Народные баллады – широко известные произведения реданской музыки, повествующие о каком-то личном, подчас трагическом событии. Добро и зло, любовь и ненависть – каких только тем не охватывает народная лирика, но вот один удивительный пример любовной коллизии, пришедший на равнины Приречья с той стороны Понтара, должно быть, вместе с королевой Аддой II. Баллада рассказывает о принцессе-упырице, которая полюбила рыцаря Родерика и пожелала стать человеком. Рассветною порою, лишь кончилась зарница И птицы запеть не спешили, Рыцаря поймала принцесса-упыри́ца И вкрадчивым гласом спросила: «Пан Родерик, мой милый, любимым будь моим! Ты получишь все скарбы земные! Попросишь – тотчас брошу я всё к ногам твоим. Так отбрось же сомненья дурные! Кобыл двенадцать быстрых получишь от меня, Что гуляют по полю в низине. Ни разу не бывало на их спине седла И их шпоры ни разу не били! Двенадцать водных мельниц я подарю тебе, Что стоят меж лощиной и терном! Доспехи золотые порадую вполне, И сорочка, что сшита из сребра! Ты от меня получишь особый древний меч, Он зовётся волшебным недаром. Врагам одним ударом главу ты срубишь с плеч, Будет впредь тебе вечная слава!» «Да коль Огнём бы Вечным была ты крещена, То я взял бы подарки такие. Но ты - упырка грязная, проклятья дитя, Твари с пекла тебе как родные!» Упырица вернулась в развалины к себе И надежды в душе уж не чает. «Ах, если рыцарь гордый остался бы при мне, То пришёл бы конец всем печалям!»
Петр Шейнис, «Реданские народные былины и песни»
Когда ведьмак Геральт освободил Адду от уз проклятья, ей было 14 лет, и все придворные сошлись во мнении, что она выглядит просто ужасно. Так оно и было. Тщедушная, болезненная, с копной спутанных рыжих волос, которые вскоре начали нещадно сиветь. Принюхивается, скребёт мебель, смотрит исподлобья и вечно скалится. То вцепится в кого-нибудь зубами, то без умолку плачет. Не умеет ни читать, ни писать и развита чуть больше, чем трёхлетний ребёнок. Фольтест любил и жалел несчастную дочь, но дворяне быстро дали ему понять, что в таком состоянии её нельзя пускать никому на глаза, отчего эту капризную, диковатую и слабоголовую принцессу держали ото всех подальше. Сколько Адда себя помнила, её всегда окружали либо угрюмые, либо перепуганные лица нянюшек и слуг, а так как они всегда и во всём ей повиновались и во всём уступали – так велел король! – то она превратилась в избалованную эгоистку. Адда так не понравилась ковирцу-гувернёру, которого наняли, чтобы научить её читать и писать, что через три месяца он не выдержал и отказался от места. Другие не выносили и этого срока: оксенфуртского профессора королевна так больно укусила за ногу, что тот до сих пор не оправился от хромоты, а молодая гувернантка из Марибора сбежала после первого же полнолуния, заслышав, как воет её подопечная. Если бы не железное терпение и невыносимый нрав наставницы, прибывшей из Аретузы, а также то, что Адде хотелось поскорее начать выходить в свет, принцесса бы так никогда не научилась ни грамоте, ни хорошим манерам. Так что ей пришлось стиснуть зубы да набраться терпения и усидчивости, которых у неё всегда не хватало. С учёбой у королевны долго не ладилось: она капризничала, плакала и убегала в сад – прятаться за деревом возле веранды или среди кустов лилий. Это страшно огорчало короля, но он не терял надежды и всячески пытался подбадривать дочку. Так, потихоньку, Адда навёрстывала упущенное. Но было то, над чем она оказалась не властна. Повадки стрыги, избавиться от которых принцессе было сложнее всего, продолжали пугать слуг, сколько бы Фольтест не грозился им наказанием за вечные пересуды о здоровье принцессы. Но после полнолуния лица у обитателей замка становились серые: при виде Адды они старались проскользнуть куда-нибудь в сторону. Ношение инклюза, сжигание веточек орешника, можжевельника и дрока – порой всё это лишь отчасти сдерживало рецидив, а иногда не помогало вовсе. Охваченные ужасом придворные ни секунды не думали о том, что чувствует сама принцесса: ведь её никто не любил. Адда и сама почти ни к кому не привязалась и никого не жалела. Многие думали, что она всегда занята исключительно собой. Адда привыкла смотреть на мать издалека и любоваться её красотой: восхитительный портрет Адды-старшей – родной сестры Фольтеста – был, казалось, главным украшением дворца. До чего ж он был искусно написан! Высокая, красивая королевна и так изящно одета! Её светлые шелковистые волосы вились, аккуратный нос был надменно вздёрнут, а большие глаза смеялись. Облачена она в лёгкое, воздушное платье, как говорила Адда-младшая, «вся в кружевах, как пушинка». И хотя за девочкой вечно кто-то ухаживал, она всё равно чувствовала себя ужасно одиноко, поэтому частенько украдкой бегала к портрету матери. Иногда Фольтест сокрушался внутри себя: кажется, что дочь любит мать, которую никогда не видела, гораздо сильнее отца, на которого без конца дуется. Сама Адда не вполне понимала, как она относится к венценосному родителю. Порой она не скрывала своей неприязни к отцу, а иногда даже и ненависти: за то, что по его вине она 14 лет была стрыгой, а теперь на неё все смотрят, как на ненормальную; за то, что мало проводил с ней времени и может быть даже стыдился; а когда выросла – за то, что поддался давлению знати, отстранил её от темерского трона и завёл себе с баронессой Ла Валетт «здоровых» детей, скаженной дочери на замену. И когда Адда решилась свергнуть отца с трона, его судьба её не беспокоила и о последствиях она не думала. Куда важнее ей было доказать, что все вокруг неё были не правы. Но когда в сентябре 1271 года ей, уже реданской королеве, сообщили, что отец её вероломно убит, ноги её подогнулись, и она, как подкошенная, рухнула на пол. И хотя стоявший рядом Радовид протянул руки, чтобы подхватить её, было уже поздно. Адда лежала, свернувшись комочком, выла и кричала от горя и злости, прямо на глазах у дворян, которые неизбывно подозревали её в том, что она снова может обратиться в стрыгу. - Прочь! Уйдите все! – твёрдо приказал Радовид. – Оставьте нас с королевой наедине с этим горем. Все придворные и даже вся стража покинули зал. Адда не могла представить, что тоска по отцу будет настолько мучительной. Не смела помыслить, как в отчаянии будет звать его по ночам, как будет в слезах перечитывать каждое письмо, которое он присылал ей в Реданию. И как сердце её будет разрываться за каждое злое слово, которое она ему высказала. Но всё это оказалось явью. Теперь у неё нет никого, кроме Радовида. Её любимого, славного Радовида, чья жизнь отныне тоже в опасности и который был на волосок от смерти на собрании в Лок Муинне. А с недавних пор и Нильфгаард грозится новым вторжением на Север. Король не так давно вернулся домой, но уже успел провести несколько срочных заседаний Королевского Совета – политические события нынче менялись настолько быстро, только успевай следить! И вот, наконец, супругам выдалось время хорошенько поговорить, расположившись в креслах пустующего зала Совета. Его Величество в общих чертах поделился всем, что с ним произошло на этом историческом собрании и накануне него. Но когда Радовид как бы между прочим упомянул о появлении в Лок Муинне дракона, от которого он едва успел загородиться щитом, Адда страшенно перепугалась. - Не беспокойся, родная, я совершенно не пострадал. Впрочем, доля королей всегда полна опасностей, но это не значит, что следует запереться во дворце за семью замками. Политические события, тем более столь масштабные, требуют от меня живейшего в них участия, - Радовид осёкся, заметив застывший ужас в глазах супруги. Он поспешил успокоить Адду: – Знаешь такие строки: «Я люблю тебя, значит с тобой ничего не случится»? Кажется, это что-то из сборника Сюзанны фон Эбнер. - Не знаю такую, - отрезала Адда. – Не люблю высокую поэзию. Зато вот тебе поговорка: доля королей – чваниться, доля королев – журиться. - Твоя правда, - рассмеялся Радовид. – Но мне ведь действительно есть, чем гордиться. Во-первых, чародейки Ложи были разоблачены в своих злодеяниях. Я хоть и восстановил Капитул чародеев под своим строгим надзором (ты должно быть уже видела тщедушного Кардуина у нас во дворце), однако это не станет препятствием объявленной мной Охоте на ведьм. Магия должна служить, а не властвовать. - А что насчёт Филиппы? – осторожно поинтересовалась Адда. – В письме ты упоминал, то она сбежала из тюрьмы, даже несмотря на то, что ты выколол ей глаза… - Да, она снова ускользнула, - ответил Радовид с безразличием, которое сильно смутило королеву. – Так что Эйльхарт – главная цель моей Охоты. - Послушай, я понимаю, что тебе неприятно говорить о Филиппе, но я же чувствую, как внутри тебя всё бушует! Не прикрывайся обманчивым спокойствием. Ты же знаешь, что мне всё можно рассказывать? Не надо переживать это в одиночку. Радовид взял жену за руку и сказал: - Кто может понять меня лучше, чем ты, моя дорогая? Все придворные и все генералы знают это. Что сделано, то сделано, и ничего я не переживаю. Глупо тратить время на сожаления – надо действовать. Поймал Филиппу один раз - поймаю и во второй. Адда хотела что-то возразить, но король перебил её: - А теперь лучше поговорим о более близкой тебе теме – о судьбе Темерии. Итак, второе моё достижение: по итогам собрания королевство стало протекторатом Редании, нас с тобой объявили её покровителями, а дворянам остаётся лишь смиренно ждать, пока Анаис Ла Валлет достигнет совершеннолетия. До тех пор Темерией будем управлять мы, поэтому готовься к небольшому путешествию в Вызиму – полюбуемся, как темерцы присягнут нам на верность. Адде пришлось покорно последовать за сменившейся темой разговора. - Помню, когда я уезжала в Реданию, барон Кимбольт крикнул мне вслед, что скорее отдаст себя на съедение гулям, чем признает над собой власть короля-реданца. Надеюсь увидеть его в Вызиме, я выберу себе подчёркнуто реданское платье, край которого ему предстоит целовать, падая к моим ногам. Всё ж таки чёрный и синий не столь удачно сочетаются с моими волосами. - А запах лилий не подходит к твоему темпераменту, помню-помню, - весело заметил Радовид. – А что касается баронов, то я не смел бросить Темерию – Щит Севера - в хаосе пустующего трона, тем более, когда Эмгыр готовится к новой войне. Оставим западный Понтар без контроля – и реку с лёгкостью перейдут нильфгаардские солдаты. Так что у темерского дворянства нет выбора – либо оно покорится, либо я его покараю. - Кстати о покорении. Кажется, на груди верного пса моего отца теперь красуется алая нашивка с белокрылым орлом. Думаю, Вернон Роше и тебе сослужит хорошую службу. - Не теряй бдительности, - усмехнулся король. - Так же гордо, как Роше некогда кричал «За Темерию!», он никогда не прокричит за Реданию. Он лишился короля, которого боготворил и которому был обязан жизнью. Малолетняя принцесса – единственная причина, почему Вернон согласился пойти ко мне на службу. Анаис для него – символ свободной Темерии, и лишь ей он будет предан. Так что всё наше внимание отныне обращено на этого ребёнка. Мы воспитаем девочку так, чтобы Анаис видела в нас с тобой самых главных союзников, к которым стоит прислушиваться, - он на секунду умолк и вдруг добавил с нажимом: - Я очень рассчитываю на тебя, Адда. На это королева сверкнула глазами и сухо объявила: - Не скрою, что совершенно не хочу с ней возиться. Я и в Темерии-то с ней едва виделась, так что ничего родственного не испытываю. Но ради того, чтобы она не доставила нам в будущем проблем, постараюсь воспитать её, как следует. - Я не заставляю тебя любить её. Хочу лишь отметить, что она многое пережила, и ни к чему усугублять её положение. Высказав это замечание, Радовид совсем не ожидал, что реакция супруги будет настолько резкой. - Вечный Огонь, что за ноты я слышу в твоём голосе? Посмотрите-ка на этого благодетеля! Уж слишком по-человечески переживаешь за фигуру на своей шахматной доске, пусть даже и такую ценную. Напомню, что девчонка не ещё одна твоя сестра, а моя. Король пристально посмотрел на жену. - Судьба Темерии сейчас лежит в руках ребёнка – и всё это по велению одного удара кинжалом. Фольтест был убит самым подлым и бесчестным образом, точно так же, как и мой отец. Поэтому, когда я смотрю на Анаис, я вижу себя - дитя, попавшего в пучину борьбы за власть и кусок земель на карте. Брови Адды изогнулись, словно натянутый лук. - Очевидно, Вы основательно вникли в суть дела, мой король, - проговорила она сквозь зубы. – Но чем переживать за Анаис, лучше бы побеспокоились о нашем с Вами будущем ребёнке. Радовид знал, что этот разговор закончится бурей. И Аддино нарочитое «Вы» служило тому верным признаком. Но от последней фразы супруги король не на шутку растерялся. - Ты снова приглашала к себе лекаря?.. – голос его совершенно упал. – И что же он?.. Что сказал? - Ничего нового, - произнесла она огорчённо и коснулась своего живота. – И, возможно, так и останется. Лекари разводят руками, ведь ни ты, ни я не имеем никаких препятствий к деторождению. Но почему же я до сих пор не беременна? Всё из-за моего проклятья, я в этом уверена! Смилуйся, Мелитэле! Неужели мы так и не сможем зачать ребёнка? Радовид склонил голову и провёл рукой по затылку. - Ведьмак уверил меня, что ты сможешь родить здоровых детей. Мы будем пытаться дальше. - Может стоит попробовать магию? - предложила королева с робкой надеждой. - Кардуин ведь сейчас в замке, он… - но тут же получила беспощадный ответ: - Нет. Исключено, - заявил Радовид резко и без малейших раздумий. - Достаточно с тебя магии. Ты и так родилась про́клятой из-за этой самой ворожбы. Я не позволю чародеям прикасаться к тебе снова. Адда вцепилась обеими руками в подлокотники, будто бы готовясь к нападению, и прошипела: - Ну хорошо, вопрос исчерпан. Магия не устраивает Его Величество. Моя покорнейшая просьба отклонена. Хорошо. Хорошо! – повторяла она это слово, будто отрубала что-то ножом. – Обходились же как-то без магии раньше! Но мне всё-таки хотелось бы знать…А что, если я в итоге так и не забеременею? Предпочтёшь погубить династию? Ни за что не поверю! Тут и гадать нечего, кого дворяне предложат мне на замену. Анаис ведь тоже дочь Фольтеста, и, к счастью, вовсе не проклятая. Такой умник, как ты, не мог упустить это из виду! Осталось лишь дождаться, когда девчонка вырастет, и тогда через брак с ней ты получишь полную власть над Темерией, других-то наследников нет! Сплошные выгоды! Не то что от скаженной супружницы! - Да что ты такое говоришь! – тотчас вспылил Радовид, - У меня с Далимирой - 15 лет разница, но мой отец же не бросил мою мать из-за того, что она все эти годы не могла родить Редании принца! Мы меньше полугода в браке, а ты уже вынесла себе приговор? К магу обратиться задумала? А есть ли на Континенте хоть один чародей, которому я могу доверить здоровье своей жены!? Не дай Пламя, он наложит на тебя очередное проклятье! Думаешь, после Лок Муинне не найдётся желающих мне отомстить за развязанную Охоту на ведьм?.. Радовид остановился, не желая более давать волю своему возмущению. Он и так задел в своей речи немало уязвимых мест супруги, и, молотя наотмашь, совершенно забыл, насколько сильно обострены у Адды все чувства после смерти отца. Совсем ведь недавно, она, вцепившись в атлас его халата, бессильно рыдала в его объятиях, а он крепко держал её и целовал в макушку, обещая во что бы то ни стало покарать убийцу Фольтеста. Адда и сама покраснела, румянец залил её щеки. Глупо было после разговора о Филиппе и Лок Муинне столь нетерпеливо просить о магическом лечении. И не стоило обвинительным тоном корить Радовида за то, что долг перед Реданией требует от него держать в уме на крайний случай все варианты, даже самые неприятные. А она меж тем, как прежде в Темерии, с нескрываемым злорадством мстила даже самым близким за их завидное здоровье и намеренно подчёркивала все тяготы своего проклятья. Им было стыдно друг перед другом, и теперь они боялись заговорить. Но вот король взял себя в руки. - Послушай, - он нежно прикоснулся к Аддиным ланитам, - не будь я женат, то брак с совершеннолетней Анаис и впрямь был бы отличным козырем. И ты права, что это по-прежнему выгодный, хоть и не лишенный рисков вариант. Но неужели ты думаешь, что я вот так предам твою любовь ко мне? Взгляд серых глаз застыл на короле. - Я знаю, что ты любишь меня, милый, - по щекам Адды покатились слёзы, струясь прямо по пальцам короля, - но дело ведь не в нашей любви, а в нашем проклятом долге. И когда перед тобой встанет вопрос государственной важности - ты должен будешь выбрать не меня, а Реданию. Ошеломлённый этими словами, Радовид не знал, что ответить. Он попытался обнять супругу, но, гонимая бурным взрывом чувств, Адда отстранила его руки и поспешила покинуть зал. Она не хотела, поддавшись собственной порывистости, вот так резко обрывать разговор, но с каждой новой фразой речь мужа терзала её сердце всё сильнее и сильнее, пока в конце концов королева окончательно не упала духом. Едва сдерживая рыдания, она побрела по коридору дворца. Слуги при виде монархини нарочно низко склоняли головы и тактично опускали взор долу. Не разбирая дороги, Адда отворила дверь первых попавшихся покоев, которые оказались бывшей спальней королевы Гедвиги. Ей пришлось ухватиться за стену – голова кружилась, перед глазами всё плыло. Но тут, проследив взглядом вдоль нескольких картин и гобелена, она увидела портрет королевской семьи в золочёной раме, и взор её жадно впился в тонкий образ матери Радовида. В эту минуту последние силы оставили Адду, она опустилась на пол и заплакала. Приложив руку ко лбу, королева роняла тяжёлые блестящие слёзы, и те равномерными каплями спадали по её заплывшим от рыдания щекам, оставляя бледные чёрные полосы. Она, никогда не знавшая матери, могла лишь смутно представлять ту неизреченную любовь, с которой Гедвига утешала сына в трудные минуты. Невозможно было не заметить, с какой трогательной нежностью Радовид вспоминает мать. Фольтест рассказывал, что и Адда-старшая тоже была мягкой и доброй, поэтому в отрочестве принцесса часто представляла, как её собственная матушка играет с ней и ласково наставляет, как чутко откликается на каждую слезинку своей дочки. Впрочем, всё это было не более, чем выдумка, ибо невозможно тосковать по тому, чего никогда не было, и по той, которую никогда не видела. Но почему-то сейчас, когда Адда пыталась подумать о матери, в её голове настойчиво возникал образ Гедвиги. Адда подняла голову и ещё раз взглянула на портрет прежней королевы. - А знаете, Ваше Величество, мы ведь в чём-то похожи. Я вот тоже чужеземка и тоже не представляю, смогу ли когда-нибудь родить наследника. Мне с утра до ночи талдычат, что Вы были сказочно счастливы при дворе, но я почему-то думаю, что Вы, как и я, сидели вот так на полу с иступлённым взором, изнывали от бессилия и упрёков и роняли робкие слёзы…Мне страшно думать о том, как Вы угасали из-за смерти мужа. Я бы тоже этого не пережила. Она глубоко выдохнула и шмыгнула носом, а затем добавила: - Марта была Вашей конфиденткой, но я, боюсь, не смогла бы ей так довериться. А Вам…о, если бы Вы были живы, не сомневаюсь, у Вас бы нашлось доброе слово для меня. Вдруг дверь тихонько отворилась. - Кто здесь? – вздрогнула Адда, торопливо утирая слёзы. Растерявшись, она никак не могла прийти в себя и зацепиться за что-нибудь взглядом. В комнату несмело зашла Анаис. Робкая десятилетняя девочка в пурпурном платье и густыми пшеничными волосами казалась совсем крохой, в которой не было ни капли своенравия и гордости, присущих благородным отрокам. Лишь неизменная вежливость и умение держать лицо сверкали в ней так же ярко, как золото в свете свечи. Ла Валетт замерла, и, позабыв сделать книксен, встревоженно спросила: - Ваше Величество, - её учили, что существует лишь одно подобающее обращение к королеве, пусть даже монархиня - твоя сестра. Во всяком случае, Анаис не решалась обратиться к Адде как-то иначе. – Я видела, как Вы расстроенно брели по коридору. Я забеспокоилась и больше не сумела сосредоточиться на вязании, которое Вы мне поручили, поэтому решила всё же проведать Вас. Что с Вами? Почему Вы плачете? Взор королевы остановился на сестре и сразу же сделался пристальным, а между бровями обозначилась резкая складка. - Ничего, - ответила она тоном, не терпящим дальнейших расспросов. Адда тяжело схватилась обеими руками за подлокотник и попыталась подняться, но ноги её словно сделались ватными. Анаис хотела было помочь сестре, но в ответ услышала сдавленное, произнесённое сквозь зубы «не надо». Наконец, после череды тщетных попыток, Адда судорожно выпрямилась и, сжав пальцы в замок, сказала: - Возвращайся к Юстине и Лидвине. Тебе нечего здесь делать, - тон королевы стал ещё резче. Анаис понурила голову и молчаливо направилась обратно к фрейлинам. Перед уходом она последний раз обернулась, бросив на Адду внимательный печальный взор, и, поджав губы, затворила за собой дверь. За последнее время в жизни юной темерской принцессы всё встало с ног на голову, и в этой кутерьме Анаис совершенно перестала чувствовать себя живым человеком. Она переходила из рук в руки как трофей, переезжала с места на место как ценный груз, и вот наконец оказалась в Редании – под крылом самого смекалистого из владык, короля Радовида, давно облизывавшегося на темерские земли. Родной замок остался где-то далеко, за Понтаром, а мать и старший брат словно позабыли о ней. Зато недавнее прошлое настойчиво напоминало о себе в кошмарах, в которых Анаис снова и снова теряет любимого отца и Бусси. В третогорском дворце ей было хорошо: постель мягка, еда вкусна, слуги и фрейлины добры и чутки. И даже самый главный здесь человек – Его Величество – при всей своей внешней суровости и политических амбициях, кажется, не желал ей зла. Им нечасто доводилось разговаривать друг с другом, однако принцесса чувствовала безусловный контраст между тем, как повелительно-строго Радовид раздаёт приказы подданным, и тем, как справляется о её самочувствии – без сантиментов и мягкости, однако с какой-то участливой нотой в голосе. Но та, с которой Анаис хотелось подружиться больше всех, увы, совсем не радовалась общению с юной принцессой. Девочка не понимала, почему её единокровная сестра – королева Адда – так раздражается её присутствию. Что она сделала? Чем провинилась? Ведь в Темерии они едва общались, и Анаис ничем не успела обидеть сестру. Конечно же, ей было известно про проклятье – страшилками о принцессе-стрыге пугали каждого темерского ребёнка, но…но Анаис не думала о том, как ужасна Адда в состоянии упырицы. Фокус её мыслей был смещён на то, как, должно быть, мучительно раз от раза переживать эти воспоминания о безрадостном прошлом в облике монстра, тем более, когда каждый считает своим долгом полунамёками или без обиняков напомнить: «Ты – чудовище, и всегда им останешься». «Сегодня полнолуние, - размышляла внутри себя Анаис, - а значит Адду ждёт какой-то ритуал. Что же с ней творится при свете луны? Неужто правда она превращается обратно в стрыгу, как мне рассказывала мама? Ах, как страшно! Должно быть, сестра предчувствует это и поэтому расплакалась! Бедная-бедная, жаль, что я не могу узнать точно и чем-нибудь помочь!» Анаис вновь оставалось только подчиниться и терпеливо ждать, что же будет дальше.***
Весь оставшийся день Адда провела в спальне, которую ей выделили по приезде в Реданию, но которой она никогда не пользовалась - королева всегда спала вместе с супругом. Где-то в коридоре то и дело слышался стук хлопающих дверей и тихий шёпот, но Адда и не думала напоминать слугам о себе. Комната была очень темна, тяжёлые шторы плотно застилали окна, а сама монархиня сидела на кровати, низко согнувшись и обхватив колени руками. Вдруг Адда напряжённо прислушалась: тихие шаги раздавались всё чётче – кто-то приближается к опочивальне. Королеву не покидало ощущение, что другой человек тоже настороженно и взволнованно прислушивается к тому, что происходит в этой комнате. Внезапно она услышала неясный шорох, будто бы кто-то собрался отпереть ручку. И вот от нажима заблестела бронзовая полоска - дверь приоткрылась, образуя тёмную щель. Но прежде, чем неясные очертания фигуры обрели знакомый облик, Адда испуганно спросила: - Радовид, это ты? Ненужный вопрос, ведь бывшая стрыга отлично видит в темноте. Но Адда, объятая страхом и тревогой, всё равно хотела услышать успокаивающий голос её мужа. - Да, любовь моя, – ответил король, всё ещё держась за ручку, будто бы ища опоры. На нём была алая подпоясанная туника с короткими рукавами и блестящей вышивкой. – Я принёс дрок, можжевельник и орешник. Давно пора уже зажечь камин. - Пожалуйста, не надо...не надо пока что этого горького запаха. Прошу тебя, закрой дверь и присядь ко мне. В темноте как-то лучше разговаривается. Только очень тихо. Радовид хотел возразить, но не стал. Он прекрасно понимал, как сильно Адда боится полнолуния, и, возможно, несколько минут разговора её успокоят больше, чем горящий камин, с которым ещё можно подождать. Короткими шагами король стал приближаться к жене, едва улавливая в темноте её тонкий силуэт и отсвет сапфирового инклюза. И вот её рука нежно потянулась к нему и, мягко ощупывая край рукава, скользнула к его ладони. И когда Радовид сел на кровать, приблизившись к супруге вплотную, она, словно обессиливший путник, притулилась к его плечу и крепко ухватила под локоть. Король нежно погладил мягкие рыжие волосы жены – это прикосновение сразу преобразило Адду. Страх, ещё недавно искажавший её лицо, совершенно исчез от этой нежной ласки, и Радовид понял, как сильно королева мечтала побыть наедине с тем, кого так долго ждала. - Придворная жизнь не всякому к лицу – слишком много нужно усилий, чтобы остаться на высоте даже в самую горькую минуту, – начала Адда. - Вот тут-то я и попадаю впросак – раз от раза. Моё безумное нетерпение и страсть, моё звериное буйство и дурная кровь всё время были сильнее меня, но наконец-то я встретила человека – тебя, мой милый – с которым я не чувствуя себя ни больной, ни испорченной. Но я слишком часто ощущала на себе злые глаза, которые полагали, что такое существо, как я, не имеет права любить, а тем более – быть любимой. Оно должно отползти в угол и подохнуть, а не отравлять другим жизнь. И возле стрыги, терзавшей 14 лет Вызиму, самый последний прохвост, самый паршивый лавочник имеет преимущество и право посылать проклятия мне в спину. От негодования королева мотнула головой, словно хотела отряхнуть с себя эти мучительные воспоминания. Радовиду показалось, что в темноте меж рыжих локонов блеснули белёсые пряди, которые Адда всей душой ненавидела и старательно скрывала от посторонних. - Но рядом с тобой, – продолжила Адда, - я совершенно забываю о своём недуге и хочу навсегда покончить со страхом и смятением, которые охватывают меня каждое полнолуние. Чтобы не пришлось больше жечь дрок и орешник, носить инклюз, укрощать свои порывы и сидеть, не шевелясь, когда каждый час проклятой ночи тянется болезненно долго и едва хватает сил сдержать неутолимый голод. Но поверь мне, Радя, даже эти мучительные минуты всегда бывают для меня счастьем, ведь ты неизменно сидел со мной рядом и поддерживал меня. И я гордилась собой каждый раз, когда мне снова удавалось сдержаться. Но сегодняшней ночью, любимый, всё будет по-другому, и я не могу скрывать это от тебя. - Что скрывать? – с настороженностью спросил Радовид, предчувствуя неладное, и в этот миг, словно когти, в его руку впились судорожно сжатые пальцы Адды. - То, что нынешняя ночь может быть для тебя смертельно опасна! Чудовище во мне не любит изнывать в темнице, и прежде, в Темерии, оно несколько раз вырывалось наружу, в минуты, когда мои ненависть или отчаяние доходили до пика, а душа оказывалась предельно слаба, чтобы им сопротивляться. Я не хочу подробно описывать ту мерзость, которую совершала, ибо несколько моих служанок погибли в страшных мучениях, а часть стражников были серьёзно ранены. Скажу лишь, что когда во мне начинал бушевать адский дух, я в зловещей пляске калечила и уродовала беспомощную жертву, упивалась её кровью и собственным восторгом от всего этого буйства. Удовлетворённая жажда зла наполняла меня радостью, ведь стрыга – это воплощение ненависти, она не знает любви и милосердия. Но в самый разгар моего безумия лучшая половина всё-таки брала верх и по сердцу разливался леденящий душу ужас...Я со всех ног бежала от места моего разгула, опустошённая своей чудовищной сущностью. Голос Адды страшен и полон отрешения, а омертвелые зрачки устремлены в пустоту. Радовид в оцепенении слушал каждое её слово, не смея прервать этот жуткий рассказ. Знакомый страх наполнил его душу, прямо как в тот день, когда он узнал о повторном превращении Адды в стрыгу. - И когда нынче утром я неторопливо гуляла по двору после завтрака, – продолжила королева, – меня вдруг охватила страшенная дрожь – предвестница преображения – и весь день до сей поры я горю и леденею страстями стрыги. Быть может, именно смерть отца и страх за наше с тобою будущее повлияли на это?..Знаю наверняка, что все мои усилия, ценой которых мне прежде удавалось сохранять в полнолуние человеческий облик, сегодня будут напрасными. Уже скоро упырица на несколько часов овладеет моим разумом. - Но неужели совсем нет никакого выхода?! – воскликнул ошарашенный Радовид. Зрачки Адды, ещё совсем недавно мёртвые, сверкнули в темноте. - На время полнолуния меня стали запирать в подземелье замка, чтобы я никому не причинила зла и наконец научилась держать себя под контролем. Стража пряталась по углам, не смея близко подойти к моей камере, а отец, абсолютно безоружный, сидел возле моей темницы на протяжении всей ночи. И знаешь, что? Стрыга больше не могла взять надо мной верх. Ведь как утонуть в ненависти перед человеком, который так сильно тебя любит? – Адда на секунду умолкла, и, устремив немигающий взор на мужа, спросила: - Ты часто ходишь в королевскую усыпальницу. Как ты думаешь, что стало с твоими родителями после смерти? А с моими? Не могут же люди исчезать вот так...навсегда? Дрожь пронзила всё тело короля, и будто что-то невидимое подтолкнуло его изнутри. Радовид знал: ещё минута, и на него хлынет такой бурный поток воспоминаний, перед которым устоять он будет уже не в силах. Но Орёл не мог не утешить свою возлюбленную, пережившую такое отчаянное одиночество и боль. В тот миг король совершенно позабыл и о полнолунии, и о предостережении супруги. - Нам никогда не познать тайну смерти, но обрати внимание на странное милосердие нашего мира: порой мне кажется, что потерять родителей невозможно, и они по-прежнему со мной. Есть одна остроумная притча от жреца Вечного Огня про то, как умершие посылают живым свой свет. Когда отец был убит, матушка читала мне её каждый день, и одна фраза особо врезалась в память: «Покойники, кроткие покойники, живут, быть может, в огонёчках, и на моём ночном столике сияет кто-то из моих родных, а может быть сам Святой Григор или Радовид Первый заливает по ночам в свете факелов целый город своими бесчисленными огнями». Радовид почувствовал, будто пальцы Адды потеплели, и она, кажется, улыбнулась. Но вдруг что-то произошло: сперва король заметил, как жена выпустила его руку и сделала какое-то странное неуклюжее движение, а потом повалилась на пол, скорчившись от боли. И тут Радовид понял, в чём дело. Неужто луна уже так высоко? А ведь камин всё ещё не разожжён! Вне себя от ужаса Радовид распахнул шторы и бросился к жене, чтобы поднять её и уложить на кровать, но она оттолкнула его руки и, задыхаясь, залепетала: - О нет! Неужели начинается?! Радя, уходи скорее, пока не поздно! - Я никуда не уйду! – закричал Радовид, крепко обхватив Адду обеими руками. Та вдруг запрокинула голову, изогнулась, а её антрацитовые глаза налились какой-то демонической яркой лазурью. Король в отчаянии попытался воззвать к разуму супруги, хоть и понимал, что это уже бесполезно. – Милая, ты же знаешь, что ты человек! У тебя настоящее человеческое сердце! Не дай чудовищу овладеть им! И тут Адда с нечеловеческой силой отпихнула мужа к двери. Прямо на глазах её ногти закровоточили и вытянулись в длинные острые когти, а сама она задрожала, ссутулилась и грозно зарычала, пуская слюни. За спиной у Радовида раздался топот ног и лязг мечей – это стражники во главе с Ясем услышали крики и поспешила на помощь. - Ваше Величество...королева... – Ясь не спускал глаз с Адды, не до конца осознавая, что произошло. Тем не менее, он вместе с двумя другими телохранителями выставил вперёд меч, готовясь защищать короля. – Ваше Величество, должны ли мы... - Вы должны её обездвижить, но ни в коем случае не ранить. И не дайте ей покинуть эту комнату. Радовид напряжённо смотрел на Адду, осторожно отходя назад. Он обернулся через плечо и увидел в коридоре бледных от ужаса слуг во главе с Мартой. До него донёсся едва уловимый шёпот нескольких голосов: «Неужели придётся её убить?..Во благо Редании...иначе Его Величество и все мы в большой опасности...» - Марта! Немедленно зови сюда Кардуина, – едва успел приказать король, как королева оскалила клыки, завыла и рывком бросилась к страже. В такой небольшой комнате защитники были предельно скованы в движениях и едва успевали уклоняться от длинных когтей королевы. Адда прыжками перемещалась между кроватью и креслами, пытаясь проскочить к Радовиду, который всё это время не покидал покоев. Ясь хотел было приложить стрыгу гардой, но задел лишь её инклюз, и тот, сорвавшись с шеи, покатился под шкаф. С этой секунды казалось, что движения упырицы стали ещё более яростными, а сила ударов выросла вдвое. Подол изумрудного платья был разорван на длинные лоскуты, но они вовсе не мешали ловким и стремительным выпадам Адды. Убийственное неистовство стрыги надо было как-то прекратить в ближайшие минуты – иначе она точно кого-нибудь пришибёт. Неожиданно Адда проскользнула под локтем Яся и кинулась на Радовида. Тот инстинктивно загородился руками – и тотчас почувствовал, как острые когти полоснули его кожу, но замерли на полпути, так и не вонзившись вглубь и не доведя сечения до конца. Король посмотрел на жену и вздрогнул: в её горящих обезумевших очах на мгновение мелькнула осознанность, благодаря которой Адда в последний момент всё же успела сдержать свою руку, несильно задев супруга. «Она борется!» – пронеслось в голове у Радовида, как вдруг одним гибким слитным движением Ясь толкнул королеву эфесом меча так сильно, что та отлетела, больно ударившись спиной об пол. Тут в покои ворвался подоспевший чародей Кардуин и стремительно прочёл заклинание: невидимые нити оплели запястье, грудь и колени Адды. Она пыталась вырваться из магических пут, но лишь бессильно мотала головой и истошно вопила то ли от ярости, то ли от палящей боли. - Сейчас же ослабь заклинание! – закричал Радовид на Кардуина. – Ты же убьёшь её! - Ваше Величество, клянусь Вам, эти чары не смертельны! Напротив, они истощат злую энергию, и Ваша супруга не сможет ни на кого напасть! Вскоре силы Адды совсем иссякли, и она перестала извиваться. Её руки и ноги были усеяны кровоподтёками. Неужто чудовище наконец-то растиснуло пасть и отпустило несчастную? Радовид опустился на колени рядом с женой и аккуратно погладил её раскрасневшуюся щёку. - Всё будет хорошо, любовь моя. Всё будет хорошо. Ты справилась. Но как только Адда заметила кровоточащую рану на руке супруга, глаза её, ни то лазурные, ни то антрацитовые, наполнились слезами. Она настолько ослабла, что у неё не было сил даже выть, лишь беззвучно открывать рот, и большие солёные капли в абсолютной тишине скатились по её щекам. От королевы будто бы не осталось ничего, кроме прекрасных больших глаз, в которые больно смотреть, потому что, будь они меньше, в них едва могло уместиться столько печали. Ни озлобленности, ни страха не было более в этих очах – одна лишь печаль. Но не безнадёжная, а требующая времени. «В самый разгар буйства Адда смогла сконцентрировать свою волю и сдержать болезненное безумие, охватившее разум» – подумал Радовид. Король вздрогнул, вспомнив, как жена не позволила этому заряду зла и ненависти вырваться наружу, сдержав рассекающий удар своих когтей – уж не потому ли, что перед ней в тот миг стоял именно он, её муж, а не кто-то другой? Радовид закусил губы и склонился очень низко к супруге, прямо к самому лицу, словно острый нож пронзил его сердце насквозь. Адда почувствовала, как горячие слёзы упали сверху на её нос и щёки. Через некоторое время Кардуин снял связывающее заклинание. Со всех присутствующих была взята строжайшая клятва не выносить случившееся за пределы дворца – в противном случае им грозила кара. Радовид поднял супругу на руки и перенёс её в их общую спальню. Королеву лихорадило, она дрожала от холода, и супруг тут же поспешил покрепче укутать её двумя одеялами. Тотчас был вызван лекарь, чтобы скорее обработать раны. Король велел начать с Адды, а сам тем временем кое-как промыл след от когтей на своей руке. На Радовиде не было лица, взгляд его никак не мог удержаться в одной точке, а руки дрожали. «Теперь, когда столько людей стало свидетелями рецидива, кто-то из недругов может воспользоваться этим и наложить на Адду повторное проклятье». Король стиснул зубы от переполнившей его злости: в эту минуту он готов был возненавидеть чародеев ещё сильнее, чем прежде, и лишь помощь Кардуина немного удерживала его от этого. «Но кто знает, что бы он сотворил, не будь я рядом?» Пока врач обмывал пальцы королевы от засохшей крови и наносил мазь на повреждённые участки кожи, в спальню прошмыгнула гостья. - Можно я помогу? – Анаис, в белом ночном платье, неожиданно появилась возле кровати, решительно поглядев на лекаря и венценосных супругов. Она не спала всё это время – напротив, весь час, пока стрыга неистово бушевала, принцесса провела в коридоре, переживая за сестру. И после всего пережитого она не могла вот так просто воротиться в свою комнату. Радовид поначалу не понял просьбы, но, придя наконец в себя и осознав, что к чему, сказал: - Ты молодец, что не струсила и хочешь быть рядом с сестрой в эту минуту. Что скажешь, милая? – обратился он к Адде. – Не возражаешь, если Анаис поможет с бинтами? Уголки губ королевы едва уловимо приподнялись и она кивнула. Когда лекарь и девочка закончили, Адда с улыбкой наклонила голову к плечу и коснулась своими перебинтованными пальцами нежной детской ладони. - Спасибо, Анаис, – прошептала она. Медленно приближался алый рассвет, под стать цветам Редании.