I will make you love again Whatever it may take I will make you whole again Whatever it may take (Я заставлю тебя снова полюбить Чего бы это ни стоило Я снова сделаю тебя целым Чего бы это ни стоило) «Space» — A Life Divided
Я поднимаюсь на второй этаж в поисках Кайла. Мне до сих пор странно думать о том, что он здесь, в моем доме. Не припомню, чтобы он приходил ко мне в гости с тех самых пор, как мы переехали на ферму. Мысли о том, что вполне себе привычные бытовые вещи, с которыми я сталкивался каждый день на протяжении всех этих лет, и образ Кайла, который за последние четыре года стал для меня чем-то недосягаемым, наконец встретились в моей реальности, заставляют меня нервничать настолько, что я ощущаю заметную дрожь в руках. Это приятная нервозность, но я всё равно чувствую себя не очень хорошо. Вытерев потные ладони о бедра, я толкаю дверь в свою комнату, потому что надеюсь найти там Кайла. Это всё кажется мне нереальным, просто сном. Так… Он действительно в моей комнате. Не зная куда себя деть, он как-то скромно сидит на краю моей кое-как застеленной кровати. Сейчас мне становится действительно неловко от того, что я обычно пренебрегаю уборкой. — Прости, не думал, что кто-то сюда когда-нибудь вообще зайдет, — бормочу я, суетливо подбирая мусор и непарные носки с пола по пути к Кайлу, какую-то банку из-под газировки я просто запинываю под кровать. Кайл ничего не говорит. И снова я чувствую эту ледяную корку, что не дает мне полностью его прочувствовать. Он не совсем закрывается от меня, и я вижу, что он хочет общения со мной, если я конечно не полностью утратил способность понимать настроение людей, но при этом что-то мешает ему раскрыться полностью. Я чувствую его рассеянный взгляд на себе, когда скидываю собранный мусор в корзину у комода. — Ещё раз прости, — приваливаюсь спиной к шкафу и смотрю на своего гостя, рука сама собой тянется в волосы, и я лохмачу их привычным движением. Теперь что-то меняется в лице Кайла, он еле заметно улыбается, глядя на меня. Может быть это от того, что я выгляжу слишком жалко? Если честно, я сбит с толку. — Я и забыл, каким ты бываешь суетливым, когда нервничаешь, — говорит Кайл, и я впервые слышу его голос в моей комнате. Это так… необычно. Он не дожидается того, чтобы я что-то ответил или как-то иначе отреагировал, вместо этого Кайл встает и проходится вдоль моей комнаты, мимо стола, заваленного учебниками и тетрадями в плачевном состоянии, мимо комода с не задвинутыми нижними ящиками, мимо переполненной мусорной корзины и пыльного зеркала. И почему я такой свин? Кайл не акцентирует внимания ни на чем, пока не возвращается к прикроватной тумбочке, где помимо светильника и будильника, а также телефона на зарядке стоят несколько начатых банок с аптечной маркировкой «строго по рецепту». Палец Кайла останавливается на одной из них, и он машинально берет её в руки, внимательно рассматривает упаковку. Чувствую, как по моим щекам растекается жар. Мне не хочется, очень не хочется, чтобы Кайл считал меня каким-то психом или просто больным. Это даже более постыдно, чем бардак в комнате. — Не надо, — жалко блею я, подходя ближе и неосознанно выхватывая банку из рук Кайла. Он стоит всё в той же позе, только слегка склонил голову, рассматривая меня. Он просто не мог не заметить, что мои руки дрожат, когда я запихиваю свои пилюльки в ящик тумбочки. — В последнее время ты ведешь себя необычно, — замечает он, отвернувшись от меня и снова усевшись на кровать. Пружины глухо скрипнули, когда я сел рядом с ним. — Не думаю… — пытаюсь отрицать я и тру лицо ладонями, щеки всё ещё горят. — Просто… Просто я больше не мог терпеть, — понимаю, что снова становлюсь болтливым, будучи так близко к Кайлу, во рту начинает сохнуть. — То есть… Весь тот цирк, что тогда случился. Чувак, моя жизнь была просто адом без тебя, — прикусываю язык, но почти сразу продолжаю. — Ты не виноват. Это всё я. Наверное, что-то со мной всё же не то. И… Я замолкаю, когда чувствую, как теплая ладонь Кайла ложится на моё подрагивающее запястье. — Я должен был заметить раньше, — поджимает он губы, и между его бровей пролегает морщинка, делая лицо Кайла каким-то страдальческим. — И не должен был поступать… так, как поступил. Мотаю головой, отрицая всё, что он говорит. Как он может быть таким слепцом? Ведь это я во всем виноват. Я не имел права ожидать от него того, что он будет унижаться, пытаясь вернуть друга, который самолично порвал с ним все связи и напоследок высказал столько грязи. — Блядь, — вырывается у меня, и я залепляю себе рот ладонью, не понимая, можно ли материться рядом с таким человеком, как Кайл, я просто не помню этого. — Прости, — выпаливаю я. — Я так долго переваривал эту мысль. Всё то, что я тогда сказал и сделал. Как ты можешь сейчас извиняться за то, что отреагировал адекватно? Так поступил бы любой нормальный человек. Взгляд Кайла становится теплее. Его ладонь обжигает моё запястье, но скинуть её я не смею. — Любой другой человек может быть и имел право поступить «адекватно», но не я, — кажется, он смущен. — Ты нуждался во мне, — или он пытается оправдаться в том, в чем даже не виноват? Мне кажется, что Кайл видит меня насквозь. Видит то, что произошло пару лет назад, хотя это невозможно. Его рука такая теплая, такая надежная. Но почему моя кожа под его ладонью так зудит? Мне физически больно от того, что он прикасается ко мне. — Мы оба оказались в ужасном положении, — продолжает он. — Я потому, что выслушал от тебя гневную тираду по поводу того, какой я отстойный друг. А ты… Потому что остался один на один с самим собой. — Ты не обязан был, — вновь пытаюсь возразить я. — Ты заткнешься сегодня или нет? — Кайл не выдерживает и смеется, отворачиваясь от меня. — Совсем не изменился. Всё ещё считаешь, что мир крутится только вокруг тебя. — Это плохо? — зажимаюсь я. — Нет, — ошарашивает меня ответом Кайл. — Это очаровательно. Черт, я правда скучал по твоему вечному нытью и сомнительным идеям. — Значит таким ты меня помнишь? — мне совсем не обидно, я скорее радуюсь возможности сменить тему. А ещё тому, что Кайл отпустил мою руку. — Я не только ныть могу. Ещё виртуозно всё порчу, ссорюсь с людьми, влипаю в неприятности, становлюсь центром очередного скандала, неподражаемо получаю в очередной раз в глаз, — я растягиваю пальцем кожу под левым глазом, чтобы продемонстрировать только-только начавшие проходить синяки. Кайл откидывается на кровать, оперевшись на локти, и смотрит на меня, лукаво прищурив один глаз. — Может мне именно этого и не хватало? — говорит он, я вижу, как он пытается сдержать улыбку. — Из-за тебя мне пришлось общаться с Картманом. — Ни за что себе этого не прощу, — подыгрываю я. — Это правда самое чудовищное последствие моего проступка. Почувствовав вселенскую тяжесть на своих плечах, я ложусь на кровать, спрятав лицо в ладони. Перед моими глазами пробегают обрывки всего того, что произошло со мной в последнее время, вереница образов прерывается на поцелуе с Венди, и меня словно пробивает электрическим током. Должен ли, могу ли я сейчас поделиться такими вещами с Кайлом, или мы всё ещё недостаточно близки? — Просто хочу, чтобы ты понимал, — голос Кайла похож на невесомое шуршание крыльев ночных мотыльков у меня в голове. — Я не желал тебе зла. Скорее того, чтобы ты научился отвечать за свои слова. И в итоге всё просто вышло из-под контроля. Мне всегда казалось, что показывать всё то, что ты на самом деле чувствуешь, это неправильно. И твоё поведение, когда ты вдруг потерял интерес ко всему тому, что нам когда-то нравилось, а твой характер начал стремительно портиться, меня просто возмутили. Тогда возмутили, — поправляет он сам себя. — Понимаешь, я всегда считал, что нужно отдавать окружающим только положительное, что только так мир может стать лучше, что никто не имеет права показывать свою слабость… — он не договаривает свою мысль, но я его понимаю. — Так что это надо ещё подумать, кто на самом деле был больший дурак и больше виноват в том… Во всём том, что случилось. Я слушаю его, всё ещё спрятавшись от мира в свои холодные мокрые ладони. В каждой клеточке моего тела растекается какая-то необъяснимая непреодолимая усталость. И когда Кайл замолкает, в комнате повисает оглушающая, сводящая меня с ума тишина. Я живу в этой тишине каждый день, и больше так не могу. — Я смотрел на тебя со стороны, — говорю я, будто признаваясь в чем-то постыдном. — И всё время думал, что подожду ещё немного, ещё чуть-чуть, что сейчас ещё не время просить прощения, что ты ещё сломаешься. А в итоге я сломался сам. Точнее просто доломался, потому что уже тогда, четыре года назад был не в порядке. И теперь… Я чувствую, что все эти «прости» и «извини» уже больше не имеют никого веса или смысла. Мне никогда не вернуть этого времени. Когда я нахожу в себе силы, чтобы отнять ладони от лица, и повернуться к Кайлу, я вижу, что он лежит рядом со мной, невидящим взглядом уставившись в потолок. Не знаю, переваривает ли он мои слова, или же обдумывает всё то, что хотел сказать сам, а я ему так и не дал этого сделать, но выглядит он очень несчастным. Мы оба несчастны. Это несчастье не изгнать из головы так просто, оно слишком долго росло в нас и пускало корни, чтобы так просто уйти. Пытаюсь найти ту точку на потолке, на которую уставился Кайл. — Ты прав, — вздрагиваю от неожиданности, когда слышу его голос, разорвавший тяжелую тишину, разлившуюся вокруг нас. — Упущенного времени не вернуть. Извинения ничего не значат. Но впереди у нас есть ещё много времени, и мы можем попробовать не просрать его, — его рука находит мою и несильно сжимает, точно так же сжимается при этом моё сердце в груди. — Мы можем дать друг другу второй шанс. Ощущение, что Кайл знает про меня слишком много, не покидает меня. Мне кажется, что он разговаривал с моей матерью, но спросить его об этом я не решаюсь. — Как ты отпросился не ночевать дома? — вместо этого спрашиваю я, припоминая, какими строгими были его родители когда-то. Хотя про что это я, прошло уже достаточно времени, чтобы люди могли измениться. — У меня в последнее время не очень хорошие отношения с домашними, — очень тихо, будто делясь чем-то сокровенным, признается Кайл. — Неважно, — тут же отрезает он, его рука ощутимо больно сжимает мои пальцы. — Ты не хочешь показать мне дом? Я ни разу здесь не был…***
Мы проходим по комнатам, и я в общих чертах рассказываю, как мы здесь всё это время жили, умолчав некоторые моменты, что вспоминать мне совсем не хочется. Я избегаю комнаты Шелли и родительской спальни, но когда в конце коридора на втором этаже мы подходим к последней двери, я замираю. Это отцовская студия, заполненная множеством вещей, которыми он когда-то увлекался, перебирая очередные бредовые идеи, некоторые из которых, впрочем, приносили семье деньги, а ему — какую-никакую известность. Мне всё ещё стрёмно говорить, чем именно засеиваются поля под окнами моей спальни, и что находится в амбаре или в гараже, но содержимое этой комнаты кажется мне вполне пристойным, чтобы показать её Кайлу. Поэтому я поворачиваю ручку и толкаю дверь внутрь, позволяя черной бездне в неосвещенное пространство разверзнуться перед нами. Я всем телом ощущаю, как Кайл стоит за моей спиной, чувствую его живое человеческое тепло, совсем иное, чем у родителей или сестры, и даже на тепло Венди оно совсем не похоже. Мне кажется, что я испытываю к Кайлу совсем неправильные чувства, но это слишком глупо, чтобы цепляться за эти мысли. Шарю рукой по стене, чтобы найти выключатель, и когда слышится заветный щелчок, и половину комнаты озаряет светом длинных ламп дневного света, перед нами предстает бардак, которым уже окружает себя мой отец, а не я. Помещение на первый взгляд не кажется большим, но это только потому что почти до отказа забито коробками и инструментами. Окон в комнате нет, а стены оклеены простыми голубоватыми обоями. В дальнем углу обустроена стеклянная звукоизолированная кабинка, полностью погруженная в темноту, свет там включается отдельно. Вместо того, чтобы как все обычные подростки, пойди и поиграть с другом в видеоигры, я притащил Кайла в полузаброшенную домашнюю звукозаписывающую студию. — Серьезно? — выдыхает Кайл, когда я пропускаю его вперед. Не то, чтобы я сам часто бывал в этой комнате, но это только потому что не хотел лишний раз пересекаться с отцом, вокруг него всегда какие-то проблемы. Однако я кое-что знаю про инструменты и аппаратуру, спрятанные сейчас в специальные чехлы. На некоторых из них гордо значатся фирменные эмблемы и названия, понять крутость которых может только лишь истинный музыкальный задрот. И я, и Кайл понимаем, что нам обоим до этого далеко. — Подожди, — поднимаю я вверх указательный палец и зарываюсь в скопление проводов, пытаясь найти нужный. Кайл в это время проходит в глубь комнаты и осторожно обходит множество вещей. Здесь действительно настоящий склад. По крайней мере, Кайл хоть чем-то занят, пока я пытаюсь распутать провода. Проще было бы, наверное, выдернуть тюльпаны из гнезд, но я совсем не уверен, что смогу потом правильно воткнуть их обратно. Ударяюсь поясницей о стеклянный столик, когда подлезаю к розетке, и неосознанно пропускаю сквозь сжатые зубы парочку ругательств. — Не знаю, что ты задумал, но очень надеюсь, что в конце концов ты не убьешься, — голос Кайла совсем не кажется язвительным, даже сейчас я различаю в нем ту дружескую теплоту, которой мне так не хватало. — У меня хватит совести не кончать жизнь самоубийством таким изощренным способом, да ещё и на глазах у друга. Боже, как необычно произносить подобное спустя столько времени. — Тогда я заинтригован, — Кайл сдержанно улыбается, но почти сразу же его улыбка становится шире и более открытой, когда он видит, что мне удалось подключить электрогитару к слабенькому усилителю. — Помнишь, в третьем классе мы все ходили на уроки музыки? — спрашиваю я, неуверенно проходясь по струнам, звук выходит картонный и глухой, рука сама тянется, чтобы настроить инструмент. — Меня практически сразу выгнали из кружка, потому что музыкального слуха у меня нет, — продолжает улыбаться Кайл, и я вижу, как лучатся его зеленые глаза, он всё помнит. — Ага, — киваю я головой, наконец, звук более-менее не режет мне слух, хотя я понимаю, что до идеального ему далеко. — И я тоже ушел тогда, потому что мне не хотелось куда-то ходить без тебя. Я поднимаю глаза на Кайла и замираю так на несколько секунд. Что-то в нем, в его облике, в его образе, в его позе заставляет меня замереть и судорожно сглотнуть. Я смущаюсь, когда вижу его так близко в комнате, где никого, кроме нас двоих, больше нет. Он присел на один из высоких табуретов у ближайшей стены, уперевшись руками в сиденье. Через тонкую ткань темно-зеленой футболки с длинными полосатыми рукавами я могу различить каждый изгиб его напряженного тела, при этом его красивое бледное лицо расслабленно, а полный теплоты взгляд направлен на меня. На какие-то доли секунды мне кажется, что моё сердце не выдержит и разорвется, или же меня настигнет очередной нервный приступ, да такой, что самостоятельно я точно от него не отойду, но стоит только Кайлу заговорить, как нервозность где-то глубоко внутри меня отступает. — Это было глупо, — закатывает он глаза, усаживаясь удобнее. — Чувак, нам было по девять лет, — напоминаю я, с трудом осознавая, что мои губы ещё способны шевелиться, а связки выдавать какие-то звуки. — Я много глупых вещей делал. — Мы оба их делали, — поправляет меня Кайл. — И это было прекрасное время, — нахожусь я. — Не спорю, — Кайл складывает руки на груди. Знак того, что он закрывается? Ему что-то неприятно? Если я сейчас же что-нибудь не сделаю с этой гитарой, то окажется, что я просто так настраивал её и стоял с ней как придурок, поэтому я снова неуверенно перебираю пальцами, пытаясь хоть что-то вспомнить. Не придумываю ничего умнее, как выдать вступление «smoke on the water». Выходит более, чем убого, как по мне. С каким-то страхом вновь поднимаю глаза на Кайла и понимаю, что он тихо смеется. — Это было очень… Пафосно, — он явно дурачится, изображая музыкального критика. При этом что-то в его глазах, какое-то чувство полного принятия и одобрения, позволяет мне сглотнуть неприятный комок и выдать кое-что действительно странное. Все мои действия дальше совершенно нелогичны, и я даже не могу сказать, почему я это делаю, потому что пытаюсь выдать на совершенно не приспособленном для этого инструменте слезливое девчачье кантри. Я страшно лажаю, и меня самого немного подташнивает от того, насколько плохо я подбираю хоть сколько-нибудь близкое звучание. Ещё более ужасен мой голос, когда я затягиваю первые куплеты: If I die young, bury me in satin Lay me down on a bed of roses Sink me in the river at dawn Send me away with the words of a love song Lord, make me a rainbow, I'll shine down on my mother She'll know I'm safe with you when she stands under my colors Oh well, life ain't always what you'd think it ought to be, no Ain't even grey but she buries her baby The sharp knife of a short life, well I've had just enough time If I die young, bury me in satin Lay me down on a bed of roses Sink me in the river at dawn Send me away with the words of a love song Что я пытался только что сделать? Что я вообще делаю? Спустя какое-то время, мне кажется, я пойму это. Я просто пытался таким глупым способом привлечь внимание Кайла. Что-то внутри меня, то, что я старался не замечать, игнорировать уже продолжительное время, и как мне казалось, успешно, всё же вырывается наружу, чтобы попросить у человека передо мной помощи, которой я стесняюсь попросить напрямую. В любом случае, когда я замолкаю и резко отпускаю струны, породив последний, особенно отвратительный звук, усиленный и заполнивший собой всю комнату, всё пространство между мной и Кайлом, он уже не улыбается. Даже его взгляд стал более тяжелым. Он не может знать, точно не может. Но опять меня посещает мысль, что он всё знает. Каким-то мистическим образом Кайл видит меня всего насквозь, и от этого я покрываюсь мурашками. Волоски на моих руках встают дыбом, когда он неожиданно и бесшумно отделается от табурета и хмурой тенью скользит ко мне. Мне хочется защититься от Кайла в этот момент. Мне видится, что он разозлился и может быть даже хочет меня ударить, как обычно происходит, если очень долго испытывать чье-то терпение. Возможно, я даже был готов принять то, что он меня ударит, потому что сам не понимал, что делаю. И я съеживаюсь, когда он ко мне подходит. Кайл такой собранный, напряженный, как натянутая струна, готовая лопнуть в любой момент. Его рука ложится на гриф гитары, и я вздрагиваю, как если бы он дотронулся до меня самого. Я позволяю ему снять с себя её и аккуратно отложить в сторону. Всё внутри меня переворачивается и скручивается, потому что Кайл сейчас так близко. Очень близко. И опять меня щекочет изнутри чувство, что я испытываю к нему нечто неправильное, нечто необъяснимое, нечто, что я не имею права испытывать, как не имел права когда-то прогонять его, а сейчас выворачиваться перед ним наизнанку. Не могу пошевелиться, когда он так близко, и Кайл как-то внезапно заполняет собой всё пространство передо мной, он становится моим воздухом, и я вдыхаю слабый, но всё так же кружащий голову запах ветивера от его одежды и волос. Я с шумом вдыхаю носом, когда он как-то особенно, совсем не по-дружески притягивает меня к себе, и мои руки сами собой ложатся ему на плечи. Словно так всё и было когда-то задумано. В какой-то момент мне ничего не остается, как уткнуться носом ему в плечо. Мы оба молчим, и секунды длятся целую вечность. Целую вечность мысли в моей голове кружатся в безумном потоке, а сам я отчаянно борюсь со своим телом. Когда он отпускает меня, стараясь разглядеть что-то у меня в глазах, я резко выворачиваюсь, практически отскакиваю от него, испытывая крайнее смущение. Нет, мне не было неприятно обниматься с ним, и мне не показалось это неприемлемым или неуместным. На самом деле мне было страшно. Страшно от того, что Кайл ведет себя так, словно совершенно всё про меня знает. А ещё страшно от того, насколько сильно мне самому хотелось его обнять. Я буду думать об этом весь оставшийся вечер: когда мы с Кайлом будем играть в видеоигры, как любые другие нормальные подростки, когда будем готовиться ко сну, когда будем разговаривать о какой-то ерунде до полуночи. Я буду думать об этом, когда буду провожать Кайла к машине его матери утром. И когда останусь один, тоже.