Жуткая находка! Поле, с которого никто не соберет урожай! Нечто страшное обнаружили крестьяне в одной из деревень близ Киото. Более пятидесяти тел были зарублены прямо на рисовом поле. Полицейские не разглашают подробностей. Но уже известно, что речь идет о массовом жертвоприношении. Великое Правительство просит сохранять спокойствие и уверяет, что виновные понесут наказание. Газетная листовка Великого Правительства
Никогда бы не подумал, что снова окажусь в рядах стражей порядка. Еще лет десять назад все было иначе. «Волки Мибу» — так нас называли. И нам, подобно волкам, не раз доводилось идти по следу нарушителей закона. Потом… все изменилось. Старое, коррумпированное правительство было повержено, а на смену ему пришли Великие Революционеры. Тогда я думал, что с государственной службой для меня покончено навсегда. Почему? Все просто. Участь тех, кто принадлежит к проигравшей стороне, во все времена была незавидной. Я ушел. Оставил боевых товарищей, друзей. Жил сражениями и торопился успеть больше, чем мне было отмерено. А потом оказался в руках тех, против кого сражался во времена Революции. Я готов был к смертному приговору, но оказался не готов к предложению жить и продолжать служить закону. Мне пришлось выбирать — и я выбрал. И, надо признать, о выборе своем не жалел. Правительства менялись. Люди — нет. А теперь, с приходом к власти Великих Революционеров, и правительства наконец перестанут сменять друг друга, будто времена года. Итак, жизнь моя текла размеренно и привычно. В ней по-прежнему хватало и острых клинков, и хруста разрубаемых костей, и крови, что с лихвой проливалась на землю — как в городах, так и за их пределами. …А потом состоялся тот самый разговор с последним из Великих Революционеров, ныне одним из членов Великого Правительства, Великим Окубо Тошимичи. Слишком часто звучало слово «Великий», верно? Что ж, об этом иначе и не говорят. Великие Окубо Тошимичи, Кацура Когоро и Сайго Такамори составляли тройку Великих Революционеров. Именно они, по сути, и проложили дорогу в Новую Эру — эпоху Мэйдзи. Их заслуги огромны и несомненны. И сложно поверить, что из них троих Великий Окубо-сан единственный дожил до этого дня. Жизнь Великих может длиться долго, очень долго… Но и ее возможно преждевременно оборвать. Стоя перед Великим Окубо-саном, я чувствовал, как с каждым мгновением грань между настоящим и прошлым становится все тоньше. Будто и не Мэйдзи за окном, а давно минувшие, но все еще не забытые годы Революции. Я слушал его речь, и негромкие слова сливались для меня в равномерный гул. Или это гудел переполненный силой воздух возле Великого Окубо-сана?.. Я не мог, не умел не восхищаться Великим Окубо-саном — даже несмотря на то, что после нашей встречи у меня звенело в ушах. Но какими бы ни были побочные эффекты, я услышал и запомнил каждое слово. Собственно, суть сводилась к следующему: один из его старых знакомых по Бакумацу, бывший хитокири, планировал переворот и устранение членов Великого Правительства. Чтобы его остановить и расстроить его планы, необходимо мобилизовать все доступные полицейские силы, — для чего меня наделяют соответствующими полномочиями — а также отыскать и привлечь к этому делу другого бывшего хитокири. Просто отыскать того, о ком никто ничего не слышал вот уже десять лет. Просто предотвратить новую революцию. Просто спасти Японию. Справлюсь. Всегда справлялся. И на этот раз не справиться не имею права. К тому же, это обещало быть как минимум интересным. Эпоха Мэйдзи, конечно, хороша, но все же до обидного бедна на сильных противников. К слову о последних… В одном из полицейских отчетов, кажется, мелькала любопытная информация. Стоит проверить: и ее, и бывшего хитокири — не растерял ли давний противник своих сил? По-прежнему ли его меч опасен для врагов? Что ж, дело есть дело. Но и развлечься при случае лишним не будет. Кто знает, когда еще теперь представится подобная возможность?..***
Огни на Хоккайдо! Очевидцы утверждают, что в крепости Горёкаку можно повстречать блуждающие огни. Также те, кто оказывался неподалеку от крепости, слышали крики и стоны. Быть может, это души тех, кто погиб в сражениях за республику Эдзо, до сих пор не могут упокоиться с миром? Да помогут им Великие! Листовка
Бывший хитокири спокойно — даже слишком! — проживал в Токио. Признаюсь откровенно, впервые услышав об этом, я попросту не поверил. Однако вскоре стало совершенно ясно: никакой ошибки тут нет. Он обитал в додзе со своей женщиной и сыном, не слишком скрывая имя и прошлое. Время от времени к нему наведывались разнообразные личности, после общения с которыми стены додзе в очередной раз требовали ремонта, а соседи недовольно ворчали. Но в целом… В целом — будто бы и не было всех этих лет Революции. Будто бы не находилось за его спиной целое кладбище. Будто бы он имел право на мирную жизнь. Нет. Он такой же, как и я. Всегда был — и не мог измениться. Есть вещи, которые не меняются в принципе. И если ему хочется обманывать других — пусть. Но обмануть себя и меня у него не выйдет. Если понадобится, я заставлю его вспомнить, кто он есть. Кем был и кем будет всегда, как бы ни старался примерить на себя чужую судьбу. Я злился, да. Но если уж на то пошло, кто бы на моем месте реагировал иначе? Я хотел встряхнуть его, ударить, ранить мечом и словом — что угодно, лишь бы приторная картинка мирного жителя Мэйдзи перед моими глазами сменилась видом сильного воина времен Бакумацу. Мне необходимо было вновь встретить того самого мечника, которого я некогда уважал. Великий Окубо-сан указал, что мне требуется лишь проверить силу хитокири, некогда снискавшего славу непобедимого. Но я уже хотел большего. Мне не требовалось убеждаться в его непобедимости, я собирался победить его. Знаю, мне стоило бы помнить в тот момент, что мне нужен союзник — тот, с кем можно встать плечом к плечу. Но он никогда не носил бело-голубое хаори. В прошлом был врагом. И был силен. Этого было довольно, чтобы в моей крови взвихрилась жажда битвы. Осталось лишь пробудить такое же желание в моем противнике. И сделать это оказалось даже проще, чем я думал. Достаточно было вновь обратиться мыслями к прошлому. Вообще прошлое — удивительная вещь. Оно таит в себе гораздо больше, чем мы сами полагаем, но мы не всегда способны оценить это. Однако в этот раз именно прошлое — приемы, которыми в свое время пользовались Шинсенгуми — дали мне подсказку, как можно по-настоящему сильно зацепить бывшего хитокири. Все мы оберегаем свое: людей, территорию, вещи. Но у некоторых, и это я знаю по себе, подобное стремление приобретает поистине широкий размах. Для мечника не суметь сберечь то, что он считает собственным — весьма болезненный удар по гордости. А также повод отомстить и доказать себе и окружающим, что он все-таки сильнее того, кто посмел покуситься на чужое. Мне оставалось лишь выбрать, куда именно нанести удар. А впрочем… зачем выбирать? Шинсенгуми в свое время периодически пользовались личиной странствующего аптекаря. Такому человеку доверяли достаточно, чтобы впустить в дом. Базовые знания этого ремесла позволяли без лишних сложностей оказаться рядом с нужными людьми. А в аптечных коробах можно было припрятать не только лекарства. Идеальное прикрытие, что ни говори. И теперь оно пригодится мне опять. На сей раз — чтобы подобраться к тому, кого бывший хитокири подпустил к себе настолько близко, что стал называть другом.***
Приходите все! Яркое представление знаменитого театра Фукуи Юкайо! Впервые в Токио! Удивительная пьеса известного драматурга Комацу Аки о пришествии в наш мир Великих! Полная захватывающих приключений история о героях Революции, явившихся в отчаянные времена и принявших на себя тяжелейший груз ответственности за исстрадавшийся народ Японии. «Жизнь и смерть на границе эпох: повесть о листьях на ветру». Мы расскажем вам о том, что происходило в первые годы появления Великих. Приходите все! Яркое представление знаменитого театра Фукуи Юкайо! Реклама театра Фукуи Юкайо
Я стоял и смотрел на давнего противника. Он был в ярости — и это приводило меня в жуткий восторг. Жернова мирной жизни эпохи Мэйдзи не смогли перемолоть в труху все то, что делало убийцу убийцей. А я слишком давно не встречал никого, кто был бы хоть отдаленно похож на него. На нас обоих. Хитокири есть хитокири. Можно смахнуть кровь с клинка, но нельзя избавиться от тени смерти за плечом. Убийца останется убийцей, как бы ни пытался отрицать свою суть. И это настолько же прекрасно, насколько восхитителен вихрь сталкивающихся во время боя Ки. — Когда мы встречались в последний раз? — спросил я. Мой голос был совершенно спокоен, но внутри у меня все раскалилось от нетерпения и жажды скрестить с давним знакомым клинки. — Кажется, еще при Тоба-Фушими? А ведь уже десять лет прошло. Десять лет… Немало с той поры воды утекло… Мне следовало помнить, что противник мой искусен не только с мечом. — Верно, — ответил он мне. — И этого времени кое-кому явно хватило, чтобы сгнить до самой сердцевины. О, разве? Ты и представить себе не можешь, враг мой. Я искренне рассмеялся. Я и он. Мы смотрели друг другу в глаза — и это тоже было сродни поединку. Но я видел и то, что происходило вокруг. Тех, кто собрался здесь, с волнением наблюдая за нами. Женщина, похожая на яркую птицу, опустившуюся на сорванный цветок. Мальчик, почти ребенок, переполненный решимости и — неожиданно — силы. Красивое создание, воплощение женственности — но явно вполне способное постоять за себя. И, наконец, последний из присутствующей здесь помимо меня и хитокири четверки — тот самый кулачный боец, которого я выбрал не так давно, чтобы заявить о своих намерениях. Досталось ему от меня… прилично. Что и неудивительно: выходить с голыми руками против мастера меча — как минимум опрометчиво. И глупо. Пожелай я и в самом деле убить его, он сейчас был бы покойником. Напротив, мне пришлось изрядно сдерживаться, напоминая себе, что смерти друга мне не простят, а намерение Великого привлечь сильного хитокири к решению проблемы с другим убийцей было однозначным. Однако даже с учетом этого рукопашник сейчас едва держался на ногах. Приятное зрелище. — Значит, вот так они и сражались в Бакумацу, — как-то задумчиво произнес кулачный боец, и я едва сумел сдержать смех. Нет. Не так. Совсем не так. Хотя кое-что, пожалуй, и в самом деле могло напомнить прекрасные дни времен Революции. Я втянул носом воздух и почувствовал, как губы расплываются в похожей на оскал улыбке. Пахло кровью. Кровь пропитала ткань одежд моего противника возле плеча — там, где мой клинок вошел в его плоть. Кровь тончайшей вуалью легла на лезвие моего меча. Кровь драгоценными бусинами рассыпалась по любовно отполированным доскам пола додзе… И этот до боли знакомый запах заставлял желать большего. Я шел сюда с намерением испытать силы бывшего врага. Я стоял здесь и сейчас — и собирался его убить. …А потом эта сволочь сломала мой клинок. И… он что, в самом деле удивился, когда я принял стойку для атаки? Неужели он считал, что поврежденный меч заставит меня отступить или сдаться? — Вы, Шинсенгуми, похоже, ни в чем не знаете меры, — проговорил он. И он действительно имел некоторое право на подобные высказывания. Немногие могли похвастаться тем, что встречались на улицах ночного Киото с патрулями Шинсенгуми, сходились с ними в бою и оставались после этого в живых. Мой противник — мог. — Бежать от врага — непростительно, — напомнил я ему одну из строк Кодекса Шинсенгуми, выведенного лично рукой Хиджикаты-сана. —Выходит, честь для тебя дороже жизни. Но он был не совсем прав — и знал это. Честь, безусловно, имела значение. Но дело было не только в ней, я жил по иным принципам. Что же касается меры… Она у Шинсенгуми всегда была одна: «Зло. Немедленно. Уничтожить». И я бы в самом деле уничтожил его — зло, заставлявшее трепетать сердца суровых воинов. Я был буквально в шаге от этого, в паре взмахов клинка, но… Нас прервали. Разумеется, в самый неподходящий для этого момент. Испортили такой прекрасный поединок. — Прекратить! — Резкий голос шефа полиции, Кавадзи Тошиёши-сана, подобно взмаху меча прошел между нами. Возможно, этого оказалось бы и недостаточно, чтобы остановить нас, однако мгновением позже я ощутил то, что заставило меня застыть на месте. Спутать это ощущение с каким-либо иным было попросту невозможно. Мой противник тоже почувствовал это. И узнал — в отличие от своих друзей. В додзе, окутанный ореолом силы, появился Великий Окубо-сан. — Я не дозволяю, чтобы вы расшвыривались своими жизнями, — это прозвучало как приговор. Я вздохнул. Не оставалось ничего другого, кроме как принять это. — Тебе стоит быть благодарным за спасенную жизнь, — едва повернувшись ко мне, бросил мой недавний противник. Я невольно почувствовал уважение. Чтобы вести себя так в присутствии Великого, нужно иметь поистине несгибаемую волю. Однако кое в чем хитокири — как мне удалось сегодня выяснить, не такой уж и бывший — ошибался. — Заблуждаешься, — сообщил я ему. — Тебе. Вообще-то мне следовало уйти. Свое дело я сделал: до хитокири, мирно спящего под маской обычного горожанина, достучался; свой вердикт по этому поводу («Вполне еще может сгодиться») озвучил. Кроме того, мне нужно было разобраться с еще одной небольшой проблемой. И все же… Я не ушел. Возможно — наверняка! — это было несколько опрометчиво с моей стороны, но я действительно хотел знать, что именно будет сказано здесь и сейчас. Как много поведают моему давнему врагу. Как много ему позволено будет знать. — Прежде всего хотелось бы принести свои извинения за доставленные неприятности, — голос Великого Окубо-сана журчал сотнями ручьев, впадающих в водопад. — Нам крайне необходимо было выяснить, по-прежнему ли ты силен, как это было ранее. Спутники моего недавнего противника хранили молчание. Они явно впервые встречали кого-то из Великих. А на неподготовленного человека честь лицезреть их оказывала весьма странное воздействие. Не удивлюсь, если им сейчас сложно шевельнуться, а мысли бестолково мечутся в головах, подобно попавшимся в сети рыбам. Впрочем, такое состояние скоро пройдет, останутся лишь обычные в таких случаях восхищение и ощущение чужой — чуждой — силы. Ну а следующие встречи, если и состоятся, обычно проходят легче. — Не мог бы ты нас выслушать? — спросил Великий Окубо-сан. И всем, включая его самого, было очевидно: на этот вопрос не может быть отрицательного ответа. Это вообще был не вопрос. — Говорите, — ровно откликнулся тот, кому было адресовано внимание Великого Окубо-сана. — Мой экипаж ожидает снаружи. — Рассказывайте все здесь и сейчас. У меня перехватило дыхание, когда прямо тут, в додзе, столкнулись две воли. Я словно наяву увидел, как полетели искры. Тот, с кем я только что скрещивал клинки, противостоял сейчас одному из Великих, а мне только и оставалось, что еще сильнее сожалеть о прерванном поединке. И запрете на последующие. Воздух был настолько насыщен чистой силой, что еще немного — и из него, кажется, можно будет лепить горшки, словно из глины. — Думаете, кроме меня это никого не касается? — И все кончилось столь же внезапно, как и началось. Мой враг по-прежнему смотрел в глаза Великому Окубо-сану, даже не думая отводить взгляд. Хотел бы я знать, что именно он видит в их переменчивом мерцании… Но и проверять, что бы разглядел в них я сам, я, разумеется, не собирался. А Великий Окубо-сан все-таки согласился говорить при всех и для всех.***
… в Киото был замечен господин Фуджита Горо, ранее известный как командир Третьего Отряда Шинсенгуми, Сайто Хаджиме. Фуджита-сан посетил могилу Окиты Соджи, а также храм Ниши-Хонганджи. После он направился к погребальной стеле господина Кондо Исами близ храма Тэннэй-джи. И — предположительно — далее на север. Из так и не попавшего в руки адресата изрядно потрепанного донесения неизвестного агента Онивабан
В тот день, 14 мая 1878 года, я не раз возвращался мыслями к разговору, что произошел в додзе после поединка. Меня удивило, с какой готовностью министр Японии шел навстречу бывшему хитокири. Великий Окубо-сан не только рассказал ему все, что до этого сообщил мне, но и ответил на его вопросы. И даже, что было уж вовсе неслыханно, не потребовал немедленного и беспрекословного подчинения, а предоставил целых две недели на раздумья. Могло ли что-нибудь сложиться иначе, если бы все решения были приняты уже тогда? Увы, но этого знать не дано — ни мне, ни кому-либо еще. И все же… Разговор отпечатался в моей памяти, словно выведенный кистью искусного каллиграфа. — Буду говорить откровенно, — сказал тогда Великий Окубо-сан. — Правительство Мэйдзи в опасности. От этих простых слов повеяло могильным холодом. Я дернул плечом. Женщина моего недавнего противника, с трудом удерживаясь на ногах, ухватилась за его рукав. Сам мой враг сохранял спокойствие и ждал. — Как тебе известно, ты был не единственным нашим хитокири. — Да, — кивнул мой противник. — Еще ты знаешь о том, что не все из них — из вас — оказались готовы сложить оружие, когда Революция наконец свершилась. Мой противник снова кивнул. Он молчал, но на лице его словно застыла восковая маска. Я знал, к чему все идет. И он, полагаю, тоже догадывался. — Ты предпочел тогда уйти сам, не дожидаясь, когда тебя об этом попросят. И хотя, признаюсь, мне было искренне жаль, что ты исчез прямо с поля битвы, речь все-таки пойдет о другом человеке. Был еще один хитокири. Столь же опасный, как и ты, он, в отличие от тебя, оказался не согласен с тем, что его время прошло. Великий Окубо-сан сделал небольшую паузу и, воспользовавшись ею, мой противник произнес: — Действительно, я слышал об этом человеке. Слышал, хоть встретиться нам так ни разу и не довелось. О нем вообще ходило много слухов: как во время самой Революции, так и после нее. Говорили как-то, было и такое, что его предали свои же. Великий Окубо-сан шумно выдохнул. Качнулся, словно волна прилива у берега. — У нас не было выбора, — признал он. — Да, мы сделали это. Мы напали на него в момент, когда он этого менее всего ожидал. Собирались не просто убить, но и сжечь его тело — так, чтобы в смерти его не оставалось ни малейших сомнений. — Но ему удалось уйти, — в голосе моего врага не столько угадывалось невольное восхищение. Впрочем, я и сам не остался равнодушен к талантам того, другого хитокири. — Верно, — на сей раз в голосе Великого Окубо-сана слышался рокот прибоя. — Удалось. Мы ждали беды, полагали, что он посвятит себя мести, но ошиблись. Он исчез и затаился так, что мы не сумели его найти. И так продолжалось до самой смерти Кацуры-сана. — Так это он убил Великого Кацуру-сана?! Не ожидал я, что кто-либо из компании моего противника посмеет вмешаться в этот разговор. Но, кажется, изумление в кулачном бойце сумело пересилить трепет, вызываемый присутствием Великого. — Сомневаюсь, — качнул головой Великий Окубо-сан. — Кацура-сан, кажется, был едва ли не единственным, к кому тот хитокири питал искреннее уважение. — Что неудивительно, если еще один из известных слухов тоже правда. А еще, по-видимому, мне стоило перестать удивляться осведомленности моего противника. — Да, Кацура-сан был против того решения. Но сделать ничего не успел. А потом, когда план провалился, нам пришлось отказаться от активных действий… — …И ждать еще одного удобного момента — на сей раз, ближе к концу Революции, — резко высказался мой противник. — И все же я не понимаю, зачем вам это понадобилось. Как не понимал этого и я сам. Вообще я ловил себя на мысли, что чем больше нам рассказывали — тем больше новых вопросов появлялось… Однако Великий Окубо-сан не стал приоткрыть завесу над тайной, о которой завел речь мой противник. —Да, мы виновны, не стану отрицать. Как не стану и объяснять, что у нас были причины поступить именно так. Не знаю, в какой момент нашему бывшему хитокири стало известно об этом… Не исключаю, что именно Кацура-сан мог поведать ему то, о чем знать не следовало. Или же он мог обнаружить что-то, что навело его на мысль о нашей причастности к некоторым событиям, в записях Кацуры-сана уже после смерти последнего. Имеет ли это значение сейчас? Ведь итог один: над нами — над всей Японией! — нависла нешуточная угроза. — Ну так по вашей же, между прочим, вине, — буркнул себе под нос кулачный боец. И нельзя сказать, что я не был с ним согласен. — Поэтому нам и нужна твоя помощь, — не обращая ни на кого внимания, продолжил Великий Окубо-сан. — Готов ли ты снова отправиться в Киото? Готов ли ты снова убить? Готов ли ты снова поднять свой меч во имя Великого Правительства? Мой враг молчал. Полагаю, не ошибусь, если предположу, будто думал он о том, что в свое время с тем же успехом мог оказаться на месте того, другого хитокири. Более того, не исключено, что нечто подобное еще случится в будущем. Ведь вполне может получиться и так, что после выполнения этого задания на моего противника откроют охоту и затравят его как бешеного зверя. Однако же отказаться просто так? Едва ли у него была такая возможность. Как, впрочем, и у меня. Разве что бежать… Но сомневаюсь, что этот вариант кто-нибудь из нас стал бы рассматривать всерьез. — Понимаю, — так и не получив ответа, кивнул Великий Окубо-сан. И на сей раз его голос был полон предгрозового ветра. — Это слишком серьезный вопрос, чтобы вот так, сразу, на него ответить. Полагаю, двух недель будет достаточно, чтобы все обдумать и принять решение. Мой враг по-прежнему молчал, и Великий Окубо-сан подвел итог: — Значит, через две недели я буду ждать твоего решения. И я не поручился бы за остальных присутствующих, но сам четко осознал: отказа на просьбу Великого Окубо-сана быть попросту не может. Так завершился тот разговор. Тогда же я видел Великого Окубо-сана живым в последний раз. Сегодня, ровно через две недели после встречи в додзе, Великий Окубо-сан был убит прямо в своем экипаже. И я даже представить себе не мог, что кто-то посмел бы пойти на столь дикое злодеяние. Кто-то… кроме бывшего хитокири, в котором ощущал угрозу Великий Окубо-сан.***
Ужасная трагедия! Смерть Великого! С прискорбием вынуждены сообщить, что сегодня был убит последний из Великих Революционеров, Великий Окубо Тошимичи-сан. Десять лет стоял он у власти. За десять лет под его руководством страна сделала маленький шаг навстречу чужеземцам, но огромный шаг к величию и процветанию. Великое Правительство преисполнено скорби и заверяет, что убийц покарают по всей строгости закона! Газетная листовка Великого Правительства
Зрелище было совершенно невозможным. Неправильным, диким в своей неправдоподобности. Но я все равно смотрел и не мог отвести взгляд. Сотни зевак, набежавших, едва только пронесся слух об убийстве, растерянно переминались с ноги на ногу за цепью организовавших живое ограждение полицейских. Сначала казалось, будто это какой-то сумасшедший художник стряхнул тушь с гигантской кисти над огромным полотном с пейзажем. А потом начинали проступать детали. И понимание било в самую душу, не оставляя даже призрачного шанса увернуться. Земля вокруг была осквернена кровью. Зеленые лужи ихора в обрамлении мелких капель местами выглядели светлее — там крови пролилось меньше, а местами были цвета достигшей зрелости листвы. Растущая вдоль дороги трава, на которую также попал ихор, уже начинала увядать. Смотреть было страшно. С каждой секундой мир вокруг становился все темнее, а острая боль в груди с неотвратимостью добивающего удара впивалась глубже и глубже под ребра. Я знал, что нужно встряхнуться, нужно просто начать делать свою работу — и лучше бы это произошло до того, как мое сердце остановится, скованное льдом осознания произошедшего кошмара. И все же… Нет, я и раньше знал, что Великих возможно убить — в конце концов, такое уже случалось. Но это было сложно, слишком сложно. Как правило, они погибали в результате сражений с другими Великими. И нередко, поскольку никто из них даже близко не был беззащитным, забирали убийцу или убийц с собой. В этот же раз… Я окончательно стряхнул с себя морок, вызванный близостью места смерти Великого. Сжал в кулаки дрогнувшие пальцы. Великий Окубо-сан мертв (хотя даже сама мысль об этом все еще давалась мне с огромным трудом), но его гибель не должна остаться безнаказанной. И я еще раз осмотрелся. Кто бы ни убил Великого Окубо-сана, сделал он это явно не ножом. И даже не мечом. Я пока не знал, что за оружие здесь использовалось, но надеялся, что скоро выясню это. Карета, в которой ехал Великий Окубо-сан, лежала на земле, перевернутая. Одно из колес было сломано пополам, — похоже, разрублено — от другого остались лишь погнутые спицы. Два остальных колеса с этого места разглядеть не представлялось возможным. Верх экипажа частично уцелел, но вот низ практически превратился в щепки. Словно нечто большое и острое сначала прошлось наискосок, под углом отрубая верхнюю часть кареты, а потом рубило остальную часть вместе с пассажиром. Но каким оружием можно было сотворить подобное? И каким должен был быть человек, способный удержать его в руках? Если, разумеется, это вообще был человек. Тело Великого Окубо-сана находилось на некотором расстоянии от экипажа. Кто-то уже успел накрыть его, пряча от любопытных глаз и отдавая тем самым последнюю дань уважения. Плотная ткань, изначально светло-синяя, сейчас изрядно окрасилась зеленым. Практически через силу, отчаянно не желая делать этого, я подошел ближе — старательно избегая наступать в подсыхающие лужи крови — и приподнял покрывало. Действительно, убить Великого весьма и весьма непросто. Тело, разумеется, никто и никуда не переносил. Это сам Великий Окубо-сан, уже серьезно раненый, сумел выбраться на открытое место и оказать сопротивление. Нет, даже не сопротивление: он принял полноценный бой. Я смотрел на застывшую посмертную маску, которой обратилось лицо Великого Окубо-сана, и едва мог сдержать предательскую дрожь. Будучи живым, он вызывал у окружающих восхищение и трепет. Сейчас же… представшее предо мной зрелище было отталкивающим, практически омерзительным. Нижняя челюсть Великого Окубо-сана предательски выступала вперед, обнажая крупные, слишком острые для человека зубы и длинный, покрытый шипами язык. На левой щеке зияла дыра размером с мелкую монету. Зрачки широко распахнутых глаз казались огромными и блестели как у рыбы, выброшенной на берег и пролежавшей с неделю. Руки Великого Окубо-сана были неестественно изогнуты — одна в четырех местах, другая в пяти. А это значит, как минимум один перелом был на одной и два на другой. Ноги Великого Окубо-сана на первый взгляд были как будто просто покрыты множеством ран… и мгновением позже мне стало ясно, почему. Неведомый убийца — или убийцы… но я, каким бы невероятным это ни казалось, все-таки склонялся к тому, что он был один — целил не в ноги. Он яростно рубил гордость любого Великого — то, что мы называем щупальцами, не умея произнести истинное наименование. Называем, разумеется, шепотом и не при Великих, дабы наши неловкие слова не сочли оскорблением. Но убийце мало было просто отрубить щупальца — он буквально покрошил их на мелкие, с ладонь, куски. За несколько часов под полуденным солнцем они уже начали подгнивать и теперь источали сладковатый, с нотами горчинки запах. Но все эти раны сами по себе Великого Окубо-сана не убили бы. Причинили бы мучения и боль — да. Но не более. Какие-то быстрее, какие-то медленнее, но раны бы зажили. Сердце, даже если бы оно в какой-то момент отказалось биться, удалось бы запустить заново — хоть я и с ужасом думал о том, что могло бы для этого потребоваться. Впрочем… Ради Великого Окубо-сана можно было пойти на многое, как он шел на многое ради страны. Увы, Великому Окубо-сану не оставили шансов. Мощный удар пробил грудную клетку Великого Окубо-сана, оставив длинный широкий разрез, хорошо заметный даже сейчас. Разрез, прошедший даже не между ребер, а прямо сквозь кости и один из позвонков. Второй точно такой же удар пришелся на палец ниже. Пара других ударов дорисовала своеобразный квадрат. Потом убийца — при одной только мысли об этом к горлу подступала тошнота, хотя мне довелось повидать всякого — голыми руками извлек осколки ребер и еще каких-то костей и вырвал из тела Великого еще бьющееся сердце. Я смотрел туда, где оно изначально находилось, и видел, как шевелятся покрытые густым, вязким зеленым ихором какие-то отростки, даже близко не похожие на привычные человеку артерии и сосуды. Видел, как вяло колышутся крупные, состоящие из трех частей легкие, все еще пытающиеся работать. Видел, как сам по себе покачивается небольшой отрубленный кусок печени, тянущийся к более крупному… Сердце — грязное, бесцветное, почти расплывшееся в желе — лежало в стороне. Его ни накрывать, ни тем более подбирать никто не стал. Возможно, не поняли, что это такое. Или не захотели понимать — но эту крамольную мысль даже не хотелось удерживать в голове. Сердце Великого Окубо-сана выброшенное, подобно мусору, валялось посреди дороги, и его явно топтали ногами. Оно уже не билось, жизни в нем не было. Но оно все еще подрагивало, тщетно пытаясь делать то, для чего было предназначено. Я на мгновение прикрыл глаза. Страшная, ужасная потеря. И это в столь сложный для страны период!.. Будь проклят этот хитокири! Вернув покрывало на место, я потер руки. Они были совершенно чистыми, но мне все равно казалось, что на белых перчатках полно зеленых пятен. Скомандовав забрать тело и экипаж, — и сделать это со всем уважением! — я направился обратно в полицейский участок. Туда уже должны были доставить кучера, который стал свидетелем убийства. На удивление, его никто не тронул — на нем нашли разве что царапины от падения. Впрочем, я подозревал, что свидетель все равно ничем не поможет. Я уже мельком видел его, когда только добрался до места преступления. И судя по застывшему взгляду, нити слюны, стекающей из уголка губ, и полному отсутствию реакции на все, что происходило вокруг — хорошо, если он вообще когда-нибудь придет в себя. Ну а пока он явно не способен не то, что на вопросы ответить — а хотя бы шаг самостоятельно сделать. Мне повезло чуть больше, чем я надеялся. Нет, от кучера пользы не было по-прежнему никакой. Зато в участке меня уже ждал тот, кто должен был сегодня дать Великому Окубо-сану свой ответ. Не знаю, что он планировал делать, пока Великий Окубо-сан был жив, но теперь в моем противнике однозначно чувствовалась мрачная решимость. Он так же, как и я, желал остановить чудовище. — Я говорил с убийцей, — сказал мне враг, теперь уже точно бывший, едва только мы остались наедине. Я невольно подался вперед. — Как он выглядел? Какое оружие было в его руках? — нетерпеливо поинтересовался я. Возможно, если будет описание, его удастся перехватить до того, как ему удастся окончательно сбежать. Но бывший враг лишь покачал головой: — Не видел. Говорил, — указал он. — Мы успели сказать друг другу не так уж много, но кое-что я понять сумел. Это было не просто убийство по политическим мотивам. Тут что-то личное, очень личное. Он сделал небольшую паузу и мрачно закончил: — Великий Окубо-сан был прав. Оставаться в стороне нельзя. Дальше будет только хуже.***
Редкое, а возможно, что и уникальное природное явление довелось нынче наблюдать в небе над Хакодате, что находится на юго-западе острова Хоккайдо. Алая луна, омываемая волнами переливающегося от зеленого к фиолетовому света, рассыпалась осколками. А когда осколки эти вновь сложились в целое, на небе вместо одной крупной луны кружились сразу три луны размером поменьше. Чарующее зрелище! Как удалось выяснить впоследствии, в иных местах луна вела себя совершенно обычно, привычно проливаясь с небес на землю алым светом. Из походного дневника Итана Грейвза, путешественника, майора, направляющегося по месту службы, в посольство Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии в Японии
Я ожидал, что в путь мы отправимся вместе. Полицейское управление было особенно заинтересовано в том, чтобы хоть и с минимальным комфортом, но быстро доставить нас в Киото. Так что не пришлось бы даже тратиться на билеты. Однако мой давний противник, а ныне, можно сказать, напарник, хоть к этой мысли мне и требовалось привыкнуть, решил иначе — и попытка оспорить его решение предсказуемо ни к чему не привела. Что ж. Я не собирался настаивать. В конце концов, главное, чтобы он вовремя оказался в Киото, а уж как именно он это сделает — решать ему. И все же от компании бы я не отказался. Даже несмотря на то, что в итоге мне самому пришлось добираться в объезд — я решил по пути заглянуть в некий населенный пункт, по странному стечению обстоятельств на обозначенный ни на одной из новых карт. А ведь еще несколько лет назад он был достаточно процветающим курортом с горячими источниками. Наверное, не следовало удивляться тому, что здесь я и столкнулся с напарником, с которым не так давно расстался в Токио и с которым на днях должен был встретиться в Киото. Меня вела в эту деревню необходимость. Загадочное исчезновение с карты целого населенного пункта (причем, если уж говорить откровенно, случай не был единственным) привлекало внимание. Один из моих подчиненных, полицейский родом из этих мест, был отправлен на разведку. Вот только недавно он перестал выходить на связь, так что, подозревая худшее, я отправился по его следам. Безусловно, времени до встречи в Киото у меня оставалось не так уж много, но, во-первых, мой напарник, в отличие от меня, изъявил желание идти пешком, так что я полагал, что сумел несколько опередить его. А во-вторых, возникли основания считать, что между происходящим с деревней, исчезновением моего подчиненного и затеявшим мятеж бывшим хитокири существует связь. Поэтому да, пожалуй, основной моей задачей было проверить, что же в действительности происходит с деревней. Остальное… уже по возможности. Но если я что и усвоил накрепко во времена Революции — так это то, что Шинсенгуми своих не бросают. Позже, находясь на окраине деревни, я мог лишь в бессилии стискивать кулаки: опоздал. Деревня, на старых картах обозначенная как Шингецу, а ныне безымянная, несуществующая, казалась вымершей. Вокруг было тихо — даже слишком. Ни голосов, ни шороха одежд, ни перестука гэта — ни единого звука, которыми полно любое место обитания людей. Я настороженно замер, прислушиваясь, но даже колоски риса с соседнего поля не шелестели на ветру. Если бы я верил в существование нечисти, то не сумел бы подобрать для нее лучшего прибежища. Но в демонов и призраков я не верил. А потому, почувствовав, что за хижиной, что стояла прямо напротив меня, кто-то есть, вытащил меч и бесшумно двинулся вперед, в обход здания. …Эта Ки! Она была мне более чем знакома. Я чувствовал ее, словно она была разлита вокруг. Она текла сквозь пальцы, обжигая кожу, и была настолько живой, что уже одним только своим существованием противопоставляла себя всему этому месту. И все же клинок я убирать не спешил. — Ты должен быть уже на подходе к Киото, — указал я недовольно. Мой напарник, а это был, разумеется, именно он, даже не взглянул в мою сторону. Он не сводил взгляда с двух тел, покачивающихся на импровизированной виселице. И, судя по их виду, смерть они приняли не самую легкую — даже если учесть тот факт, что свою лепту наверняка также внесли жаркая погода, птицы и звери. — У меня появились причины проверить это место, — ответил он мне. — Есть вероятность, что человек, которого мы ищем, сейчас находится тут. Что ж. Эта причина была ничуть не хуже моей. Кроме того, если мы оба из разных источников получили схожую информацию — рациональное зерно в ней, вероятно, имелось. — Если это так, — сказал я, — то нам нужно всего лишь пойти и найти его. И все закончится здесь и сейчас. Все просто, не так ли? Но мой напарник лишь неопределенно качнул головой. Он так и не повернулся ко мне. — Неужели вот такой мир он и намеревается создать? — с болью в голосе произнес тот, кого я с недавнего времени старательно запрещал себе воспринимать врагом, ибо для этого была сейчас иная, гораздо более подходящая цель. Неожиданностью раздавшиеся за спиной хлопки в ладоши не стали для нас обоих. Подошедший не таился и не скрывался — и не собирался нападать. Несмотря на это, мы с напарником готовы были в любой момент защититься и атаковать в ответ. Но с нами всего лишь заговорили. — Как и ожидалось, — голос был молодой, но уже наполненный силой. — Правильные эмоции, но совершенно неверные выводы. Я неспешно обернулся, мой напарник сделал то же самое. Но если я держал меч в руке, то он — лишь накрыл ладонью рукоять. Впрочем, я отлично знал, что скрывается за этой обманчивой расслабленностью. — И в чем же я ошибаюсь, хотелось бы знать? Если с нами желают говорить — стоит этим воспользоваться, тут напарник совершенно прав. Никогда не стоит упускать возможность лучше узнать своего врага. А враг тем временем сделал шаг навстречу и указал на покачивающиеся безо всякого ветра тела. — Наша цель вовсе не в том, чтобы устраивать такое. Напротив, наша цель — сделать так, чтобы подобное не повторялось. Я не удержался от насмешливого фырканья. Меня проигнорировали. — Невиновные не должны умирать. И уж тем более — не должны они умирать так, верно? — продолжил враг. — Другое дело, виновные. Тем, кого вы видите, вынесли приговор. Кто? Остальные жители деревни. За что? За мятеж. Ведь чем еще является нежелание выполнять прямой приказ Великого? Итак, он утверждал, будто к тому, что здесь случилось, как-то причастен один из Великих — и ожидал, что ему поверят? Нет, мне и раньше доводилось слышать… разное. Но дело полицейского — служить закону и поддерживать порядок, а не выслушивать вздорные сплетни, опасно балансирующие на грани ереси. — Впрочем, вам лучше увидеть все своими глазами. Я покажу. По дороге. Он так уверен, что мы пойдем с ним? Глупо. И наивно. Или… нет? — С вами хотят поговорить. Следуйте за мной, — он развел руками и с улыбкой прибавил: — Я безоружен. Вы, конечно, можете попытаться убить меня, но разве вам не нужны ответы? Он развернулся и неспешно зашагал по одной из дорожек — мимо выпотрошенных тел, вспугнув ползающих по ним мух. Я равнодушно проследил, как потревоженные было насекомые возвращаются обратно, заново облепляя распухшие языки и свисающие почти до самой земли гниющие потроха. Возможно, нас хотели заманить в ловушку, но я намеревался идти прямиком в нее, и делать это с радостью. В конце концов, это еще большой вопрос — кто тут кого поймает. — Осторожнее, — негромко проговорил напарник, на мгновение приостанавливая меня. — Это тот самый человек, чей голос я слышал на месте убийства Великого Окубо-сана. Это он — тот самый убийца. О, вот даже как. Я широко улыбнулся. Значит, убийца считает, будто нам нужны ответы. Но он не может ошибаться сильнее, если считает, будто ответы эти что-то изменят. Мне нужна жизнь — его и того, кто за ним стоит. Мы с напарником понимающе переглянулись и поспешили догнать нашего проводника. Я предвкушающе облизнул губы. В воздухе пахло смертью. Вонь разложения раздражала, забивая нос, но вот запах смерти — будоражил и слегка опьянял… Наш проводник повел нас в обход деревни, к рисовому полю. И остановился, ожидая нас, возле довольно широкой дорожки примятых и поломанных колосьев. Идти по ней — означало неминуемо промочить ноги… для моего напарника. Меня должны были уберечь от этого сапоги. Но даже с учетом этого лезть туда почему-то не имелось ни малейшего желания. А потом я понял: разложением и чем-то страшным, чему я не мог подобрать названия, оттуда несло еще сильнее, чем из деревни. — Здесь, — тихо сказал враг. — Именно здесь жители деревни собрали своих детей и стариков и провели вон туда, — он ткнул пальцем, указывая направление. Не было никаких вех или ориентиров, но я и без того прекрасно понял, о каком именно месте он говорил. Ошибиться, перепутать было попросту невозможно. Приглядевшись, можно было заметить розоватую дымку, стелющуюся над водой. Если продолжить всматриваться, и вовсе получалось углядеть, как закручиваются в воздухе маленькие вихри цвета густеющей крови. — Староста, подчиняясь указанию Великого, приказал убить их всех. И возражений практически не последовало. А тех, кто посмел высказаться против, тех, кто изо всех сил пытался уберечь младшего сына, вы уже видели. Я молчал. Мой напарник — тоже. Враг говорил правду, мы оба чувствовали это. То, что находилось ныне на месте массового жертвоприношения, — а ничем иным подобное убийство стариков и детей быть не могло — безмолвно отзывалось на каждое слово, колыхалось в воздухе, билось в такт нашим сердцам. — Почему жители деревни пошли на это? — непонимающе качнул головой мой напарник. Враг пожал плечами. — Возможно, ради собственного долголетия. А может, и просто ради урожая. Кто знает, чего они желали, и что было им обещано. Одно я знаю точно: всходов на этом поле в ближайшие годы можно не ждать. — А если что и взойдет, — задумчиво произнес напарник, — лучше бы людям к этому не прикасаться. — Верно. Я еще раз окинул поле взглядом. Воздух задрожал, и я, повинуясь инстинкту, поспешил отвернуться. На секунду мне показалось, что на меня вот-вот посмотрят в ответ. И мне бы не хотелось проверять, насколько это ощущение правдиво. — Но история на этом не заканчивается, верно? — поинтересовался я, шаг за шагом отступая от поля. И стараясь не замечать того, что, делая два шага, отдаляюсь в итоге лишь на один. — Не заканчивается, — легко согласился враг и повел нас дальше. Меня искренне удивляла в нем эта легкость. Будучи безоружным, он совершенно спокойно находился рядом с нами. Ничего не опасаясь, поворачивался спиной и, похоже, был уверен, что в данный момент ему ничего не угрожает. Ладно, насчет нас с напарником он, может, и не ошибался. Но почему у него не вызывала никакой опаски сама деревня? Тем более, я подозревал, что неприятные открытия на этом не закончатся. И, как выяснилось чуть позже, оказался совершенно прав. Мы вернулись в деревню, и хотя я точно знал, что кроме нас троих поблизости нет ни единой живой души, я столь же точно чувствовал чужое внимание. Это не было похоже на случайный взгляд или целенаправленную слежку, на оценивающий взгляд противника перед боем — нет, это было нечто совершенно иное. И я видел по чуть заметному напряжению плеч напарника, что ощущаю это не только я. Миновав четыре дома, если вести отсчёт от тропы, ведущей на поле, мы вышли к колодцу. Наш проводник остановился возле него, протянул руку к покрытой застарелой (выглядевшей так, словно ей уже не один десяток лет) ржавчиной, но так и не коснулся металла. Я смотрел на цепь, на ведро, сквозь щели деревянных дощечек в котором упорно пытался пробиться мох, на примятую, вытоптанную траву вокруг. Смотрел — и понимал, что сейчас услышу продолжение истории. — Если заглянуть в колодец, — задумчиво проговорил враг, — можно узнать, что же случилось с остальными жителями деревни. Увидеть. Или даже услышать. Тут уж как повезет. Звучало это так, словно деревенские сами нам сейчас поведают свою трагичную историю. Учитывая тот факт, что в колодце могли находиться разве что тела, верилось в это с трудом. Тем временем напарник подошёл к колодцу и, слегка перегнувшись, но также избегая дотрагиваться до бортиков, заглянул вниз. — Вот как, — сказал он. — И кто же оказался способен сотворить подобное? Его голос был спокоен, но я знал своего напарника достаточно хорошо, чтобы понимать: приговор уже вынесен и пересмотру не подлежит. Если враг не был глупцом, он должен был это отлично сознавать — все же продолжал держаться легко и непринужденно. — Им не повезло, — вздохнул наш враг. — Нет, у них вполне могло все получиться… если бы однажды мимо не проходил один мастер меча. Пожалуй, я уже знал, о ком именно идет речь. Это было очевидно — как и то, чем именно завершился визит мечника. Я тоже шагнул к колодцу и бросил взгляд вниз. Колодец был завален порубленными на части человеческими телами. На мгновение я задумался: если здесь — все, оставшиеся после массового жертвоприношения жители деревни, то как они уместились? На удивление, разложением и гниением не пахло. Зато отчётливо щекотал ноздри запах свежей крови — что было попросту невозможно, поскольку с момента смерти явно прошел уже не один день. Тихие звуки давали понять: вода в колодце наполнена газом, подобно минеральной воде иных горячих источников. Я дернул плечом и отвернулся, успев заметить понимающий взгляд напарника. — Видимо, это наказание? Или как еще это теперь называется? — я даже не пытался скрыть злой иронии. — Не уверен, — враг ответил открытой улыбкой. — Возможно, это следует считать милосердием. Впрочем… какие бы цели ни преследовал тот мастер меча, прежде всего он руководствовался одним полузабытым сейчас принципом. Мыслимо ли, чтобы он говорил о… — Зло. Немедленно. Уничтожить. Давно я не слышал этих слов. Загривка словно Юки-онна пальцами коснулась. Да, когда-то этому принципу следовали и хитокири, и Шинсенгуми. И все же… это был их, Шинсен… наш девиз! И я не верил, просто не мог поверить в то, что кто-то, подобный нашему проводнику, посмел их произнести. Тем более, оправдывая убийство — бойню! — обычных крестьян.***
Имена тех, в ком течет королевская кровь — совсем не то же самое, что имена обычных людей. Почитаемая британцами и уважаемая всем цивилизованным миром царственная Глориана также известна под именем Виктория. Однако же на деле это лишь скромная замена, подбор отдаленно похожих сочетаний звуков, поскольку истинное именование не под силу выговорить человеку. Иные имена вполне даются несовершенному человеческому горлу, но сила, заключенная в них, велика настолько, что каждый раз попытки обращения приводят к возмущенному отклику природы. Существует мнение, что те, в ком течет королевская кровь, обладают также властью и над чужими именами. Впрочем, реальных тому подтверждений мне до сих пор встречать не доводилось. Фрагмент из «Трактата об Именах и именованиях» доктора Эльстена, милостью Его Королевского Величества Виллема III посла Королевства Нидерланды в Японии
Глядя на противника, живого, из плоти и крови, дышащего и говорящего, я в полной мере осознал, насколько угнетающе подействовал на меня переход по деревне. Понимать это было более чем неприятно, однако мир вокруг качнулся — и вернулся к привычному равновесию, обретая точку опоры. Бывший хитокири… Да, раньше нам не доводилось встречаться, но, как и мой напарник, я был весьма и весьма о нем наслышан. Интересно, чего в тех слухах было больше: истины или фантазий перепуганных обывателей? Скоро, уже совсем скоро мне представится возможность узнать наверняка. Пальцы покалывало от желания иным хватом взяться за рукоять меча. Почти жадно разглядывая врага, я поймал его взгляд — и знал, что не могу ошибаться. Глаза выдавали его, с такими глазами убийцы не бывают бывшими. Проводник привел нас в большой дом — вероятно, здесь раньше находились гостиничные комнаты и купальни. Теперь же… здесь было тихо. Пожалуй, даже слишком. Я слышал, как течет вода под землей, но не слышал, чтобы поблизости билось хоть одно сердце, кроме сердец уже присутствующих здесь людей. Но ведь не могло же быть так, чтобы хитокири, бывший он или нет, явился сюда лишь с одним сопровождающим. Или… могло? Хотя я и его собственного присутствия не чувствовал до тех самых пор, пока не увидел его прямо перед собой. Коротко кивнув, словно отчитавшись командиру о выполненной миссии, он расположился рядом с нами. Он стоял, опираясь спиной о стену, стоял в расслабленной позе. Но я не обольщался и знал, что мой напарник также не обманется. Наш проводник готов был в любой момент броситься между нами и своим… кем? Командиром, учителем? Не напарником точно — они не выглядели равными. А для того, чтобы называть его отцом, разница в возрасте была все-таки не настолько велика. Однако этот вопрос волновал меня не настолько сильно, как тот, на что именно рассчитывает наш проводник. Он ведь все еще оставался безоружным — один против двоих. — Даже не поприветствуешь, сэмпай? Слова падали, словно камни в воду — и как от камней же, от них расходились круги. — Ни к чему. И над упавшими словами вновь сомкнулась водная гладь — лишь легкие колебания выдавали, что совсем недавно она была потревожена. Я почувствовал, что еще немного — и мы увязнем здесь, словно в каком-то болоте, и мне отчаянно захотелось вмешаться. — Почему именно эта деревня? — спросил я первое, что пришло в голову. — Неужели не нашлось иного места? Ответ обескуражил настолько, что впору было задуматься: а настолько ли мой слух хорош, как мне то представляется? — Горячие источники. — Что? — в восклицании напарника слышались злость пополам с брезгливостью. Наш проводник насмешливо фыркнул, а бывший хитокири отмахнулся: — Всего лишь пошутил. Но и в самом деле, ситуация к веселью не располагает. Я поймал себя на странной мысли, что ему сейчас не хватает кисэру. Враг сидел и смотрел не то на нас, не то сквозь нас. — Сильные живут, слабые умирают, — проговорил он. — Эту идею взращивают в нас уже давно, и многие успели с ней сродниться. Сильные живут, а слабые — всего лишь пища для тех, кто окажется сильнее. — Что за ерунда, — усмехнулся я. — Ерунда, которая становится для людей непреложной истиной, — возразил он мне. — Вы были в деревне, вы видели все своими глазами. Люди средних лет оказались сильнее детей и стариков. Путешествующий мастер меча оказался сильнее оставшихся жителей деревни. — А кто-то окажется сильнее этого мастера меча, — оскалившись, подхватил я. Что ж, в чем-то я даже понимал этот принцип и был согласен с ним. Не полностью, разумеется, но определенный смысл в этом был. И я бы покривил душой, если бы сказал, что мне он не нравится. — Едва ли, — он качнул головой. — Я не трогал жителей деревни, если речь об этом, — прибавил он. — Но я не хочу, чтобы подобное повторялось. А оно повторится еще не раз, пока у власти будут стоять Великие. — Ты же сам помог возвести их на вершину, — не выдержал напарник, до сих пор молчавший и внимательно слушавший. — Помог, — кивнул враг. — В тот момент это было наилучшим решением. Стране это, безусловно, пошло на пользу. С другой же стороны, это стало моей ошибкой. Ошибкой, за которую я дорого заплатил, и которую намерен хотя бы частично исправить. Дорого заплатил? О чем это он? Неужто Великий Окубо-сан о чем-то умолчал? А вот напарник, кажется, что-то понял. — Так это месть? — прищурившись, уточнил он. — И месть тоже, — спокойно признал враг. То, что произошло дальше, заставило меня крепче сжать рукоять меча. В помещение влетел небольшой белый шар, то светящийся, то гаснущий, то сыплющий искрами. Он покрутился немного в воздухе и опустился на подставленную врагом ладонь. Я смотрел на это и чувствовал желание отшатнуться — и, одновременно, располосовать врага от ключицы до бедра. Вместо этого я лишь чуть подался вперед. Рассеянно оглаживая поверхность шара, враг получил сообщение, и шар окончательно брызнул искрами в разные стороны. Небрежный жест — и новый шар соткался над его ладонью, вспыхивая крохотными молниями, тотчас пристающими к на глазах растущей поверхности. Враг на мгновение поднес мерцающий шар к глазам, выдохнул на него и подбросил. Шар качнулся в воздухе вверх-вниз, облетел вокруг создателя и вылетел наружу. Я знал, что это за шары. Знал, и это заставляло меня задуматься: что же все-таки происходит? Кто он, наш враг? Он не испытывал пиетета перед Великими, более того, умел их убивать — и мог научить этому своих приспешников. Он сам не был Великим, но пользовался их способами связи — и делал это привычно. Он привел Великих к власти — и он же собирался свергнуть их. На этом мысль замирала, а меня до костей пробирало кощунственным осознанием: у него могло получиться. — На самом деле то, что сотворили Великие, меня многому научило, — враг как ни в чем ни бывало вернулся к тому, на чем остановился. — Стоит только слишком сильно довериться — будешь предан. — Эй! — возмутился наш проводник. — Бывают же исключения! Враг на это только улыбнулся. — Впрочем, мы еще вернемся к этой теме позже. А пока… прошу меня простить, но я вынужден вас покинуть. Яркая вспышка заставила меня инстинктивно отвести взгляд. А когда я вновь посмотрел туда, где ранее находился враг, там уже никого не было. — Ты… — напарник шагнул было вперед, но путь ему преградил наш проводник. И вот ведь странность. Мгновением ранее я готов был поклясться, что он безоружен. Однако теперь он держал в руках клинок — и это, очевидно, был тот самый меч, которым убили Великого Окубо-сана. Не знаю, как он сумел скрыть его от наших глаз до этого момента, ведь оружие это было не из тех, что можно спрятать за пазухой. Но как я уже успел заметить, в этой деревне чувствам и чутью вообще едва ли стоило доверять. Враг ушел, показывая тем самым, насколько доверяет нашему проводнику, а тот демонстративно взмахнул клинком и уложил его на плечо, явно красуясь. Чтобы владеть таким оружием нужно обладать немалыми силой и скоростью, но, судя по всему, проводник наш имел и то, и другое — да еще и в избытке. Что ж, если мы поторопимся, то еще успеем догнать слишком много о себе возомнившего хитокири и закончить все, как и собирались, здесь и сейчас. Я сделал было шаг вперед, но напарник остановил меня. — Полагаю, это мой противник, — сказал он. — Я свяжу его боем, а ты — доберись до другого. Ладно, такой расклад меня тоже вполне устраивал. Не обращая внимания на усмешку проводника, я все-таки проскочил мимо него и… уперся в стену. Тайный ход? Вполне возможно. В гостиницах и на горячих источниках это нередко практиковалось. Я взмахнул мечом, рассчитывая легко перерубить фальшивую стену, но клинок отскочил, наткнувшись на камень. Не желая затупить или, того хуже, сломать оружие, я убрал меч в ножны и руками ощупал стену. Ничего. Сплошной камень. Я тряхнул головой. Могло ли быть так, что враг наш не только способами связи Великих пользоваться умел? Доступно ли ему умение ходить их Дорогами — умение, которым и сами-то Великие обладают далеко не все? Нет. Это было бы уже слишком. В любом случае, раз уж догнать врага не представлялось возможным, мне оставалось лишь развернуться и насладиться тем, что есть: наблюдением за поединком. Зная умения напарника, я понимал: долго бой не продлится. Но я надеялся, что зрелище окажется интересным.***
Мы почтительно зовем их Великими. Но достойны ли они этого? Кто они? Не боги и не божества, не демоны, не духи, не нечисть и не люди. Они несут в себе частичку каждого из миров, но не принадлежат ни одному из них. Мы признаем их Силу — они сильнее нас. Мы признаем их Волю — мы редко можем противиться их желаниям. Они могут нанести рану, но могут и исцелить пострадавшее тело. Они властны над нашей жизнью. Они могут убить, но не могут вернуть погибшего к жизни. У них нет власти над нашей смертью. Тогда почему мы зовем Великими их, но отвернулись от старых богов? Из неподписанной листовки, найденной возле заброшенного храма
В Киото я прибыл уже после полудня и, дабы не терять времени, которого и так оставалось все меньше, сразу направился в полицейский участок. Осведомители, один за другим приносившие не самые приятные вести, сходились в одном: враг что-то планирует, и в этих планах важное место занимает бывшая столица. Неудивительно. Город разительно отличался от того, каким был всего лишь десять лет назад. Тогда он был полон страха, безнадежности, боли. От запаха крови нигде нельзя было укрыться, а багровые разводы не всегда успевали отмывать. Идти по следу было легко, карать мятежников — приятно. А потом… потом мир перевернулся, обернувшись собственным искаженным отражением. Вчерашние мятежники открылись миру как Великие, вне закона оказались уже сторонники сегуната, а ношение меча приравняли к преступлению. Впрочем, последнее случилось уже позже. Возможно, я и не назвал бы те времена хорошими, но лгать себе, отказываясь признавать, что скучаю по дням, когда только сталь в наших руках решала, кому жить, а кому остаться бездыханным израненным телом, я тоже не собирался. Участок, когда я наконец до него добрался, встретил меня привычным рабочим порядком. А подчиненные — с ходу порадовали тем, что, во-первых, мой напарник прибыл в город еще даже раньше меня, и, во вторых, разбираясь с проблемами, связанными с поисками нового меча, он повстречал, захватил и отправил в камеру еще одного приспешника нашего врага. Неожиданно. С другой стороны, перед тем, как добраться до бывшей столицы, я вынужден был посетить еще несколько мест, тогда как мой напарник наверняка двигался, не отклоняясь более с прямого пути. Тем более, он временно оказался безоружен — что, впрочем, не делало его менее опасным. И любой, кто излишне опрометчиво счел бы его беззащитным, на собственном примере имел бы неудовольствие убедиться в обратном. Вспомнив, что именно привело к потере моим напарником оружия и тому, что мы оказались вынуждены добираться до Киото врозь, я недовольно поморщился. Меч был определенно хорош. Для кого-то другого он был бы велик — и даже слишком! Но наш проводник управлялся с ним поистине виртуозно. Да, чужое мастерство всегда вызывает восхищение. Особенно когда ставит на грань возможностей тебя самого, и ты не знаешь, сумеешь ли в этот раз одержать верх. Тем ярче ощущаются вкус, запах и цвет победы. Проводник держал свой клинок легко, каждый взмах давался ему не труднее, чем моему напарнику — катаной. Стиль его был мне совершенно не знаком. Я пытался распознать знакомые элементы, но это ни к чему не привело — и это было, пожалуй, ожидаемо. Ни один из известных мне стилей не подходил для подобного оружия. Откровенно говоря, я бы не удивился, если бы узнал, что проводник наш являлся самоучкой — талантливым, да, но и только. В его действиях не чувствовалось системы. Движения его были отработаны, отточены, как это бывает у прилежного ученика, но за этими ними не было серьезной школы. Даже жаль. Подобный потенциал достоин большего. Но шансов на это у нашего проводника попросту нет. Сегодня ему не уйти живым. Что могут его талант и сила против мастерства моего напарника?.. Того, что случилось дальше, я никак не ожидал. Мой напарник застыл, глядя на свой меч — точнее, на то, что от него осталось. Наш проводник сумел разрубить великолепный клинок, закаленный не одной сотней боев, пополам. Некстати вспомнился экипаж Великого Окубо-сана. Пока напарник разглядывал собственный меч, я сумел заметить еще кое-что. Подобный прием не прошел для врага даром: его оружием сейчас едва ли можно было продолжать сражаться. Возможно, один удар он еще сумеет парировать… или два — но не более. И если мой напарник не в состоянии закончить начатое, за него это сделаю я. Я двинулся вперед, почти сожалея о том, что придется просто и безыскусно прирезать нашего проводника. Хороший бой принес бы мне гораздо больше удовольствия. Но, пожалуй, я и так уже слишком долго хотел убить этого человека. Тянуть и дальше не было ни малейшего желания. Однако наш проводник преподнес нам еще один сюрприз. Стоило только шагнуть ближе, как он парой шагов отскочил к стене и врезал по ней рукоятью меча. Произошел взрыв. Помещение заволокло дымом, и следом разорвались еще несколько снарядов. Оглушенный, я едва удержался на ногах. Стены рухнули, надломившиеся балки больше не могли удержать крышу. Закашлявшись не то от дыма, не то от поднявшейся пыли, я попытался вдохнуть, и понял, что не могу. Легкие камнем ударились о ребра — и застыли, словно парализованные техникой Шин-но-Иппо. Напарник сдавленно сипел и кашлял где-то слева. Развернувшись, я бросился в противоположную сторону. За напарника я не переживал. Выберется. И не из такого выбирался. К тому же, дойти до него сейчас было не так-то просто. Поодиночке мы имели гораздо больше шансов на успех, нежели пытаясь вытащить друг друга. Действие отравы и в самом деле чем-то походило на результат Шин-но-Иппо. Однако в данном случае нужно было пересилить не чью-то чужую волю, а собственное тело. Что ж, с этим у меня проблем быть не могло. Над самим собой властен я и только я — это непреложная истина. Незыблемая. …И давшийся мне наконец вдох это подтвердил. Обернувшись, я прислушался. Напарник был еще где-то там, но, кажется, уже почти выбрался… А потом полыхнуло. Стена огня взвилась вверх, опала, и спиралью разошлась в стороны. Отшатнувшись, я окликнул напарника. Дома вспыхивали один за другим: сухая трава, прогнившая древесина — огонь с одинаковой прожорливостью атаковал все. — …в Киото… — сквозь треск, шорохи и прочие звуки донеслось до меня. Ладно. Отлично. Значит, встретимся там. Я бросил взгляд в сторону колодца. Огонь вытанцовывал, словно мико, исполняющие танец кагура, цвет пламени переливался от алого к золотому, от золотого к синему, от синего к черному и обратно к алому… Под раздавшееся со стороны не то колодца, не то поля шипения я громко крикнул: — До встречи в Киото! — и зашагал прочь из деревни. Я не оглядывался. Теперь селение точно исчезнет с карт — да и с лица земли вообще. Это было к лучшему. Но видеть, как это происходит, я не хотел. Достаточно было и того, что там, за моей спиной, сгорало что-то, чему я не мог, да и не желал, найти объяснения. А напарник… Я просто знал, что мы еще встретимся. Не тот он человек, чтобы погибнуть столь нелепо. И я оказался прав. Напарник мой не только не погиб в объятой пламенем деревне, но и практически не пострадал в огне. Не считать же за повреждения опаленные волосы и брови, а также несколько мелких ожогов! Еще он добрался до старой столицы раньше меня, а также успел решить свою проблему с отсутствием клинка и даже захватил пленника… С которым, кстати, не помешало бы поговорить более предметно. Однако именно тут меня и постигло разочарование. Как выяснилось, незадолго до моего появления заключенного забрали. Женщина. С письменным постановлением. Кем была эта женщина, как выглядела? Что за постановление она принесла? Никто из полицейских ответить не смог. И глядя в их стекленеющие при попытке припомнить какие-либо подробности глаза я ощущал лишь бессильную злость. Враг в очередной раз нас переиграл. Однако хоть он и побеждал в одном сражении за другим — войну он еще не выиграл. Единственным, что хоть как-то сглаживало ситуацию, было то, что допросить парня все-таки успели. И теперь мы точно знали, какую именно роль отвел наш враг славному городу Киото… Он собирался закончить то, что не удалось когда-то революционерам. Закончить — и поставить себя тем самым выше них. Я видел, как горела безвестная деревенька Шингецу, и не сделал ничего, чтобы воспрепятствовать огню. Но я не дам утонуть в зареве пожаров старой столице.***
Возможно, будь у меня больше времени, что-то и удалось бы изменить. Но к чему тосковать о несбыточном?.. Тем вечером я нашла своего господина в саду, лежащим на траве и опустившим руку в воды ручья. Он улыбался. Он был слаб, но в тот момент еще считал, что у него все получилось. К сожалению, это было не так. Мне неведомо, почему Великие практически единогласно приняли решение избавиться от собственного соратника — знаю лишь, что сам он этого никак не заслужил, и что это было как-то связано с личностью его наставника. Мой господин был против, но его не пожелали слушать. И тогда он принял решение уберечь соратника, которого не собирался, в отличие от прочих, считать бывшим. Ему это удалось. Почти. Он укрыл от посторонних взоров, ушей, обоняния и чутья соратника и его супругу. К сожалению, укрыть мой господин попытался и того наставника — но сил на это ему уже не хватило. Надорвавшись, мой господин заплатил страшную цену: жизнь его ускользнула, словно вода в пересушенную засухой землю. Еще ужаснее было то, что все оказалось зря. Он опоздал. Из дневника госпожи Кидо Мацуко, некогда носившей имя Икумацу
Времени на принятие решения много не понадобилось. Полицейские силы, а также стянутые к старой столице армейские отряды получили приказ любой ценой уберечь город и мирных жителей. Ну а наша с напарником задача — отыскать и остановить самого врага. Изучив донесения и тщательно все обдумав, напарник озвучил свои выводы. По его мнению, истинной целью врага являлся не Киото, а Токио. Напарник сказал также, что враг пожелает обстрелять город из пушек. И я, откровенно говоря, был склонен признать его правоту. Замысел ужасал, но и одновременно вызывал какой-то странный восторг. Я мог представить себе, в какую панику впадут жители бывшего Эдо, когда в пролив войдет тяжелый черный корабль. При мысли о том, как люди под канонаду побегут в поисках защиты к Великому Правительству, внутри что-то болезненно обрывалось. Вот только, имея опыт общения с врагом, я уже не мог быть целиком и полностью уверен, что Великому Правительству найдется, что ему противопоставить. Наш враг до сих пор показывал себя опасным и предусмотрительным противником. И не вызывало сомнений: Великое Правительство его боится, и боится не зря. — Я знаю, как и о чем он думает, — обронил напарник незадолго до того, как мы покинули Киото. — Он, как и я, хитокири. Мы похожи. Похожи больше, чем он считает. Поэтому предугадать его следующий шаг — проще, чем ему кажется. В этом мой напарник был прав. Таких, как наш враг, вполне можно назвать заложниками собственного прошлого. Прошлого, в котором каждое действие имело сугубо практический смысл, и направлено было на выживание и достижение цели. Не случайно для выполнения этой миссии Великий Окубо-сан и его соратники выбрали именно нас двоих. Мирному крестьянину никогда не понять, как будет действовать убийца. И полицейскому тоже. А вот другому убийце — это вполне по силам. Итак, сейчас мы ехали в полицейском экипаже по направлению к пристани, где, по мнению напарника, мог находиться корабль врага. Напарник, надо сказать, преподнес еще один сюрприз: с нами отправился один из членов его семьи, которая вопреки его желанию последовала за ним прямиком в Киото. До старой столицы они добирались разными путями, так что встретились уже непосредственно в городе. Не могу сказать, что меня это обрадовало. Учитывая всю опасность положения, сомневаюсь, что это обрадовало даже моего напарника. Тем не менее, что-то подсказывало: помощь лишней не будет. — Там, куда мы прибудем, — задумчиво произнес я, — пришвартовано немало кораблей. Уверен, что сумеешь узнать нужный? С одной стороны, корабль, достаточно крупный, чтобы всерьез угрожать Токио, замаскировать не так-то просто. С другой же… Я не сомневался, что наш враг без особых усилий сумеет отыскать решение столь нетривиальной задачи. — Узнаю, — коротко откликнулся напарник. Интересно, как? И любопытно было не только мне. Парень, глядевший на моего напарника как на отца, лишь сверкнул глазами и прищурился, но этого оказалось достаточно, чтобы тот пояснил: — Понять, где искать, легко. Нужно лишь думать как хитокири. Представить, что мы не на пристани, а в Киото времен Бакумацу, — он сделал небольшую паузу. Экипаж тряхнуло, словно он наехал колесом на крупный камень. — Убийце комфортнее всего в тенях, это так. Но есть и еще одно… правило, если так это можно назвать. Хочешь что-то спрятать — прячь на видном месте, подобное среди подобного. Это имело смысл. Значит, мы ищем корабль «в тени», насколько это может быть выполнимо в данных условиях, и среди других таких же. Ладно, смысл это, возможно, и имело, но задачу, на мой взгляд, упрощало не слишком. — О, и этот корабль, как мне представляется, или готовится к отплытию, или уже готов. А вот это было уже более явной приметой. — Не понимаю, — негромко сказал мальчишка моего напарника, прикусывая палец. — Что такого в том, что он отправится к Токио? Стоит только ему подойти к берегу — и он получит отпор. Кого испугает один корабль? Да даже если их будет несколько. К тому же, наверняка вмешается Великое Правительство… Под нашими с напарником взглядами голос парня становился все тише и тише. Вообще-то даже странно, что он не понимал. Я покосился на напарника и усмехнулся: в образовании мальчишки определенно были немалые пробелы. Напарник, признавая, пусть и крайне неохотно, мою правоту, дернул уголком губ. А потом все-таки пояснил: — Дело не в размерах корабля и не в том, получит ли он отпор. Эдо, несмотря на новое имя, еще помнит Черные корабли коммодора Перри — и вспомнит опять. В прошлый раз под угрозой обстрела с сегуном был подписан «Договор о мире и дружбе». Чего именно можно добиться угрозами от Великого Правительства сейчас — вопрос другой. Мальчишка кивнул и больше не проронил ни слова, крепко задумавшись. Размышлял и я: да, мы с напарником были уверены, что истинной целью врага является не Киото, а Токио. Да, мы считали, что верно определили не только цель, но и средство. И все же, все же… Если мы ошиблись — цена ошибки будет непомерно высока. Но мы не ошиблись — по крайней мере, в том, что враг наш будет именно здесь, а не в старой столице. Хоть по поводу точного местонахождения и не угадали. Ки врага золотой путеводной нитью уводила вдоль берега в сторону от пристани. Мы трое — я, напарник, и его мальчишка — отпустили экипаж и отправились дальше пешком. Песок под ногами мешал ускорить шаги. Шум моря подавлял сильнее, чем присутствие иных Великих — если прислушаться, в шепоте волн можно было даже разобрать отдельные слова. Мне доводилось слышать о том, как рыбаки порой уходили в и не возвращались, завороженные загадочным говором. А наиболее слабые духом вообще предпочитали еще на берегу затыкать себе уши. Что уж они слышали, чем соблазняло их море — неизвестно. И пытаться узнать это здесь и сейчас я точно не хотел. Лес по другую сторону от пляжа, напротив, в отличие от моря, был совершенно тих. Не слышно было ни единого звука. Огни пристани за спиной мелькнули в последний раз и исчезли, когда линия берега, резко изломавшись, увела нас в сторону. Когда же мы наконец добрались до места, выбранного врагом в качестве временного штаба, я убедился в том, что подозревал уже давно: нас ждали.