Little Moments Make Lives/Маленькие Моменты Составляют Жизнь

      Сегодня — восемнадцатое августа.       Но ощущается так, будто это не его день рождения. — Еще один, Аннабет... Давай же, для меня. Пожалуйста.       В ответ она только стонет. Она сама не уверена, значит ли этот несвязный звук разочарование или подтверждение. Если быть откровенным, Перси без разницы. — Рыбьи Мозги, что ты хочешь на свой день рождения? — спросила она его на прошлой неделе, собираясь на работу.       Честно говоря, она уделяла больше внимания своему отражению в ванной комнате, проводя утюжком по прядкам, выбившимся из вчерашней укладки.       Она ожидала ответа, который получала последние двенадцать лет: «Тебе ничего не нужно дарить мне, Аннабет». Иногда он забавлялся и шутил: «Мир во всем мире, Аннабет». На что она бы конечно ответила: «Как хочешь, ты все равно не заслужил», — хотя он заслужил. И после этого она бы заказала, сделала или купила наимилейший тщательно обдуманный подарок в последнюю минуту из-за долгих размышлений. А размышляет-то она здорово.       Так что она удивлена, когда он отвечает: — Тебя.       Его голос хриплый со сна, она видит отражение изголовья кровати в зеркале, и ловит его взгляд, приподнимая светлую бровь. — Меня? Я уже тут.       Он хмыкает, затем поднимается с постели и останавливается позади нее, оплетая длинными руками ее обнаженный торс. — Все так, — он подчеркивает свои слова поцелуем в шею и покусывает горло, — но... — Я на работу опоздаю, — возражает Аннабет.       Не то чтобы она намеренно надела только лифчик и юбку — глубокий кремовый цвет, кстати, Перси считал, замечательно оттенял ее кожу. Было что-то сладкое в знании о том, что она могла быть в какой угодно степени раздетости, потому что это была их квартира. И что-то еще слаще в том, что Перси считал ее привлекательной независимо от того, что на ней надето и пыталась ли она такой быть. Плюс, Перси исполняется двадцать четыре на следующей неделе. Теперь они взрослые — она могла хоть весь день носить свой взрослый кружевной бюстгальтер, пока он готовил свои типа-взрослые голубые панкейки. Им разрешено. — Задержись немного. — Нет, не могу, — она могла вообще-то. Но она пообещала себе когда-то давно, что мужчина ни за что не встанет между ней и ее целями. Особенно Персей Джексон. Особенно если он только что выполз из постели после сна и был возбужден как подросток. Даже если он пялился на нее своими щенячьими глазками в зеркало. — Ладно, — отступает он, но не раньше, чем целует ее чуть ли не до потери сознания, — Вот почему такое пожелание на мой день рождения. — Я? — Аннабет переспрашивает, как и раньше, немного сбито. Перси может быть очень убедительным в поцелуях, если хочет. — Ты, — говорит он своим Я-Герой-Олимпа-И-Получу-Все-Что-Захочу-Без-Возражений голосом.       Она немного растеряна, но кажется суть уловила. Или, по крайней мере, получила достаточно намеков, чтобы подготовиться к восемнадцатому августа.       Но Перси Джексон полон сюрпризов.       В этом году его день рождения выпадает на пятницу, что значит, что Салли отпрашивается с работы, чтобы подготовить лучшую вечеринку для празднования двадцатичетырехлетия из всех существовавших на все времена. Ее слова, не Аннабет, но Перси смущается. — Хватит так говорить мам, я же еще не состарился до двадцати четырех... — Аннабет отвешивает ему подзатыльник. — Мне двадцать четыре! — А я разве не упоминал, что ты за последние двенадцать лет ни капли не изменилась?       Самовлюбленный нахал. Повезло же ему, что она его любит больше всего на свете.       Эта любовь держит ее на расстоянии всю вечеринку. Достаточно близко, чтобы посветить подарком, но позволить ему провести время с Салли, Полом и Стеллой, и другими гостями, не отвлекаясь. В конце концов, — напоминает она себе, — она-то видит его каждый день.       В основном она поддерживает разговоры, следит за тем, чтобы все было на мази, подкидывает темы, когда нужно, и приглядывает, чтобы никто из смертных друзей Перси с работы не услышал Последнее Предсказание Оракула Дельфов. — Но это последнее — хорошее! — Ты каждый раз так говоришь, Рейчел.       В общем, она делает свою работу и почти не замечает взглядов, которые Перси бросает на нее из-под полуопущенных ресниц прежде, чем вернуться к разговору, как будто ничего не произошло.       Почти.       Когда они возвращаются домой с вечеринки, и Перси тут же прижимает ее к себе, и сразу тянется к замку на ее платье, свободной рукой пытаясь запереть входную дверь, Аннабет думает, что знала, чего ожидать.       Просто маленький праздничный секс, может быть, немного особенный минет. Не совсем перебор, но достаточно отличительно. В конце концов минет действительно требует усилий.       Когда они оба обнажены, тяжело дышат и наконец в их постели, его руки змеями оплетают ее талию таким образом, что они плотно друг к другу прижаты. — Так что, ты собираешься побыть сегодня послушной девочкой, Всезнайка? Будешь достаточно милой для всего, что я попрошу на день рождения, м?       Он двигается напротив нее так, что его длина скользит, дразня ее, там, где он нужен ей больше всего, но все еще не в ней.       Она подыгрывает, сладко вздрагивая из-за его движений. — Да, Перси. Все, что захочешь.       Все, что заставит его трахнуть ее так, как она хочет прямо сейчас.       И он двигается. Медленно, затем быстро и снова замедляется, и каждый толчок задевает внутри нее маленькую точку, из-за которой она почти видит звезды. Аннабет почти забывает, что это его день рождения. В ее оправдание, она бы спросила, как этот день может быть его днем, если это она чувствует себя так хорошо?       Она дважды кончает, прежде чем он отстраняется и грязно и жарко заканчивает на ее живот. Обычно она жалуется из-за этого, но сейчас она чуть-чуть не в себе, и лицо Перси в этот момент стоит всего. Это его день рождения, в конце концов.       Она все еще дрейфует где-то далеко, когда Перси сползает вниз по ее телу, и его губы принимаются посасывать ее набухший клитор. Он не предупреждает, так что она вскрикивает. И затем кричит так громко, что где-то на задворках ее затуманенного сознания появляется неловкость перед старушкой, живущей рядом. Но в ее голове долго ничего не задерживается, потому что Перси добавляет его длинный палец внутри нее. И еще один. И еще. — Перси, Господи боже, — это не единственная вещь, которую она хнычет, снова кончая, но единственная, что она может разобрать из всего лепета.       Он вынимает пальцы, влажные от её смазки, ведет ими по ее животу и шее, цепляет подбородок и целует ее снова.       Она сцепляет руки на его шее и позволяет его языку лениво скользить в своем рту. Это блаженные несколько минут, в течение которых она осознает, что нежное бормотание, которое он выдыхает ей в рот, не бессмысленно. — Еще, еще один, Бет. Порадуешь меня еще одним?       Он перевозбужден, она понимает, — потому что он начал использовать нежные формы ее имени. Бет, Энни, — она чувствует, какой он твердый снова напротив нее.       И она понимает, что «ещё один» — значит на самом деле четыре. Четыре оргазма за одну ночь. Откровенно говоря, она не уверена, что сможет справиться с еще одним, в том формате, которым Перси нравится заставлять ее кончить: неожиданно, жарко и тесно. Казалось, что все под контролем, пока он не дернулся напротив ее живота, и не затвердел еще сильнее. — Это мой день рождения, Энни, — повторяет они в сотый раз на сегодня, петляя линиями по ее челюсти своим языком.       Она выкручивается под ним, ловя взглядом цифровые часы на прикроватной тумбочке с ее стороны. Почти два часа утра. Она не хочет отвечать, что технически его день рождения прошел. Так что, несмотря на то, как она выжата, она карабкается по нему, как по дереву, — неуклюже, — оказываясь сверху, и двигается на нем, пока они оба не начинают хныкать. — Вот так, девочка. Ты так хорошо справляешься для меня. Такая красивая и горячая, когда так двигаешься. Я собираюсь заставить тебя кончить еще разок вот так, на мне, — так он и делает.       В этот раз оргазм накрывает их одновременно, хотя ее больше трясет, и на глаза подступают слезы.       Боже. Так хорошо, но чересчур.       Они лежат, проходят минуты. Это середина августа, и кондиционер работает не очень, так что слишком жарко, чтобы тесно обниматься, но не слишком, чтобы Аннабет прижалась к груди Перси, и он нежно зарылся пальцами в ее кудри и стал перебирать их, улыбаясь в ее спину. — Ты в порядке? — спрашивает он в ее волосы.       Она кивает, слабо хмыкая. Она адски устала, но при этом как-то наполнена. — Нам нужно в душ.       Она поворачивается к нему лицом, сталкиваясь с ним взглядом. Цвет морской волны напротив штормового серого. — Перси, правда. Я вымотана. Совсем. — Не для секса, — он хихикает, зевая, — мы в беспорядке, я понял.       Душ невероятен, теплая вода позволяет Аннабет оставаться наполовину сонной, пока она укладывает голову у Перси на плече, где оно переходит в шею. Она оборачивает слабые руки вокруг его талии, и его высокая фигура защищает ее от брызг воды в лицо. Когда она тянется намыленными шампунем ладонями, — своим, с ароматом клубничного лимонада, — к его волосам, она счастливо отмечает его удовлетворенный вздох.       Это лучшее чувство — знать, что человек, которого она любит больше всего на свете, любит ее так же сильно.       Только Перси может заставить ее чувствовать себя так, будто это ее день рождения, в его собственный. Но если быть честной с собой, каждый день с ним ощущается типа дня рождения.       Когда они возвращаются в постель, — все еще обнаженные, но чистые и высушенные полотенцами, и пахнущие как летние напитки, — Перси сгребает ее в своих руках и говорит — Я люблю тебя, Аннабет, — вместо «спокойной ночи».       И вместо «Я люблю тебя тоже», она отвечает: — С Днем рождения, Перси.       И они оба все знают. Ей не нужно объясняться с Перси, — не после всего, через что они прошли вместе.       Каждый день она просыпается рядом с ним в их постели и пытается напомнить себе, что это не сон. Что Перси действительно ее, что он был с ней всегда и пойдет за ней куда угодно, снова. Невыносимое чувство любви к нему расцветает у нее в груди, заставляя ее мысленно произносить молитвы, чтобы ее вечно вляпывающийся в неприятности парень был в безопасности еще один год. Это что-то вроде чуда.       Ресницы Перси трепещут, когда он начинает мягко сопеть. — Теперь-то и тебе двадцать четыре, — шепчет Аннабет в тепло комнаты прежде, чем провалиться в сон.