+1 Харизма
Ой, да знаю я, как прекрасно выглядело сие действие. Это не большой спорт, где такое редко случается, так что можно было школьникам спокойно разойтись миром. Я же не хотел, чтобы между нами из-за игры пробежала кошка, отношения с Исао и без этого были не очень. Так что при всех мы дружно помирились, как взрослые люди. — Хару-чан, вот ты где, — нагнал я у раздевалки свою… подругу. Да, подругу. Признаю, она смогла меня уломать. Но мне не жалко. Это было даже круче, чем наше с парнями примирение. — Как твои руки? — А? Пустяки. Не болят уже, — повертела она запястьями, с которых уже сошли красные следы от удара. — Поздравляю, Шиничи-кун. Ты победил. Я уже хотел ответить, но рядом нарисовалась недовольная Наоми в компании подружек. — Да, Шиничи-кун молодец! — громко и самодовольно произнесла она под одобрительное мычание своей группы поддержки. — Но ты, Хару-чан, проиграла. Вы могли вместе победить, но ты сдалась. Шиничи-кун легко бы увернулся от того мяча. Сильное заявление, но в корне неверное. На мой скептический взгляд Наоми не обратила ни малейшего внимания. Хару же на чужие слова недовольно поджала губы и надулась. Взглядом она прожигала дырки в мелкой, но вредной Наоми. Эх, ну вот опять… — Ты всё сказала, Наоми-чан? Потому что я разговаривал не с тобой, — холодно взглянул на эту особу, а затем уже нормально, с благодарной улыбкой на лице посмотрел на подругу. — Хару-чан, без тебя бы я не победил. И дело даже не в мяче. Ты сделала гораздо больше. Спасибо. — Д-да ладно, — отмахнулась она. — Было не сложно. На меня и внимания не обращали. — Вот именно! — снова влезла Наоми, гневно тыкая пальцем в Хару, которая снова напряглась. — Хару-чан никто не замечал! Она могла и дальше просто стоять в стороне. И победили бы двое! — Да-да! В неё и мячей не бросали. — заявила какая-то из подружек Наоми. — Пустое место, — сказала ещё одна. Хару побледнела, закусив губу, но продолжала стоять прямо и упрямо смотреть на девчонок. Все присутствующие дети заметили, что конфликт у раздевалки набирает обороты. И почему во время таких вот сцен учителей никогда не бывает рядом? Такое чувство, что они бегом несутся в учительскую сразу же после уроков, только чтобы не видеть и не встревать в разборки малышни. Если это так, то я разочарован. Крайне разочарован. — Э-эм, — протянул я, снова перетягивая на себя внимание. — Как ты там сказала? «Пустое место»? Своё имя не напомнишь? — мило улыбнулась я, прикрывая глаза, чтобы не видно было холодного безразличия и легкой брезгливости к подобным ссорам. — Ты подружка Наоми-чан номер один или номер два? Прости, совершенно не могу запомнить. Может, цифру у себя на лбу напишешь? Или там бубенчик на шею? Я переключился с застывшей и озирающейся по сторонам со слезами на глазах девочки на Наоми, которая отступила на шаг и наконец-то опустила руку, перестав неприлично тыкать пальцем в Хару. — Дорогая Наоми-чан, тебе, может быть, мячик в голову прилетел, раз ты не слышишь, что тебе люди говорят, но я добрый, поэтому произнесу специально для тебя громко и чётко. Нам. Не интересна. Твоя компания. — Да ты!.. Ты!.. — Ками-сама, да прекрати тыкать в людей пальцем. Это грубо, — с пренебрежением откинул её руку. — Хару-чан, встретимся после того, как переоденемся. Хорошо? — Ага, — тупо проговорила подруга и быстро забежала в раздевалку.+2 Харизма
Спасибо, но мне нужен душ, а не эти крысиные разборки.***
Отношения с одноклассниками — это пока единственный мой круг общения — стали на порядок сложнее. После культовой, по мнению многих моих одногодок, игры у меня сложились приятельские отношения с Рио, ровные-сопернические с Исао и хреновые с Наоми и её компанией. Униженные и оскорблённые девочки доставили бы хлопот, если бы в душе я не была умной взрослой тёткой. Ещё и не обидчивой. У меня просто не получалось злиться на детей. За меня это делала Хару, которой не нравилось, что обижают её друга. Но знаете… Лучше быть в курсе, кто тебе пакостит и по какой причине, нежели оставаться в блаженном неведении и ждать удара в любую секунду. Да и что мне могли такого сделать дети? Наоми и ко придумывали разного рода издательства, но «Моська, знать, сильна, что лает на Слона». Мне их проделки как об стену горох. Парту мою маркером изрисовали. И что? Я докрасил, попутно исправляя огрехи, мягко критикуя их вслух — сама идея мне понравилась, исполнение только подкачало. Да, получил выговор от учителей, но мыть ничего не стал. Учителя говорили, давали тряпки и губки, и даже один раз наказали, заставив простоять урок у стены рядом с кабинетом, но меня не проняло и угрызений совести или стыда я не испытывал, так что и сенсеи вскоре сдались. Моё рабочее место по-прежнему пестрило рисунками цветов, мухоморов и важной жабой в шляпе волшебника. По-моему, уже вся школа знала, чья это парта. Так разве не круто? Затем сломали все мои кисточки — какое расточительство — и вылили «случайно» воду на рисунок на уроке рисования. В итоге, учителю я рассказал про абстракционизм, подсмотрев быстренько в словаре это слово, и предложил нарисовать работу руками. Учительница нехотя под моим давлением согласилась. Вышел хорошенький снегирь на фоне разных пятен, которые складывались в ветки с рябиной. Кисточкой получилось бы лучше, но ситуация не располагала. Следом мне подбросили в ботинки кнопки. Хару особенно на это возмущалась и хотела идти к учителям. Я же не понял в чём дело и просто забрал всё это добро, прошептав на русском «халява». Конечно, я догадывался, что такая вот «шуточка» была посерьезнее предыдущих, так как те не могли навредить физически, в отличие от острых кнопок. Только вот я не слепой. Как вообще можно не заметить горсть железа в ботинке? У меня банально нога туда не влезет. Задницей, что ли, думали? Или они реально полагали, что я не глядя надеваю сменку? Вместе с тем их промахи приносили мне баллы харизмы, интеллекта и один раз удачи, когда я опоздал, но пропустил учителя в кабинет первым, а на него упала щётка для доски — местный пылесборник. Видимо, ловушка была подстроена для меня, но меня спасла элементарная вежливость, а вот детей от учительского праведного гнева ничего не уберегло. Шли дни, прошла очень плодотворная неделя. В воскресенье я наконец-то завершил квест с уборкой, и теперь не стыдно было пригласить кого-нибудь в гости, заработал немного денег, помогая одной соседке с тяжёлыми сумками, а другой — с лампочкой, перегоревшей в коридоре. Ударными темпами освоил японский до 30, что было оптимальным уровнем для моего возраста. Не идеальным, разумеется, но писать, читать и общаться стало на порядок проще, в чём я убедился, совершая покупки в магазине и просматривая не школьную литературу в доме. И как вишенка на торте — у меня полностью сошли синяки на шее. Так что в понедельник я летел на крыльях хорошего настроения к школе, попутно разглядывая статус.Имя: Шиничи Сакураи Возраст: 8 лет Уровень: 4 (30/400 ЕХР) Здоровье: 400/400 Характеристики: Сила (Strength): 6 Восприятие (Perception): 7 Выносливость (Endurance): 12 Харизма (Charisma): 16 Интеллект (Intelligence): 15 Ловкость (Agility): 7 Удача (Luck): 1 Навыки: «Оценка» 8, «Японский язык» 30, «Русский язык» 79, «Английский язык» 65. «Домоводство» 10, «Уборка» 10, «Родная речь» 4, «Красноречие» 7, «Пение» 7 Титулы: Чистюля
Да, благодаря вышибалам я здорово подтянул силу, восприятие и ловкость. Больше уроков физры у нас, к сожалению, не было, а сам я прокачивал в основном выносливость, подолгу бегая и таская разные тяжести. Уровень за небольшими делами скакнул до четвёртого, и прибавилось здоровье. Так что сейчас я цвету и пахну! А настроение выше гор. — Доброго всем утречка! — с этими словами я зашёл в притихший полупустой класс. Чего такое? Снова какая-то ловушка? Не похоже, что так, ибо ничего сверху на меня не падало, и ноги к полу не прилипали. — О, Шиничи-кун! — раздался возглас из коридора, и ко мне подбежала Хару. — Доброе утро! Ты тоже только пришёл? — Ага. Все такие тихие. Ребят, вы в молчанку играете? Дети отводили взгляд, при этом изредка скашивая глаза на мою парту. Ой, да ладно, её уже ничем не испортишь! Правда, на парте нашёлся неучтенный элемент. Посреди стола располагалась блестящая на солнце вазочка, в которой сиротливо стоял один очень пышный красный цветок, чем-то он напоминал росянку и немного астру. Хару за моим плечом вздрогнула и сипло вздохнула, словно испугавшись чего-то. Я глянул на неё, на других детей, на скрывающую довольную улыбку Наоми. Что-то тут было не так, но без понятия что — воспоминания отдавали чем-то неприятным, горьким — поэтому я не стал заморачиваться и спокойно подошёл к парте, осмотреть неожиданный подарок. Записки никакой не было. Вообще ничего. Только цветочек и вазочка. Впрочем, догадка, кто сюда это поставил, была. Осталось её проверить. — И кто так цветы дарит? Нужно же из рук в руки, с красивыми словами, может, даже и со стихом. А тут — поставил и ушёл. Я что должен об этом человеке думать? Нет, конечно, спасибо за букетик — очень мило, — но в следующий раз надо как-то покультурнее. Звонко скрипнула за спиной парта, и упал стул. — Что тут непонятного, идиот?! — взвизгнула Наоми. — Это хиганбана! Я пожелала тебе смерти! Неожиданно наступила мёртвая тишина. Я бы, может, и посмеялся над каламбуром, но мне резко стало не до шуток. В голове образовалась какая-то неестественная пустота, а сердце стало биться реже. Нет, оно бы не остановилось, но этот стук… Словно капля воды, что точит камень. Рано или поздно она всё уничтожит. — У тебя всё в порядке с головой? — вкрадчиво поинтересовался я, прикрыв глаза. Кое-как удалось развернуться и упереться о парту. «Я пожелала тебе смерти!» Страшно и мерзко. Я помню, как это — умирать. Не пожелаю никому — ни врагу, ни другу, ни незнакомцу, никому живому — почувствовать этот момент, когда ничего. Сплошное пустое, ни холодное, ни горячее ничего. И ты летишь и застываешь, не успевая упасть. Гудок и свист стальных колёс. Этот свист стоит в ушах. Словно никогда и не прекращался. — Чем ты думала, когда ставила это на стол? Давай. Говори, — в ответ лишь молчание. Нет, так не пойдёт. — Ну же! — хлопнула ладонью по парте. Вазочка за спиной зазвенела. — Ты же так хотела что-то этим сказать. Что? Умри, Шиничи? О, Наоми-чан, я рано или поздно умру, как и любой другой человек. Только что потом? Чего ты хотела добиться?! Я тяжело открыл глаза и посмотрел на Наоми. Её всю трясло, взгляд бегал по мне, а пальцы то сжимали, то разжимали подол чудесного платья, подаренного мамой. Как хорошо, что у кого-то есть мама. Пусто хмыкнув своим злым и горьким мыслям, которые одновременно и подстегивали, и не давали сорваться на ребёнке, я отлип от парты и подошёл к ней. Девочка отшатнулась. Я же спокойно под всеобщее молчание поставил её стул на ножки и поправил отъехавшую парту. — Садись. Она замотала головой и начала реветь. — Почему ты не хочешь садиться? Чего ты боишься? Меня? Ответом мне было громкое мычание и всхлипы. Ладонями она спешно закрыла своё лицо и чуть нагнулась, окончательно укрыв себя за длинными волосами. — У тебя красивые волосы. Ты знала? Они похожи на дорогую чёрную и шелковистую ткань, — я подошёл к ней и осторожно провёл рукой по голове дрогнувшей девочки, глупой девочки. — Наоми-чан, ты очень красивая. Ты любишь себя и родителей. И мама с папой любят тебя. Очень. Они ведь считают тебя своей маленькой принцессой, да? Что-то внутри меня треснуло. Все мышцы стянуло в тугой клубок. Хотелось скрючиться и завыть на одной ноте. Я ведь тоже был… был… дочкой, любимой и любящей. Маминой с папой радостью. Больше меня нет… И никогда не будет. Мёртвые не возвращаются. Я к ним не вернусь. Ни-ког-да. Меня больше нет… Меня больше не будет. Я осторожно обнял маленькую, заплаканную, ничего не понимающую девочку, которая не попала под поезд. Уткнулся ей в шею и зарылась в тёплые волосы, от которых пахло неярко виноградом. Люблю виноград. — Наоми-чан, пожалуйста, живи. Оставайся красивой и яркой. Больше смейся, а не насмехайся. Рисуй и слушай музыку. Танцуй, когда хочется. Лови ртом снежинки. Люби и ничего не бойся… Столько не успел, столько не сделал, сколько не сказал… Мама, я люблю тебя. Пап, я тебя тоже люблю. Простите, что ушёл. Простите, что оставил. Простите, простите, простите. Простите, что так глупо получилось. — Ваа! Я не хотела! Не хотела! — завыла мне в ухо Наоми. — Мне так стыдно! Прости меня, Шиничи. Прос… ти… гхы… ва-а-а… Её слезы пропитали ворот футболки. Её слёзы, но не мои. Мои же куда-то исчезли. Да и по кому мне плакать? По себе. Но я же… жива. — Я тебя прощаю. Руки, сжимающие её плечи, разжались. Я не злился. Мне было тепло и одновременно пусто и грустно. Горячее тело, а внутри ледяная морская вода. Мне не хотелось здесь быть. Хотелось… сейчас! Просто сейчас! Сейчас! Вот прямо сейчас! — Спасибо, — отстранился я от Наоми, счастливо улыбнувшись ей. Портфель стоял у парты. Ремешок уверенно лег в руку и с каждым шагом я всё быстрее приближался к окну. Прохладный ветерок обдал разгоряченное лицо и унёс с собой мою сумку. Удивлёнными взглядами полёт моего монстра с огромной железной застежкой проводил весь класс и все дети, что спешили на первый урок. — У меня ещё один выходной! Я сегодня прогуливаю! — рассмеялся я в лица своих знакомых, приятелей и подруги Хару. — Arrivederci! А это я заберу с собой! С вазой в руках я выбежала на улицу, скидывая в раздевалке сменку с носками и поскакав босиком по гладкой пыльной земле с мелкими приятными камешками. Портфель захватил на бегу и понёсся к воротам, за которыми был весь Намимори. И весь мир. И я! Я здесь! Я существую! Смеясь легко и беззаботно, отпуская всё на свете, я бежал вприпрыжку по улицам с заспанными кошками и почтальонами-велосипедистами. Как же здесь классно! Это ведь и не огромный шумный город, и не деревенька на три двора. Маленькие дома, большое голубое небо, пахнет листвой и домашней стряпней. — Вот она жизнь! У меня открылись глаза, и сбилось дыхание. Но сердце трепетало от неудержимого счастья, походившего на конфеты с кислинкой. Я не пошёл домой. Выкинул портфель на втором этаже, не став заходить в квартиру. На парковке рядом с домом на капоте чьей-то тачки лежала знакомая кошка. Куро. Она посмотрела на меня своими пронзительными желтыми глазами, отчего снова пробрало на беззаботный смех. — Я живой, Куро-сан. Живой. Быть живым так сложно, так грустно, но так здорово. Ты тоже это чувствуешь? — Мяу, — встала она со своего места и поманила за собой. И я шёл. За чёрной кошкой. По широкому каменному забору. В руках сверкал красный яркий цветочек, так похожий на опасную росянку и пеструю астру. Изящная и спокойная Куро вела меня туда, куда глаза глядят. Показывала мне, как кто-то чинит калитку, смазывая маслом скрипучие петли, как играют в саду в салочки маленькие дети, как сушится бельё на длинных веревках, как поют на садовых деревьях крохотные пугливые птички. Меня научили перепрыгивать с одного забора на другой, незаметно и аккуратно ходить по чужим палисадникам, не раздражая при этом других кошек и сторожевых собак. Куро показала мне самые интересные дорожки, открыла глаза на человеческую жизнь и прелесть обычного, тихого утра провинциального городка. Жизнь заиграла новыми красками, а мысли о прошлом… их разносило легким ветром по мирному заспанному городу, который не знал всех моих печалей, но готов был поделиться своим счастьем и уютом. Я всё ещё не мог сказать, кто же я на самом деле, нахожусь ли я на своём месте или бесповоротно потерялся на дороге жизни, но я знал точно одно — стоя под голубым небом, усеянном мелкими пушистыми облаками, я был как никогда спокоен и счастлив. Отпусти и забудь, да? Как оказалось, это нелегко. Я никогда не забуду, но начал отпускать. Ведь жизнь продолжается, а жить так хочется. На одном из заборов мы остановились на подольше. Куро замерла, а после вальяжно разлеглась на нагретом солнцем камне. Внизу же лаяла шустрая собачонка. Но лаяла она не на меня или на мою спутницу, а на мелкого пацаненка. Он пытался обойти псину, но каждый раз вскрикивал и отбегал, стоило той шагнуть в его сторону. — Это ты так уроки прогуливаешь? — спросил я, сев на забор и свесив ноги. Мальчик замер и поднял на меня свои яркие не карие, а скорее карамельные, волоокие глаза. Волосы тоже были светленькие и растрёпанные, как перья у воробушка, который только-только искупался в луже. Он гулко сглотнул, увидев меня, и попятился мелкими шажочками назад, выставив вперёд портфель. — Я н-не прогуливаю, — заикаясь ответил он, пискнув, когда на его слова рявкнула собака. — Она не даёт мне пройти. Я… я снова опоздаю в школу. — Эй-эй, только не плачь. Куро, присмотри, пожалуйста, — поставил я рядом с заинтересовано прищурившейся кошкой вазочку и спрыгнул вниз. — Ррвав! Рррвав! Вав! — подбежала ко мне поближе псинка, начав тявкать рядом, но не кусать. Куро показательно зевнула и взмахнула хвостом. Она мне нравится. Хорошая кошка, умная и добрая. Надо бы пригласить её к себе. Чихуа-хуа или ещё какая малявка, повизгивая, клацала маленькими зубками. Я подошёл поближе, но псина отступила. Сделал ещё несколько резких и быстрых шагов, и она убежала прочь, скрывшись за заборчиком. Видимо, хозяйке пошла жаловаться. — Путь свободен, — посмотрел на застывшего паренька. Мне несмело улыбнулись, выглянув из-за «щита», набитого тетрадями и учебниками. — С-спасибо большое! Без вас бы я... — тут на место неуверенности пришёл настоящий ужас. — Хии! Я же опоздаю! Надо бежать. Спасибо вам большое! — быстро низко поклонился мальчик и рванул вперёд, но неожиданно остановился посреди пути и громко спросил: — А как вас зовут? Губы, готовые дать ответ, застыли буквой «О», но уже через секунду дрогнули в несмелой улыбке: — Шиничи. Меня зовут Шиничи. — А меня Тсуна! Ой. То есть Тсунаеши! Спасибо, что спасли меня, Шиничи-сан! До свидания! И спасибо ещё раз! — Ага, — помахал я рукой спешащему и спотыкающемуся на ровном месте мальчишке. — Странный он, да, Куро-сан? — кошка ничего не ответила. — Пойдём ещё погуляем. Сегодня такой хороший день.***
Утро Тсунаеши Савады началось с привычного падения на пол. Он уже и не помнил, когда с утра случайно не падал, не путаясь в штанах или одеяле, не ударялся мизинцем о ножку стола или стула, не скатывался с лестницы, собирая всю пыль с гладких и твёрдых ступенек. Да, так начинался абсолютно каждый день совершенного неудачника. Мама иногда рассказывала сказки, что в детстве он не разбивал коленки и не царапал обо всё пальцы, не приходил домой весь в синяках и ссадинах. Так было до пяти лет, а что было раньше Тсуна помнил очень плохо. Даже День Рождения, на который приехал папа со своими другом, он запомнил смутно, как если бы ему снился папа, и новый велосипед, и добрый дедушка в забавной панаме и с усами, похожими на щетку дворника. И с каждым днём сон становился всё более тусклым, и только местами помятый велосипед, прикрытый брезентом, напоминал, что что-то такое было. Когда-то очень и очень давно. Ока-сан рассказывала, что после праздника он стал часто болеть. Один из врачей объяснил, что не помнить себя маленьким — нормально. И Тсуна был полностью согласен с умным дядей. Ему даже не страшно было забывать. Мама тоже знала, какой была в детстве, только по рассказам бабушки, а её самым ранним воспоминанием был какой-то совершенно обычный поход в магазин. Скучно. Поэтому Тсуна не заморачивался. Его больше пугало настоящее: он проспал в школу, не выспался из-за того, что играл в приставку до тех пор, пока мама ночью не проснулась от его победного возгласа и не отобрала игру, и чуть не забыл бенто. Коробочка была туго перевязана, чтобы ничего не вывалилось по дороге. Мама очень хорошо знала, что бывает с ним и его портфелем, а потому еда не должна была вывалиться во время очередного падения. Тсуна мог и на ровном месте за собственную ногу зацепиться. — Хорошего дня, Тсу-кун! — на прощание чмокнула его в щеку мама. Было приятно, пусть и немного мокро. — Спасибо. И тебе, мама! — Пока-пока. Осторожно — порожек! — Вижу, — он аккуратно переступил препятствие и зацепился за край подошвы кроссовка. — Стою-стою, — расставил он руки и правда не упал. Мама спокойно выдохнула и помахала на прощание, прежде чем зайти в дом. Бежать, не падая, не получалось, поэтому Тсуна очень быстро шёл в сторону школы, смотря под ноги и только под ноги, мысленно считая шаги. Он почти досчитал до ста, когда с громким лаем на дорогу выскочила соседская собака. Сколько раз мама говорила соседке о побегах Ацуя, который постоянно вылезал на улицу через дырку в заборе, а Като-сан так и не прибила доску, чтобы закрыть проход. Ацуй вроде и маленький, и не кусается, но Тсуна всё равно боялся острых зубок этого громкого маленького монстра, не дающего ему покоя. Он уже устал от этой собаки. Почему она постоянно находит именно его? Даже на почтальонов внимания не обращает, выбирая каждый раз Тсуну. Эх, неудача… И он самый настоящий неудачник. Шаг в сторону — Ацуй кидается туда же. В другую сторону — пёс идёт следом. Всё тявкал и не давал пройти. Тсунаеши даже заметил, что из-за чихуа-хуа отступал назад. Школа становилась всё дальше, и неизвестно, прозвенел ли уже звонок! — Хиии! — взвизгнул он, когда Ацуй подошёл совсем близко, чуть не оцарапав когтями ботинок. — Это ты так уроки прогуливаешь? — неожиданно раздался над головой мягкий голос. Прямо как… у Нисимуры-сенсей! Но рядом никого не было. Тсуна ещё раз посмотрел по сторонам и заметил босые ноги, а затем мальчика, сидящего на заборе. Высоко-о! Страшно. Как он туда забрался? Незнакомец не был похож на Нисимуру-сенсей. У него оказались светлые волосы, наверное, даже светлее, чем у самого Тсуны, и серо-голубые глаза. Он был похож на папу. Немного. Потому что папа европеец. Но у папы кожа загорелая, по цвету как апельсин, а у мальчика она белая, как у них с мамой. В своих тонких руках неизвестный держал вазочку с красным ликорисом — цветком смерти. Тсуна сглотнул, невольно вспомнив, как Танака всему классу рассказал страшилку про мальчика-призрака, который обитает в их школе и ходит ночью по коридорам в поисках своих друзей. На парте погибшего, наверное, тоже когда-то стояла такая ваза. И даже зная, что призрак должен обитать в школе, Тсуна всё равно попятился назад, разглядывая босоногого светлого мальчика со спокойным, понимающим взглядом, цветком смерти и... чёрной кошкой! Папа рассказывал, что чёрные кошки приносят неудачи и вообще. Хии! Как же страшно! Недолго думая, Тсуна закрылся портфелем, как закрывается от монстров под кроватью одеялом — это идеальная защита! Она никогда не давала сбой. Но мальчик-призрак так и не уходил, собака лаяла, и кошка заразительно зевала. Тсунаёши что-то пролепетал, стараясь не заплакать от своей невезучести. Тем временем незнакомец спрыгнул с забора, мягко приземлившись на дорогу, и смело отогнал Ацуя. Вот это да! Настоящий ёкай, который только что помог человеку. — С-спасибо большое! Без вас бы я… Тсуна с ужасом вспомнил, что опаздывал. Нет, он точно опоздал! Но он должен прийти на урок. Иначе мама… Мама будет ругаться. Она нечасто так делала. Обычно только тихонько вздыхала, когда слышала об очередной неудаче, которая обошлась не просто синяками, но и стала причиной какой-нибудь глупой или неловкой ситуации, «требующей её непосредственного внимания». Но сейчас не такой случай. Так что мама точно будет ругаться, если Тсуна начнёт прогуливать школу только из-за своей неуклюжести и невезучести. Он уже убежал вперёд, когда вспомнил, что оставил за спиной доброго мальчика-ёкая. Он, наверное, такой же, как Аме-фури-кодзо, который прыгает по лужам, бегая под зонтиком. Безобидный дух. Только Аме-фури-кодзо никому не помогает, а лишь веселится, а этот мальчик ему помог. Было неправильно вот так вот уйти, ничего не сказав. Могут же обидеться. Поэтому Тсуна набрался храбрости, развернулся и спросил: — А как вас зовут? Дух удивлённо замер, словно он только что вспомнил своё имя, и с облегчением ответил: — Шиничи. Меня зовут Шиничи. Тсуна тоже представился и убежал. Сердце стучало быстро-быстро. Ёкай не пытался его догнать, хотя Тсуна как обычно спотыкался и тормозил. В итоге, в школе он оказался только ко второму уроку, но почему-то не был расстроен. Только счастлив. Внутри теплело при мысли, что сегодня он столкнулся с настоящим духом и выжил. Хотелось рассказать всем о том, кого он встретил, описать всем крутого и доброго ёкая, но… Тсуна передумал. Не потому, что ему могли не поверить и обидно посмеяться, а потому что… Это было что-то другое. Какое-то чувство, что подсказывало молчать и не раскрывать никому маленький, очень особенный секрет. А в это же время в школе все обсуждали класс 3-С, в котором произошло что-то очень странное. Из кабинета на третьем этаже кто-то выкинул портфель. Это видели многие, но ребята из 3-С молчали, словно ничего не случилось. И у всех были сумки. А ещё кто-то видел, что из школы кто-то выбежал, но никто не знает, кто это был и куда он делся. Тсунаеши хотел расспросить о странностях одну из девчонок из 3-С. Он был отчего-то уверен, что они точно знали, что произошло, но никому не говорили, но девочки ничего ему не сказали, только фыркнули, развернулись и ушли. Почему-то не было обидно. Обидно и неловко было, когда он встретился с учителем арифметики, чей урок пропустил. Его начали отчитывать прямо посреди коридора под смешки одноклассников и ребят из параллели. Вжав в плечи голову, Тсуна извинялся, кивая так же часто, как манэки-нэко качает своей лапкой, и стараясь не заплакать от обиды. До конца дня он так и не поднял головы.