VANTABLACK

      Готические, и оттого мрачные интерьеры главного обиталища Роули были так же неприветливы, как и всегда. Но только с первого взгляда. Всё-таки это был их дом. Красивый и тёплый, несмотря на холодный вездесущий мрамор, которым были выложены весь первый этаж с холлом и лестницами. Всё здесь говорило о многовековой истории рода и его величии, но всё это могло оборваться в один миг.       Мать расположилась в домашней библиотеке на изящном, обитом бархатом диванчике прямо под высоким ланцетовидным окном, что выводило во внутренний двор с садом. Яркое солнце и живописный вид, открывающийся из окна, резко контрастировали с полумраком, так полюбившимся ей в последнее время. Пожалуй, тронуть её мог лишь солоноватый запах моря и мерный шум волн у тёплого побережья. Мать любила Италию. Не Великобританию.       — Мама, — неуверенно промямлила Эстера, каждый раз проклиная себя за то, что не сдерживает своих порывов и отвлекает её от чтения — единственного, что в последнее время доставляло матери удовольствие.       Мать ничем не выдала своего напряжения, но отчего-то Эстера знала — это было лишь благодаря тому, что она заранее узнала о её появлении. Услышала тихие шаги ещё в коридоре. Она чуть помедлила, видимо, дочитывая предложение, и подняла глаза на Эстеру.       — Да, дорогая? — Мягкий, но бесцветный голос, отстранённый взгляд. Видимость не создавала даже лёгкая улыбка, тронувшая её губы.       У Эстеры запершило в горле, наворачивающиеся слёзы обжигали глаза. Она вцепилась в мать жадным, умоляющим взглядом, ища лишь повод, какой-то проблеск теплоты или беспокойства. Материнского беспокойства, проявляющегося во всепронизывающем внимании, способном помочь уловить малейшее изменение; любую, самую крохотную эмоцию, так неумело скрываемую ребёнком. Эстере хватило бы и лёгкой тени удивления, чтобы почувствовать, убедиться, что ей не всё равно. Но ответом служила лишь непоколебимая сосредоточенность и ожидание.       Безусловно, Альварда была внимательной. С таким же вниманием, например, смотрел на подчинённых отец, когда они приходили самолично доложить какую-то срочную новость. И Эстера себя чувствовала точно так же — словно от неё ожидали, что она непременно должна сообщить что-то важное, оправдывающее тот факт, что она посмела кого-то отвлечь.       В сердце защемило сильнее. Эстере захотелось расплакаться, закричать, вывернуть всю обиду и злость на мать, на отца, на всех вокруг. Но в её семье такое не принято… Её воспитывали не так. Она судорожно втянула носом воздух, подавляя желание разреветься. Сморгнула слёзы, шмыгнула носом, откидывая прочь непрошенные чувства. Любая лишняя эмоция служила ещё одним поводом для осуждающих взглядов отца. Эстере было положено быть взрослой и вести себя соответствующе. Сдержанно. Нельзя было громко смеяться, широко улыбаться, жаловаться, капризничать, плакать, бегать по коридорам, да и вообще лучше не бегать (в конце концов, ей уже десять, а не пять!); нельзя шуметь в поместье, отвлекая тем самым отца или раздражая вездесущие портреты предков; нельзя требовать внимания, когда под рукой для этого были гувернантки, преподаватели и домовые эльфы; не запрещено, но крайне нежелательно приставать к взрослым с вопросами, никак не связанными с уроками, историей рода или её будущими обязанностями наследницы.       Любое отступление от правил никогда не провоцировало криков, ругани или тем более побоев. Нет, отец всегда был сдержан. Он лишь молча смотрел на Эстеру, пока в его глазах она читала разочарованность её детскими баловством и истериками. Десятилетней Эстере становилось стыдно, что она вела себя как ребёнок, и она научилась подавлять в себе эмоции. Сделать это ещё один раз было нетрудно. Просто ей не хотелось. Возможно, она ещё на что-то надеялась, но надежда в который раз разбилась о непроницаемые холодные глаза матери. Такие же, как у неё самой. Серые, словно лишённые жизни и малейшей крупинки тепла. В полумраке библиотеки они казались тёсаными камнями, которыми был отделан фасад их поместья.       Эстера вздохнула, чтобы наверняка успокоиться. В ней осталась одна только решительность. Беспокоить мать просто так она бы правда не стала.       — Я хотела бы задать тебе вопрос… — помедлив, ответила она, а после короткого кивка матери подошла поближе и присела на край кресла чуть сбоку от неё.       — Так спрашивай, — вложив закладку в книгу, мать отложила ту в сторону.       — Если я… нет. — Эстера тряхнула головой, отгоняя всякие сомнения и собираясь с духом. — Папа хочет, чтобы я пошла в Министерство после школы, даже если я недолго там пробуду. Но я бы не хотела идти в его отдел или к дяде. Я подумала, если нет вариантов, то могла бы выбрать твой… Я мало что о нём знаю, поэтому хотела спросить у тебя…       Мать слегка изогнула брови.       — Не думаю, что это хорошая идея, дорогая, — сказала она после небольшой заминки, словно обдумывала свои слова.       — Почему?       Она тяжело вздохнула, скользнула тонкими пальцами по корешку книги и откинулась на спинку дивана.       — Ты умная девочка и наверняка уже поняла, что в нашем мире… вернее будет сказать, обществе, действуют определённые порядки, — она мазнула взглядом по непонимающему лицу Эстеры и слабо улыбнулась, догадавшись, что свои неоднозначные слова придётся объяснить. — Может, это не сильно заметно, ведь твой отец имеет своё мнение на этот счёт, но, поверь, женщинам нашего происхождения в принципе не принято работать. Особенно, в Министерстве… Безусловно, некоторые выбивались и выбиваются на крупные должности и даже в министры, однако это считается дурным тоном и признаком неполноценности женщины, которой непременно нужно что-то доказать; или, ещё хуже, её небезупречным происхождением, которое ей надо компенсировать личными достижениями, — в голосе матери скользнула тень раздражения, но исчезла так же быстро, как и появилась. — То, что твой отец вообще собирается тебя отправить на службу, очень прогрессивно и смело. Но ты будешь под его крылом, и к этому отнесутся нормально и снисходительно… Правовой или Дипломатический департаменты, где работают твой отец и Нестор, более благосклонны к женщинам. А вот Департамент Тайн… Это совершенно другое, милая.       — Но ведь тебя это не остановило, — неуверенно пробормотала Эстера. — Хотя дедушка не сильно радовался…       — Он и не сильно возражал, — хмыкнула она, но затем её лицо слегка ожесточилось. — Мне дали время подурачиться перед замужеством, восприняли как прихоть, баловство. Да и я не относилась к своей службе серьёзно…       — У меня ведь будет точно так же?       — Да, — помедлив, ответила мать и отвела глаза в сторону.       — Значит, я тоже могу попробовать что-то, что хотя бы будет мне интересно… Ты расскажешь мне про Департамент?       Она нехотя посмотрела на Эстеру, едва ли не ёрзавшую от нетерпения. Устало прикрыла глаза и почему-то улыбнулась своим мыслям.       — Ладно. Что бы ты хотела узнать?       Мать рассказала немного. Стало быть, всё, о чём ей позволено было распространяться. Да и, пожалуй, она не могла знать что-то секретное, ведь проработала там всего ничего. Но этого оказалось достаточно для понимания, что тот период в жизни матери был единственным приятным и счастливым. И это многого стоило.       Эстера тогда покинула библиотеку в смешанных чувствах. Ей было радостно из-за проведённого вместе времени и в то же время немного тоскливо. Что-то в ней питало жалость к матери, а что-то, напротив, подстрекало её возненавидеть. Как ни странно, отец не вызывал в её душе таких переживаний и внутренней борьбы. Возможно, потому что казался ей крайне понятным, чуть ли не плоским. В то время как мать была полна загадок. Такая многогранная, словно не от этого мира.       Альварда умела абсолютно всё. Она говорила на трёх языках, была начитанной и умной; превосходно вышивала, пела и, пускай и редко, но танцевала так, что создавалось впечатление, будто она парит над отполированным до блеска паркетом. И в то же время она не вела себя как очередная аристократка. Ей были неинтересны сплетни. Она была лишена их ужимок: томных вздохов, придыханий и жеманных улыбок. Всегда оставаясь безукоризненно учтивой и приветливой, мать не стремилась изобразить всё прочее, требуемое от неё обществом. Ей как будто было всё равно. И эта непосредственность, которая ей ничего не стоила, делала её по-настоящему особенной. Не такой, как остальные. По крайней мере, для Эстеры.       Её восхищало, с каким почтением обращались к её матери, каким тоном о ней говорили. Никто не знал мать хорошо, и это наполняло сердце Эстеры странным злорадством, чувством собственничества. А затем она вспоминала, что тоже не знала мать, и тогда её переполняла холодная злоба. От ненависти отделяла тончайшая грань, буквально ниточка, натягивающаяся от малейшего колебания и грозящая разорваться от лишней капли захвативших её эмоций. Но Эстера никогда эту грань не переходила. Не позволяла себе, опасаясь, пусть и подсознательно, что эта ненависть только уничтожит её саму. Не оставит даже возможности спокойно вздохнуть, бушующим потоком сотрёт само желание существовать и пытаться что-то доказать. Кому-то доказать. Но кому именно, она не знала.       Матери, которой было всё равно? Или, может, самой себе?       Эстере нужно было стараться. Это её подстрекало — естественное желание быть признанной собственным родителем. Но Альварда не давала дочери и шанса. И что-то подсказывало ей, что у неё попросту не будет времени, даже если мать одумается и заинтересуется её делами.       Оставался ещё отец, принимающий в воспитании Эстеры чуть больше участия и времени, но его признания как будто и не требовалось. Потому что она знала для этого подробную инструкцию, расписанную самим отцом чуть ли не поминутно. Он не требовал от неё сверх своих ожиданий, которые чётко предъявлял, но и не соглашался на меньшее. Это был просто рецепт, чтобы стать правильным и удобным для него ребёнком, и хотя Эстера почти послушно следовала его плану, в ней это не вызывало никакого отклика.       До пяти, даже до семи лет всё было иначе. Лучше. Она часто гостила у родственников, ей было позволено проводить много времени на улице, изучать отведённые для прогулок части их огромной усадьбы и безнаказанно ускользать из-под носа гувернанток. Всё казалось интересным и ярким, пока, по мере того, как она росла, Эстеру не стали ограничивать правилами и требованиями. Количество изучаемых предметов возросло. И не только у неё, но и у Аспидиса, поэтому в какой-то момент они стали видеться лишь по праздникам. Только начавшаяся жизнь стала неумолимо терять все цвета. Оставались лишь обязанности, а потому их с отцом переезд в Лондон, пускай даже временный, послужил глотком свежего воздуха.       Их фамильный дом под номером семь, строение R, на Альбион Райд тоже был мрачным, но, в отличие от поместья, его окна не выходили на бескрайние просторы полей, лесов и сада. Они упирались в серые магловские жилища, такие неприветливые к ней, отличающейся. Впрочем, Эстера, скучающе глядевшая из окна своей комнаты на дома напротив, не удостаивалась даже этой неприветливости — её жилища попросту не было видно маглам. Дом стоял почти в самом начале улицы, напротив Альбион Сквер, и ни одному проходящему мимо человеку было невдомёк, что между домами под номерами семь и восемь спрятался ещё один, с приписанной рядом буквой строения.       Эстера совсем отчаялась уже после первой недели пребывания в Лондоне, потому что чувствовала себя чужой. Огромный для неё город душил своим безразличием, а пробегающие под окнами дети невольно заставляли завидовать. Раньше этот дом казался ей уютнее и веселее. Возможно, потому, что тогда она находилась здесь не одна, и пускай Аспидис и её кузина Себастия были порой заносчивы и капризны, это было явно лучше, чем проводить всё время в компании надоедливой, но, к счастью, не самой внимательной гувернантки и преподавателей, которые, пусть их и стало меньше в сравнении с буднями в поместье, продолжали несколько раз в неделю вламываться в её жизнь через камин.       Отец настрого запретил Эстере ходить куда-то дальше сквера напротив. Но тот был такой маленький, пустынный, что совсем скоро она потеряла к нему интерес и стала тайком осматривать другие окрестности. Так, к концу второй недели своего унылого заточения Эстера изучила небольшую часть Лондон Филдс, что находился в самом конце Альбион Райд, и решила исследовать его дальше. И однажды, забредя в самый его центр, вдали от тропинок и людей, стала невольной свидетельницей своеобразного чуда.       Эстера увидела мальчика, который разговаривал со змеёй. На северо-западе Лондона. В магловском городе. В магловском парке. В наиболее безрадостный период её жизни.       Знакомство с Томом вернуло Эстере всё, что она считала безвозвратно утраченным. Вернуло интерес и любознательность. Эти несколько месяцев в Лондоне стали для неё переломными. Мать перестала быть центром её чётко очерченной пределами разрешённых для прогулок территорий жизни. Это место занял красивый мальчик с синими глазами.       Его холодность и отстранённость — первое, что зацепило. Бессознательно Эстера провела параллель с матерью, и это притянуло её. Но, в отличие от Альварды, Тому было интересно. Пускай и не сама Эстера, не её жизнь, но он жадно ловил каждое ею сказанное слово. Её поражало, как эти два осколка льда загорались Адским пламенем; как они, словно оттаивая от многолетней мерзлоты, теплели. Это не могло не подкупить Эстеру, изголодавшуюся по живому общению, по чужим эмоциям и интересу к её компании.       Том стал её первым настоящим другом. Аспидиса она не могла считать таковым из-за родственной связи — они общались, потому что так было решено другими. А Том — подарок судьбы, волшебная и такая необходимая для Эстеры случайность. Впервые она почувствовала себя нужной и интересной. Ей захотелось доказать теперь уже ему, что она лучше, чем кажется, и Эстера начала стараться.       Не исключено, что только благодаря их знакомству она смогла пережить смерть матери. Жизнь на этом не остановилась. Для Эстеры оставалось то, ради чего и ради кого было стараться, на кого производить впечатление. Даже вдали от Тома, не имея возможности с ним увидеться, её грела мысль о грядущей встрече. Она охотно отвлекалась на учёбу, чтобы не ударить в грязь лицом. Чтобы всё ещё казаться ему интересной и нужной, когда вокруг него будут другие волшебники и волшебницы…       Стоило ли говорить, в каком смятении Эстера оказалась, будучи отвергнутой Томом? Он показал себя с другой стороны. Непрощающим, безразличным, утратившим интерес, потому что она перестала быть ему полезной. Эстера это поняла не сразу и поначалу списала его поведение на вредность. Но то было взвешенным решением. Том всё просчитал. А она снова осталась одна, никому по-настоящему не интересная.       Эстера ошибочно полагала, что, встретив Эриона, полюбившего её не за знания и доступ к чему-то, чего не было у него, навсегда похоронила в себе желание чужого признания. Но на деле оно притаилось глубоко внутри, спряталось за жаждой знаний, потребностью распробовать все оттенки жизни. Ей было мало одной лишь любви — она могла ускользнуть, разбиться вдребезги, и тогда бы Эстера осталась ни с чем.       Она не искала славы и власти, но ей всё ещё требовалось признание. Она хотела убедиться в собственной значимости, полагая, что семейное счастье и истинные чувства не смогут удовлетворить её в полной мере. Эстера искала ответы. Искала их в Томе, как в точке притяжения таких же, как она сама — амбициозных, но потерявшихся и сбившихся со своего пути. Для неё переставало быть важным, станет он лишь локальным теневым тираном или вселенским злом — она на всё готова, если он поможет найти ей себя.       Не Эстеру Роули, которая слепо подчиняется приказам самоназванного Лорда; не Эстеру Роули, которая отказывается от амбиций и планов, чтобы быть со своим любимым; не Эстеру Роули, чья личность будет тесно связана с каким-нибудь мужчиной или навязанными ей обязанностями, а себя. Истинную себя, не зависящую ни от кого, принимающую решения только по своему выбору, не продиктованному ей извне. Эстера искала свою личную свободу, но пока не знала, в чём именно она заключалась, а потому продолжала прощупывать все дозволенные и недозволенные границы…       — О чём ты задумалась? — Из оцепенения её вывел голос кузена, сидевшего напротив.       Эстера рассеянно посмотрела на Аспидиса, а затем вернула взгляд к окну. Судя по уже ставшим знакомыми ей пейзажам, они ехали целый час. Она не была уверена, что не задремала, потому что время пролетело катастрофически быстро.       — Да так, — подавив порыв зевнуть, пробормотала она, а затем поняла, что Тома и Норбана не было в купе. — Где они?       — Вышли минут пять назад, — Аспидис пожал плечами, вальяжно развалился на сиденье, а затем посмотрел на дверь.       Та отъехала в сторону с протяжным скрипом. В купе вошли Нотт, Эйвери и Розье.       — Не помешаем? — уже садясь рядом с Аспидисом, решил осведомиться Эйвери, чем вызвал у него смешок.       — Какие планы на лето? — Нотт сел рядом с Эстерой, раздвинул ноги, наклонился чуть вперёд и упёрся локтями в колени. В руках он покручивал странную чёрную монетку.       — Стажировка в Министерстве, — недовольно проворчал Эйвери.       — Ты причитаешь уже полгода, а ведь ещё даже не начал работать, Наут, — фыркнул Нотт. — Хорошо, что меня не будет рядом, когда ты выйдешь на стажировку.       — Посмотрим, как запоёшь через годик ты, Отан, — огрызнулся Эйвери и отвернулся от него к окну.       — Папаша отправляет меня к деду в Марсель, — не слишком радостно сообщил Розье, разглядывая свои ногти. Видимо, сочтя их удовлетворяющими свои замашки перфекциониста, он самодовольно хмыкнул и соизволил посмотреть на присутствующих. — Можно подумать, мне это доставляет хоть какую-то радость после побега моей тётушки Винды! Хоть Аваду в висок пускай — настолько там теперь без неё скучно!       — Её ещё не нашли? — удивлённо протянул Аспидис.       — И вряд ли найдут, — Розье улыбнулся. — Если, конечно, она сама не захочет…       — Всё-таки редкий талант для женщины — быть настолько идейной и при этом сильной, — по-философски заключил Эйвери и, всё ещё глядя куда-то в окно, сощурил глаза. — Хотел бы я с ней познакомиться…       — Буквально перед тобой сидит такая же женщина, Наутиус, — Нотт кивнул на Эстеру, молча наблюдавшую за происходящим. Эйвери кашлянул, словно смутившись. — Или ты не согласен? — спросил он с вызовом и спрятал монетку в карман. — Забыл, как она тебя обезоружила?       Эйвери фыркнул в раздражении:       — С силой всё понятно, а вот насчёт идейности я не знаю… Без обид, Роули, но порой мне кажется, что всё это тебе не сильно-то и нравится.       — А что мне должно нравиться? — спокойно спросила она. — Мы пока только учимся, Эйвери. Как только начнём действовать, увидим, кто на самом деле заряжен идеей, а кто хотел лишь прибиться к хорошей компании.       Розье и Аспидис ухмыльнулись, а Эйвери испытующе посмотрел ей в глаза, будто хотел проверить её выдержку. Эстера бесстрастно смотрела в ответ, уверенная, что он её ни за что не прочитает. Их игра в гляделки могла бы длиться и дальше, если бы Нотт не обратился к Аспидису:       — А вы? — спросил он.       — Тоже Франция, — ответила за кузена Эстера, когда зрительный контакт прервался. — Полагаю, нам ещё доведётся увидеться, — она слабо улыбнулась Розье, на секунду задержавшись на его водянистых глазах. Вдруг её отвлёк странный звук. Что-то, похожее на лёгкое дребезжание, рассекающее воздух. — Вы слышите?       — Что слышим? — Розье непонимающе нахмурил светлые брови и переглянулся с парнями.       — Как будто что-то летает… — настороженно ответила она, оглядывая купе.       Остальные последовали её примеру. Но в воздухе ничего не было. Все одновременно вздрогнули, когда с глухим звуком что-то врезалось в стекло. И затем обернулись на дверь, за которой что-то летало с чудовищной скоростью. Это что-то отскочило от двери и ударилось об окно в коридоре, а затем снова отлетело и врезалось в дверь их купе. Стекло задрожало, и по нему пошла тонкая трещина. Но прежде чем они что-то успели сделать, предмет вновь отскочил от окна в коридоре и полетел на них. Окно разбилось, осколки занесло внутрь, и летающее нечто оказалось в купе. Розье и Эйвери подскочили, вжавшись в стены. Аспидис и Эстера пригнулись, когда адская штуковина пролетела над их головами.       — Что за чёрт! — выругался Розье, не до конца понимая, что происходит.       Уследить за сумасшедшей скоростью было невозможно. Этот крохотный шар отскакивал от стен, словно попрыгунчик, и оставлял вмятины в потолке и на стенах, и умудрился даже сбросить с сиденья оставленную книгу Лестрейнджа.       — Надо выходить! — крикнул Нотт и потянул Эстеру в сторону выхода.       Эйвери, ближе всего находившийся к двери, прикрыл руками голову, пытаясь одновременно следить за опасным предметом и нащупать ручку.       Эстера смутно увидела приближающиеся по ту сторону к купе силуэты, но была вынуждена отпрянуть в сторону, чтобы это нечто не врезалось в плечо. Более не раздумывая, достала палочку и прицелилась. В этот же момент с шумом отворилась дверь в купе, и когда оно направилось в ту сторону, Эстера выкрикнула:       — Иммобулюс!       Предмет замер в воздухе. Это оказался шар размером со снитч, да и сильно на него похожий. Разве что пар крыльев больше, и они оказались настолько тонкими, что разглядеть их было почти невозможно.       — Чтоб меня дементор! — выдохнул кто-то, обращая на себя внимание слизеринцев, с опаской разглядывающих зависший в воздухе «снитч».       На пороге стояли Филиппус, Лаэрт и Эрион.       — Ну, конечно! — Аспидис скривил губы в отвращении, а его лицо вмиг побагровело от гнева. — Если и происходит какая-то чертовщина, то непременно из-за вас!       — Так это всё вы, идиоты? — Эйвери выпрямился во весь рост, расправил плечи и с вызовом посмотрел на гриффиндорцев.       — Полегче, господа, — примирительно начал Лаэрт. — Я просто попробовал скрестить снитч и бладжер. Он немного вышел из-под контроля. Сейчас я его заберу.       — Нет, не заберёшь, — ухмыльнулся Аспидис и схватил неудавшийся снитче-бладжер, после чего открыл верхнюю форточку и высунул туда руку.       — Только попробуй, Крауч! — Лаэрт кинулся вперёд, чтобы остановить его, но дорогу преградили Эйвери и Розье.       — Вам повезло, что вы уже проиграли Кубок школы, кретины, — Эйвери буквально выплёвывал каждое сочащееся ядом слово. — Иначе бы мы лишили вас лишней сотни баллов. Они вам всё равно погоды не сделают.       Губы Лаэрта дрожали от рвущихся наружу ругательств. Он пытался протолкнуться через двух слизеринцев, но они не пропускали его. Аспидис мстительно подкидывал высунутый наружу шар, наблюдая при этом за попытками Лаэрта прорваться через живую баррикаду и спасти своё имущество.       — Верни сниджер, Крауч! — пригрозил хмурый Филипп и тоже шагнул в купе. Теперь два слизеринца и два гриффиндорца столкнулись чуть ли не лбами, словно разъярённые взрывопотамы.       — Вы его слышали? — Розье рассмеялся Филиппу в лицо. — «Сниджер!» Вы и вправду полоумные!       — Хватит уже, — раздражение Фила можно было пощупать в воздухе. — Верните по-хорошему, и мы разойдёмся, — в качестве доказательства своих намерений он вынул палочку из кармана мантии.       — Смотрите-ка, сквиб подобрал где-то облезлую ветку, — Аспидис состроил удивлённую мину, но вытащил руку из окна и продолжил демонстративно подкидывать «сниджер». — Что ты ей сделаешь, Феркл? Поковыряешь в ухе или, может, последуешь древней семейной традиции и превратишь себя в ежа?       Слизеринцы рассмеялись.       — Года идут, а поновее шутки ты всё никак не придумаешь? — хмыкнул Эрион, предостерегающе положив на плечо Филиппуса руку.       — Ну, а как тебе такая шутка, Фоули? — Аспидис быстро достал свою палочку и подставил её под «сниджер». Из её кончика показались языки пламени, пока не касающиеся изобретения Лаэрта, но непременно жаждущие этого.       Наконец, Лаэрт не выдержал и, грубо толкнув Розье и Эйвери, кинулся на Аспидиса. Эстера чудом успела отскочить в самый угол, чтобы на неё не навалился потерявший равновесие Нотт, на которого затем упал Розье. Эйвери же развалился на противоположном сиденье.       Лаэрт дёрнул Аспидиса за мантию, и тот пошатнулся. В тесном купе некуда было отступать. Лаэрт взял его за грудки и с силой вжал в стекло. Опомнившиеся слизеринцы подскочили на ноги, чтобы кинуться к товарищу на помощь, но их остановили гриффиндорцы. Между ними завязалась драка.       Во всей этой суматохе невозможно было разобрать, кто кого бьёт, но Филиппу удалось врезать Эйвери, а Нотт пустил кровь из носа только появившемуся в купе Клейту, который тоже успел по нему пройтись. Эрион и Розье, кажется, упали на пол, вцепившись друг в друга с мёртвой хваткой.       Эстера оказалась в самом углу и наблюдала за всей вакханалией с удивительным для самой себя спокойствием, пускай и не без раздражения. На четвёртом курсе подобное зрелище её бы шокировало и отвратило, но сейчас она не чувствовала ничего, кроме лёгкого беспокойства за Эриона. Она даже не пыталась их образумить, прекрасно понимая, что любые слова сейчас бесполезны.       — Паскуда! — прорычал Лаэрт, которого Аспидис ударил лбом по носу, а затем лягнул коленом в живот. Он согнулся, но, не дав Аспидису преимущества, врезал ему кулаком по скуле.       Узкое пространство не дало Лаэрту как следует замахнуться, поэтому удар вышел не самый сильный, но достаточный, чтобы Аспидис зашипел. Из его рук пропал «сниджер», но, всё ещё сжимая палочку, он ткнул ею гриффиндорца под бок, напоминая о другом виде поединков.       — Ну нет! — Появившаяся откуда-то снизу рука Эриона сжала запястье Аспидиса, и он на нём повис. — Без магии!       — Завали ебальник, Фоули! — непривычно для своих манер выругался он, отчаянно пытаясь вырвать руку.       На помощь Аспидису тут же пришёл Розье, брыкавшийся под оседлавшим его Эрионом: он воспользовался тем, что противник отвлёкся, и сбросил его с себя. Эрион не отпустил руки Аспидиса, и кузен повалился на пол, утянув за собой и Лаэрта. Теперь все четверо оказались на полу, то налезая друг на друга, то скидывая и снова пытаясь взять верх.       Эстера встала ногами на сиденье и схватилась рукой за полку для багажа, чтобы удержать равновесие. Она поймала себя на том, что следила за действиями Эриона и в мыслях болела за него. Поморщившись, когда ему случайно заехали локтем по лицу, она тяжело вздохнула. Поняла, что ей придётся что-то делать, иначе они поубивают друг друга. В коридоре уже послышались чьи-то приближающиеся шаги и голоса. Не хватало ещё, чтобы кто-то другой присоединился к драке!       — Инкарцеро! — Верёвки обвили два брыкающихся тела, и Эстере пришлось применить ещё одно заклятие, чтобы связать вторую пару.       Парни будто ничего не заметили и продолжали с остервенением наползать друг на друга, пытаться укусить или ударить головой. Клейт и Нотт давно перешли выяснять отношения в коридор, где их и стали разнимать подоспевшие, а Филипп с Эйвери швыряли друг друга о стены, периодически наступая на валявшихся на полу, чем вызывали у тех новые приступы ярости.       — Что за… — Норбан оттолкнул столпившихся в коридоре зевак и заглянул в купе, перевёрнутое вверх дном. Следом за ним показался и Том.       Окно на двери было разбито, на стенах оставались вмятины от «сниджера», где-то порвалась обивка от залетевших осколков, а четверо старшекурсников барахтались на полу, связанные и побитые. Эстера всё ещё стояла на сиденье с крайне недовольным видом.       — Ну, наконец-то, — проворчала она, наблюдая, как кто-то особо находчивый подобрал осколок и стал распиливать им наколдованную ею верёвку и параллельно пихался локтями не пойми в кого. Появление более здравомыслящих однокурсников Эстеру явно обрадовало.       — Убери свои клешни от моего лица, мразь! — выкрикнул Аспидис, которого не было видно из-за навалившихся на него тел.       — Не знал, что твоё лицо на заднице Розье, уёбок! — огрызнулся Лаэрт.       — Ты мне отдавил ногу! Слезь!       — Ты совсем тупой?! Как я, по-твоему, могу это сделать?       — Мерлин, подари мне терпение… — выдохнул Том, протискиваясь в купе. Розье и Аспидис сразу притихли, стоило им услышать этот голос, а потому, когда он освободил их от верёвок, не кинулись обратно в бой. — Что здесь произошло?       Филиппус и Нотт, которых уже разняли в коридоре, теперь принялись разнимать Эйвери и Клейта.       Норбан подал руку Розье, а Том помог Аспидису вылезти из-под пока приходящих в себя гриффиндорцев. Кузен сплюнул сгусток крови на пол, в опасной близости с рукой Лаэрта, на которую тот опирался, чтобы встать. Он тут же резко выпрямился, сжал кулаки и шагнул в сторону Аспидиса.       — Тебе всё мало, да? — рыкнул Лаэрт, почти касаясь своим носом его — настолько они были близко. Аспидис гадко ухмыльнулся, когда Норбан за локоть оттащил от него Лаэрта. — Не прикасайся ко мне! — Он одёрнул руку, ощерившись, и обвёл всех присутствующих презрительным взглядом.       «Сниджер», раннее пропавший из виду, задрожал на сиденье и привлёк к себе внимание. Аспидис первым заметил его и оскалился. И быстро взмахнул подобранной палочкой. «Сниджер» взметнулся в воздух и полетел с той же ужасающей скоростью в сторону гриффиндорцев. Все рефлекторно пригнулись, но те, кто остался в коридоре, были к этому не готовы. Кто-то, кому не посчастливилось, вскрикнул от неприятного столкновения, а «сниджер» залетел обратно, чуть было не задев плечо Эриона. Аспидис снова взмахнул рукой, и тот с громким свистом вылетел в открытую форточку.       — Тварь! — Лаэрт и Эрион уже было кинулись на него, но на этот раз их обоих остановил Филипп и из ниоткуда взявшийся Клейт с разбитой скулой — видимо, в него «сниджер» и попал.       Розье и Эйвери снова завелись. Напряжение в воздухе ощущалось кожей. Любое лишнее движение или взгляд могли их спровоцировать, и всё началось бы сначала.       — Выметайтесь отсюда! — спрыгнув вниз, раздражённо сказала Эстера. — Живо! — прикрикнула она, когда на лицах гриффиндорцев отразилось замешательство.       На пару секунд повисло молчание.       — Роули трижды спасает вам жизнь, погань, — окинув Аспидиса невидящим от ярости взглядом, Лаэрт развернулся, и все четверо вышли в коридор, пробиваясь через образовавшуюся снаружи толпу.       — Вы тоже уёбывайте! — рявкнул Аспидис всем столпившимся в коридоре так, что те аж отпрянули.       Эйвери с грохотом захлопнул дверь и задёрнул штору, закрываясь от всех любопытных. Розье предусмотрительно наложил Заглушающие чары.       — Я хочу освежевать каждого! Каждого! — Аспидис со злости пнул первое, что попалось ему под ноги — то была несчастная книга Норбана, порванная и помятая.       В купе оставалось по-прежнему тесно. Для семи человек оно точно было не предназначено. Норбан тяжело вздохнул и подобрал свой том какого-то очередного романа. Под прицелом его палочки он снова начала принимать первоначальный вид.       — Так что случилось? — спросил Том устало, усаживаясь на не порванное сидение.       — Вы видели эту летающую хуйню… — процедил Аспидис.       — «Сниджер», — насмешливо подсказал Розье, который уже успел достать откуда-то зеркало и во всю приводил свои растрёпанные кудри в божеский вид.       — Да мне похую, как этот гоблинский хуеглот её назвал! Эта херь залетела сюда и чуть не снесла нам головы!       — История циклична, — вздохнула Эстера, протискиваясь мимо парней в сторону выхода. — Время идёт, а вы не меняетесь.       — Ты куда? — спросил Норбан, отступая в сторону.       — Тут нечем дышать, да и сидеть негде, — она посмотрела на торчащую из сидения обивку и поморщилась. — Сами наводите порядок. Я от вас устала.       Она вышла, оставив их одних.

***

      Все четверо сидели в купе, приложив замороженные заклинанием предметы к ушибленным местам. Перспектива показаться перед родственниками в помятом виде не сильно радовала, пусть даже они и наложат перед прибытием Маскирующие чары.       — Зачем вы вообще там остались? — буркнул Клейт, изначально недовольный затеей Лаэрта. — Разве не ясно было, что раз сниджер залетел в их купе, они его не вернут?!       Фил фыркнул, устраиваясь поудобнее:       — Не бухти. У Лаэрта просто чесались кулаки.       — Мы больше года не давали им пизды, — Лаэрт чуть ухмыльнулся, но тут же поморщился от того, что только начавшая затягиваться ранка снова открылась. — Надо было подарить им перед летом незабываемые ощущения. Чтобы не расслаблялись.       — Я тебя понимаю, но не одобряю, — подал голос Эрион, у которого болела голова. Юлиан Розье всё-таки хорошенько его приложил. — Драться там было опрометчиво и опасно. Нужно было хотя бы выйти в коридор.       — Конечно, — закатил глаза Фил. — Небось только и думал о том, чтобы никто случайно не задел Роули!       Эрион самодовольно хмыкнул и закинул ногу на ногу.       — Это было бы маловероятно. У неё хорошая сноровка.       Клейт и Филиппус одарили Эриона удивлёнными взглядами, а вот Лаэрт как-то невесело хмыкнул, словно понимал, о чём речь.       Эрион этого не сделал. Не рассказал им о том, что узнавал от Эстеры или из школьных по десять раз перевранных слухов, в которых научился находить зерно истины. Он не таил от друзей секретов, но полагал, что эта информация омрачит их школьные будни, а также побудит что-то предпринять. А он ни за что не хотел их в это втягивать. Это лишь усугубило бы положение, участило бы количество конфликтов на их последнем году обучения. И хотя порой терзали дурные предчувствия, он предпочитал не придавать им значения.       Конечно, не верить Эстере и её опасениям было нельзя, как бы Эрион ни старался. Но его гордость не позволяла принять правду до конца и не давала с ней смириться. Смириться — значило проиграть. А принять, что кто-то вроде Реддла мог всерьёз помешать их планам, было равносильно признанию в собственной неполноценности. Эрион корил себя за ложь, которой кормил Эстеру. Нет, в том, что Реддл был конченным подонком, не приходилось сомневаться. Но Эрион не верил и не собирался верить, что где-то за пределами школы он мог им помешать.       Безродный, без статуса, без денег, Реддл был никем. И Эриона до сих пор поражало, как самые благородные и тщеславные щеглы Магической Британии столпились вокруг него, открыв рты. Он списывал это на их трусость и никчёмность. Он их презирал. Может, даже больше, чем Реддла. Его он ненавидел, но не признавать в нём лидерских качеств и многих других способностей было бы самообманом. А вот его прихвостни… Жалкое зрелище.       И всё же Эриону не давали покоя их тренировки. Никто не стал бы так заморачиваться. Ни один, пусть даже самый мнительный школьник. Но непроглядный оптимизм и самоуверенность убаюкивали каждый зачаток сомнения. Он был уверен, что, как только закончится их обучение в школе, прихвостни разбредутся по отведённым им папашами местам, забудут о своих детских забавах, а Реддл останется ни с чем. Потому что он и был никем. Пустым местом без всей этой мишуры вроде знатных друзей и смазливого личика, которое могло подействовать только на школьниц и сердобольных преподавателей, жалевших несчастную сиротку.       Свои предположения Эрион не высказывал Эстере — понимал, что это бесполезно. Среди гиен ей приходилось всегда быть настороже, и шесть лет в такой обстановке не могли на неё не повлиять. Эрион был убеждён, что все её предчувствия были невольно гиперболизированы. Она переносила происходящее на её факультете и на реальную жизнь, забывая, что там, за пределами школы, где у Реддла не было покровителей или блестящего значка старосты, у него не было и власти. В том числе и над ней. И узнай Эстера, что к её словам Эрион относится с терпением и снисхождением, с каким смотрят на детей, она бы его не простила. Не во второй раз… Просто так удачно совпало, что он владел Легилименцией. Это было идеальным путём к примирению, да и в любом случае не лишним для неё навыком, а Эрион просто грамотно воспользовался подвернувшимся случаем. Совместил приятное с полезным.       Ещё одним неудобным для спокойствия фактом оставалось убийство кентавра, но, сказать по правде, больше беспокоило, что Эстеру поцеловал Реддл… Эрион упорно отрицал это, возвращая себя к мыслям об убитом существе. Это было омерзительным. Низким. Но его семье тоже зачастую приходилось убивать живых существ. Без показательных пыток для отработки заклинаний, конечно, но всё же… В действе слизеринцев он видел лишь подтверждение их неполноценности, толкающей на жестокость, чтобы что-то почувствовать. Но также понимал, что наказание за это они не понесут никогда. Это забудется, как детская шалость, и все хулиганы со временем станут почтенными в обществе мужами, обзаведутся семьями и заживут обычной для аристократов жизнью. А вот Реддл — Эрион был в этом уверен — станет настоящим преступником. Он, затеявший все эти тёмные делишки, пойдёт дальше. Но это не должно было быть проблемой Эстеры, что бы она там ни возомнила. Такими делами занимаются специально обученные люди, и Эрион был не против встать в их ряды, чтобы когда-нибудь самолично отправить Реддла в Азкабан. Он не сомневался, что рано или поздно тот там окажется.       Поэтому их поцелуй и волновал намного сильнее. Живот скручивало от осознания, что помимо него было что-то ещё. Возможно, полученное против воли: насильно, гадко, и так же низко. И у Эриона перехватывало дыхание от страха за Эстеру и ненависти к Реддлу. Но он не спрашивал. Удерживал себя от того, чтобы залезть ей в голову и всё узнать (а он смог бы, ведь был опытнее и проворнее в этом деле). Он понимал, что в этот момент между ними всё будет кончено, и не решался, давал ей время. Давал время себе. К моменту, когда правда раскроется, он рассчитывал уже покинуть стены школы. Эстера воочию убедится, что опасаться ей нечего, и забудет Реддла как страшный сон. Сон, из которого Эрион пока что не мог её вытащить, но в ближайшем будущем это случится обязательно…       — Так что? — Клейт слегка толкнул его ногу носком ботинка, обращая на себя внимание.       — Что? — тряхнув головой, спросил он и вынырнул из мыслей.       — Что там с Роули? Какая там у неё сноровка? Что ты имел в виду?       — А, — рассеянно кивнул Эрион, вспоминая разговор. — Да так, неважно… Они иногда тренируются вместе, всей компанией.       — И что, Роули тоже с ними? Девчонка? — скептически протянул Клейт. — Ты серьёзно?       — Ну, а почему она тогда таскается в их компании чаще, чем с Аббот и Флинт? — задал встречный вопрос Филиппус.       — Я думал… — Клейт бросил неуверенный взгляд на Эриона, — что она просто встречается с Реддлом…       Эрион скривил губы, и Клейт виновато отвёл глаза. Его до сих пор не отпускала ярость от того, что он остаётся на задворках. Всюду первым лезет Реддл. Но ничего, это скоро закончится…       — Она встречается со мной, — сухо отрезал он.       — Неужели? — Фил закатил глаза, и Эрион сжал кулаки, подавляя нарастающее желание ему врезать. — Просто я не заметил, чтобы кто-то, помимо тебя, об этом знал или хотя бы догадывался… Я вас не видел вместе за прогулками из кабинета в кабинет, не говоря уже о свиданиях. Зато с Реддлом она гуляет открыто и часто. Это странно для девушки, которая находится в отношениях с другим. Не находишь?       — Ты что, намекаешь, будто он выдумал эти отношения? — нервно усмехнулся Клейт.       — Завалитесь, — процедил сквозь зубы Эрион. — Так надо…       — Кому надо? — не унимался Филипп, которого, видимо, очень утомили перепады настроения Эриона за прошедший год. — Тебе, чтобы не наживать проблем с Реддлом или её братцем? Но ты не трус, Эри, и этот вариант я исключаю. Значит, это надо ей, чтобы она могла крутить сразу двумя? Хорошо устроилась, ничего не скажешь. Хотя для высоконравственной леди она ведёт себя как шл…       Он осёкся, когда Эрион подскочил на ноги, в одно мгновение развернулся, перекинув ногу, и уселся Филиппу на колени. Рука жила своей жизнью и уже сжимала ворот рубашки друга, за который он притянул его к себе.       — Давай, говори, — прошипел Эрион, чувствуя, как закипает. Ненависть и злость к Реддлу затопили его сознание и готовы были обрушиться на любого, кому не повезёт ляпнуть лишнего. — Говори, Фил! Я слушаю! — Он дёрнул плечами, сбрасывая чужие руки, когда его попытались оттащить. — Нет, пусть скажет. Пусть скажет всё, что думает! Ты ведь знаешь всё, Фил, не так ли? Она сама тебе рассказала или ты держал свечку, пока она спала со мной или с ним? — особенно ядовито процедил он.       — Ты просто не хочешь замечать очевидного, Эри, — Фил чуть поморщился, пытаясь свободно вдохнуть, но спокойно посмотрел ему в глаза. — Пусть даже они не встречаются, это всё равно странно. Эти отношения тебе ничего хорошего не принесут.       Эрион почувствовал, как на смену жару пришел леденящий душу холод. Взгляд словно затуманился, а руку, сжимающую ворот рубашки, начала бить мелкая дрожь. Его сковала такая ненависть, причём не к Реддлу, что он испугался.       — И ты решил поговорить об этом сейчас? — Эрион криво усмехнулся.       — Хорош, — Лаэрт цепко ухватил его за локоть и оттащил, усаживая на место. — Фил просто волновался, — уже не так уверенно произнёс он.       — Как не волноваться, когда его настроение весь год определяет то, что он увидит за слизеринским столом во время завтрака, — хмыкнул Фил, оправляя смятую рубашку. — Вы сами видели, каким он был…       — Тебя это ебать не должно, — холодно цыкнул Эрион. — Тебя никто не заставлял со мной общаться.       Филиппус устало прикрыл веки.       — Ведёшь себя как обиженная сучка, Эри. Возьми себя в руки!       — Что ты… — Эрион уже собрался подниматься, но Лаэрт снова ткнул его в грудь рукой и заставил опуститься на сиденье.       — Вы, оба! — рявкнул он. — Поговорите нормально или не говорите вообще. Только ваших истерик не хватало!       Эрион отвернулся к окну, а Филиппус — к двери. Повисло напряжённое молчание, которое не решались нарушить ни Клейт, ни Лаэрт.       Как же Эрион злился! На Фила, на Реддла, на себя… И на Эстеру тоже. Немного. Его бесила её семья. Бесил её папаша, с детства продавший дочь для замужества. Бесил её кузен, такой гадкий и навязчивый, причём непроходимо тупой, раз не замечал, что обожаемый им Реддл неоднозначно смотрел на его «невесту». Бесили порядки её зазнавшегося рода, ограничивающие свободу и выбор. Но больше всего его бесило, что она с этим мирилась.       На месте Эстеры он бы давно сбежал. Или послал бы их к мордредовой матери! Эрион понимал, что она не могла открыто противостоять им, пока не закончила школу и пока не прошла обучение у своего отца. И он ждал, что после этого всё изменится. Она возьмёт всё нужное, получит необходимые для наследования знания и сбежит. К нему или с ним вместе — не так важно. Эрион в это верил. И только это позволяло ему держаться, чтобы при очередном сальном взгляде Реддла не разбить ему ебало в кашу. Эрион был уверен, он знал, что по самолюбию школьного старосты больше пройдётся тот факт, что после Хогвартса он останется ни с чем. Причём в один момент лишится и популярности, и положения, и друзей. И даже желанной девушки. Зато всё перечисленное будет у него, у Эриона. И это Реддл прочувствует болезненнее, чем любой — пусть самый сильный — удар.       — Мне просто это всё не нравится, — спустя какое-то время буркнул Фил, всё ещё сверля взглядом дверь.       — Мне тоже, — нехотя признался Эрион, но почувствовал, как из-за этого признания немного отлегло. — Но скоро всё изменится…       Филипп обернулся и посмотрел на него сначала недоверчиво, но затем взгляд смягчился, он кивнул и слабо улыбнулся уголками губ, наверняка уверенный, что так и будет.