Кристалл

ЭЙМ. Умирать всегда неприятно. Неважно, в каком возрасте – тридцать, сорок, пятьдесят. Иногда, правда, физическая немощь, приходящая с возрастом, настолько выматывает человека, что смерть представляется избавлением от неудобного, неповоротливого тела. Или, если, например, само существование причиняет муки. Бывают же неизлечимые недуги. Или, к примеру… а, впрочем, какая разница? У меня-то все в жизни складывается относительно хорошо. Детство было самым обычным – с разбитыми коленками, холодным молоком, речкой и удочками, ватагой веселых друзей, мамиными сказками на ночь и папиными мозолистыми руками, после приложения которых, сидеть еще некоторое время не хотелось. Нормальное такое, счастливое вполне, детство. Потом наступила юность: первая любовь, горький отказ, утешительные сладкие губы Варьки – подруги моей зазнобы, сеновал, трепет в груди, холодные ясные рассветы, предвкушающая щекотка счастья. Тайные встречи, простые полевые цветы и… - Прости, но я за Бура пойду. Он вчера сватов заслал. Не сердись, ладно? У него изба отдельная и землю тятя выделил… Ну, погоревал, поговорил с отцом. Тот, качая головой, объяснил, что семья у нас не богатая, а братьев и сестер - много, так что если хочу я нажить собственное хозяйство, мне одна дорога – в солдаты. Послушался я отца, да так двадцать лет и пролетело – меч, гудящие от перехода ноги, кровавые мозоли на руках, задубевшая от ветра и солнца кожа. Посиделки у костра, страх перед смертью, въевшийся уже в самую мою кость, тренировки между походами, да единственная отрада - полковая жена. Девки всегда следовали за солдатами, большинство ничейные, общие, то есть, а эта – только моя. Ну, я так думал. Женщины существа непостоянные – помани их обещанием собственного дома, да детишек, она и пойдет за тобой. Я своей тоже обещал: что как только дослужу положенные года, выкупим земельку, поставим домик, ребятишек заведем… да только красивая девка-то была… ее другой увел. Увольнялся и с собой позвал, а она и пошла… Вот так и получилось, что на склоне лет я один остался. В груди будто все перегорело – были и другие женщины у меня и даже некоторые ко мне просились, но я… не мог… а потом смотрю – перестали на меня красавицы посматривать, да ластиться, понял я, что то - старость подбирается… Однако, на жизнь мне грех жаловаться – на домик невеликий я себе навоевал. Коровку завел, да козочку, да курей пяток. Все у меня хорошо… только иногда печаль грудь сжимает, тоскую, сам не пойму о чем – то ли о жизни своей, бестолково потраченной, то ли о детях не рождённых, то ли о том, что не нужен я ни одной живой душе. Даже сам себе… Однако ж при таком хозяйстве, как у меня, долго не похандришь – работать надо! Страшная минута проходила, томление о несбывшемся исчезало и я искренне считал, что жизнь моя хорошо складывается. Складывалась. Пока я не застудил шею. Во всяком случае, она начала болеть. Ну, я попользовал ее мазью, замотался шарфом и пошел дрова рубить – а то холод, как бы еще чего не поморозить. Решил – топором помашу, заодно и согреюсь. Последнее, что помню – сильнейшую боль в груди и как мир гаснет перед глазами… Очнулся – лежу на земле, слабость такая, что даже рукой пошевелить не получается, только голову могу из стороны в сторону повернуть. Тут-то я и заметил ее. Девчонку. Странную такую – в непонятную одежду одета, смотрит на меня спокойным взглядом, будто перед ней каждый день полудохлые мужики валяются. Я уже открыл рот, чтобы попросить ее сходить за помощью, но она первой заговорила: - Ты умираешь. Это сердце, – обыденно сообщила она. Вокруг ее ног начала клубиться тьма, сворачиваться в жгуты, расползаться по моему двору легким туманом, меня накрыло диким страхом от осознания, кто это, и ощущения божественной мощи, что начала распространяться от ее фигуры. Я вспомнил, что некоторое время назад в наш мир пришел новый бог, у нас даже храм в городе начали строить. Достроили, но он пока стоял пустой – первых жрецов должна выбрать сама богиня, а она что-то не спешила с этим делом. И то сказать – городок-то маленький, наверное, не до нас ей было. Раз в месяц Тамира ходила туда прибираться, бог есть бог, еще обидится на пренебрежение… - Мне нужен жрец, – сказала богиня, я тупо кивнул – это я и сам знал. Правда, в данный момент меня гораздо больше волновало собственное умирание. К Хорсу я не попаду, это точно. Все же я всю жизнь прослужил солдатом и немало пролил кровушки. А тогда как – сразу на перерождение? Это было бы не так уж плохо… хотя, стоп! Новая богиня повелевала душами умерших, стало быть мне – к ней… Рядом раздался тяжелый вздох богини, я скосил на нее глаза: - Дубина, – обреченно произнесла она – Я тебя имею в виду. К Хорсу тебе путь заказан, значит, ты - мой. Есть несколько вариантов: я могу отпустить тебя и ты снова родишься, могу забрать в подземный мир, или – дарую жизнь, сделав своим жрецом. Получишь малую толику силы, наберешь помощников, будешь продвигать культ. Чем больше прихожан, тем больше у тебя появится разных интересных возможностей… Женщина замолчала, глядя на меня, а я… растерялся как-то. - Так я ж не умею ничего, окромя как воевать. Да и то – простой солдат. Богиня поморщилась и взмахнула рукой: - У тебя высокий потенциал. Но ты… вот по-другому и не скажешь – просрал свою жизнь, Эйм. Надо было постараться. Ты смелый, решительный, множество раз после смерти командира принимал на себя бремя ответственности и с минимальными потерями выводил ребят. Тебя много раз уже должны были повысить, однако, в перерывах между боями ты настолько не интересовался ничем, что тебя просто обходили. Ты все время плыл по течению и оживал только во время боя. Вот потому-то так тоскливо вечерами – ты прожил убогую жизнь и сейчас умрешь в одиночестве. Я дам тебе шанс переиграть. Хочешь ли ты этого? Я даже замер, от удивления. Никогда не думал, что способен на большее, чем быть рядовым. Но боги ведь не ошибаются? И умирать не хочется. Ну, вот совсем. - Я… а вдруг не получится? Да и не знаю я ничего о тебе… чему людей научу? - О, не волнуйся, знания я вложу. Итак, поторопись – да, нет? - Да, – страшно было, когда согласие давал, я же и не расспросил ее толком. Да и подвести боялся. Доверие сама богиня оказала, как тут не волноваться. А она улыбнулась довольно, кончиком пальца к груди притронулась и молвила: - А сейчас – спи. Я хочу устроить все драматичненько, так что не пугайся!.. Закружилось все у меня перед глазами, будто потянуло куда, а потом словно крылья выросли и я полетел… Сколько летел, не зная усталости, наслаждаясь ощущением ветра на крыльях – не знаю. Да только очутился в прекрасном месте – вокруг меня вились вихри бабочек, они порхали по сладко пахнущим цветкам, но я не стал задерживаться на поляне – меня тянуло дальше. Пролетел я над скалами, причудливо изломанными. Над водопадами шумливыми, все бриллиантовыми капельками покрывающими. Над долинами изумрудными. Над лесами темными, с елями вековыми. Над реками быстрыми. Остановился только прилетев к замку высокому, с башенками острыми. Перелетел стену зубчатую, и опустился на статую во дворе установленную… …только там я будто очнулся и осознал себя. Пошевелил усиками, перебрал лапками и со страхом понял, что я, похоже, бабочка. За спиной явственно ощущались крылья. Стало жутко – каково это человеку вовек мотылем жить? Однако, улететь мне было нельзя – это я четко чувствовал. Надо ждать. И я ждал. Правда, не удержался и облетел быстренько замок. Он был… странный. Как будто не для обороны, а для красоты. Все эти совершенно не нужные башенки и шпили, арки без малейшего намека на запирающие решетки, легкомысленные ажурные мостики… Прилетел, обратно во двор, недоуменно пошевелил усиками. Прошелся туда сюда по шершавому серому камню. Отворилась маленькая дверца и я увидел ЕГО. Того, кем теперь вечно будут полны мои дни. Этот юноша был самим совершенством: высокий, гибкий со светлыми немного вьющимися волосами, правильными чертами лица и совершенно необыкновенными, словно лучащимися светом, голубыми глазами. Прекрасное создание быстрой походкой подошло прямо ко мне и вытянуло в мою сторону указательный палец: - Ты ведь Эйм? Меня зовут Алатырь. Пойдем со мной, Вика просила ввести тебя скоренько в курс дела. Я немного смущенно потоптался на месте, не решаясь вот так запросто сесть на чужой палец. - Не стесняйся! – приободрил меня юноша и светло улыбнулся – если что-то захочешь спросить промысли внятно и я пойму. Давай скорее, ты же у меня не один такой! У меня еще сегодня не меньше пяти инструктажей запланировано! Я послушно уселся на руку, а юноша поскользил куда-то внутрь здания, попутно рассказывая: - Сейчас ты находишься в теле мотылька. Таким образом все люди попадают в Царство мертвых. Далее – все живое, что ты увидишь здесь – когда-то было человеком, поэтому во плоти здесь бывает строго ограниченное число существ. Мир Вики хоть и загробный, как ты сам увидишь – отнюдь не темный. Здесь очень красиво, да ты сам видел, когда пролетал. Твоя задача, как жреца – донести до людей мысль, что Вике можно и нужно молиться. Она богиня справедливости, у нее уместно просить заступничества и помощи. В исключительных случаях она даже возвращает души обратно в мир, но тут уж надо постараться… далее – раз уж ты попал ко мне, значит, будешь настоятелем храма. У тебя с другими настоятелями будет связь. Если что – зови на помощь. Да и просто попросить совета всегда есть у кого. О неприятном – должен сообщить, что боги ведут между собой борьбу, соответственно представителей других культов следует опасаться. Все очень серьезно: следует ждать как провокаций и оговоров, так и прямых столкновений. Поэтому мы набираем в основном военных. Надеюсь, ты учтешь это при подборе младших жрецов. Так, вроде, пока все. Через месяц я навещу тебя, проверю, как идут дела. А теперь – лети! Я понял, что мы уже стоим наверху какой-то башни и ветер треплет мне крылья. По чести сказать, я не очень вник в то, что мне говорилось, зачарованный самим звуком голоса и даже не заметил, как мы поднялись наверх. Зрение у насекомого совсем не такое четкое, как у человека, а, может, я просто ничего кроме юноши не видел. Блондин поднес меня к губам и легонько дунул. Тут же ветер толкнулся в мои крылья, они расправились и меня понесло куда-то вверх и вверх… *** Очнулся уже в гробу. То-то шуму было, когда я сел и по сторонам начал оглядываться. Никто, конечно, такой прыти от новопреставленного не ожидал. Народ заволновался, все сразу назад отхлынули. Я головой завертел – надо же! Как много людей пришли со мной попрощаться. Я же, вроде и не общался с ними… Ну, подсобил кое-кому. Мартыну денег дал, когда у него жинка сбегла, что б он кормилке заплатил. Феньке вместе с другим людом избу ставил, когда хата сгорела. Кому-то пособил поле перекопать, а кого-то и просто выслушал, когда на душе тошно было… … если хорошенько подумать, наверное, можно сказать, что я многим помог. Да почти всем, кто сейчас стоял у гроба. Никогда не считал такие действия чем-то особенным. Если кому-то плохо, а ты можешь облегчить боль – как же можно этого не сделать? Как-то это не по-человечески… ну, я и делал, когда мог, а потом как-то и забывал об этом. В ответ никогда не ждал ничего. Да и не случалось, в общем-то со мной никаких бед. А они, оказывается, помнили… Пока все эти мысли проносились в моей голове, народ настороженно разглядывал слишком шустрого покойника и с задних рядов уже неслись предложения приложить меня чем-нибудь тяжелым на всякий случай. Я начал тревожиться – как бы мне опять в мотыля не превратиться, хорошо, что вмешалась моя Повелительница, тут я и понял, что богиня имела в виду под понятием «драматично». Виктория появилась среди толпы во всем своем божественном великолепии. Тьма формировалась в размытые образы то ли волков, то ли пантер, извивалась, сплеталась в узоры, туманом стелилась под ногами. Я был торжественно объявлен настоятелем и официально воскрешен из мертвых. Появление богини было очень кратковременным, она красиво исчезла в черном водовороте, а я остался разбираться с делами. Ну и навалилось же на меня! Кроме обычной возни с обустройством быта на новом месте и налаживанию связей с другими настоятелями, мне пришлось столкнуться с совершенно неожиданным явлением: практически каждый житель пожелал со мной побеседовать. То есть, первые дня два меня сторонились, а затем начали подходить по одному. Раньше-то никому я особо не был нужен. Так, пара приятелей-ветеранов, вот и все общение. Теперь же всякий хотел услышать из первых уст – каково это: умереть. Пришлось организовать несколько проповедей, хоть я и не мастак говорить, потому просто отвечал тем, кто спрашивал. Думал, этого будет достаточно, но стоило мне появиться в людном месте, тут же начинали подходить с… разным. Мне было неуютно от обращенных в мою сторону оценивающих жадных взглядов. Я привык быть в тени, никому не интересный, а тут столько внимания. Кроме того, когда богиня сказала про свою силу, я не совсем понял, что это значит. А потом, на четвертый день своей новой жизни, встретил Эда... Раза два в неделю я захожу в таверну, промочить горло, да погуторить с приятелями. Ну, как я на своем обычном месте появился, сразу почувствовал, что все посетители замолчали и меня разглядывают. И Эд – мой давнишний собутыльник, тоже косится на меня, будто не знает – здороваться со мной, или нет. Я коротко махнул ему рукой и уткнулся в свое пиво. Эд еще некоторое время ерзал и взглядывал на меня из-под бровей, но любопытство пересилило и он ко мне подсел. - Здорово… Крепыш начал мне что-то говорить, но я ни словечка не услышал – взглянул на него и, леденея сердцем, увидел, что чернота какая-то у него в голове поселилась. Недолго ему топтать землю осталось. - У тебя голова болит, – сказал я ему и не узнал собственный голос, такой он был хриплый. – Скоро уже перестанет, – пообещал я, а Эд поперхнулся пивом. - Помру, что ль? – недоуменно спросил здоровяк, неверяще осматривая свое большое, сильное тело. – Слушай, Эйм, мне нельзя копыта откидывать – на мне ж малые! Это… точно? Я поморщился – у Эда было трое младших братьев, которых он воспитывал заместо мамки с папкой. Хороший парень. Высокий и сильный. Дерется неплохо. - Я… видеть начал. То, что обычные люди не видят. Точно. Меньше месяца осталось. Эд помрачнел и некоторое время молча созерцал кружку, потом крякнул, допил ее одним махом и, криво улыбнувшись, спросил: - Ну и как там? Чудищ много? - Да нет никаких чудищ. Бабочки летают, лес растет. Вообще-то: красиво. Вот только мотыльком быть мне не очень понравилось. Может, рыбой приятнее, не знаю… а вообще, знаешь, что? Сходи к магу – вдруг вылечит! Я-то не целитель, только приближающуюся смерть вижу… но ты сходи! А если не получится вылечить, может, удастся Викторию умолить, чтобы погодила. Она так может. Только тогда все должны просить: и ты и братья. Мы еще немного посидели, но разговор не клеился, Эд был разбит неожиданным несчастьем – и то сказать, где это видано, чтобы тридцатилетние крепкие парни от болезни помирали? *** Дня через четыре Эд сам ко мне пришел, прямо в храм, где я находился теперь большую часть дня. - У целителя был, – порога начал он – Говорит, что требуется серьезное магическое вмешательство. Дорого станет. Очень. Че делать-то? - Встаешь сюда, перед образом – показал я Эду на гладкую плиту у дальней стены, – И своими словами просишь оставить тебе жизнь. С одного раза вряд ли получится. Чем чаще станешь к ней обращаться, тем лучше. И братьев о том же попроси. Вот, держи – это особый браслетик. Когда к богине обращаешься, обводишь пальцем эти руны. Ну, и все. - А жертвы какие надо? – нахмурился Эд, вертя в руках браслет из гладко отполированного красного камня. - Не-не. На это особое указание поступало: ни в коем случае никаких жертвоприношений. Если хочешь сделать богине приятное – установи дома маленький алтарь и жги каждый вечер перед ним душистые травы – этого достаточно. За неполный месяц я еще несколько раз видел приближающуюся смерть, но это были уже очень старые люди, они и сами понимали, что дни их сочтены и приходили ко мне лишь за утешением. А потом появился ОН. С проверкой, как и обещал ровно через месяц. Я все это время прямо из кожи вон лез, чтобы все как надо устроить. Очень уж мне хотелось на белокурого красавца впечатление произвести. Он прошелся по храму, похвалил, сказал, что чувствуется намоленность и что-то еще про коэффициент полезности, что я не понял. Я вообще ощущал себя, как в тумане и мог думать только о сиянии его глаз. С трудом заставил себя собраться и решился предложить ему отобедать со мной. Вроде, как с проверяющими так положено. Он рассмеялся весело и сказал, что с удовольствием, только я должен ему рассказать о блюдах, которые мы будем есть. - Видишь ли, я-то сам не отсюда. Никогда даже и не был в твоей стране, мне интересно как что называется и из чего приготовлено. Алатырь сел на лавку, подвернул одну ногу и начал расслабленно покачивать другой, при этом он задумчиво чему-то улыбался. Я постарался развлечь парня беседой, насколько мог. Язык-то у меня не очень подвешен. Он рассеянно слушал, иногда кивал, и у меня создалось впечатление, будто ему совершенно неинтересно про то, что я рассказываю. - Эда Вика пока не заберет, – внезапно сообщил парень, все так же отстраненно улыбаясь. Я сначала не понял, о чем это он, потом жутко обрадовался – я и сам по вечерам просил за Эда, все же на нем мелочь… Алатырь тем временем вскинул на меня глаза и неожиданно сказал: - Я не человек. Люди очень странные, ты это замечал? Мне, честно говоря, стало немного жутко, но я спокойно переспросил: - В каком смысле? - Ну, все эти трубочки, по которым бежит кровь, – он поднял кисть и провел пальцем по голубым дорожкам вен - Миллиарды сложно устроенных клеток. Кости, работающие как рычаги… ты не замечаешь, но человек очень шумный: стучит сердце, наполняются воздухом легкие, при каждом движении шуршит кожа. Это даже немного страшно, когда так много ощущений одновременно… но вы очень многое упускаете. Не видите эмоций. Не читаете мысли. Как в таких условиях возможно сколько-нибудь эффективное общение – непонятно… Он помолчал, разглядывая меня блестящими глазами: - Я тебе нравлюсь, – констатировал он как общеизвестный факт, легко перескакивая на другую тему. – Но вместо того, чтобы просто спросить, не против ли я переспать, ты будешь мучиться и пытаться за мной… как это? Ухаживать, да? Я открыл рот, не зная, как ответить на подобную прямоту, даже весь вспотел, смущенный его неожиданной осведомленностью о моих чувствах. Минуты две пытался подобрать слова, потом все же нашелся: - Ну, в лоб такие вещи только грубияны спрашивают. Да и потом: ты – парень красивый, а я – так себе. Отказ же никому не охота получать. И еще: часто так бывает - попервоначалу человек не по нраву, а потом приглядишься ближе, да и найдется что-то в нем хорошее… вот для того эти ухаживания и нужны, – я старался выглядеть спокойным, хотя в душе все так и оборвалось. - Люди почти все интересные, – отстраненно заметил Алатырь, а потом вдруг поднялся, скользнул мне на колени и улыбнулся мягко. – Ухаживания – это хорошо, но смысла в них нет, потому что я и так не против. Я застыл, когда жилистые ноги сжали бока, а его пах оказался в опасной близости от моего. Чуть холодный кончик носа уткнулся мне в шею и юноша продолжил: - У меня душевная трагедия – девушка, на которую я рассчитывал, выбрала другого. Вот, представляешь себе? – он поднял голову, глаза его были полны детской обиды. – Я ухаживал, ухаживал, она твердила, что нельзя вот так сразу, ей надо привыкнуть ко мне и все такое… даже трогать не разрешала! А потом, знаешь, что? - Что? – послушно спросил я, млея от тепла юного тела и осторожно пристраивая свои руки ему на талию. - Отправились мы… ну, не важно, куда. Там встречается нам полудохлый хмырь, страшенный и больной. И тут выясняется, что это – ее судьба! И она мне говорит «Прости, Алатырь, но иди-ка ты к Эйму…» - Так и сказала? – удивился я. Руки Алатыря скреблись где-то в районе пояса штанов, теребили рубаху и я весь сосредоточился на этих ощущениях, не уверен, что можно сказать, будто я слушал внимательно… - Ну, – немного грустно подтвердил юноша. – Я и пошел. С Викой лучше не спорить… - Эй, погоди – ты хочешь сказать, что… к богине подкатывал? - Ага. К Вике. – Алатырь вздохнул. – Ну, нечестно же! Сама меня делала, как я могу не нравиться? - То есть я – замена. Такое утешение? – это немного обидно, когда воплощенная мечта приходит перепихнуться, чтобы забыть бросившую девушку. - Я же объяснил! Пфф… ты, наверное, просто еще не понял: богам нельзя перечить. Если что-то сказано, то не просто так. Значит, мы подходим друг другу. Короче – ты меня любить будешь, или мне попозже зайти? И не говори мне про ухаживания… наухаживался уже! *** Когда Алатырь признался, что не человек, я немного встревожился, хотя еще и не понял, насколько все странно выйдет… паренек вокруг своим телом юным обвился, и ни единой связной мысли в моей головушке не осталось. Юноша дышал мне в шею и возился с завязками на штанах, я, со своей стороны, делал то же самое, внезапно он спросил с легким беспокойством: - Но ты же уже так делал? - М? Как? - Ой! Что это? – Алатырь, наконец, освободил мое естество и теперь недоуменно на него смотрел, я же начал подозревать, что не все так просто, как поначалу казалось. - А скажи-ка, Алатырь, поподробнее – ты из каковских будешь, что никогда елды не видел? У тебя же самого такая же должна быть? - Ну, у меня немного по-другому выглядит… я думал, у всех людей они одинаковые! А у тебя сосудики видны и больше гораздо… - парень разглядывал мой прибор с видом ученого, обнаружившего неведомого зверя. Даже пальцем потрогал. Потом еще разок. Я зашипел и начал раздевать парня быстрее, но он нахмурился, отводя мои руки. - Не-не. Ты сначала расскажи, что делать будешь. - Ты… совсем ничего не знаешь? Как же это возможно? Алатырь, миленький, кто же ты? - Это прям так уж важно? Ладно-ладно… большую часть своей жизни, а это несколько веков, я был разумным минералом. А потом со мной случилась Вика… и вот… теперь у меня это тело. Органическое, – последнее слово юноша произнес с видимым отвращением. - Я не понял, что значит «минерал» и «органическое». Образование-то у меня не очень… в основном мечом махал, да пыль глотал, – признался я, парень скривился, вздохнул и пояснил. - Минерал – камень такой. Ну, органика – это все живое. Знаешь, это довольно противно, когда в тебе все хлюпает, пахнет, слизь какая-то, выделения, продукты жизнедеятельности. Фу, гадость! Но ты, конечно, привык. Сначала было жутко, противно и страшно. А потом выяснилось, что у подобной оболочки есть свои плюсы – раньше все восприятие шло опосредованно, через Хранителя, и оказалось, что при получении информации от собственных органов чувств возникают гораздо более четкие и детальные ощущения. Ты хоть что-то понял? – вздохнул юноша. - Слова незнакомые, но, кажись, я понимаю, о чем ты толкуешь. Тяжело это – жить, жить, а потом в другую шкуру перелезть. Я бы не хотел стать камнем. Они ж двигаться не могут! Где положишь – там и лежат. По-моему, это страшно – когда тебя туда-сюда таскают, а сам ты сделать ничего не можешь… - Зато я был почти неуязвим! Да и боль кристаллы практически не испытывают… а вот человеческое тело очень слабое. Чуть что – сразу рана… - То есть, ты раньше камнем был? А теперь ты что же… я, выходит, первый у тебя буду? - Ну, да. У тебя с этим какие-то проблемы? Я не знал, как объяснить белокурому созданию, что смертельно боюсь ему повредить, сделать больно или неприятно, отвратить его от себя неловким движением… - Ты знаешь, вообще-то это немного больно… - Да? Мне казалось, больно быть не должно… ты уверен? А кому будет больно? И насколько? - Давай я сначала тебе опишу, как будет… Потом я еще минут пять, краснея и покрываясь потом от неловкости, путаясь в словах, расписывал раскрывшему рот парню, как мужики ебутся. Когда я замолчал, Алатырь долго с сомнением разглядывал моего бойца, который, как ни странно, продолжал гордо стоять. Возможно, из-за того, что парень его наглаживал. Мож, на ощупь ему полюбился… - Что-то мне эта идея не очень нравится, – признался он наконец. – Звучит опасно и травматично. И вообще – твой член в меня не влезет! Наверное… А чего, по-другому никак нельзя? Я вздохнул. Положил ладонь на плоть парня, провел осторожно вверх-вниз, сжимая, тот задумчиво склонил голову, прислушиваясь к себе. - Приятно. Так, я понял: можно руками. Но, судя по твоему несчастному лицу, первое предложение было приятнее… ладно, не хмурься. Я тут подумал, что в случае чего смогу себя подлечить – Виктория сделала устойчивую связь между нами, так что я могу управлять частью ее магии. Ох, как хотелось мне согласиться и ввинтиться в его белое тело… но нельзя так. Испугаю парня, как пить дать. Был бы это обычный парнишка – потерпел бы, ничего особо страшного в мужской любви нет, тем более, если магия под рукой и залечиться можно. А уж на боль-то мужик жаловаться не должОн! На то он и мужик! Да ведь Алатырь и не мужик – камушек, прихотью богини обретший человеческий облик. Эх… придется, видно, мне потерпеть, а уж потом, потихоньку, чудо мое привыкнет, авось и мне обломится… - Давай тогда на первый раз я подставлюсь, – предложил я. - Ух ты! – улыбнулся Алатырь и заерзал на моих коленях, выражая нетерпение. – Только ты мне говори, что делать, а то я ничегошеньки не знаю! У моих Хранителей, конечно, был подобный опыт, но я обычно мало интересовался деталями происходящего. Просто отключал то, что можно назвать зрением – со стороны это выглядело скучно. Но… тебе же будет больно? Ты уверен? - Я - мужчина, солдат, я привык к тому, что больно. К тому же, если мы все сделаем, как надо, будет лишь чуть-чуть неприятно. Так, сначала неплохо было бы раздеться… и еще мне надо подготовиться. - Подготовиться? – переспросил Алатырь, с любопытством смотря на меня. - Эм… ну, да… давай, я тебе подробно объяснять не буду? - Почему? – юноша глядел с недоумением и даже некоторой обидой. - Это связано с физиологией и… ну, не принято это обсуждать! – я страдальчески сморщился и покраснел, парень фыркнул. - Все равно потом рассказать придется! Но, ладно, раз тебя это смущает… Давай, показывай, где раздеваться и… может, мне помыться надо? Человеки пахнут, я так понимаю, иногда это неприятно? Не очень соображаю, что приемлемо, а что - нет. Я в очередной раз поразился чуждости юноши, но постарался, как мог, объяснить, что для меня пахнет он приятно, но помыться все же неплохо. - Я покажу тебе еще кое-что, потом поймешь, почему так лучше. Ну, не привык я разговаривать на такие щекотливые темы! Парень фыркнул и скрылся в купальне, а я отправился в ту, что была поменьше и прилегала к моим покоям. Минут через сорок, когда мы оба были готовы, встретились в спальне. Из меня вышибло дух, при виде совершенно голого юноши. Сам он, кажется, не находил в своей наготе ничего особенного, но на меня посмотрел с интересом. Он приблизился и внимательно оглядел мою заросшую черным волосом грудь, потрогал пальцем темные соски, проследил ногтем «блядскую дорожку». - Слушай, а ты не так выглядишь, как я! – удивился Алатырь и поднял на меня глаза, ожидая пояснения. - Вообще-то все люди немного отличаются. Кто-то волосатый, кто-то нет. Хуй бывает разной длины и толщины, как и руки и ноги… понимаешь? Я отвечал, а сам жадно рассматривал изгибы юного тела. Алатырь был совершенен. Стройный, изящный, но не тощий и не слабый. Кожа тонкая и белая, почти светящаяся. Двигался парень в присущей только ему одному манере, теперь я понимал, что это следствие его происхождения. - Можно, я тебе покажу кое-что? – спросил я, не в силах совладать с искушением. - Больно не будет? – с опаской уточнил парень, я усмехнулся и покачал головой. - Садись на кровать. Вот так. Теперь расставь ноги шире. Ага. Теперь просто ощущай. Алатырь с удивлением смотрел, как я присел перед ним на корточки. При первом прикосновении языка он охнул и сделал движение руками, будто пытаясь оттолкнуть мою голову. Я тут же прекратил: - Что такое? Это не больно, я точно знаю! - Нет… но просто… странное какое-то чувство… - растерянно пробормотал он. - Погоди, сейчас поймешь, что это очень приятно, я продолжу? - Давай… - парень озадаченно изломал брови. – хотя я совершенно не понимаю, зачем это тебе. Вряд ли из-за вкусовых ощущений! Я фыркнул: - Нет, не из-за них. Хочу доставить тебе удовольствие. Это нормально: радовать того, кто тебе нравится. - Наверное… - не очень уверенно протянул Алатырь, но когда я со всей осторожностью начал облизывать и посасывать, он не пытался больше меня отпихнуть. В тот раз до полноценного соития так и не дошло. Я увлекся и юноша излился мне в рот, удивленно поднимая брови и часто дыша. Потом Алатырь с наивностью и доверчивостью ребенка попросил научить его делать так же и я, содрогаясь от сладкой муки, пытался внятно объяснить, как нужно. Алатырь совершенно измучил меня, доведя до края дважды. Он хотел продолжать далее "чтобы точно запомнить, как правильно", но я взмолился о пощаде. На следующий день проснулся один. Попытался сглотнуть мигом взметнувшуюся обиду и горечь, легкие крылья мазанули по лицу. Мотыль! С некоторых пор эти насекомые не кажутся мне глупыми букашками. И верно! Перебрав ножками ночная бабочка села на мои пальцы и я "услышал": - Господин просил передать, что ему надо уходить. Дела. Он придет, как сможет. Любит. С чувством выполненного долга, мотыль взвился в воздух и безошибочно вылетел в окно. Я вздохнул. Ну, понятно, у него же дел много. Занялся насущным. Сходил к Эду, проверил - и впрямь больше не несет смертью, обрадовал мужика, напомнил, что молиться надо регулярно, а то... Наведался к собрату в ближайший город, там и заночевал. Поговорили о разном. О храме, прихожанах. Фима, так звали жреца, поделился со мной опытом проповедей, я даже кое-что себе записал, у него складно получается, он раньше в суде выступал. Потом помер, а там Вика. Говорит "хочешь жить?". Он об этом ТАК рассказывал. Чудо. Откровение. Немыслимая милость. Любит мужик жизнь. И то сказать - у него же законная жена и две любовницы. Все детные. Всех ребенков своих обожает. Гуляет-навещает, подарки дарит. Подивился я на этого авантюриста, да на следующий день домой отправился. Приехал к обеду. Меня уже ждали. Побеседовал с тремя матронами, одним не в меру меланхоличным юношей (в армию бы его, чтобы всю дурь выбило!) и нестарым еще мужиком, задумавшим жениться во второй раз. Вдовец был уже не юн и хотел получить совет: есть ли смысл, или смерть не за порогом? Я уверил, что не вижу никакого намека на ближайшую кончину. Радостный мужик побежал готовиться к бракосочетанию. Вроде, и дела все уже переделаны... вспомнил, что независимо от прихода зазнобы кушать нужно. Отправился готовить, убираться, носить воду в лохань... Умаялся за день, заснул, как коснулся постели. Проснулся от того, что кто-то переворачивает на спину. Алатырь. - А можно я рядом посплю? Вздохнул. Он пришел. Хочет просто спать и соприкасаться телами. По нездоровому цвету лица видно, что устал. - Конечно, солнышко! - обнимаю и проваливаюсь в блаженное небытие. Утром меня растолкал Алатырь и тут же начал задавать вопросы: - А чего он, - тыкает пальчиком член - то мягкий, то твердый? Я не понимаю, почему он так делает? Никак не могу вывести закономерность. И смотрит на меня своими прозрачными чистыми глазами. Бля. Чувствую себя растлителем. Пришлось напомнить себе, что по сути мальчонка старше меня. Он же сказал "пара столетий". Объяснил про утренний стояк, про влечение и симпатию. - Ага! Поэтому он каждый раз дергается, когда тебя вижу? - с видом озарения произнес Алатырь, я застонал, сквозь зубы. - А еще он... зудит. И как будто чешется... - задумчиво добавил юноша и вновь уставился на меня ожидая очередных объяснений. Я усмехнулся и провел рукой по нежной коже: - Это он хочет, чтобы его приласкали. Алатырь просиял и ткнулся с неловким поцелуем. - Это очень сложно! - выдал он, наморщившись. - Что, сердце мое? Близость стройного, совершенного в своей белизне тела, кружила голову, хотелось опрокинуть и погрузиться в жаркую тесноту. Но это было совершенно невозможно, потому я делал невинную морду, стараясь не испугать плотоядным оскалом моего невинного мальчика. Ну, и пусть он старше... не могу сосчитать во сколько раз. Пусть - помощник самой богини смерти и, наверняка, гораздо умнее всяких полуграмотных солдафонов, вроде меня, вон какие слова мудреные знает. А все ж-таки самого важного: о том как жить - нисколечко не разумеет! А потому все равно, что телок несмышленый, хоть и со всякими заумными словами. - Да вот - двигаться! Я тебя зубами стукнул. Слишком быстро приблизился, не рассчитал. И как только это у всех вас так точно получается? - Не сразу, дорогой, не сразу! Видел малышей? Проходит много лет, прежде чем маленький человечек овладевает собственным телом. Не расстраивайся, потихоньку-полегоньку получится! Может, стоит попробовать двигаться чуть медленнее? - Наверное... Юноша был совершенно голый и даже наша неспешная беседа не могла отвлечь меня от похотливых мыслей, потому когда он потянулся ко мне руками и начал неловко поглаживать, я был только за. Правда, когда понял, к чему Алатырь ведет, немного смутился, да и тело человеческое с утра не розами пахнет. Любой человек к тому привык, кристаллик же мой ненаглядный наверняка брезгливо сморщит точеный носик. Попросился в ванну ненадолго. - Опять ничего не объяснишь? - Алатырь проказливо прищурился. Поддразнивает. А еще любопытно ему. Не, ну вы поймите, люди добрые, я же старый солдат и про такие вещи только похабными, грубыми словами говорить могу. Но рядом с воздушной тростиночкой, голубоглазым видением, тонкокожим соблазном - разве ж возможно гнусное произносить? Наверное, образованный кто, сказал бы околицей, но понятно, а я... не умею. Но и мерзость нести - язык к горлу присыхает. Покраснел только, да глаза отвел. Юноша нахмурился, прикоснулся тонюсенькими, как у мадамы какой, пальчиками к плечу: - Тебе сложно об этом говорить? Табуированная тема? - Что за тамбу-ро-ваная? Не знаю такого слова, - проворчал я, чувствуя себя неуклюжим и глупым. Солдафон, он и есть солдафон! Куда я сунулся? Разве ж такие крали для меня? Алатырь вздохнул, обнял, прижался ко мне всем своим жилистым телом: - Не грусти, Эйм. Ты - мой, я - твой, мы предназначены друг другу, так уж случилось, что боги обретаются весьма близко от нас, так что... я знаю наверняка. Не собирался тебя расстраивать... иди давай, я трахаться хочу. Но ты подумай, как сказать. Потом же моя очередь... как ты назвал? Подставляться? Давай, давай! - он начал подталкивать меня к краю кровати, мазанул напоследок по щеке губами и осветил лукавой улыбочкой. Вот же! И как это у него ловко получилось - пара слов, а уже успокоил. Я постарался управиться побыстрее. Когда вернулся Алатырь перестилал постель: - Мне не нравятся складочки, - пояснил он, наморщив носик. Я прям смотрю на него - не насмотрюсь. И не верится. Далее юноша строго потребовал "точных инструкций". Я кроме "суешь сюда, и двигаешь вперед-назад" ничего не смог из себя выдавить. Дотошный Алатырь сразу начал задавать вопросы. Вроде: - А как лучше: медленно, или быстро? А больно не будет? А у тебя там зубов нет? Когда я проржался, рассказал подробнее. Алатырь настоял на "магическом сопровождении". Положил мне руку на лоб и погрузился в меня так медленно и осторожно, что почти не больно. Всполошился, "услышав" боль, еле успокоил: - Все хорошо, это меня не тревожит. Двигался и все виновато смотрел и целовал неловко, стукаясь зубами и промахиваясь мимо губ, страдальчески морщился и трясся, как в ознобе. - Знаешь, это ужасно - тебе больно, а мне так хорошо! Это всегда так? Меня как раз прошило нестерпимой молнией, так что внятно я ответил, только когда Алатырь всполошился и собрался уже, чуть не плача, отстраниться. Обвил его ногами не пуская. - Ел перченое? - неожиданно спросил я, парень недоуменно вскинул брови. - Пробовал. Странно. - Вот. И здесь так же. И больно и сладко и не хочется останавливаться. Давай, продолжай, пожалуйста, мой хороший... я уже скоро... Алатырь удивленно повел бровями, но послушался. Я глушил вскрики, чтобы не напугать, но когда накатил ослепительный вал, не выдержал, громко охнув. Юноша тоже вздрогнул, закатывая глаза, а потом он повалился на меня, будто без сознания, чуть не попав по лицу головой. Я похолодел. Слишком часто я видел такие безвольные тела и даже сам многим поспособствовал прийти в такое состояние. Ледяной ужас стиснул грудь, я кинулся щупать шею и вздохнул свободнее - жила под моей рукой медленно токала. Осторожно перевернув юношу, вгляделся в разом оплывшие черты, приоткрытый рот - ни искорки жизни. Глубокий обморок, не иначе. Только с чего? Уложив парня поудобнее, додумался обратиться к своим силам жреца. Ничего похожего на смерть, или нездоровье, но огонька души в теле не ощущалось. Я вспомнил про резко пахнущие масла, которые совали под нос нервным дамочкам. Маловероятно, но вдруг, да поможет? Только, вот незадача, у меня в хозяйстве подобной ерунды отродясь не водилось. Оставить же недвижимого парня и сгонять к соседям, я не решился. К тому же вряд ли пахучая гадость отыщется у простых работяг... Не знаю, сколько времени просидел в ступоре, я в жизни такого странного обморока не встречал... внезапно Алатырь резко вдохнул, руки и ноги непроизвольно дернулись, черты лица обрели твердость, глаза открылись и совершенно осмысленно на меня уставились. - Ну... - мой голос прервался, горло сжалось - что это было? У тебя так бывает? Парень нахмурился, сел, внимательно осмотрел мое лицо: - Слишком сильно... - пробормотал он, растерянно взлохматил волосы - не знаю, почему так получилось, но меня буквально вбросило во второе тело... - Какое, к херам, второе, блять, тело? - от неожиданности я не смог удержаться от грубостей. Юноша посмотрел на меня укоризненно. Мне стало стыдно, что развопился, как нервная мадама, я повел плечом и пробурчал еле слышное "извини". Парень кивнул и, тоном терпеливого учителя, в сотый раз объясняющего нерадивому ученику очевидное, произнес: - Я же говорил, мое истинное вместилище - кристалл. В смысле камень. Вика устроила так, что возможно перемещение души из камня в органику по желанию. Но сейчас я, вроде, ничего такого не хотел... странно... надо будет у Вики узнать, почему так. Я булькнул, от неожиданности объяснения, и Алатырь посмотрел на меня более внимательно. - Эйм, ты испугался что ли? Ты бледный. Наверное, плоть не очень эстетично выглядит, когда душа ее покидает... - Труп. Вот, что это больше всего напоминает, - мрачно признался я, Алатырь радостно рассмеялся, как будто я смешно пошутил. Наткнувшись на мой серьезный взгляд, все еще весело улыбаясь, произнес: - Нам ли бояться смерти? Главное - к Хорсу не попасть! Великая тьма! Неужели, ты впрямь не понимаешь? Самое страшное, что может случиться - если кто-нибудь из враждебно настроенных личностей поймает душу. А так - мы Вике нужны, жрецов немного и за каждым богиня пристально следит. Ну, погибнет оболочка, Вика другую сделает. - Я бы предпочел оставаться в своей! – передернул плечами я. - Ну, раз так, просто будь осторожнее! – усмехнулся юноша. «Недоработку» свою Виктория исправила, во всяком случае, такого более не приключалось. Все шло просто отлично, жаль только, что виделись мы с Алатырем не так часто, как хотелось бы. Но тут уж ничего не попишешь – юноша выполнял множество важнейших поручений, на нем лежала обязанность приглядывать за жрецами, хотел бы я ему помочь, да только у самого дел было предостаточно. Богиня не могла уследить за ВСЕМ, что происходит в нескольких мирах, она старалась вмешиваться только когда без ее помощи – никак. А если, скажем, разбойники, или еще что, а городская стража, к примеру, не спешит разбираться – тогда люди дуют прямо ко мне. Типа «несправедливо!». Ну, несправедливо… Приходится брать меч, стрелы, нескольких братьев и топать в лес – отстреливать наглых разбойников… В общем, старые навыки очень помогли в моей новой жизни. А также – друзья, которым я безоговорочно доверял еще с военных походов. Виктория охотно позволила забрать из своих чертогов павших товарищей. Отыскать среди прорвы душ нужные – не так-то просто. Мы с любезным моим Алатырем не один день на это потратили, без магии не обошлось. Зато, через каких-то пару лет у меня не жрецы были – загляденье! Внутренний двор превратился в тренировочную площадку. Подъем – с первыми лучами солнца. Потом – разминка и утренние молитвы, затем – основательная тренировка. Похоже на казарменную жизнь, только лучше. Тогда мы совершенно не представляли, за что воюем. Послали – мы топаем и рубим, кого укажут. Теперь же каждый понимает, за что мы боремся. Справедливость. И в каждом служителе горит жаркий огонь веры, ощущение правильности бытия. Говорят, что мы – фанатики. Возможно. Но наша богиня никогда не позволит сбиться с правильного курса, забыть о цели. И мы благодарны ей за это…. Но больше всего я признателен моей госпоже за бесценный дар – встречу с моим ненаглядным. Только сейчас я понял то, о чем Виктория говорила в нашу первую встречу – жизнь без любви, без цели – пуста и бессмысленна… *** ВИКТОРИЯ. Мда… сначала и не поняла, но, кажись, я как-то влияю на своих жрецов. Не могут же они испытывать такое слепое обожание и невменяемое счастье от служения сами по себе? Посоветовалась с Алатырем. Камушек подтвердил – да, шифер у них чутка съезжает. Он это по своему Эйму видит. Тот аж захлебывается от восторга, когда обо мне говорит. Я хотела уже убрать, или снизить эффект, но Алатырь отсоветовал. Говорит, что это ни на что другое не влияет, мозги, вроде, не утекают, зато позитивчик! Но Эйма он все же экранировал. А то, говорит, невозможно все время слушать, какая ты чудесная!