Великим нужна кровь. Кровь, проливаемая ими. Кровь, проливающаяся во славу их. Времена Бакумацу, когда кровь лилась открыто, давно прошли. Но прошла ли жажда? Нет. Кровь все еще течет — но течет тайно. Когда же тайное станет явным? И найдется ли среди Великих тот, кто предпочтет кровь не людей, но таких же Великих? Революционный листок, выпускаемый широко известным в узких кругах человеком, скрывающимся под псевдонимом Цунан
Под перекрестным светом алой луны и факелов рыжие волосы врага переливались всеми оттенками крови. Невысокий, почти хрупкий на вид, он был первым, кого мы заметили, оказавшись на территории этого временного лагеря. Он притягивал к себе взгляды. И это несмотря на то, что рядом с врагом находился и куда как более крупный и видный человек — наш бывший проводник из деревеньки Шингецу. Лагерь был небольшим и явно установленным буквально накануне нашего появления. Вслушавшись в течение Ки вокруг, я мог с уверенностью утверждать: сражения с армией нам можно не ожидать. Что ж, если все свои силы враг наш обратил против Киото, его ожидает не самый приятный сюрприз. Помимо сил полиции и армии, защищать город будут еще и те, кто занимался этим задолго до эпохи Мэйдзи. Союзники, которых невесть как отыскал и убедил вмешаться мой напарник. Те, с кем наш враг уже сталкивался в прошлом… И которым, можно сказать, практически проиграл. Яминобу. Мне доводилось встречаться с ними еще во времена Бакумацу, и не могу сказать, что впечатления от встречи остались приятные — даже несмотря на то, что мы сражались на одной стороне и могли считаться союзниками. Ходили слухи, что ниндзя Онивабан, отказавшись от «предложения, от которого нельзя отказаться», сделанного Великими, тем самым поставили себя вне закона. Тогда как ниндзя Яминобу, напротив, это предложение приняли. Впрочем, слухи есть слухи. А несомненная правда была в том, что Яминобу преданно служили Великим и духом, и телом — искалеченным духом и искореженным телом. При воспоминании о том, как выглядели и ощущались члены Яминобу, я ощутил волну отвращения: ведомые больше инстинктами, нежели разумом, утратившие даже внешнее сходство с человеком, они не вызывали жалости — лишь презрение. Крылья, хвосты, острые когти, даже скорпионье жало… Воля Великих, подкрепленная кровью, изменила Яминобу, перемолов их, словно мельничные жернова зерно, а потом вылепив из них нечто новое, словно из муки свежий хлеб. Вот только собственной воли они в процессе эволюции лишились, отбросив ее, будто ненужный придаток. Своеобразный рудимент. Я по собственному опыту знал, насколько велика чудодейственная сила крови Великих. Небольшое ее количество могло укрепить организм, исцелить рану или болезнь и даже наделить особыми способностями — но лишь в том случае, если верно и со знанием дела ею распорядиться, что могли далеко не все. И хотя тройка Великих Революционеров по праву считалась сильнейшими, размен силы на волю не казался мне равноценным. С другой стороны, моя собственная воля всегда была сильна, и преодолевала голос любой крови с той же легкостью, с какой одерживала верх во время действия техники Шин-но-Иппо. Впрочем… так ли это все важно здесь и сейчас? Как бы я ни относился к ниндзя Яминобу, в данный момент они были тем самым секретным оружием, что способно изменить расклад на поле боя в нашу пользу. Тем более, они остались в Киото. А мы… — Заставляете себя ждать. — Утруждать себя вежливостью враг наш, похоже, не собирался. Хотел бы я сказать, что вот в тот момент сразу все и понял. Но увы, тогда я разве что начинал о чем-то догадываться — и то едва. — Если тебе столь тяжело дается ожидание, — приятно улыбнулся мой напарник, — возможно, стоило выбрать места не столь отдаленные, сэмпай. — Или вместо того, чтобы сидеть на месте, выдвинулся бы нам навстречу, — усмехнувшись, поддержал я. К сожалению, поколебать спокойной уверенности врага нам не удалось. Ни капли раздражения не показалось на его лице и не мелькнуло в Ки. Он, все так же сидя на сомнительного вида сооружении, призванном, видимо, служить подобием энгавы, запрокинул голову и посмотрел на небо. — Уже скоро, — обронил он, и слова упали веско, словно тела поверженных противников. — Скоро? — сделав шаг вперед, я положил ладонь на рукоять меча. — Верно, скоро ты умрешь. Ты — угроза Японии, а угрозы следует уничтожать. Наш бывший проводник качнулся было навстречу, но, словно спохватившись, отступил — правда, предвкушающе размяв перед этим кулаки. Напарник замер, словно струна сямисэна после того, как отзвучит последняя нота. Его мальчишка бледной тенью сливался с окружающей лагерь темнотой. А враг молчал. Молчал, игнорируя нас и все так же продолжая смотреть наверх. Желая понять, что именно он там желает обнаружить, я тоже поднял взгляд. Тяжелые облака, всю дорогу от самого Киото бывшие нашими верными спутниками, ныне неохотно расползались, обнажая темный покров небес. Солнце уже давно зашло, но от тончайшей алой нити заката, тянущейся вдоль моря, вверх тянулись пульсирующие прожилки, похожие на кровеносные сосуды. Луны еще не было, а звезды еще только начинали вспыхивать. …Вот только вместо привычных созвездий мерцающие огни на моих глазах складывались во что-то совершенно иное. Это не было похоже на какие-либо символы и уж тем более слова — скорее, на создаваемый прямо сейчас рукой неведомого мастера сад камней. Словно завороженный, я смотрел, как звезды встают, каждая на строго отведенное ей место. А потом появилась луна. На какой-то миг картина сложилась, поражая разум своими грандиозностью и величием. Это было подобно затмению, вот только свет не погас, а напротив, вспыхнул, и вспышка эта одарила меня пониманием чего-то, что изначально находилось за гранью постижения человеком… Но миг прошел — прошло и это чувство, оставив после себя болезненную пустоту под ребрами и смешанное с глухой тоской желание вонзить в чью-либо еще живую, теплую и дышащую плоть острый клинок. Я не был уверен в том, только ли я это заметил, или мой напарник со своим мальчишкой тоже что-то подобное ощутил. Ки, на удивление, подсказок не давала никаких. Неожиданно последовала еще одна вспышка. Я прикрыл глаза рукой, и лишь после этого понял, что в этот раз небо тут ни при чем. Вокруг лагеря полыхала стена огня, и в первые секунды пламя вскинулось так, словно стремилось дотянуться до звезд. Теперь уже в Ки слышались эмоции: от напарника шла волна недовольства, а от его мальчишки — любопытство пополам с беспокойством. Враг, к сожалению, не читался. Если не считать, разумеется, непрошибаемую стену уверенности и спокойствия, прикрывающую также и нашего бывшего проводника. Но что это? Прислушавшись, я уловил легкие шаги. И… чужое присутствие. Нас почтил своим присутствием кто-то еще? — Ну теперь-то все? — холодно поинтересовался мой напарник. Ему, как и мне, явно не нравилось происходящее, и хотелось поскорее завершить миссию. — Все приготовления завершены? — Почти, — кивнул наш враг. — Осталось совсем немного. — Дождаться последнего гостя, — весело, хоть это веселье и было несколько преувеличенным, пояснил наш бывший проводник. От лагерных построек к нам шагнули еще несколько человек. Они держали в руках факелы, в свете пламени которых их лица казались столь же изменчивыми, как и огонь. Две женщины и ребенок… Нет, первое впечатление оказалось обманчивым. Не женщины — девушки, одна совсем молоденькая, а другая чуть постарше. И не ребенок, но мальчишка, почти такой же, как сын моего напарника, разве что слегка помладше. — Готово, — сказала та из девушек, что была младше и, видимо, побойчее. — Да, все сделано, — подтвердил мальчишка врага. В его голосе слышалась гордость за хорошо проделанную работу. — И все работает, — согласилась вторая девушка. Тонкая и изящная, она походила на куколку, тогда как ее спутнице, казалось, вместо факела в руки просился боккен. Враг на это лишь кивнул и — наконец-то! — поднялся на ноги. Вот тут-то, и ни секундой раньше, я понял. Осознал. Догадался. Понимание с металлическим щелчком, с каким меч до упора входит в ножны, расставило все по своим местам. И прежде чем мой напарник успел хоть что-то сделать или сказать, я произнес: — Никакого нападения на Киото не будет.***
Зарево пожара над старой столицей! Киото в огне! Правительственные здания сгорели практически дотла, но далее пламя, к счастью, не перекинулось. По свидетельствам очевидцев, … …призраки прошлого… …бело… хаори… Шин… Обгоревший снизу лист с заметками
Враг смотрел прямо на меня. Наши взгляды скрестились, и это был еще не тот бой, которого я столь жаждал, но что-то весьма и весьма близкое. Ки полыхнула, словно окружавший нас огонь — и золотом отразилась в глазах врага. — Меня Киото не интересует, — после недолгого молчания кивнул он. Наш бывший проводник явно хотел что-то сказать, но прикусил язык, закашлялся и… промолчал. Жаль. Менее сдержанный, он, возможно, выдал бы что-нибудь полезное. — Не интересует Киото, но интересуем мы, — подхватил между тем мой напарник. Он обвел рукой лагерь и поинтересовался: — Это все ведь в нашу честь, не так ли, сэмпай? Враг не выдал себя ни одним из возможных способов, но я знал, чуял теми чувствами, что приходят, когда сильного противника уже не можешь читать в бою, что ему не по вкусу, когда его так называют. — Стоило ли так утруждаться? — оскалился я. — Ради чего вот это… все? Враг сделал шаг навстречу и вытянул руку вперед, ладонью вниз. От давления Ки песок под ладонью закружился водоворотом — и опал, высвобождая ровную круглую площадку. Я смотрел на врага и оценивал. Несмотря на то, что лагерь был не слишком большим, да еще и окруженным кольцом огня, места хватало с лихвой — и для боя, и для чего-то, что планировалось изначально. А в том, что у нашего врага были еще и иные намерения, сомнений не возникало. — Ради чего вот это все? — переспросил враг. И, переглянувшись с одной из своих девиц, опустил руку и пожал плечами. — Хорошо. Раз уж вы оказались в это впутаны, я расскажу. Тем более, часть истории вам и так уже известна. Все началось почти пятнадцать лет назад, когда некий молодой мечник, движимый желанием изменить жизнь людей к лучшему, прибыл в тренировочный лагерь Людей Благородной Цели… Мне представлялось крайне сомнительным, что враг говорил, испытывая лишь желание выговориться, почувствовать восхищение его грандиозными замыслами или же вовсе переманить кого-либо из нас на свою сторону. Каким бы он ни был, а глупым я бы его назвать не рискнул — недооценивать такого человека подобно объятиям с ядовитой змеей. Чревато столь же скорой и глупой смертью. А значит, сам собой напрашивался очевидный вывод: враг наш самым простым, однако же одновременно и самым действенным способом тянет время. Что ж. Если он решил прибегнуть к подобным ухищрениям, значит, не так уж уверен в победе. Тогда как мы с напарником в собственных силах не сомневаемся. Но даже если причина иная… Пожалуй, и в самом деле любопытно будет выслушать его версию происходящего. — Шло время. Мечник исправно выполнял работу хитокири. Но после налета Шинсенгуми на «Икеда-я» все изменилось. Те, кого позже стали называть Великими Революционерами, на том совете отсутствовали. Что же касается остальных мятежников… Великие тогда еще не действовали открыто. А обычные люди в той резне практически все сложили голову. Те события я помнил так хорошо, словно и не было всех этих лет. Панические крики одних и холодная сосредоточенность других, звон стали и треск ломающихся деревянных перегородок и лестниц, шелест занимающихся огнем седзи, кровь, обильно залившая пол… Кровь, отрубленные конечности и содержимое чужих животов. На мгновение я словно въяве увидел «Икеда-я» — ту, какой она была сразу после визита «Волков Мибу». Но еще раз полыхнул огонь, с громким рокотом одна из морских волн ударилась о берег так, что брызги, пролетев сквозь пламя, солеными искрами с отчетливым запахом металла обожгли мне лицо. Или это была не вода?.. — Все это привело к тому, — продолжал между тем враг, — что Люди Благородной Цели вынуждены были затаиться. Мечник, как и многие его товарищи, тоже скрывался. Он поселился с женой в небольшой деревеньке под названием Оцу, что близ Киото. И даже не подозревал, что в эти мирные тихие дни, столь далекие от будней хитокири, ему уже был подписан смертный приговор. Название звучало знакомо, но, в отличие от «Икеда-я», помнилось не столь хорошо. Оцу… Перед мысленным взором вставали заснеженные дома и усталые крестьяне. Я определенно бывал в этой деревушке раньше. — На одном из собраний лидеров Людей Благородной Цели кто-то из новых союзников, услышав название боевого стиля хитокири, припомнил, кем еще использовался данный стиль. И это в глазах многих перечеркнуло все предыдущие заслуги мечника. Заговорщики сочли, что не стремление помочь другим привело того, кого позже назвали одним из опаснейших хитокири своего времени, к революционерам, а намерение продолжить начатое кое-кем другим дело. А именно: убить Великих, ведущих страну к переменам. Под влиянием страха было принято решение избавиться от хитокири, и почетную миссию эту возложили на ниндзя Яминобу. Эту часть истории я частично знал. Неясно было лишь, почему Великие так быстро возжелали убить преданного и полезного сторонника, лишь исходя из того, что тот использовал схожий с кем-то еще стиль. С другой стороны, глядя на нашего врага сейчас, я вполне мог понять движущие ими мотивы. Хитокири или нет, он был более чем опасен, а умение противостоять Великим и даже лишать их жизни — не то, что должно являться доступным всем и каждому. — Разумеется, подобный подход разделяли не все. Великий Кацура-сан пытался переубедить соратников, но все было безуспешно. Тогда он решил действовать на свой страх и риск. Он провел расчеты и подготовил ритуал, способный укрыть хитокири от глаз и ушей врагов. К сожалению, была вещь, о которой он не знал, а следовательно, и не мог учесть. Мечник был надежно защищен от подобного рода воздействий. О, а вот эта информация была неожиданной — и весьма, весьма любопытной. Кому и, главное, зачем понадобилось так защищать по сути обычного, хоть и щедро одаренного талантом мальчишку, далеко не единственного среди тех, кто горел в те времена в пламени Бакумацу? Вопрос становился особенно интересным, если учитывать тот факт, что тогда о существовании Великих в принципе знали лишь немногие избранные. Непрост наш враг, и всегда был таковым. Возможно, он, сам того не заметив, еще каким-либо образом выдал себя — и решение устранить его было гораздо более взвешенным и обоснованным, чем ему кажется сейчас. В любом случае, этого мы уже не узнаем. Да и так ли это важно? — В итоге все пошло совсем не так, как планировал Кацура-сан… От того, как легко и естественно — привычно! — враг пропустил почтительное «Великий», я невольно поморщился. — …Его попытка защитить была расценена как нападение. И, соответственно, ответом на удар послужил другой удар. Таким образом, собственная сила Кацуры-сана, приумноженная в несколько раз, обратилась против него самого. Полностью совладать с выпущенной на свободу мощью не сумел бы, наверное, никто. А вырвись она из-под контроля окончательно — и старая столица могла бы оказаться стертой с лица земли. Но Кацура-сан сумел совершить практически невозможное. Израненный, он все-таки частично вернул атаковавшие его потоки в изначальное русло и, хоть и не совсем успешно, но воплотил в жизнь первоначальное намерение. К сожалению, даром подобное не могло пройти даже для одного из Трех Великих Революционеров. Раны Кацуры-сана, нанесенные его собственной силой, привели к тому, что тот, чья жизнь могла бы длиться столетиями, угас в течение следующего десятка лет. Кроме того, мощи, вложенной в ритуал, оказалось достаточно не только для того, чтобы защитить мечника и его близких от врагов, но и для того, чтобы укрыть его имя и имена многих из тех, кто так или иначе, дружескими и не только узами оказался связан с ним, от всего мира в целом. Кацура-сан ценой собственной жизни, пусть он этого и совершенно не планировал, совершил то, что многим представляется нереальным. К сожалению, все оказалось напрасно. Он опоздал. Яминобу успели первыми. Я встречал Яминобу и знал, на что они способны. Тем удивительнее казалось то, что враг наш не только сумел уйти живым, но и положил всех тех, кто явился за его головой. И все же… все же, он проиграл тогда — и знал это сам. — Во время нападения погибла жена мечника, да и сам он оказался на грани жизни и смерти. Впрочем, Яминобу это не спасло. Теперь я понял, почему название Оцу казалось мне столь знакомым. Именно наш отряд в составе патруля Шинсенгуми обнаружил то, что осталось от тел напавших на нашего врага ниндзя. И, признаюсь, сложно было поверить, что подобное со столь сильными существами мог сотворить всего один человек — даже если следы на снегу упорно говорили в пользу этого. Про легендарного хитокири в Киото утверждали, будто он мог вызвать кровавый дождь. В Оцу наш враг оставил после себя кровавый снег. — Вскоре после этих событий к мечнику пришел Кацура-сан и рассказал обо всем, ничего не пытаясь утаить. В результате мечник продолжил работать с ним, но ни с кем более связей не поддерживал. Именно тогда в старой столице появился новый хитокири. Мой напарник на это сдержанно кивнул, а я качнул головой. Так вот, оказывается, что в действительности послужило причиной смены одного успешного убийцы на другого — пусть и столь же эффективного. — Мечник оставался с Кацурой-саном аккурат до битвы при Тоба-Фусими, после чего исчез. Кто-то даже считал, что он погиб. Правду знал весьма и весьма ограниченный круг. Мечник исчез, но связь с Кацурой-саном поддерживать продолжил. И пока тот был жив, ничего не предпринимал. Ну а после смерти Кацуры-сана мечника уже ничто не удерживало от того, чтобы постараться вернуть свое имя. А также избавить свою страну от тех, кто, придя к власти по следам Великих Революционеров, принялся паразитировать на людях. Благодарность и уважение? Не самые плохие причины для того, чтобы отложить государственный переворот на неопределенный срок. К тому же, это время вполне можно было потратить на подготовку. Вообще я был уверен, что эти причины, пусть и имели значение — основными не являлись. Наверняка было что-то еще. Что-то, о чем нам сообщать явно не собирались. Да и откровения врага, кажется, подходили к концу. — И осталось прояснить лишь один, но весьма важный вопрос, верно? — Как со всем этим связаны мы, — кивнул я. Возможно, вопрос этот был риторическим, но прозвучал он так, что на него хотелось ответить. — Да, — враг ненадолго замолчал, а я почувствовал, как насторожился, внимательнее вслушиваясь, мой напарник. — Действительно, на первый взгляд вы достаточно далеки от происходящего. Но все всегда сложнее, чем кажется. Как вам, наверное, известно, для Великих огромное значение имеет кровь. Она используется в различных ритуалах, а также тесно связана с умениями. Ею скрепляют договоры и с ее помощью разрывают узы. В ней — сама жизнь. Как, впрочем, и смерть. Я механически кивнул. Это я знал и, уверен, мой напарник тоже не открыл для себя ничего нового. — Неудивительно, что Кацура-сан, выстраивая защиту для мечника, применил свою кровь. В обычных случаях после смерти Великого последствия подобных ритуалов либо проходят сами собой, либо легко могут быть сняты. Но это касается лишь тех, кто при жизни был не слишком силен, чего о Великих Революционерах сказать было точно нельзя. Кроме того, еще во времена Бакумацу Кацура-сан и его соратники смешали кровь, заключая Договор. Таким образом, пока были живы Великие Революционеры — действие ритуала продолжалось. Лишь с их смертью появился шанс избавиться от него. Вот только и это еще не все. Да, Трое Великих мертвы. Но их кровь — все еще жива. А жива она в тех, с кем они ею делились. Признаюсь, понадобилось немало времени, чтобы отыскать всех, но теперь… — Остались лишь мы, — с почти равнодушным спокойствием закончил мой напарник. — Верно, — согласился враг. — И поскольку Окубо-сан решил отправить вас с определенного рода миссией, было решено сперва закончить с остальными носителями крови Великих, а с вами разобраться в самом конце, уже на месте. Ведь вас не нужно было искать, нужно было лишь дождаться, когда вы придете сами. — Они… Все остальные — мертвы? — неожиданно подал голос мальчишка напарника. Девицы врага недоуменно на него покосились — неужели успели забыть, что и он тоже здесь? А мой напарник бросил на него взгляд, в котором читалось легкое неудовольствие. И я этом был с ним целиком и полностью согласен: не стоило парню лишний раз привлекать к себе внимание. — Мертва кровь Великих в них, — ответил враг, и уж он-то точно не забыл ни о кем из здесь присутствующих. Но от его объяснений понятнее почему-то совершенно не стало.***
Так уж вышло, что лишь много лет спустя я задал давно интересовавший меня вопрос. — Неужели, — спросил я Сайто-сана, — действительно было так уж необходимо собирать тогда всех этих людей на берегу? — Необходимо, — помолчав, кивнул Сайто-сан. — Баттосай собрал всех, кого происходящее так или иначе касалось. Поскольку те, кто был рядом с ним, со временем тоже начали терять себя. — Но как это связано с Шинсенгуми? — А вот это уже было частью договора. Их жизни в обмен на поддержку Баттосая. — Это были действия против действующего политического режима. — Это было все еще «Зло. Немедленно. Уничтожить». Стоило ли оно того? Я не спрашивал. Как и была ли цена уплачена — с обеих сторон. К тому времени мне уже были известны ответы. Из воспоминаний Йоши Сугимуры, ранее известного как Нагакура Шинпачи, командир Второго отряда Шинсенгуми
Пламя взметнулось и опало — и сквозь огонь проступили лица и силуэты. Они плавились, словно воск, и предстали в итоге перед нами во всем своем безжалостно-настоящем виде. Жадно вглядываясь, я узнавал старых знакомых… и, в то же время, не узнавал их. Покрытые кровью и землей хаори, следы ран от меча и огнестрельного оружия на телах… Сквозь кожу на спокойных, равнодушных лицах неравномерными кусками проглядывали кости черепа. Эти люди… они не были живыми, просто не могли ими быть — не после стольких лет с момента гибели! Но и полностью мертвыми они уже тоже не являлись. Хиджиката-сан. Окита-сан. Харада-сан. Иноуэ-сан. Командиры и их подчинённые. Те, кто сложил голову на улицах Киото от мечей хитокири, те, кто был зарублен в стычках с мятежниками, те, кто расстался с жизнью на полях Тоба-Фусими и во время осады Эдо… Я почти ожидал, что сейчас выйдет вперёд Кондо-сан, возьмет командование на себя. И не был уверен, что чувствовал, когда этого не произошло: разочарование или облегчение. Какое-то подобие эмоций чувствовалось лишь в нескольких существах, а людьми назвать их я попросту не мог. Подобие эмоций — да. Но полноценная жизнь ощущалась лишь в одном из них: он стоял наравне со всеми, но отличался. Я знал его. И теперь не мог не задаваться вопросом: ранее не склонный к самообману — видит ли он то, что вижу сейчас я? Или же ему застили глаза тщетные надежды? Да, это не похоже на того, с кем я когда-то имел честь вместе служить, но все меняется. Меняются эпохи, меняются люди. Кто-то стоит на месте, кто-то развивается, а кто-то — и теряет былые навыки. Интересно, что именно верно в данном конкретном случае?.. Впрочем, возможно, ему уже просто все равно. — Бывший командир Третьего отряда Шинсенгуми, Сайто Хаджиме, — произнес враг. — Хитокири Баттосай. Химура Кеншин, — прозвучало в ответ. Мир вокруг в очередной раз качнулся, сдвигаясь с привычного места, и я отстранённо удивился тому, насколько легко и привычно — словно рукоять клинка в ладонь самурая — легло это имя на нашего врага. Легло, замерло на мгновение… и приросло так, что уже и не оторвешь. Теперь уже я не понимал, как мог столько времени обходиться обезличенным словом «враг». И ведь это казалось таким естественным. Сайто-сан вытащил сигарету и прикурил. — Правительственных зданий в Киото больше нет, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. Я стиснул зубы, пережидая вспышку яростного гнева. Шинсенгуми. Мое прошлое. Которому не дано вновь стать настоящим. Умом я понимал, что должен чувствовать сродство с ними… Не чувствовал. Они были для меня лишь теми, кем и являлись на самом деле: мертвецами, восставшими из могил. Тенями, фальшивыми отражениями. Ложью. Я не мог и не желал стоять рядом с ними. Одного Сайто-сана и множества воспоминаний было недостаточно, чтобы признать тех, кто шел за ним, Шинсенгуми. Прошлое должно было остаться в прошлом. — Странно видеть, как те, кто должен защищать страну, идут против нее, — сказал я, желая ударить в уязвимое место. Сайто-сан затянулся, выдохнул дым и посмотрел на меня. Во взгляде его желтых глаз всегда было что-то хищное. Теперь же, в отблесках танцующего вокруг пламени, в золоте его глаз человек и вовсе стоял далеко за спиной зверя. — Не против страны, — спокойно поправил он меня. Видно было, что мои слова ничуть не задели его, соскользнули, не только не ранив, но даже не зацепив. — Против тех, кто эту страну разрушает. Шингецу — далеко не единственная из пропавших с карт деревень. А я слишком хорошо знаю, что именно и почему там происходило. — Ты, — удивленно протянул мой напарник. — Это ты был тем мастером меча, что убил оставшихся жителей. Сайто-сан покосился на нашего бывшего проводника, коротко хмыкнул, сделал еще одну затяжку и отбросил в сторону то, что осталось от сигареты. — Да. Только к тому моменту они уже окончательно потеряли человеческий облик. «Так же, как и те, кто раньше с гордостью причислял себя к «Шинсенгуми»? — едва не сорвалось у меня с языка, но слова камнем застряли в горле, я закашлялся, силясь вдохнуть. А когда вновь смог дышать — поймал взгляд врага. Столь же светящийся, как и у Сайто-сана, но не звериный, а словно расплавленное золото вперемешку с лавой во время извержения вулкана. И я, обычно предпочитающий говорить что думаю, благо, с тем, чтобы ответить за свои слова, я проблем никогда не испытывал, в этот раз промолчал, сам толком не понимая, почему. А мгновением позже — отвлекся, осознав еще кое-что. — Имя, — медленно произнес я. — Сайто-сан назвал имя. Хитокири Баттосай, — слова горчили, покалывали язык и отдавали привкусом металла. — Химура Кеншин. Враг смотрел на меня, и я удерживал его взгляд, едва удерживаясь от применения техники Шин-но-Иппо. Но — рано. Пока еще рано. — Как это можно было сделать, если мы еще живы, а кровь наша — все еще при нас? Меня и в самом деле интересовал этот вопрос. Я не хотел, поспешив, все испортить, но и позволить себе начать действовать, когда станет уже слишком поздно, я тоже не мог. Слишком многое стояло на кону — и речь шла уже не только о наших жизнях. — Это не имеет значения, — равнодушно сказал враг. — Вы уже здесь. А огонь — горит. Ловушка. Одна большая ловушка — вот, что это было. Впрочем, мы с напарником знали об этом еще до того, как шагнули в самый ее центр. Не смогли разгадать лишь смысл и мотивы. А теперь ловушка захлопнулась, и нам предлагалось почувствовать себя загнанной в угол добычей. Только… сдаться без боя? Даже если бы у нас не было ни малейшего шанса на победу — этого бы не произошло. А он, шанс, был: мизерный, но лучше, чем полное его отсутствие. В любом случае, в первый ли раз им всем, тем, кто в свое время прошел темные времена Бакумацу, ставить свою жизнь на кон? — Может, хватит разговоров? — несколько недовольно поинтересовался наш бывший проводник. Враг бросил в его сторону короткий взгляд и медленно кивнул. — Пожалуй. Итак, Сано… — Сагара Саноске, — с широкой улыбкой вставил наш проводник. — В прошлый раз тебе так и не удалось сойтись в поединке с… — будто бы и не обратив внимания, продолжил враг. Поняв, к чему все идет, я резко мотнул головой. Да, безусловно, я и сам не отказался бы сразиться с нашим проводником… Сагара, значит?.. Но не сейчас. Сначала я должен был убить врага. И, вероятно, Сайто-сана. Во времена Бакумацу каждому был нужен такой прием или набор приемов, который гарантировал бы быстрое убийство противника. Затянувшийся бой или повторная встреча означали, что у того, с кем ты скрестил мечи, была возможность придумать способ отразить самые опасные удары — какими бы совершенными они ни казались на первый взгляд. Поэтому, учитывая ходившие по Киото слухи, те крупицы правды, что были известны еще Шинсенгуми, а также то, что огонь когда-нибудь догорит, я вполне обоснованно мог предположить: попытка будет только одна. Необходимо сразиться с врагом до того, как он увидит мои приемы и техники, а также сумеет выработать стратегию по противодействию. — Нет. Моим противником будешь ты, Баттосай, — второй раз имя слетело с языка легко и почти привычно. — В наши дни безмятежности и спокойствия практически не осталось достойных врагов. Но хитокири Баттосай, безусловно, заслуживает моего внимания. — Сано? — враг слегка повернулся в сторону бывшего проводника. Но тот недовольно скривился. — Если хочешь добраться до Кеншина — сначала придется пройти мимо меня, — прозвучало задиристо, словно передо мной стоял встопорщивший перья молодой петух. Сайто-сан насмешливо фыркнул. А я лихорадочно искал способ заставить врага играть по моим правилам. Быстрый взгляд по сторонам — и… я его нашел. Оскалившись, я метнулся в сторону, туда, где стояла, не сводя глаз с Баттосая, та из его девиц, что была помладше. Не обращая внимания на попытки вывернуться из моей хватки, я прижал лезвие меча к шее девицы. — Думаю, этот аргумент можно считать достаточно убедительным, — прищурившись, проговорил я. Враг — Химура Баттосай — смотрел прямо на меня, и я понимал, кожей чувствовал, что своего все-таки добился. Теперь все его внимание было направлено только на меня. — У Сагары есть свой противник, — продолжил я. — Помнится мне, прошлый разговор они так и не закончили, причем на самом интересном месте. — Да ты… — качнулся было вперед наш проводник, но я не собирался давать ему возможность вмешаться. — Помолчи, — приказал я Сагаре. Быстрый взгляд в его сторону, приправленный изрядной дозой Ки, заставил его замолчать на полуслове. Сагара застыл на месте, широко распахнув глаза. Вторая девица негромко вскрикнула и метнулась к нему. Я глубоко вдохнул. Мне всегда нравилось то ощущение власти, которое дарило использование техники Шин-но-Иппо, но сейчас едва ли был подходящий случай насладиться ею в полной мере. Откровенно говоря, с гораздо большим удовольствием я попытался бы применить эту технику против Баттосая и проверить, чья воля окажется сильнее. Но я все еще помнил недавно прозвучавший рассказ, исходя из которого воздействовать на Химуру было не только бесполезно, но и опасно. А потому, оставалось лишь выводить из строя его окружение одного за другим и надеяться, что это разозлит его настолько, что он начнет совершать ошибки. Впрочем, если не сработает… я все еще оставался далеко не самым худшим бойцом. — А на тот случай, если мотивации все еще недостаточно… — я провел языком по губам и чуть сильнее прижал меч к коже своей жертвы. Чувства обострились настолько, что я слышал, как из тонкой царапины на шее девицы стекает тонкая нитка крови. — Отпусти ее, — веско произнес Баттосай, и это был голос не просто мечника, но хитокири. От того, насколько сильно мне не терпится сразиться с Химурой, меня бросило в жар. А может, и не от этого. Возможно, все дело в огне, который все еще продолжал бушевать вокруг. Я стоял, замерев, и пытался сдержать дрожь нетерпения. Сагара боролся, но был все же недостаточно хорош. Напарник стоял рядом, и мы с ним оба знали, что он не даст никому больше вмешаться в поединок. Сайто-сан… не выглядел заинтересованным в происходящем. А мальчишка напарника, оставаясь по-прежнему почти незаметным, переместился так, чтобы в случае необходимости успеть прикрыть его от Сайто-сана. Не самый плохой расклад. В этот момент девица Баттосая шумно вздохнула — слишком, слишком шумно! — и я понял, что еще нужно сделать, если хочу заставить врага потерять самообладание. Опасность — вот, что нужно. Опасность реальная, не мнимая. Серьезная, но не без шанса на спасение. И, разумеется, грозить она должна не Химуре и даже не Сагаре. Я встряхнул девицу, перехватил ее одной рукой за волосы и заставил повернуть голову. Взгляд глаза в глаза, приказ, подкрепленный Ки — и я отбросил девицу себе за спину. Баттосай отвлекся на нее, но пока что только смотрел. Он явно прекрасно понимал, что так просто мимо меня не пройдет. Его ладонь давно лежала на рукояти меча, а теперь он еще и принял боевую стойку баттодзюцу — искусства, в котором был признанным мастером, и от которого, собственно, получил свое прозвище. А вот мальчишка Химуры попытался рвануться к девице. И в этот момент меня искренне изумил Сагара. Он сумел наконец перебороть мое внушение, пусть и не полностью. Однако на то, чтобы поймать мальчишку за руку и не дать в итоге напороться на мой клинок этого вполне хватило. — Эй! — попытался было возмутиться мальчишка. — Как ты… она же… — Кеншин разберется, — речь явно давалась Сагаре еще с трудом, однако я все равно был впечатлен. Вновь оскалившись, я решил кое-что прояснить: — Две минуты, — тщательно отслеживая реакцию на свои слова, произнес я. — У нее есть две минуты, прежде чем она умрет от нехватки воздуха. Девица за спиной распахнула рот в тщетной попытке вдохнуть. — А вот это было зря, — с равнодушным спокойствием уведомил Сайто-сан.***
Он стоял, не глядя вслед ученику, но видя его лучше, чем если бы смотрел в упор. Ему было известно меньше, чем он хотел бы, и, вместе с тем, больше, чем он хотел бы. Ученик уходил, чтобы ввязаться в чужое сражение за чужие интересы; чтобы стать чужими руками, держащими чужой меч. Но осознать это ученик должен сам. Он слишком хорошо его выучил, отточил не только движения его клинка, но и стальную остроту его разума. Он понимал, что эмоции могут помешать ученику вернуться. Но знал также, что возвращение это неизбежно. Ученик опаснее, чем считает сам, и сумеет постоять за себя. А от остального он ученика прикроет сам. И подождет. Это будет недолго. Возможно, десяток-другой лет. Он стоял, и трава вокруг его сапог закручивалась спиралями, завязывалась в узлы. Ветра не было, но плащ колыхался — словно что-то под ним жило своей жизнью. А ученик шел по тропе, и из-под его ног норовили
увернуться листья, сворачивались трубочками, хищно заострялись зубцами. Они были больше, чем похожи — наставник и его ученик. Из того, чему не было свидетелей
— Сними внушение, — резко приказал Химура. — Каору-доно здесь ни при чем. — Но я не могу, — я развел руками и, не удержавшись, облизал губы. — Она или справится сама… Или умрет. А смерть от удушья, — я качнул головой, вспоминая виденное не один раз, — далеко не самая легкая. Впрочем, есть третий вариант. Убей меня — и внушение утратит силу. — Убью, — после секундного молчания пообещал враг, и он действительно в это верил. Химура Баттосай сорвался с места столь стремительно, что, не ожидай я этого, — вполне мог бы и не успеть отразить атаку. Такая скорость… Это был чистейший восторг! Баттосай отнесся к моим словам серьезно, я чувствовал это. И теперь он методично выискивал бреши в моей защите. Я едва успевал — но все же мог, мог держаться с ним на равных! Одно только осознание этого придавало больше силы рукам. Не так уж легендарный хитокири и хорош. Или… Резко разорвав дистанцию, я замер, пытаясь понять, что же меня внезапно насторожило. И почти сразу осознал: течение Ки изменилось. Вот теперь я в полной мере ощутил, что же такое направленная на цель жажда убийства в исполнении Баттосая. А еще глядя на него, я отчетливо сознавал: то, что он демонстрировал до этого — далеко не предел его возможностей. Тогда как я, как ни печально было это признавать, к пределу своих подошел уже достаточно близко. Впрочем, я тоже показал еще не все, на что способен. Шин-но-Иппо. Техника, с помощью которой можно внушить противнику многое. Например, что он слаб, что не может двигаться или дышать, что его сердце должно остановиться или, напротив, биться слишком быстро, так быстро, что невозможно выдержать… Я испробовал множество вариантов, часть из которых — неоднократно. Однако преимущество Шин-но-Иппо — неочевидное, но при этом весьма полезное! — перед другими техниками в том, что сфера применения не ограничивается только лишь атакой. — Внушить что-либо можно не только врагу, — сказал я, выигрывая себе драгоценное время на передышку. Вот только и Баттосаю приходилось в буквальном смысле считать секунды, поэтому, если я хотел успеть сотворить задуманное, следовало поторопиться. — Так что я сейчас применю эту технику на самого себя. Стану сильнее. Быстрее. Еще более ловким, — с каждой фразой я чувствовал, как действие Шин-но-Иппо волнами растекается по телу. О, да. Вот теперь я был уверен, что Баттосаю не выстоять против меня. Однако он, кажется, считал иначе. — Не имеет значения, — сказал он, и голос его был до странности похож равнодушным спокойствием на тон Сайто-сана. — Сказал, что убью — значит, убью. Он был готов убивать здесь и сейчас. Хитокири Баттосай. Во всем своем великолепии киотского кошмара. От охватившего меня возбуждения сердце начинало биться быстрее. А может, все дело было в том, что впервые за много лет я встретил противника, в бою с которым ставкой была моя собственная жизнь. Я не боялся проигрыша. Да и не мог проиграть. Я знал это так же наверняка, как и то, что луна — алая. Девица у меня за спиной все так же тщетно силилась глотнуть хоть немного воздуха. Баттосай, стоя напротив, принял стойку для баттодзюцу. Что ж, это был не самый плохой выбор… а возможно, и наилучший в данной ситуации. Эта атака давала ему главное: скорость и точность. А учитывая, что и силой враг обделен также не был, расклад мог бы получиться не в мою пользу. Я сосредоточился: нельзя было пропустить миг, когда Баттосай начнет движение. Вовремя же отреагировав, я имел все шансы уклониться от его атаки и в свою очередь нанести решающий удар. В конечном счете все сводилось к тому, кто окажется быстрее. Я знал, что успею увернуться от клинка Баттосая — и я успел. Но того, что произошло дальше, я совершенно не ожидал. Да и не могло этого быть! И все же — было. В момент, когда я уже занес руку, Баттосай поймал ее в жесткий захват между той стороной меча, где отсутствовала заточка, и… ножнами! Громко, слишком громко хрустнула кость. — Рука сломана в двух местах, — проинформировал Баттосай так, словно речь шла о тофу к обеду. — Как мечник ты больше не существуешь. Сказать, что я был потрясен — это ничего не сказать. Только боль не давала усомниться в действительности произошедшего. Но в каком бы состоянии я ни пребывал сейчас, голова моя работала столь же ясно, как и всегда. Возможно, Баттосай и оставил меня без правой руки, но я все еще мог пользоваться левой. К тому же, Шин-но-Иппо оставался со мной. И я… …не успел. Меч отлетел в сторону, разрубленный пополам, а я замер, не в силах отвести взгляд от янтаря в глазах Баттосая. Он не использовал ни Шин-но-Иппо, ни что-либо подобное, но я чувствовал себя насекомым, увязшим в стремительно твердеющей капле смолы. В тот момент время для меня остановилось, мир вокруг качнулся… и время снова продолжило свое течение. А Баттосай отвел руку назад для лучшего замаха, клинок рассек воздух… — Стой! И меч остановился, с четверть пальца не долетев до моей шеи. Нет. Этого попросту не могло быть. Я скосил глаза на девицу: она дышала! Тяжело, с хрипом, словно бегом преодолела тысячу ступеней разом — но дышала. Химура смотрел прямо на нее, но я не обманывался. Пусть и не глядя, но он продолжал отслеживать каждое мое движение. — Не надо… — она попыталась сесть, не преуспела и, нахмурившись, сжала кулаки. — Не… убивай. Химура еще несколько секунд не отводил от нее взгляда и вслушивался в ее дыхание. А потом отвел меч от моей шеи и медленно убрал его в ножны. — Если таково желание Каору-доно, — явно потеряв интерес ко мне, обронил он и направился к своей девице. И я понял, что не могу допустить, чтобы все закончилось именно так. Я не искал смерти и знал цену собственной жизни, однако подобное пренебрежение унижало меня как мечника. Мой противник обязан был проявить уважение, и я готов был вбить в него эту обязанность по самую рукоять своего обломанного меча. Который, к слову, я уже успел подобрать. Что именно выбило меч из руки я понять так и не сумел. Пальцы обожгло болью. Не удивлюсь, если что-то разглядеть успел только лишь Сайто-сан… и, возможно, Окита-сан. Во всяком случае, с их стороны я уловил легкую волну удивления. А вот Баттосай явно испытывал раздражение. Но вмешательство девицы вновь все испортило: так и не успевшая встать, она молча вцепилась пальцами в ткань хакама Баттосая. Едва ли, конечно, ему составило бы сложность высвободиться, но он этого делать не стал. Вместо этого он опустился рядом с ней на колени, взял ее на руки и, вновь поднявшись, отнес к тому подобию энгавы, на котором ранее встретил наше с напарником появление. Напарник подался вперед. Движение это выглядело хищным. — Сано? — слегка склонив голову, повернулся Баттосай к нашему бывшему проводнику. Но я видел: несмотря на то, что тот сумел стряхнуть с себя внушение, избавиться от наведенного бессилия до конца он все еще не сумел. В руках его не было обычной силы, пальцы едва уловимо, но все же подрагивали. Нет. Бойцом он сейчас не был. Напарнику моему не повезло: реванш откладывался на неопределенный срок. Ну или повезло… если Баттосай решит сам принять бой. — Полагаю, все более чем очевидно, — вмешался Сайто-сан. Сагара вскинулся было, но Баттосай согласно кивнул. Наш бывший проводник, может, и хотел бы воспротивиться, но вторая девица дернула его за руку, вынудила наклонить голову и принялась что-то негромко выговаривать. С ней спорить он уже не стал. — Что ж, — Баттосай перевел взгляд на моего напарника. — Шишио Макото, Сагара Саноске, вам придется отложить поединок до следующего раза. — А он будет? Этот следующий раз? — прищурившись, поинтересовался… Шишио. Имя звучало правильно. Так, как и должно было быть. — Да, — короткий ответ Химуры на мгновение лег на плечи неимоверной тяжестью. А потом я осознал: он… действительно собирался нас отпустить? — Зря, — коротко прокомментировал Сайто-сан, и я не мог с ним не согласиться. Зря. К тому же, я не понимал причин этого. Да, вероятно, своих целей Химура Баттосай добился. Но он не мог не понимать: оставляя нас в живых, он рискует. Причем рискует не только собой. Я, например, не отказался бы завершить начатое, и прикончить все-таки ту его девицу. Баттосай улыбнулся, и я почувствовал, как леденеет спина. Я словно вновь оказался в Шингецу, не имея при этом ни малейшего шанса добраться до выхода. Против воли по телу прошла волна дрожи. Чутье говорило: как и тогда, рядом с рисовым полем — нельзя, нельзя всматриваться. …Да что же он такое? — Они не смогут нам помешать, — сказал Баттосай, и я ему поверил. — Но могут оказаться полезны. Кольцо огня вокруг нас взметнулось к небу в последний раз — и опало, угасая.***
Свежие новости! Его королевское высочество Франц Драго, один из любимейших племянников Великолепной Глорианы, королевы Виктории, был безжалостно убит во время турне по достопримечательностям столицы Альбиона! Преступное деяние совершили люди, именующие себя реставрационерами — опасные анархисты, вопреки благу всего прогрессивного человечества желающие возврата к старым порядкам, бытовавшим до явления особ королевской крови. Из газеты трехмесячной давности, доставленной в посольство Великобритании и Северной Ирландии
Мир меняется. За те несколько лет, что прошли с той судьбоносной встречи, я неоднократно видел тому подтверждения. К добру то или к худу — полагаю, судить уже не мне. Однако же я решил, что стоит, пожалуй, рассказать о тех событиях, коим я волею судьбы и Великих стал свидетелем. Руки мои не могут более держать меч, но с кистью совладать все еще в состоянии. И хотя некоторые темы, что я затронул в своем повествовании, поднимать, возможно и не следовало, а части секретов лучше было бы так и остаться секретами, единственной уступкой с моей стороны будет оставить эти записи на хранение в банковской ячейке. Согласно моему распоряжению, вскрыть ее можно будет лишь тогда, когда все, кто так или иначе принимал участие в произошедшем, будут мертвы. А это значит, что, вполне вероятно, правда так никогда никому и не станет известна.Удо Дзинье, помощник полицейского инспектора в отставке Хакодате, о. Хоккайдо Япония 1882