно метнулся от охотников к сестре. Та узнала в этих очах пугающе сильную и неконтролируемую злость, пропитанную магической мощью, и с тревогой ухватила чародейку за ладонь. - Умоляю, только не здесь… Милька не утратила над собой контроля, но продолжила с тихой, задавленной, но от того ещё более ясной яростью. – Вот уж у кого ни стыда ни совести. Этих окаёмов не терзают сомнения ни в Иерархе, ни в Писании. Легко следовать культу, когда “Novigrad locuta, causa finita”. Какая потьма в умах, страшное время. Далимира сокрушённо вздохнула. - Люди не понимают, что у всего внутри культа разная святость. Святость Писания – это одно, но через него могут оправдать любое насилие. Мнение священника или даже Иерарха не непогрешимо, тем более, если он не говорит ex cathedra. Но стоит ему отойти в мир иной, как его преемник тут же объявит: «это было личное мнение Иерарха, а не воля Пламени». Сегодня у нас как учат: «Ненавидь еретиков, и да будет освещена рука твоя ударом по их мерзким рожам». А завтра? Кто знает этих благочестивых морд, замасленных елеем? Милена хихикнули, а Далька, улыбаясь, торопливо подхватила старшую сестру под локоть и повела за собой. - Ну-ка пойдём скорее вовнутрь, в больницу, пока ещё, чего доброго, кто-нибудь не подслушал, как я тут распекаю жречество под самым носом епископа Кириакия. В подсобной больничной комнатушке, где было тесновато даже для двоих сестёр, ютились стопочки каких-то книжек, склянок и флакончиков. Покачивая головой, Далимира с грустью смотрела, как Милена жадно пьёт воду и уминает персиковую пышку, оставленную в качестве гостинца одной из благодарных горожанок. - Эким ты стала недокормышем. Чем ты вообще занимаешься? Что привело тебя в Третогор? - Последние лет семь я некто вроде странствующей чародейки. Хожу по миру, беру подработки тут и там, когда-то ещё получала стипендию от Капитула Чародеев. С деньгами у меня по-всякому, но я не очень жалуюсь. Посчастливилось прикупить себе замечательный плащ за шестьдесят крон – тёплый и грязь от него отскакивает. А ещё с таким глубоким капюшоном во мне не так-то просто распознать чародейку, - её очи снова сверкнули яростью, а голос стал металлически холоден: – В Третогор меня привела охота на ведьм. И я надеюсь увидеть нашего младшего брата, Его Величество Радовида. По моим сведениям, он пока ещё не отбыл из столицы. - Твои информаторы запоздали, – ответила Далимира. Жрице было понятно без пояснений, зачем сестре-чародейке понадобился король. - Радовид сейчас ведёт решающую битву в Велене. Отсиживаться за крепостными стенами в час общей беды противно его духу, поэтому брат у самой линии фронта, на защите Редании от порабощения нильфами. - Совсем как отец когда-то, – отозвалась Милька с печальным вздохом. На её лице не было и тени былого гнева, а лишь задумчивая грусть. – Вот только наш батюшка умел отличать, кто ему враг, а кто – нет. Недаром он отменил этот скандальный налог на магию, придуманный нашим дедом. А от братца этого так просто не дождёшься. Ему бы всё свирепствовать. - Отец тоже завоёвывал свой авторитет сильной рукой, – отрезала монахиня и укоризненно добавила: – И я бы посмотрела на тебя, какой бы ты слыла правительницей, выпади на твою долю политические распри, чародейские заговоры и война. Такой судьбы никому не пожелаешь. - Одно упоминание королевского долга – и тебя уже выворачивает наизнанку, так, Далечка? – спросила Миллегарда, смеясь, и отдала сестре кружку. – Как всё-таки хорошо, что тебя миновала чаша сия. А скажи на милость: по-твоему у чародейки королевских кровей хватит сил сместить Радовида с трона? Может, она, как и все истые колдуньи-интриганки, лучше справится с подковёрными играми двора? - По-моему...- недовольно начала Далимира, но умолкла, сообразив, что сестра её дразнит. Поджав тонкие губы, она небрежно взяла в руки плащ Милены. – По-моему, эта тряпка не стоит шестидесяти крон. Где так изволила в боках изодраться? - Благодари Пламя, что совсем не отломала боков, – продолжала язвительно дразниться чародейка. – А что до плаща, так это самый мой достойный наряд для королевской аудиенции. Только вот Радовида в столице не оказалось. - Что же ты собираешься делать? Тебе сейчас опасно слоняться по трактам, - хмуро поинтересовалась Далька, но, не дав сестре вымолвить и слова, сама настойчиво предложила: - Пойдём со мной во дворец. Из прежних придворных мало кого осталось, да и светить лицом тебе особо не придётся. Представим...что ты лекарша. Да, моя знакомая лекарша, которую я хотела бы порекомендовать ко двору на помощь Адде. - Кому? А... – Милена с недоброй ухмылкой припомнила обновлённую эмблему Приказа Общественного призрения с профилем реданской королевы. Эту эмблему Милька воспринимала не иначе, как капризную и несуразную хотелку монархини. Чародейка всё никак не могла забыть о дурной славе Адды, тянущейся ещё со времён Темерии, и, честно говоря, была о правительнице невысокого мнения. Если оставить в стороне проклятие, Милена не считала, что та, которую в Вызиме называли «избалованной распутной вертихвосткой», была достойна величаться Реданской королевой. Ей было совершенно непонятно, как Радовид на всё это согласился. Миллегарда продолжила: - Ты хочешь представить меня жёночке нашего брата? Допустим, но пока не слышу от тебя убедительной причины. Какие же у бывшей стрыги проблемы, что ей необходима помощь полуголодной странствующей лекарши? - На самом деле проблема есть, и она очень серьёзная, - глубокие карие глаза монахини были как никогда строги. – Ты настолько отстранилась от реданских дел, что, похоже, не знаешь, о чём шепчутся на каждом углу столицы, если уже не по всей стране. Ты действительно хотела жить так, будто тебя совершенно ничего не связывает с королевской семьёй? - У ведьмы родословья нет, - Она родится с этим, И колдовать обречена, Пока живёт на свете, - прощебетала Милена. - Монахи, кстати, тоже отрекаются от всего мирского и, тем более, всего королевского. Но ты, похоже, передумала. Ну как, расскажешь, о чём шепчутся-то? Про её повторное полуобращение в стрыгу я слыхала, но так ведь это ещё осенью было. Уж не случилось ли чего нового с королевой? - Вот из-за этой новости я уже почти полгода нахожусь при дворе по просьбе Радовида, стараясь разобраться, как решить возникшую трудность, и едва успеваю следить за делами в моём монастыре во время недолгих отлучек. У них с Аддой не получается зачать ребёнка, ибо с репродуктивным здоровьем королевы совсем худо. А когда по королевству шепчутся о таком – рано или поздно дело начнёт близиться к заговору. Нам уже хватило убийства отца, поэтому я ужасно переживаю за Радовида. Моя догадка такова: дело в Аддином проклятии, а проклятие – это та же магия. Ты родилась с Даром, затем каким-то чудом на свет появилась я – и всё, наша матушка долгие годы не могла вы́носить ребёнка, пока не вмешалась Филиппа и не установила, что дело в каком-то магическом влиянии на женский организм. Полагаю, с Аддой сходный случай. Дурни-лекари поначалу не разобрались в проблеме, но в ноябре нашёлся-таки разумник, констатировавший эндокринное бесплодие. В тот же день было разработано индивидуальное лечение, а я в подмогу из монастыря пригласила самых способных монахинь, но боюсь, что в таком трудном деле нам всем не хватает знаний. У нас не получается довести лечение до конца, и ты – моя последняя надежда. Я знаю, что чародейские навыки врачевания обскакивают нас на голову. Милена смерила младшую сестру немигающим взором. - Догадка хороша, сестрица. Вот только меньше всего я хочу наниматься в помощницы королеве, пока мои собратья-чародеи гибнут по приказу её муженька, – спокойный и ровный тон ничуть не умалял горечи, прожигающей язык насквозь. – Может быть и к лучшему, что брата не оказалось в столице? Кто знает, что бы он приготовил для сестры-магички, которую не видел столько лет? Самую уютную темницу или самый яркий костёр? Далька вздрогнула, всё её тело пронзило почти животное оцепенение. Бледные пальцы до боли сжались в кулак, впившись ногтями в ладонь. - Не смей... – она повысила голос, а в уголках её глаз выступили слёзы, – не смей произносить таких жестоких слов! Радовид любит тебя и все эти годы ждал твоего возвращения! Если ты откажешься, ты никому из магов этим не поможешь, слышишь? Сама подумай, что у тебя нет иного способа повлиять на Радовида. Без Адды ты к королю и на стаю не подступишься! Ты упустишь свой единственный шанс заручиться обещанием брата прекратить охоту на чародеев! Милена грустно улыбнулась и покачала головой. - Эге, монархи щедры на обещалки, но не лгут лишь тогда, когда сулят кару. А если мне не удастся переубедить брата? Ты хоть раз слышала, чтобы Радовид накрутил хвосты охотникам? А ведь стоит их разок припугнуть – орлы тотчас превратятся в куропаток. Но пока король умывает руки, охотники живут по поговорке «отчего не лютовать, коли некому унять?». Я была в Новиграде и видела, как жадные языки пламени скользят по стопам и одеждам невинных, как пузырится кожа. Я лицезрела самого Калеба Менге, который собственноручно подносил факел к костру и соломе, слышала его речи... - Кара Вечного Пламени воистину страшна, но всё же куда более человечна, чем чёрное нильфгаардское зло, которое, словно удушливый дым, отравило земли к югу от Понтара, а теперь подбирается к Редании и Новиграду, – возразила Далимира. – Менге жестокий человек, идейный, но ты не можешь отрицать, что люди видят в нём защиту. И они её получают. В Новиграде многие чувствуют себя безнаказанными, там всегда хватало неприятностей от преступных банд, поэтому задумайся, на что ещё обращено внимание командира охотников помимо выискивания невинных травниц? Миллегарда некоторое время молча глядела на сестру, чувствуя, как гулко и неприятно под рёбрами ворочается злоба, а потом отвернулась. Вдруг сквозь дверной проём проскользнула девочка лет семи. Она поглядела на Дальку и тихо спросила: - Ты же монахиня Далимира? Я Милка, меня к тебе мать послала. У меня младший братик тяжело болен. Помоги нам. Она взяла жрицу за руку и потянула за собой. Пальцы девочки были холодны. - Твоя ли матушка приносила мальчонку лет пяти сегодня утром? Милка кивнула и вопросительно посмотрела на Далимиру. И Далька, и Милена очень хорошо знали этот взгляд, но никогда ещё не видели его у ребёнка. Монахиня не знала, как подобрать слова. - Знаешь, дела плохи, - она слегка отвернула голову. – Мне тяжко думать о том, что спасти его не получится. - Но ты же спасла булочницу Ганну и её сына Антося. Спаси и моего брата! - Всё в воле Вечного Огня. - Но ведь для Пламени это такой пустяк – исцелить его, - запротестовала девочка. - Давай помолимся вместе! - Давай. Но только я не хочу, чтобы ты винила Огонь, если твой брат всё-таки умрёт. Не забывай, что смерть его нельзя исключить полностью. - Ты хочешь, чтобы мы просили Пламя и не верили, что оно нам это даст? Далимира приобняла Милку и, сглотнув подступивший к горлу ком, ответила: - Нет, конечно. Нельзя терять надежды, что близкие пойдут на поправку. Монахиня хотела было последовать за девочкой к её дому, но Миллегарда окликнула сестру. - Подожди, - она нервно переплетала русую косу, лишь бы Далька не заметила, как дрожат её пальцы. Встряхнув густыми локонами, она попыталась улыбнуться: - Я пока буду ждать тебя здесь, а потом мы вместе пойдём к Адде. Мне любопытно узнать, что королева скажет про Радовида, а заодно я посмотрю, можно ли ей помочь.***
Милена путешествовала по темерским и реданским просторам, от села к селу, от города к городу, через Понтар – и назад. За время своих странствий она приобрела тот внешний облик и манеры, которые не требовали пояснений, и каждому было понятно, что она за человек и чем может пригодиться. Её, некогда первую наследницу реданского престола, теперь просили выхаживать скотину, помогать роженицам, справляться с неурожаями. Ей заботливо выносили хлеб и стелили в хлеву (а порой – ни то, ни другое), у неё спрашивали совета и делились горестями. Миллегарда уже не была прежней Миленой, однако память о своём прошлом её никогда не покидала. Воспоминания как никогда ярко вспыхнули внутри её сердца с началом охоты на ведьм, особенно, когда Милена узнала о главной трагедии: реданские солдаты по приказу её брата разорили и уничтожили её новый дом – Аретузу. Часть адепток и учителей – казнили, а часть (за исключением Нины Виверо и нескольких счастливиц), во главе с ректором и Милькиной наставницей, Маргаритой Ло-Антиль – заточили в тюрьмы. Именно в ту страшную минуту Миллеграда, душимая рыданиями и бессильной яростью, окончательно решила, что отправится прямо к Радовиду. Устало ковыляя по размякшему, размёрзшему тракту к столичному городу, где когда-то переживала вёсны, Миллегарда увидела своё лицо в утренней луже и заплакала. Но плакала она не по себе – издёрганной, растрёпанной, в заношенном платье бегущей от Радовидовых кромешников – а по ушедшему времени. Понимала, что оно уже не вернётся. От прежней Родины, в которой она много лет не бывала, остались лишь её мысли. Милька даже не была уверена, что всё ещё существует её добрый и весёлый младший брат, при котором она давным-давно во время игр «служила» придворной чародейкой. Однако же, продолжала свой путь. Со всем своим необоримым упрямством. И наконец, упрямство привело её во дворец, который теперь казался чужим. Здесь всё для неё давно забыто, холодно и отчуждённо. Далимира без особого труда провела Миллегарду вовнутрь через кухню (кто из слуг станет препятствовать жрице-сестре короля?), и они обе, не теряя времени, зашагали по лестнице на второй этаж. - Королева, должно быть, в комнате для рукоделия, – предположила Далимира, но, услышав, что шаги сестры за её спиной замолкли, остановилась и обернулась через плечо. – Что такое? В коридоре висел портрет королевской четы – Радовида и Адды. Её Величество в алом платье сидела в кресле, а Его Величество стоял рядом - со скипетром, в соболиной мантии, - и держал жену за руку. Миллегарда, не обращая внимания на королеву, впилась янтарными очами в строгое красивое лицо своего младшего брата, в его золотисто-карие глаза под тяжёлыми веками. Всполох воспоминаний болезненно обжёг сердце и голову. Взыграла давняя обида, позабытая и стыдная: сперва на отца, который, как она считала, не хотел видеть её на троне, а затем и на новорождённого брата – за то, что родился. В уме пронеслось: «Ты – не король. Ты – не твой отец. Ты никогда не был достоин этой власти». Всё нутро перевернулось. - Совсем взрослый, – тихо проговорила чародейка. - Да…Уже давно не тот малыш, которого ты неслышно качала в зыбочке на золотых дугах и пела колыбельную. Как же там было?.. Не гонял я волн морских, звёзд не трогал золотых… Холод лизнул Милену от загривка до самых пят. Вот зачем, зачем Далька сейчас об этом вспомнила? Но трогательные слова сами собой слетели с уст чародейки, ничем их было не удержать: - Я дитя оберегал, колыбелечку качал, улюлюкивал, - Милена нежно распевала гласные и вдруг дополнила песенку новыми строками: – Мы пойдём с тобой, дитя, К морю, в дикие края Прямиком, рука в руке, Чтобы горе и печали Были где-то вдалеке. - Приятно знать, что ты не забыла, - заметила Далимира с улыбкой. - Что ты чувствуешь, глядя на его взрослый портрет? Милька задумалась. Разочарование? Презрение? - Даже не знаю, – она пожала плечами. - Могу похвалить его волосы на голове, ибо, увидев её безумие, они сбежали. - О, Пламя, - Далька закатила глаза и двинулась дальше. – Только при Адде такого не ляпни. Тем временен, королева Редании учила юную Анаис играть в шахматы, а Марта, пристроившись в уголке, вязала и время от времени прислушивалась к разговору. На коленях у принцессы наслаждалась поглаживаниями серебристая кошка, которую Далька взяла с собой в компаньонши из монастыря. Серебрянка выражала свою благодарность особой формой пения. - Это ферзь, иначе именуемый королевой, и он ходит в любом направлении, во-от так, - рассказывала Адда со знанием дела и тут же демонстрировала всё на практике. – Помнишь, как Радовид тебе показывал шахматные фигурки в виде себя и в виде меня? Я - ферзь. А как король вернётся, попроси его и тебе вырезать фигурку, будешь ферзём для темерского набора… - Правда? – обрадовалась Анаис. – Не терпится увидеть! Дверь скрипнула. Первой вошла Далимира, а за ней – Миллегарда. Взгляды нескольких пар глаз впились в чародейку с самого порога. - Дамы, позвольте прервать ваши занятия, - начала жрица. - К нам во дворец прибыла гостья… - Смилуйся, Пламя! Я не верю своим глазам! – прервал Далимиру дребезжащий голос Марты. Камергерша прислонила руку ко рту, а другой ухватилась за спинку кресла для опоры. - Глаза не обманывают тебя, Марта, - кивнула Далимира и договорила: – Это никто иная, как Милена – первенец короля Визимира и наша с Радовидом старшая сестра. - Это заметно, - Адда словно пыталась отыскать в лице чародейки знакомые черты, присущие королю: те же очи, те же родинки на щеках и над губой, то же уверенное спокойствие и собранность. - Я видела Ваш портрет, Милена, так что узнать Вас было нетрудно. Всё-таки поразительно, как магия способна затормаживать старение. Присаживайтесь обе. «Что за отчаянное безрассудство привело тебя сюда?» - читалось в глазах Её Величества помимо настороженной враждебности. Милена же, разместившись вместе с сестрой в свободных креслах и окинув взором Адду и Анаис, спокойно произнесла: - Далимира сказала мне, что Вашему Величеству требуется моя помощь. Очи Адды сверкнули, а сама она напряглась, как струна. - Марта, проводи Анаис в сад, на свежий воздух, - велела королева и, улыбнувшись, развернулась к юной темерской наследнице. – Доиграем вечером, хорошо? Анаис послушно кивнула. Мягким движением Адда подтолкнула девочку к Марте, и юная принцесса последовала за ключницей, прихватив с собой Далимирину Серебрянку. Напоследок камергерша обернулась к Милене: губы её дрожали, а сама она едва не плакала. - У нас ещё будет время поговорить, - шепнула чародейка и на несколько секунд ухватила тёплыми пальцами морщинистую руку Марты. Как только дверь захлопнулась, Адда нетерпеливо встала и принялась мерить шагами комнату. Миллегарда повнимательнее присмотрелась к облику правительницы: на ней было броское, изумрудного цвета платье с низким v-образным вырезом, мудрёной золотистой вышивкой и алым воротником. Наряд не повседневный, тем более для первой половины дня. Видимо, монархиня сегодня выступала перед королевскими советниками или проводила аудиенции в тронном зале. - Не возражаешь, если я сразу на «ты»? – обратилась Адда к Миллегарде. – С Далимирой мы уже давно не держим этикет, тем более вы обе – мои золовки. - Тогда и я перейду на «ты», королева, – ответила чародейка, на что Адда махнула рукой. - Хорошо-хорошо. Теперь к делу. Ты столько лет не появлялась при дворе, Милена. Ускользала от ищеек своего брата, но отчего-то вдруг решила помочь его супруге? Догадываюсь, что моё здоровье для тебя - это лишь одна из возможных тем нашего разговора и притом не самая важная. Поэтому лучше сразу говори начистоту: для чего ты пришла? Тон королевы был весьма неприютный, и выдавал он больше, чем Адда того желала. Ноздри Милены на миг расширились. - Я надеялась застать здесь Радовида, но не успела ко времени. Я хочу, чтобы он прекратил охоту на ведьм. - Прекратил охоту, значит…Спешу тебя обрадовать, что я тоже этого хочу. Но пока я не представляю, как это сделать. В разговор вступила Далимира. - Адда, мы с тобой тоже не раз говорили о том, что надо как-то переубедить короля. Ты ведь сама заметила, какая с ним произошла перемена. - И, судя по всему, поздно заметила, - без обиняков заключила Миллегарда. Адда опустила голову и заломила руки, огненные пряди соскользнули с её дрожащих плеч. Она отозвалась не сразу, будто бы ей было слишком в тягость продолжать эту беседу. Но молчать было ещё тяжелее. - Те душевные изменения, которые случились с моим мужем – я не то что бы не видела…я их…боялась. Я боялась размышлять о них, думать, к чему они могут привести. Мне было легче полагать, что он временно занедужил, как при простуде, или что у него мрачный настрой. Так и металась. Но его письма…в них чаще и чаще мелькали болезненные строки. А тем часом во всю забушевала охота на ведьм, и по Редании поползли гадкие слухи, что мой муж сошёл с ума. Когда в день отплытия мы с Радовидом вместе поехали до порта, он дорогой молчал, а я всё думала, что он по-своему прав, вот только эту правду в таком виде я принять не могу. - И что же это за правда? – Милена, как и Радовид, не могла вынести недосказанности. - Как-то раз он сказал, что если государство – это тело, то чародеи в нём – болезнь, тогда суровый правитель становится врачом за работой. Здоровье королевства равносильно государственной безопасности… - Ага. Сегодня он - лекарство, а завтра – яд. А его лечение - чистки, закрученные гайки, всякого рода проскрипции и массовые казни. Он заполнил мир своими смыслами. Мир таков, каким он его захотел видеть. Сказав это, Милена ощутила на себе гневный взор королевы. Адде хватило мгновения, чтобы вспыхнуть. - Захотел?! – королева от злости даже лязгнула зубами. - Ты ведь ничего не знаешь, верно? Ничего не знаешь о взрослом Радовиде, понятия не имеешь, как к нему относилась Филиппа, и какие чародеи окружали его впоследствии? Ненависть к Эйльхарт и страх перед ней сводят его с ума, ведь он полагает, что большая часть чародеев одинаково опасны для него и для тех, кого он любит! Ты ведь знала о смерти отца и матери, так почему ничего не писала во дворец? Почему ни разу не приехала к брату? Не посмотрела, каково ему, и не заступилась? Может тогда бы он иначе относился к магии! Эти слова Адды больно ужалили чародейку в самое сердце – ведь она за последнее время не раз думала о том же самом. - Возможно…возможно мне и впрямь стоило вернуться тогда во дворец. Далимира рассказала мне про всё, что творила Филиппа с моим братом и матерью после убийства моего отца. Но не взваливай на меня ответственность за нынешнее безумие, ибо как бы там ни было, охоту инициировал Радовид! Я, как могу, помогаю чародеям перебраться в Ковир! - А я удерживала мужа от неоправданных казней! Не всегда мне это удавалось, но моё заступничество спасло несколько жизней. Однако, боюсь, это большее, на что я сейчас способна, – решительный голос Адды опустошённо сник. - Я не смогу пойти поперёк его политики. Мне не хватит для этого ни могущества, ни знаний, не говоря уж о том, что Радовид гораздо умнее меня. В конце концов, может я и впрямь чего-то не понимаю... - Ха! Это всё, на что способна Реданская Орлица, самая могущественная женщина Севера? – со злостью воскликнула Милена, вскочив с места. – Знаешь, в чём твоя беда? Ты вбила себе в голову, что ничего не можешь поделать с политикой Радовида. Прекрати пищать малой птицей и утешаться тем, что недостаточно умна! Ты никак иначе не поможешь своему мужу, если не возьмёшь дело в свои руки! - Он меня возненавидит! В последнем письме он написал, что…что…– Адда бессильно опустилась в кресло и, согнувшись, обхватила голову похолодевшими руками. На неё, такую ослабевшую, было больно смотреть. Дрожащим голосом королева наизусть произнесла злополучные строки: – «Значит ты считаешь, что мне пора «отвлечься» от чародейского вопроса? Уж не опять ли тебе что-то пригрезилось? Я должен защитить королевство и подданных от этих зловещих монстров, это вопрос жизни и смерти, и ты обязана поддержать меня в этих усилиях. По-моему, ты не до конца осознаёшь всю важность моей задачи, она для тебя не так существенна, как я предполагал. Ты понимаешь меня лучше всех, и я всегда называл тебя душой моей, но от некоторых твоих строк мне кажется, что наши души больше не соприродны, а ведь были…страшно думать об этом». Дожили! Радовид не просто не собирается останавливаться – он и мне теперь весь не доверится! - Но это ведь не всё, что он написал тебе в том письме. Там ведь были и другие слова, - участливо заметила Далимира. Невозможно было сосчитать, сколько раз Адда прочла жрице это письмо, и ещё страшнее осознать, сколько раз королева прочла его сама. Адда шмыгнула носом и утёрла со щёк стёжки слёз. – «Но я понимаю, как сильно ты за меня переживаешь и как тебе без меня одиноко. Мне пишут, что ты часто ходишь в порт и к воротам Радовида Великого, будто бы ждёшь, что я вскоре появлюсь из-за горизонта. Моя дорогая Адда, я готов бы тотчас к тебе улететь, да жаль, что все крылья пока подломаны. Впрочем, меня согревают плед и тканый пояс, которые ты прислала. А ещё я неизменно держу при себе ту самую фигурку-королеву в виде тебя. Наступит время, когда я вновь заключу тебя в свои горячие объятия и разделю с тобой всю свою душу (ох, как хорошо бы мне забыть дурные волнения!). Но пока суровые испытания не закончились, я должен следовать долгу». И ниже было приписано вот что: «В Оксенфурте, с кормы своего корабля, я часто замечаю другие молодые пары, но тотчас перевожу взгляд и отворачиваюсь, ибо в такие минуты чувствую себя очень одиноким. Но совершенно уверен, что ни один из этих мужей не любит свою жену так сильно и верно, как безмерно люблю тебя я». - Удивительные строки...такие неожиданные для свирепого короля, – растерянно прошептала Милька. - Вот видишь, дорогая, – с улыбкой сказала Далька и приобняла Адду за плечи, пока та с тревогой сжимала инклюз. - С тобой он по-прежнему такой же нежный, как и был. К тебе Радовид прислушается гораздо охотнее, чем к кому-либо ещё. - Дело не только в том, как мои поступки оценит муж, – голос королевы вновь стал строгим и собранным. - Я всё ещё под подозрением у дворянства, хотя, казалось бы, уже практически год я верная им королева. Для иных вельмож я по-прежнему женщина суматошной и неуютной жизни, которая всего лишь будоражит сон двора своими фортелями. А после осеннего происшествия многие шептались, что если я рожу ребёнка, то он будет получеловеком-полустрыгой. Радовид наказал их, но молва уже вышла за пределы дворца. Я, не жалея сил, финансирую сиротские приюты и лечебницы, организовываю помощь раненым и кров для беженцев, открываю школы для детей из бедных семей. Палата общественного призрения недаром носит моё имя. Я покровительствую художникам и музыкантам, выделяю средства на роспись храмов. Я отдала многие свои украшения аукционистам, чтобы вырученные деньги пошли на нужды армии, ибо если мы не выстоим против нильфов, мне всё равно уже больше не пригодятся эти побрякушки. Адда говорила как настоящая королева, которая не боится брать на себя ответственность за страну. И это поразило Милену, которая вовсе не ожидала увидеть супругу своего брата такой. - И я бы с радостью помогла остановить охоту и сказала бы своё слово против Иерарха и его прихвостней, – продолжила монархиня, – но пойми, Милена, что обстоятельства моего рождения и моё положение делает это невозможным. Эбергейды, Барцинские и другие придут к моему мужу и скажут, что его бесплодная про́клятая жена-чужеземка готовит какой-то заговор... - Они и так присели к Радовиду на уши с того момента, как ты переступила порог дворца, и не слезут с них до самого конца, – прервала королеву Милена. - И когда у вас с королём родится ребёнок, с ним поступят точно так же и будут со смаком проворачивать по ране этот острый нож про мать-стрыгу и прочее. Они хотят видеть в тебе упырицу, которая вздумала определять ход политики? Отлично, значит ни у кого нет сомнений в твоём умении влиять на короля. Так что будь стрыгой и возьми всех за горло, в том числе и своего мужа. Но сделать надо всё по-умному: найти лояльных и сговорчивых стражников, выделить обходным путём деньги, подкупить, кого следует, – словом, чтобы помочь мне спасать магов, тебе не обязательно объявлять об этом во всеуслышание на Королевском Совете. А внешне продолжай свою обычную работу: помогай нуждающимся, финансируй школы... Чародейка подошла к королеве вплотную, желая завершить свою речь велеречивым призывом, но вместо этого удивлённо вскинула брови. Только сейчас Милена заметила, что кругляк инклюза, висящего на шее Адды, украшен портретом Радовида. Сердце её сжалось. – Признаться, до этого разговора я не ожидала, что ты действительно так сильно любишь Радовида... - Больше жизни люблю, – отозвалась Адда со всей пронзительной искренностью. – Я очень хочу помочь ему освободиться от пожирающей его ненависти. - Значит должна понимать, что Филиппа, Эмгыр или кто-то ещё воспользуются его слабостью и столкнут Его Величество в перевал бездны. Если будем сидеть сложа руки, кто-нибудь придёт освободить Реданию и Север от власти безумного короля. – Поэтому-то я и хочу к нему приехать и первой сказать правду, какой бы горькой она ни была! Пусть лучше он услышит её от меня! Милена одобрительно кивнула. – Возможность говорить правду в глаза – это главная составляющая любви. Ты приедешь к Радовиду, но попозже. Сперва позволь помочь тебе с твоим недугом. Далимира рассказала, что лечение начато уже почти полгода назад, но там, где имели место чары, должна поработать чародейка. Филиппа в своё время проследила за влиянием магии на организм моей матери, Гедвиги, столкнувшейся, как и ты, с колдовством не по своей воле, поэтому, если ты согласна, то я сегодня же осмотрю тебя. - Ты действительно хочешь помочь мне? – Адда не могла поверить своим ушам. - Вылечить тебя – это мой долг как чародейки. Недаром же мне дана такая сила, впрочем, мне и впрямь мила акушерская сторона нашей профессии. Тончайшему и искуснейшему мастерству врачевания меня обучала Маргарита Ло-Антиль, к тому же, она была соавтором «Мастеров магии о проклятиях», так что будь спокойна насчёт моих познаний и умений. Милька на мгновение умолкла и повернулась к изумлённой Далимире: - Ты спросила, сестрица, хотела ли я всё забыть и жить так, будто и не было в моей истории королевского прошлого, будто я уже родилась взрослой, адепткой из Аретузы? Но стало бы освобождение памяти моим спасением? Знаю, что нет, ведь каким может быть моё спасение, когда мой брат погибает? Поэтому я и пришла сюда. И не за этим ли ты здесь, Далимира? Любовь к Радовиду призвала нас обеих. И моё желание судить короля по делам его отступает перед жаждой спасти брата. Я по-прежнему очень зла. Но как старшая сестра, я хочу вразумить Радовида, потому что мне не всё равно, что с ним будет. И мне не всё равно, что будет с тобой, Адда, – она обернулась к улыбающейся королеве. - Спасибо тебе, – ответила Адда, спокойная и уверенная. – Отдохни немного, а после вы с Далимирой пойдёте со мной в лекарскую комнату. Мне не терпится узнать, что ты скажешь о моём здоровье.***
День сменил вечер. За окном неторопливо и мягко темнело, небо стало красноватым, а после проглянула синева. Воздух был наполнен сияющей тишиной. При мерцании множества свечей Милена проводила тщательный осмотр Адды. Прикасаясь тёплыми руками к животу своей пациентки, она внимательно исследовала истоки болезни и вычерчивала на бумаге карандашом какие-то записи. Кончики её пальцев сверкали едва уловимыми нитями чар, проникающими в самое нутро организма. Затем выученными движениями Миллегарда разливала по небольшим чарочкам отвары из трав и по очереди давала их королеве, ожидая магического резонанса. Проверяла одну за другой свои догадки. Далимира молчаливо наблюдала за всем этим со стороны, изредка подавая старшей сестре рушник или новую колбочку. На следующий день Милена готова была вынести свой вердикт: - Итак, ознакомившись с записями придворных лекарей и проведя осмотр, могу сказать, что гормональный сбой случился вследствие нарушений функций гипофиза, и виной тому действительно служит магическое воздействие – проклятие. Уровень пролактина в твоей крови заметно превышает норму. Не могу не упомянуть про стресс, про длительное эмоциональное истощение и про то, что твой возраст тоже несколько затрудняет деторождение. Необходимо наладить работу всех органов внутренней секреции, даже если их гормоны не оказывают прямого влияния на яичники. Это очень непросто, требуется тщательная дозировка препаратов, дополненная схема лечения и некоторые методики, которыми владеют только чародеи. - Скажи мне, я ведь не абсолютно бесплодна? – Адда отчаянно вцепилась Милене в руку. – Лечение даст результат? - В любой момент нужно быть готовыми к тому, что всё может пойти не по плану. Но, знаешь, моя наставница всегда приговаривала, что не надо бояться хватать жизнь за гриву. Жалеть мы будем лишь о нерешительности и колебаниях. Я подготовлю лекарства и вместе с другими врачами буду продолжать устранять нарушения в твоём организме, а также помогать стабилизировать твоё душевное состояние. Не бойся, я сделаю всё, что от меня зависит. Мы справимся. - После того, как одна из Далимириных монахинь велела мне выпить снадобье из высушенных печени и семенников поросёнка и для пущего эффекта дать это средство Радовиду – я уже больше ничего не боюсь! – заверила Адда и многозначительно поглядела на Дальку. – Та монашка также обещала, что высушенные улитки могут вылечить не только бесплодие, но и облысение. Спасибо жрицам Вечного Огня за полезные подсказки! Далимира не помедлила с комментарием: - Знаешь ли, рецепт с поросёнком - из книги знаменитой монахини Тортулы, он пригодился многим пациенткам, неспособным к зачатию. Не вина Тортулы, что у нас тут такой уникальный случай. Кстати говоря, Адда, что насчёт твоих вспышек проклятия? - С прошлой осени они меня больше не терзают! То, что Радовид был рядом и помог мне пережить ту злополучную ночь, вдохнуло в меня какие-то новые силы. Полнолуние мне уже не так страшно, как прежде, - Адда произнесла это с необычайной гордостью за себя. - Очень хорошо! – обрадовалась Милька. - Думаю, твоей репродуктивной системе это пойдёт только на пользу. Даром, что вы с Радовидом не можете этой же ночью испытать, насколько эффективны были советы Тортулы. Адда нервно сжала подол платья. – Радовид написал, что планирует пробыть в Оксенфурте по меньшей мере ещё два-три месяца. – Представляю, как тебе без него одиноко... - Ожидание только сильнее распаляет страсть, – начала Адда со всей откровенностью, – и я готова ждать столько, сколько потребуется. Радовид пробудил во мне удивительное чувство. Я хочу только его - его одного! - потому что лишь с ним у меня происходит...настоящая любовь, понимаете? Мы прислушиваемся друг к другу, и с каждым разом наша близость становится ещё чувственнее прежнего, всегда в ней находятся новые присмаки… Адда на миг умолкла, в груди у неё всё поднялось и разлилось по телу приятным тёплым упоением. В памяти королевы всколыхнулись самые сладостные моменты супружества: клокочущая кровь, жаркие поцелуи, губы Радовида у её лона, трепетные, проникновенные ласки и верх благополучия, забытьё истинного наслаждения... Милена учтиво перебила этот поток сладостных чувств из жалости к Далимире и к самой Адде, которая, очевидно, невообразимо изнывала без внимания супруга, хотя и старалась держаться спокойно. - Ох, дорогая, это большой комплимент нашему брату! – Да, – кивнула королева и вздохнула. - Вот только никогда прежде мне ещё не приходилось ждать Радовида так долго. - Обратись к Далимире, она в делах укрощения страстей многое понимает, - хихикнула Милька и хитро поглядела на сестру. - У монахинь есть верные подруги по борьбе с плотью - кошки, - улыбнулась Далька в ответ. – Они отвлекают от ненужных мыслей и не позволяют плоти диктовать свои условия. Но наша прежняя настоятельница полагала, что беременная кошка, вернее, её внутренний жар возбуждает в человеке похоть, поэтому в такую пору велела держаться от кошек подальше. Королева рассмеялась. - Ох уж эти настоятельницы и их вечная борьба за подавление сексуальной женской энергии! Вдруг весёлый голосок Адды помрачнел. – Но я ведь имела в виду не только дела постельные. Разве не опасно теперь оставлять моего мужа одного на столь долгий срок? Радовид и сам прекрасно понимает, в какую пучину уползает его разум. Я видела, как он борется с этим недугом, но ведь недаром говорят, что болезни души – самые тяжёлые. Не существует против них таких трав, чтоб сорвать, растереть в меду и скормить по ложке. Чародейка задумчиво поглядела в сторону. - Пока идёт битва у Велена, я думаю, что его голова занята одним лишь сражением. Но ты, безусловно, права в своих опасениях. Прежде всего надо спасать голову, а когда спасена голова, спасётся и всё остальное, чародеи в том числе. Того, у кого помрачилось сознание, может успокоить близкий человек, которому он больше всех доверяет. - Тогда мне однозначно не следует долго ждать у моря погоды. Но когда лучше всего приехать? - Полагаю, ты сможешь приехать к супругу в начале лета. Не знаю, преуспеем ли мы в лечении до этого срока, но, во всяком случае, вы с Радовидом снова попробуете зачать ребёнка. Для вас обоих, проживших несколькими месяцами томительного ожидания, эта близость будет необычайной, не сомневаюсь. Твоя чудесная любовь к мужу – ну разве она может не утешать и не врачевать? – улыбнулась Милька. – А как вернёшься, я прослежу за реакцией твоего организма. Ну а пока будем следовать обновлённому курсу лечения, который я разработаю в ближайший срок.